Парадоксы войны и мира
Когда идет война и ответственное гражданское население в нее вовлечено, как и положено, то цели и смыслы существования предельно ясны: защита и спасение Отечества, победа над врагом, восстановление справедливости, достижение мира.
Состояние войны – это состояние очень внятных и понятных общих смыслов. Очень простых, но очень понятных для всех. А вот что с миром? Когда приходит мир можно ли говорить о подобной общности смыслов как во время войны?
Есть конечно набор стандартных социальных и родовых ценностей, в которые также вовлекаются люди и принимают активное участие. Однако, у этих ценностей есть свой срок годности, они не работают вечно, они иссякают, кончаются, наступает смысловой вакуум, господство цинизма, гедонизма, откровенной пошлости и низости.
И тогда вновь наступает война, чтобы простыми витальными смыслами вернуть человека в его истинное человеческое состояние. И это происходит не по воле какого-то человека, группы, класса, партии и т.д. Просто наступает время войны.
И вот вопрос: может человек и не создан для мира, раз он постоянно обрушивается в войну? Может он и не знает, для чего ему мир, не знает, как правильно жить в мире, не может его ценить и распорядиться должным образом? Ему дают мир, но он его упускает, ломает, не может удержать, потому что не знает, для чего ему нужен мир помимо социальных и родовых ценностей. А эти ценности видимо не предел для человека, раз они его не могут удержать в мире не то, чтобы навечно, но хотя бы на какой-то обозримо большой срок.
Возможно, мир не для нынешнего состояния людей, они не могут в мире, мир – это невероятная роскошь для человека, он его все равно променяет на низкие и вульгарные смыслы. Но вселенская справедливость этого не терпит.
Вот почему исконные философские вопросы о смысле существования человека и человечества как их сформулировал, например, Хайдеггер: «Кто мы есть?» и «Почему мы должны быть?» все-таки оказываются самыми насущными. От них зависит быть миру или не быть. И типичный обывательский ответ: сколько людей столько и смыслов, интересов, предпочтений здесь, увы, не работает.
Когда идет война и ответственное гражданское население в нее вовлечено, как и положено, то цели и смыслы существования предельно ясны: защита и спасение Отечества, победа над врагом, восстановление справедливости, достижение мира.
Состояние войны – это состояние очень внятных и понятных общих смыслов. Очень простых, но очень понятных для всех. А вот что с миром? Когда приходит мир можно ли говорить о подобной общности смыслов как во время войны?
Есть конечно набор стандартных социальных и родовых ценностей, в которые также вовлекаются люди и принимают активное участие. Однако, у этих ценностей есть свой срок годности, они не работают вечно, они иссякают, кончаются, наступает смысловой вакуум, господство цинизма, гедонизма, откровенной пошлости и низости.
И тогда вновь наступает война, чтобы простыми витальными смыслами вернуть человека в его истинное человеческое состояние. И это происходит не по воле какого-то человека, группы, класса, партии и т.д. Просто наступает время войны.
И вот вопрос: может человек и не создан для мира, раз он постоянно обрушивается в войну? Может он и не знает, для чего ему мир, не знает, как правильно жить в мире, не может его ценить и распорядиться должным образом? Ему дают мир, но он его упускает, ломает, не может удержать, потому что не знает, для чего ему нужен мир помимо социальных и родовых ценностей. А эти ценности видимо не предел для человека, раз они его не могут удержать в мире не то, чтобы навечно, но хотя бы на какой-то обозримо большой срок.
Возможно, мир не для нынешнего состояния людей, они не могут в мире, мир – это невероятная роскошь для человека, он его все равно променяет на низкие и вульгарные смыслы. Но вселенская справедливость этого не терпит.
Вот почему исконные философские вопросы о смысле существования человека и человечества как их сформулировал, например, Хайдеггер: «Кто мы есть?» и «Почему мы должны быть?» все-таки оказываются самыми насущными. От них зависит быть миру или не быть. И типичный обывательский ответ: сколько людей столько и смыслов, интересов, предпочтений здесь, увы, не работает.
