Forwarded from Data is data
Далёкие предки две недели решали в Париже весной 1910, что порнографию и её контрабанду морем надо бы запретить. Было трудно, но справились. Соглашение до сих пор действует.
https://base.garant.ru/2540272/
https://base.garant.ru/2540272/
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
В этот #трамвайныйвторник видео от подписчика из города Даляня провинции Ляонин.
Построенные в 1930-е годы японские трамваи DL-3000 прошли капитальный ремонт в конце прошлого века и, будем надеяться, скоро разменяютпервую вторую сотню лет своей службы.
#exomnitram
Построенные в 1930-е годы японские трамваи DL-3000 прошли капитальный ремонт в конце прошлого века и, будем надеяться, скоро разменяют
#exomnitram
Forwarded from Иван Владимиров / acer120
В РПЦ ещё с 2011 года служит первый епископ - этнический кореец, Феофан Ким, из сахалинской общины.
Его первой кафедрой был Кызыл и он остаётся архиепископом Тувинским до сих пор, а по совместительству - епископом Корейским с 2019 года.
Корейская же кафедра, включает единственный приход в КНДР, который сегодня посетил Путин и 3 прихода в Южной Корее.
Епархия была создана в числе прочих азиатских, когда мы разругались из-за Украины со стамбульскими фанарскими греками и перестали считать большую часть мира их канонической территорией.
Его первой кафедрой был Кызыл и он остаётся архиепископом Тувинским до сих пор, а по совместительству - епископом Корейским с 2019 года.
Корейская же кафедра, включает единственный приход в КНДР, который сегодня посетил Путин и 3 прихода в Южной Корее.
Епархия была создана в числе прочих азиатских, когда мы разругались из-за Украины со стамбульскими фанарскими греками и перестали считать большую часть мира их канонической территорией.
Forwarded from Блокнот ⚒️ Перископа
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Когда один плакат (разошедшийся сегодня по патриотическим интернетам), говорит больше, чем сотни страниц, написанных о том, что Финляндия, мол, до последнего не хотела воевать против СССР и только варварские советские бомбардировки подтолкнули ее к этому трудному решению (тут снова хочется вспомнить об отечественных дурачках, продвигающих финский нарратив).
Их «путь к свободе» начался 22 июня 1941 г., точка. Спасибо нашим прадедам за то, что он закончился так, как закончился.
Плакат, кстати, существует также в эстонской версии и бережно хранится в таллинском «музее оккупаций». А финскую, похоже, можно лицезреть только на спичечных коробках (на голубом фоне сообщается, что в коробке примерно 45 спичек и произведены они на заводе в Саари). Думается, что посыл про 22 июня никакого внутреннего протеста у работников завода не вызывал.
#exomnisuomi
Их «путь к свободе» начался 22 июня 1941 г., точка. Спасибо нашим прадедам за то, что он закончился так, как закончился.
Плакат, кстати, существует также в эстонской версии и бережно хранится в таллинском «музее оккупаций». А финскую, похоже, можно лицезреть только на спичечных коробках (на голубом фоне сообщается, что в коробке примерно 45 спичек и произведены они на заводе в Саари). Думается, что посыл про 22 июня никакого внутреннего протеста у работников завода не вызывал.
#exomnisuomi
Пара Ту-142 над стрелкой Васильевского острова. Главный военно-морской парад (2019).
#exomniair
#авиасуббота
#exomniair
#авиасуббота
Forwarded from Россия в глобальной политике
К отцу Николаю, батюшке в Дербентской церкви, автор этого канала заглядывал три года назад, в самом конце лета 2021 года. Он прослужил там всю жизнь, приехав в Дагестан совсем молодым. И очень по-доброму рассказывал о республике и о городе, где все жили и живут дружно, какой бы вере ни следовали. Отец Николай был уже тогда нездоров, но, вопреки недугам, исправно выполнял свою миссию, пользовался всеобщей любовью.
Сегодня его убили прямо в церкви. Царствие Небесное и вечная память!
Сегодня его убили прямо в церкви. Царствие Небесное и вечная память!
