Уолсингем – один из трех наряду с Гластонбери и Кентербери центров средневекового паломничества в Англии. В этой небольшой деревушке в Норфолке находилось марианское святилище, которое в середине XI века основала благочестивая знатная дама по имени Ричельдис де Фаверше.
Согласно легенде, изложенной в «Балладе Пинсона», в 1061году Ричельдис, на тот момент вдова и землевладелица, пережила три мистических видения с участием Девы Марии (по другой версии, Она явилась ей во сне). В них женщина узрела дом, в котором жила Мария и где случилось Благовещение, и получила наказ воздвигнуть святилище, которое бы стало копией этого дома. Как передает баллада, после неудачного начала строительства в одну из ночей ангелы спустились с небес, и с их помощью к утру святилище было достроено. Чем-то напоминает прием из древнегреческой трагедии Deus ex machina, не правда ли?
После смерти Ричельдис заботу о новом святилище взял на себя ее сын Джоффрей. При нем Уолсингем превратился в «маленький Назарет», куда стали стекаться паломники, особенно после объявления крестового похода в 1095 году. Позднее, в середине XII века здесь был учрежден монастырь августинского толка.
Своего расцвета святилище достигло к XIII веку, когда Уолсингем по паломнической популярности конкурировал с Римом и Сантьяго-де-Компостелой. Для англичан, которым в силу географических причин было трудно добраться до главных паломнических центров, Уолсингем стал достойной альтернативой. Почти все короли Англии оказывали покровительство святилищу и считали своим долгом посетить его. А в 1252 году власть даровала Уолсингему право ежегодно проводить ярмарку. В XIV веке вокруг старого деревянного святилища была построена каменная часовня для его защиты.
К сожалению, в период правления Генриха VIII (1509 - 1547) святилище Уолсингем, подобно сотням монастырей и святилищ по всей Англии, в 1538 году подвергся закрытию и разрушению. К тому времени монашеская жизнь переживала глубокий нравственный упадок, многие монахи и аббаты вели далекую от аскезы жизнь, полную роскоши и распутства. Но все равно разрушение святилища было воспринято как трагедия. Это переживание нашло отражение в балладе «Плач по Уолсингему» (англ. A Lament for Our Lady's Shrine at Walsingham) и в ее многочисленных музыкальных вариациях. Ниже – одна из них за авторством выдающегося лютниста рубежа XVI-XVII вв. Джона Дауленда.
#culture #longread #England
Согласно легенде, изложенной в «Балладе Пинсона», в 1061году Ричельдис, на тот момент вдова и землевладелица, пережила три мистических видения с участием Девы Марии (по другой версии, Она явилась ей во сне). В них женщина узрела дом, в котором жила Мария и где случилось Благовещение, и получила наказ воздвигнуть святилище, которое бы стало копией этого дома. Как передает баллада, после неудачного начала строительства в одну из ночей ангелы спустились с небес, и с их помощью к утру святилище было достроено. Чем-то напоминает прием из древнегреческой трагедии Deus ex machina, не правда ли?
После смерти Ричельдис заботу о новом святилище взял на себя ее сын Джоффрей. При нем Уолсингем превратился в «маленький Назарет», куда стали стекаться паломники, особенно после объявления крестового похода в 1095 году. Позднее, в середине XII века здесь был учрежден монастырь августинского толка.
Своего расцвета святилище достигло к XIII веку, когда Уолсингем по паломнической популярности конкурировал с Римом и Сантьяго-де-Компостелой. Для англичан, которым в силу географических причин было трудно добраться до главных паломнических центров, Уолсингем стал достойной альтернативой. Почти все короли Англии оказывали покровительство святилищу и считали своим долгом посетить его. А в 1252 году власть даровала Уолсингему право ежегодно проводить ярмарку. В XIV веке вокруг старого деревянного святилища была построена каменная часовня для его защиты.
К сожалению, в период правления Генриха VIII (1509 - 1547) святилище Уолсингем, подобно сотням монастырей и святилищ по всей Англии, в 1538 году подвергся закрытию и разрушению. К тому времени монашеская жизнь переживала глубокий нравственный упадок, многие монахи и аббаты вели далекую от аскезы жизнь, полную роскоши и распутства. Но все равно разрушение святилища было воспринято как трагедия. Это переживание нашло отражение в балладе «Плач по Уолсингему» (англ. A Lament for Our Lady's Shrine at Walsingham) и в ее многочисленных музыкальных вариациях. Ниже – одна из них за авторством выдающегося лютниста рубежа XVI-XVII вв. Джона Дауленда.
#culture #longread #England
Не только в Англии был свой «домик Богородицы». Другой, наиболее известный, находится в Италии, в маленьком прибрежном городке к северо-востоку от Рима — Лорето. Вокруг сантуария построена роскошная барочная базилика Санта-Каза, ставшая одной из главных достопримечательностей католического мира.
С этим святилищем связана красивая легенда: когда в 1291 году пала Акра и истории государств крестоносцев в Святой Земле был положен конец, ангелы перенесли из Назарета домик Богородицы в Далмацию (совр. Черногория и Хорватия), дабы защитить от надругательства сарацин. А в 1294 году домик вновь был перенесен, но уже на другое побережье Адриатики, в Италию. Важно, что здание никогда не останавливалось в пределах города, а всегда выбирало местом своего пребывания пустынную местность — можно провести параллель с монахами-анахоретами, ищущими спасения и уединения вдали от «мира».
