Римско-персидская война 602–628 годов превзошла все предшествовавшие конфликты между Византией и Сасанидами по многим параметрам.
Во-первых, по длительности: военные действия шли более четверти века. В обеих империях в атмосфере противостояния родилось и выросло целое поколение, а постоянные военные действия опустошали земли и били по экономике.
Во-вторых, по размаху: если предыдущие войны велись в основном за приграничные и извечно спорные территории в Армении, Месопотамии и Сирии, то в течение этой войны сначала персы, затем ромеи совершали масштабные походы вглубь территорий друг друга. В определенные моменты войска и шахиншаха Хосрова II, и императора Ираклия I стояли в непосредственной близости от вражеских столиц, Константинополя и Ктесифона соответственно. Все это делало войну настоящей борьбой за существование – особенно для Византии, на которую помимо персов наступали еще и авары со славянами, а внешние угрозы дополнялись внутриполитической нестабильностью.
В-третьих, по наличию религиозного фактора. После взятия Иерусалима в 614 году персы разграбили Храм Гроба Господня и вывезли в Ктесифон главные христианские святыни, в том числе Животворящий Крест. Также ими были варварски замучены сорок четыре инока лавры Саввы Освященного, которые под угрозой смерти не пожелали отречься от своей веры. Поэтому последовавшие за этим походы Ираклия имели религиозный подтекст и цель возвращения драгоценных реликвий.
Ну и напоследок интересная деталь: начало и конец войны были отмечены «дворцовыми переворотами» в обеих империях. В ноябре 602 года в результате военного мятежа императором стал военачальник Фока, что Хосров использовал как повод для вторжения. В феврале 628 года уже персидский правитель стал жертвой заговора уставших от долгой войны придворных. В нем участвовал и сын Хосрова по прозвищу Шируйе («Львенок»), который затем взошел на престол. Феофан Исповедник сообщает, что прежде чем убить «победоносного» Хосрова, его несколько дней морили голодом в темнице и подвергали всяческим унижениям. Шируйе сразу начал переговоры о мире, вернул захваченные территории и самое главное – христианские реликвии.
Триумф Ираклия был блестящим, но дальнейшая история в очередной раз доказала изменчивость Фортуны…
#longread #history #Byzantium
Во-первых, по длительности: военные действия шли более четверти века. В обеих империях в атмосфере противостояния родилось и выросло целое поколение, а постоянные военные действия опустошали земли и били по экономике.
Во-вторых, по размаху: если предыдущие войны велись в основном за приграничные и извечно спорные территории в Армении, Месопотамии и Сирии, то в течение этой войны сначала персы, затем ромеи совершали масштабные походы вглубь территорий друг друга. В определенные моменты войска и шахиншаха Хосрова II, и императора Ираклия I стояли в непосредственной близости от вражеских столиц, Константинополя и Ктесифона соответственно. Все это делало войну настоящей борьбой за существование – особенно для Византии, на которую помимо персов наступали еще и авары со славянами, а внешние угрозы дополнялись внутриполитической нестабильностью.
В-третьих, по наличию религиозного фактора. После взятия Иерусалима в 614 году персы разграбили Храм Гроба Господня и вывезли в Ктесифон главные христианские святыни, в том числе Животворящий Крест. Также ими были варварски замучены сорок четыре инока лавры Саввы Освященного, которые под угрозой смерти не пожелали отречься от своей веры. Поэтому последовавшие за этим походы Ираклия имели религиозный подтекст и цель возвращения драгоценных реликвий.
Ну и напоследок интересная деталь: начало и конец войны были отмечены «дворцовыми переворотами» в обеих империях. В ноябре 602 года в результате военного мятежа императором стал военачальник Фока, что Хосров использовал как повод для вторжения. В феврале 628 года уже персидский правитель стал жертвой заговора уставших от долгой войны придворных. В нем участвовал и сын Хосрова по прозвищу Шируйе («Львенок»), который затем взошел на престол. Феофан Исповедник сообщает, что прежде чем убить «победоносного» Хосрова, его несколько дней морили голодом в темнице и подвергали всяческим унижениям. Шируйе сразу начал переговоры о мире, вернул захваченные территории и самое главное – христианские реликвии.