О тотальной мобилизации
В исповеди есть такие слова: «Согрешил словом, делом, помышлением и всеми моими чувствами…»
Человек кается в своем грехе тотально: и внешне, и внутренне, и за дела, и даже за помыслы. Кстати, Кант говорил, что намерение, желание, стремление также является поступком, подлежащим моральной оценке не меньше, чем сам поступок.
В исповеди предполагается негативный (греховный) аспект этих деяний, за которые нужно каяться. А вот если перевести их в положительный контекст и применить к современной ситуации, когда часто слышны призывы о тотальной мобилизации. Этот призыв абсолютно правилен, но что он может означать в действительности?
Понять это помогают как раз эти слова исповеди: в ситуации войны все должны быть мобилизованы не только делом, но и словом и помышлением. И в целом это и есть одно большое реальное общее дело.
Кто мобилизован делом? Те, кто прежде всего, на линии фронта: бойцы, военкоры, врачи, волонтеры и многие, многие другие, которые буквально «руками» способствуют победе, рискуя и жертвуя своими жизнями.
Кто мобилизован словом? Это бойцы идеологического фронта: это писатели, священники, философы, журналисты, политологи и очень многие категории, которые адекватно понимают ситуацию и столь же адекватно могут ее донести. И слово не менее значимо, чем дело, оно само становится делом. И успех на фронте во многом завит от работников слова.
Кто мобилизован помышлением? Все те, кто непосредственно не помогает словом и делом. Либо не дозрели, либо пока не могут, время еще не пришло. Но их помыслы также должны быть устремлены к одной цели. Тогда это и будет тотальная мобилизация.
Если в обществе «разброд и шатания», если многие не понимают, а то и вовсе не знают, что идет война и питаются при этом из вражеских источников, то успеха не будет. Дух рассеян «по стихиям», и нет необходимой всеобщей воли к победе.
И сейчас нужно думать, как достичь этого единства слова, дела и помышления для как можно большого числа наших сограждан. Есть путь молитвенный, есть идеологический, есть философский, просвещенческий, есть информационный, есть путь искусства и культуры и т.д. Для достижения победы нужно использовать все возможные ресурсы.
В исповеди есть такие слова: «Согрешил словом, делом, помышлением и всеми моими чувствами…»
Человек кается в своем грехе тотально: и внешне, и внутренне, и за дела, и даже за помыслы. Кстати, Кант говорил, что намерение, желание, стремление также является поступком, подлежащим моральной оценке не меньше, чем сам поступок.
В исповеди предполагается негативный (греховный) аспект этих деяний, за которые нужно каяться. А вот если перевести их в положительный контекст и применить к современной ситуации, когда часто слышны призывы о тотальной мобилизации. Этот призыв абсолютно правилен, но что он может означать в действительности?
Понять это помогают как раз эти слова исповеди: в ситуации войны все должны быть мобилизованы не только делом, но и словом и помышлением. И в целом это и есть одно большое реальное общее дело.
Кто мобилизован делом? Те, кто прежде всего, на линии фронта: бойцы, военкоры, врачи, волонтеры и многие, многие другие, которые буквально «руками» способствуют победе, рискуя и жертвуя своими жизнями.
Кто мобилизован словом? Это бойцы идеологического фронта: это писатели, священники, философы, журналисты, политологи и очень многие категории, которые адекватно понимают ситуацию и столь же адекватно могут ее донести. И слово не менее значимо, чем дело, оно само становится делом. И успех на фронте во многом завит от работников слова.
Кто мобилизован помышлением? Все те, кто непосредственно не помогает словом и делом. Либо не дозрели, либо пока не могут, время еще не пришло. Но их помыслы также должны быть устремлены к одной цели. Тогда это и будет тотальная мобилизация.
Если в обществе «разброд и шатания», если многие не понимают, а то и вовсе не знают, что идет война и питаются при этом из вражеских источников, то успеха не будет. Дух рассеян «по стихиям», и нет необходимой всеобщей воли к победе.
И сейчас нужно думать, как достичь этого единства слова, дела и помышления для как можно большого числа наших сограждан. Есть путь молитвенный, есть идеологический, есть философский, просвещенческий, есть информационный, есть путь искусства и культуры и т.д. Для достижения победы нужно использовать все возможные ресурсы.
