Михаил Лидин выпустил очень интересный фильм про Церковь последнего завета. Собственно, о чём в фильме речь? Речь о том, что вот есть довольно безобидная религиозная община в стиле нью-эйдж. Их верования такой лихой замес из христианства, буддизма, индийских практик, учения о Гайе и прочих современных и традиционных религиозных идей. В какой-то момент община построила своё эко-поселение недалеко от Абакана - Город Солнца и поселилась там, а также в близлежащих деревнях.

Как это часто бывает с религиозными общинами практикующими отказ от алкоголя и наркотиков и постулирующими высокое доверие к людям из представителей общины получались прекрасные ремесленники и бизнесмены. Например, замечательные парки "Сады Мечты" в Абакане и Красноярске созданы членами общины. Да, с урбанистикой у них тоже всё в порядке и организовывать пространства последователи Церкви последнего завета умеют очень хорошо и эстетично.

До 2020 года всё у общины складывалось неплохо. Жили, никого не трогали, отправляли свои последнезаветские ритуалы. В общем, были симпатичным экопоселением с налётом нетрадиционной религиозности. Но, судя по всему, им не повезло попасть в поле интересов ресурсодобывающих компаний. Территория, на которой они проживали, оказалась богата на интересные ископаемые. Первое время экоактивистам из общины удавалось отбивать поползновения ресурсодобывающих компаний. Но в 2020 году против общины начались активные силовые действия, руководители общины были арестованы и отданы под суд, в экопоселении начались бесконечные обыски и допросы.

Община продолжает жить, но находится под угрозой. Юридическое лицо общины скорее всего будет ликвидировано через суд. Образовательный процесс в школе заморожен. Администрация запрещает проводить религиозные праздники под предлогом коронавирусных ограничений. Расправа над общиной под предлогом борьбы с сектами - очень печальная ситуация. В конце концов люди имеют право верить во что угодно. Особенно если это что угодно делает из них добрых и умеющих доверять людей с чувством прекрасного и навыком организовывать пространства.

#всякаяурбанистика #городскиеполитики #городскаясреда

https://www.youtube.com/watch?v=54wFWhivirk&t=2266s&ab_channel=%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB%D0%9B%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D0%BD

​​Провожу свои беседы с урбанистами и часто в них задаю вопросы про политический спектр и важность политической позиции в урбанистической практике. Это представляется очень важным, потому как в развитых странах политический процесс является важнейшим драйвером городского развития. По сути дела, конструкция политической дискуссии определяет то, каким образом город будет меняться.

Помню в 2018 году я брал интервью у Ларса Штромгрена, одного из основателей движения Vision Zero в Швеции. Он рассказывал как примерно устроено продвижение идей нулевой смертности на дорогах. Если упрощать, то картина выглядит так - радикальные левые и анархисты выходят в масках с фаерами и красными флагами на шумные демонстрации. На этих демонстрациях они требуют принять самые решительные меры в отношении автомобилистов, потому что автомобилисты во всём виноваты. А проектировщиков вообще на фонарь, а то напроектировали такого, что люди умирают. Власти Швеции пугаются радикалов, но тут приходят умеренные левые из Vision Zero и говорят, да нет, что вы, не надо никого на фонарь, давайте лучше гармонизировать трафик вот так, так и так. Власти расслабленно выдыхают и идут гармонизировать трафик.

Это вовсе не значит, что все проблемы решаются через эскалацию конфликта радикальными левыми. Радикальные консерваторы тоже есть и они тоже могут играть значительную роль в политическом процессе, как это например было в Швеции в случае с велосипедными шлемами. Vision Zero показывал научные исследования, которые демонстрируют, что велосипедный шлем бесполезен в случае аварии и просто меняет тип травмы от которой человек всё равно умирает. Радикально настроенные родители кричали, что как там взрослые ездят вообще наплевать, а вот детям без шлемов мы ездить не дадим. И, в силу того, что для шведов во всём важен в первую очередь общественный консенсус, было принято решение об обязательном ношении велошлемов детьми до 16 лет.

И это очень интересная и показательная история. Решения в области урбанистики не могут быть только рациональными. В хороших городах они в первую очередь несут на себе отпечаток демократической культуры. Даже очень разумное решение, если оно не вызывает общественного консенсуса может принести больше вреда чем пользы. Впрочем, консенсусные решения могут быть ошибочными. Поэтому важна обратная связь, которая позволит по мере накопления информации об ошибке трансформировать консенсус. А для этого всего и нужна политика.

#городскиеполитики #всякаяурбанистика #visionzero

​Статья Urbanizing Refuge: Interrogating Spaces of Displacement описывает лагеря беженцев как специфическую форму урбанизма. Это крайне сложная пространственная единица, которая бросает вызов как теоретикам, так и практикам. С одной стороны, мы имеем территорию, которая, хоть и располагается в черте города, однако находится в безгосударственном состоянии – исключена из политической жизни и существует вне рамок правового регулирования. С другой стороны, такие лагеря задумываются как временная мера, но, как показывает практика, многие беженцы вынуждены проводить там года, а иногда – жить целыми поколениями.

