51
День пятьдесят первый. Гуляла в футболке. Шмель жопой врезался мне в нос. Заебала война.
Заебали её организаторы, первые лица и исполнители.
И те, кому она кажется нормальной идеей — заебали бы, если бы я их знала.
Вкрай заебали русские ракеты.
Заебало целыми днями слушать о войне.
В новостях война.
Захлопнешь ноут, посмотришь по сторонам — а тут, представляете, всё равно война!
Выйдешь на улицу, думаешь, хоть рядом с людьми побуду, забуду о войне. Но нет: бабцы обсуждают, куда попали ракеты, деды — почему советская армия такая отстойная, женщины обсуждают убежавших от войны заграницу, мужчины — кто где служит, подростки смотрят в тиктоке юморески о жизни в военной Украине.
Ладно. Берешь какао, идёшь на лавочку, садишься в одиночестве. И что вы думаете? Повiтряна тревога (тоже заебала страшно). Идёшь домой.
Я дома, в тишине: Война, ну хоть тут можно оставить меня в покое?
Война:
…
…
А ПОСЛУШАЙ-КА ТЫ ВЗРЫВЫ ПВО!!!
Заебала война.
Заебало думать о том, что пока не время думать о будущем.
Заебало отвечать на все свои идеи «главное сейчас не погибнуть, а там посмотрим».
Заебало писать о своих заебавших уже даже меня саму ощущениях.
Заебали даже мысли о войне.
Даже слово это в печёнках у меня уже сидит.
Даже слово «заебало» меня уже так заебало, если бы вы только знали.
Заебала война.
День пятьдесят первый. Гуляла в футболке. Шмель жопой врезался мне в нос. Заебала война.
Заебали её организаторы, первые лица и исполнители.
И те, кому она кажется нормальной идеей — заебали бы, если бы я их знала.
Вкрай заебали русские ракеты.
Заебало целыми днями слушать о войне.
В новостях война.
Захлопнешь ноут, посмотришь по сторонам — а тут, представляете, всё равно война!
Выйдешь на улицу, думаешь, хоть рядом с людьми побуду, забуду о войне. Но нет: бабцы обсуждают, куда попали ракеты, деды — почему советская армия такая отстойная, женщины обсуждают убежавших от войны заграницу, мужчины — кто где служит, подростки смотрят в тиктоке юморески о жизни в военной Украине.
Ладно. Берешь какао, идёшь на лавочку, садишься в одиночестве. И что вы думаете? Повiтряна тревога (тоже заебала страшно). Идёшь домой.
Я дома, в тишине: Война, ну хоть тут можно оставить меня в покое?
Война:
…
…
А ПОСЛУШАЙ-КА ТЫ ВЗРЫВЫ ПВО!!!
Заебала война.
Заебало думать о том, что пока не время думать о будущем.
Заебало отвечать на все свои идеи «главное сейчас не погибнуть, а там посмотрим».
Заебало писать о своих заебавших уже даже меня саму ощущениях.
Заебали даже мысли о войне.
Даже слово это в печёнках у меня уже сидит.
Даже слово «заебало» меня уже так заебало, если бы вы только знали.
Заебала война.
P.S. Если вы чувствуете непреодолимое желание сраться у меня в комментах, откройте, пожалуйста, прежде эту статью о ненасильственном общении, сделайте над собой усилие и попытайтесь формулировать свои эмоции согласно Маршалу Розенбергу. У вас, может быть, сразу не получится, но вы пишите "попробую ННО" и я вас поправлю, если что (а может быть, нам тут помогут специалисты по ННО, они тут точно есть). Давайте-давайте, надо учиться. Кто, если не мы? Войны в комментах сами себя не остановят. Касается всех.
А то только мы все расслабились и начали делиться, что нас заебало, как началось безобразие. Куда это годится? Я для кого тут 50 дней подряд пишу, не жалея букыв?
А то только мы все расслабились и начали делиться, что нас заебало, как началось безобразие. Куда это годится? Я для кого тут 50 дней подряд пишу, не жалея букыв?
