​В эпоху Высокого Средневековья каменное строительство, наряду с текстильным производством и международной торговлей, стало драйвером развития экономики. Возведение каменных сооружений – городских соборов и церквей, а также мостов, жилых и хозяйственных строений, замков и т.п. – требовало огромного количества материала, поэтому спрос на камень, дерево, железо многократно возрос. Помимо количественного роста были и качественные изменения. Они выражались в углублении разделения труда: возникали узкоспециализированные ремесленные артели и объединения, появлялись новые технологии и механизмы, которые облегчали процесс возведения здания. Кроме того, строительная промышленность порождала широкий спрос на наемный труд, так что эта отрасль также активно развивалась. Все эти изменения можно наблюдать после 1000 года, когда Европа, с облегчением выдохнув после несостоявшегося апокалипсиса, начала повально перестраивать свои храмы. По словам бургундского хрониста Рауля Глабера, «мир как будто стряхивал с себя ветошь и повсюду облачался в новое белое платье церквей».

На фото – церковь Нотр-Дам-ля-Гранд в Пуатье, Франция.

#history #architecture

​Церемония обручения дожа Венеции с морем – одна из традиций, которая определяла политическое мировоззрение Республики в течение многих столетий. Ее учреждение связано с внешнеполитическими событиями, о которых я подробно рассказывал здесь. В первые полтора столетия церемония была достаточно простой: дож читал краткую молитву о даровании венецианцам «спокойного моря», после чего епископ окроплял его святой водой вместе с приближенными. Но в 1177 году церемония претерпела изменения, благодаря которым и стала называться именно «обручением».

В 50-е – 70-е гг. XII в. Северная Италия была яблоком раздора между немецким императором Фридрихом Барбароссой и римским папой Александром III, возглавлявшим Ломбардскую лигу городов. Венеция, хоть и не входила в Лигу, также боролась против притязаний императора и поддерживала папу. А после драматичной победы при Леньяно в 1176 году Венеция стала посредником в переговорах между Александром и Фридрихом. Тогдашний дож по имени Себастиано Дзиани присутствовал в Соборе Сан-Марко, когда император, стоя на коленях перед сидевшим на троне папой, признал его власть и получил поцелуй мира. Тогда же, в 1177 году Александр III впервые провел церемонию венчания дожа с морем. Это был уже иной уровень взаимоотношений: если до этого главным было успокоить, умиротворить море (подобно тому, как древний человек умиротворял своенравного бога), то теперь Республика соединялась с ним в единое целое, как равноправный партнер. Символическим закреплением этого «союза» было бросание освященного золотого перстня в воду со словами Desponsamus te, mare (лат. «Мы женимся на вас, Море»). По легенде, именно папа предложил Себастиано бросить перстень, сняв его с его руки.

#history #Italy

«Я переводил Мапа по множеству причин: это один из лучших латинских прозаиков XII века, а там большая конкуренция; это бытование жанра exempla вне церковной сферы, то есть важная часть предыстории европейской новеллистики; интересно посмотреть на чувство юмора 840 лет назад, сильно ли оно изменилось. Наконец, это переводческая задача, которую сложно и интересно решать: подвижный стиль человека, то пишущего быстро и сжато, то вдруг вспоминающего, что он все-таки выдающийся стилист, и начинающего сыпать риторическими красотами. Наконец, надо же публике правду сказать, а то она думает, что все хорошее в литературе началось сто лет назад, а это не так.»

В августе 2020 года в издательстве «Наука» впервые на русском языке выйдет сборник анекдотов, вымышленных историй и случаев из придворной жизни Вальтера Мапа в переводе доктора филологических наук Романа Шмаракова и под редакцией историка Олега Воскобойникова.

Какие байки о королевских дворах могли рассказывать друг другу Вальтер Мап и средневековые английские историки Вильям Ньюбургский и Гиральд Камбрийский? Поговорили с переводчиком книги и, с разрешения издательства, публикуем несколько ироничных рассказов из сборника.

https://proshloe.com/zabavy-pridvornyh.html

​14 апреля 972 года германский король и император Священной Римской империи Оттон II женился на византийской принцессе Феофано, племяннице императора Иоанна II Цимисхия. Церемония венчания и коронации новоиспеченной императрицы состоялась в Риме в базилике Святого Петра. После смерти мужа в 983 году она стала регентом при 3-летнем наследнике Оттоне III. Вместе со свекровью Адельгейдой она успешно управляла Империей, усмиряя немецких феодалов и римскую знать. Ее воспитание оказало большое влияние на имперское мировоззрение малолетнего Оттона. В 991 году, спустя год после очередной поездки в Италию, Феофано скончалась.

