Рассказы о чудесах помогают прочувствовать «нерв» народной жизни. Выше я упоминал, что X–XI века были трудным временем феодализации и нестабильности. В атмосфере развала центральной власти и засилья кастелянов, бывших по сути обыкновенными бандитами, крестьяне и монахи обращались к Богу и Его святым как к своей последней надежде. В «Книге чудес...» присутствует немало историй, в которых местный воин или феодал, злоупотребивший своей властью и притеснявший безоружных людей, получает по заслугам. В одной из них правитель замка Гай ослепляет Герберта, который помог бежать трем его пленникам. Благодаря святой Фиде Герберт вновь обретает зрение, а Гай умирает, источая страшное зловоние – верный знак, что его душа отправилась прямиком в ад. В другой некий Понса посягнул на земли монастыря – в него бьет молния и убивает на месте. В третьей кастелян Райнон захотел отобрать у монаха монастырских лошадей – его собственная лошадь сбросила его, так что он сломал шею. Эти истории объединяет мотив справедливого воздаяния тем, кто использовал свое могущество не для защиты, а для притеснения слабых и безоружных. Все это отголоски кризисного времени, зажатого между эпохой Каролингов и «ренессансом XII века».

#saints #literature #France

По пути в Конк Бернар Анжерский также посетил городок Орийяк. В местной церкви над алтарем он увидел золотой реликварий в виде статуи, в которой лежали мощи одного святого. Глядя на статую, Бернар с иронией спросил у своего спутника: «Брат, что ты думаешь об этом идоле? Разве Юпитер или Марс не сочли бы себя достойными такой статуи?». Скептическое отношение к подобным объектам, в которых ему виделись черты языческих идолов, проявится у Бернара и в Конке, когда он увидит статую св. Фиды.

В реликварии покоились мощи св. Геральда Аврилакского (ок. 855–909). Он был видным аристократом своего времени, служил аквитанскому герцогу Гийому Благочестивому (хотя от вассальной присяги ему отказывался), но внутренне всегда стремился к монашескому уединению и христианскому благочестию. Даже сражаясь в бою, он использовал плоскую сторону меча или его рукоять, чтобы не проливать христианскую кровь. Согласно житию, написанному небезызвестным аббатом Одо Клюнийским, он однажды испросил у местного епископа разрешения уйти в монастырь. Тот отказал ему со словами, что куда больше пользы миру он принесет в своем нынешнем статусе. В качестве исключения Геральду было позволено тайно принять постриг, после чего он сложил свой меч, стал блюсти целомудрие, совершил несколько паломничеств в Рим и основал монастырь в Орийяке, где и был похоронен. Его житийный образ – это образ одновременно «монаха в миру» и «доброго сеньора», симбиоз идей христианской добродетели и мирской справедливости, которую любой могущественный муж обязан сохранять на земле. И Геральд был одним из этих мужей, за что удостоился канонизации и широкого почитания в Центральной и Южной Франции уже начиная с X века.

#saints #history #France

В автобиографии «О моей жизни в трех книгах» (De vita sua Monodiarium libri tres) Гвиберт Ножанский рассказывает о поездках, предпринятых монахами пикардийского города Лан в 1112–1113 годах. С собой монахи взяли шкатулку со святыми реликвиями, в которой лежали частицы Животворящего Креста и губки, которой смочили уста распятого Христа, и фрагмент одежды и волос Девы Марии. Целью поездки был сбор пожертвований с благочестивых жителей, которые бы пошли на восстановление Лана и его собора Нотр-Дам после недавнего коммунального восстания. Монахи совершили несколько поездок по северу современной Франции, а в апреле 1113 года переправились через Ла-Манш и провели полгода в Англии. Во время плавания они наткнулись на пиратов, которых смогли отпугнуть силой святых реликвий. В английских городах и деревнях мощи явили множество чудес исцеления, о которых Гвиберт не рассказывает, но зато останавливается на более назидательных историях. В одной из них двое англичан стояли напротив церкви, куда привезли ланские мощи. Им хотелось выпить в таверне, но денег не было. Один из них вошел в церковь, наклонился к мощам и буквально всосал в рот несколько монет из пожертвований. Второму такой способ не пришелся по душе, но жажда выпивки заглушила глас совести: приятели развлекались в таверне до самого заката. После этого укравший монеты сел на лошадь, поскакал в направлении ближайшего дерева и там повесился. «Так и умер ужасной смертью, заплатив штраф за кощунственные губы», заканчивает историю Гвиберт.

Традиционная роль святых как защитников «своей» коммуны, сложившаяся в раннее Средневековье и усилившаяся в период феодальной раздробленности, на рубеже XI–XII вв. начала постепенно уступать место роли святых как универсальных целителей, чья сила не распространяется исключительно на членов локального сообщества. Однако Гвиберт в своем повествовании акцентирует внимание именно на традиционных проявлениях святой силы мощей – защита от врагов и «месть» за богохульство, а чудеса исцеления оставляет в стороне.

#stories #saints #France #England

Решил немного углубиться в феномен автобиографии в Средние века. Появление наиболее ярких и интересных образцов этого жанра относится к концу XI – XII векам. Этому буму способствовал общий подъем учености и интереса к античному наследию, получившему названием «ренессанса XII века». Особняком в ряду автобиографий этого периода стоит известнейшая «История моих бедствий» Пьера Абеляра, написанная около 1132 года. Другим любопытным образцом является упомянутое выше произведение Гвиберта Ножанского. Называемое также «Монодией», оно было написано за два десятилетия до абеляровых «Бедствий» и состоит из трех книг. Собственно автобиографией считается первая из них, где речь идет о детстве Гвиберта. В ней можно обнаружить черты сходства с «Исповедью» Аврелия Августина: прежде всего это касается осмысления детских лет и периода ученичества.

