В свежем номере журнала Urban Economics вышла статья Фабиана Экерта, Мэдс Хейлесена и Конора Уэлша The return to big-city experience: Evidence from refugees in Denmark. Статья развивает тему того, каким образом миграция влияет на уровень заработной платы мигранта.
В основе исследования лежит естественный эксперимент, сложившийся в Дании с 1986 по 1998 годы. Суть его заключалась в том, что страна приняла свыше 80 000 беженцев. При этом, что характерно, эти беженцы не выбирали где им жить - в Копенгагене (единственном крупном городе Дании) или в малых городках. Это позволило более точно учесть при анализе динамики заработных плат роль размера территории и диверсифицированности её экономики.
Достаточно очевидным результатом стало то, что в Копенгагене экономические возможности беженцев заметно выше, чем на малых территориях. Так в Копенгагене у беженцев заработная плата росла на 35% быстрее с каждым годом опыта проживания. Всего разница в зарплатах между теми у кого был нулевой опыт проживания в большом городе и двадцатилетний опыт проживания составила примерно 17%. Также выяснилось, что по сути дела два года проживания и работы в большом городе сказывается на заработной плате примерно как получения высшего образования. И в случае с вынужденными мигрантами уровень образования играл не столь значительную роль, сколько срок проживания в Копенгагене.
Результаты исследования ставят вопрос о том, каким образом необходимо строить программы принятия беженцев, поскольку существующий в Дании режим распределения беженцев по разным населённым пунктам страны показал, что это создаёт условия неравенства. Те, кому повезло оказаться в Копенгагене обладают большими экономическими возможностями и перспективами, чем те, кто оказался на малых территориях. Исходя из этого знания странам стоит обратить внимание на то, каким образом они принимают беженцев и какие экономические условия для них создают.
#неравенство #беженцы #городскиеполитики #экономикагорода
В основе исследования лежит естественный эксперимент, сложившийся в Дании с 1986 по 1998 годы. Суть его заключалась в том, что страна приняла свыше 80 000 беженцев. При этом, что характерно, эти беженцы не выбирали где им жить - в Копенгагене (единственном крупном городе Дании) или в малых городках. Это позволило более точно учесть при анализе динамики заработных плат роль размера территории и диверсифицированности её экономики.
Достаточно очевидным результатом стало то, что в Копенгагене экономические возможности беженцев заметно выше, чем на малых территориях. Так в Копенгагене у беженцев заработная плата росла на 35% быстрее с каждым годом опыта проживания. Всего разница в зарплатах между теми у кого был нулевой опыт проживания в большом городе и двадцатилетний опыт проживания составила примерно 17%. Также выяснилось, что по сути дела два года проживания и работы в большом городе сказывается на заработной плате примерно как получения высшего образования. И в случае с вынужденными мигрантами уровень образования играл не столь значительную роль, сколько срок проживания в Копенгагене.
Результаты исследования ставят вопрос о том, каким образом необходимо строить программы принятия беженцев, поскольку существующий в Дании режим распределения беженцев по разным населённым пунктам страны показал, что это создаёт условия неравенства. Те, кому повезло оказаться в Копенгагене обладают большими экономическими возможностями и перспективами, чем те, кто оказался на малых территориях. Исходя из этого знания странам стоит обратить внимание на то, каким образом они принимают беженцев и какие экономические условия для них создают.
#неравенство #беженцы #городскиеполитики #экономикагорода
Статья Urbanizing Refuge: Interrogating Spaces of Displacement описывает лагеря беженцев как специфическую форму урбанизма. Это крайне сложная пространственная единица, которая бросает вызов как теоретикам, так и практикам. С одной стороны, мы имеем территорию, которая, хоть и располагается в черте города, однако находится в безгосударственном состоянии – исключена из политической жизни и существует вне рамок правового регулирования. С другой стороны, такие лагеря задумываются как временная мера, но, как показывает практика, многие беженцы вынуждены проводить там года, а иногда – жить целыми поколениями.