На фото – изображение Оттона II и Феофано из Das Sächsische Stammbuch, «Книги саксонских родов», созданной в первой половине XVI века.

#on_this_day #Germany

​В средневековой Норвегии существовал обычай украшать церкви гобеленами из шерсти, на которых были изображены сцены из Библии. Подобно витражам в готических соборах, они иллюстрировали историю христианства для мирян. Кроме того, такие гобелены защищали прихожан от холода, что в условиях суровых северных зим было крайне важно. Наконец, это просто красиво. Художники использовали нити красного, синего, охристого, зеленого цветов, а для обозначения контуров фигур — белые. После Реформации эти гобелены постигла печальная участь уничтожения или переработки, так что до нашего времени дошли лишь маленькие фрагменты. Счастливое исключение — гобелен из городка Хёйланнет (норв. Høylandet). Он был создан в конце XII века, после Реформации и до XIX века хранился на церковном чердаке, где прекрасно сохранился (если не считать естественного выцветания). Длина его составляет 2.1 метра, ширина — 0.4 метра. Это также лишь фрагмент более крупного гобелена, но самый крупный из известных на данный момент. Гобелен изображает библейские сцены, связанные с Рождеством Христовым: приход трех волхвов, Бальтазара, Гаспара и Мельхиора, к Марии и подношение даров ее Младенцу. Сейчас он хранится в музее при Норвежском технологическом университете в г. Тронхейм.

#art #Scandinavia

​Ковер из Байё: история одного клятвопреступления

В ряду средневековых ковров и гобеленов особенно выделяется знаменитый ковер из Байё, чье 70-метровое полотно в подробностях изображает завоевание Англии нормандским герцогом Вильгельмом. Вот уже двести лет историки черпают в нем бесценные сведения о политической, военной, повседневной истории второй половины XI века. Однако изначальная цель его создания была, конечно, иной — обосновать и узаконить состоявшееся вторжение.

Центральной сценой ковра является сцена принесения клятвы верности англосаксонским эрлом Гарольдом герцогу Вильгельму в благодарность за освобождение из плена в 1064 году. Церемония была проведена в церкви, в присутствии нормандской знати, и Гарольд клялся на святых мощах (это важная деталь). По этой клятве он должен был содействовать передаче власти над Англией Вильгельму после смерти бездетного английского короля Эдуарда Исповедника. В своих притязаниях герцог опирался не на генеалогическое родство, а на некое «обещание», данное ему Эдуардом. Однако в 1066 году, когда король скончался, на престол взошел именно Гарольд. И это было ожидаемо: новоиспеченный король принадлежал к могущественному роду Годвинов, чьи представители крепко держали нити власти в своих руках еще при Исповеднике. Вильгельм же обвинил Гарольда в клятвопреступлении и нарушении вассальной чести (хм, как будто тогдашняя английская знать вообще что-то понимала в тонкостях феодальных отношений) и начал подготовку к силовому решению вопроса.

Вильгельм проделал огромную дипломатическую работу и обеспечил себе нейтралитет соседних государств и идейную поддержку папы римского. Ситуация была обрисована так, будто Гарольд не просто нарушил данное слово, а оскорбил самого Господа и тех святых, на чьих мощах он дал клятву. И ковер из Байё иллюстрирует то, как обман и предательство запускают цепочку неизбежных событий, итог которых — смерть Гарольда и торжество справедливого воздаяния. Символично, что в сцене с коронацией авторы ковра поместили изображение кометы*, которая в ту эпоху считалась дурным предзнаменованием. Поэтому Вильгельм в своем предприятии представлен орудием Божьего Промысла, а вторжение являлось ни чем иным, как священной войной с целью восстановить «справедливый» порядок вещей. Можно сказать, что это была «генеральная репетиция» другой священной войны, которая через три десятилетия захватит умы всей Европы — крестового похода в Святую Землю.

Конечно, сейчас уже очевидно, что частная клятва никак не могла стать должным обоснованием для войны. Да и сам факт этой клятвы подвергается сомнению и до сих пор считается одним из темных пятен английской истории. Однако для своего времени она стала той костяшкой домино, которая привела к масштабным социально-политическим изменениям на севере Европы. А ее дидактическое осмысление отразилось в композиции ковра из Байё.

*Это самое раннее дошедшее до нас изображение кометы Галлея.