(назад)
Дорогие читатели все настойчивее напоминают, что я задолжал им польские мемуары. Действительно, после калининградского флешбека к ним не возвращался, а потому пропустил такую дату!
Ведь 1 мая 2004 г. (можно было бы сказать, «ровно двадцать лет назад» – говорю это с опозданием почти на два месяца) ваш покорный слуга присутствовал при приеме Польши в ЕС. Вечером 30 апреля мы пошли на Замковую площадь в Варшаве, где должны были возвестить эту радостную новость и исполнить Девятую симфонию Бетховена (не помню, в каком порядке).
Ровно в полночь случилось великое, и все начали орать разное. Я, например: «Спартак – чемпион». Звучало и “Kurrwa!”, как без этого. Пересматривая свои тогдашние записи, понимаю, что на расширение ЕС возлагал надежды: мол, будет меньше этого местечкового трэша. Это был жесточайший просчет.
Сам того не осознавая, я находился под действием польской мифологемы про «нормальность» – normalność. Суть ее сводится к тому, что после Второй мировой войны Восточная Европа погрязла в «ненормальности», ушла по вине Российской империи (в новом обличье) с магистрального пути развития человечества, а после 1989 года более или менее успешно возвращается на него. Вступление в ЕС преподносилось как важнейший этап этого перехода.
Мой просчет (и не только мой, очевидно) был в том, что Европа у меня ассоциировалась с Шираком, Шредером и Берлускони – имеется в виду не бунга-бунга, конечно, а рациональный стиль внешнеполитического мышления. А у поляков именно такая Европа – «старая», как ее называли – вызывала ярость. Время показало, что «новая Европа» победила старую с разгромным счетом. Польша осталась Польшей, а ЕС в значительной мере перенял восточноевропейские взгляды на жизнь.
О том, как изменился ЕС за первые десять лет после расширения говорит его роль в первом майдане и втором. Если в 2004-м Польша своим неумеренным энтузиазмом скорее пугала Брюссель, то в 2014-м Брюссель стал одной большой Польшей. Новый облик Евросоюза проницательно описал тогда еще не иноагент Александр Баунов. Мы от его тогдашних статей надежно защищены с одной стороны пэйволлом, а с другой – Роскомнадзором, поэтому по памяти: он писал о том, что ЕС в 2013 г. показал максимум жесткости и неуступчивости; Янукович еще пребывал в грезах про многовекторность, а в Брюсселе уже четко решили: или ты с нами, или против нас. Такая решительность со стороны «добренького» ЕС (в отличие от «злого» Вашингтона) многих тогда удивила.
И это его озверение, безусловно, связано со вступлением Польши и ей подобныхамериканских агентов.
#exomnipolska
(вперед)
Дорогие читатели все настойчивее напоминают, что я задолжал им польские мемуары. Действительно, после калининградского флешбека к ним не возвращался, а потому пропустил такую дату!
Ведь 1 мая 2004 г. (можно было бы сказать, «ровно двадцать лет назад» – говорю это с опозданием почти на два месяца) ваш покорный слуга присутствовал при приеме Польши в ЕС. Вечером 30 апреля мы пошли на Замковую площадь в Варшаве, где должны были возвестить эту радостную новость и исполнить Девятую симфонию Бетховена (не помню, в каком порядке).
Ровно в полночь случилось великое, и все начали орать разное. Я, например: «Спартак – чемпион». Звучало и “Kurrwa!”, как без этого. Пересматривая свои тогдашние записи, понимаю, что на расширение ЕС возлагал надежды: мол, будет меньше этого местечкового трэша. Это был жесточайший просчет.
Сам того не осознавая, я находился под действием польской мифологемы про «нормальность» – normalność. Суть ее сводится к тому, что после Второй мировой войны Восточная Европа погрязла в «ненормальности», ушла по вине Российской империи (в новом обличье) с магистрального пути развития человечества, а после 1989 года более или менее успешно возвращается на него. Вступление в ЕС преподносилось как важнейший этап этого перехода.
