Ирина БАХТИНА | Блеск и нищета корпоративных брендов
661 subscribers
152 photos
3 videos
221 links
От Executive Equities к Corporate Equities и обратно. Люди, которые создают сильные бренды, и люди, которые их разрушают.

Содержание канала представляет собой сугубо личную точку зрения автора.

Обратная связь: @CorpEquitiesBot
Download Telegram
Всё чаще проповедники #КСО прибегают к риторике «крестового похода»: вот уже и СЕО #Danone Эммануэля Фабера с чьей-то лёгкой руки именуют «воином Господа» и миссионером, а известный борец с засильем стереотипной наружной рекламы Роберт Монтгомери открыто призывает маркетинговые агентства «стать крестоносцами морали нашего общества».

(Именно он, кстати, очень точно диагностировал этическую проблему и связанную с ней ответственность маркетинговых коммуникаций: «Предстающая нашему взору реклама создаёт образы ложной красоты, настолько изысканной и недостижимой, что вы даже не будете догадываться об истоках той внутренней боли, которую она вам причиняет.»)

Итак, крестоносцы на марше. Монтгомери убеждён: у рекламной индустрии полно экономического могущества — куда больше, чем у некоторых правительств и политических партий, чтобы уже сегодня сделать бренды движущей силой положительных перемен в жизни общества.

«У брендов большой вес в информационном пространстве, так что им [сам Бог велел] быть агентами социального прогресса», — заявил художник на фестивале D&AD на этой неделе и предостерег товарищей по цеху от присущего этому цеху цинизма.

Бальзам на мою больную душу — кому как ни продвинутому креатору шотландского происхождения, перевернувшему представление о том, на что способен «белый стих» на чёрных билбордах, знать, как именно влияет рекламный текст на подсознание человека.

И пусть сегодня рекламодатели не всегда поощряют свои бренды и обслуживающие их агентства раскрывать всю свою по-настоящему заботливую и светлую сущность, Роберт Монтгомери верит в то, что прогрессивная, социально-значимая деятельность бренда способна существенно укрепить его ценность в глазах аудитории, и именно рекламное агентство — то место, где рекламодателя в этом должны убедить.

https://www.robertmontgomery.org/
Сегодня на ежегодной конференции по #КСО в Финансовом университете коллега из #Deloitte поделилась примером «лучшей практики» взаимодействия бизнеса с местным сообществом. Кавычки мои — а коллега, похоже, осталась пребывать в счастливой уверенности, что подобный опыт действительно «вдохновляет».

Разведав богатейшие месторождения нефти на территориях традиционных поселений коренных малочисленных народностей — в данном случае, хантов, — #Сургутнефтегаз решительно взялся за их переселение (точнее, выселение за пределы нефтеносного района). Методы решения вопроса, живописуемые коллегой, восходят к традициям соцреализма.

Когда речь о миллионе-другом тонн нефти на перспективу, такая мелочь, как судьба целого (пусть малого) народа, вероятно, вообще не препятствие. Не препятствие и священные для этого народа заповедные места (такие, как озера Илмор или Нумто, где проводились ритуальные обряды), не препятствие и исторические захоронения предков, которые ханты по своим убеждениям должны трепетно оберегать (неслыханно!). Захоронения в данном случае «выкопали бульдозерами» и решительно перенесли. Ханты ушли вслед за останками предков.

Это я к чему, коллеги. Это я к тому, что пока мы с вами из заседания в заседание пытаемся ограничить ответственность бизнеса перед обществом столовыми своих фабрик и ДМС своих бухгалтеров, а также изменчивым настроением своих акционеров, этот самый бизнес поворачивает вспять реки, переселяет города, меняет назначение земель и (чаще всего необратимо) целые экосистемы.

https://www.znak.com/2013-02-27/hanty_obyavili_voynu_surgutneftegazu_pust_gubernator_ih_dokumentam_ne_verit

https://m.activatica.org/problems/view/id/472/version/505
«Голом в свои собственные PR-ворота» уже назвали неудачный заход глобального карточного гиганта #Mastercard на благотворительность в преддверии #Мундиаля.