#art #history #England

Франческо Петрарка и жизнь как конструкт

Многие сегодня вспоминают Чернобыльскую трагедию. Кто-то вспомнит день рождения древнеримского императора Марка Аврелия. Ну а я предлагаю вспомнить о первом человеке эпохи Возрождения, ведь для него дата 26 апреля также многое значила. Ниже отрывок из книги замечательного Арона Яковлевича Гуревича «Индивид и социум на средневековом Западе»:

«Все средневековые авторы «исповедей», «апологий» и «автобиографий», так или иначе, были заняты выстраиванием своего образа и самооправданием и, в той или иной степени, сознательно отбирали факты собственной жизни для того, чтобы вылепить свой «имидж»; поэтому они неизменно обращались к образцам, «примерам» – знаменитым фигурам древности и только посредством самоуподобления им могли осознать собственную личность. Но в случае Петрарки мы сталкиваемся, по-видимому, уже и с чем-то новым. Он не просто уподобляет себя тем или иным прототипам, он последовательно вырабатывает миф собственной жизни.

26 апреля 1336 года Петрарка совершает восхождение на гору Ванту (близ Авиньона), для того чтобы с ее вершины полюбоваться на открывающийся пейзаж. В тот же вечер, по возвращении домой, он, пренебрегая крайней усталостью, описывает это событие своему другу. В письме упоминается такая деталь: гулявший на вершине горы ветер раскрыл томик «Исповеди» Августина (который сопровождал поэта в этом путешествии, как и во всех других), раскрыл как раз на той странице, где он прочитал: «И люди идут дивиться горным высотам, морским валам, речным просторам, океану, объемлющему землю, круговращению звезд, – а себя самих оставляют в стороне!» (Confess. X, 8). Легко видеть, что и этот подъем на гору (расцениваемый «петраркове-дами» как начало альпинизма и первый симптом «современного» отношения к природе, эстетического любования ею, не свойственного предшествовавшей эпохе) Петрарка не забывает интерпретировать как аллегорию духовного восхождения. Действительность и воображение кажутся сплавленными здесь воедино.

Свидетельство о странном совпадении восхождения на гору с «вмешательством» Августина – духовного наставника Петрарки содержится в послании, которое получило свою окончательную форму лишь семнадцать лет спустя. И этот факт – не исключение. Дело в том, что на протяжении почти всей жизни Петрарка писал письма друзьям, причем над текстом многих из них продолжал работать в разные периоды; из этих-то посланий, адресованных, таким образом, не только конкретным современникам, но и последующим поколениям, мы и узнаем о многих событиях жизни поэта, в том числе упомянутых выше. Но в таком случае возникает вопрос: в какой мере письма Петрарки, годами и десятилетиями писавшиеся и редактировавшиеся, отражают действительные события его жизни, а в какой порождены его фантазией, направленной на создание его биографии?

Подобный подход к собственной жизни, конструируемой по античным образцам, но уже не в виде разрозненных фрагментов, как то было в Средние века, а в целом, от начала до конца, – новое явление. Он не кажется симптомом несобранности собственного Я, которое составляется из серии образцов, – напротив, в случае Петрарки приходится, скорее, предположить продуманную и целостную жизненную стратегию. У Петрарки налицо воля быть не только человеком своего времени, но – и прежде всего – человеком классической древности, им возрождаемой («Я живу ныне, но предпочел бы родиться в другое время»), и вместе с тем связать себя с будущим».

#culture #on_this_day

Это просто прекрасно: уже ставший интернет-классикой Coffin Dance в средневековом антураже от Anno Domini 1250!

https://youtu.be/pDmB76y7jFs

Еще немного о Петрарке

В творческом наследии «светоча Тосканы» особняком стоит его текст, озаглавленный как «Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру». Это своеобразная исповедь в форме диалога, в которой Петрарка в лице двух участников, Августина и Франциска, пытается разрешить противоречие между традиционными христианскими ценностями, устремленным к небесам (которые олицетворяет Августин), и привязанностью к земным вещам и земной любви (это выражает Франциск). Он сомневается в прежних ценностях и переживает духовный раздрай и внутреннюю борьбу. Это становится предметом его пристального внимания и изучения.

