Forwarded from @corpequities
Дэвид Рансимэн, специалист в области политических наук из Университета #Кембридж, признает, что за столетия взаимодействия с корпорациями люди «так и не научились их толком контролировать».
Действительно, хрестоматийный кейс с разливом нефти #BP (2010), погубившим 11 человеческих жизней и экосистему целого Мексиканского залива, но не приведшим за решётку ни одного руководителя корпорации, — лучшая иллюстрация того, как работают организационные методички, помогающие уходить от корпоративной ответственности.
«Корпорации — сама конструкция которых наделяет их умением (и правом) распоряжаться собственной судьбой, — не что иное, как ещё одна форма искусственного интеллекта в действии», — отмечает Рансимэн.
Почему это становится важно сейчас? Потому что именно на таких корпоративных методичках создаются алгоритмы искусственного интеллекта. Производство алгоритмов — тот же бизнес, и действует он с теми же хирургическими хладнокровием и безапелляционностью, что и сто лет назад, когда потребность в создании “методологии выработки оптимальных решений” в военных целях надолго отвлекла западную математическую и статистическую науку от задач более гуманистических, или шестьдесят лет назад, когда появление программного обеспечения для первых ЭВМ в Великобритании, например, было продиктовано нуждой решать задачи сугубо утилитарные — государственного администрирования).
Потенциал #ИИ традиционно связывают со способностью обеспечивать широкомасштабную автоматизированную классификацию всего и вся — скажем, обучать нейросети отличать злокачественные родинки на коже от обычных. Однако в «нелинейных» и куда более сложных условиях повседневной жизни такой «потенциал» #ИИ — беззаботные ярлыки и неадекватные определения жизненных явлений и обстоятельств под личиной ложного авторитета — может наносить непоправимый вред.
(Многоуважаемая Ирина Ивановна Кибина, помнится, делилась недоумением по поводу того, как корпорация #Apple в ходе опроса потребительского мнения потеряла к ней интерес, как только узнала её возраст. Очевидно, довольный собой и совсем не любознательный алгоритм оказался не в состоянии предположить, что «лица старше 50» способны приобретать гаджеты #Apple — и не только для собственного пользования, а для всех членов семьи. О том, какое чувство брезгливости вызывают рекомендации брендов, основанные на весьма бесхитростном и насквозь пронизанном стереотипами анализе персональных данных ЦА, писал #MarketingWeek на кейсе #Netflix пару месяцев назад. В этом смысле интеллект искусственный, положенный в основу взаимодействия с ЦА, ничуть не выше интеллекта того, кого он заменил, — маркетолога средней руки.)
Вольное или невольное закрепление сложившейся в обществе культуры притеснения тех или иных социальных групп или подрыв уважения к человеческому достоинству сегодня можно обнаружить в самых разнообразных системах алгоритмов, созданных по шаблонам, принятым в бизнес-среде. Поголовной этической экспертизы (и прививки) для всех создаваемых нейросетей пока не предусмотрено.
При этом, сетует #TheEconomist, многие современные #ИИ-системы копируют не столько яркое, образное человеческое мышление, сколько мышление бюрократических институтов, их создающих, — а оно, как известно, наделено куда менее богатым воображением.
Действительно, хрестоматийный кейс с разливом нефти #BP (2010), погубившим 11 человеческих жизней и экосистему целого Мексиканского залива, но не приведшим за решётку ни одного руководителя корпорации, — лучшая иллюстрация того, как работают организационные методички, помогающие уходить от корпоративной ответственности.
«Корпорации — сама конструкция которых наделяет их умением (и правом) распоряжаться собственной судьбой, — не что иное, как ещё одна форма искусственного интеллекта в действии», — отмечает Рансимэн.
Почему это становится важно сейчас? Потому что именно на таких корпоративных методичках создаются алгоритмы искусственного интеллекта. Производство алгоритмов — тот же бизнес, и действует он с теми же хирургическими хладнокровием и безапелляционностью, что и сто лет назад, когда потребность в создании “методологии выработки оптимальных решений” в военных целях надолго отвлекла западную математическую и статистическую науку от задач более гуманистических, или шестьдесят лет назад, когда появление программного обеспечения для первых ЭВМ в Великобритании, например, было продиктовано нуждой решать задачи сугубо утилитарные — государственного администрирования).