Напомню, к началу чемпионата мира по футболу латиноамериканское подразделение компании объявило, что каждый гол, забитый Лионелем Месси (Аргентина) и Неймаром да Силвой (Бразилия), превратится в 10 000 порций еды для нуждающихся в рамках Всемирной продовольственной программы ООН.

Возмущенная реакция не заставила себя ждать: тренеры и болельщики заявили, что тем самым #Mastercard возлагает непомерный груз моральной ответственности за всех голодающих мира на плечи двух, пусть и звёздных, игроков; пиарщики поспешили изойти ядовитой слюной по поводу того, какое отношение #КСО кредитно-финансовых учреждений имеет к проблеме продовольственной безопасности; циники не преминули пройтись по общему девизу #Mastercard «Начни что-то бесценное» и позубоскалить над тем, что одним из главных спонсоров чемпионата выступает основной конкурент #Mastercard#Visa; а широкая общественность и вовсе озаботилась моральной дилеммой, что будет с голодающими в случае, если не дай Бог, у латиноамериканских футболистов не случится голов?

Дилемма, к слову сказать, вечная, и в случае с кампанией бренда бытовой химии #Domestos (Россия, 2015), призывавшей покупателей (не деньгами, всего лишь лайками и репостами!) поддержать ремонт туалетов в детских больницах по всей стране, разворачивалась ровно таким же трезвучием и ключевым вопросом в лоб: а если не поддержим, то что?

Не выдержав натиска внешних критиков, #Mastercard спешно объявила о прекращении своей рекламной кампании, удалила пресс-релиз о её начале со своего сайта и заверила заинтересованные стороны в том, что, безотносительно продуктивности футбольных игроков, пожертвует программе #ООН достаточно средств для того, чтобы до конца 2018 года обеспечить ни много ни мало 1 миллион порций еды.

А я, между тем, задаюсь вопросом: почему попытки больших, всемирно известных брендов привлечь внимание своих пользователей к возможным путям решения назревших глобальных проблем встречают такой ожесточённый отпор как потенциально благодетельствующих, так и потенциально благодетельствуемых?

Не оттого ли, что пользователям предлагаются заведомо готовые варианты и практически никакого выбора? — а отсутствие выбора при подходе к решению моральной проблемы в большинстве случаев воспринимается как манипуляция и игра на чувстве вины?

https://www.espn.com/soccer/fifa-world-cup/story/3517847/mastercard-ends-campaign-to-donate-meals-for-every-lionel-messi-and-neymar-goal-at-world-cup
Борьба за право вести бизнес: с отчётами наперевес

Адриан Кропли, владелец агентства #CropleyCommunication (Австралия), обслуживающего, главным образом, международные горнодобывающие, металлургические и химические компании (#AngloAmerican, #BASF, #BHP, #RioTinto, Бразильская ассоциация предприятий горнодобывающей промышленности (#IBRAM) и т.п.), проанализировал, как его клиенты понимают известную концепцию “social license to operate” (“получение общественного одобрения на ведение операционной деятельности”) и как они этого одобрения добиваются.

“Social license to operate”, то бишь, такое “качество отношений с соседями” (по Й.Томсону и Р.Бутилье), которое обеспечивает бесперебойное и успешное ведение того или иного бизнеса, — конечно, не эквивалент юридически значимого “разрешения на эксплуатацию” (в контексте недропользования, например), хотя и восходит к нему семантически. И тем не менее,
общественное неприятие или осуждение деятельности бизнеса соседями по территории вполне способно юридические основы такого бизнеса — да что там бизнеса, целой отрасли — подорвать.

Адриан позволил мне поделиться здесь основными выводами своего исследования, а они довольно любопытны.

Примерно треть его респондентов — компании, занятые, главным образом, добычей полезных ископаемых в странах с растущей экономикой, — по-прежнему рассматривают “social license to operate” как досадный, но неизбежный кирпичик в основании фундамента благополучия своего бизнеса, и сводят выстраивание отношений с местной общественностью к “транзакционному” минимуму, не особенно вдаваясь в её ожидания и наболевшие проблемы.

