Наступила Страстная Седмица – время наибольшего напряжения духовных сил, максимального сопереживания Евангельским событиям, духовной сопричастности Страстям Господним. Это время, когда крестный подвиг Спасителя становится близок нам не только его величием, но и буквальной болью, сопереживанием страданиям Спасителя. Каждый день недели – это восхождение Его на крест и наше восхождение вместе с ним, это переживание тех великих дней, это наше соучастие в Тайной Вечере, наше сострадание Ему, Распятому на кресте, наше оплакивание Его вместе с теми, кто был тогда рядом и наше предчувствие великой Пасхальной радости. Страстная Седмица – это время самого строгого поста. До 1917 г. в эту седмицу не работали кинематографы и не шли развлекательные пьесы.
В Великий понедельник Церковь вспоминает ветхозаветного патриарха Иосифа Прекрасного, из зависти проданного братьями в Египет. Так все готовятся к осознанию грядущих страданий Христа. В этот же понедельник начинается мироварение (миро варят раз в году на Страстной седмице).
В Великий Вторник Церковь вспоминает притчу Христа о десяти девах и о талантах, призывая всех православных «веровать и молиться», готовиться встретить Христа воскресшего. В Великую среду вспоминается грешница, омывшая слезами и помазавшая миром ноги Христа. В этот же день Иуда Искариот решил предать Христа. В четверг Страстной седмицы вспоминается Тайная вечеря, на которой Господь установил таинство Святого Причащения (Евхаристии). Поэтому в Великий Четверге все причащаются Святых Христовых Таин. В народе Великий четверг еще называется «чистым четвергом». В этот день в домах шла генеральная уборка.
В Великую пятницу (пяток) вспоминаются осуждение на смерть, Крестные страдания и смерть Спасителя. Поэтому в четверг вечером читаются 12 Евангелий Святых Страстей – 12 отрывков Нового Завета, где рассказывается о предательстве Иуды, суде над Христом и Распятии Его. Утром в Великую Пятницу служатся Царские часы. Это день очень строгого поста. В конце вечерни Великой пятницы выносится Плащаница Христова, читается канон и все прикладываются к Плащанице.
Великая суббота это самый тяжелый для верующего человека день – Спаситель находится во гробе, день, когда Спасителя с нами нет. «Се оставляется вам дом ваш пуст». В этот день вспоминается погребение Иисуса Христа, пребывание Его тела во гробе, сошествие Его душою во ад. Целый день в храмах и вокруг них совершается освящение куличей и Пасох. Вечером, за два-три часа до полуночи тысячи людей приходят в храмы и ждут, когда раздастся первый удар колокола – предвестник великого праздника Воскресения Спасителя, Пасхи…
В Великий понедельник Церковь вспоминает ветхозаветного патриарха Иосифа Прекрасного, из зависти проданного братьями в Египет. Так все готовятся к осознанию грядущих страданий Христа. В этот же понедельник начинается мироварение (миро варят раз в году на Страстной седмице).
В Великий Вторник Церковь вспоминает притчу Христа о десяти девах и о талантах, призывая всех православных «веровать и молиться», готовиться встретить Христа воскресшего. В Великую среду вспоминается грешница, омывшая слезами и помазавшая миром ноги Христа. В этот же день Иуда Искариот решил предать Христа. В четверг Страстной седмицы вспоминается Тайная вечеря, на которой Господь установил таинство Святого Причащения (Евхаристии). Поэтому в Великий Четверге все причащаются Святых Христовых Таин. В народе Великий четверг еще называется «чистым четвергом». В этот день в домах шла генеральная уборка.
В Великую пятницу (пяток) вспоминаются осуждение на смерть, Крестные страдания и смерть Спасителя. Поэтому в четверг вечером читаются 12 Евангелий Святых Страстей – 12 отрывков Нового Завета, где рассказывается о предательстве Иуды, суде над Христом и Распятии Его. Утром в Великую Пятницу служатся Царские часы. Это день очень строгого поста. В конце вечерни Великой пятницы выносится Плащаница Христова, читается канон и все прикладываются к Плащанице.
