Прежде чем писать этот текст, я тридцать секунд постоял на голове. Иначе никак, ведь предстоит предъявить книгу «Hyle» Рауля Хаусмана, художника и эксцентрика, называвшего себя «дадософом».
Хаусман-танцор: в романе он описывает, как исполняет перед скучающей публикой «вялый танец» — танец «мужчины, который боится чего-то». Хаусман-фотограф: он открыл прием фотомонтажа, который использует и в книге, соединяя повествовательные фрагменты как части разорванного на мелкие кусочки холста. Хаусман-поэт: он наблюдает мир как борьбу и танец стихий. Стремясь постичь первовещество, «гиле», герой оказывается в идеальных условиях: на малообитаемом острове, который беспощадно иссушает солнце и наводняют назойливые мухи.
Остров называется Ибица, куда Хаусман сбежал из Германии вместе со спутницами Ядвигой Манкевич и Верой Бройдо. Туда же сбегает и Вальтер Беньямин, чтобы писать «Берлинское детство на рубеже веков», а еще — множество других всевозможных авантюристов и прохиндеев. Хаусман пробудет в этом мире до 1936 года, фотографируя своих подруг и окрестные виды, пока в эдемский быт не ворвется бойня: на остров высадятся анархисты, начнется Гражданская война.
«Текст „Hyle“ проникнут меланхолией и лёгкой, ностальгической атмосферой, однако то, что Хаусман описывает в книге, — это последние безмятежные, счастливые дни, на исходе которых их [героев] ждало куда более мучительное изгнание — такое, будто их преследовала сама История», — пишет в предисловии французский славист Режис Гейро.
Нам сегодня хорошо полюбоваться на судьбу Хаусмана, который мечтал о «незамедлительном проведении грандиозной дадаистской пропаганды на 150 аренах» для просвещения немецкого пролетариата, а прожил жизнь вечного беглеца и изгнанника. Есть в этом «иллюзорном бытии» и покой, и воля, а оставленные им записи и фотографии свидетельствуют: Хаусман умел жить.
#рецензии_кенотафа #сперанский
Хаусман-танцор: в романе он описывает, как исполняет перед скучающей публикой «вялый танец» — танец «мужчины, который боится чего-то». Хаусман-фотограф: он открыл прием фотомонтажа, который использует и в книге, соединяя повествовательные фрагменты как части разорванного на мелкие кусочки холста. Хаусман-поэт: он наблюдает мир как борьбу и танец стихий. Стремясь постичь первовещество, «гиле», герой оказывается в идеальных условиях: на малообитаемом острове, который беспощадно иссушает солнце и наводняют назойливые мухи.
Остров называется Ибица, куда Хаусман сбежал из Германии вместе со спутницами Ядвигой Манкевич и Верой Бройдо. Туда же сбегает и Вальтер Беньямин, чтобы писать «Берлинское детство на рубеже веков», а еще — множество других всевозможных авантюристов и прохиндеев. Хаусман пробудет в этом мире до 1936 года, фотографируя своих подруг и окрестные виды, пока в эдемский быт не ворвется бойня: на остров высадятся анархисты, начнется Гражданская война.
«Текст „Hyle“ проникнут меланхолией и лёгкой, ностальгической атмосферой, однако то, что Хаусман описывает в книге, — это последние безмятежные, счастливые дни, на исходе которых их [героев] ждало куда более мучительное изгнание — такое, будто их преследовала сама История», — пишет в предисловии французский славист Режис Гейро.
Нам сегодня хорошо полюбоваться на судьбу Хаусмана, который мечтал о «незамедлительном проведении грандиозной дадаистской пропаганды на 150 аренах» для просвещения немецкого пролетариата, а прожил жизнь вечного беглеца и изгнанника. Есть в этом «иллюзорном бытии» и покой, и воля, а оставленные им записи и фотографии свидетельствуют: Хаусман умел жить.
#рецензии_кенотафа #сперанский
«Сборник стихов должен быть таким, чтобы его можно было прочесть залпом от начала до конца. А роман — чтобы его можно было открыть на любой странице и читать вне всякой зависимости от контекста», — это отчасти парадоксальное высказывание Уэльбека полностью применимо к двум прощальным книгам Эдуарда Лимонова. Книгу прозы «Старик путешествует» хорошо открывать где-то на середине, прочитывая случайный фрагмент. А книгу стихов «Зеленое удостоверение епископа, сложенное вдвое» нужно читать подряд.
Она начинается с привычными задором и яростью. Тот же лирический герой, что действовал в предыдущих сборниках (типа «А старый пират…», «Фифи», «СССР наш Древний Рим» и тд). Неуклюжие рифмы и много энергии, юмора. Беспокойный дед, который не упустит случая «себя в тебя воткнуть», сочиняет политические частушки («Мрачный бледный таракан этот парень Эрдоган»), поет гимны картошке и салу, не забывая, что сам он «все ближе к героям, богам и демонам»: с Мардуком и Тиамат на дружеской ноге.
Но по ходу чтения все отчетливей слышится новая нота. Герой Лимонова с тоской рассматривает в зеркалах свое похудевшее тело, сравнивая себя то с пауком, то с обезьяной. Возникает больничная атмосфера, больничные запахи, женщины становятся неуловимыми призраками, бодрость сменяется мрачным спокойствием.
Настроенческий переход хорошо заметен в стихотворении «У холодильника». Начинается с бодрого перечисления продуктов питания: «Мне не нужен лук порей, золотистый винегрей…». Герой заглядывается на картошку, а потом вспоминает, что «не проходит даже ложка в мой больной усталый рот». Заканчивается стих так: «Доживу ли до весны? Постараюсь, пацаны». А ближе к финалу Лимонов уходит в туман, блуждание, иногда невнятное бормотание. Обрывочные воспоминания о далеких странах, утопические картины будущего.
Несмотря на скорее гнетущее настроение книги, Лимонову не изменяет смелость: он задиристо смотрит на смерть, смеется над старухами и стариками со свечками, стоящими в храмах в просительных позах. Вспоминается финал интервью Лимонова Познеру. Тот задает свой традиционный вопрос: что вы скажете, когда окажетесь перед Богом? И Лимонов говорит так: попытаюсь его убить и съесть. После чего смеющееся лицо Лимонова помещается в траурную черно-белую рамку. Герой Лимонова спокойно вступает в кошмарное, враждебное небытие: «Мать твоя рычит из гроба, скоро встретитесь вы оба, во вселенной злой…». А его завещание потомкам начинается так: «Я уйду от вас жить в за другие миры, чтобы вы рядом бы не воняли…»
Любимый фрагмент сборника — финал предисловия: «Обратите внимание, что дух мой плавает свободно, где хочет, в космосе, в Париже, в Монголии, в местах и временах. Где придется. Поскольку я живу во всех измерениях. Ну что делать...»
#рецензии_кенотафа #секисов
Она начинается с привычными задором и яростью. Тот же лирический герой, что действовал в предыдущих сборниках (типа «А старый пират…», «Фифи», «СССР наш Древний Рим» и тд). Неуклюжие рифмы и много энергии, юмора. Беспокойный дед, который не упустит случая «себя в тебя воткнуть», сочиняет политические частушки («Мрачный бледный таракан этот парень Эрдоган»), поет гимны картошке и салу, не забывая, что сам он «все ближе к героям, богам и демонам»: с Мардуком и Тиамат на дружеской ноге.
Но по ходу чтения все отчетливей слышится новая нота. Герой Лимонова с тоской рассматривает в зеркалах свое похудевшее тело, сравнивая себя то с пауком, то с обезьяной. Возникает больничная атмосфера, больничные запахи, женщины становятся неуловимыми призраками, бодрость сменяется мрачным спокойствием.
Настроенческий переход хорошо заметен в стихотворении «У холодильника». Начинается с бодрого перечисления продуктов питания: «Мне не нужен лук порей, золотистый винегрей…». Герой заглядывается на картошку, а потом вспоминает, что «не проходит даже ложка в мой больной усталый рот». Заканчивается стих так: «Доживу ли до весны? Постараюсь, пацаны». А ближе к финалу Лимонов уходит в туман, блуждание, иногда невнятное бормотание. Обрывочные воспоминания о далеких странах, утопические картины будущего.