Остальные две трети опрошенных (и это, по большей части, металлургический и химический сектора) демонстрируют куда больший аппетит к выстраиванию отношений “на века” — с созданием полноценных программ консультирования и взаимодействия с сообществами, повышения качества их жизни и даже формированием на каждом предприятии фирмы консультативных или наблюдательных советов, состоящих из местных активистов и лидеров общественного мнения.

Три основных фактора, способствующих, по мнению клиентов Кропли, тому, чтобы “social license to operate” действовала практически бессрочно:

Понимание культуры, традиций, языка и истории местных сообществ (и уважение к ним, надо полагать);

Обеспечение открытой коммуникации между всеми заинтересованными сторонами;

Создание условий для транспарентности компании.

Однако на практике компании пока не слишком высоко оценивают свои успехи в деле открытого обмена мнениями и информацией с людьми “за периметром” (хотя в описательной части исследования 70% из опрошенных охарактеризовали свой бизнес как “ориентированный скорее на людей, чем на прибыль”). Куда убедительнее в погоне за получением, продлением или возвратом “общественного одобрения” их усилия, рекламирующие соответствие основной деятельности критериям устойчивого развития и вообще любых благих инициатив, выходящих за пределы установленного законом минимума.

И вот тут, пожалуй, прощупывается вскрытая исследованием проблема: каких только научно обоснованных причин не изыщет большой сосредоточенный на своём внутреннем мире бизнес (#ББ), чтобы минимизировать зачастую болезненное общение с теми, кто его окружает, и на чью жизнь он оказывает самое непосредственное влияние. Не стали ли многостраничные отчёты об устойчивом развитии и #КСО устойчивой альтернативой прямому диалогу?
Когда устойчивость — это, скорее, уступчивость, нежели наоборот

В сегодняшней пленарной сессии ежегодного #КСОФорума #РБК, которую мне предстояло модерировать, тяготили больше всего предсказуемость и отсутствие интриги.

Действительно, задача не из лёгких — добавить специй, да так, чтобы сильно «освежить», но не испортить вполне себе традиционное ежегодное блюдо по известному поводу (теме) с известными ингредиентами и жёстко регламентированным способом подачи.

Антагонистов или хотя бы убеждённых оппонентов среди спикеров по теме #КСО на подобных площадках уже почти не находится, — спорить не о чем, да и незачем: большой, передовой и часто градообразующий бизнес со вздохом извиняется за своё не всегда гармоничное существование и упрямо несет свою ношу (неверный факел первопроходца и первооткрывателя), некоммерческий сектор беспрестанно эту траекторию корректирует, оттягивая внимание от того, что у большого бизнеса внутри, на то, что его окружает, регулятор в роли не слишком заинтересованного наблюдателя процессу не то чтобы не препятствует, но и не слишком способствует, периодически разнообразя ассортимент кнутов и исключая даже след каких-либо пряников, а академическое сообщество вещует грядущий апокалипсис и тщету усилий всех сторон. По этой части диспозиции консенсус достигнут, двигаемся дальше.

Однако приятным итогом дискуссии стала формулировка нескольких более или менее свежих взглядов на вполне себе вдоль и поперёк исхоженную тему. А именно:

Устойчивость (в смысле sustainability, которая в английском в больше степени про способность «выстоять») в русском часто неверно воспринимается как синоним заветной, но навеки утраченной «стабильности», а должна бы трактоваться скорее как «адаптивность», «способность меняться вместе с меняющимися обстоятельствами (потребностями, ожиданиями, средой)».

Ключ к правильному решению проблемы устойчивого развития — на поверхности, а именно в самом его классическом определении. Коль скоро «устойчивое развитие» (гармоничное развитие, сбалансированное развитие) есть процесс экономических и социальных изменений, при котором эксплуатация природных ресурсов, направление инвестиций, ориентация научно-технического развития, развитие личности и институциональные изменения согласованы друг с другом и укрепляют нынешний и будущий потенциал для удовлетворения человеческих потребностей и устремлений, не стоит ли начать с коррекции этих самых потребностей и устремлений? (К слову, коррекцию аппетитов и осознанный, ответственный подход к потреблению мы уже наблюдаем, но пока фрагментарно и отнюдь не у миллениалов, на которых в этом смысле надежды возлагались немалые).