Великая суббота это самый тяжелый для верующего человека день – Спаситель находится во гробе, день, когда Спасителя с нами нет. «Се оставляется вам дом ваш пуст». В этот день вспоминается погребение Иисуса Христа, пребывание Его тела во гробе, сошествие Его душою во ад. Целый день в храмах и вокруг них совершается освящение куличей и Пасох. Вечером, за два-три часа до полуночи тысячи людей приходят в храмы и ждут, когда раздастся первый удар колокола – предвестник великого праздника Воскресения Спасителя, Пасхи…
35 лет Чернобыльской трагедии. Немного о героях Чернобыля. О Легасове. Свидетельство очевидца.
«В конце лета 1986 года, встретив меня на лестнице в институте, академик Легасов позвал в свой кабинет. Перевернув лежащую на столе бумагу, он предупредил: то, что я сейчас увижу, не предназначается ни для чьих глаз и ушей... Передо мной лежал будущий сценарий посвященной Чернобылю специальной сессии МАГАТЭ в Вене, который заранее расписали какие-то наши «друзья». Они предполагали, что в своем докладе о чернобыльской аварии Советский Союз не скажет ничего конкретного. Поскольку эти реакторы относятся к реакторам военного типа, все будет засекречено и доклад продлится всего полчаса. Дальше расписывались выступления — содержание каждого передавалось одной-двумя фразами.
В конце был проект постановления МАГАТЭ: закрыть в Советском Союзе все атомные реакторы большой мощности, выплатить огромную репарацию пострадавшим от радиоактивности странам, обеспечить присутствие иностранных наблюдателей на каждом атомном реакторе Союза. Я посмотрел на Легасова. Тот кивнул: «Да. И это нам надо будет переломить».
И как он начал ломать! Привлек к написанию доклада виднейших специалистов. В нем не скрывалось ничего... В результате министерское начальство написало на докладе резолюцию о том, что его нужно уничтожить, а авторов привлечь к уголовной ответственности. Тогда Легасов поехал отстаивать свою точку зрения к Рыжкову. Тот разрешил выступить с докладом...
Легасов добился того, что ученых, разрабатывавших РБМК (абсолютно невыездных!), командировали с ним в Вену. И в августе 1986 года он выступил с докладом, продолжавшимся почти пять часов. Когда у присутствующих возникали вопросы, с мест поднимались ученые, которых Легасов привез в Вену. Они говорили так веско и убедительно, что эксперты МАГАТЭ записывали за ними каждое слово. В результате ни один пункт из того «сценария» не вошел в резолюцию. Вечером, когда Валерий Алексеевич прилетел из Вены, я с нетерпением ждал его в вестибюле института, боясь пропустить. Влетает Легасов и на ходу кричит мне: «Победа!» Зная, что он поедет в Политбюро, я решаю его дождаться.
Наконец Легасов возвращается, и я понимаю, что он совершенно раздавлен. Поднимает на меня глаза и говорит: «Они ничего не понимают и даже не поняли, что нам удалось сделать. Я ухожу в отпуск». Он ушел в отпуск и вскоре тяжело заболел, сказались огромные полученные дозы.
Известно, что Легасова не любил Горбачев. Осенью 1987 года был составлен список чернобыльцев, представленных к званию Героя, и Александров на собрании института уже поздравил его с наградой. А позже выяснилось, что Легасова вычеркнули из списка по указанию Горбачева. И это при том, что все те, кто работал с ним в Чернобыле, считали, что ему надо дать даже не Героя Социалистического Tруда, а Героя Советского Союза — настолько часто он собой рисковал… Возможно, сыграло роль то, что Легасов, а не Горбачев, по результатам опросов был назван человеком года в 1986-м. Это тоже не добавило ему любви начальства».
Вот так.
«В конце лета 1986 года, встретив меня на лестнице в институте, академик Легасов позвал в свой кабинет. Перевернув лежащую на столе бумагу, он предупредил: то, что я сейчас увижу, не предназначается ни для чьих глаз и ушей... Передо мной лежал будущий сценарий посвященной Чернобылю специальной сессии МАГАТЭ в Вене, который заранее расписали какие-то наши «друзья». Они предполагали, что в своем докладе о чернобыльской аварии Советский Союз не скажет ничего конкретного. Поскольку эти реакторы относятся к реакторам военного типа, все будет засекречено и доклад продлится всего полчаса. Дальше расписывались выступления — содержание каждого передавалось одной-двумя фразами.
В конце был проект постановления МАГАТЭ: закрыть в Советском Союзе все атомные реакторы большой мощности, выплатить огромную репарацию пострадавшим от радиоактивности странам, обеспечить присутствие иностранных наблюдателей на каждом атомном реакторе Союза. Я посмотрел на Легасова. Тот кивнул: «Да. И это нам надо будет переломить».