Несмотря на скорее гнетущее настроение книги, Лимонову не изменяет смелость: он задиристо смотрит на смерть, смеется над старухами и стариками со свечками, стоящими в храмах в просительных позах. Вспоминается финал интервью Лимонова Познеру. Тот задает свой традиционный вопрос: что вы скажете, когда окажетесь перед Богом? И Лимонов говорит так: попытаюсь его убить и съесть. После чего смеющееся лицо Лимонова помещается в траурную черно-белую рамку. Герой Лимонова спокойно вступает в кошмарное, враждебное небытие: «Мать твоя рычит из гроба, скоро встретитесь вы оба, во вселенной злой…». А его завещание потомкам начинается так: «Я уйду от вас жить в за другие миры, чтобы вы рядом бы не воняли…»
Любимый фрагмент сборника — финал предисловия: «Обратите внимание, что дух мой плавает свободно, где хочет, в космосе, в Париже, в Монголии, в местах и временах. Где придется. Поскольку я живу во всех измерениях. Ну что делать...»
#рецензии_кенотафа #секисов
Лиха беда начало
В тот день, когда нам сообщили, что мой брат сбежал, я затеял обход Жертвенных Столбов.
В капкане. Раздавлен. Переплетен с обломками (с машиной следует сродниться), тяжесть давит со всех сторон. Только не надо огня! Ради бога, не надо огня!
В этот день взорвалась моя бабушка.
Так случилось, что уважаемые участники «Кенотафа» изобрели рубрику #последние_слова, но если бы у нас была рубрика со словами первыми, то, несомненно, одним из претендентов на попадание в неё стал бы шотландец Иэн Бэнкс. Первые фразы его романов «Осиная фабрика», «Мост», «Воронья дорога», приведённые выше, — золотой фонд. И хотя мало что может сравниться со взорвавшейся бабушкой, сегодня я хочу обратиться к «Улице отчаяния», которая начинается так:
Два дня назад я решил покончить с собой.
Почему? Потому что с рассказа о ней я открываю цикл постов, в котором — да пребудет со мной сила — собираюсь вспоминать книги о вымышленных музыкантах, группах и исполнителях. Музыка, как уже могли заметить внимательные читатели «Кенотафа», — важный для нас медиум.
Роман-байопик о вымышленном музыканте, заикающемся бас-гитаристе, к своим тридцати разбитом временем и славой рок-идоле Дэнни Уэйрде (Weird) — лучший у Бэнкса.
Это, с одной стороны, ода юности и ее драйву: молодость писателя пришлась на 70-е, так что можно с уверенностью предположить, что музыкальные вкусы героев «Улицы отчаяния», их суждения о рок-н-ролле и образ жизни, описанные приключения — это отражение мыслей, взглядов и ощущений самого Бэнкса. Больше того, в отдельных пассажах из книги можно обнаружить амбицию несостоявшегося рок-журналиста.
С другой — в «Улице отчаяния» в идеальной форме представлены все те приёмы, что сделали Бэнкса без преувеличения великим (а в год издания романа ему исполнилось 33): особое отношение (attitude) и любовно выписанный портрет родной страны, едкость и остроумие, умение подмечать и выводить на первый план ту червоточину, что в сердце у каждого из нас и только ждёт своего часа, чтобы растравить душу. И всё это без лишнего выпендрёжа и игр в жанры: если раньше писатель этим увлекался и из «Осиной фабрики» сделал тошнотворный хоррор, а «Мост» превратил в мрачнейшую антиутопию с фэнтезийными вставками, то «Улица отчаяния» — просто история о парне, каких вы наверняка встречали не раз и не два.
Кого-то добивают деньги, показывает Бэнкс, кого-то — зависимости, кого-то — любовь или неуверенность в себе. Тем не менее, у каждого будет шанс — нет, не спасти себя, но поверить в себя. И хотя бы это точно стоит попробовать.
#рецензии_кенотафа #cарханянц
В тот день, когда нам сообщили, что мой брат сбежал, я затеял обход Жертвенных Столбов.
В капкане. Раздавлен. Переплетен с обломками (с машиной следует сродниться), тяжесть давит со всех сторон. Только не надо огня! Ради бога, не надо огня!
В этот день взорвалась моя бабушка.
Так случилось, что уважаемые участники «Кенотафа» изобрели рубрику #последние_слова, но если бы у нас была рубрика со словами первыми, то, несомненно, одним из претендентов на попадание в неё стал бы шотландец Иэн Бэнкс. Первые фразы его романов «Осиная фабрика», «Мост», «Воронья дорога», приведённые выше, — золотой фонд. И хотя мало что может сравниться со взорвавшейся бабушкой, сегодня я хочу обратиться к «Улице отчаяния», которая начинается так:
Два дня назад я решил покончить с собой.
Почему? Потому что с рассказа о ней я открываю цикл постов, в котором — да пребудет со мной сила — собираюсь вспоминать книги о вымышленных музыкантах, группах и исполнителях. Музыка, как уже могли заметить внимательные читатели «Кенотафа», — важный для нас медиум.
Роман-байопик о вымышленном музыканте, заикающемся бас-гитаристе, к своим тридцати разбитом временем и славой рок-идоле Дэнни Уэйрде (Weird) — лучший у Бэнкса.
Это, с одной стороны, ода юности и ее драйву: молодость писателя пришлась на 70-е, так что можно с уверенностью предположить, что музыкальные вкусы героев «Улицы отчаяния», их суждения о рок-н-ролле и образ жизни, описанные приключения — это отражение мыслей, взглядов и ощущений самого Бэнкса. Больше того, в отдельных пассажах из книги можно обнаружить амбицию несостоявшегося рок-журналиста.
С другой — в «Улице отчаяния» в идеальной форме представлены все те приёмы, что сделали Бэнкса без преувеличения великим (а в год издания романа ему исполнилось 33): особое отношение (attitude) и любовно выписанный портрет родной страны, едкость и остроумие, умение подмечать и выводить на первый план ту червоточину, что в сердце у каждого из нас и только ждёт своего часа, чтобы растравить душу. И всё это без лишнего выпендрёжа и игр в жанры: если раньше писатель этим увлекался и из «Осиной фабрики» сделал тошнотворный хоррор, а «Мост» превратил в мрачнейшую антиутопию с фэнтезийными вставками, то «Улица отчаяния» — просто история о парне, каких вы наверняка встречали не раз и не два.
Кого-то добивают деньги, показывает Бэнкс, кого-то — зависимости, кого-то — любовь или неуверенность в себе. Тем не менее, у каждого будет шанс — нет, не спасти себя, но поверить в себя. И хотя бы это точно стоит попробовать.
#рецензии_кенотафа #cарханянц
Вспомним бессмертные слова редактора Ad Marginem Александра Иванова: «Если ты не знаешь Зебальда, ты просто suck». Пусть они были сказаны во времена приснопамятные, не лишним будет вспомнить упомянутого писателя. Худо-бедно способный к чистописанию автор К. Сперанский предлагает перечитать роман В.Г. Зебальда «Кольца Сатурна» — текст в широком смысле о затирании человеческой памяти, о тщете превозмоганий и о силе молитвы.
https://telegra.ph/Zebald-odinokij-hodok-09-30
#рецензии_кенотафа #сперанский
https://telegra.ph/Zebald-odinokij-hodok-09-30
#рецензии_кенотафа #сперанский
Telegraph
Зебальд: одинокий ходок
Вопрошание Сюзан Сонтаг: «Возможна ли сегодня большая литература?», открывающее ее эссе о В.Г. Зебальде, кажется странным. Нет, понятно, что ответ — «да», и что Зебальд, когда впору говорить было о всеобщей усталости от приемов и приемчиков, психологизмов…
124 года назад родился писатель Константин Вагинов. Воспользуемся поводом, чтобы обратить внимание любезного читателя издания «Кенотаф»: причудливые романы Вагинова сегодня как никогда актуальны.
https://telegra.ph/Konstantin-Vaginov-i-uhod-v-les-10-03
#рецензии_кенотафа #секисов
https://telegra.ph/Konstantin-Vaginov-i-uhod-v-les-10-03
#рецензии_кенотафа #секисов
Telegraph
Константин Вагинов и уход в лес
Вагинов — участник множества литературных объединений, от Цеха поэтов до ОБЭРИУ. По-настоящему своим он, впрочем, ни в одном из них не стал — признавая его талант, многие современники считали его прозу чересчур странной. Николай Чуковский говорил о творчестве…
Протестантская этика и русский дух
В Москве состоялась мировая премьера одного из ключевых произведений академической музыки XX века и одной из наиболее часто исполняемых пьес нидерландского мастера минимализма Симеона тен Хольта Canto Ostinato в аранжировке композитора Игоря Яковенко для оркестра русских народных инструментов. Исполнение от Белгородского академического русского оркестра, известного по экспериментам в различных жанрах и, в частности, по коллаборации с Noize MC (включён в реестр иностранных агентов), прошло в одном из павильонов «Экспоцентра» прямо посреди ярмарки современного искусства Cosmoscow и сопровождалось видеорядом, вдохновлённым работами Казимира Малевича в стилистике супрематической живописи.