Wikipedia
Ненасильственное общение
социальная концепция
Человек Шредингера Ч.1
День пятьдесят второй. Всё расцветает. На Киев и Харьков продолжают лететь российские ракеты, но единственный взрыв, который я сегодня видела — взрыв густой массы кустов жёлтыми цветами. Это форзиция — растение, которое притащил из Китае шотландский ботаник о основатель Королевского садоводческого общества. Мне нравится смотреть на мир глазами естественнонаучников: в нём все мы — голые обезьяны, государственные флаги — просто крашенный полиэтилентерефталат, а китайский куст спокойно переезжает из Великобритании в Украину безо всякого паспорта.
Всё расцветает. Вишни как будто наряжены свадебные платья. Но смотреть на цветы печально: бутоны раскрылись — и сразу попали на похороны. Тысячи деревьев цветут для тех, кто уже погиб, и для тех, кто погибнет ещё. Тысячи погребальных деревьев — для наших могил, куда насильно, жестоко и массово заталкивают тех, кто ещё только учится читать; тех, кто наработался и хотел пожить немного «для себя»; тех, кто решились зачать и выносить своих первых детей; тех, кто планировал летом отпуск; тех, кто любил латте на кокосовом; тех, кто собрался засеять поле; тех, кто наконец достроил хату и тех, кто только начал учиться на программиста. Они думали, что их ждёт новый день, но им приготовили смерть. И вовсе не в равном бою, а подлой смертоносной ракетой, снарядом или авибомбой: нажал кнопку — и можно пить чаёк. Пригляделась, это не свадебные платья. Вишни стоят, наряженные в белые саваны.
Не могу сегодня слышать слова «это закончится» и «мы молимся за вас»: как будто бы зрители собрались на моих похоронах, молятся и ждут, когда всё закончится, чтобы пойти пить чай. А я лежу в гробу и кричу: «Я живая! Я живая и хочу жить! Спасите меня!». Но они молятся себе под нос: и это пройдёт. Пройдёт, конечно. Но со мной или всё же без меня?! «Хор безмолвствует».
Мы все хотим жить. Но ценность жизни — это вечная «проблема вагонетки». Когда мы говорим «жизнь священна», мы верим своим словам, обращенным ко всем вообще. Но когда мы действуем, то наша собственная жизнь оказывается священнее других. Это вполне согласуется с нашей биологией, но не согласуется с нашим самомнением будто человек «выше» животного. Мы спорим, зол ли человек по природе или сущность его — добро, забывая, что добра и зла в природе нет, это абстракции, который мы используем для мысленных моделей и классификаций. Единственная реально существующая биологическая природа человека — это стремление к радости и страх страдания, свойственная и амёбе и примату.
[продолжение в следующем посте]
#киев #травкина_мозг #травкина_осознанность
День пятьдесят второй. Всё расцветает. На Киев и Харьков продолжают лететь российские ракеты, но единственный взрыв, который я сегодня видела — взрыв густой массы кустов жёлтыми цветами. Это форзиция — растение, которое притащил из Китае шотландский ботаник о основатель Королевского садоводческого общества. Мне нравится смотреть на мир глазами естественнонаучников: в нём все мы — голые обезьяны, государственные флаги — просто крашенный полиэтилентерефталат, а китайский куст спокойно переезжает из Великобритании в Украину безо всякого паспорта.
Всё расцветает. Вишни как будто наряжены свадебные платья. Но смотреть на цветы печально: бутоны раскрылись — и сразу попали на похороны. Тысячи деревьев цветут для тех, кто уже погиб, и для тех, кто погибнет ещё. Тысячи погребальных деревьев — для наших могил, куда насильно, жестоко и массово заталкивают тех, кто ещё только учится читать; тех, кто наработался и хотел пожить немного «для себя»; тех, кто решились зачать и выносить своих первых детей; тех, кто планировал летом отпуск; тех, кто любил латте на кокосовом; тех, кто собрался засеять поле; тех, кто наконец достроил хату и тех, кто только начал учиться на программиста. Они думали, что их ждёт новый день, но им приготовили смерть. И вовсе не в равном бою, а подлой смертоносной ракетой, снарядом или авибомбой: нажал кнопку — и можно пить чаёк. Пригляделась, это не свадебные платья. Вишни стоят, наряженные в белые саваны.