Как и в жизни гиппонского епископа, в становлении юного Гвиберта особую роль сыграла мать. Его отец был рыцарем и скончался в плену, когда ребенку не было и года, и мать воспитывала его одна. Мысленно возвращаясь в те годы, Гвиберт осознает, что само его рождение отмечено печатью Божьего избранничества: он появился на свет в Пасхальное воскресенье и остался единственным ребенком в семье, пережившим младенчество. Мать еще до его рождения дала обет, что ребенок будет посвящен служению Господу, и вообще была крайне благочестивой женщиной. Это благочестие привело ее к уходу в монастырь, когда Гвиберту было двенадцать лет. Страх Божий от матери передался и ее сыну, и впоследствии он часто находил выражение в его видениях и кошмарных снах.

С шести лет Гвиберт начал обучаться грамоте и наукам, и этому периоду он также посвящает страницы «Монодиии». Учитель держал Гвиберта в постоянной умственной работе и бил за недостаточное прилежание. Пользы от таких методов было мало: учителю самому недоставало знаний, и «так как он выражался с трудом, то часто и сам не понимал того, что силился объяснить». На примере своего учителя ножанский аббат рассуждает о несовершенстве традиционных для Средневековья методов обучения. Но Гвиберт все равно отдает учителю должное: недостаток педагогического таланта тот компенсировал высокими нравственными качествами, которые передались и его подопечному: «по части скромности, стыдливости, хороших манер он употребил весь труд, всю нежность, чтобы я проникся этими добродетелями». Кроме того, он всячески ограждал его от опасностей и вообще во многом заменил ему отца.

Для подробного ознакомления с «Монодией» прикреплю к посту сокращенный текст ее первой книги из издания «История субъективности: Средневековая Европа» (сост. Ю.П. Зарецкий. М., 2009).

#literature #culture #France

По мере «исхода» греческого языка из бывших западных провинций Римской империи происходила трансформация его восприятия на этих территориях. Пример с парижской рукописью «Ареопагитик» здесь очень показателен. Очевидно, что подавляющему большинству франков содержание манускрипта было совершенно непонятно. Тем не менее, они видели, что перед ними именно греческий текст, и его буквы, лишь отдаленно напоминавшие латиницу, были для них символом сакрального. Ощущение сакральности подпитывалось, с одной стороны, памятью о раннем христианстве и статусе самого языка, на котором были написаны первые христианские Евангелия, а с другой стороны – таинственной непонятностью этого самого языка. А как известно, все таинственное и непонятное притягивает.

Торжественное перенесение манускрипта в Сен-Дени также имело особый смысл. Оно было совершено 8 октября 827 года, в канун праздника первого епископа Парижа св. Дионисия. Уже упоминавшийся аббат Хилдуин стоял у истоков западного предания, что Дионисий Ареопагит, ученик апостола Павла и епископ Афин, и Дионисий Парижский – одно лицо. Отсюда такой пиетет по отношению к манускрипту, который помимо сакральности языка нес в себе святость и своего «автора». По сообщению того же Хилдуина, в первую же ночь рукопись «совершила» девятнадцать чудесных исцелений. Книга стала прежде всего объектом поклонения и средоточием чудотворной силы – вне зависимости от понимания ее содержания теми, кто ей поклонялся и кого она исцеляла.

#culture #manuscripts #France #Byzantium

Любопытно, что в 761 году, за несколько десятилетий до византийских посланников, папа римский Павел I тоже преподнес греческую рукопись трактата «О небесной иерархии» тогдашнему франкскому королю Пипину Короткому. Однако в тот момент, по выражению историка И.Н. Голенищева-Кутузова, «дебри философской премудрости мало занимали франкских государей, … и при королевском дворе не нашлось никого, кто бы мог прочесть и понять это произведение». Но при этом за период с 830 по 880 год было сделано аж три перевода «Ареопагитик» на латынь.

Первый, как уже упоминалось, был плодом усилий аббата Хилдуина и его греческих монахов-переводчиков (вызванных, скорее всего, из Рима). Второй перевод три десятилетия спустя предпринял выдающийся интеллектуал ирландского происхождения Иоанн Скот Эриугена. Он посвятил свой труд императору Карлу Лысому, при дворе которого тогда пребывал в качестве ученого. Наконец, третий автор перевода «Ареопагитик» – римский книжник и историк Анастасий Библиотекарь. Он критиковал перевод ирландского автора за буквализм и неточность в передаче греческой терминологии на латинский язык, при этом восхищался масштабом проделанной им работы. По сути, он не сделал новый перевод с нуля, а взял перевод Эриугены, дополнил и отредактировал его на основе имевшихся в его распоряжении константинопольских и римских рукописей. Сделанный в 875 году перевод Анастасий тоже преподнес Карлу Лысому, подчеркнув и поддержав, в отличие от Эриугены, уже общепринятую при императорском дворе идеологему тождества двух святых Дионисиев. Возможно, причина этого в различиях между двумя личностями. Эриугена был интеллектуалом до мозга костей, далеким от идеологической конъюнктуры, а Анастасий на протяжении жизни был вовлечен в политическую борьбу и понимал, куда дует ветер. Именно в отредактированном им виде перевод «Ареопагитик» распространился в Западной Европе в последующие века.

#culture #France

Ангел будит трех волхвов, указывая на Вифлеемскую звезду. Капитель собора Сен-Лазар в Отëне, Франция. Ок. 1120–1130 гг.

#sculpture #France