Но примечательно и важно оно не всеми этими подробностями, а, прежде всего, тем, насколько удачно Яковенко подметил и передал в своем прочтении схожесть «протестантского духа» (по Веберу) произведения тен Хольта и возможностей народных инструментов. Когда спустя где-то час неторопливо развивающаяся Canto Ostinato достигла кульминации и под своды павильона одновременно взмыли трели домр, балалаек, гуслей и баянов, а на заднике всё плыли и плыли по русскому полю похожие на «Спортсменов» Малевича фигуры, в этом не было никакого противоречия, диссонанса — даже напротив, звук и цвет слились в одно и подчеркнули общность традиций. Потому как зародившаяся в Штатах в 1960-х музыкальная эстетика минимализма к 70-м как бы вернулась в Европу из-за океана и получила развитие в том числе у тен Хольта (а ещё у Арво Пярта и Валентина Сильвестрова). При этом отцы направления вроде Филипа Гласса, Терри Райли и Стива Райха вдохновлялись восточной музыкой и философией, учились у Рави Шанкара и др. То есть музыкальная мысль в некотором роде обернулась, сделав круг, и вернулась к нам в виде классики минимализма, исполненной на балалайках и баянах. И тем самым в очередной раз напомнила: всё едино, всё взаимосвязано, всё уже было и ещё обязательно будет.
#рецензии_кенотафа #сарханянц
Фото: Дмитрий Чултун / Sound Up
В Москве состоялась мировая премьера одного из ключевых произведений академической музыки XX века и одной из наиболее часто исполняемых пьес нидерландского мастера минимализма Симеона тен Хольта Canto Ostinato в аранжировке композитора Игоря Яковенко для оркестра русских народных инструментов. Исполнение от Белгородского академического русского оркестра, известного по экспериментам в различных жанрах и, в частности, по коллаборации с Noize MC (включён в реестр иностранных агентов), прошло в одном из павильонов «Экспоцентра» прямо посреди ярмарки современного искусства Cosmoscow и сопровождалось видеорядом, вдохновлённым работами Казимира Малевича в стилистике супрематической живописи.
Но примечательно и важно оно не всеми этими подробностями, а, прежде всего, тем, насколько удачно Яковенко подметил и передал в своем прочтении схожесть «протестантского духа» (по Веберу) произведения тен Хольта и возможностей народных инструментов. Когда спустя где-то час неторопливо развивающаяся Canto Ostinato достигла кульминации и под своды павильона одновременно взмыли трели домр, балалаек, гуслей и баянов, а на заднике всё плыли и плыли по русскому полю похожие на «Спортсменов» Малевича фигуры, в этом не было никакого противоречия, диссонанса — даже напротив, звук и цвет слились в одно и подчеркнули общность традиций. Потому как зародившаяся в Штатах в 1960-х музыкальная эстетика минимализма к 70-м как бы вернулась в Европу из-за океана и получила развитие в том числе у тен Хольта (а ещё у Арво Пярта и Валентина Сильвестрова). При этом отцы направления вроде Филипа Гласса, Терри Райли и Стива Райха вдохновлялись восточной музыкой и философией, учились у Рави Шанкара и др. То есть музыкальная мысль в некотором роде обернулась, сделав круг, и вернулась к нам в виде классики минимализма, исполненной на балалайках и баянах. И тем самым в очередной раз напомнила: всё едино, всё взаимосвязано, всё уже было и ещё обязательно будет.
#рецензии_кенотафа #сарханянц
Фото: Дмитрий Чултун / Sound Up
Однажды Гейдар Джемаль на предложение редактора «УльтраКультуры» Алексея Цветкова назвать его книгу «Революция пророков» ответил, что такое название ко многому обязывает. Создание истории группы «Аквариум» выставляет перед её автором аналогичные требования. Удалось ли это Александру Кушниру — читайте в рецензии Сергея Простакова.
https://telegra.ph/Svobodnyj-russkij-10-13
#рецензии_кенотафа #простаков
https://telegra.ph/Svobodnyj-russkij-10-13
#рецензии_кенотафа #простаков
Telegraph
Свободный русский
Сергей Простаков прочитал «Аквариум: Геометрия хаоса» Александра Кушнира и написал на неё рецензию. В советское время нужно было в начале любого исследования ритуально ссылаться на классиков марксизма-ленинизма. В наше время нужно ритуально поставить плашку…
Рубрикатор «Кенотафа»
Мы обожаем телеграм, но его интерфейс затрудняет ведение канала с постоянными авторами, рубриками и форматами так, чтобы это не выглядело мешаниной. Поэтому мы составили путеводитель по каналу, который оставим в закрепе.
Авторы
Некоторые наши посты — авторские:
#гафаров
#простаков
#cарханянц
#секисов
#сенников
#сперанский
Как видите, буква «с» в начале фамилий авторов нашего коллектива превалирует.
Рубрики
#альбомы_кенотафа — авторы «Кенотафа» рассказывают про свои любимые музыкальные альбомы.
#в_поисках_счастья — в этой рубрике «Кенотаф» изучает такие разные лики счастья.
#вещи_на_кенотафе — некие музейные редкости, артефакты из музеев, связанные с культурными деятелями (кстати, этой рубрики ещё ни разу не было).
#где_вы_были — известные и не очень люди рассказывают о своём участии в известных и не очень событиях (и этой рубрики ещё не было тоже).
#дорожное_приключение — травелоги Антона Секисова о разных местах и людях, там встреченных.
#интервью_кенотафа — иногда у нас случаются разговоры с интересными людьми.
#кенотаф_отвечает — ответы на письма читателей (пишите в @thecenotaphbot, публично мы отвечаем не всегда, а в личку — обязательно).
#кенотаф_отрывок — так мы приводим любезно предоставленные нам писателями и книгоиздавцами отрывки на обозрение читателю.
#коврик_у_кенотафа — авторы «Кенотафа» показывают легендарные обложки музыкальных альбомов, книг и журналов, постеры фильмов.
#люди_и_годы — авторская рубрика Егора Сенникова, в которой он вспоминает знаковых людей, повлиявших на него как личность.
#обложки_кенотафа — оцениваем обложки книг, не всегда заглядывая внутрь.
#опросник_кенотафа — рубрика, в которой герои «Кенотафа» отвечают на стандартный набор вопросов о книгах и своих читательских практиках.
#последние_слова — всё просто: мы публикуем последние слова из книг, речей, песен, жизней. Может выходить чаще, чем раз в неделю.
#рекламная_пауза — авторская рубрика Руслана Гафарова, где он опрашивает друзей, подруг и кумиров о том, какая реклама на российском ТВ сформировала их как личностей и что они в ней видели тогда и видят теперь.
#рецензии_кенотафа — наше действительно важное мнение о книгах и не только.
#слепой_фонарь — авторская рубрика Константина Сперанского, где он рассказывает о самых интересных находках в немейнстримном гуманитарном интернете.
#списки_кенотафа — книги, фильмы, альбомы периодически будем собирать в одном материале.
#ТВ_нулевых — тоже авторская рубрика Антона Секисова, где он вспоминает телепередачи, которые сформировали его как личность.
#цитаты_на_кенотафе — если нам нравится чья-то цитата, то мы с вами ею обязательно поделимся.
Надеемся, что наши хештеги и рубрики продолжат пополняться.
Мы обожаем телеграм, но его интерфейс затрудняет ведение канала с постоянными авторами, рубриками и форматами так, чтобы это не выглядело мешаниной. Поэтому мы составили путеводитель по каналу, который оставим в закрепе.
Авторы
Некоторые наши посты — авторские:
#гафаров
#простаков
#cарханянц
#секисов
#сенников
#сперанский
Как видите, буква «с» в начале фамилий авторов нашего коллектива превалирует.
Рубрики
#альбомы_кенотафа — авторы «Кенотафа» рассказывают про свои любимые музыкальные альбомы.
#в_поисках_счастья — в этой рубрике «Кенотаф» изучает такие разные лики счастья.