Триумф Ираклия был блестящим, но дальнейшая история в очередной раз доказала изменчивость Фортуны…
#longread #history #Byzantium
Прочитал интересный материал Ю.Е. Арнаутовой из сборника «Одиссей: человек в истории» (2023) о критериях истинности в средневековом благочестии и связанном с ним феномене pia fraus. «Благочестивый обман», предпринимаемый во славу Господа и во имя укрепления веры, был неотъемлемой частью религиозности Средневековья. Как и в случае с furta sacra, много практик связано с мощами, реликвиями, агиографией и в целом – с культом святых. Это и составление сборников чудес святых, рассказы о которых порой кажутся сказочными и нелепыми, и написание житий святых, о жизни которых практически не осталось сведений, и торговля частицами мощей, подлинность которых порой вызывала вопросы. Благодаря деятелям Реформации и философам Просвещения такой обман был объявлен одним из главных пороков Церкви, а верившие в его люди стали «легковерными простецами». Действительно, с современной точки зрения, наследующей рационализму Нового времени, трудно не впасть в искушение объяснить pia fraus именно таким образом: злые «церковники» дурят малообразованных людей ради материальной выгоды и власти над умами. И это было бы справедливо, если бы не несколько моментов, на которые обращает внимание автор статьи.
Во-первых, если говорить о чудесах, то подавляющее их большинство связаны с исцелением или избавлением от опасности в экстренной ситуации. «Жажда чуда», которую поздние мыслители считали ущербным качеством средневековых людей, Ю.Е. Арнаутова называет скорее «стратегией выживания», которая никак не означала легковерности или стремления быть обманутым. Во-вторых, критерии оценки истины были в Средневековье несколько иными, особенно в сфере религиозной жизни. Она оценивалась не столько опытом, сколько трансцендентно. И это не означает какой-то ущербности людей той эпохи – это просто другое мировосприятие. В этой картине мира культ святого обязательно предполагал наличие его чудотворных мощей, а наличие чудотворных мощей – наличие жития. А если о жизни святого осталось лишь краткая помета в мартирологе? В таком случае агиограф может использовать богатое житийное наследие прошлого, собственный литературный талант и знание Священного Писания, универсальные топосы святости, чтобы «сконструировать» образ святого, каким он должен быть по представлениям того времени. Можно ли это считать обманом? Люди Средневековья это обманом не считали, а это единственно важно для адекватной оценки. Наконец, клирики и монахи часто писали и проповедовали об опасности поклонения ложным реликвиям. Самый известный, но далеко не единственный пример – рассуждения Гвиберта Ножанского (ок. 1055–1124) о почитании якобы молочных зубов и пуповины Христа, которые, по его словам, не могли остаться на земле после Его Вознесения. И это писалось в XII веке, задолго до иронических новелл Боккаччо о торговле поддельными реликвиями.
Общий вывод автора довольно прост и под ним подпишется любой историк: все было гораздо сложнее. Не стоит впадать в анахронизм или использовать радикальные обобщения при анализе сложных феноменов прошлого. Особенно если они затрагивают эмоциональные стороны человеческого бытия: тут в принципе нужна особая аккуратность.
На фото: реликварий с камнями из Святой земли и изображениями новозаветных сцен. Палестина, ок. VI–VII вв. Хранится в Музеях Ватикана.