Потенциал #ИИ традиционно связывают со способностью обеспечивать широкомасштабную автоматизированную классификацию всего и вся — скажем, обучать нейросети отличать злокачественные родинки на коже от обычных. Однако в «нелинейных» и куда более сложных условиях повседневной жизни такой «потенциал» #ИИ — беззаботные ярлыки и неадекватные определения жизненных явлений и обстоятельств под личиной ложного авторитета — может наносить непоправимый вред.
(Многоуважаемая Ирина Ивановна Кибина, помнится, делилась недоумением по поводу того, как корпорация #Apple в ходе опроса потребительского мнения потеряла к ней интерес, как только узнала её возраст. Очевидно, довольный собой и совсем не любознательный алгоритм оказался не в состоянии предположить, что «лица старше 50» способны приобретать гаджеты #Apple — и не только для собственного пользования, а для всех членов семьи. О том, какое чувство брезгливости вызывают рекомендации брендов, основанные на весьма бесхитростном и насквозь пронизанном стереотипами анализе персональных данных ЦА, писал #MarketingWeek на кейсе #Netflix пару месяцев назад. В этом смысле интеллект искусственный, положенный в основу взаимодействия с ЦА, ничуть не выше интеллекта того, кого он заменил, — маркетолога средней руки.)
Вольное или невольное закрепление сложившейся в обществе культуры притеснения тех или иных социальных групп или подрыв уважения к человеческому достоинству сегодня можно обнаружить в самых разнообразных системах алгоритмов, созданных по шаблонам, принятым в бизнес-среде. Поголовной этической экспертизы (и прививки) для всех создаваемых нейросетей пока не предусмотрено.
При этом, сетует #TheEconomist, многие современные #ИИ-системы копируют не столько яркое, образное человеческое мышление, сколько мышление бюрократических институтов, их создающих, — а оно, как известно, наделено куда менее богатым воображением.
The Economist
AI thinks like a corporation—and that’s worrying
Artificial intelligence was born of organisational decision-making and state power; it needs human ethics, says Jonnie Penn of the University of Cambridge
В развитие (или подкрепление) темы главных трендов года — в частности, тренда №1, связанного с ростом недоверия и подозрительности широкой общественности к заявлениям и действиям частного сектора, — известие о вступившей вчера в силу системе повальной прослеживаемости лекарственных препаратов и медицинских изделий в Европейском Союзе (European Medicines Verification System).
Система призвана обеспечить защиту 28 стран-членов Евросоюза (по состоянию на 2019 год) от контрафактной лекарственной и медицинской продукции путём нанесения на каждую из 18 млрд. упаковок такой продукции защитной наклейки и уникального кода, который должны сканировать сотрудники, принимающие и отпускающие рецептурные лекарственные средства в более чем 150 тысячах клиник, аптек, дистрибьюторских складов и т.п.
Правда, сомнения в необходимости такой радикальной «рентгенотерапии» для всей фармацевтической индустрии в ЕС были ещё на этапе одобрения проекта 8 лет назад: #TheEconomist напоминает, что уже тогда подделкой являлась лишь каждая 20-тысячная упаковка рецептурного средства, отпускаемого на территории ЕС, и по данным Европола, оснований полагать, что обстановка с тех пор сколько-нибудь ухудшилась, нет.
Недоброжелатели реформы убеждены, что Большая Фарма таким образом решает на территории довольно благополучного Евросоюза сугубо свои коммерческие задачи: предотвращает перетоки «серой» (т.е. законно произведённой, но непланово перещаемой) продукции из Восточной в Центральную и Западную Европу, поскольку цены на лекарственные препараты (как, впрочем, и на товары повседневного спроса) в странах-членах ЕС на различных меридианах могут отличаться существенно.
А мировые эксперты в сфере организационной психологии (та же Рейчел Ботсман, автор бестселлера Who Do You Trust?, например) и вовсе ставят под сомнение способность всевозможных систем прослеживаемости восстанавливать доверие к добросовестным производителям. «Доверие — оно о том, чтобы спокойно, уверенно принимать то, чего не знаешь. Доверие и полная открытость в этом смысле отнюдь не взаимозаменяемы. Если вы гонитесь за полной открытостью, значит, на то, чтобы сохранить доверие, вы давно махнули рукой», — рассуждала Ботсман в своём докладе на ежегодной конференции #CIPD в Манчестере).