#вещи_на_кенотафе — некие музейные редкости, артефакты из музеев, связанные с культурными деятелями (кстати, этой рубрики ещё ни разу не было).
#где_вы_были — известные и не очень люди рассказывают о своём участии в известных и не очень событиях (и этой рубрики ещё не было тоже).
#дорожное_приключение — травелоги Антона Секисова о разных местах и людях, там встреченных.
#интервью_кенотафа — иногда у нас случаются разговоры с интересными людьми.
#кенотаф_отвечает — ответы на письма читателей (пишите в @thecenotaphbot, публично мы отвечаем не всегда, а в личку — обязательно).
#кенотаф_отрывок — так мы приводим любезно предоставленные нам писателями и книгоиздавцами отрывки на обозрение читателю.
#коврик_у_кенотафа — авторы «Кенотафа» показывают легендарные обложки музыкальных альбомов, книг и журналов, постеры фильмов.
#люди_и_годы — авторская рубрика Егора Сенникова, в которой он вспоминает знаковых людей, повлиявших на него как личность.
#обложки_кенотафа — оцениваем обложки книг, не всегда заглядывая внутрь.
#опросник_кенотафа — рубрика, в которой герои «Кенотафа» отвечают на стандартный набор вопросов о книгах и своих читательских практиках.
#последние_слова — всё просто: мы публикуем последние слова из книг, речей, песен, жизней. Может выходить чаще, чем раз в неделю.
#рекламная_пауза — авторская рубрика Руслана Гафарова, где он опрашивает друзей, подруг и кумиров о том, какая реклама на российском ТВ сформировала их как личностей и что они в ней видели тогда и видят теперь.
#рецензии_кенотафа — наше действительно важное мнение о книгах и не только.
#слепой_фонарь — авторская рубрика Константина Сперанского, где он рассказывает о самых интересных находках в немейнстримном гуманитарном интернете.
#списки_кенотафа — книги, фильмы, альбомы периодически будем собирать в одном материале.
#ТВ_нулевых — тоже авторская рубрика Антона Секисова, где он вспоминает телепередачи, которые сформировали его как личность.
#цитаты_на_кенотафе — если нам нравится чья-то цитата, то мы с вами ею обязательно поделимся.
Надеемся, что наши хештеги и рубрики продолжат пополняться.
Кристина Сарханянц продолжает вспоминать книги о вымышленных музыкантах, группах и исполнителях.
Не выживут даже любовники
Накануне миллениума британский писатель индийского происхождения Салман Рушди «отмечает» десятилетие в изгнании публикацией романа «Земля под её ногами» и в нём преподносит читателю свою интерпретацию древнегреческой мифологической истории об Орфее и Эвридике. А заодно признаётся в любви к мировой — то есть западной, по большей части — поп-культуре и, в частности, к рок-музыке. Но о чём на самом деле пишет Рушди?
Пусть в судьбах его героев мы схватываем (или не схватываем — в этой викторине важнее участие, нежели число набранных очков) отсылки к эпизодам из биографий рок-героев, будь то повреждённый в аварии и застывший навсегда глаз или работа ночным диджеем на пиратской радиостанции, вещающей с дрейфующего у берегов Великобритании утлого судёнышка, — всё это лишь декорация, красивая и шумная, преходящая, как сама слава, от которой по итогу останется только привкус тепла на губах. Жизнь же и мечта так и так провалятся под землю, как бы подмигивает нам Рушди, причём для некоторых его героев в буквальном смысле. И любовь их тоже не спасёт — не выживут даже любовники.
Что неизбывно, так это тоска по родине: за «Сатанинские стихи» иранский аятолла Хомейни публично проклял Рушди в своей фетве и приговорил его к смертной казни. С тех пор о чём бы ни писал лауреат Букера, чьё бы бытописание ни вёл, он лишь бесконечно скучает и страдает текстом по Индии и продолжает размышлять об участи эмигранта поневоле, жаждущего обрести новую идентичность, но раз за разом получающего от вселенной отказ. Вот и роман «Земля под её ногами» о том же, а потому оказывается для русскоязычного читателя в двадцатых годах нового века печально актуальным.
Да, а что музыканты из книги? Нашли способ проникнуть в реальный мир: ирландский певец Боно так вдохновился историей Рушди, что со своей группой U2 записал заглавную песню из романа, и в видеоклипе на неё писатель выступает с камео.
Ранее в цикле:
Иэн Бэнкс. «Улица отчаяния»
#рецензии_кенотафа #сарханянц
Не выживут даже любовники
Накануне миллениума британский писатель индийского происхождения Салман Рушди «отмечает» десятилетие в изгнании публикацией романа «Земля под её ногами» и в нём преподносит читателю свою интерпретацию древнегреческой мифологической истории об Орфее и Эвридике. А заодно признаётся в любви к мировой — то есть западной, по большей части — поп-культуре и, в частности, к рок-музыке. Но о чём на самом деле пишет Рушди?
Пусть в судьбах его героев мы схватываем (или не схватываем — в этой викторине важнее участие, нежели число набранных очков) отсылки к эпизодам из биографий рок-героев, будь то повреждённый в аварии и застывший навсегда глаз или работа ночным диджеем на пиратской радиостанции, вещающей с дрейфующего у берегов Великобритании утлого судёнышка, — всё это лишь декорация, красивая и шумная, преходящая, как сама слава, от которой по итогу останется только привкус тепла на губах. Жизнь же и мечта так и так провалятся под землю, как бы подмигивает нам Рушди, причём для некоторых его героев в буквальном смысле. И любовь их тоже не спасёт — не выживут даже любовники.
Что неизбывно, так это тоска по родине: за «Сатанинские стихи» иранский аятолла Хомейни публично проклял Рушди в своей фетве и приговорил его к смертной казни. С тех пор о чём бы ни писал лауреат Букера, чьё бы бытописание ни вёл, он лишь бесконечно скучает и страдает текстом по Индии и продолжает размышлять об участи эмигранта поневоле, жаждущего обрести новую идентичность, но раз за разом получающего от вселенной отказ. Вот и роман «Земля под её ногами» о том же, а потому оказывается для русскоязычного читателя в двадцатых годах нового века печально актуальным.
Да, а что музыканты из книги? Нашли способ проникнуть в реальный мир: ирландский певец Боно так вдохновился историей Рушди, что со своей группой U2 записал заглавную песню из романа, и в видеоклипе на неё писатель выступает с камео.
Ранее в цикле:
Иэн Бэнкс. «Улица отчаяния»
#рецензии_кенотафа #сарханянц
Плодовитый норвежский автор Карл Уве Кнаусгор со своим автобиографическим циклом «Моя борьба» давно стал литературной сенсацией. В пятимиллионной Норвегии его книги разошлись общим тиражом в 500 тысяч. С первого взгляда, это незатейливый блогер с безразмерными постами о своей жизни, в которой все патологически нормально и зажиточно. Рассказчик — не эстет, не извращенец и даже не пустившийся в путешествия по горам в поисках своей подлинной идентичности модник. Единственный его порок — писательство, и вот ему он придается безудержно, а люди по всему миру это читают. Он сам признается, что не понимает, как такое возможно, ведь он, в общем-то, пишет ни о чем, а главная его цель — хотя бы на время работы над текстом избавиться от мучительного чувства собственного существования.