Только вот лагеря давно перестали быть пространством исключительно беженцев. В Ливане во временных палестинских убежищах стали проживать трудовые мигранты из соседних стран, а также бедное население, которое не может себе позволить другое жилье. По сути временные лагеря превратились в трущобы, и городские нищие и беженцы живут в схожих условиях. Но есть и два принципиальных различия между ними: во-первых, в отличие от беженцев, маргинализированные слои населения могут претендовать на какую-либо работу на законных основаниях (но не факт, что ее получат); а во-вторых, беженцы могут обратиться в гуманитарные организации за базовой помощью, в то время как ливанцы оказываются брошенными собственным государством. Таким образом, городская нищета, с одной стороны, должна подчиняться закону, а с другой – находится вне его, и точно так же она оказывается исключенной из поля зрения государственных институтов.

При такой конфигурации акторов город оказывается важным символическим и стратегическим пространством, в котором происходит борьба между различными социальными группами, а беженцы вынуждены строить свой “неформальный” город. Так, ливанскому правительству так и не удалось установить полный контроль над лагерями. Несмотря на полный запрет строительства капитальных и прочных строений (которые подразумевают постоянное, а не временное жилье), беженцы вели строительство скрытно и прибегали к различным неформальным практикам, вроде сговора с ливанской полицией и службой внутренней безопасности. В дополнение к этому, государство стремилось ограничить и экономическую деятельность тоже. Однако палестинские беженцы обходили и эти ограничения и развивали свой малый бизнес в лагерях. И хоть ливанское законодательство заканчивается на границах лагерей, в их пределах палестинцы могут владеть имуществом, строить, арендовать и наследовать его.

Можно ли в таком случае описывать жизнь беженцев только через термины исключения? Это не совсем так. Для беженцев пространство является символом и инструментом для достижения политических целей. Тем не менее отрицание того факта, что лагеря являются частью городского пространства, вредно для всего города в целом, поскольку вместе с беженцами за скобку выносятся и бедствующие слои населения, что также препятствует артикуляции их политических интересов и развитию периферии. Городские бедные оказываются еще более бесправными, чем беженцы, ведь если последние могут обратиться хотя бы за минимальной помощью к ООН, то бедняки предоставлены только самим себе.

#бедность #беженцы #городскиеполитики

​Философ Жиль Делез представлял себе киберпространство с точки зрения его материальных эффектов и урбанизации. Такое антиутопическое видение подхватили многие градостроители, управленцы, бизнесмены и все остальные, кто имеет хоть какое-то отношение к технологиям, – будущее за рематериализацией кибернетики и реурбанизацией киберпространства! А название этому всему – умный город (УГ).

Сторонники концепции УГ считают, что повсеместное использование интерактивных технологий в городской среде, домашнем хозяйстве и в качестве личных устройств горожан оптимизирует модели потребления, а вместе с тем еще и повысит качество жизни. Но в ответ УГ получил массу критики. Три основных аргумента против такой модели управления: УГ не сочетается с неформальным характером города, защищает корпоративные интересы, воспроизводит социальное и городское неравенство.

Вторя уже классическому аргументу Джейн Джекобс, что город не может быть спланирован сверху, а его неформальность и является главной и определяющей чертой города, Саския Сассен, Ричард Сеннет и Адам Гринфилд утверждают, что технологии УГ, наоборот, носят антиурбанизированный характер и фактически воспроизводят модернистское подчинение городской жизни, а все эти умные сенсоры будут использоваться для управления горожанами, а не вовлечения их в диалог.

Вторая линия критики связана с тем, что УГ подчиняет город интересам транснациональных корпораций. “Ставить потребности горожан на первое место – это не только способ строить более справедливые города, но и способ создавать более совершенные технологии, причем делать это быстрее и экономнее”, – примерно так сторонники УГ сдвигают акцент с базового принципа “сначала люди” на более либеральное – “сначала люди, потому что это хорошо для технологий”. Но даже это не опаснее того банального факта, что персональные данные могут быть украдены и использованы для сторонних целей, а это уже посягательство на индивидуальные свободы.

Наконец, Роберт Холландс утверждает, что УГ учитывает потребности высокомобильной профессиональной рабочей силы и наносит ущерб менее обеспеченным группам населения. Пока УГ подпитывает джентрификацию и символическое потребление, требуется рабочая сила, которая будет обслуживать и обеспечивать повседневные базовые операции УГ.