И как он начал ломать! Привлек к написанию доклада виднейших специалистов. В нем не скрывалось ничего... В результате министерское начальство написало на докладе резолюцию о том, что его нужно уничтожить, а авторов привлечь к уголовной ответственности. Тогда Легасов поехал отстаивать свою точку зрения к Рыжкову. Тот разрешил выступить с докладом...
Легасов добился того, что ученых, разрабатывавших РБМК (абсолютно невыездных!), командировали с ним в Вену. И в августе 1986 года он выступил с докладом, продолжавшимся почти пять часов. Когда у присутствующих возникали вопросы, с мест поднимались ученые, которых Легасов привез в Вену. Они говорили так веско и убедительно, что эксперты МАГАТЭ записывали за ними каждое слово. В результате ни один пункт из того «сценария» не вошел в резолюцию. Вечером, когда Валерий Алексеевич прилетел из Вены, я с нетерпением ждал его в вестибюле института, боясь пропустить. Влетает Легасов и на ходу кричит мне: «Победа!» Зная, что он поедет в Политбюро, я решаю его дождаться.
Наконец Легасов возвращается, и я понимаю, что он совершенно раздавлен. Поднимает на меня глаза и говорит: «Они ничего не понимают и даже не поняли, что нам удалось сделать. Я ухожу в отпуск». Он ушел в отпуск и вскоре тяжело заболел, сказались огромные полученные дозы.
Известно, что Легасова не любил Горбачев. Осенью 1987 года был составлен список чернобыльцев, представленных к званию Героя, и Александров на собрании института уже поздравил его с наградой. А позже выяснилось, что Легасова вычеркнули из списка по указанию Горбачева. И это при том, что все те, кто работал с ним в Чернобыле, считали, что ему надо дать даже не Героя Социалистического Tруда, а Героя Советского Союза — настолько часто он собой рисковал… Возможно, сыграло роль то, что Легасов, а не Горбачев, по результатам опросов был назван человеком года в 1986-м. Это тоже не добавило ему любви начальства».
Вот так.
И вновь о Чернобыле.
Существуют книги, через которые удивительно видна эпоха, событие, их полутона и настроения. Тысячи книг передают и события и эпохи, но между читателем и автором все равно чувствуется расстояние, из-за которого не слышна интонация, не различимы оттенки голоса и черты лица.
А в этих немногих книгах все иначе. Это книги, через которые вам исповедуется сбывшееся, случившееся. Которые остаются где-то в глубине бытия навсегда. Это книги, после которых хочется сесть на диван и долго думать, как жить дальше.
В каждой «области» таких книг очень мало. Так это и должно быть. «Окаянные дни» И.Бунина, «Блокада» (глава из воспоминаний) Д.Лихачева. «Бабий Яр» А.Кузнецова. «Мысли и сердце» Н.Амосова. С этих книг нельзя начинать. Так как потом может очень долго не захотеться читать что-то еще про блокаду, революцию, медицину. Или не захочется вообще.
Они могут оказаться первыми и последними. Они страшней, пронзительней любого вымысла, потому что то, что там - жизнь. Правда. Столько правды и такой правды, что приходится читать частями. Откладывать, осмысливать и вновь возвращаться. По прочтении порой кажется, что так писать нельзя. Об этом нельзя. Но и без этих книг нельзя. Они должны быть, пусть даже и непрочитанные. Чтобы знать на всякий случай – они есть.
Книга «Чернобыльская тетрадь» Г.Медведева из числа тех, что упомянуты выше. Тем, кто хотел бы представить, что там было, нужно читать только ее, так как она не уступает лучшим образцам отечественной военной прозы. Каждый эпизод - и описанный автором и переданный свидетелями - необычайно нагляден, особенно те, где жители Припяти навсегда покидают свой город. «Ровно в четырнадцать часов к каждому подъезду подали автобусы. По радио предупредили: одеваться легко, брать минимум вещей, через три дня вернемся... Везли до Иванкова (60 километров от Припяти) и там расселяли по деревням. Многие, высадившись в Иванкове, пошли дальше, в сторону Киева, пешком. Кто на попутных. Один знакомый вертолетчик, уже позже, рассказывал мне, что видел с воздуха: огромные толпы легко одетых людей, женщин с детьми, стариков — шли по дороге и обочинам в сторону Киева. Видел их уже в районе Ирпеня, Броваров. Машины застревали в этих толпах, словно в стадах гонимого скота.