Скромный книголюб К. Сперанский прочитал всего-то два из шести томов цикла Кнаусгора и смеет рассуждать о загадке его популярности.
https://telegra.ph/Knausgor-i-ego-borba-s-pustotoj-11-01
#рецензии_кенотафа #сперанский
Скромный книголюб К. Сперанский прочитал всего-то два из шести томов цикла Кнаусгора и смеет рассуждать о загадке его популярности.
https://telegra.ph/Knausgor-i-ego-borba-s-pustotoj-11-01
#рецензии_кенотафа #сперанский
Telegraph
Кнаусгор и его борьба с пустотой
Тут хочется обойтись без слов «литература» или «писатель». Одно их звучание действует угнетающе, как глоток позавчерашней кипяченой воды, и уж никак они не подходят к тому, что делает норвежский автор Карл Уве Кнаусгор в своем шеститомном цикле, издевательски…
К. Сперанскому посчастливилось посмотреть фильм Семена Серзина «Рыжий» — осмысление биографии и творчества уральского поэта Бориса Рыжего. В своих стихах Рыжий воспел свой индустриальный город и обитателей мрачного района Вторчермет, бандитов и ментов, алкоголиков и бабок у подъезда, торчков и студенток. Он сформировал себе репутацию поэта-хулигана с ранимым сердцем. Получил признание — был лауреатом премии «Антибукер» и ездил в Нидерланды на международный фестиваль поэтов. Но так никогда не стал мэтром, не закостенел в собственном образе, а ушел из жизни в 2001 году, на границе двух эпох. Фильм Серзина показывает Рыжего-человека, в жизнь которого фатально и печально втискивается Рыжий-поэт.
https://telegra.ph/Ryzhij--poehziya-zdes-bolshe-ne-zhivet-12-17-2
#рецензии_кенотафа #сперанский
https://telegra.ph/Ryzhij--poehziya-zdes-bolshe-ne-zhivet-12-17-2
#рецензии_кенотафа #сперанский
Telegraph
«Рыжий» — поэзия здесь больше не живет
Конец 90-х в Екатеринбурге, то ли ранняя весна, то ли поздняя осень, грязь, подворотня, у входа в ритуальную контору «Мрамор» толкутся нелепого вида мужчины, люмпен-интеллигенты — из тех, которых и бабка в продуктовом магазине зашибет батоном. Это поэты.…
Сегодня Сергей Простаков впервые решился опубликовать фрагменты своего дневника, который он начал вести после отмены летом 2020 года. Из них получился относительно связный текст о феномене писательницы Александры Марининой. Сергей объясняет, зачем и почему нужно внимательно, с карандашом в руках читать её детективы про Анастасию Каменскую.
https://telegra.ph/Zametki-ob-Aleksandre-Marininoj-CHast-1-01-25
#рецензии_кенотафа #простаков
https://telegra.ph/Zametki-ob-Aleksandre-Marininoj-CHast-1-01-25
#рецензии_кенотафа #простаков
Telegraph
Заметки об Александре Марининой. Часть 1
Необходимое введение. Это эссе — не вполне самостоятельный текст. Он сложен из нескольких постов, которые я опубликовал в своём маленьком закрытом канале. При подготовке для публикации в «Кенотафе» я немного отредактировал текст, дописал несколько необходимых…
Кристина Сарханянц продолжает вспоминать книги о вымышленных музыкантах, группах и исполнителях.
Музыка была грустной
Не лучшая книжка Терри Пратчетта и не самый примечательный его роман из цикла «Плоский мир». Да что там, в подцикле о Смерти и его внучке этот номер поначалу выглядит как будто проходным, но сложно отказать себе в удовольствии прочитать ещё одну повесть об антропоморфной сущности, которая разговаривает капителью и к тому же хочет ЗАБЫТЬ (интересно, кто решил, что на письме в русских изданиях голос Смерти передаётся ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ, а не капителью?). Впрочем, дело не в этом.
«Наверное, существует что-то вроде литературного импринтинга: книги, прочитанные в 15 или 20, врезаются в сердце на всю жизнь, и по степени трепета, восторга, веселья и просто влияния на всё, что будет потом, с ними вряд ли что может сравниться», — написал недавно по поводу другой книги друг «Кенотафа» Юрий Сапрыкин. И знаете, эту мысль легко приземлить на «Рóковую музыку»: если вы прочитали её между теми же своими 15 и 20 годами, то наверняка понимаете, что значит, например, такое:
«Ему было семьдесят два, а музыка заставила его снова почувствовать себя семнадцатилетним. Декан не помнил то время, когда ему было семнадцать, наверное тогда он был очень занят. Но музыка заставила его почувствовать себя так, как, по его мнению, должен чувствовать себя семнадцатилетний, — то есть будто бы он надел себе под кожу раскаленную докрасна майку».
Даже если вам не семьдесят два, а хотя бы тридцать четыре. Или, скажем, вы точно сходу назовёте несколько альбомов или песен, под которые испытали это:
«Это была музыка, которая не только сбежала, но ограбила по пути банк […] Музыка была грустной. Но она размахивала этой грустью как боевым знаменем. Она говорила, что вселенная сделала всё возможное, а ты всё ещё жив».
Вообще, главное в этой незатейливой, словно трёхаккордный панк-рок, повести — что среди пошловатых каламбуров (вроде имени одного из главных героев, а зовут его Дион Селин, а потом Бадди) и аллюзий на стереотипы о музыкальной индустрии (вороватые менеджеры и непутёвые фанаты), где-то между строчками, юморесками, разбитными диалогами, как и всегда у Пратчетта, в невыраженном словами прячется неподдельное волшебство. Просто — раз! — и книга возвращает тебя в состояние восторга, что ты испытал·а, впервые услышав The Clash или Sparks, Янку или Interpol — тут уж у кажд·ой свое. И хотя бы за одну эту возможность через не самый очевидный медиум врубиться в свои былые откровения хочется сказать Пратчетту огромное спасибо. А потом пойти и врубить музло.
Ранее в цикле:
• Иэн Бэнкс. «Улица отчаяния»
• Салман Рушди. «Земля под её ногами»
#рецензии_кенотафа #сарханянц
Музыка была грустной
Не лучшая книжка Терри Пратчетта и не самый примечательный его роман из цикла «Плоский мир». Да что там, в подцикле о Смерти и его внучке этот номер поначалу выглядит как будто проходным, но сложно отказать себе в удовольствии прочитать ещё одну повесть об антропоморфной сущности, которая разговаривает капителью и к тому же хочет ЗАБЫТЬ (интересно, кто решил, что на письме в русских изданиях голос Смерти передаётся ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ, а не капителью?). Впрочем, дело не в этом.
«Наверное, существует что-то вроде литературного импринтинга: книги, прочитанные в 15 или 20, врезаются в сердце на всю жизнь, и по степени трепета, восторга, веселья и просто влияния на всё, что будет потом, с ними вряд ли что может сравниться», — написал недавно по поводу другой книги друг «Кенотафа» Юрий Сапрыкин. И знаете, эту мысль легко приземлить на «Рóковую музыку»: если вы прочитали её между теми же своими 15 и 20 годами, то наверняка понимаете, что значит, например, такое:
«Ему было семьдесят два, а музыка заставила его снова почувствовать себя семнадцатилетним. Декан не помнил то время, когда ему было семнадцать, наверное тогда он был очень занят. Но музыка заставила его почувствовать себя так, как, по его мнению, должен чувствовать себя семнадцатилетний, — то есть будто бы он надел себе под кожу раскаленную докрасна майку».
Даже если вам не семьдесят два, а хотя бы тридцать четыре. Или, скажем, вы точно сходу назовёте несколько альбомов или песен, под которые испытали это:
«Это была музыка, которая не только сбежала, но ограбила по пути банк […] Музыка была грустной. Но она размахивала этой грустью как боевым знаменем. Она говорила, что вселенная сделала всё возможное, а ты всё ещё жив».
Вообще, главное в этой незатейливой, словно трёхаккордный панк-рок, повести — что среди пошловатых каламбуров (вроде имени одного из главных героев, а зовут его Дион Селин, а потом Бадди) и аллюзий на стереотипы о музыкальной индустрии (вороватые менеджеры и непутёвые фанаты), где-то между строчками, юморесками, разбитными диалогами, как и всегда у Пратчетта, в невыраженном словами прячется неподдельное волшебство. Просто — раз! — и книга возвращает тебя в состояние восторга, что ты испытал·а, впервые услышав The Clash или Sparks, Янку или Interpol — тут уж у кажд·ой свое. И хотя бы за одну эту возможность через не самый очевидный медиум врубиться в свои былые откровения хочется сказать Пратчетту огромное спасибо. А потом пойти и врубить музло.
Ранее в цикле:
• Иэн Бэнкс. «Улица отчаяния»
• Салман Рушди. «Земля под её ногами»
#рецензии_кенотафа #сарханянц
Чернорабочий издания «Кенотаф» К. Сперанский несколько раз послушал новый альбом «Золотых Зубов», чтобы только в очередной раз удивиться точности и классу, с которыми тольяттинская группа каждый раз выступает. За рамками текста осталось множество навеянных пластинкой праздных мечтаний, как например такое: к фильмам какого режиссера лучше всего подошли бы в качестве неявного саундтрека эти песни? Мне, например, сразу пришли в голову два имени: София Коппола и Тодд Солондз. Но это просто так себе подумалось, не берите в голову.
https://teletype.in/@thecenotaph/zolotye-zuby-post-hardcore
#рецензии_кенотафа #сперанский
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
https://teletype.in/@thecenotaph/zolotye-zuby-post-hardcore
#рецензии_кенотафа #сперанский
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Teletype
Золотые Зубы — Post-Hardcore (2024). Рецензия К. Сперанского
Песни «Золотых Зубов» — как чьи-то подсмотренные коллажи, бережно склеенные вырезки ностальгических фрагментов. Полотно все...