Мой просчет (и не только мой, очевидно) был в том, что Европа у меня ассоциировалась с Шираком, Шредером и Берлускони – имеется в виду не бунга-бунга, конечно, а рациональный стиль внешнеполитического мышления. А у поляков именно такая Европа – «старая», как ее называли – вызывала ярость. Время показало, что «новая Европа» победила старую с разгромным счетом. Польша осталась Польшей, а ЕС в значительной мере перенял восточноевропейские взгляды на жизнь.
О том, как изменился ЕС за первые десять лет после расширения говорит его роль в первом майдане и втором. Если в 2004-м Польша своим неумеренным энтузиазмом скорее пугала Брюссель, то в 2014-м Брюссель стал одной большой Польшей. Новый облик Евросоюза проницательно описал тогда еще не иноагент Александр Баунов. Мы от его тогдашних статей надежно защищены с одной стороны пэйволлом, а с другой – Роскомнадзором, поэтому по памяти: он писал о том, что ЕС в 2013 г. показал максимум жесткости и неуступчивости; Янукович еще пребывал в грезах про многовекторность, а в Брюсселе уже четко решили: или ты с нами, или против нас. Такая решительность со стороны «добренького» ЕС (в отличие от «злого» Вашингтона) многих тогда удивила.
И это его озверение, безусловно, связано со вступлением Польши и ей подобных
#exomnipolska
(вперед)
Telegram
дугоизлазни акценат
(назад)
Самое время продолжить польские мемуары. Двадцать лет назад, в апреле 2004 г., я впервые оказался в Калининграде, а прямо сейчас нахожусь в Калининграде второй раз.
Тогда я попал сюда сложным путем, на нескольких электричках и автобусах, из Варшавы.…
Самое время продолжить польские мемуары. Двадцать лет назад, в апреле 2004 г., я впервые оказался в Калининграде, а прямо сейчас нахожусь в Калининграде второй раз.
Тогда я попал сюда сложным путем, на нескольких электричках и автобусах, из Варшавы.…
(назад)
Потихоньку вспоминаю, на чем остановился перед тем, как флешбэчный визит в Калининград выбил меня из колеи. А я посягнул на лавры Милоша и начал описывать народы, обитавшие в нашей ойкумене. Аж в пяти сериях написал о белорусах и перешел к украинцам, вот про них и продолжу.
Однажды – это было осенью 2003 года – некий поляк, имя которого забылось, рассказывал мне за пивом, как я воспринимаю Украину. «Для тебя это не страна, а недоразумение, и ты думаешь, что рано или поздно она вернется в Россию» – как-то так говорил он. Я из духа противоречия даже возражал, но это не означало, что в глубине души я думал именно так, как он говорил.
Дело в том, что об Украине я не думал НИ-ЧЕ-ГО.
Ну то есть я знал, что оттуда какая-то часть моих предков, каковым фактом я периодически козырял, но был настолько слаб в cвоей генеалогии и географии этих территорий, что не смог бы сказать, кто и откуда. Насколько я тянулся к северу (недавно с удивлением обнаружил, что уже написал об этих своих переживаниях, не повториться бы), настолько был безразличен к югу. Вся эта южная романтика вызывала у меня невообразимую тоску – эмоционально было не за что зацепиться. А потому Украина – вместе с Черноземьем, Кубанью, Кавказом (Балканами, Южной Европой…) попадала в слепую зону.
Но жизнь в Польше все изменила. Украиной потчевали с утра до ночи: как минимум, на лекциях, в газетах, а потом… но об этом потом. Волей-неволей пришлось включаться и вырабатывать мнение.
Одержимость поляков Украиной поражала. Ну как поляков – того образованного класса, с которым мы имели дело. Он твердо усвоил тезисы Гедройца и Мерошевского (а также Бжезинского) о том, что независимость Украины – это гарантия безопасности и процветания Польши, и неустанно твердил об этом. Но дело не только во влиянии этих мыслителей из эмиграции – например, кафедра украинистики Варшавского университета существует с 1953 года. Конечно, это филология, а не то, что называется страноведением, но, в общем и целом, уровень знаний и понимания Украины – а равно как эмоциональная связь с ней – в Польше выше, чем в России.