Алексей Федорович Лосев из ссылки в 1933 г. пишет своей жене Валентине Михайловне, тоже находящейся в ссылке:
«Эх, жить хочется, родная! Самое главное – жить хочется, мыслить, чувствовать, творить вместе с людьми, с народом, создавать жизнь для себя и для других, жизнь хорошую, глубокую, веселую и богатую, жизнь и мысль – чистую, уходящую в таинственные глубины, но и ярко плещущую здесь снаружи, красивую, радостную, духовно-сладкую, сильную! И страдать хочется, но так, чтобы от этого расцветала душа, оплодотворялась жизнь и твоя собственная и окружающих, чтобы страдание вело не к гниению и отупению, но к расцвету, к подъему, к обновлению!»
Такова подлинная философия жизни, выраженная одним из самых значительных русских философов: воля к жизни и воля к страданиям одинаковы. Убери страдания, чего хочет обывательское большинство, и не будет никакой жизни, она вся превратится в мещанскую труху, в бездарную и скучную бессмыслицу.
Наследник Достоевского и глубочайший знаток Ницше А. Ф. Лосев хорошо понимает, что такое страдание, знает его истинную ценность, видит его огромную высветляющую и придающую жизни смысл силу.
«Эх, жить хочется, родная! Самое главное – жить хочется, мыслить, чувствовать, творить вместе с людьми, с народом, создавать жизнь для себя и для других, жизнь хорошую, глубокую, веселую и богатую, жизнь и мысль – чистую, уходящую в таинственные глубины, но и ярко плещущую здесь снаружи, красивую, радостную, духовно-сладкую, сильную! И страдать хочется, но так, чтобы от этого расцветала душа, оплодотворялась жизнь и твоя собственная и окружающих, чтобы страдание вело не к гниению и отупению, но к расцвету, к подъему, к обновлению!»
Такова подлинная философия жизни, выраженная одним из самых значительных русских философов: воля к жизни и воля к страданиям одинаковы. Убери страдания, чего хочет обывательское большинство, и не будет никакой жизни, она вся превратится в мещанскую труху, в бездарную и скучную бессмыслицу.
Наследник Достоевского и глубочайший знаток Ницше А. Ф. Лосев хорошо понимает, что такое страдание, знает его истинную ценность, видит его огромную высветляющую и придающую жизни смысл силу.
Либерализм и русофобия
Сегодня эти понятия почти полные синонимы: либерал – значит русофоб и обратно. Но так было не всегда. Вообще история самого термина, пришедшего из западного, прежде всего, англосаксонского философско-политического контекста весьма неоднозначна в России. Здесь строгой корреляции нет, не было и быть не может.
Либералом может считаться Евгений Онегин, как и его alter ego Ленский, который «с душою прямо геттингенской», который привез из Германии «вольнолюбивые мечты», Онегин к тому же еще читал Адама Смита и имел планы на экономические реформы. Очевидно, что вообще никаких русофобских идей у него и близко не было.
Весьма показательная фигура здесь – Иван Тургенев. Это классический пример того, как либеральное мировоззрение русского человека может уживаться с огромной любовью к России.
Либеральное мировоззрение Тургенева наиболее полно и глубоко выражено в программном рассказе «Довольно», имеющим абсолютно автобиографическое содержание. Это кредо русского либерала с русской душой.
Либерализм Тургенева имеет два измерения – политическое и мировоззренческое.
Политическое совсем не оригинально, это стандартный набор западников о тирании, рабстве, невежестве толпы, жаждущей лишь пошлых удовольствий, о бессмысленности страданий во имя… и обличение всего этого.
Важнее, конечно, мировоззрение Тургенева. А здесь сплошные житейские сентименты, сетования, сожаления об уходящей молодости, о быстротекущем времени и приближающейся старости и смерти. Он выносит такой в общем-то банальный вердикт жизни: «суть жизни мелко-неинтересна и нищенски-плоска». Для него все бренность, везде он видит «тлен и прах». Ни во что не верит, ни на что не надеться. Ни искусство, ни природа, ни даже любовь его больше не вдохновляют. Он чувствует лишь отвращение и разочарование ко всему.