Распространение лоретского культа активно шло в XIV-XV веке. Эта эпоха отмечена окончательной утратой контакта со Святой Землей и Византией, постепенным отрывом от святынь христианского Востока, оказавшимися в руках мусульман. Отсюда мотив «перенесения» (лат. translatio) становится характерным для интеллектуального и религиозного фона эпохи. В середине XV века, после падения Константинополя католическая церковь в лице папы Пия II и его сподвижника, кардинала Виссариона развила лоретский культ в качестве знамени освобождения восточной Церкви из рук турок. По замыслу папской курии, новый крестовый поход символизировал бы помощь церкви Запада своей сестре — церкви Востока. На рубеже XV-XVI вв. папы дважды подтвердили статус святыни своими буллами — так Лорето стал общекатолическим центром паломничества.
Скорее всего, легенда о перенесении дома ангелами отсылает к деятельности знатного греческого рода Ангелов. После уничтожения Византийской империи в 1204 году его представители стали правителями Эпирского царства — государства на западном побережье Балкан. В 1294 году правитель Эпира и представитель этого рода Никифор I выдал свою дочь Тамару за неаполитанского принца Филиппа Тарентского. В Ватикане хранится документ, описывающий дары Никифора по случаю бракосочетания, и в их числе — «святые камни, взятые из Дома нашей Госпожи Девы Марии Божьей».
На фото — базилика Санта-Каза.
#longread #culture #saints
С этим святилищем связана красивая легенда: когда в 1291 году пала Акра и истории государств крестоносцев в Святой Земле был положен конец, ангелы перенесли из Назарета домик Богородицы в Далмацию (совр. Черногория и Хорватия), дабы защитить от надругательства сарацин. А в 1294 году домик вновь был перенесен, но уже на другое побережье Адриатики, в Италию. Важно, что здание никогда не останавливалось в пределах города, а всегда выбирало местом своего пребывания пустынную местность — можно провести параллель с монахами-анахоретами, ищущими спасения и уединения вдали от «мира».
Распространение лоретского культа активно шло в XIV-XV веке. Эта эпоха отмечена окончательной утратой контакта со Святой Землей и Византией, постепенным отрывом от святынь христианского Востока, оказавшимися в руках мусульман. Отсюда мотив «перенесения» (лат. translatio) становится характерным для интеллектуального и религиозного фона эпохи. В середине XV века, после падения Константинополя католическая церковь в лице папы Пия II и его сподвижника, кардинала Виссариона развила лоретский культ в качестве знамени освобождения восточной Церкви из рук турок. По замыслу папской курии, новый крестовый поход символизировал бы помощь церкви Запада своей сестре — церкви Востока. На рубеже XV-XVI вв. папы дважды подтвердили статус святыни своими буллами — так Лорето стал общекатолическим центром паломничества.
Скорее всего, легенда о перенесении дома ангелами отсылает к деятельности знатного греческого рода Ангелов. После уничтожения Византийской империи в 1204 году его представители стали правителями Эпирского царства — государства на западном побережье Балкан. В 1294 году правитель Эпира и представитель этого рода Никифор I выдал свою дочь Тамару за неаполитанского принца Филиппа Тарентского. В Ватикане хранится документ, описывающий дары Никифора по случаю бракосочетания, и в их числе — «святые камни, взятые из Дома нашей Госпожи Девы Марии Божьей».
На фото — базилика Санта-Каза.
#longread #culture #saints
Как я уже писал выше, первым термин «куртуазная любовь» ввел в оборот французский историк Гастон Пари в конце XIX века. Традиционно во французской историографии этому явлению уделялось большое внимание. Результатом стали несколько интересных концепций на этот счет.
Например, историк Жорж Дюби был категорически не согласен с тем, что куртуазная любовь способствовала повышению роли женщины в обществе. Он считал, что всё это – не более чем мужская придворная игра, целью которой было воспитать и укротить буйную рыцарскую молодежь, научить ее быть верными вассалами. Женщина здесь выступала в качестве «приманки» и неизбежного приза. Главным же был именно процесс следования строгим правилам «игры», определенными двором и предназначенными для того, чтобы завоевывать женщин из хорошего общества. С этой точкой зрения был согласен другой известный исследователь Жак Ле Гофф.
На другом полюсе – историки Жан Флори и Мишель Пастуро. Они сходятся во мнении, что «куртуазной любви» как целостного явления никогда не существовало. Это был многосоставный феномен, включавший различные и зачастую противоречивые аспекты. Поэтому правильнее различать термины «куртуазная любовь» и fin’amors. Второе представляется наивысшим одухотворением любви куртуазной и мечтой об абсолюте. А описанная в рыцарских романах любовь может быть разной: как недостижимой, так и доступной, как супружеской, так и прелюбодейной, как платонической, так и эротической. Ее объектом может быть не только замужняя женщина, занимающая более высокую социальную позицию, но и дама равного положения и даже простолюдинка. Общим сюжетом остается любовь абсолютная и единственная, которая облагораживает человека. Все эти аспекты были порождением рефлексии придворной аристократии, которая стремилась примирить всеобъемлющий идеал любви с принятыми в обществе и освященными авторитетом Церкви нормами брака.
#culture #longread #France
Например, историк Жорж Дюби был категорически не согласен с тем, что куртуазная любовь способствовала повышению роли женщины в обществе. Он считал, что всё это – не более чем мужская придворная игра, целью которой было воспитать и укротить буйную рыцарскую молодежь, научить ее быть верными вассалами. Женщина здесь выступала в качестве «приманки» и неизбежного приза. Главным же был именно процесс следования строгим правилам «игры», определенными двором и предназначенными для того, чтобы завоевывать женщин из хорошего общества. С этой точкой зрения был согласен другой известный исследователь Жак Ле Гофф.
