ИВИ уведомляет, что в этом месяце была запущена первая версия сервиса запроса данных из корпуса греческих текстов GLAUx (the Greek Language AUtomated). В базу входят не только литературные тексты (корпус The Open Greek and Latin – OGL), но и папирусы (Integrating Digital Papyrology), а вскоре будут добавлены эпиграфические памятники (Packard Humanities Institute).
Возможно создавать сложные поисковые запросы, используя графический интерфейс: например, искать необходимое слово с определённым зависимым членом предложения.
Доступны различные критерии поиска: уточнение грамматической формы и пр.
— См. также Keersmaekers, A. 2021: The GLAUx corpus: methodological issues in designing a long-term, diverse, multi-layered corpus of Ancient Greek. In: Proceedings of the 2nd International Workshop on Computational Approaches to Historical Language Change, 39–50.
——————
В прошлом году американские коллеги анонсировали схожую базу данных по пехлевийским папирусам, корпус которых сравнительно мал, но не систематизирован. В настоящее время действует также проект по созданию единого электронного корпуса зороастрийского среднеперсидского языка и несколько сырой сервис ParsigDatabase, в который внесено значительное количество среднеперсидских текстов и частных надписей. Отличным авестийским электронным корпусом является Avestan Digital Archive.
Возможно создавать сложные поисковые запросы, используя графический интерфейс: например, искать необходимое слово с определённым зависимым членом предложения.
Доступны различные критерии поиска: уточнение грамматической формы и пр.
— См. также Keersmaekers, A. 2021: The GLAUx corpus: methodological issues in designing a long-term, diverse, multi-layered corpus of Ancient Greek. In: Proceedings of the 2nd International Workshop on Computational Approaches to Historical Language Change, 39–50.
——————
В прошлом году американские коллеги анонсировали схожую базу данных по пехлевийским папирусам, корпус которых сравнительно мал, но не систематизирован. В настоящее время действует также проект по созданию единого электронного корпуса зороастрийского среднеперсидского языка и несколько сырой сервис ParsigDatabase, в который внесено значительное количество среднеперсидских текстов и частных надписей. Отличным авестийским электронным корпусом является Avestan Digital Archive.
Перечитывая «Эвмесвиль» (1977):
Когда Талиб прочитал это, в глазах у Мусы потемнело; он возопил и разорвал на себе одежды (...) Едва ли когда-нибудь боль историка была понята столь проникновенно. Это — боль человека, которую он почувствовал задолго до возникновения наук и которая сопровождала его с тех пор, как были вырыты первые могилы. Тот, кто пишет историю, хотел бы сохранить имена и их смысл, хотел бы даже вновь отыскать названия городов и народов, которые давно изгладились из памяти. Писать историю — всё равно что возлагать цветы на могилу: «Вы, мёртвые, и вы, безымянные, — князья и воины, рабы и злодеи, святые и блудницы, не печальтесь: о вас вспоминают с любовью».
Когда Талиб прочитал это, в глазах у Мусы потемнело; он возопил и разорвал на себе одежды (...) Едва ли когда-нибудь боль историка была понята столь проникновенно. Это — боль человека, которую он почувствовал задолго до возникновения наук и которая сопровождала его с тех пор, как были вырыты первые могилы. Тот, кто пишет историю, хотел бы сохранить имена и их смысл, хотел бы даже вновь отыскать названия городов и народов, которые давно изгладились из памяти. Писать историю — всё равно что возлагать цветы на могилу: «Вы, мёртвые, и вы, безымянные, — князья и воины, рабы и злодеи, святые и блудницы, не печальтесь: о вас вспоминают с любовью».
Хорошо известно, что эмигранты-зороастрийцы с XIV в. переводили священные тексты на гуджарати, который после переселения в Индию стал родным языком общины. Недавно также открыл для себя переводы авестийских и среднеперсидских текстов на санскрит, которые, как предполагается, были произведены с XI по XVI вв. группой зороастрийских священников. В поздней парсийской традиции они слились в образе одного выдающегося учителя веры и переводчика Нерьосанга.