#longread #culture #saints
Во-первых, если говорить о чудесах, то подавляющее их большинство связаны с исцелением или избавлением от опасности в экстренной ситуации. «Жажда чуда», которую поздние мыслители считали ущербным качеством средневековых людей, Ю.Е. Арнаутова называет скорее «стратегией выживания», которая никак не означала легковерности или стремления быть обманутым. Во-вторых, критерии оценки истины были в Средневековье несколько иными, особенно в сфере религиозной жизни. Она оценивалась не столько опытом, сколько трансцендентно. И это не означает какой-то ущербности людей той эпохи – это просто другое мировосприятие. В этой картине мира культ святого обязательно предполагал наличие его чудотворных мощей, а наличие чудотворных мощей – наличие жития. А если о жизни святого осталось лишь краткая помета в мартирологе? В таком случае агиограф может использовать богатое житийное наследие прошлого, собственный литературный талант и знание Священного Писания, универсальные топосы святости, чтобы «сконструировать» образ святого, каким он должен быть по представлениям того времени. Можно ли это считать обманом? Люди Средневековья это обманом не считали, а это единственно важно для адекватной оценки. Наконец, клирики и монахи часто писали и проповедовали об опасности поклонения ложным реликвиям. Самый известный, но далеко не единственный пример – рассуждения Гвиберта Ножанского (ок. 1055–1124) о почитании якобы молочных зубов и пуповины Христа, которые, по его словам, не могли остаться на земле после Его Вознесения. И это писалось в XII веке, задолго до иронических новелл Боккаччо о торговле поддельными реликвиями.
Общий вывод автора довольно прост и под ним подпишется любой историк: все было гораздо сложнее. Не стоит впадать в анахронизм или использовать радикальные обобщения при анализе сложных феноменов прошлого. Особенно если они затрагивают эмоциональные стороны человеческого бытия: тут в принципе нужна особая аккуратность.
На фото: реликварий с камнями из Святой земли и изображениями новозаветных сцен. Палестина, ок. VI–VII вв. Хранится в Музеях Ватикана.
#longread #culture #saints
Невероятные приключения Висбаденского кодекса после Второй мировой войны
Хотел запостить историю, связанную с Висбаденским кодексом, чуть пораньше, но в обилии дел добрался только сейчас. Примечательна она двумя вещами: события происходили в годы после Второй мировой войны, а их ход вполне сопоставим с кражей мощей святых в Средние века.
В 1942 году кодекс был перевезен библиотекарем Густавом Штруком (Gustav Struck) в Дрезден и оставлен на хранение в банковской ячейке. Он полагал, что тем самым обезопасил самый ценный экспонат Государственной библиотеки Висбадена. Тогда он не мог знать, что три года спустя в результате воздушных бомбардировок союзных сил Дрезден превратится в руины… Однако Висбаденский кодекс не погиб под бомбами и попал в руки советских войск, вошедших в Дрезден. Город вошел в советскую оккупационную зону, и все ценное имущество было присвоено в качестве трофеев. Новый директор Висбаденской библиотеки Франц Гёттинг (Franz Götting) неоднократно отправлял прошения советской администрации Дрездена о возвращении кодекса, но безуспешно.
Ситуация изменилась благодаря усилиям двух женщин. Одной из них была немецкая медиевистка Маргарет Кюн (Margarethe Kühn). Она работала в филиале института Monumenta Germaniae Historica в советской зоне Берлина. Она была набожной католичкой и почитательницей св. Хильдегарды – для нее возвращение кодекса в Висбаден стало святым долгом. В 1947 году Кюн попросила Гёттинга сделать еще один запрос в Дрезден с просьбой предоставить ей кодекс «для исследовательских целей». К удивлению библиотекаря, советская администрация дала добро и разрешила временно отправить рукопись в Германскую академию наук в Берлине, где Кюн могла его изучить.
Второй женщиной в этой истории была американка Кэролайн Уолш (Caroline Walsh). Как и Кюн, Уолш была набожной католичкой – а также женой высокопоставленного американского офицера, работавшего в Берлине. Вероятно, благодаря этому она могла относительно свободно передвигаться между оккупационными зонами. Уолш решила помочь Кюн и в марте 1948 года тайно отвезла рукопись монахиням монастыря в Айбингене, основанном в XII веке самой Хильдегардой, а те передали его Гёттингу.
Но это была только часть дела, ведь администрация Дрездена ожидала возвращения рукописи. Кюн предложила Гёттингу отправить вместо нее какой-либо другой кодекс под предлогом «глупые бюрократы не заметят разницы». План был надежный, как швейцарские часы, но все пошло не так. Гёттинг даже не смог найти в своей библиотеке рукописный кодекс схожего размера – неудивительно, ведь Висбаденский кодекс был внушительных размеров и весил почти 15 кг! – поэтому взял какую-то первопечатную книгу XV века и отправил ее в Берлин, и Кюн спустя некоторое время отправила ее дрезденским чиновникам.