На другом полюсе – историки Жан Флори и Мишель Пастуро. Они сходятся во мнении, что «куртуазной любви» как целостного явления никогда не существовало. Это был многосоставный феномен, включавший различные и зачастую противоречивые аспекты. Поэтому правильнее различать термины «куртуазная любовь» и fin’amors. Второе представляется наивысшим одухотворением любви куртуазной и мечтой об абсолюте. А описанная в рыцарских романах любовь может быть разной: как недостижимой, так и доступной, как супружеской, так и прелюбодейной, как платонической, так и эротической. Ее объектом может быть не только замужняя женщина, занимающая более высокую социальную позицию, но и дама равного положения и даже простолюдинка. Общим сюжетом остается любовь абсолютная и единственная, которая облагораживает человека. Все эти аспекты были порождением рефлексии придворной аристократии, которая стремилась примирить всеобъемлющий идеал любви с принятыми в обществе и освященными авторитетом Церкви нормами брака.
#culture #longread #France
Когда заходит речь о средневековых венецианских дожах, наверное, первым на ум приходит знаменитый Энрико Дандоло (1107 - 1205). Слепой старик, сумевший использовать крестоносное войско в своих целях для установления господства Венеции в Средиземноморье и Константинополе, определенно достоин восхищения. Однако основы могущества Светлейшей республики были заложена за два века до него другим, не менее предприимчивым дожем Пьетро II Орсеоло (961 - 1009).
Венеция X века была отнюдь не такой сильной, как в последующую эпоху. Однако уже тогда торговые коммуникации с Востоком, частью которых были адриатические морские маршруты, были важнейшей основой жизнедеятельности Республики. Главную опасность здесь для нее представляли славянские пираты из Неретвлянского княжества — прибрежной области в бассейне реки Неретвы. Они атаковали торговые суда и брали в плен людей, в числе которых однажды оказался сын дожа Орсо II Партечипацио (911 - 932) по имени Пьетро. А с 80-х гг. X века венецианцы выплачивали ежегодные денежные «подарки» славянам, именуемые census. Ситуация, мягко говоря, не из приятных. Но к концу века Венеция делает значительный шаг в сторону установления своего господства на Адриатике.
Весной 1000 года Пьетро II организовал морскую экспедицию, целью которой была «демонстрация мощи» Венеции. Многие города Далмации и Истрии (Сплит, Задар и др.) признали политическое господство Светлейшей, но некоторых пришлось усмирять силой оружия. В их числе были и набившие оскомину неретвлянские пираты. В ходе экспедиции были разорены пиратские базы в устье Неретвы и захвачено несколько десятков знатных славянских купцов. Они были отпущены на свободу в обмен на отказ от взимания дани с венецианских торговых кораблей. Экспедиции сопутствовала успешная дипломатическая работа, в результате которой немецкий император Оттон III признал за дожем титул «герцога Далматинского», а император Византии отреагировал на это молчанием, которое было воспринято как согласие с новым порядком вещей.
Не стоит думать, что Венеция в результате похода установила прочное господство в Адриатике. По сути, это было пробой сил перед дальнейшими действиями. Однако и преуменьшать значение похода было бы ошибкой. Благодаря ему был заложен первый камень в основание будущей «Венецианской империи». На современников поход Пьетро Орсеоло произвел огромное впечатление. В честь его успеха была учреждена торжественная церемония «Обручения с морем», которая проводилась ежегодно в праздник Вознесения вплоть до упразднения Республики в 1798 году.
На фото — дож Пьетро II со своим сыном Оттоном.
#history #longread #Italy
Венеция X века была отнюдь не такой сильной, как в последующую эпоху. Однако уже тогда торговые коммуникации с Востоком, частью которых были адриатические морские маршруты, были важнейшей основой жизнедеятельности Республики. Главную опасность здесь для нее представляли славянские пираты из Неретвлянского княжества — прибрежной области в бассейне реки Неретвы. Они атаковали торговые суда и брали в плен людей, в числе которых однажды оказался сын дожа Орсо II Партечипацио (911 - 932) по имени Пьетро. А с 80-х гг. X века венецианцы выплачивали ежегодные денежные «подарки» славянам, именуемые census. Ситуация, мягко говоря, не из приятных. Но к концу века Венеция делает значительный шаг в сторону установления своего господства на Адриатике.
Весной 1000 года Пьетро II организовал морскую экспедицию, целью которой была «демонстрация мощи» Венеции. Многие города Далмации и Истрии (Сплит, Задар и др.) признали политическое господство Светлейшей, но некоторых пришлось усмирять силой оружия. В их числе были и набившие оскомину неретвлянские пираты. В ходе экспедиции были разорены пиратские базы в устье Неретвы и захвачено несколько десятков знатных славянских купцов. Они были отпущены на свободу в обмен на отказ от взимания дани с венецианских торговых кораблей. Экспедиции сопутствовала успешная дипломатическая работа, в результате которой немецкий император Оттон III признал за дожем титул «герцога Далматинского», а император Византии отреагировал на это молчанием, которое было воспринято как согласие с новым порядком вещей.
Не стоит думать, что Венеция в результате похода установила прочное господство в Адриатике. По сути, это было пробой сил перед дальнейшими действиями. Однако и преуменьшать значение похода было бы ошибкой. Благодаря ему был заложен первый камень в основание будущей «Венецианской империи». На современников поход Пьетро Орсеоло произвел огромное впечатление. В честь его успеха была учреждена торжественная церемония «Обручения с морем», которая проводилась ежегодно в праздник Вознесения вплоть до упразднения Республики в 1798 году.
На фото — дож Пьетро II со своим сыном Оттоном.
#history #longread #Italy
В Бари побывал и один из самых неутомимых путешественников XVIII века киевлянин Василий Григорович-Барский (1701 – 1747). Он родился на стыке эпох, потому в его личности тесно переплелись стремление к познанию мира и религиозное благоговение. Вопреки воле консервативного отца он овладевает светской наукой в Киево-Могилянской академии, где ректором тогда был небезызвестный Феофан Прокопович. Затем почти четверть века, с 1723 по 1747 годы, он путешествует по Италии и христианскому Востоку, посещая святыни, монастыри и города. Григорович-Барский как будто воплотил в реальность средневековый концепт «жизни как странствия».