Правда, иногда это понимание принимало комические формы. Так, один наш однокашник, выпускник этой самой украинистики, не знал ни слова по-русски, а потому для него было шоком то, что на Украине, куда он поехал студентом, по-украински никто не говорил. Более того, ему по-дружески объясняли, что, если он хочет заниматься Украиной, то без русского ему никуда. Этот контраст между реальной Украиной, и той, образ которой создавали в Польше, приводил в недоумение многих.
(Но то, что польских студентов активно возили по странам изучаемого языка – важное отличие от того, что было у нас. Отличие в пользу Польши).
#exomnipolska
(вперед)
Потихоньку вспоминаю, на чем остановился перед тем, как флешбэчный визит в Калининград выбил меня из колеи. А я посягнул на лавры Милоша и начал описывать народы, обитавшие в нашей ойкумене. Аж в пяти сериях написал о белорусах и перешел к украинцам, вот про них и продолжу.
Однажды – это было осенью 2003 года – некий поляк, имя которого забылось, рассказывал мне за пивом, как я воспринимаю Украину. «Для тебя это не страна, а недоразумение, и ты думаешь, что рано или поздно она вернется в Россию» – как-то так говорил он. Я из духа противоречия даже возражал, но это не означало, что в глубине души я думал именно так, как он говорил.
Дело в том, что об Украине я не думал НИ-ЧЕ-ГО.
Ну то есть я знал, что оттуда какая-то часть моих предков, каковым фактом я периодически козырял, но был настолько слаб в cвоей генеалогии и географии этих территорий, что не смог бы сказать, кто и откуда. Насколько я тянулся к северу (недавно с удивлением обнаружил, что уже написал об этих своих переживаниях, не повториться бы), настолько был безразличен к югу. Вся эта южная романтика вызывала у меня невообразимую тоску – эмоционально было не за что зацепиться. А потому Украина – вместе с Черноземьем, Кубанью, Кавказом (Балканами, Южной Европой…) попадала в слепую зону.
Но жизнь в Польше все изменила. Украиной потчевали с утра до ночи: как минимум, на лекциях, в газетах, а потом… но об этом потом. Волей-неволей пришлось включаться и вырабатывать мнение.
Одержимость поляков Украиной поражала. Ну как поляков – того образованного класса, с которым мы имели дело. Он твердо усвоил тезисы Гедройца и Мерошевского (а также Бжезинского) о том, что независимость Украины – это гарантия безопасности и процветания Польши, и неустанно твердил об этом. Но дело не только во влиянии этих мыслителей из эмиграции – например, кафедра украинистики Варшавского университета существует с 1953 года. Конечно, это филология, а не то, что называется страноведением, но, в общем и целом, уровень знаний и понимания Украины – а равно как эмоциональная связь с ней – в Польше выше, чем в России.
Правда, иногда это понимание принимало комические формы. Так, один наш однокашник, выпускник этой самой украинистики, не знал ни слова по-русски, а потому для него было шоком то, что на Украине, куда он поехал студентом, по-украински никто не говорил. Более того, ему по-дружески объясняли, что, если он хочет заниматься Украиной, то без русского ему никуда. Этот контраст между реальной Украиной, и той, образ которой создавали в Польше, приводил в недоумение многих.
(Но то, что польских студентов активно возили по странам изучаемого языка – важное отличие от того, что было у нас. Отличие в пользу Польши).
#exomnipolska
(вперед)
Telegram
дугоизлазни акценат
(назад)
Дорогие читатели все настойчивее напоминают, что я задолжал им польские мемуары. Действительно, после калининградского флешбека к ним не возвращался, а потому пропустил такую дату!
Ведь 1 мая 2004 г. (можно было бы сказать, «ровно двадцать лет…
Дорогие читатели все настойчивее напоминают, что я задолжал им польские мемуары. Действительно, после калининградского флешбека к ним не возвращался, а потому пропустил такую дату!
Ведь 1 мая 2004 г. (можно было бы сказать, «ровно двадцать лет…
Вроде бы просто автобус на улице города. Но что-то здесь не так. Очень сильно не так.