Так, по мнению сразу нескольких авторов, УГ может стать пространственным воплощением общества контроля, подталкивать к выполнению одних действий и запрещать другие посредством изменения конфигурации информационных и урбанистических сред. Будучи встроенной в кибернетику второго порядка, концепция УГ может иметь неоднозначные последствия для будущего городского планирования, заменяя его кибернетическим управлением, а мы можем наблюдать коллапс концепции урбанизма и городского управления в принципе.

#городскиеполитики #цифровойгород #социокибернетика #викадеркач

​В ходе стремительной урбанизации человечество столкнулось с массой проблем: нехватка ресурсов, трудности в управлении отходами, нанесение вреда окружающей среде, заторы на дорогах, ветшающая инфраструктура, социальные проблемы и множество других. Однако, чтобы городское население не увязло в кризисе, нужны инновационные подходы в управлении городами. В попытке решить все эти коварные проблемы была предложена концепция “умного города” (УГ).

Зачастую исследователи освещают технологические стороны УГ, оставляя без внимания политику и управление. Хотя, по мнению авторов статьи Smart City as Urban Innovation: Focusing on Management, Policy, and Context, внедрение технологий само по себе не является целью, гораздо важнее – разумное использование этих технологий.

УГ подразумевает умную экономику, умное управление, умную мобильность, умную окружающую среду, умных людей и умную жизнь, и только оттого, каким образом государственный сектор будет распоряжаться технологиями, зависит возможное повышение качества жизни горожан.

Например, отдельные аспекты УГ могут противоречить друг другу – повышение транспортной доступности может нанести вред экологии, а улучшение качества воздуха, наоборот, может привести к снижению доступности. Задача политиков и городских управленцев нетривиальна – найти решение этой проблемы.

Рематериализация киберпространства может повысить эффективность городского управления. При любой попытке навести порядок на какой-либо территории мы сталкиваемся с тем, что сделать это не так уж просто – за нее отвечает сразу несколько департаментов различных уровней власти, которые не взаимодействуют между собой. УГ же может упростить координацию между политическими институциями как внутри одной малой пространственной единицы, так и на более крупном масштабе.

Но в то же время важность физического никуда не денется, и власти придется осуществлять управление гибридным городом – материальным и виртуальным. Отдельные группы продолжат собираться в определенных местах: предприниматели – в финансовых районах, рабочие – в промышленных, хипстеры – в культурных центрах. Такая концентрация неизбежно приведет к разрыву в доходах, а вместе с тем – инфраструктурному и цифровому разрыву.

Кроме того, общее старение населения также бросает вызов новому городскому управлению, поскольку более молодое и технологически подкованное поколение, очевидно, выиграет от инноваций гораздо больше, чем все остальные.

Таким образом, сами по себе технологии не гарантируют успеха УГ, а вот инновации в управлении могут сделать город более пригодным для жизни. Подход УГ не должен сводиться лишь к замене физических сервисов, а должен гармонично соединять материальный и виртуальный мир, и лишь тогда он будет обладать потенциалом изменить нашу городскою повседневность.

#городскиеполитики #цифровойгород #социокибернетика #викадеркач

​​В журнале Crime Science вышла статья Say NOPE to social disorganization criminology: the importance of creators in neighborhood social control и сказать, что она срывает покровы - это ничего не сказать. Авторы статьи Шэннон Линнинг, Аджима Олагере и Джон Эк утверждают, что теория социального контроля показала себя несостоятельной.

Все мы привыкли со времен Джейн Джекоб к идее того, что соседи, смотрящие из окон на улицу своим street gaze снижают преступность. Все мы привыкли, что есть теория разбитых окон и если упал один фантик на улице, то скоро их будут тысячи, поэтому его нужно срочно поднять. Это все называется NREC - neighborhood resident emergent control. Нейборхуд - потому, что базируется на нейборхуде, резидент потому, что основана на активном участии жителей, эмерджент потому, что контроль возникает эмерджентно по отношению к процессам в нейборхуде. Т.е. сам по себе без всякой на то специальной интенции.

Так вот, авторы говорят, что никаких существенных доказательств того, что это так работает за сто лет изучения нейборхудов так и не обнаружилось. Не говоря уже о том, что на основании всех этих исследований не придумали ни одной дельной интервенции, которая бы помогла этот самый NREC усилить или ослабить в отдельно взятом сообществе. Хотя обычно криминалисты умеют вытащить из социологической теории что-то полезное для работы полиции. А тут - ничего.

Поэтому авторы предлагают новую теорию NOPE - neighborhoods out of places explanation. Согласно этой теории социальный контроль вовсе не эмерджентен и спонтанные практики жителей никаким боком этот социальный контроль не производят. Всё работает совсем по другому. Основой социального контроля на территории является парцелла собственности. И в районах с сильным социальным контролем мы найдем персонально тех собственников, будь то конкретные люди или конкретные институции, которые этот социальный контроль осознанно и намеренно создают. Т.е. нужно иметь дело не с разбитым окном, а с собственником разбитого окна.