Гробница Николая Чудотворца была его начальным пунктом назначения: во время тяжелой болезни он дал обет поклониться мощам святителя в случае исцеления. Однако неутомимое любопытство влекло его дальше – и вот он уже идет в Неаполь, а оттуда в Рим. Вечный город тогда шумно праздновал юбилейный, 1725 год и избрание нового папы Бенедикта XIII. Василию крупно повезло: ему удалось попасть на торжественный обед к Первоиерарху, куда приглашают двенадцать случайных паломников. Из Рима он шагает через Флоренцию в Венецию, а оттуда на корабле плывет в Святую Землю. Иерусалим стал центральной осью его путешествия и всей жизни. Впоследствии он принял постриг, жил на Патмосе, занимаясь систематизацией своего объемного путевого дневника, где записи чередовались с авторскими рисунками и эскизами. Его дневник, написанный живым и поэтичным языком, в полное мере отразил наблюдательность паломника, его неугасаемое любопытство, стремление познать жизнь разных народов и, конечно же, веру в Бога.
Вернуться в Киев его вынудило известие о смерти отца в 1741 году. Однако поклониться праху предка он смог лишь через шесть лет. Вернувшись домой в 1747 году, он скончался спустя всего месяц в родительском доме, замкнув круг своей жизни-странствия.
#longread #history #culture
Гробница Николая Чудотворца была его начальным пунктом назначения: во время тяжелой болезни он дал обет поклониться мощам святителя в случае исцеления. Однако неутомимое любопытство влекло его дальше – и вот он уже идет в Неаполь, а оттуда в Рим. Вечный город тогда шумно праздновал юбилейный, 1725 год и избрание нового папы Бенедикта XIII. Василию крупно повезло: ему удалось попасть на торжественный обед к Первоиерарху, куда приглашают двенадцать случайных паломников. Из Рима он шагает через Флоренцию в Венецию, а оттуда на корабле плывет в Святую Землю. Иерусалим стал центральной осью его путешествия и всей жизни. Впоследствии он принял постриг, жил на Патмосе, занимаясь систематизацией своего объемного путевого дневника, где записи чередовались с авторскими рисунками и эскизами. Его дневник, написанный живым и поэтичным языком, в полное мере отразил наблюдательность паломника, его неугасаемое любопытство, стремление познать жизнь разных народов и, конечно же, веру в Бога.
Вернуться в Киев его вынудило известие о смерти отца в 1741 году. Однако поклониться праху предка он смог лишь через шесть лет. Вернувшись домой в 1747 году, он скончался спустя всего месяц в родительском доме, замкнув круг своей жизни-странствия.
#longread #history #culture
В историю Альфонсо X вошел не столько «благодаря» своим имперским амбициям или борьбой со знатью и мусульманами, сколько за законотворчество, покровительство искусству и наукам. В первой области особняком стоит его «Книга законов» или, как ее прозвали в XIV веке, «Семь партид». Сей огромный компендиум – попытка унифицировать правовые нормы на территории Кастилии и Леона и дать нотарию и судье того времени максимально полную юридическую информацию. «Партиды» – это части свода, посвященные различным сторонам правового урегулирования. На тот момент (середина XIII века) это был самый большой правовой кодекс в Европе – и к тому же, написанный не на латыни, признанном языке юриспруденции, а на «народном» старокастильском языке.
Почему именно семь частей? Самый очевидный ответ – подражание семичастной структуре юстиниановских «Дигест», которые с конца XI века стали углубленно изучаться европейскими юристами. Неудивительно, что свод не только внешне, но и содержательно проникнут идеями римского права и утверждает королевскую власть как единственный источник права, естественные права людей и ясность юридических формул. Кроме того, по мысли самого Альфонсо, у закона есть семь способов действия: «первый – верить, второй – приводить в порядок, третий – приказывать, четвертый – соединять, пятый – награждать, шестой – запрещать, седьмой – наказывать». В соответствии с этим «Партиды» охватывают последовательно каноническое право (1-я), вопросы публичной власти и управления (2-я), судопроизводство (3-я), семейное (4-я), контрактное (5-я), наследственное (6-я) и уголовно-процессуальное (7-я) право.
«Семь партид» имели сложную судьбу. Причиной тому – сугубо абсолютистский размах их вдохновителя. В системе правовых координат Альфонсо X был лишь «король» и «подданные», а древние свободы знати и сословных органов, кортесов, практически не учитывались. Неудивительно, что практически сразу после написания свода в Кастилии вспыхнуло феодальное восстание, которое вынудило Альфонсо отказаться от применения «Партид». Лишь спустя 80 лет при короле Альфонсо XI (1312 – 1350) эти законы были признаны. Но лишь как вспомогательные, не основные – ими оставались местные фуэрос и законы самого Альфонсо XI. И все же «Партиды» прошли проверку временем и до XIX века были важнейшим источником права в Испанской монархии. А один из последних случаев его реального применения в судебной практике относится аж к 1970 году!
Кстати, одну из аутентичных рукописей данного свода можно посмотреть здесь.
#history #longread #Spain
Почему именно семь частей? Самый очевидный ответ – подражание семичастной структуре юстиниановских «Дигест», которые с конца XI века стали углубленно изучаться европейскими юристами. Неудивительно, что свод не только внешне, но и содержательно проникнут идеями римского права и утверждает королевскую власть как единственный источник права, естественные права людей и ясность юридических формул. Кроме того, по мысли самого Альфонсо, у закона есть семь способов действия: «первый – верить, второй – приводить в порядок, третий – приказывать, четвертый – соединять, пятый – награждать, шестой – запрещать, седьмой – наказывать». В соответствии с этим «Партиды» охватывают последовательно каноническое право (1-я), вопросы публичной власти и управления (2-я), судопроизводство (3-я), семейное (4-я), контрактное (5-я), наследственное (6-я) и уголовно-процессуальное (7-я) право.