Не могу сегодня слышать слова «это закончится» и «мы молимся за вас»: как будто бы зрители собрались на моих похоронах, молятся и ждут, когда всё закончится, чтобы пойти пить чай. А я лежу в гробу и кричу: «Я живая! Я живая и хочу жить! Спасите меня!». Но они молятся себе под нос: и это пройдёт. Пройдёт, конечно. Но со мной или всё же без меня?! «Хор безмолвствует».
Мы все хотим жить. Но ценность жизни — это вечная «проблема вагонетки». Когда мы говорим «жизнь священна», мы верим своим словам, обращенным ко всем вообще. Но когда мы действуем, то наша собственная жизнь оказывается священнее других. Это вполне согласуется с нашей биологией, но не согласуется с нашим самомнением будто человек «выше» животного. Мы спорим, зол ли человек по природе или сущность его — добро, забывая, что добра и зла в природе нет, это абстракции, который мы используем для мысленных моделей и классификаций. Единственная реально существующая биологическая природа человека — это стремление к радости и страх страдания, свойственная и амёбе и примату.
[продолжение в следующем посте]
#киев #травкина_мозг #травкина_осознанность
Человек Шредингера Ч.2
Я стою на философском распутье. Сегодняшняя ситуация — момент турбулентности, трансформации для всего мира, для очень многих стран, для разных мировоззренческих систем, для сообществ и для психики отдельных людей. Чем дальше идет эта война, тем выше энтропия в мире, тем выше число состояний и процессов в каждой системе. А чем сложнее система, тем выше возникновения у сложной системы новых непредвиденных свойств (эмерджентность). Рост хаоса в конечном итоге приводит к возникновением спонтанных порядков, которых никто не планировал (и часто даже не прогнозировал).
Довольно давно казалось, а теперь стало ясно, что точка невозврата после начала этой войны пройдена абсолютно для всех. Война пошла не по плану для всех: для начавших её, для участников и наблюдателей. И чем дальше — тем больше непредсказуемых последствий мы увидели (и сколько уже видим!). Очевидно, что после завершения всего этого убийственного процесса трансформации ни одна страна, близкая к территории или интересам конфликта, не сохранит своего довоенного статуса-кво. Украина — в тяжелейшем процессе умирания и родов одновременно. Россия вообще залезла с ногами в Большой адронный коллайдер, и скоро частицы в ней разгонятся настолько, что результат этой физической реакции сейчас невозможно предсказать (хотя можно красочно воображать).
Вся суть необратимости в том, что больше невозможно закончить процесс, как это возможно было, скажем, пятью неделями раньше. Законсервировать или вовсе «вернуть всё как было» не получится. Тут я призываю последних, кто держится за иллюзию «я проснусь и всё будет как раньше» скорее от неё избавиться: прошлое никогда не возвращалось из прошлого и тем более не стоит ждать его теперь. Оно не придёт, а вы состаритесь, ожидая.
Люди тоже сейчас находятся в какой-то квантовой зоне самоопределения, как кот Шредингера, который не может быть мёртвым и живым одновременно. Нельзя быть одновременно трусливым и храбрым, добродетельным и злодеем, бойцом и пацифистом. Когда мы откроем ящик, кот будет или живым — или мёртвым. Когда же мы откроем ящик? И что ждет каждого из нас, когда он будет открыт?
Будем ли мы живы или мёртвы? Окажемся ли мы правыми и восторжествуем или обнаружим свою ошибку? Я вижу, как люди уже сейчас мечутся, пытаясь зацепиться хотя бы за что-то в разрушающемся мире: но всё неопределённо для тех, кто ищет опору вовне. Только внутренняя опора, о которой я писала, как о совести (раз, два) — не подвластна турбулентности. С ней есть только одна проблемка: она требует от нас подвигов и самоотверженности. Способны ли мы на них?..