Подход NOPE объясняет нам почему даже в высоко криминогенных районах встречаются участки, где преступления не происходят и более того - даёт нам конкретные инструменты для того, чтобы проектировать полицейские интервенции, направленные на увеличение социального контроля. Нужно создавать у собственников намерение увеличивать социальный контроль и мотивировать его создавать. Так собственники становятся creators - созидателями социального контроля.

#криминалистика #добрососедство #городскиеполитики

​​Работаем сейчас над одним исследованием, в котором очень выпукло всплывают гендерные проблемы горожан. Есть некоторый устойчивый способ говорения о наших городах, что дескать они построены мужчинами для мужчин и в них нет места женщинам, детям, старикам, домашним животным. И дескать нужно повышать представленность всех исключенных мужчинами групп в практиках планирования и проектирования, чтобы исправить эту ситуацию.

Я долгое время с этой точкой зрения соглашался, но сейчас я понимаю, что всё несколько сложнее. Мне теперь видится, что наши города построены какими-то инопланетянами, которым на мужчин тоже было наплевать. Город эксплуатирует мужчин до тех пор, пока они могут работать, а потом заточает их в четырёх стенах наедине с телевизором. Слава богу сейчас еще интернет есть. Раньше было совсем жёстко.

Если женщины воспринимают выход на пенсию как стимул начать активно пользоваться городскими сервисами - экскурсиями, клубной системой, домами культуры, социальными программами, то для мужчин выход на пенсию это огромная трагедия. Потому как ни привычки куда либо ходить, ни инфраструктуры для этого у мужчин нет.

Что бы это могла бы быть за инфраструктура? Во-первых, это всё что связано с ремеслом. Каждый мужчина мечтает о гараже и стройке, особенно если есть возможность делиться знаниями и навыками с молодёжью. Поэтому в городе для мужчин должны быть столярные/слесарные коворкинги. Во-вторых в городе для мужчин должны быть бани и социальные бары, где мужчины могут предаваться коллективным действиям без участия женщин. В-третьих должен быть развит любительский районный спорт, строго отделённый от спорта высоких достижений.

Ну и только когда у нас хоть как-то отремонтирована мужская социализация в городе мы можем потихоньку знакомить мужчин и женщин в общих пространствах, например на танцах. Без базового чувства собственной состоятельности и уместности мужчины на танцы ни за что не пойдут.

Так что давайте не будем забывать о мужчинах, когда говорим о городской инфраструктуре. Советская гендерная социализация мужчин так устроена, что мужчинам не меньше чем всем прочим социальным группам в городе нужна поддержка, эмпауэрмент и вокализация.

#социологиягорода #городскиеполитики #неравенство

Категорически не согласен с постом Александра Замятина, которым поделился выше. Как и не согласен с тезисом Олега Паченкова, о том, что соучастие стало "столпом режима". Это взгляды очень столичные по своей сути. Так видится работа нас, урбанистов, из Москвы и Санкт-Петербурга. Если бы соучаствующее проектирование реально бы работало на деполитизацию горожан, то именно в столицах его бы наиболее активно продвигали. А как мы знаем Москва - полный ноль на сцене соучастия. Санкт-Петербург чуть получше, конечно, но у него свои особенности.

Почему так? Да потому, что политика в том виде, в котором она представляется в телевизоре, телеграм-каналах и фейсбуке происходит только в Москве и чуть меньше в Санкт-Петербурге. Остальная страна живёт совсем другой жизнью. И чем меньше территория - тем более это другая жизнь. Я это очень хорошо почувствовал еще когда переехал в Красноярск. Казалось бы - тоже мегаполис, но сами принципы организации политического процесса радикально иные, нежели в Москве.

Скажу даже больше. С московским пониманием политической жизни совершенно бессмысленно приходить в малый город. Там происходят живые политические процессы, свои драмы и конфликты, но они никак не описываются в категориях борьбы политических сил глобального масштаба. Есть малые территории, на которых процветает коммунизм, есть те, где процветает анархосиндикализм. Есть чуть ли не либертарные муниципалитеты. Да, у этого всего есть шапка в виде российского законодательства и госпрограмм, но это всего-навсего набор процедур, которые проворачивает администрация помимо реальной жизни малой территории.

Перераспределение власти в ходе соучастия происходит потому, что рамка российского законодательства хоть и описывает предзаданный баланс сил, но это формальность и реальное оспаривание власти над теми или иными процессами происходит постоянно. Конкурс малых городов тому хороший пример - редко когда можно предугадать чьи позиции будут в большей степени, а чьи в меньшей степени отражены в заявке. Это динамическая игра власти, бизнеса и горожан, в которой возникают самые неожиданные конфликты и коалиции.