«Семь партид» имели сложную судьбу. Причиной тому – сугубо абсолютистский размах их вдохновителя. В системе правовых координат Альфонсо X был лишь «король» и «подданные», а древние свободы знати и сословных органов, кортесов, практически не учитывались. Неудивительно, что практически сразу после написания свода в Кастилии вспыхнуло феодальное восстание, которое вынудило Альфонсо отказаться от применения «Партид». Лишь спустя 80 лет при короле Альфонсо XI (1312 – 1350) эти законы были признаны. Но лишь как вспомогательные, не основные – ими оставались местные фуэрос и законы самого Альфонсо XI. И все же «Партиды» прошли проверку временем и до XIX века были важнейшим источником права в Испанской монархии. А один из последних случаев его реального применения в судебной практике относится аж к 1970 году!
Кстати, одну из аутентичных рукописей данного свода можно посмотреть здесь.
#history #longread #Spain
www.wdl.org
Семь партид
Эта иллюминированная рукопись "Siete partidas" ("Семь партид"), написанная на пергаменте готическим письмом, датируется XIII—XV вв. Этот кодекс важен по нескольким причинам. Он был написан в одном скриптории (кроме первой партиды, которая была добавлена в…
Были ли юродивые на средневековом Западе?
Юродство – радикальная форма проявления личной религиозности, которая прочно ассоциируется с православной религией и культурой. Католическая Европа, как и мусульманский Восток, не знали классического юродства, которое было представлено в Византии VI – VIII и на Руси XV – XVII веков. Были лишь внешние сходства в форме поведения и проявления религиозного «горения духа». Что интересно, на Западе наиболее каноничные с такой точки зрения примеры наблюдаются в средневековой Италии. И мне кажется, это по-своему логично.
Сердце католической Европы, Италия очень многое восприняла и от византийской духовной культуры, которая распространялась с юга благодаря тамошним греческим монахам. Что еще более интересно, многие из этих примеров близки к традиции францисканства. Писатель Борис Зайцев, представитель культуры Серебряного века и русской эмиграции, интуитивно подметил связь религиозности св. Франциска Ассизского с юродством, которое он считал «явлением замечательным и глубоко русским».
Одним из важнейших маркеров юродивого является нагота. В средневековой культуре нагота несет двоякий смысл: это и символ неприятия плотской красоты, и печать безумия и даже ереси. Франциск начинает свой путь к Господу именно с обнажения: снимает одежду в присутствии жителей родного города и епископа, тем самым отрекаясь от прежней жизни. И затем нагота была частью его театрализованных проповедей. О некоторых из них нам сообщают его агиографы. Один раз, нарушив пост во время болезни, Франциск приказал своим братьям обнажить его и протащить на веревке по площади Ассизи, где затем он начал суровую обличительную проповедь, направленную на самого себя и свой грех чревоугодия. В другой раз он проповедовал нагим вместе с одним из братьев, Руффином, который также был обнажен.
Юродивый провоцирует людей на конфликт и смиренно сносит побои с их стороны. Так он вовлекает народ в свою «игру». А так Франциск объяснял брату Льву сущность «истинной и совершенной радости»: терпеливо и с любовью переносить гонения, лишения и страдания во имя Христа, побеждая самого себя. Именно муки и скорби составляют ядро внутренней радости и духовное богатство францисканца. Это центральное положение францисканской духовности.
Однако Франциск, в отличие от любого юродивого, был частью социума, родоначальником монашеского ордена и даже автором религиозных текстов. Классический юродивый – это всегда одиночка, инородный элемент социума, «внедренный» в него, дабы показать людям греховность мира. И Франциск, и юродивые стремились к нравоучению, а их внешне отталкивающее поведение несло в себе внутренний назидательный смысл. Но если ради этого первый только иногда притворяется безумцем, осознавая свой грех, то вторые притворяются грешниками, будучи внутренне совершенными.
#longread #culture #Italy #Русь
Юродство – радикальная форма проявления личной религиозности, которая прочно ассоциируется с православной религией и культурой. Католическая Европа, как и мусульманский Восток, не знали классического юродства, которое было представлено в Византии VI – VIII и на Руси XV – XVII веков. Были лишь внешние сходства в форме поведения и проявления религиозного «горения духа». Что интересно, на Западе наиболее каноничные с такой точки зрения примеры наблюдаются в средневековой Италии. И мне кажется, это по-своему логично.
Сердце католической Европы, Италия очень многое восприняла и от византийской духовной культуры, которая распространялась с юга благодаря тамошним греческим монахам. Что еще более интересно, многие из этих примеров близки к традиции францисканства. Писатель Борис Зайцев, представитель культуры Серебряного века и русской эмиграции, интуитивно подметил связь религиозности св. Франциска Ассизского с юродством, которое он считал «явлением замечательным и глубоко русским».
Одним из важнейших маркеров юродивого является нагота. В средневековой культуре нагота несет двоякий смысл: это и символ неприятия плотской красоты, и печать безумия и даже ереси. Франциск начинает свой путь к Господу именно с обнажения: снимает одежду в присутствии жителей родного города и епископа, тем самым отрекаясь от прежней жизни. И затем нагота была частью его театрализованных проповедей. О некоторых из них нам сообщают его агиографы. Один раз, нарушив пост во время болезни, Франциск приказал своим братьям обнажить его и протащить на веревке по площади Ассизи, где затем он начал суровую обличительную проповедь, направленную на самого себя и свой грех чревоугодия. В другой раз он проповедовал нагим вместе с одним из братьев, Руффином, который также был обнажен.