Трагичным было расставание уезжающих с комнатными животными: кошками, собаками. Кошки, вытянув трубой хвосты, пытливо заглядывая в глаза людям, жалобно мяукали, собаки самых разных пород тоскливо выли, прорывались в автобусы, истошно визжали, огрызались, когда их выволакивали оттуда. Но брать с собой кошек и собак, к которым особенно привыкли дети, нельзя было. Шерсть у них была очень радиоактивна, как и волосы у людей. Ведь животные круглый день на улице, сколько в них набралось... Долго еще псы, брошенные хозяевами, бежали каждый за своим автобусом. Но тщетно. Они отстали и возвратились в покинутый город. И стали объединяться в стаи...»
Текст книги есть в сети.
Существуют книги, через которые удивительно видна эпоха, событие, их полутона и настроения. Тысячи книг передают и события и эпохи, но между читателем и автором все равно чувствуется расстояние, из-за которого не слышна интонация, не различимы оттенки голоса и черты лица.
А в этих немногих книгах все иначе. Это книги, через которые вам исповедуется сбывшееся, случившееся. Которые остаются где-то в глубине бытия навсегда. Это книги, после которых хочется сесть на диван и долго думать, как жить дальше.
В каждой «области» таких книг очень мало. Так это и должно быть. «Окаянные дни» И.Бунина, «Блокада» (глава из воспоминаний) Д.Лихачева. «Бабий Яр» А.Кузнецова. «Мысли и сердце» Н.Амосова. С этих книг нельзя начинать. Так как потом может очень долго не захотеться читать что-то еще про блокаду, революцию, медицину. Или не захочется вообще.
Они могут оказаться первыми и последними. Они страшней, пронзительней любого вымысла, потому что то, что там - жизнь. Правда. Столько правды и такой правды, что приходится читать частями. Откладывать, осмысливать и вновь возвращаться. По прочтении порой кажется, что так писать нельзя. Об этом нельзя. Но и без этих книг нельзя. Они должны быть, пусть даже и непрочитанные. Чтобы знать на всякий случай – они есть.
Книга «Чернобыльская тетрадь» Г.Медведева из числа тех, что упомянуты выше. Тем, кто хотел бы представить, что там было, нужно читать только ее, так как она не уступает лучшим образцам отечественной военной прозы. Каждый эпизод - и описанный автором и переданный свидетелями - необычайно нагляден, особенно те, где жители Припяти навсегда покидают свой город. «Ровно в четырнадцать часов к каждому подъезду подали автобусы. По радио предупредили: одеваться легко, брать минимум вещей, через три дня вернемся... Везли до Иванкова (60 километров от Припяти) и там расселяли по деревням. Многие, высадившись в Иванкове, пошли дальше, в сторону Киева, пешком. Кто на попутных. Один знакомый вертолетчик, уже позже, рассказывал мне, что видел с воздуха: огромные толпы легко одетых людей, женщин с детьми, стариков — шли по дороге и обочинам в сторону Киева. Видел их уже в районе Ирпеня, Броваров. Машины застревали в этих толпах, словно в стадах гонимого скота.
Трагичным было расставание уезжающих с комнатными животными: кошками, собаками. Кошки, вытянув трубой хвосты, пытливо заглядывая в глаза людям, жалобно мяукали, собаки самых разных пород тоскливо выли, прорывались в автобусы, истошно визжали, огрызались, когда их выволакивали оттуда. Но брать с собой кошек и собак, к которым особенно привыкли дети, нельзя было. Шерсть у них была очень радиоактивна, как и волосы у людей. Ведь животные круглый день на улице, сколько в них набралось... Долго еще псы, брошенные хозяевами, бежали каждый за своим автобусом. Но тщетно. Они отстали и возвратились в покинутый город. И стали объединяться в стаи...»
Текст книги есть в сети.
Тут попался дневник. Передали по случаю. Кое-что показалось в нем знакомым.
«- Решил писать дневник. Зачем? Чтобы получше запомнить буквы и слова. Вот пишу.
- Работаю вышибалой в кабаке. Работа прямо по мне. Могу в рыло дать, могу не пустить. Круто. Вечером, когда кабак закрывается, мне поесть приносят. Вкусно. Директор говорит, что для меня отдельно готовят. Не работа, а булка. Пил водку.