Наиболее проблемный вопрос санскритских переводов — цель или цели, с которыми они были подготовлены. Исследователи разумно исключают всякую возможность прозелитизма и с сомнением относятся к возможным попыткам парсов репрезентировать свою религию перед правящими династиями — последнее может быть очевидно лишь в случае с Великими Моголами. Как минимум следует согласиться с замечанием Хельмута Хумбаха: такие переводы «отражают вхождение иранских иммигрантов в санскритскую среду» — с ним соглашается и Мартина Палладино, автор тематической диссертации, рассматривая рукописи как «результат акклиматизации зороастрийской культуры, своего рода упражнение для овладения языком, который был связан с индийской интеллектуальной средой». Учитывая, что на XI-XII в heartland'e индийских зорострийцев, Гуджарате, происходил очередной расцвет санскрита, язык мог быть частью образования и в парсийской среде.
Ниже — двуязычная рукопись (список) Ясны XVIII в. и сравнение авестийского и санскритского пассажей.
Наиболее проблемный вопрос санскритских переводов — цель или цели, с которыми они были подготовлены. Исследователи разумно исключают всякую возможность прозелитизма и с сомнением относятся к возможным попыткам парсов репрезентировать свою религию перед правящими династиями — последнее может быть очевидно лишь в случае с Великими Моголами. Как минимум следует согласиться с замечанием Хельмута Хумбаха: такие переводы «отражают вхождение иранских иммигрантов в санскритскую среду» — с ним соглашается и Мартина Палладино, автор тематической диссертации, рассматривая рукописи как «результат акклиматизации зороастрийской культуры, своего рода упражнение для овладения языком, который был связан с индийской интеллектуальной средой». Учитывая, что на XI-XII в heartland'e индийских зорострийцев, Гуджарате, происходил очередной расцвет санскрита, язык мог быть частью образования и в парсийской среде.
Ниже — двуязычная рукопись (список) Ясны XVIII в. и сравнение авестийского и санскритского пассажей.
При создании подобных двуязычных рукописей их приходилось постоянно поворачивать на 180 градусов, поскольку у авестийского (dēn dibīrih) и деванагари разное направление письма: справа налево и слева направо.
На первом скане перевёрнут санскритский вариант Ясны, на втором — авестийский.
На первом скане перевёрнут санскритский вариант Ясны, на втором — авестийский.
ērān ud anērān
Перечитывая «Эвмесвиль» (1977): Когда Талиб прочитал это, в глазах у Мусы потемнело; он возопил и разорвал на себе одежды (...) Едва ли когда-нибудь боль историка была понята столь проникновенно. Это — боль человека, которую он почувствовал задолго до возникновения…
«Дни на касбе проходят довольно однообразно. Я почти не различаю службу и свободное время. Первое мне так же любо, как и второе. Это соответствует моему принципу, согласно которому пустого времени быть не должно, ни одной минуты без духовного напряжения и наблюдательности».
Арриан в повествовании о македонском вторжении в Парсу пишет, что территория близ Персеполя «приносит много винограда и все другие плоды, кроме оливок; она покрыта разнообразными цветущими садами» (40.3-4). По прекрасному совпадению среди табличек ахеменидского архива ещё в прошлом веке удалось найти, как казалось, один-единственный документ на эламском (PFa 33), который подробно сообщает о фруктовых плантациях в регионе (элам. partetaš). Целенаправленную садоводческую политику в ахеменидском Heartland'e демонстрирует документально подтверждённая цифра в 6166 деревьев.
И вот недавно У. Хенкельман опубликовал другую табличку из архива (Fort.0119-101). Помимо подробных сведений о культивируемых растениях (среди которых, вопреки Арриану, также упоминаются оливы — zayadam), управлении плантациями и складскими комплексами (balum), второй документ увеличивает число садовых деревьев на территории одного только "персепольского региона" более чем в два раза — до 16 000. Восторженные описания Парсы античными авторами вполне объяснимы.
Таблица из Henkelman W.F.M. The fruits of Pārsa // Paleopersepolis: Environment, Landscape and Society in Ancient Fars / Ed. by S. Balatti, H. Klinkott & J. Wiesehöfer. Stuttgart: Franz Steiner Verlag, 2021. P. 143. Приведены не все наименования.
И вот недавно У. Хенкельман опубликовал другую табличку из архива (Fort.0119-101). Помимо подробных сведений о культивируемых растениях (среди которых, вопреки Арриану, также упоминаются оливы — zayadam), управлении плантациями и складскими комплексами (balum), второй документ увеличивает число садовых деревьев на территории одного только "персепольского региона" более чем в два раза — до 16 000. Восторженные описания Парсы античными авторами вполне объяснимы.