Соучастие, чем оно дальше от Москвы, тем сильнее работает как тренажер настоящей демократии. Я встречал малые территории, на которых практики соучастия стали катализатором стратегического мышления на локальном уровне и перевернули в целом подход к городским процессам у местного сообщества. Транспонировали мышление о городе с потребительского на просьюмеристское. А это ли не шаг к настоящей демократии?

#соучастие #урбанизмкаксмыслжизни #социологиягорода #городскиеполитики

​​В Красноярске случилась невесёлая история. На смену проекту "В центре Мира" пришёл проект "ЯРкие берега". "В центре Мира" - это была очень хорошая практика, когда на выходные перекрывалась главная улица города. На проезжей части выставляли свои уличные столики бары и рестораны, в разных участках улицы размещались локации с фотозонами, концертными и игровыми площадками. Самым классным был гигантский зелёный ковер, на котором колбасились маленькие дети. Посещение "В центре Мира" создавало новый опыт города, позволяло по новому взглянуть на архитектуру. Ну и поесть и выпить на проезжей части - тоже бесценно.

Теперь вместо этого прекрасного опыта красноярцам по выходным предлагают гулять по набережным, насыщенным всякими детскими активностями. Очевидный шаг назад, потому как "В центре Мира" был проектом для решительно всех горожан от мала до велика, а "ЯРкие берега" ориентирован только на семейную аудиторию. Мне, например, там делать нечего.

Очень жаль.

#всякаяурбанистика #городскиеполитики #енисейскаясибирь

​​И к новостям политики. Путин на встрече в Дербенте прокомментировал план новой застройки - "Все хорошо и красиво, только на первых этажах бизнес, социальное обслуживание, вот это все хозяйство не должно мешать людям жить на втором, третьем и четвертом этаже".

Что тут можно сказать. Я подписан на множество городских активистов и депутатов из разных городов России и знаю, что многие из них категорически солидарны с президентом. Они много усилий посвящают борьбе с разливочными, супермаркетами и детскими садами на первых этажах. Их позиция, если обобщать, заключается в том, что детские сады и супермаркеты должны располагаться в отдельностоящих специально оборудованных зданиях, а разливочных вообще существовать не должно.

Разумеется, это своего рода форма NIMBY, но в исполнении депутатов зачастую принимающая форму тотального NIMBY. Я бы даже назвал такую позицию NIABY - not in any backyard. Регулярно на уровне горсоветов различных городов всплывают различные запретительные инициативы в этом направлении. Редко когда они доходят до утверждения, но такая политическая повестка очень популярна и находит одобрение у избирателей.

Эта повестка сильно конфликтует с различными рекомендациями Минстроя и сопряжённых с ним структур. Наш Минстрой двигает неолиберальную повестку экономической эффективности территорий, как одного из ключевых факторов комфортной городской среды. А чисто жилые районы - экономически неэффективны. Чтобы они генерировали капитал для города активные первые этажи просто необходимы. Кроме экономических есть и другие аргументы, как например джекобсианский аргумент уличной безопасности. Но экономика тут во главе угла.

Более того, первые этажи являются площадкой, на которой неолиберальный капитализм компенсирует провалы социальной политики государства, создавая частные детские сады, стоматологические и психотерапевтические клиники, школы и лофты для мероприятий (заменяющие отсутствующие в новых районах дома культуры и библиотеки).

Этот пример - отличная иллюстрация того, что политическая жизнь в нашей стране существует и нет какой-то отдельной власти, со своей монолитной повесткой. На уровне городской среды ведётся активное оспаривание права на определение её конфигурации, в котором участвуют различные политические акторы, носители разных политических парадигм.

#городскиеполитики #минстрой #городскаясреда

​​Статья The Nation’s First Publicly Recognized Overdose Prevention Centers: Lessons Learned in New York City в журнале Journal of Urban Health за авторством Ребекки Гиглио и еще девяти исследователей рассказывает историю того, как в Нью-Йорке появились первые центры предотвращения передозировок.

Передозировка наркотиками - одна из довольно серьёзных проблем общественного здоровья. По подсчётам исследователей в Нью-Йорке ежегодно от передозировки умирает около 2000 человек, а бюджет общественного здоровья тратит на работу с последствиями передозировок около 7 миллионов долларов в год. Цифры довольно впечатляющие, поэтому на момент 2018-2021 годов речь шла об эпидемии передозировок в городе.

Проблема обозначена - значит нужно создавать городскую инфраструктуру для её решения. Так представители третьего сектора в Нью-Йорке начали общественную компанию по убеждению стейкхолдеров города в том, что центр предотвращения передозировок - это правильный путь работы с проблемой. Они проводили образовательные мероприятия, возили чиновников и политиков смотреть на аналогичные центры в Европе и Канаде. В общем, делали всё, чтобы люди принимающие решения встали на их сторону.