- Сегодня случайно увидел, как официанты со столов объедки собирают в тарелку. Думал, в помойку, а они мне принесли. Так вот, оказывается, как они мне готовят. Орал. Но все-таки поел. Запил водкой для дезинфекции.
- Выгнали. Не надо было орать. Пил водку с горьким чувством.
- Ничего не делаю. Пью водку.
- Встретился с клевыми ребятами. Называются нацболы. Привели меня подвал. Слушал. Спросил, можно ли у них пить водку? Сказали, что без нее у них нельзя. Запретили не пить. Все, я теперь нацбол. Пил водку за партию.
- Дали читать «Лимонку». Чувствуется уровень. Пил водку со значением.
- Сегодня приехал и выступал фюрер Лимонкин. Купил все его книги. Вечером пил водку за фюрера.
- Прочел фюрера. Бредит тюрягой. Надо бы посидеть в тюрьме, чтобы понять. Пил водку за тюрьму.
- Решил сесть. Собрал котомку, положил чаю, сахару. Пошел. Украл в супермаркете бутылку водки. Поймали. Ждал, когда посадят. Но просто трахнули в морду и выкинули на дорогу. Обидно. Водку не пил – отняли, гады.
- Помогал «едросам» с газетой. Дали денег. Взял. Фюрер обиделся и пять минут со мной не разговаривал. Потом сказал, что если бы ему «едросы» дали денег, то он бы тоже обязательно взял. Ибо так можно уменьшать у врагов количество денег, которые «все равно украдут». Пил водку за то, чтобы «едросы» отдали нам все деньги.
- Сделал газету. Название украл у Геббельса. «Народный наблюдатель». Это кумир фюрера. Фюрер похвалил – назвал меня Айзеншписом. Потом поправился, что хотел назвать Герингом, но почему то вышло вот так. Смеялись. Пил водку за ласковый смех фюрера.
- Фюрер назначил меня писателем и приказал написать на тетрадь что-нибудь. Яволь. Фюреру понравилось. Пил водку за литературу.
- Продолжаю писать. Читал в подвале. Ржут, уроды. Но фюреру нравится. Исписал все, что можно в доме. Я теперь писатель. Пил водку, как настоящий писатель.
- Фюрер договорился с газетками. Хвалят. Вот прикол. А еще мне дадут премию. Буду писатель с премией. От волнения не мог пить водку.
- Дали премию. Пил…
- Хорошая премия. Сколько водки. Надо еще. Наняли в газету. Издается сто лет уже, а называется «Новая». Платят. Пишу как писатель. Даже печатают. Умереть не встать. Пил водку и всё.
- Много, много премий. Все дают, не знаешь, от кого брать. Пишу. Печатают. Во прикол. Хвалят. Офигеть. Пью и пью и пью…
- Странно. Такое чувство, что не я пью водку, а она меня. Сегодня фюрер превратился в божью коровку и убежал, а пол обидно скрипел. Я ему сказал, все что думал и плюнул на него. Вот. Вечером ко мне пришел забор от дома и просил на нем написать матом чего-нибудь, а то ему зелено и плоско. Предложил ему водки, но он испугался, свернулся ковриком и уполз в розетку, а оттуда на улицу. Я погнался за ним. Какие-то люди в белом меня хватали. Я запел им марш кубинской народной милиции и сказал, что они колибри, раз так поступают, а они…»
На этом рукопись обрывается.
Она была найдена в вещах недавно сбежавшего из клиники пациента, известного под кличкой «Графоман». Фамилия, к сожалению, утрачена, но она связана с чем-то липким. Приклеин… нет, Прилипухин… Прилипкин… Черт! В общем, не вспомнили. Описаны события с 2000 по 2015 год, подготовлена к печати персоналом ЛТП № 14 г. Н-Новгород, опубликована в «Сборнике материалов творчества лиц, страдающих delirium tremens». Рукопись прошла дезинфекцию и редакторскую правку, поскольку автор малограмотен и писал печатными буквами. Решение о ее публикации было принято, так как недавно пациент был неоднократно замечен в районе Госдумы, что очень встревожило персонал клиники.
«- Решил писать дневник. Зачем? Чтобы получше запомнить буквы и слова. Вот пишу.