Это мироотрицание есть житейский нефилософский пессимизм, это не русская тоска, а стенания русского европейца, либеральный скулеж, испугавшегося старости и смерти человека, человека одаренного, красивого, образованного, умного, но чрезвычайно изнеженного и поэтому так ранимого. Но что его «раны» по сравнению с теми ужасами жизни, которые испытал Достоевский. И не только он.
И это, конечно, парадоксально.
С одной стороны, Тургенев большой художник, любящий, чувствующий, понимающий Россию, у него почти метафизический дар как у Художника; но, с другой, он видит лишь мелочь, ничтожность жизни и не видит чуда и тайны бытия, которую может видеть даже человек, не обладающий таким художественным даром как Тургенев.
Но Тургенев страдает и мучается от этого. Современный же либерал начисто лишен нравственных страданий и любви к России. Такова очень существенная разница между ними.
Сегодня эти понятия почти полные синонимы: либерал – значит русофоб и обратно. Но так было не всегда. Вообще история самого термина, пришедшего из западного, прежде всего, англосаксонского философско-политического контекста весьма неоднозначна в России. Здесь строгой корреляции нет, не было и быть не может.
Либералом может считаться Евгений Онегин, как и его alter ego Ленский, который «с душою прямо геттингенской», который привез из Германии «вольнолюбивые мечты», Онегин к тому же еще читал Адама Смита и имел планы на экономические реформы. Очевидно, что вообще никаких русофобских идей у него и близко не было.
Весьма показательная фигура здесь – Иван Тургенев. Это классический пример того, как либеральное мировоззрение русского человека может уживаться с огромной любовью к России.
Либеральное мировоззрение Тургенева наиболее полно и глубоко выражено в программном рассказе «Довольно», имеющим абсолютно автобиографическое содержание. Это кредо русского либерала с русской душой.
Либерализм Тургенева имеет два измерения – политическое и мировоззренческое.
Политическое совсем не оригинально, это стандартный набор западников о тирании, рабстве, невежестве толпы, жаждущей лишь пошлых удовольствий, о бессмысленности страданий во имя… и обличение всего этого.
Важнее, конечно, мировоззрение Тургенева. А здесь сплошные житейские сентименты, сетования, сожаления об уходящей молодости, о быстротекущем времени и приближающейся старости и смерти. Он выносит такой в общем-то банальный вердикт жизни: «суть жизни мелко-неинтересна и нищенски-плоска». Для него все бренность, везде он видит «тлен и прах». Ни во что не верит, ни на что не надеться. Ни искусство, ни природа, ни даже любовь его больше не вдохновляют. Он чувствует лишь отвращение и разочарование ко всему.
Это мироотрицание есть житейский нефилософский пессимизм, это не русская тоска, а стенания русского европейца, либеральный скулеж, испугавшегося старости и смерти человека, человека одаренного, красивого, образованного, умного, но чрезвычайно изнеженного и поэтому так ранимого. Но что его «раны» по сравнению с теми ужасами жизни, которые испытал Достоевский. И не только он.
И это, конечно, парадоксально.
С одной стороны, Тургенев большой художник, любящий, чувствующий, понимающий Россию, у него почти метафизический дар как у Художника; но, с другой, он видит лишь мелочь, ничтожность жизни и не видит чуда и тайны бытия, которую может видеть даже человек, не обладающий таким художественным даром как Тургенев.
Но Тургенев страдает и мучается от этого. Современный же либерал начисто лишен нравственных страданий и любви к России. Такова очень существенная разница между ними.
