В политэкономии доколониальной Западной Африки ислам играл довольно интересную роль. В бассейне озера Чад в I-II тыс. н.э. складывались хищнические рабовладельческие "империи". В первую очередь это государства Канури-Борно, Багирми и Вандала на северо-востоке современной Нигерии, а также многочисленные государства хауса к западу от Борно. Эти централизованные и в то же время подвижные и небольшие государства были лишь островками в море "дикой" первобытной периферии.

С 11 в. их правители, а вслед за ними и правящие верхушки постепенно обращались в ислам. Принятие ислама включало их в широкие международные связи и транссахарскую торговлю. Из Средиземноморья и Ближнего Востока к ним притекали статусные товары, без которых их военно-политическое и идеологическое господство было бы невозможным - лошади, оружие, доспехи, страусиные перья и драгоценности.

С другой стороны, важнейшей статьей экспорта, гарантировавшей выживание этих эмиратов, были рабы. Рабами становились язычники, которых захватывали в плен в ходе периодических рейдов на "дикую периферию". Поэтому удаленные общины - постоянные жертвы рейдов рабовладельцев - стали формально обращаться в ислам, дабы избежать незавидной участи: ислам не допускал обращения в рабство единоверцев. Кроме того, население не сидело сложа руки и спасалось от конных набегов в малодоступных горах и болотах.

Таким образом, благочестивая обязанность местных эмиров обращать в веру подданных и соседей противоречила их экономическим целям: элита видела в простых общинниках, проживающих вдали от политических центров, лишь живой товар и "подножный корм" для своих коней (как пелось в одном придворном панегирике из Борно).

Поэтому с определенного момента идеологический дискурс стал вращался вокруг одной и той же проблемы: кого же считать "истинным" мусульманином? В сущности же решался вопрос, кого можно и кого нельзя обращать и продавать в рабство. Реформистские джихадистские движения, выступавшие за очищение ислама и свержение прогнивших эмиров-вероотступников, зачинались диссидентствующими беглецами и проповедниками, но в случае успеха завершались крупнейшими рабовладельческими державами. Таковой стал халифат Сокото - огромная по местным меркам теократическая империя, созданная кочевниками-фульбе во главе с Османом дан Фодио в начале 19 века.

Для антуража - всадник на службе правителей Борно. Немецкая литография 1-й половины 19 в.

У классовой борьбы есть мрачный брат-близнец, зловещее альтер-эго, именуемое рессентиментом. Именно это апокалиптическое и разрушительное чувство повело за собой в 2009 г. безработную и отчаявшуюся сельскую молодежь северо-востока Нигерии, вливавшуюся в ряды "Боко харам".

Бассейн озера Чад на протяжении столетий был подвижным и опасным фронтиром, который грубо разрезают границы Нигерии, Нигера, Камеруна и Чада. Это густо населенный регион - по разным данным, его населяют свыше 37 млн человек.

Эти неприветливые места населяют общины рыбаков, земледельцев и пастухов. В горах Мандара испокон веков живут "монтаньяры", никогда не привечавшие местные феодальные государства, чья конница регулярно топтала их поля и уводила в рабство жен и детей. Их мифы сохранили мрачные истории о "ндодай" - свирепых всадниках-каннибалах. Низины же издавна бороздили на своих каноэ пираты из народности йедина - рыбаки, обитающие на многочисленных островах озера Чад.

Озеро было убежищем для диссидентов, революционеров и беглых преступников. Брошенные государством на произвол судьбы и предоставленные самим себе, жители этих мест выживают благодаря бандитизму и контрабанде, часто пользуясь покровительством местных бизнесменов и политиков.

Из Нигерии в Камерун по непролазным ухабистым дорогам возят "зуа-зуа" - контрабандный бензин. Выгодное дело, с учетом дешевизны топлива в Нигерии и его дороговизны в Камеруне. Работы здесь нет, земли все меньше, и возможностей вырваться из кретинизма сельской жизни у молодежи почти нет. Молодые люди часто подрабатывают водителями более-менее нелегальных сельских мототакси (в Нигерии их зовут "ачаба", а в Камеруне - "кландос"), разъезжая по деревням на старых и дешевых китайских мотоциклах. Их карьерный потолок - стать контрабандистами, развозящими "зуа-зуа" по опасному и непролазному пограничью. Часто они накачиваются местными опиатами и амфетаминами, чтобы, соответственно, расслабляться или оставаться бдительными в пути.

Другая карьерная альтернатива - стать "разрезателями дороги" (coupeurs de route) - дорожными бандитами, периодически устраивающими блокпосты и засады на трассах. Среди таких шаек немало бывших чадских солдат - отставников и дезертиров, не пожелавших расстаться с оружием и своим ремеслом. Часто с ними заодно орудуют и местные полицейские и военные, месяцами не получающие жалование. Бандитов боятся, но, в целом, бандитизм не считается чем-то совсем уж плохим, потому что помогает выживать многим нищим молодым людям и их семьям. На государство же здесь не надеется почти никто.

Взрывной экономический рост Нигерии здесь не заметили. "Цивилизация" пришла сюда с мобильными телефонами, автоматами Калашникова и телевизорами, откуда лощеные политиканы с гарвардскими корочками со знанием дела рассуждают о небывалом росте ВВП, а "селебрити" выставляют напоказ невиданную роскошь. Неудивительно, что здесь так ненавидят "западное образование" - как и мерседесы, это вещь статусная, доступная лишь детям богатых, влиятельных и, как правило, коррумпированных политиков с далекого нефтеносного нигерийского юга.

С конца 1990-х гг. Коран был языком, на котором формулировались требования и претензии к власти, забывшей о своих гражданах, и политическая жизнь здесь бурлила в разнообразных исламистских сектах, где харизматичные проповедники обличали коррупцию и вопиющее неравенство. Хватило лишь искры, чтобы пламя охватило в 2013-2014 гг. весь северо-восток Нигерии.

Не удержался и сварганил в пейнте подборочку бурных эмоций Абубакара Шекау - любимого видеоблогера некоторых кругов Нигерии.

Генерал Жан Бедель Бокасса, президент и глава правительства Центральноафриканской Республики, на отдыхе в Крыму.

Кстати, в ЦАР после начала гражданской войны в 2012 г. растет ностальгия по временам Бокассы. Ничего удивительного в этом нет. Старшее поколение с теплотой вспоминает годы стабильности и спокойствия и заражает ностальгией уставшую от войны молодежь. Это было время "великих строек" и столичного шика живописного Банги-la-Coquette. Старики вспоминают неожиданные встречи с Бокассой, одаривавшим деньгами случайных прохожих. Словом, это была эпоха, когда быть центральноафриканцем еще не было так стыдно.