Что такое центр предотвращения передозировок? Это место, куда наркопотребитель можно прийти и в безопасной обстановке под наблюдением врачей сделать себя инъекцию принесенного с собой наркотика. В случае чего медперсонал приходит на помощь. Также в центре можно найти равных консультантов, литературу по снижению вреда, чистые шприцы, лекарства. В общем, эти центры также стараются вовлечь наркопотребителя в бросание своей вредной привычки. Ну или хотя бы в минимизацию вреда от неё.

Что ж, чиновники и политики встали на сторону организаторов центров предотвращения передозировок, дальше следовала работа с представителями местных сообществ. Разумеется, у лидеров местных сообществ были предубеждения перед центрами, так как они опасались что это будет привлекать в их районы наркопотребителей, а стало быть снижать уровень благополучия районов. Опять же, в дело пошли образовательные программы и стади-визиты, в ходе которых лидеры местных сообществ узнавали о работе центров предотвращения передозировок и тоже становились адвокатами этой идеи.

В результате грамотно реализованных GR и PR действий представители третьего сектора заручились широкой поддержкой своей идеи и получили разрешение на организацию первых четырёх центров в разных районах Нью-Йорка. Но на этом их работа по коммуникации не закончилась. В центры предотвращения передозировок регулярно проводятся экскурсии для политиков, чиновников и горожан, с тем чтобы создавать правильный имидж этих учреждений. Также центры изучают социальные исследователи, которые ставят себе задачу понять эффективность работы центров в Нью-Йорке и сравнить её с данными из Канады и Европы.

Пока оценка эффективности центров - до 130 предотвращённых смертей в год. Много это или мало - хороший вопрос. А заодно вопрос стоимости человеческой жизни. Сколько мы как горожане готовы платить за предотвращение смертей? Казалось бы это глубоко этический вопрос, но здесь этика сталкивается с экономикой и городским бюджетом. Содержание центров - дорогостоящее, но в конце концов, что может быть дороже человеческой жизни? Сложный вопрос, но в Нью-Йорке наконец-то стали его разрешать в пользу жизни.

#общественноездоровье #социологиягорода #городскиеполитики

​​После конференции в Тюмени много рефлексирую над докладом Антона Городничева "Трансформация системы городского планирования под влиянием новой городской повестки в России", сделанного по мотивам его с Софией Борушкиной статьи From genplan to master plan: the changing urban planning paradigm in Russia в журнале Territory, Politics, Governance.

Основной идеей здесь является то, что в ходе постсоциалистического перехода в планировании долгое время оставалась инерция советского генерального плана. Впрочем, эта инерция получала серьёзные поправки на локальные политические режимы российских городов и постсоциалистические генпланы во многом были инструментом в руках локальных политических элит.

Дальше случились 2010ые годы, когда повестка городского развития стала популярна не только в экспертных и народных кругах, но и вышла на уровень интереса федеральной власти. Стали появляться профильные федеральные программы, было создано профильное министерство. В общем, урбанистикой государство занялось всерьёз.

При выходе на федеральный уровень регулирование городского развития уже не могло оставаться инструментом в руках локальных элит. Вместе с построением вертикали власти, ослаблением муниципалитетов и регионов были сломаны локальные политические режимы и урбанистика стала средством достижения политических задач федеральной власти.

Антон указывает, что для новой вертикальной управляемой урбанистики характерно то, что она как ни странно не направлена на решение каких бы то ни было социальных проблем. Преодоление неравенства, бедности, политического неучастия, социальной атомизации, проблем развития малого предпринимательства - всё это могло бы быть возведено на знамя новой российской урбанистики. Но не было. Комфортная городская среда оказалась вещью в себе, самоцелью, эффекты от реализации которой урбанисты до сих пор пытаются определить.

Но тут я бы немного поспорил с Антоном по вопросу того, что локальные политические режимы ушли в прошлое. В нашей работе с малыми городами мы иногда сталкиваемся со сложными и интересными городами, в которых есть живая политическая жизнь. И госпрограммы являются инструментами именно локальной политики.

Другое дело, что это как правило города, на которые все махнули рукой. Экономически не самые успешные, испытывающие отток населения. Иногда даже депрессивные. В общем, с точки зрения неолиберальной власти достойные разве что по-тихому исчезнуть. И вот они, в отсутствии федерального внимания оказываются ареной настоящей локальной политики.

Здесь, впрочем, тоже прослеживается логика централизованного управляемого городского развития. По сути дела речь идёт об обмене политической субъектности на комфортную городскую среду. Если город хочет попадать во все программы, получать хорошее федеральное финансирование, а не по остаточному принципу, то он должен быть понятен, прозрачен и лоялен федеральной власти.