Forwarded from Коробов-Латынцев | Автор жив
Интеллектуал - это не тот, кто хорошо владеет архивом. Это тот, кто способен этот архив актуализировать применительно к своему времени. Тот, кто способен сопоставить координаты своей эпохи с другими эпохами. Тот, кто способен на политический жест, на политическое действие. Вебер и Юнгер - интеллектуалы. Вл.С.Соловьев, Бердяев или о.С. Булгаков - интеллектуалы. У нас и в наше время есть интеллектуалы: Дугин, Вл. Варава, А. Секацкий, А.В. Черняев и др. Даша Дугина была интеллектуалом - с активной гражданской и политической позицией, которая выражалась "в особенных словах и делах в обстоятельствах войны" (цит. Платон), что не мешало ей работать над кандидатским диссером. С противоположной стороны (т.е. если говорить о противниках России) есть, например, Щедровицкий-младший или Борис Межуев, или даже сошедший с ума старикан-софист Анатолий Ахутин. Но это - единицы на фоне огромного научного дискурса, который варится в себе самом, который закрыт и не видит ничего вокруг себя. У нас, например, в стране есть несколько специалистов по теории справедливой войны. Что они делали, когда случилась Русская весна и Донбасская война? Писали статьи и книги, цитировали друг друга. Что они делали, когда началась СВО? Писали статьи и книги, цитировали друг друга. Что они делают сейчас, когда наступает следующий этап СВО? Правильно: пишут статьи и книги, цитируют друг друга. В любой непонятной ситуации читай западных специалистов и на основе прочитанного пиши статьи и книги, и цитируй коллег, которые занимаются той же темой. Это называется академическая карьера, ничего в этом плохого нет. Просто не надо путать понятия.
«Собака» маркиз де Кюстин, как его назвал Жуковский, написал изумительный по-своему текст, кладезь русофобии, свой знаменитый антирусский памфлет «Россия в 1839 году».
Набор субъективных и крайне поверхностных тенденциозных суждений, ставших на долгие годы источником многих антирусских стереотипов. Но иногда он, справедливости ради, нужно сказать попадал. Примечательны последние слова, в которых высказана истина с обратным знаком:
«Когда ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, воспользуйтесь моим рецептом, скажите им: поезжайте в Россию! Это путешествие полезно для любого европейца. Каждый, близко познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране. Всегда полезно знать, что существует на свете государство, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе человек не может быть счастлив без свободы».
«Государство, в котором немыслимо счастье» - говорит недалекий француз. И сразу же приходят на ум слова немецкого гения Фридриха Ницше, сказавшего: «Я променял бы все счастье запада на русский лад быть печальным». И это не единственные слова восхищения в адрес России, сказанные им.
Так формируются две линии в истолковании России западными авторами: линия де Кюстина и линия Ницше. Они так же значимы как линия Платона и линия Аристотеля для античной философии и ее последующего влияния.
Кто более глубок и, соответственно, прав в своем понимании России?
Ницше очень хорошо видел цену этого дешевого счастья, перед которым преклоняется маркиз и которого он не нашел в России. Счастья, которое в конечном счете, свелось к безудержному потреблению и правам меньшинств. О свободе на Западе вообще можно забыть.
Правильно, в России такого «счастья» нет, не было и не будет, маркиз здесь прав, и в этом глубинная суть нашей русской жизни, исконной русскости, чью непостижимую сущность разгадал Ницше.
Набор субъективных и крайне поверхностных тенденциозных суждений, ставших на долгие годы источником многих антирусских стереотипов. Но иногда он, справедливости ради, нужно сказать попадал. Примечательны последние слова, в которых высказана истина с обратным знаком:
«Когда ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, воспользуйтесь моим рецептом, скажите им: поезжайте в Россию! Это путешествие полезно для любого европейца. Каждый, близко познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране. Всегда полезно знать, что существует на свете государство, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе человек не может быть счастлив без свободы».
«Государство, в котором немыслимо счастье» - говорит недалекий француз. И сразу же приходят на ум слова немецкого гения Фридриха Ницше, сказавшего: «Я променял бы все счастье запада на русский лад быть печальным». И это не единственные слова восхищения в адрес России, сказанные им.
Так формируются две линии в истолковании России западными авторами: линия де Кюстина и линия Ницше. Они так же значимы как линия Платона и линия Аристотеля для античной философии и ее последующего влияния.
Кто более глубок и, соответственно, прав в своем понимании России?