Не должен ли СЕО компании выполнять роль Chief Sustainability Officer (главного должностного лица по устойчивому развитию бизнеса) — в той мере, в какой он отвечает за долгосрочную стратегию развития бизнеса и правильную балансировку долгосрочных и краткосрочных интересов при планировании инвестиций, капитальных затрат, распределении ресурсов между основными и вспомогательными функциями бизнеса? Этот вопрос остался открытым для дальнейших дискуссий.

И, наконец, не может не радовать общая готовность характеризовать «устойчивое развитие» как процесс «гуманизации» (человеко-центричности) бизнеса, отказа от нездоровых и непродуктивных стереотипов, наращивания инклюзии и уважения к разнообразию бэкграундов и подходов, упрощения, смягчения, размывания некогда незыблемых границ. (Последний бастион — непреложные правила публичной финансовой отчётности, способной скорректировать наше возвышенное представление о том или ином высокоэтичном и экологичном бизнесе двумя рядами холодных приземлённых цифр).
Тему корпоративного волонтёрства препарировали на минувшей неделе с молодёжным активом #РЖД — примерно восемью десятками управленцев (при текущей численности желдорперсонала это один на 10 000), организующих своих неравнодушных коллег на участие в социально значимых проектах по всей стране.

Выводы, к которым пришла по следам нашей довольно острой дискуссии (не всегда применимые к подходам #РЖД, но исключение лишь подтверждает правило):

Корпорации по-прежнему предпочитают самостоятельно определять приоритеты для своей социально ориентированной деятельности и рассматривают корпоративное волонтерство как инструмент масштабирования / тиражирования готовых решений.

Волонтерам при таком подходе достаётся роль «рук и ног» с приятным бонусом в виде selfie, будь то фасовка и доставка продовольственной помощи нуждающимся, посещение домов престарелых или детских домов, посадка саженцев или уборка территорий. Не говоря уже о донорстве крови, которое традиционно рассматривает добровольцев исключительно как физический ресурс — и в этом смысле отдаёт предпочтение тем, у кого такого ресурса (здоровья и жизненных сил) больше.

Корпораций, готовых поддерживать волонтёрство в формате pro bono — поощряя сотрудников, в служебное время безвозмездно оказывающих
экспертные услуги нуждающимся (будь то профессиональный аудит благотворительного фонда, обучение сотрудников НКО продвижению и фандрайзингу в соцсетях либо техническое обслуживание и перепрошивка IT-оборудования в ), на порядок меньше — то ли спрос на подобные услуги у потенциальных благополучателей невелик, то ли корпоративные пиарщики не усматривают в подобных проектах столь необходимой им зрелищности.

Ну, а коль скоро добровольцев в корпоративных социальных проектах редко приглашают делиться собственным экспертным мнением и профессиональным опытом, им чаще всего приходится иметь дело с готовыми решениями, предложенными партнерской стороной и согласованными руководством компании.

Это отнюдь не означает, что наполняющие корпоративные акции своей энергией и томимые жаждой «причинить добро» волонтёры не замечают таких «пустяков», как фальшь или раздутые райдеры приглашённых селебрити, нерациональная логистика или игнорирование события представителями высшего руководства.

Способны они не только оценить общую неэффективность проекта, но и, руководствуясь элементарным здравым смыслом и знанием локальной специфики, предложить альтернативные подходы к решению поставленной задачи.

Не вовлекая сотрудников в обсуждение проектов #КСО на этапе их разработки, компания теряет возможность взглянуть на планируемые программы их глазами, критически осмыслить сферу приложения общих усилий и позволить добровольцам взять ответственность не только за достижение цели, но и за выбор методов этого достижения.