При этом очень желательно, чтобы город был экономически успешен. Парадокс конкурса малых городов, например, в том, что для попадания на призовые места важную роль играет объем софинансирования заявки. Т.е. у городов, у которых и так есть деньги больше шансов получить еще денег. Контроль за финансовыми потоками в сфере городской среды является важнейшим элементом логики управляемого городского развития.

#всякаяурбанистика #городскиережимы #городскиеполитики #городскаясреда

​​Смит Оума в статье Participation as ‘city-making’: a critical assessment of participatory planning in the Mukuru Special Planning Area in Nairobi, Kenya в журнале Environment and Urbanization разбирает то, как в Найроби была создана Специальная Планировочная Зона для работы с Мукуру - тринадцатью кластерами неформальных поселений в черте города.

На материалах 41 интервью с горожанами, которые были в курсе такого явления как СПЗ, а также с экспертами, которые были участниками различных организаций и консорциумов, работавших в рамках СПЗ автор показывает как разворачивался процесс соучастия в Мукуру.

Одним из ключевых моментов партисипации в Мукуру являлось то, что местные жители активно вовлекались не только в формате консультаций по приоритезации проблем общественного здоровья в трущобах, но также становились полноценными сотрудниками организаций и консорциумов, работающих на территории.

В целом опыт Мукуру оценивается Оумом как положительный с точки зрения наделения горожан из бедных слоёв властью для принятия решений на своей территории. Через разделение властных полномочий горожане с его точки зрения приобретали агентность, необходимую нам для того, чтобы верифицировать, что соучастие состоялось.

Здесь стоит сделать акцент на том, что для Оума как представителя западной традиции соучастия, важнейшим моментом является то, что партисипация возникает как инструмент работы с депривированными сообществами. Чем беднее в экономическом плане локальное сообщество, тем меньше оно имеет власти над собственной территорией. Вплоть до того, что их собственная территория не является такой уж собственной. Неформальные трущобы Мукуру получили хоть какой-то юридический статус только благодаря СПЗ.

И тут возникает важный критический ракурс на практики соучастия в России. Писал ранее про то, что многие урбанистические практики у нас не работают потому, что наша система расселения не работает по классовым основаниям. Экономика города строится по совсем другим законам, чем на обобщенном Западе. И точно также с соучастием. Возникает резонный вопрос - а какую социальную группу мы хотим наделить агентностью в ходе практик соучастия?

Многочисленные методички и малочисленные научные статьи про соучастие в России на самом деле не дают ответа на этот вопрос. Там фигурируют обобщенные "горожане", в крайнем случае поделённые на демографические группы (дети, старшие) и особенности мобильности (мамы с колясками, велосипедисты). Как будто бы в этой ситуации мы лишаемся четкого маркера что же является успехом или неудачей соучастия, потому как мы не можем понять стала или какая-то группа более агентна, чем была до того, как мы запустили процесс партисипации.

Политэкономический смысл соучастия для нас теряется в дебрях неописанной социальной структуры нашего общества и мелкоячеистой системы расселения.

#городскиеполитики #соучастие #социологиягорода #географиягорода

​​Несколько лет назад писал текст для обложки русского перевода "Велоэкономики". Книжка сама по себе отличная, очень рекомендую к прочтению. Но вот что меня больше всего зацепило в ней, так это история про то, что городские инновации - продукт индивидуальной истории каждого города.

Не бывает так, что мы, например, узнаем на примере какого-то города, что велотранспорт это хорошо и тут же все города по всему миру, которые имеют счастье иметь разумную администрацию, начинают внедрять велотранспорт. Ну или водно-зелёные каркасы.

Городские инновации всегда начинаются с групп энтузиастов в каждом конкретном городе. Постепенно к этим энтузиастам присоединяются эксперты-энтузиасты. За ними политики-энтузиасты и под конец уже и чиновники-энтузиасты. И вот тогда уже есть шанс на то, что городская инновация приживётся и развернётся в полную силу. Частная инициатива малой группы постепенно поднимаясь на новые уровни охватывает весь город.

Проскочить какие-то из уровней развития этого процесса возможно. Бывают даже сценарии, что в технократически управляющихся городах какие-то инновации возникают без какой-либо общественной поддержки, на одной только энергии капитала и консалтинга. Но в реальности технократических городов очень мало, это в основном глобальные города, типа Москвы или Лондона. В подавляющем большинстве других городов судьба инновации - демократический процесс.

В каком-то смысле это демотивирует. Потому как энтузиастам приходится по сути дела с нуля объяснять локальным стейкхолдерам важность той или иной инновации. Заново и заново проговаривать одни и те же казалось бы общие места. Но специальное здесь то, что то, что является общим местом в Краснодаре запросто может не быть общим местом в Красноярске. Но и оптимизм в этом тоже присутствует - если что-то не получается в Новосибирске, то это вовсе не значит, что не получится в Омске.