Ницше очень хорошо видел цену этого дешевого счастья, перед которым преклоняется маркиз и которого он не нашел в России. Счастья, которое в конечном счете, свелось к безудержному потреблению и правам меньшинств. О свободе на Западе вообще можно забыть.
Правильно, в России такого «счастья» нет, не было и не будет, маркиз здесь прав, и в этом глубинная суть нашей русской жизни, исконной русскости, чью непостижимую сущность разгадал Ницше.
«Вячеслав Великолепный», он же Вячеслав Иванов – блистательнейшая фигура нашего философско-поэтического олимпа, находящаяся в первом ряду не только периода Серебряного века, но и вообще всей истории русской культуры.
Исследователи склонны несколько приуменьшать его значимость, видеть его в тени великих. Например, как философ он уступает Бердяеву, как богослов – Флоренскому, как поэт – Блоку и т. д. Это несправедливо, его вообще нельзя ни с кем сравнивать; он настолько глубоко самобытен, что можно говорить о собственном мире Вяч. Иванова, создавшую целую вселенную смыслов, актуальную сегодня как никогда.
Его глубине проникновения в тайну русской души, русской национальной идеи и русской народной психологии можно только поражаться. Здесь равных ему нет.
Вот фрагмент из статьи 1909 г. «О русской идее», которая входит в книгу с говорящим названием «Родное и вселенское»:
«Основная черта нашего народного характера — пафос совлечения, жажда совлечься всех риз и всех убранств, и совлечь всякую личину и всякое украшение с голой правды вещей. С этою чертой связаны многообразные добродетели и силы наши, как и многие немощи, уклоны, опасности и падения. Здесь коренятся: скептический, реалистический склад неподкупной русской мысли, ее потребность идти во всем с неумолимо-ясною последовательностью до конца и до края, ее нравственно-практический строй и оборот, ненавидящий противоречие между сознанием и действием, подозрительная строгость оценки и стремление к обесценению ценностей.
Душа, инстинктивно алчущая безусловного, инстинктивно совлекающаяся всего условного, варварски-благородная, т.е. расточительная и разгульно-широкая, как пустая степь, где метель заносит безыменные могилы, бессознательно мятежащаяся против всего искусственного и искусственно-воздвигнутого как ценность и кумир, доводит свою склонность к обесценению до унижения человеческого лика и принижения еще за миг столь гордой и безудержной личности, до недоверия ко всему, на чем напечатлелось в человеке божественное, — во имя ли Бога или во имя ничье, — до всех самоубийственных влечений охмелевшей души, до всех видов теоретического и практического нигилизма. Любовь к нисхождению, проявляющаяся во всех этих образах совлечения, равно положительных и отрицательных, любовь, столь противоположная непрестанной воле к восхождению, наблюдаемой нами во всех нациях языческих и во всех, вышедших из мирообъятного лона римской государственности, составляет отличительную особенность нашей народной психологии…
Общий склад русской души таков, что христианская идея составляет, можно сказать, ее природу. Она выражает центральное в христианской идее — категорический императив нисхождения и погребения Света и категорический постулат воскресения. Ее типические уклоны и заблуждения — только извращения ее основной природы, ее опасность — неправое упреждение отдачи своего света и самоубийственная смерть — тогда, когда умирающий еще недостоин умереть, чтобы воскреснуть. Если народ наш называли «богоносцем», то Бог явлен ему прежде всего в лике Христа; и народ наш — именно «Христоносец», Христофор»
Исследователи склонны несколько приуменьшать его значимость, видеть его в тени великих. Например, как философ он уступает Бердяеву, как богослов – Флоренскому, как поэт – Блоку и т. д. Это несправедливо, его вообще нельзя ни с кем сравнивать; он настолько глубоко самобытен, что можно говорить о собственном мире Вяч. Иванова, создавшую целую вселенную смыслов, актуальную сегодня как никогда.
Его глубине проникновения в тайну русской души, русской национальной идеи и русской народной психологии можно только поражаться. Здесь равных ему нет.