Только вот лагеря давно перестали быть пространством исключительно беженцев. В Ливане во временных палестинских убежищах стали проживать трудовые мигранты из соседних стран, а также бедное население, которое не может себе позволить другое жилье. По сути временные лагеря превратились в трущобы, и городские нищие и беженцы живут в схожих условиях. Но есть и два принципиальных различия между ними: во-первых, в отличие от беженцев, маргинализированные слои населения могут претендовать на какую-либо работу на законных основаниях (но не факт, что ее получат); а во-вторых, беженцы могут обратиться в гуманитарные организации за базовой помощью, в то время как ливанцы оказываются брошенными собственным государством. Таким образом, городская нищета, с одной стороны, должна подчиняться закону, а с другой – находится вне его, и точно так же она оказывается исключенной из поля зрения государственных институтов.
При такой конфигурации акторов город оказывается важным символическим и стратегическим пространством, в котором происходит борьба между различными социальными группами, а беженцы вынуждены строить свой “неформальный” город. Так, ливанскому правительству так и не удалось установить полный контроль над лагерями. Несмотря на полный запрет строительства капитальных и прочных строений (которые подразумевают постоянное, а не временное жилье), беженцы вели строительство скрытно и прибегали к различным неформальным практикам, вроде сговора с ливанской полицией и службой внутренней безопасности. В дополнение к этому, государство стремилось ограничить и экономическую деятельность тоже. Однако палестинские беженцы обходили и эти ограничения и развивали свой малый бизнес в лагерях. И хоть ливанское законодательство заканчивается на границах лагерей, в их пределах палестинцы могут владеть имуществом, строить, арендовать и наследовать его.
Можно ли в таком случае описывать жизнь беженцев только через термины исключения? Это не совсем так. Для беженцев пространство является символом и инструментом для достижения политических целей. Тем не менее отрицание того факта, что лагеря являются частью городского пространства, вредно для всего города в целом, поскольку вместе с беженцами за скобку выносятся и бедствующие слои населения, что также препятствует артикуляции их политических интересов и развитию периферии. Городские бедные оказываются еще более бесправными, чем беженцы, ведь если последние могут обратиться хотя бы за минимальной помощью к ООН, то бедняки предоставлены только самим себе.
#бедность #беженцы #городскиеполитики
Только вот лагеря давно перестали быть пространством исключительно беженцев. В Ливане во временных палестинских убежищах стали проживать трудовые мигранты из соседних стран, а также бедное население, которое не может себе позволить другое жилье. По сути временные лагеря превратились в трущобы, и городские нищие и беженцы живут в схожих условиях. Но есть и два принципиальных различия между ними: во-первых, в отличие от беженцев, маргинализированные слои населения могут претендовать на какую-либо работу на законных основаниях (но не факт, что ее получат); а во-вторых, беженцы могут обратиться в гуманитарные организации за базовой помощью, в то время как ливанцы оказываются брошенными собственным государством. Таким образом, городская нищета, с одной стороны, должна подчиняться закону, а с другой – находится вне его, и точно так же она оказывается исключенной из поля зрения государственных институтов.
При такой конфигурации акторов город оказывается важным символическим и стратегическим пространством, в котором происходит борьба между различными социальными группами, а беженцы вынуждены строить свой “неформальный” город. Так, ливанскому правительству так и не удалось установить полный контроль над лагерями. Несмотря на полный запрет строительства капитальных и прочных строений (которые подразумевают постоянное, а не временное жилье), беженцы вели строительство скрытно и прибегали к различным неформальным практикам, вроде сговора с ливанской полицией и службой внутренней безопасности. В дополнение к этому, государство стремилось ограничить и экономическую деятельность тоже. Однако палестинские беженцы обходили и эти ограничения и развивали свой малый бизнес в лагерях. И хоть ливанское законодательство заканчивается на границах лагерей, в их пределах палестинцы могут владеть имуществом, строить, арендовать и наследовать его.
Можно ли в таком случае описывать жизнь беженцев только через термины исключения? Это не совсем так. Для беженцев пространство является символом и инструментом для достижения политических целей. Тем не менее отрицание того факта, что лагеря являются частью городского пространства, вредно для всего города в целом, поскольку вместе с беженцами за скобку выносятся и бедствующие слои населения, что также препятствует артикуляции их политических интересов и развитию периферии. Городские бедные оказываются еще более бесправными, чем беженцы, ведь если последние могут обратиться хотя бы за минимальной помощью к ООН, то бедняки предоставлены только самим себе.
#бедность #беженцы #городскиеполитики