Система призвана обеспечить защиту 28 стран-членов Евросоюза (по состоянию на 2019 год) от контрафактной лекарственной и медицинской продукции путём нанесения на каждую из 18 млрд. упаковок такой продукции защитной наклейки и уникального кода, который должны сканировать сотрудники, принимающие и отпускающие рецептурные лекарственные средства в более чем 150 тысячах клиник, аптек, дистрибьюторских складов и т.п.
Правда, сомнения в необходимости такой радикальной «рентгенотерапии» для всей фармацевтической индустрии в ЕС были ещё на этапе одобрения проекта 8 лет назад: #TheEconomist напоминает, что уже тогда подделкой являлась лишь каждая 20-тысячная упаковка рецептурного средства, отпускаемого на территории ЕС, и по данным Европола, оснований полагать, что обстановка с тех пор сколько-нибудь ухудшилась, нет.
Недоброжелатели реформы убеждены, что Большая Фарма таким образом решает на территории довольно благополучного Евросоюза сугубо свои коммерческие задачи: предотвращает перетоки «серой» (т.е. законно произведённой, но непланово перещаемой) продукции из Восточной в Центральную и Западную Европу, поскольку цены на лекарственные препараты (как, впрочем, и на товары повседневного спроса) в странах-членах ЕС на различных меридианах могут отличаться существенно.
А мировые эксперты в сфере организационной психологии (та же Рейчел Ботсман, автор бестселлера Who Do You Trust?, например) и вовсе ставят под сомнение способность всевозможных систем прослеживаемости восстанавливать доверие к добросовестным производителям. «Доверие — оно о том, чтобы спокойно, уверенно принимать то, чего не знаешь. Доверие и полная открытость в этом смысле отнюдь не взаимозаменяемы. Если вы гонитесь за полной открытостью, значит, на то, чтобы сохранить доверие, вы давно махнули рукой», — рассуждала Ботсман в своём докладе на ежегодной конференции #CIPD в Манчестере).
Это заголовок сегодняшнего #TheEconomist. Простите, не удержалась — все-таки, #TheEconomist сам по себе мощнейший бренд. И не ослышалась ли: нам о размещении нередактированной информации говорят как о неосмысленном действии вражеской марионетки? Похоже, издание проморгало величайший тренд последнего десятилетия в корпоративной среде — транспарентность, руками акционеров, активистов и сознательных рабочих разъедающую грифы «коммерческая тайна», «конфиденциально» и «для служебного пользования».
«Компании делают что-то хорошее только там, где они делают что-то плохое», — отреагировала на днях на мою возвышенную речь об экологичности нашего производства собеседница, представляющая отдел закупок большого авиаперевозчика. — «Это такая «отмывка совести», по большому счёту».
Распространённое и, увы, подкреплённое практикой взаимодействия производственных предприятий с местными сообществами мнение. А ещё — очень удобное, позволяющее заведомо обесценивать все, что корпорации делают сверх требований законодательства или отраслевых стандартов — например, экологических.
За маркировку по экостандартам «первого уровня», охватывающим весь жизненный цикл продукта, как инструмент повышения доверия ратовали сегодня на комитете по #КСО Ассоциации менеджеров коллеги из #Opticom, крупнейшего производителя расходных офисных материалов.
О скепсисе ведущих мировых экспертов относительно способности систем маркировки и прослеживаемости как-то восстанавливать разрушенную веру потребителей в бренды писала здесь уже не раз (например, https://t.iss.one/corpequities/234).
Мало того, что существующие «зелёные стандарты» никак не отражают такую существенную часть производственного цикла, как, например, использование предприятиями возобновляемой энергии или переработанных (вторичных) материалов в упаковке, они часто необоснованно перетягивают внимание и брендов, и покупателей на «безопасность» формулы продукта для здоровья человека в ущерб проблемам безопасности производства этого продукта и утилизации его отходов для планеты.