Сергей Простаков перечитал Рассела и делится интересным внутренним открытием.
Есть удивительная роскошь, которой многие из нас не пользуются — перечитывание понравившихся книг. Можно бесконечно ссылаться на недостаток времени и на книжные полки, ломящиеся от купленного и непрочитанного, но ничто так точно не отражает перемены в нас как возвращение к книге, которая когда-то понравилась.
Весной я уже рассказывал о том удовольствии, которое получил, перечитывая «Историю западной философии» Бертрана Рассела. На днях я наконец-то её закончил. И по этому поводу несколько соображений.
Когда я впервые читал эту книгу Рассела в 2013 году, меня буквально лично оскорбляли его нападки на Руссо, немецкий романтизм, Гегеля и Ницше. Ну, как же! В ту пору я сам был последовательным руссоистом и романтиком. Проще говоря, русским националистом, верящим на волне Болотной, что рано или поздно национализм в стиле «Спутника и Погрома» вступит в союз с либерализмом и вместе они построят «прекрасную Россию будущего». Нападки Рассела на философов, являвших цвет континентальной мысли, которая лежала в основании моих представлений о мире и такого грядущего союза, мне казались обидными и несправедливыми упрёками пресытившегося британского аристократа.
Но вот в 2024 году я перечитываю его и понимаю, как же он прав. Если не во всём, то точно — в презрении к философам, которые ставили во главу угла эмоции и чувства, а не здравый смысл. Со студенческих времён Локк и Юм мне казались невыносимо скучными душнилами. А сейчас, глядя на мир из той исторической дыры типа очко, где мы все вместе оказались, их акцент на здравом смысле и на всём среднем и мещанском кажется единственно адекватным.
Интересно: не перечитав Рассела, я вряд ли бы отследил и осознал эту перемену. У меня изменились взгляды на фундаментальные вопросы вообще и на историю философии в частности.
Впрочем, конечно же, если чему-то и учит опыт перечитывания Рассела, то необходимости интеллектуальной дисциплины, аккуратности и честности. Перед тем, как раскритиковать того же Руссо и Ницше, он пересказывает их идеи беспристрастно. Да и Локку достаётся за догматизм в сфере частной собственности. Простейшее упражнение на здравый смысл — пересказать себе самому безэмоционально взгляды оппонента. Если получится, то поздравляю: кажется, вы приняли противоядие против любого рода фанатизма, привыкшего рядится в одежды исторических обид и социальной справедливости.
#простаков #рецензии_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Есть удивительная роскошь, которой многие из нас не пользуются — перечитывание понравившихся книг. Можно бесконечно ссылаться на недостаток времени и на книжные полки, ломящиеся от купленного и непрочитанного, но ничто так точно не отражает перемены в нас как возвращение к книге, которая когда-то понравилась.
Весной я уже рассказывал о том удовольствии, которое получил, перечитывая «Историю западной философии» Бертрана Рассела. На днях я наконец-то её закончил. И по этому поводу несколько соображений.
Когда я впервые читал эту книгу Рассела в 2013 году, меня буквально лично оскорбляли его нападки на Руссо, немецкий романтизм, Гегеля и Ницше. Ну, как же! В ту пору я сам был последовательным руссоистом и романтиком. Проще говоря, русским националистом, верящим на волне Болотной, что рано или поздно национализм в стиле «Спутника и Погрома» вступит в союз с либерализмом и вместе они построят «прекрасную Россию будущего». Нападки Рассела на философов, являвших цвет континентальной мысли, которая лежала в основании моих представлений о мире и такого грядущего союза, мне казались обидными и несправедливыми упрёками пресытившегося британского аристократа.
Но вот в 2024 году я перечитываю его и понимаю, как же он прав. Если не во всём, то точно — в презрении к философам, которые ставили во главу угла эмоции и чувства, а не здравый смысл. Со студенческих времён Локк и Юм мне казались невыносимо скучными душнилами. А сейчас, глядя на мир из той исторической дыры типа очко, где мы все вместе оказались, их акцент на здравом смысле и на всём среднем и мещанском кажется единственно адекватным.
Интересно: не перечитав Рассела, я вряд ли бы отследил и осознал эту перемену. У меня изменились взгляды на фундаментальные вопросы вообще и на историю философии в частности.
Впрочем, конечно же, если чему-то и учит опыт перечитывания Рассела, то необходимости интеллектуальной дисциплины, аккуратности и честности. Перед тем, как раскритиковать того же Руссо и Ницше, он пересказывает их идеи беспристрастно. Да и Локку достаётся за догматизм в сфере частной собственности. Простейшее упражнение на здравый смысл — пересказать себе самому безэмоционально взгляды оппонента. Если получится, то поздравляю: кажется, вы приняли противоядие против любого рода фанатизма, привыкшего рядится в одежды исторических обид и социальной справедливости.
#простаков #рецензии_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Сергей Простаков прочитал новую повесть Антона Секисова «Курорт» и размышляет о том, что роднит его друга с Гомером.
Мне трудно писать отзывы на книги и музыку друзей — нет должной дистанции. Но тут случай особый. В России 2024 года у моего друга Антона Секисова (и участника издания «Кенотаф») вышла книги о релокации/эмиграции. Это и без личности автора — важное событие.
Книга короткая — её можно прочитать за один вечер. Скорее не история, а мысли в дрёме, в полузабытьи, череда образов, проносящихся за закрытыми веками. И, да, всё очень понятно и узнаваемо.
«Курорт» — повесть о мире, в котором отсутствует время. Мне кажется, это вообще ключевое содержание этого текста Антона — он копается в сознании человека, который поставил себя и мир вокруг на паузу или наоборот это сделал мир с человеком. Не суть важно. События и смена сезонов, ясные маркеры — март, сентябрь, Новый год — в книге есть. Но временная пауза заполняет собой всё. Герои даже ничего не ждут. А стоит им предпринять какое-то ясное и чёткое действие, то пространство опять закидывает их или в смутное безвременье или даже в вечность.
Повесть — книга про замерших и замолчавших. Она про тех, кто не выбрал сторону или, выбрав, совсем в ней не уверен. Место действия — черноморское побережье Грузии. Но, если бы главный герой Митя решил ехать не туда, а спрятаться в вологодской деревне, то ничего бы не изменилось в содержании текста. Разве что, он пил бы самогон, а не чачу.
Вообще, спустя несколько книг, понимаешь, что одна из главных тем Антона — это побег. Побег в слободу и из неё в «Крови и Почве», побег от любящего тебя человека в «Реконструкции», побег в Питер в «Боге тревоге». Да, даже и «Зоны отдыха» — тоже и про отсутствие времени и про побег от кипения всего сиюминутного.
Вот и «Курорт» (само название на это работает) про побег от необходимости срочно решить, на что потратить свою жизнь, которым в описываемые месяцы были охвачены очень многие. А те, кто не был этим охвачен, как будто бы отсутствовали в пространстве. Они действительно отсутствовали — и их поведение Антон, простите, воспевает как-то даже по-античному (неизбежная Колхида в тексте звучит, Понт плещется).
Да, это вечная «Одиссея». Да, про то, что никто не придёт назад. Возвращения не будет.
#рецензии_кенотафа #простаков #секисов
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Мне трудно писать отзывы на книги и музыку друзей — нет должной дистанции. Но тут случай особый. В России 2024 года у моего друга Антона Секисова (и участника издания «Кенотаф») вышла книги о релокации/эмиграции. Это и без личности автора — важное событие.
Книга короткая — её можно прочитать за один вечер. Скорее не история, а мысли в дрёме, в полузабытьи, череда образов, проносящихся за закрытыми веками. И, да, всё очень понятно и узнаваемо.
«Курорт» — повесть о мире, в котором отсутствует время. Мне кажется, это вообще ключевое содержание этого текста Антона — он копается в сознании человека, который поставил себя и мир вокруг на паузу или наоборот это сделал мир с человеком. Не суть важно. События и смена сезонов, ясные маркеры — март, сентябрь, Новый год — в книге есть. Но временная пауза заполняет собой всё. Герои даже ничего не ждут. А стоит им предпринять какое-то ясное и чёткое действие, то пространство опять закидывает их или в смутное безвременье или даже в вечность.