Вот фрагмент из статьи 1909 г. «О русской идее», которая входит в книгу с говорящим названием «Родное и вселенское»:
«Основная черта нашего народного характера — пафос совлечения, жажда совлечься всех риз и всех убранств, и совлечь всякую личину и всякое украшение с голой правды вещей. С этою чертой связаны многообразные добродетели и силы наши, как и многие немощи, уклоны, опасности и падения. Здесь коренятся: скептический, реалистический склад неподкупной русской мысли, ее потребность идти во всем с неумолимо-ясною последовательностью до конца и до края, ее нравственно-практический строй и оборот, ненавидящий противоречие между сознанием и действием, подозрительная строгость оценки и стремление к обесценению ценностей.
Душа, инстинктивно алчущая безусловного, инстинктивно совлекающаяся всего условного, варварски-благородная, т.е. расточительная и разгульно-широкая, как пустая степь, где метель заносит безыменные могилы, бессознательно мятежащаяся против всего искусственного и искусственно-воздвигнутого как ценность и кумир, доводит свою склонность к обесценению до унижения человеческого лика и принижения еще за миг столь гордой и безудержной личности, до недоверия ко всему, на чем напечатлелось в человеке божественное, — во имя ли Бога или во имя ничье, — до всех самоубийственных влечений охмелевшей души, до всех видов теоретического и практического нигилизма. Любовь к нисхождению, проявляющаяся во всех этих образах совлечения, равно положительных и отрицательных, любовь, столь противоположная непрестанной воле к восхождению, наблюдаемой нами во всех нациях языческих и во всех, вышедших из мирообъятного лона римской государственности, составляет отличительную особенность нашей народной психологии…
Общий склад русской души таков, что христианская идея составляет, можно сказать, ее природу. Она выражает центральное в христианской идее — категорический императив нисхождения и погребения Света и категорический постулат воскресения. Ее типические уклоны и заблуждения — только извращения ее основной природы, ее опасность — неправое упреждение отдачи своего света и самоубийственная смерть — тогда, когда умирающий еще недостоин умереть, чтобы воскреснуть. Если народ наш называли «богоносцем», то Бог явлен ему прежде всего в лике Христа; и народ наш — именно «Христоносец», Христофор»
Готовится грандиозное событие - новая театрализованная, литературно-музыкальная и религиозно-философская постановка моего «Псалтыря русского философа»🔥
Forwarded from Анна दुर्गा Степанова
Лаборатория Музыки в работе над Псалтырем Русского Философа.
Трехголосье😇
Хроники философского городка🙏 ❤️
Трехголосье
Хроники философского городка
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Поэтесса Zаславская (Elena Zaslavskaja)
ИЮНЬ
Сквозь летнюю метель брести,
Сквозь хлопья пуха тополиного,
И так пронзительно-невинно
С тобою под руку идти.
Прости, что ничего не сбудется,
А может, сбудется не здесь,
И в небе ангелы целуются,
И пух летит как снег окрест.
И крестик мой нательный маленький
Тяжёл… И на прощанье — в лоб…
И в белую постель крахмальную —
Без памяти, как в ледяной сугроб.
2023
Сквозь летнюю метель брести,
Сквозь хлопья пуха тополиного,
И так пронзительно-невинно
С тобою под руку идти.
Прости, что ничего не сбудется,
А может, сбудется не здесь,
И в небе ангелы целуются,
И пух летит как снег окрест.
И крестик мой нательный маленький
Тяжёл… И на прощанье — в лоб…
И в белую постель крахмальную —
Без памяти, как в ледяной сугроб.
2023
Forwarded from Коробов-Латынцев | Автор жив
Когда сын подрастет и попросит меня рассказать про Русскую весну, Донбасскую войну и СВО, я тоже начну с Пушкина (+ почитаем у Федотова про него "Певец Империи"), потом перейдем к славянофилам, потом к Данилевскому, затем почитаем Бердяева, Зиновьева и Панарина, Влаентина Распутина и Александра Проханова, Эдуарда Лимонова и Захара Прилепина, Александра Дугина и Владимира Вараву, послушаем Саграду и Акима Апачева, РИЧа и Чичерину. А потом уже перейдем в объяснению СВО, хотя к этому моменту сыну уже все будет понятно.
https://t.iss.one/news_forfree/27023
https://t.iss.one/news_forfree/27023
Telegram
Ваши Новости
Захар сообщает:
– Папа, а расскажи мне, что такое «русская весна», СВО?