Что же касается собственных идей волонтёров в сфере повышения качества среды, пока примеры того, как корпорации отбирают их, помогают «докрутить» экспертно и начинают поддерживать организационно и финансово, действительно редки.

Не берусь пропагандировать именно такой подход, однако, если мы соглашаемся, что одна из задач корпоративного волонтёрства — укрепление доверия к организации, в том числе внутри трудового коллектива, — пожалуй, есть смысл предусмотреть возможность для активистов предлагать и обосновывать собственные подходы к решению задач, определённых компанией как основные направления её социальной миссии.
Задаваться вопросом, зачем бизнесу #КСО — примерно столь же уместно, сколь спрашивать, зачем в городах и весях за пределами Московской кольцевой поддерживать культуру, искусство, охрану здоровья, возможности для творческого самовыражения населения. (Правильно, раз уж горизонт положительного эффекта тут пролегает не по границе завтрашнего дня — значит, можно не поддерживать. Можно просто сразу денег копить на профилактику наркомании, борьбу с алкоголизмом, строительство детских домов, укрепление системы исполнения наказаний и прочие, отложенные, но НЕИЗБЕЖНЫЕ последствия. Заодно и на консервацию этих самых весей и городов.)

Главным итогом искромётной дискуссии на очередном заседании комитета #АМР по #КСО, вдохновлённом идеями коллег из #Металлоинвеста, считаю вот этот, гуманистический угол зрения на социальную ответственность и устойчивое развитие бизнеса.

Слишком долго в бизнесе — большом, во всяком случае, — не было места ничему человеческому. Слишком методично неутомимые консультанты выхолащивали из бизнес-процессов всё нерациональное, не поддающееся линейной логике, всё личное, «домашнее», скрупулезно превращая людей в функции. Слишком явно во всех англосаксонских исходниках бизнес- и маркетинговые стратегии формулировались в терминах военных доктрин.

Может быть, так проще было отстраивать корпоративный мир в последние пять-шесть десятилетий — по-милтон-фридмановски безжалостно отметая из стратегических дискуссий уровня советов директоров любые намёки на человеколюбие, заботу о ближнем (не дай Бог, о дальнем) и ответственность за пределами уголовной.

Однако, слава Всевышнему, времена меняются, и вполне оправданная в годы лихие, голодные (послевоенные или постперестроечные) гипертрофированная суровость и армейская выправка металлургов, инвестбанкиров и кондитеров в дни, когда предложение настолько превышает спрос, что даже уран добывается на планете с излишком, впрок, уже неуместна. Вдохновить миллениалов «давать, давать» чьей-то амбицией «порвать весь рынок» и «стать номер один, самой большой, самой прибыльной компанией» у суровых, негуманных лидеров (даже если они весьма «атлетические» и «визионеры») получается всё хуже.

И тут на помощь приходит «очеловечивание», гуманизация бизнеса, «превращение функции обратно в человека» (спасибо колумнисту #Forbes Евгении Овсапян за яркий образ, а Наталии Поппель из #Северсталь за наводку), путь у которых по-библейски один, и он довольно узкий — из глухих засекреченных бункеров навстречу максимальной открытости, от стратегии «око за око» к объединению и сотрудничеству, от привычки описывать рост «двузначными цифрами» и сотнями процентных пунктов к умению нащупывать «социальную релевантность» бизнеса и брендов.

«Если не мы, то кто же, блин?» — краснея и конфузясь, задается вопросом на камеру рабочий #Норникеля после того, как вместе с другими волонтёрами металлургического гиганта в свой личный выходной очистил от городского мусора великолепный кедровый бор. Не то чтобы он не ведал волшебной силы общественно-полезных работ, совершаемых не по принуждению, а по зову сердца. Скорее, не ожидал такого мощного духоподъёмного эффекта от осознания того, что металлургический гигант способен быть чуть более “people vs profit”, чуть ощутимее “human friendly”.
Ирина БАХТИНА | Блеск и нищета корпоративных брендов
Наконец, стали вырисовываться контуры «российского зелёного бренда», который, по замыслу руководства страны, должен покорить экспортные рынки сбыта. Речь-таки о продукции, сложно поддающейся любому брендированию, кроме географического, — о сельхозсырье, причём…
Вообще, именно о заезженности и захламленности «зелёной» территории брендами, не всегда имеющими моральное право на экологическое позиционирование, поговорим в четверг, 23 мая, на выездном заседании комитета Ассоциации менеджеров по #КСО в программе юбилейной конференции #КСО Финансового университета.
«Компании делают что-то хорошее только там, где они делают что-то плохое», — отреагировала на днях на мою возвышенную речь об экологичности нашего производства собеседница, представляющая отдел закупок большого авиаперевозчика. — «Это такая «отмывка совести», по большому счёту».