«Моя тайна» — одно из первых произведений европейской литературы, где внутренние противоречия и неуверенность не только не осуждаются, но и признаются неотъемлемой частью всякой личности. Важно, что Петрарка не порывал с Августином, в чьем творчестве он видел источник духовного наставления. Диалог наследует его «Исповеди», как и практически любое «автобиографическое» произведение Средневековья. Но с другой стороны, «Моя тайна» гораздо глубже раскрывает именно эволюцию духа, рожденную в противоречиях. Для Августина весь его духовный опыт, изложенный в «Исповеди», не имеет значения. Для него это лишь бесплодный поиск, подобно блужданию в потемках неведения. И оно продлилось до тех пор, пока Господь не «озарил» его. «Обращение» Августина, как он сам мыслил его — не результат духовной работы, а милость Божья, своего рода чудо. Для Петрарки мучения и противоречия духа были сладостны, он упивался ими и видел в них объект для изучения и источник своей творческой исключительности. В этом смысле поэт наследовал и средневековому мистицизму XIII века, для которого эволюция духа, т.е. постепенный и непрерывный процесс трансформации составляет объект внимания во всех деталях. Посему П. М. Бицилли называл св. Франциска Ассизского, великого мистика XIII века и тезку Петрарки, чью духовную эволюцию так тонко передал его агиограф св. Бонавентура, «первым человеком Ренессанса». Ибо Ренессанс — это не только про мирские радости и красоту земных вещей, но и про утверждение Души со всеми ее противоречиями и сомнениями как того, что присуще Человеку.

#culture #literature #thoughts

​Многие трубадуры жили при дворах знати, от которых получали покровительство и финансовое содержание в обмен на прославление их военных подвигов и куртуазной любви. Однако иногда такие отношения выходили за рамки простого обмена услугами. Так, трубадур второй половины XII века Раймбаут де Вакейрас был связан со своим знатным покровителем узами самой крепкой дружбы. Он жил при дворе маркграфа Бонифация Монферратского, от которого получил титул рыцаря. Трубадур часто сопровождал маркграфа в его военных походах. В их числе — Четвертый крестовый поход 1204 года, в результате которого Бонифаций стал королем Фессалоникийского королевства. Раймбаут погиб вместе со своим другом и покровителем в результате засады, устроенной влахами в 1207 году. Красивая история.

Одно из самых известных произведений Раймбаута — это эстампида Kalenda Maya, «Начало мая». Согласно письменному комментарию к ней (т.н. razo, букв. «причина»), он написал текст на мелодию, которую исполняли на виелах двое приглашенных к маркграфу музыкантов. На это намекает и обозначение жанра: эстампидой в Средневековье называли инструментальную танцевальную композицию. В итоге Kalenda Maya стала одной из наиболее узнааемых композиций трубадуров. В ней все как положено: красота весны, муки любви и наслаждение жизнью. Эквиритмический перевод текста можно посмотреть здесь.

На фото — изображение Раймбаута из «Провансальского песенника» XIV века.

#music #history

А вот и сама эстампида в исполнении средневекового ансамбля Мартина Беста

До нас дошло около 5 тысяч стихотворных текстов трубадуров и труверов – кажется, что много. Но из 2600 текстов трубадуров, провансальских и окситанских поэтов XI – XIII вв., только 10% имеют ноты. Причем в большинстве случаев тексты и музыка были записаны уже в XIII – XIV вв., когда эпоха трубадуров клонилась к закату. Для сравнения, из 2400 текстов труверов, т.е. северофранцузских «коллег» трубадуров, имеют нотацию почти 70%. Этому способствовало и то, что они дошли до нас в десятках специализированных сборников – песенниках (фр. chansonniers). Наиболее известный и важный из них – это т.н. «Песенник короля» (фр. Chansonnier du Roi или Manuscrit du Roi). Он был составлен в середине XIII века в греческом Ахейском княжестве в эпоху правления Гильома II из французской династии Виллардуэнов. При нем княжество было одним из центров куртуазной культуры, и этот кодекс – тому яркое доказательство. Он содержит более шестисот музыкальных произведений рубежа XII – XIII вв., т.е. наиболее близких к эпохе расцвета средневековой лирической поэзии. Из них десятая часть относится к традиции трубадуров (61 текст песни, 51 с нотацией), остальная – к северофранцузской. Благодаря Песеннику короля нам известны произведения графа Тибо IV Шампанского, прозванного «принцем труверов», Готье д’Эпиналя, Пейре Видаля, Бернарта де Вентадорна, Гираута де Борнеля и многих других авторов.

Ниже – изображения Песенника короля, который сейчас хранится в Национальной библиотеке Франции (BnF, Ms. fr. 844).

#music #manuscripts #France