Как вы думаете, насколько быстро раскрылся обман?Через пару месяцев: дрезденские чиновники, кажется, оказались умнее, чем предполагала Маргарет Кюн . В начале 1950 года в Академию пришло письмо из Дрездена с требованием объяснения ситуации. Кюн оказалась в большой опасности, а ее начальство было в ярости. Дело пришлось быстро улаживать, и дрезденским чиновникам был предложен другой, уже действительно средневековый кодекс. И удивительно, что те согласились, потому как Висбаденский кодекс так и остался на своем месте. Его даже цепью привязали для пущей безопасности (см. фото). Кюн же, несмотря на фактическую кражу, осталась работать в своем институте и до конца жизни не имела проблем с законом. Вот такая история, явно напоминающая сюжеты о furta sacra в Средние века.
#longread #stories #manuscripts #Germany
Хотел запостить историю, связанную с Висбаденским кодексом, чуть пораньше, но в обилии дел добрался только сейчас. Примечательна она двумя вещами: события происходили в годы после Второй мировой войны, а их ход вполне сопоставим с кражей мощей святых в Средние века.
В 1942 году кодекс был перевезен библиотекарем Густавом Штруком (Gustav Struck) в Дрезден и оставлен на хранение в банковской ячейке. Он полагал, что тем самым обезопасил самый ценный экспонат Государственной библиотеки Висбадена. Тогда он не мог знать, что три года спустя в результате воздушных бомбардировок союзных сил Дрезден превратится в руины… Однако Висбаденский кодекс не погиб под бомбами и попал в руки советских войск, вошедших в Дрезден. Город вошел в советскую оккупационную зону, и все ценное имущество было присвоено в качестве трофеев. Новый директор Висбаденской библиотеки Франц Гёттинг (Franz Götting) неоднократно отправлял прошения советской администрации Дрездена о возвращении кодекса, но безуспешно.
Ситуация изменилась благодаря усилиям двух женщин. Одной из них была немецкая медиевистка Маргарет Кюн (Margarethe Kühn). Она работала в филиале института Monumenta Germaniae Historica в советской зоне Берлина. Она была набожной католичкой и почитательницей св. Хильдегарды – для нее возвращение кодекса в Висбаден стало святым долгом. В 1947 году Кюн попросила Гёттинга сделать еще один запрос в Дрезден с просьбой предоставить ей кодекс «для исследовательских целей». К удивлению библиотекаря, советская администрация дала добро и разрешила временно отправить рукопись в Германскую академию наук в Берлине, где Кюн могла его изучить.
Второй женщиной в этой истории была американка Кэролайн Уолш (Caroline Walsh). Как и Кюн, Уолш была набожной католичкой – а также женой высокопоставленного американского офицера, работавшего в Берлине. Вероятно, благодаря этому она могла относительно свободно передвигаться между оккупационными зонами. Уолш решила помочь Кюн и в марте 1948 года тайно отвезла рукопись монахиням монастыря в Айбингене, основанном в XII веке самой Хильдегардой, а те передали его Гёттингу.
Но это была только часть дела, ведь администрация Дрездена ожидала возвращения рукописи. Кюн предложила Гёттингу отправить вместо нее какой-либо другой кодекс под предлогом «глупые бюрократы не заметят разницы». План был надежный, как швейцарские часы, но все пошло не так. Гёттинг даже не смог найти в своей библиотеке рукописный кодекс схожего размера – неудивительно, ведь Висбаденский кодекс был внушительных размеров и весил почти 15 кг! – поэтому взял какую-то первопечатную книгу XV века и отправил ее в Берлин, и Кюн спустя некоторое время отправила ее дрезденским чиновникам.
Как вы думаете, насколько быстро раскрылся обман?
#longread #stories #manuscripts #Germany