Распространённое и, увы, подкреплённое практикой взаимодействия производственных предприятий с местными сообществами мнение. А ещё — очень удобное, позволяющее заведомо обесценивать все, что корпорации делают сверх требований законодательства или отраслевых стандартов — например, экологических.

За маркировку по экостандартам «первого уровня», охватывающим весь жизненный цикл продукта, как инструмент повышения доверия ратовали сегодня на комитете по #КСО Ассоциации менеджеров коллеги из #Opticom, крупнейшего производителя расходных офисных материалов.

О скепсисе ведущих мировых экспертов относительно способности систем маркировки и прослеживаемости как-то восстанавливать разрушенную веру потребителей в бренды писала здесь уже не раз (например, https://t.iss.one/corpequities/234).

Мало того, что существующие «зелёные стандарты» никак не отражают такую существенную часть производственного цикла, как, например, использование предприятиями возобновляемой энергии или переработанных (вторичных) материалов в упаковке, они часто необоснованно перетягивают внимание и брендов, и покупателей на «безопасность» формулы продукта для здоровья человека в ущерб проблемам безопасности производства этого продукта и утилизации его отходов для планеты.

Скажем, прекрасный натуральный продукт без синтетических добавок — вода из именитого минерального источника или целебная грязь Мертвого моря — сам по себе может нести огромные преимущества для здоровья пользователя и быть достойным всяческих знаков отличия. Однако процесс выкачивания (выгребания) исходного природного сырья в промышленных масштабах, фасовки в нерационально мелкую тару в заведомо не перерабатываемой и не разлагаемой упаковке, а также транспортировки неэкологичным способом за тридевять земель — с приучением этого самого пользователя к тому, что «так удобно, так безопасно или так и должно быть» — будет ли когда-то приниматься в расчёт дотошными эко-сертификаторами? (О принципах этичного отношения к воде, используемой для бутилирования и экспорта из страны происхождения, в этом канале тоже написано немало, как, собственно, и о рациональном формате бутылки, который, снизившись до 330 мл, давно вытеснил со столов переговоров стеклянные стаканы, а из умов жаждущих постоянно увлажнять организм изнутри и снаружи — мысли об ответственном потреблении.)

Скромное пособие по истории и философии науки для аспирантов, найденное мной вчера в библиотеке Высшей школы менеджмента #СПБГУ, поразительно четко суммировало проблему ещё 10 лет назад: «Один ребёнок на Западе потребляет столько, сколько 125 человек на Востоке. И все же большинство жителей развитых стран не захотят отказаться от жизненных благ, несмотря на то, что безудержный рост потребления составляет основную причину деградации природной среды в развивающихся странах.»

Экологическую безнравственность авторы пособия объясняли несколькими простыми психологическими причинами, а именно: эгоизмом, жадностью, невежеством и недальновидностью жителей развитых стран. Очевидно, за минувшие 10 лет болезнь, от которой постепенно пробуждаются западные потребители, широко распространилась на Востоке, — и отнюдь не без содействия большого и малого бизнеса.

(И в мыслях не было никого обидеть, как говорится).
Меж тем, нешуточные дебаты развернулись между ведущими мировыми экономическими школами после элегантного вброса нобелевского лауреата Пола Кругмана о том, что за каких-нибудь полвека (с 1965 по 2018) реальный, а не декларируемый разрыв в оплате труда между СЕО среднестатистической корпорации из числа #Fortune500 (Господь с вами, они же там давно ушли в учебники истории бизнеса) и самым низкооплачиваемым этой корпорации работником вырос с 20 до почти 300 раз.