Таблица из Henkelman W.F.M. The fruits of Pārsa // Paleopersepolis: Environment, Landscape and Society in Ancient Fars / Ed. by S. Balatti, H. Klinkott & J. Wiesehöfer. Stuttgart: Franz Steiner Verlag, 2021. P. 143. Приведены не все наименования.
«И парфяне были побеждены, и царство их было навсегда уничтожено (...) И все усилия парфян были тщетны: их день настал, и час их пробил» (Mĕšīḥā-Zĕḵā, 8)
1800 лет назад (28 апреля 224 г.) войско молодой персидской династии, двумя десятилетиями ранее захватившей власть в Истахре, разбило армию парфянского царя Артабана IV на равнине Ормиздаган в Мидии. Главный претендент на трон Аршака был убит в бою, а царь Парса Ардашир принял титул "царя царей" (šāhān šāh) прямо на поле брани, тем самым выдвинув притязания на имперский статус своей политии. Парфянская держава, сформировавшаяся во II в. до н.э., устремилась к краху, уступая место новому роду.
В таком виде поздняя традиция донесла до нас ключевой момент в становлении державы Сасанидов, которая просуществует более четырёх веков и станет наиболее грозным и равновеликим противником Рима, в разные периоды распространяя своё непосредственное влияние от Инда и Амударьи до Евфрата (в период расцвета — до Южной Аравии, Египта и Малой Азии), создаст образцы имперской культуры и администрации, которые переживут сасанидское государство на многие века и будут восприняты последующими династиями, в то время как культурное влияние «последней доисламской империи Востока» будет прослеживаться от Жёлтого до Средиземного моря на всём протяжении т.н. Шёлкового пути.
После падения державы в середине VII в. её наследие станет одной из ощутимых основ будущей исламской цивилизации, у которой, «когда она вышла на сцену, не было другого выбора, кроме как следовать уже сложившейся сасанидской модели во многих отношениях» (Турадж Дарьяи).
Не без налёта лирики о создании империи Сасанидов можно говорить как о создании Ирана как такового, поскольку и "идея Ирана", и название, данное этой территории (Ērān/Ērānšahr), являются абсолютно сасанидскими изобретениями.
1800 лет назад (28 апреля 224 г.) войско молодой персидской династии, двумя десятилетиями ранее захватившей власть в Истахре, разбило армию парфянского царя Артабана IV на равнине Ормиздаган в Мидии. Главный претендент на трон Аршака был убит в бою, а царь Парса Ардашир принял титул "царя царей" (šāhān šāh) прямо на поле брани, тем самым выдвинув притязания на имперский статус своей политии. Парфянская держава, сформировавшаяся во II в. до н.э., устремилась к краху, уступая место новому роду.
В таком виде поздняя традиция донесла до нас ключевой момент в становлении державы Сасанидов, которая просуществует более четырёх веков и станет наиболее грозным и равновеликим противником Рима, в разные периоды распространяя своё непосредственное влияние от Инда и Амударьи до Евфрата (в период расцвета — до Южной Аравии, Египта и Малой Азии), создаст образцы имперской культуры и администрации, которые переживут сасанидское государство на многие века и будут восприняты последующими династиями, в то время как культурное влияние «последней доисламской империи Востока» будет прослеживаться от Жёлтого до Средиземного моря на всём протяжении т.н. Шёлкового пути.
После падения державы в середине VII в. её наследие станет одной из ощутимых основ будущей исламской цивилизации, у которой, «когда она вышла на сцену, не было другого выбора, кроме как следовать уже сложившейся сасанидской модели во многих отношениях» (Турадж Дарьяи).
Не без налёта лирики о создании империи Сасанидов можно говорить как о создании Ирана как такового, поскольку и "идея Ирана", и название, данное этой территории (Ērān/Ērānšahr), являются абсолютно сасанидскими изобретениями.