Повесть — книга про замерших и замолчавших. Она про тех, кто не выбрал сторону или, выбрав, совсем в ней не уверен. Место действия — черноморское побережье Грузии. Но, если бы главный герой Митя решил ехать не туда, а спрятаться в вологодской деревне, то ничего бы не изменилось в содержании текста. Разве что, он пил бы самогон, а не чачу.
Вообще, спустя несколько книг, понимаешь, что одна из главных тем Антона — это побег. Побег в слободу и из неё в «Крови и Почве», побег от любящего тебя человека в «Реконструкции», побег в Питер в «Боге тревоге». Да, даже и «Зоны отдыха» — тоже и про отсутствие времени и про побег от кипения всего сиюминутного.
Вот и «Курорт» (само название на это работает) про побег от необходимости срочно решить, на что потратить свою жизнь, которым в описываемые месяцы были охвачены очень многие. А те, кто не был этим охвачен, как будто бы отсутствовали в пространстве. Они действительно отсутствовали — и их поведение Антон, простите, воспевает как-то даже по-античному (неизбежная Колхида в тексте звучит, Понт плещется).
Да, это вечная «Одиссея». Да, про то, что никто не придёт назад. Возвращения не будет.
#рецензии_кенотафа #простаков #секисов
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Я Байрон, я другой
По Ярославлю в санях перемещается молодой человек. В руках у него фотоаппарат; сопровождающий человека гид и переводчик смотрит на мужчину с большим неудовольствием. Он едет от одной заброшенной церкви к другой, бухается в сугроб, чтобы сфотографировать храм наиболее эффектно и тратит много времени на рассматривание фресок. Пытаясь найти дорогу к очередной церкви, иностранец и гид останавливаются рядом с лакокрасочным заводом; рабочие недоверчиво смотрят на иностранца с фотоаппаратом, подозревая в нем шпиона, но гид успокаивает их — товарищи, этого чудика заводы не интересуют, ему бы дорогу к храму найти.
Иностранца зовут Роберт Байрон, он англичанин, путешественник — можно даже сказать, что трэвел-блогер, — беззаветно влюбленный в саму идею путешествий. Конечно, про почти любого много путешествующего в межвоенную эпоху англичанина, пишущего книги, несложно предположить, что он шпион, здесь нас этот сюжет не интересует. Самое главное — взгляд на жизнь со стороны; способность рассмотреть то, что мы не видим сами. И это у Роберта Байрона получилось блестяще.
В издательстве Ad Marginem вышел перевод книги Байрона «Сначала Россия, потом Тибет». В редакторском примечании рассказывается, что книга Байроном была собрана искусственно (по издательским и коммерческим причинам) — под одной обложкой объединены два очерка: один о поездке в СССР в феврале 1932 года, а другой — о путешествии писателя на Тибет в конце 1920-х.
Это объединение должно было провести параллели между двумя странами: Россия — страна, где ты постоянно едешь по дороге, страна, которая намерена преподать всему миру урок прогресса… И Тибет, закрытый от иностранцев, избегающий обновления и живущий по правилам, заведенным, может быть, еще в те времена, когда люди впервые приняли решение жить в Гималаях. Противопоставление это не очень работает и русском читателю про Москву интереснее (хотя в рассказе о путешествии на Тибет восхищает рассказ о недельном авиаперелете из Лондона в Индию; ох эти времена, когда полет был действительно приключением, а не скучной поездке в авиамаршрутке).
Байрон почти безразличен к Ленинграду (туда он вернется еще в 1935 году, чтобы выступить на конгрессе по археологии, а затем отчалить в путешествие по Транссибирской магистрали), красоты Москвы его не очень сильно впечатляют. К большевизму он равнодушен (тоже отличие от среднестатистического иностранного визитера красной столицы): он кажется ему слишком жестоким, подавляющим и шпиономанским. Заводы? Он их уже видел в самых разных точках мира. На полях, скорее для англоязычного читателя, чем для себя, он разбирается с мистическим, сектантским основанием большевизма и идет дальше.
И как же он расцветает, когда добирается до той России, в которую он хотел попасть. Как завороженный он смотрит на фрески собора Святой Софии в Новгороде. С нежностью и любовью он описывает «Троицу» Рублева, которую ему в Третьяковке показывают хранители; он посвящает ей чуть ли не главу, в которой силится постичь гений иконописца и понять, что делает икону такой незабываемой.
Он мчится в Ярославль с большим списком церквей, которые он намерен посетить и изматывает гида-коммуниста тем, что постоянно спрашивает о том, как найти церковь Иоанна Златоуста или храм Иоанны Предтечи. С какой любовью этот фанат Греции описывает древнерусское искусство, которое единственное для него в СССР 1932 года и представляет интерес. И с какой тоской он слушает предложения поехать на Днепрогэс — видел он и дамбы, и заводы, и конвейерные линии; не это для него составляет Россию.
Обходя новгородский Антониев монастырь, он видит, как в небе совершают учебные полеты советские летчики на истребителях. Шум, грохот — и вот они уже уносятся вдаль.
«Я повернулся к сельской церкви, построенной 580 лет назад, к темным елям, дрожащим на ветру, и к могильным крестам <…>. Я видел, как вооруженная мощь Советского Союза уменьшилась до точек и исчезла. Старая и новая Россия, меняющаяся, и всё же неизменная…»
#сенников #рецензии_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
По Ярославлю в санях перемещается молодой человек. В руках у него фотоаппарат; сопровождающий человека гид и переводчик смотрит на мужчину с большим неудовольствием. Он едет от одной заброшенной церкви к другой, бухается в сугроб, чтобы сфотографировать храм наиболее эффектно и тратит много времени на рассматривание фресок. Пытаясь найти дорогу к очередной церкви, иностранец и гид останавливаются рядом с лакокрасочным заводом; рабочие недоверчиво смотрят на иностранца с фотоаппаратом, подозревая в нем шпиона, но гид успокаивает их — товарищи, этого чудика заводы не интересуют, ему бы дорогу к храму найти.
Иностранца зовут Роберт Байрон, он англичанин, путешественник — можно даже сказать, что трэвел-блогер, — беззаветно влюбленный в саму идею путешествий. Конечно, про почти любого много путешествующего в межвоенную эпоху англичанина, пишущего книги, несложно предположить, что он шпион, здесь нас этот сюжет не интересует. Самое главное — взгляд на жизнь со стороны; способность рассмотреть то, что мы не видим сами. И это у Роберта Байрона получилось блестяще.
В издательстве Ad Marginem вышел перевод книги Байрона «Сначала Россия, потом Тибет». В редакторском примечании рассказывается, что книга Байроном была собрана искусственно (по издательским и коммерческим причинам) — под одной обложкой объединены два очерка: один о поездке в СССР в феврале 1932 года, а другой — о путешествии писателя на Тибет в конце 1920-х.
Это объединение должно было провести параллели между двумя странами: Россия — страна, где ты постоянно едешь по дороге, страна, которая намерена преподать всему миру урок прогресса… И Тибет, закрытый от иностранцев, избегающий обновления и живущий по правилам, заведенным, может быть, еще в те времена, когда люди впервые приняли решение жить в Гималаях. Противопоставление это не очень работает и русском читателю про Москву интереснее (хотя в рассказе о путешествии на Тибет восхищает рассказ о недельном авиаперелете из Лондона в Индию; ох эти времена, когда полет был действительно приключением, а не скучной поездке в авиамаршрутке).
Байрон почти безразличен к Ленинграду (туда он вернется еще в 1935 году, чтобы выступить на конгрессе по археологии, а затем отчалить в путешествие по Транссибирской магистрали), красоты Москвы его не очень сильно впечатляют. К большевизму он равнодушен (тоже отличие от среднестатистического иностранного визитера красной столицы): он кажется ему слишком жестоким, подавляющим и шпиономанским. Заводы? Он их уже видел в самых разных точках мира. На полях, скорее для англоязычного читателя, чем для себя, он разбирается с мистическим, сектантским основанием большевизма и идет дальше.
И как же он расцветает, когда добирается до той России, в которую он хотел попасть. Как завороженный он смотрит на фрески собора Святой Софии в Новгороде. С нежностью и любовью он описывает «Троицу» Рублева, которую ему в Третьяковке показывают хранители; он посвящает ей чуть ли не главу, в которой силится постичь гений иконописца и понять, что делает икону такой незабываемой.