Скажем, прекрасный натуральный продукт без синтетических добавок — вода из именитого минерального источника или целебная грязь Мертвого моря — сам по себе может нести огромные преимущества для здоровья пользователя и быть достойным всяческих знаков отличия. Однако процесс выкачивания (выгребания) исходного природного сырья в промышленных масштабах, фасовки в нерационально мелкую тару в заведомо не перерабатываемой и не разлагаемой упаковке, а также транспортировки неэкологичным способом за тридевять земель — с приучением этого самого пользователя к тому, что «так удобно, так безопасно или так и должно быть» — будет ли когда-то приниматься в расчёт дотошными эко-сертификаторами? (О принципах этичного отношения к воде, используемой для бутилирования и экспорта из страны происхождения, в этом канале тоже написано немало, как, собственно, и о рациональном формате бутылки, который, снизившись до 330 мл, давно вытеснил со столов переговоров стеклянные стаканы, а из умов жаждущих постоянно увлажнять организм изнутри и снаружи — мысли об ответственном потреблении.)
Скромное пособие по истории и философии науки для аспирантов, найденное мной вчера в библиотеке Высшей школы менеджмента #СПБГУ, поразительно четко суммировало проблему ещё 10 лет назад: «Один ребёнок на Западе потребляет столько, сколько 125 человек на Востоке. И все же большинство жителей развитых стран не захотят отказаться от жизненных благ, несмотря на то, что безудержный рост потребления составляет основную причину деградации природной среды в развивающихся странах.»
Экологическую безнравственность авторы пособия объясняли несколькими простыми психологическими причинами, а именно: эгоизмом, жадностью, невежеством и недальновидностью жителей развитых стран. Очевидно, за минувшие 10 лет болезнь, от которой постепенно пробуждаются западные потребители, широко распространилась на Востоке, — и отнюдь не без содействия большого и малого бизнеса.
(И в мыслях не было никого обидеть, как говорится).
Распространённое и, увы, подкреплённое практикой взаимодействия производственных предприятий с местными сообществами мнение. А ещё — очень удобное, позволяющее заведомо обесценивать все, что корпорации делают сверх требований законодательства или отраслевых стандартов — например, экологических.
За маркировку по экостандартам «первого уровня», охватывающим весь жизненный цикл продукта, как инструмент повышения доверия ратовали сегодня на комитете по #КСО Ассоциации менеджеров коллеги из #Opticom, крупнейшего производителя расходных офисных материалов.
О скепсисе ведущих мировых экспертов относительно способности систем маркировки и прослеживаемости как-то восстанавливать разрушенную веру потребителей в бренды писала здесь уже не раз (например, https://t.iss.one/corpequities/234).
Мало того, что существующие «зелёные стандарты» никак не отражают такую существенную часть производственного цикла, как, например, использование предприятиями возобновляемой энергии или переработанных (вторичных) материалов в упаковке, они часто необоснованно перетягивают внимание и брендов, и покупателей на «безопасность» формулы продукта для здоровья человека в ущерб проблемам безопасности производства этого продукта и утилизации его отходов для планеты.
Скажем, прекрасный натуральный продукт без синтетических добавок — вода из именитого минерального источника или целебная грязь Мертвого моря — сам по себе может нести огромные преимущества для здоровья пользователя и быть достойным всяческих знаков отличия. Однако процесс выкачивания (выгребания) исходного природного сырья в промышленных масштабах, фасовки в нерационально мелкую тару в заведомо не перерабатываемой и не разлагаемой упаковке, а также транспортировки неэкологичным способом за тридевять земель — с приучением этого самого пользователя к тому, что «так удобно, так безопасно или так и должно быть» — будет ли когда-то приниматься в расчёт дотошными эко-сертификаторами? (О принципах этичного отношения к воде, используемой для бутилирования и экспорта из страны происхождения, в этом канале тоже написано немало, как, собственно, и о рациональном формате бутылки, который, снизившись до 330 мл, давно вытеснил со столов переговоров стеклянные стаканы, а из умов жаждущих постоянно увлажнять организм изнутри и снаружи — мысли об ответственном потреблении.)
Скромное пособие по истории и философии науки для аспирантов, найденное мной вчера в библиотеке Высшей школы менеджмента #СПБГУ, поразительно четко суммировало проблему ещё 10 лет назад: «Один ребёнок на Западе потребляет столько, сколько 125 человек на Востоке. И все же большинство жителей развитых стран не захотят отказаться от жизненных благ, несмотря на то, что безудержный рост потребления составляет основную причину деградации природной среды в развивающихся странах.»