– А вот давай Пушкина почитаем, сынок.
Полный текст по ссылке.
https://dzen.ru/a/ZICIxWCU_1Xoea2i
– Папа, а расскажи мне, что такое «русская весна», СВО?
– А вот давай Пушкина почитаем, сынок.
Полный текст по ссылке.
https://dzen.ru/a/ZICIxWCU_1Xoea2i
Удивительный человек Владлен Татарский, познакомился с ним за две недели до его гибели и вот статья. Светлая память
Forwarded from Книги Владлена Татарского
Ох, друзья, сверстали нам такую книгу ещё 💔
Читала её всю ночь и всю ночь рыдала... там воспоминания мамы, мои, друзей, знакомых и просто подписчиков. Некоторые истории весёлые, от некоторых до сих пор ком в горле...
Скоро тоже будет выпущена, она готова к изданию, ждём только обложку от Краштеста, чтобы книга была в одном стиле с книгами Владлена.
Максим 💔
Читала её всю ночь и всю ночь рыдала... там воспоминания мамы, мои, друзей, знакомых и просто подписчиков. Некоторые истории весёлые, от некоторых до сих пор ком в горле...
Скоро тоже будет выпущена, она готова к изданию, ждём только обложку от Краштеста, чтобы книга была в одном стиле с книгами Владлена.
Максим 💔
Пацифизм и война
Может показаться диким парадоксом, но именно пацифизм, утопия пацифизма способствует войне. По крайней мере, она войну не предотвращает и не останавливает.
Утопия пацифизма основывается на либеральной утопии мира, которого нет. Эти идеологии слепы к тому, что русские философы назвали «болезнью бытия», а евангелист точно определил существующий мир, как мир во зле лежащий.
Если не принимать эти факторы, онтологические условия нашего существования тогда расцветают всякие розовые идеологии, которые в действительности оканчиваются весьма плачевно.
Как всегда, Федор Михайлович Достоевский все тонко и глубоко понимал. Вот такие мысли из «Сна смешного человека»:
Стали появляться люди, которые начали придумывать: как бы всем вновь так соединиться, чтобы каждому, не переставая любить себя больше всех, в то же время не мешать никому другому, и жить таким образом всем вместе как бы и в согласном обществе. Целые войны поднялись из-за этой идеи. Все воюющие твердо верили в то же время, что наука, премудрость и чувство самосохранения заставят наконец человека соединиться в согласное и разумное общество, а потому пока, для ускорения дела, «премудрые» старались поскорее истребить всех «непремудрых» и не понимающих их идею, что б они не мешали торжеству ее».
Может показаться диким парадоксом, но именно пацифизм, утопия пацифизма способствует войне. По крайней мере, она войну не предотвращает и не останавливает.
Утопия пацифизма основывается на либеральной утопии мира, которого нет. Эти идеологии слепы к тому, что русские философы назвали «болезнью бытия», а евангелист точно определил существующий мир, как мир во зле лежащий.
Если не принимать эти факторы, онтологические условия нашего существования тогда расцветают всякие розовые идеологии, которые в действительности оканчиваются весьма плачевно.
Как всегда, Федор Михайлович Достоевский все тонко и глубоко понимал. Вот такие мысли из «Сна смешного человека»:
Стали появляться люди, которые начали придумывать: как бы всем вновь так соединиться, чтобы каждому, не переставая любить себя больше всех, в то же время не мешать никому другому, и жить таким образом всем вместе как бы и в согласном обществе. Целые войны поднялись из-за этой идеи. Все воюющие твердо верили в то же время, что наука, премудрость и чувство самосохранения заставят наконец человека соединиться в согласное и разумное общество, а потому пока, для ускорения дела, «премудрые» старались поскорее истребить всех «непремудрых» и не понимающих их идею, что б они не мешали торжеству ее».