Что же?
(2015)
#exomnicar
#автомобильнаясреда
Что же?
(2015)
#exomnicar
#автомобильнаясреда
(назад)
Вчера написал об отношении к Украине польского образованного класса, а что же широкие массы? Глубинный народ то и дело демонстрировал несогласие с официальным нарративом, который призывал его Украину любить (потому что без вольной Украины не будет вольной Польши). Он не любил непосредственно украинцев – не столь многочисленных тогда, но все же присутствовавших – и чувствовал лицемерие того же официального нарратива, который требовал ежедневно бередить раны, нанесенные Катынью, и при этом молчать о Волыни (фото сделано в 2007 г. в Кракове).
О Волыни, где не тоталитарный вовсе режим, а низовые украинские активисты убили несколько десятков тысяч мирных жителей, нужно было молчать, чтобы не омрачать и без того непростые отношения со стратегическим партнером. О Катыни нужно было кричать, потому что на Востоке снова вырастала угроза тоталитаризма, и мир должен был о ней знать. Вкратце так.
Глубинный народ в повседневной жизни не особо отличал украинцев от других выходцев «с Востока», называя всех презрительным словом ruskie/ruscy («русаки», если угодно). Образованные слои, напротив, разбирались в сортах всходняков, как та мимолетная знакомая, которая «в ЗБиР ни ногой»
И тут самое время достать мои записки из 2004 года, когда я перелопатил книжку Stereotypy narodowe w świadomości Polaków и пришел к ряду выводов. Вкратце: поляки en masse считали восточных славян ухудшенной версией себя (а о себе они не самого высокого мнения). Пишу в прошедшем времени, потому что все-таки двадцать лет прошло, но что-то подсказывает, что ситуация мало изменилась.
«Что-то подсказывает…» Да вот хотя бы эта переписка из позапрошлого года с любителем шахмат из Польши: Przez was nas zalało tymi pojebami z Ukrainy. В литературном переводе: «Из-за вас к нам хлынули эти уебки с Украины».
«Чума на оба ваших дома», короче.
#exomnipolska
(вперед)
Вчера написал об отношении к Украине польского образованного класса, а что же широкие массы? Глубинный народ то и дело демонстрировал несогласие с официальным нарративом, который призывал его Украину любить (потому что без вольной Украины не будет вольной Польши). Он не любил непосредственно украинцев – не столь многочисленных тогда, но все же присутствовавших – и чувствовал лицемерие того же официального нарратива, который требовал ежедневно бередить раны, нанесенные Катынью, и при этом молчать о Волыни (фото сделано в 2007 г. в Кракове).
О Волыни, где не тоталитарный вовсе режим, а низовые украинские активисты убили несколько десятков тысяч мирных жителей, нужно было молчать, чтобы не омрачать и без того непростые отношения со стратегическим партнером. О Катыни нужно было кричать, потому что на Востоке снова вырастала угроза тоталитаризма, и мир должен был о ней знать. Вкратце так.
Глубинный народ в повседневной жизни не особо отличал украинцев от других выходцев «с Востока», называя всех презрительным словом ruskie/ruscy («русаки», если угодно). Образованные слои, напротив, разбирались в сортах всходняков, как та мимолетная знакомая, которая «в ЗБиР ни ногой»
И тут самое время достать мои записки из 2004 года, когда я перелопатил книжку Stereotypy narodowe w świadomości Polaków и пришел к ряду выводов. Вкратце: поляки en masse считали восточных славян ухудшенной версией себя (а о себе они не самого высокого мнения). Пишу в прошедшем времени, потому что все-таки двадцать лет прошло, но что-то подсказывает, что ситуация мало изменилась.
«Что-то подсказывает…» Да вот хотя бы эта переписка из позапрошлого года с любителем шахмат из Польши: Przez was nas zalało tymi pojebami z Ukrainy. В литературном переводе: «Из-за вас к нам хлынули эти уебки с Украины».
«Чума на оба ваших дома», короче.
#exomnipolska
(вперед)