Экологическую безнравственность авторы пособия объясняли несколькими простыми психологическими причинами, а именно: эгоизмом, жадностью, невежеством и недальновидностью жителей развитых стран. Очевидно, за минувшие 10 лет болезнь, от которой постепенно пробуждаются западные потребители, широко распространилась на Востоке, — и отнюдь не без содействия большого и малого бизнеса.
(И в мыслях не было никого обидеть, как говорится).
Telegram
Блеск и нищета корпоративных брендов
В развитие (или подкрепление) темы главных трендов года — в частности, тренда №1, связанного с ростом недоверия и подозрительности широкой общественности к заявлениям и действиям частного сектора, — известие о вступившей вчера в силу системе повальной …
Ну, вот, глянула список #Fortune образца 1960 года во главе с #GE и его СЕО — легендой американского корпоративного Олимпа — Джеком Уэлчем, ещё в начале 2000-х казавшимся недосягаемым идеалом бизнес-лидера, и немедленно припомнила, как дней десять тому назад #TheEconomist назвал стиль, прививавшийся Уэлчем верным последователям в #GE и за её пределами, «лидерством с избыточным содержанием тестостерона».
Усердно исповедуемая выпускниками Уэлча не только внутри #GE (о хронических проблемах которой в последние годы я писала в этом канале), но и в других инженерно-технологических гигантах типа #3M, #ABB, #Chrysler, #Boeing и т.п., культура #GE-парней — как правило, маскирует спортивной терминологией базовые бойцовские инстинкты, поощряет стремление побеждать любой ценой и культивирует самый большой страх — оказаться лузером, в целом оправдывая одержимость повышением доходности на коротком горизонте и совершеннейшую апатию к инвестициям на длительную перспективу.
(Судя по этому немудрящему арсеналу, именно с #GE-парня рисовали в свое время характер Филипа Стаки, напарника миллионера Эдварда Льюиса в «Красотке» (1990), да и актёр (Дж.Александер) на Уэлча поразительно смахивал.)
Все бы неплохо — да только эксперты единодушны во мнении — безжалостное «атлетическое» лидерство, в общем, не принесло корпорациям с #GE-парнями во главе ничего особенно выдающегося. Вот и проблемы #Boeing, выпукло нарисовавшиеся в последние годы, также атрибутируют к засилью #GE-выпускников в топ-менеджменте — отодвинули, мол, творчески мыслящих инженеров от управленческих решений и задушили администрированием...
А social cost, сопутствующий железному молоху бесконечной череды слияний и поглощений (в случае с Джеком-потрошителем — местами заглатываний и выплевываний), — то бишь, стоимость всех тех внешних факторов, которые оказывают негативное влияние на окружающий мир в процессе осуществления бизнес-операций и которые экономисты предпочитают выносить далеко за скобки P&L, считать у нас пока не научились...
Усердно исповедуемая выпускниками Уэлча не только внутри #GE (о хронических проблемах которой в последние годы я писала в этом канале), но и в других инженерно-технологических гигантах типа #3M, #ABB, #Chrysler, #Boeing и т.п., культура #GE-парней — как правило, маскирует спортивной терминологией базовые бойцовские инстинкты, поощряет стремление побеждать любой ценой и культивирует самый большой страх — оказаться лузером, в целом оправдывая одержимость повышением доходности на коротком горизонте и совершеннейшую апатию к инвестициям на длительную перспективу.
(Судя по этому немудрящему арсеналу, именно с #GE-парня рисовали в свое время характер Филипа Стаки, напарника миллионера Эдварда Льюиса в «Красотке» (1990), да и актёр (Дж.Александер) на Уэлча поразительно смахивал.)
Все бы неплохо — да только эксперты единодушны во мнении — безжалостное «атлетическое» лидерство, в общем, не принесло корпорациям с #GE-парнями во главе ничего особенно выдающегося. Вот и проблемы #Boeing, выпукло нарисовавшиеся в последние годы, также атрибутируют к засилью #GE-выпускников в топ-менеджменте — отодвинули, мол, творчески мыслящих инженеров от управленческих решений и задушили администрированием...
А social cost, сопутствующий железному молоху бесконечной череды слияний и поглощений (в случае с Джеком-потрошителем — местами заглатываний и выплевываний), — то бишь, стоимость всех тех внешних факторов, которые оказывают негативное влияние на окружающий мир в процессе осуществления бизнес-операций и которые экономисты предпочитают выносить далеко за скобки P&L, считать у нас пока не научились...