Юродивый провоцирует людей на конфликт и смиренно сносит побои с их стороны. Так он вовлекает народ в свою «игру». А так Франциск объяснял брату Льву сущность «истинной и совершенной радости»: терпеливо и с любовью переносить гонения, лишения и страдания во имя Христа, побеждая самого себя. Именно муки и скорби составляют ядро внутренней радости и духовное богатство францисканца. Это центральное положение францисканской духовности.
Однако Франциск, в отличие от любого юродивого, был частью социума, родоначальником монашеского ордена и даже автором религиозных текстов. Классический юродивый – это всегда одиночка, инородный элемент социума, «внедренный» в него, дабы показать людям греховность мира. И Франциск, и юродивые стремились к нравоучению, а их внешне отталкивающее поведение несло в себе внутренний назидательный смысл. Но если ради этого первый только иногда притворяется безумцем, осознавая свой грех, то вторые притворяются грешниками, будучи внутренне совершенными.
#longread #culture #Italy #Русь
Джованни Коломбини: «почти юродивый» из Сиены
Один из самых известных монашеских орденов Европы – это Орден иезуитов, основанный в XVI веке испанцем Игнатием Лойолой. Он приобрел огромную известность и неоднозначную репутацию. Однако существовал еще один орден с практически идентичным названием – Орден иезуатов. Его история также связана с крайне харизматичным человеком, который, по мнению исследователя юродства Сергея Иванова, больше всех походил на классического «блаженного похаба». Это итальянец Джованни Коломбини (ок. 1304 – 1367).
В его жизни, как и в жизни св. Франциска, был определенный переломный момент, до которого он был типичным представителем богатой семьи, а после – пережил духовный кризис и отрекся от прежнего себя. Катализатором перерождения стало прочитанное им житие св. Марии Египетской, покровительницы блудниц и кающихся. Нам сейчас трудно представить, как один текст может совершить такой переворот в душе человека. Однако это происходило в середине XIV века, и очевидное влияние на умы оказывала и эпидемия Черной смерти – вспомните флагеллантов и феномен danse macabre. Джованни раздал имущество монастырям и госпиталям и ухаживал за больными в собственном доме. А затем начал ходить по улицам Сиены с группой единомышленников, призывая прославлять Имя Иисусово.
Джованни был экстравагантным даже по меркам итальянской духовности. Безумный взгляд, нагота, горячий темперамент и обжигающие речи, после которых даже самый благопристойный клирик мог начать вести себя как ненормальный. Нагота стала отличительным признаком Джованни и испытанием веры для желавших присоединиться к нему. С товарищами он обошел всю Тоскану, но затем все же вновь вернулся в Сиену и занялся благотворительностью и призрением убогих. Он соблюдал строгую аскезу, целовал раны прокаженным, исцелял прикосновениями – в его житии, написанным флорентинцем Фео Белькари в XV веке, представлен практически полный набор «топосов», соответствующих его реальному образу.
Отличительной чертой католичества является то, что рано или поздно практически все формы религиозности приобретают вид упорядоченной организации. Несмотря на свой непристойный вид и провокационные выходки, так напоминающие оные юродивых, Джованни также пошел по этому пути. В 1367 году, незадолго до смерти, он добился от папы Урбана V признания и утверждения его братства в качестве Ордена иезуатов. Свое имя они получили благодаря фразе «Слава Иисусу Христу», которую Джованни и его последователи выкрикивали на улицах и площадях. 31 июля того же года он скончался. Позднее Джованни был канонизирован, а 31 июля стал днем его памяти. Символично, что в этот же день вспоминают и Игнатия Лойолу.
На фото – «Распятие» кисти Перуджино с изображением Джованни Коломбини (фигура справа на заднем плане).
#longread #saints #Italy
Один из самых известных монашеских орденов Европы – это Орден иезуитов, основанный в XVI веке испанцем Игнатием Лойолой. Он приобрел огромную известность и неоднозначную репутацию. Однако существовал еще один орден с практически идентичным названием – Орден иезуатов. Его история также связана с крайне харизматичным человеком, который, по мнению исследователя юродства Сергея Иванова, больше всех походил на классического «блаженного похаба». Это итальянец Джованни Коломбини (ок. 1304 – 1367).
В его жизни, как и в жизни св. Франциска, был определенный переломный момент, до которого он был типичным представителем богатой семьи, а после – пережил духовный кризис и отрекся от прежнего себя. Катализатором перерождения стало прочитанное им житие св. Марии Египетской, покровительницы блудниц и кающихся. Нам сейчас трудно представить, как один текст может совершить такой переворот в душе человека. Однако это происходило в середине XIV века, и очевидное влияние на умы оказывала и эпидемия Черной смерти – вспомните флагеллантов и феномен danse macabre. Джованни раздал имущество монастырям и госпиталям и ухаживал за больными в собственном доме. А затем начал ходить по улицам Сиены с группой единомышленников, призывая прославлять Имя Иисусово.
Джованни был экстравагантным даже по меркам итальянской духовности. Безумный взгляд, нагота, горячий темперамент и обжигающие речи, после которых даже самый благопристойный клирик мог начать вести себя как ненормальный. Нагота стала отличительным признаком Джованни и испытанием веры для желавших присоединиться к нему. С товарищами он обошел всю Тоскану, но затем все же вновь вернулся в Сиену и занялся благотворительностью и призрением убогих. Он соблюдал строгую аскезу, целовал раны прокаженным, исцелял прикосновениями – в его житии, написанным флорентинцем Фео Белькари в XV веке, представлен практически полный набор «топосов», соответствующих его реальному образу.