Не самый большой разрыв, надо сказать (хотя в свете повсеместно накаляющегося недовольства накопившейся социальной беспросветностью весьма удручающий). В начале 2000-х (как раз в канун большого финансового кризиса) разница в оплате первого и «последнего» лиц компании достигала и почти 400 раз. А если выйти за рамки быстро исчезающих видов из красной книги #Fortune, то в обычных, ничем не примечательных компаниях разрыв в 1 000 (буквально 978) раз вполне себе обычное дело, подсказал нам вашингтонский #ИнститутЭкономическойПолитики. (В примечательной же во всех отношениях и безусловно креативной #Disney так и вовсе, говорят, в вознаграждениях — целая пропасть в 1 400 раз).

Вопрос, который волнует в этой связи экономистов, вполне себе научен: действительно ли обычный (смертный) СЕО в сотни раз продуктивнее обычного (смертного) разнорабочего? Или вопрос не в продуктивности, а в полномочиях, то бишь, в ответственности? (В этом месте, конечно, даже у неэкономистов раздаётся нервный смешок — о несоответствии щедрых годовых бонусов наемных руководителей более чем скромным результатам бизнеса не писал в последние годы только ленивый — и в этом канале «акционерная весна» компаний с пропиской на #LSE 2018 года освещалась довольно подробно).

За ответственностью вспомнили про «масштаб», ведь масштабы сегодняшних глобальных — и особенно экспоненциально растущих корпораций не сравнимы с размерами даже самых передовых компаний из 1960-х. И тут дискуссию немедленно оживила профессура #ЛондонскойШколыБизнеса, въедливо интересуясь, так ли мы уверены, что своим «разрастанием» мировые гиганты обязаны реальной эффективности, а не откровенно слабому антимонопольному регулированию на местах... Тему масштабности тут же нервно свернули.

Иные горячие головы в обсуждениях дошли до того, что вообще усомнились в принципиальной необходимости верховного главнокомандующего и его команды сегодняшнему бизнесу — мол, в век цифровых технологий, когда необходимая для принятия решений информация свободно циркулирует и широко доступна, удел генерального директора и его правления — составлять своды правил (чуть не сказала, внутреннего распорядка) и следить за их соблюдением...

В любом случае, советникам по #КСО и #устойчивомуразвитию рекомендуется обратить внимание на то, что сокращение социального разрыва внутри организаций признано международным экономическим корпусом мерой весьма желательной и совершенно точно содействующей достижению #ЦУР10 «Снижение неравенства», которой, как мы видели из последнего Доклада о социальных инвестициях, обнародованного #АссоциациейМенеджеровРоссии в декабре 2019 года, российский бизнес как-то не придал должного значения, очевидно, будучи ангажирован тушением пожаров (в прямом и переносном смысле) и прочими остро стоящими экологическими и социальными задачами.
#ЦитатаНедели
#стейкхолдеры

Жан ЗАГИДУЛЛИН, Агентство корпоративного развития #ДаСтратегия:

”Если раньше корпоративная социальная ответственность (#КСО) носила, главным образом, компенсационный характер (“наследили — убрали за собой”), то сейчас она всё больше интегрируется в процессы управления бизнесом, принятия стратегических решений на основе данных.”
#ЦитатаНедели
#стейкхолдеры

Юрий БЛАГОВ, Центр #КСО Высшей школы менеджмента #СПбГУ:

”Коль скоро в классической бизнес-модели #фидуциарная ответственность менеджеров ограничивается только ответственностью перед собственниками, есть смысл в контексте мультистейкхолдерной бизнес-модели говорить о мультифидуциарной ответственности менеджеров — ответственности за свои решения и действия не только перед собственниками (акционерами), но и перед сотрудниками, клиентами, поставщиками, местными сообществами, природоохранными активистами.”