Что, кстати, примечательно в раннесасанидских коронациях: несмотря на то, что наш взор обычно прикован к увесистым коронам (строго индивидуальным для каждого монарха) со сложной символикой, важнейшее идеологическое значение в коронациях III-IV вв. имела именно диадема, которая появилась на Востоке в эллинистический период и представителями иранских элит часто совмещалась с традиционным головным убором — кирбасией/башлыком. Как правило, в более поздний период она подчёркивалась пышными лентами в нижней части короны. Её же, видимо, изображали в процессе передачи на сценах интронизации.
Манихейский кодекс (Cologne Mani Codex) описывает коронацию как венчание "великой диадемой" (διάδημα μέγιστον или dīdēm wuzurg ud arγāw в другом источнике). В надписи царя царей Нарсе (рубеж III/IV вв.) используется идентичная среднеперсидская терминология (wuzurg didēm). Вероятно, эту же "великую диадему" возложил на себя в 224 г. Ардашир, поводом для чего стала выдающаяся военная победа.
В данном случае мы имеем дело с поразительной преемственностью практик эллинистической, парфянской и раннесасанидской эпох, хоть и представления о "великой" и "малых" диадемах, видимо, были исключительно иранскими (возможно, ещё парфянскими).
Манихейский кодекс (Cologne Mani Codex) описывает коронацию как венчание "великой диадемой" (διάδημα μέγιστον или dīdēm wuzurg ud arγāw в другом источнике). В надписи царя царей Нарсе (рубеж III/IV вв.) используется идентичная среднеперсидская терминология (wuzurg didēm). Вероятно, эту же "великую диадему" возложил на себя в 224 г. Ардашир, поводом для чего стала выдающаяся военная победа.
В данном случае мы имеем дело с поразительной преемственностью практик эллинистической, парфянской и раннесасанидской эпох, хоть и представления о "великой" и "малых" диадемах, видимо, были исключительно иранскими (возможно, ещё парфянскими).
Хорошо известно, что в 723-727 гг. в "пять индийских княжеств" путешествовал силлаский монах Хечо, позже составивший обстоятельный путевой очерк (Ван Очончукгук Чон 徃五天竺國傳). Интересно, есть ли примерная датировка более ранних паломничеств из Корейского полуострова в Индию и их маршрут?
В Самгук юса говорится, что монах Сок Арина из Силла в годы Чжэн-гуань 貞觀 (627-649) покинул танскую столицу Чанъань и отправился в Индию (т.е., видимо, в те же годы, что и знаменитый Сюаньцзан). Монастырь Наланда 穷书蘭施寺, в котором он поселился и где изучал трактаты, находится на северо-востоке Индии — это совр. штат Бихар.
Возможно, он путешествовал (примерно!) тем же западным маршрутом, что и китайский монах Фасянь в начале V в. Путь последнего пролегал через некую страну Лои, которую принято помещать на территорию совр. восточного Афганистана/северного Пакистана, где, как известно, находились некоторые буддийские святыни. Иными словами, паломники из Восточной Азии в VI-VII вв. могли пересекать восточные фронтиры державы Сасанидов, которые зафиксированы в сигиллографии как "Кадагестан" и "Завулестан и Варазеган".
В VI в. эти территории были вновь присоединены в державе: Gyselen R. La reconquête de l'est iranien par l'empire sassanide au VIe s. d'après les sources «iraniennes» // Arts asiatiques. T. 58, 2003. pp. 162-167.
В Самгук юса говорится, что монах Сок Арина из Силла в годы Чжэн-гуань 貞觀 (627-649) покинул танскую столицу Чанъань и отправился в Индию (т.е., видимо, в те же годы, что и знаменитый Сюаньцзан). Монастырь Наланда 穷书蘭施寺, в котором он поселился и где изучал трактаты, находится на северо-востоке Индии — это совр. штат Бихар.
Возможно, он путешествовал (примерно!) тем же западным маршрутом, что и китайский монах Фасянь в начале V в. Путь последнего пролегал через некую страну Лои, которую принято помещать на территорию совр. восточного Афганистана/северного Пакистана, где, как известно, находились некоторые буддийские святыни. Иными словами, паломники из Восточной Азии в VI-VII вв. могли пересекать восточные фронтиры державы Сасанидов, которые зафиксированы в сигиллографии как "Кадагестан" и "Завулестан и Варазеган".