Он мчится в Ярославль с большим списком церквей, которые он намерен посетить и изматывает гида-коммуниста тем, что постоянно спрашивает о том, как найти церковь Иоанна Златоуста или храм Иоанны Предтечи. С какой любовью этот фанат Греции описывает древнерусское искусство, которое единственное для него в СССР 1932 года и представляет интерес. И с какой тоской он слушает предложения поехать на Днепрогэс — видел он и дамбы, и заводы, и конвейерные линии; не это для него составляет Россию.
Обходя новгородский Антониев монастырь, он видит, как в небе совершают учебные полеты советские летчики на истребителях. Шум, грохот — и вот они уже уносятся вдаль.
«Я повернулся к сельской церкви, построенной 580 лет назад, к темным елям, дрожащим на ветру, и к могильным крестам <…>. Я видел, как вооруженная мощь Советского Союза уменьшилась до точек и исчезла. Старая и новая Россия, меняющаяся, и всё же неизменная…»
#сенников #рецензии_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Как и коллега Алексей Полоротов, сам того не ожидая, К. Сперанский не просто дослушал до конца альбом Славы КПСС «Россия 34», но и немедленно после включил его по второму кругу. В попытке осмысления этой самой зрелой работы рэп-артиста, автор пришел к выводу, что рэп хоть и по-прежнему кал, но умело распоряжаясь его приемами, можно создать нечто подлинное.
https://teletype.in/@thecenotaph/slava34
#сперанский #рецензии_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
https://teletype.in/@thecenotaph/slava34
#сперанский #рецензии_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Teletype
Рецензия К. Сперанского на альбом Славы КПСС «Россия 34»
К. Сперанский объясняет, почему рэп-альбом Славы КПСС — самый зрелый и по-настоящему подлинный.
Сергей Простаков много раз зарекался от того, чтобы кого-то ругать публично, но создатели сериала «Комбинация» не оставили ему шансов.
Уже общим местом стало утверждение, что сегодняшнее российское кино демонстрирует последовательный эскапизм и игнорирование реальности. В этой стратегии самой по себе нет ничего плохого — проблемы начинаются, когда ей пользуются люди бесталанные и незаинтересованные, и портят таким подходом даже потенциально сильный материал.
«Комбинацию» на старте сравнивали со «Словом пацана» — та же студия Wink и многие создатели, а ещё описываемая эпоха. Хватает тех, кто ненавидит прошлогоднее «Слово пацана», но никто всё равно не будет отрицать, что это было и событие, и высказывание. На историческом материале книги Роберта Гараева режиссёр Жора Крыжовников снял фильм об истоках культуры насилия, которое пропитало, как выражается мой друг Сергей Карпов, пространство северной Евразии. В фильме всё работало на это: позднесоветский город ничем не отличался в кадре от городов двадцатых годов XXI века, рванный монтаж — фирменная фишка Крыжовникова работала на ощущение мокьюментари, сбалансированный саундтрек из нескольких перестроечных песен идеально вязался с центральной музыкальной темой «Пыяла» «Аигел». Время и место, почва и судьба — в фильме всё работало на содержание: историю об особенностях национального насилия.
К середине «Комбинации» уже становится понятно — создателям неинтересно снимать и делать кино про группу и про её создателя Александра Шишинина. Даже жалко Никиту Кологоривого, который в роли Шишинина очень старается, но не может же он вытянуть то, что не интересно режиссёру.
Бессилие режиссёрской мысли проявляется, когда зачем-то появляются документальные кадры первого большого выступления «Комбинации» в Волгограде. И тут всё ясно: этот ход нужен, потому что никто не в силах передать значение момента обычными средствами — ну, не получается.
Для музыкального сериала в фильме непозволительно плохой саундтрек. Есть два отличных мэшапа Кирилла Бородулева, который собственно смешал главные хиты британской новой волны и шлягеры «Комбинации». Но при монтаже как будто бы не поняли, куда это засунуть в столь слабый материал, а потому они звучат в первых сериях, а потом разок в конце. В результате саундтрек состоит из хаоса то оригинальных песен «Комбинации», то необязательных каверов. И ещё «изюминка» — зачем-то сделали пасхалку с «Несмеяной». Опять же, был бы материал сильней, то могло получиться изящно, но тут не получилось.
Ну, и самое главное, зачем снимать фильм про Шишинина, если его смерть превратили в фантасмагорию? Можно сказать, конечно, что его убило само время, но из всего этого сквозит и фальшь, и страх. Есть очевидные намёки на версию из «Википедии», но в сериале Шишинин погибает только потому, что его и в реальности убили. Ну, не захотели создатели попытаться объяснить этот феномен гибели «молодых да ранних» в 1992-1994 годах. Страшно. Всё ещё.
Что же касается, группы «Комбинации» как феномена, то спасибо создателям, что актуализировали. Это действительно был великолепный проект — «600 секунд» от поп-музыки. И также не переживший 1993 года. Пути закованы. Проект «Российская Федерация» тронулся в путь. Некоторым пацанам из «Слова» места в нём хватило, а бывшему менту, верившему, что песнями покорит Америку, нет. Но ладно, это мы ищем смыслы, где их нет.
#простаков #рецензии_кенотафа
Уже общим местом стало утверждение, что сегодняшнее российское кино демонстрирует последовательный эскапизм и игнорирование реальности. В этой стратегии самой по себе нет ничего плохого — проблемы начинаются, когда ей пользуются люди бесталанные и незаинтересованные, и портят таким подходом даже потенциально сильный материал.
«Комбинацию» на старте сравнивали со «Словом пацана» — та же студия Wink и многие создатели, а ещё описываемая эпоха. Хватает тех, кто ненавидит прошлогоднее «Слово пацана», но никто всё равно не будет отрицать, что это было и событие, и высказывание. На историческом материале книги Роберта Гараева режиссёр Жора Крыжовников снял фильм об истоках культуры насилия, которое пропитало, как выражается мой друг Сергей Карпов, пространство северной Евразии. В фильме всё работало на это: позднесоветский город ничем не отличался в кадре от городов двадцатых годов XXI века, рванный монтаж — фирменная фишка Крыжовникова работала на ощущение мокьюментари, сбалансированный саундтрек из нескольких перестроечных песен идеально вязался с центральной музыкальной темой «Пыяла» «Аигел». Время и место, почва и судьба — в фильме всё работало на содержание: историю об особенностях национального насилия.
К середине «Комбинации» уже становится понятно — создателям неинтересно снимать и делать кино про группу и про её создателя Александра Шишинина. Даже жалко Никиту Кологоривого, который в роли Шишинина очень старается, но не может же он вытянуть то, что не интересно режиссёру.
Бессилие режиссёрской мысли проявляется, когда зачем-то появляются документальные кадры первого большого выступления «Комбинации» в Волгограде. И тут всё ясно: этот ход нужен, потому что никто не в силах передать значение момента обычными средствами — ну, не получается.
Для музыкального сериала в фильме непозволительно плохой саундтрек. Есть два отличных мэшапа Кирилла Бородулева, который собственно смешал главные хиты британской новой волны и шлягеры «Комбинации». Но при монтаже как будто бы не поняли, куда это засунуть в столь слабый материал, а потому они звучат в первых сериях, а потом разок в конце. В результате саундтрек состоит из хаоса то оригинальных песен «Комбинации», то необязательных каверов. И ещё «изюминка» — зачем-то сделали пасхалку с «Несмеяной». Опять же, был бы материал сильней, то могло получиться изящно, но тут не получилось.
Ну, и самое главное, зачем снимать фильм про Шишинина, если его смерть превратили в фантасмагорию? Можно сказать, конечно, что его убило само время, но из всего этого сквозит и фальшь, и страх. Есть очевидные намёки на версию из «Википедии», но в сериале Шишинин погибает только потому, что его и в реальности убили. Ну, не захотели создатели попытаться объяснить этот феномен гибели «молодых да ранних» в 1992-1994 годах. Страшно. Всё ещё.
Что же касается, группы «Комбинации» как феномена, то спасибо создателям, что актуализировали. Это действительно был великолепный проект — «600 секунд» от поп-музыки. И также не переживший 1993 года. Пути закованы. Проект «Российская Федерация» тронулся в путь. Некоторым пацанам из «Слова» места в нём хватило, а бывшему менту, верившему, что песнями покорит Америку, нет. Но ладно, это мы ищем смыслы, где их нет.
#простаков #рецензии_кенотафа