- Работаю вышибалой в кабаке. Работа прямо по мне. Могу в рыло дать, могу не пустить. Круто. Вечером, когда кабак закрывается, мне поесть приносят. Вкусно. Директор говорит, что для меня отдельно готовят. Не работа, а булка. Пил водку.
- Сегодня случайно увидел, как официанты со столов объедки собирают в тарелку. Думал, в помойку, а они мне принесли. Так вот, оказывается, как они мне готовят. Орал. Но все-таки поел. Запил водкой для дезинфекции.
- Выгнали. Не надо было орать. Пил водку с горьким чувством.
- Ничего не делаю. Пью водку.
- Встретился с клевыми ребятами. Называются нацболы. Привели меня подвал. Слушал. Спросил, можно ли у них пить водку? Сказали, что без нее у них нельзя. Запретили не пить. Все, я теперь нацбол. Пил водку за партию.
- Дали читать «Лимонку». Чувствуется уровень. Пил водку со значением.
- Сегодня приехал и выступал фюрер Лимонкин. Купил все его книги. Вечером пил водку за фюрера.
- Прочел фюрера. Бредит тюрягой. Надо бы посидеть в тюрьме, чтобы понять. Пил водку за тюрьму.
- Решил сесть. Собрал котомку, положил чаю, сахару. Пошел. Украл в супермаркете бутылку водки. Поймали. Ждал, когда посадят. Но просто трахнули в морду и выкинули на дорогу. Обидно. Водку не пил – отняли, гады.
- Помогал «едросам» с газетой. Дали денег. Взял. Фюрер обиделся и пять минут со мной не разговаривал. Потом сказал, что если бы ему «едросы» дали денег, то он бы тоже обязательно взял. Ибо так можно уменьшать у врагов количество денег, которые «все равно украдут». Пил водку за то, чтобы «едросы» отдали нам все деньги.
- Сделал газету. Название украл у Геббельса. «Народный наблюдатель». Это кумир фюрера. Фюрер похвалил – назвал меня Айзеншписом. Потом поправился, что хотел назвать Герингом, но почему то вышло вот так. Смеялись. Пил водку за ласковый смех фюрера.
- Фюрер назначил меня писателем и приказал написать на тетрадь что-нибудь. Яволь. Фюреру понравилось. Пил водку за литературу.
- Продолжаю писать. Читал в подвале. Ржут, уроды. Но фюреру нравится. Исписал все, что можно в доме. Я теперь писатель. Пил водку, как настоящий писатель.
- Фюрер договорился с газетками. Хвалят. Вот прикол. А еще мне дадут премию. Буду писатель с премией. От волнения не мог пить водку.
- Дали премию. Пил…
- Хорошая премия. Сколько водки. Надо еще. Наняли в газету. Издается сто лет уже, а называется «Новая». Платят. Пишу как писатель. Даже печатают. Умереть не встать. Пил водку и всё.
- Много, много премий. Все дают, не знаешь, от кого брать. Пишу. Печатают. Во прикол. Хвалят. Офигеть. Пью и пью и пью…
- Странно. Такое чувство, что не я пью водку, а она меня. Сегодня фюрер превратился в божью коровку и убежал, а пол обидно скрипел. Я ему сказал, все что думал и плюнул на него. Вот. Вечером ко мне пришел забор от дома и просил на нем написать матом чего-нибудь, а то ему зелено и плоско. Предложил ему водки, но он испугался, свернулся ковриком и уполз в розетку, а оттуда на улицу. Я погнался за ним. Какие-то люди в белом меня хватали. Я запел им марш кубинской народной милиции и сказал, что они колибри, раз так поступают, а они…»
На этом рукопись обрывается.
Она была найдена в вещах недавно сбежавшего из клиники пациента, известного под кличкой «Графоман». Фамилия, к сожалению, утрачена, но она связана с чем-то липким. Приклеин… нет, Прилипухин… Прилипкин… Черт! В общем, не вспомнили. Описаны события с 2000 по 2015 год, подготовлена к печати персоналом ЛТП № 14 г. Н-Новгород, опубликована в «Сборнике материалов творчества лиц, страдающих delirium tremens». Рукопись прошла дезинфекцию и редакторскую правку, поскольку автор малограмотен и писал печатными буквами. Решение о ее публикации было принято, так как недавно пациент был неоднократно замечен в районе Госдумы, что очень встревожило персонал клиники.