Отличительной чертой католичества является то, что рано или поздно практически все формы религиозности приобретают вид упорядоченной организации. Несмотря на свой непристойный вид и провокационные выходки, так напоминающие оные юродивых, Джованни также пошел по этому пути. В 1367 году, незадолго до смерти, он добился от папы Урбана V признания и утверждения его братства в качестве Ордена иезуатов. Свое имя они получили благодаря фразе «Слава Иисусу Христу», которую Джованни и его последователи выкрикивали на улицах и площадях. 31 июля того же года он скончался. Позднее Джованни был канонизирован, а 31 июля стал днем его памяти. Символично, что в этот же день вспоминают и Игнатия Лойолу.
На фото – «Распятие» кисти Перуджино с изображением Джованни Коломбини (фигура справа на заднем плане).
#longread #saints #Italy
Когда я писал статью про музыкальные кодексы, я совсем не коснулся средневековой музыки немецких земель. Между тем они дали миру десятки прекрасных миннезингеров и менестрелей. Богатые немецкие графы, подобно их французским и английским «коллегам», покровительствовали благородному искусству миннезанга, а их дворы становились пристанищем для многих поэтов и музыкантов. Существует даже легенда о состязании придворных певцов-мейстерзингеров в городе Вартбурге (нем. Wartburgkrieg). Она гласит, что в состязании, которое проводилось при дворе ландграфа Германа Тюрингского в 1206 или 1207 году, приняли участие Вальтер фон дер Фогельвейде, Вольфрам фон Эшенбах, Рейнмар фон Цветер, Генрих фон Офтердинген и другие – всего шесть поэтов. Последний является полумифической личностью и одним из главных героев всей легенды.
Состязание было разделено на две части. В первой поэты соревновались в лучшей похвале графу и его жене, графине Софии. Из всех участников именно Генрих сочинил самую элегантную и возвышенную похвалу; однако он восславил не Германа Тюрингского, а другого ландграфа, Леопольда Австрийского. Это вызвало у остальных участников зависть, так что они решили осудить его на смерть. Лишь заступничество графини Софии спасло Генриха, который после этого отправился в Трансильванию, где при дворе Леопольда жил маг и поэт Клингзор (нем. Klingsohr). Образ этого мага занимает важное место в германской литературе и мифологии; в частности, он один из героев поэмы «Парцифаль» того же Эшенбаха. Кроме того, в XII веке жил и миннезингер Никола Клингзор, который считается одним из 12 поэтов-создателей «благословенного искусства» миннезанга. Возможно, в данной легенде оба образа сплелись в один.
Генрих целый год готовился вместе с Клингзором к следующему этапу состязания и отправился в Тюрингию вместе с ним. По одной из версии, Клингзор вселился в Генриха, по другой – сам принял участие в поэтической дуэли с Вольфрамом фон Эшенбахом. И колдун проиграл, ведь он не смог ничего противопоставить таланту прославленного мастера. Клингзор даже призвал демона, но Вольфрам начал петь о христианских мистериях – и демон не смог ничего ему ответить.
Какой вывод мы можем из этого сделать? А черт его знает, это же средневековая легенда, камон
#longread #music #Germany
Состязание было разделено на две части. В первой поэты соревновались в лучшей похвале графу и его жене, графине Софии. Из всех участников именно Генрих сочинил самую элегантную и возвышенную похвалу; однако он восславил не Германа Тюрингского, а другого ландграфа, Леопольда Австрийского. Это вызвало у остальных участников зависть, так что они решили осудить его на смерть. Лишь заступничество графини Софии спасло Генриха, который после этого отправился в Трансильванию, где при дворе Леопольда жил маг и поэт Клингзор (нем. Klingsohr). Образ этого мага занимает важное место в германской литературе и мифологии; в частности, он один из героев поэмы «Парцифаль» того же Эшенбаха. Кроме того, в XII веке жил и миннезингер Никола Клингзор, который считается одним из 12 поэтов-создателей «благословенного искусства» миннезанга. Возможно, в данной легенде оба образа сплелись в один.
Генрих целый год готовился вместе с Клингзором к следующему этапу состязания и отправился в Тюрингию вместе с ним. По одной из версии, Клингзор вселился в Генриха, по другой – сам принял участие в поэтической дуэли с Вольфрамом фон Эшенбахом. И колдун проиграл, ведь он не смог ничего противопоставить таланту прославленного мастера. Клингзор даже призвал демона, но Вольфрам начал петь о христианских мистериях – и демон не смог ничего ему ответить.
Какой вывод мы можем из этого сделать? А черт его знает, это же средневековая легенда, камон
#longread #music #Germany
«Пещера Геракла» и оккультные науки на испанской земле
В Толедо есть одно интересное место, которое будоражило умы на протяжении многих веков и до сих пор привлекает внимание туристов и любителей всяческих легенд. Это так называемая «пещера Геракла» (исп. La Cueva de Hércules, на фото), расположенная в историческом центре города под ныне разрушенной церковью Сан-Хинес. С этой пещерой связано сразу несколько легенд. Одна из них гласит, что пещера была входом в некий заколдованный дворец – средоточие несметных сокровищ и ужасного зла. Ни один смертный не должен был открыть его. Однако последний ветсготский король Родриго, движимый отчаянным желанием остановить угрозу со стороны арабов, решился проникнуть туда и забрать сокровища – чем привел Испанию к гибели. Согласно другой легенде, пещера Геракла служила тайным местом встречи магов, некромантов и демонологов со всего Средиземноморья. Там они проводили свои ритуалы, изучали запрещенные писания и вызывали демонов. Позже возникло представление о существовании в Толедо факультета или даже целого университета оккультных наук и колдовства. Считалось, что даже римские папы Сильвестр II (999 – 1003) и Григорий VII (1073 – 1085) обучались там некромантии.