В VI в. эти территории были вновь присоединены в державе: Gyselen R. La reconquête de l'est iranien par l'empire sassanide au VIe s. d'après les sources «iraniennes» // Arts asiatiques. T. 58, 2003. pp. 162-167.
Простите, сегодня опять спамлю: дошёл слух, что на этой неделе была защищена докторская диссертация по позднеантичной проблематике — «Афинская интеллектуальная традиция поздней античности (IV-нач. VII вв.)». Ознакомиться с текстом можно здесь.
Напомню, что в 529-531 гг. последние афинские философы-неоплатоники (известны Дамаский, Симпликий, Евлалий, Присциан, Гермий, Диоген и Исидор Газский) ненадолго переселились в государство Сасанидов: «Они не приняли господствовавшего у римлян учения о Божестве и полагали, что Персидское государство много лучше, будучи убеждены в том, что внушалось им многими, а именно что там власть справедливее, такая, какую описывает Платон, когда философия и царствование объединяются в одно целое, что подданные, все без исключения, разумны и честны...» (Agath. Hist. II.30) По условиям мирного доровора 533 г. им было разрешено вернуться в Византию.
Напомню, что в 529-531 гг. последние афинские философы-неоплатоники (известны Дамаский, Симпликий, Евлалий, Присциан, Гермий, Диоген и Исидор Газский) ненадолго переселились в государство Сасанидов: «Они не приняли господствовавшего у римлян учения о Божестве и полагали, что Персидское государство много лучше, будучи убеждены в том, что внушалось им многими, а именно что там власть справедливее, такая, какую описывает Платон, когда философия и царствование объединяются в одно целое, что подданные, все без исключения, разумны и честны...» (Agath. Hist. II.30) По условиям мирного доровора 533 г. им было разрешено вернуться в Византию.
А ведь ситуация с афинскими неоплатониками при дворе Сасанидов в чём-то напоминает наши реалии: западные и отечественные мыслители-антиглобалисты (особенно традиционалистского толка) в схожем духе склонны оценивать современный Иран — некоторые вполне прямо именуют Исламскую республику эдаким "платонополисом".
Друзья, разрешите обратиться не по теме сообщества.
У поэта, переводчика (Рильке, Петрарки, Шекспира, Гëте, Рембо, Юнгера и др.) и мыслителя Владимира Борисовича Микушевича произошла большая неприятность: мошенники сняли с карты все его сбережения. На 88-м году жизни Владимир Борисович остался без средств к существованию. Большая просьба ко всем, кто может оказать посильную помощь, откликнуться.
Карта для перевода средств: 2202 2063 5970 6590 (Сбер; Владимир Борисович М.)
У поэта, переводчика (Рильке, Петрарки, Шекспира, Гëте, Рембо, Юнгера и др.) и мыслителя Владимира Борисовича Микушевича произошла большая неприятность: мошенники сняли с карты все его сбережения. На 88-м году жизни Владимир Борисович остался без средств к существованию. Большая просьба ко всем, кто может оказать посильную помощь, откликнуться.
Карта для перевода средств: 2202 2063 5970 6590 (Сбер; Владимир Борисович М.)
Приобрёл замечательный сборник танской и сунской прозы.
«Ясно, что не всякий герой может завладеть императорским престолом, а уж обычный человек — и подавно! Тот подданный, который думает, что довольно поднять мятеж, чтобы стать государем, похож на жука-богомола, пытающегося преградить дорогу колёсам экипажа. Не каждому дано властвовать над нашей страной, которой суждено процветать десятки тысяч лет!»
Сказано об эпохе Суй (581-618), но чувствуются рефлексии по актуальным на момент написания событиям. Жизнь Ду Гуантина (850-933), автора новеллы, пришлась на кризис и падение Тан и последовавший за ним период раздробленности.
«Ясно, что не всякий герой может завладеть императорским престолом, а уж обычный человек — и подавно! Тот подданный, который думает, что довольно поднять мятеж, чтобы стать государем, похож на жука-богомола, пытающегося преградить дорогу колёсам экипажа. Не каждому дано властвовать над нашей страной, которой суждено процветать десятки тысяч лет!»
Сказано об эпохе Суй (581-618), но чувствуются рефлексии по актуальным на момент написания событиям. Жизнь Ду Гуантина (850-933), автора новеллы, пришлась на кризис и падение Тан и последовавший за ним период раздробленности.