Ну а еще городские инновации это всегда длительный путь. С тем же велодвижением - сейчас во многих европейских городах пожинаются плоды инициатив малых групп, стартовавших в 50-60ые годы. Конечно, по теперешним временам социальное время ускорилось и нашим инициативам не обязательно проводить 70 лет в ожидании триумфа. Но все же, запуская любую городскую инновацию нужно быть готовым, что это общественная кампания не на один год.

#городскиеполитики #собственнаялогикагородов #городскиедвижения

​​В статье Environmental justice in the context of urban green space availability, accessibility, and attractiveness in postsocialist cities Якуб Кроненбург и большая группа исследователей из разных стран изучают вопрос того, как устроена средовая справедливость в постсоциалистических городах Восточной Европы - Украина, Беларусь, Россия, Польша, Болгария, Словакия, Румыния и Восточная Германия.

Средовая справедливость это комплексный концепт, который охватывает широкий спектр параметров - то, насколько природные объекты в городе доступны для посещения горожанами, то как устроены отношения разных городских стейкхолдеров вокруг этих объектов, устойчивы ли эти объекты и кто определяет их судьбу.

Исследователи провели большое кабинетное исследование, изучив массу научной литературы и журналистских материалов по странам Восточной Европы, анализировали кейсы, которые предлагали участники группы-резиденты этих стран, а также задействовали материалы из полевых исследований участников-резидентов.

Результаты исследования не самые радостные. Исследователи отмечают, что для горожан Восточной Европы характерен высокий уровень индивидуализма и низкие способности к кооперации. Что, в свою очередь, приводит к тому, что они не могут (или очень-очень ограниченно могут) сопротивляться разрушению природных объектов в своих городах.

Девелоперы и чиновники Восточной Европы наоборот обладают удивительным единством и, в отсутствии какого-либо сдерживания со стороны горожан свободно распоряжаются водными и зелёными пространствами. Как правило распоряжаются так, что эти пространства застраиваются. Или страдают от близлежащей застройки. Или огораживаются для того, чтобы быть объектами статусного потребления.

Эта ситуация характерна для всех стран Восточной Европы, хоть и выражена в разной мере. Так, например, какой-то оптимизм прослеживается в Восточной Германии, но это потому что это всё-таки не отдельная страна и там действуют общественные процессы Германии в целом, которые как ни крути в своём отношении к природе более продвинуты, чем, скажем, в Беларуси.

Радует конечно, что Россия не одинока в своём проблемном отношении с природными объектами в городах. Плохо то, что не ясно когда же закончится пост-социалистический переход и страны Восточной Европы смогут преодолеть разобщенность и отсутствие желания горожан бороться за общее благо. Не может же быть опыт жизни страны при социализме столь травматичным, что страны от него никогда не оправятся.

#природавгороде #городскиеполитики #городскаясреда

​​Смотрю сейчас сериал по вселенной Годзиллы "Монарх: Наследие Монстров", в котором много показывают улицы в Японии. Глядя на эти улицы очень хочется рассказать японцам, что существует такая вещь как дизайн-код. И вообще включить западного урбаниста, которому лучше известно, как надо.

Полез разбираться как это устроено. Статей на английском про японский urban design не так много, но из того, что я прочитал складывается примерно такая картина. В японских городах территориальная единица, аналогичная американскому neighborhood это cho. При этом так исторически сложилось, что cho это небольшая территориальная единица как правило меньше сотни домохозяйств. И как правило она имеет соседскую организацию.

История с соседскими организациями очень важна, потому, что всё, что в Японии касается уровня urban code, т.е. регулирования ниже уровня городского планирования, является продуктом договоренности городских властей с соседскими организациями и арендаторами. Либо продуктом неформальной договоренности на уровне локальной культуры, а не законодательства. В результате чего, массовое применение, например, дизайн-кода становится крайне сложной задачей, за которую городские администрации браться не берутся.

Более того, в массовой культуре уже настолько закрепился стереотип о том, что улицы большого японского города выглядят именно так, что никакого желания менять его в соответствии с какой бы то ни было дизайнерской логикой нет особого желания.

К тому же, очень важную роль играет как раз таки неформальная договоренность на уровне культуры. Если вы загуглите например улицы Киото, то обнаружите, что они выглядят очень сдержанно, без кричащих неоновых вывесок, ярких баннеров и бегущих строк. В особенности в центральной части города, где сохраняется историческая среда. Несмотря на возможное своеволие cho в определении внешнего вида своих домов, японцы чтут историю города и не допускают нарушения исторической среды.

Последнее особенно интересно, поскольку если представить себе англосаксонскую традицию городского проектирования, то в ней бы уже давно эта неформальная конвенция была бы кодифицирована и превращена в чёткий набор ограничений и инструкций, которым должны следовать собственники и арендаторы. А в Японии как-то без этого обходятся.

#всякаяурбанистика #городскойдизайн #городскиеполитики