Репутация бывшей столицы Вестготского королевства как загадочного и даже проклятого места начала складываться параллельно с идеями Реконкисты. Толедо стал ассоциироваться с предательством и грехами власть имущих, за которыми последовало неизбежное наказание в виде полчищ мавров. Долгое пребывание в руках «неверных» также подпитывало представления о нечистоте и греховности города: христиане считали, что именно по вине мусульман Толедо и вся Испания стали средоточием магических искусств. К XII – XIII векам этот образ уже окончательно сложился: так, церковный писатель, монах и проповедник Гелинанд (Элинанд) из Фруамона в 1229 году утверждал, что «в Париже клирики изучают свободные искусства, в Орлеане – тексты древних, в Болонье – своды законов, в Салерно – снадобья, в Толедо – чертей, и нигде – добрые нравы». Впрочем, не только Толедо имел сомнительную репутацию «нечистого города»; таковыми признавались также Саламанка и Севилья. Однако именно древняя ветсготская столица и центр архиепископства сохраняет свой таинственный шарм и поныне.
#longread #culture #Spain
В Толедо есть одно интересное место, которое будоражило умы на протяжении многих веков и до сих пор привлекает внимание туристов и любителей всяческих легенд. Это так называемая «пещера Геракла» (исп. La Cueva de Hércules, на фото), расположенная в историческом центре города под ныне разрушенной церковью Сан-Хинес. С этой пещерой связано сразу несколько легенд. Одна из них гласит, что пещера была входом в некий заколдованный дворец – средоточие несметных сокровищ и ужасного зла. Ни один смертный не должен был открыть его. Однако последний ветсготский король Родриго, движимый отчаянным желанием остановить угрозу со стороны арабов, решился проникнуть туда и забрать сокровища – чем привел Испанию к гибели. Согласно другой легенде, пещера Геракла служила тайным местом встречи магов, некромантов и демонологов со всего Средиземноморья. Там они проводили свои ритуалы, изучали запрещенные писания и вызывали демонов. Позже возникло представление о существовании в Толедо факультета или даже целого университета оккультных наук и колдовства. Считалось, что даже римские папы Сильвестр II (999 – 1003) и Григорий VII (1073 – 1085) обучались там некромантии.
Репутация бывшей столицы Вестготского королевства как загадочного и даже проклятого места начала складываться параллельно с идеями Реконкисты. Толедо стал ассоциироваться с предательством и грехами власть имущих, за которыми последовало неизбежное наказание в виде полчищ мавров. Долгое пребывание в руках «неверных» также подпитывало представления о нечистоте и греховности города: христиане считали, что именно по вине мусульман Толедо и вся Испания стали средоточием магических искусств. К XII – XIII векам этот образ уже окончательно сложился: так, церковный писатель, монах и проповедник Гелинанд (Элинанд) из Фруамона в 1229 году утверждал, что «в Париже клирики изучают свободные искусства, в Орлеане – тексты древних, в Болонье – своды законов, в Салерно – снадобья, в Толедо – чертей, и нигде – добрые нравы». Впрочем, не только Толедо имел сомнительную репутацию «нечистого города»; таковыми признавались также Саламанка и Севилья. Однако именно древняя ветсготская столица и центр архиепископства сохраняет свой таинственный шарм и поныне.
#longread #culture #Spain
Коронация в Вестминстере на Рождество 1066 года позволяла Вильгельму позиционировать себя уже не сугубо как завоевателя, а как легитимного монарха и наследника англосаксонских королей, а движение сопротивления расценивать как бунт против законной власти. Однако сам герцог не стремился к этническому противостоянию «нормандцы против англосаксов»: для него верность была важнее этнической принадлежности. Многие представители английской знати присягнули ему и сохранили свои земли. Те же районы, что стали очагами сопротивления, испытали на себе все прелести разорения и опустошения.
Больше всего пострадал традиционно вольный Север, в частности Нортумбрия, где в 1069 году вспыхнуло крупнейшее антинормандское восстание. Оно носило более «народный» характер в том смысле, что местное население поддержало лидеров из аристократии и пришедших им на помощь датчан. Это можно объяснить более патриархальным социальным устройством Севера: местная элита была близка по своему уровню благополучия к зажиточному крестьянству, а оно, в свою очередь, было более политически активным, чем крестьянство других областей. Однако их «патриотизм» не носил общеанглийского характера, оставаясь сугубо локальным.
Но даже датская помощь и поддержка простого населения не помогли, так что Северное восстание потерпело неудачу. Зимой 1070 года Вильгельм устроил настоящую карательную операцию: из Йорка были разосланы отряды, которые убивали всех без разбора, сжигали поселения и уничтожали посевы. Нортумбрия на несколько десятилетий превратилась в «выжженную землю» и навсегда утратила былую вольность, став частью королевства Вильгельма.
#longread #history #England
Больше всего пострадал традиционно вольный Север, в частности Нортумбрия, где в 1069 году вспыхнуло крупнейшее антинормандское восстание. Оно носило более «народный» характер в том смысле, что местное население поддержало лидеров из аристократии и пришедших им на помощь датчан. Это можно объяснить более патриархальным социальным устройством Севера: местная элита была близка по своему уровню благополучия к зажиточному крестьянству, а оно, в свою очередь, было более политически активным, чем крестьянство других областей. Однако их «патриотизм» не носил общеанглийского характера, оставаясь сугубо локальным.
Но даже датская помощь и поддержка простого населения не помогли, так что Северное восстание потерпело неудачу. Зимой 1070 года Вильгельм устроил настоящую карательную операцию: из Йорка были разосланы отряды, которые убивали всех без разбора, сжигали поселения и уничтожали посевы. Нортумбрия на несколько десятилетий превратилась в «выжженную землю» и навсегда утратила былую вольность, став частью королевства Вильгельма.
#longread #history #England