[продолжение в следующем посте]
#киев #травкина_мозг #травкина_осознанность
Я стою на философском распутье. Сегодняшняя ситуация — момент турбулентности, трансформации для всего мира, для очень многих стран, для разных мировоззренческих систем, для сообществ и для психики отдельных людей. Чем дальше идет эта война, тем выше энтропия в мире, тем выше число состояний и процессов в каждой системе. А чем сложнее система, тем выше возникновения у сложной системы новых непредвиденных свойств (эмерджентность). Рост хаоса в конечном итоге приводит к возникновением спонтанных порядков, которых никто не планировал (и часто даже не прогнозировал).
Довольно давно казалось, а теперь стало ясно, что точка невозврата после начала этой войны пройдена абсолютно для всех. Война пошла не по плану для всех: для начавших её, для участников и наблюдателей. И чем дальше — тем больше непредсказуемых последствий мы увидели (и сколько уже видим!). Очевидно, что после завершения всего этого убийственного процесса трансформации ни одна страна, близкая к территории или интересам конфликта, не сохранит своего довоенного статуса-кво. Украина — в тяжелейшем процессе умирания и родов одновременно. Россия вообще залезла с ногами в Большой адронный коллайдер, и скоро частицы в ней разгонятся настолько, что результат этой физической реакции сейчас невозможно предсказать (хотя можно красочно воображать).
Вся суть необратимости в том, что больше невозможно закончить процесс, как это возможно было, скажем, пятью неделями раньше. Законсервировать или вовсе «вернуть всё как было» не получится. Тут я призываю последних, кто держится за иллюзию «я проснусь и всё будет как раньше» скорее от неё избавиться: прошлое никогда не возвращалось из прошлого и тем более не стоит ждать его теперь. Оно не придёт, а вы состаритесь, ожидая.
Люди тоже сейчас находятся в какой-то квантовой зоне самоопределения, как кот Шредингера, который не может быть мёртвым и живым одновременно. Нельзя быть одновременно трусливым и храбрым, добродетельным и злодеем, бойцом и пацифистом. Когда мы откроем ящик, кот будет или живым — или мёртвым. Когда же мы откроем ящик? И что ждет каждого из нас, когда он будет открыт?
Будем ли мы живы или мёртвы? Окажемся ли мы правыми и восторжествуем или обнаружим свою ошибку? Я вижу, как люди уже сейчас мечутся, пытаясь зацепиться хотя бы за что-то в разрушающемся мире: но всё неопределённо для тех, кто ищет опору вовне. Только внутренняя опора, о которой я писала, как о совести (раз, два) — не подвластна турбулентности. С ней есть только одна проблемка: она требует от нас подвигов и самоотверженности. Способны ли мы на них?..
[продолжение в следующем посте]
#киев #травкина_мозг #травкина_осознанность
Человек Шредингера Ч.3
Я стою на философском распутье. Для меня ящик с котом откроется, чтобы ответить на вопросы:
⁃ если в мире, где бесконечно идут войны, где царит голод, где совершается насилие над телами и личностями, нас беспокоит что-то кроме того, что может остановить войны, голод и насилие — то как мы объясним себе, зачем живём?
⁃ если люди не способны на добро тогда, когда их поощряют ко злу; и если они совершают добро только когда, когда большинство считают это добром — то зачем нам ценности, если есть поощрение и наказание?
⁃ есть ли вообще смысл в философском обосновании и поиске биологических коррелятов свободы воли, если мы не видим проявлений свободной воли в нашей ежедневной жизни?
⁃ и главное: человек — это всё же только биологически определяемая амёба, которая стремится к пище и свету и избегает боли — или поиски в нас таких субтильных явлений как душа, совесть, нравственность всё-таки будут вознаграждены?
Это распутье я перейду вовсе не размышлениями и не спорами, а наблюдая за собой, за вами, за другими, за миром. Я узнаю это. «Увижу», как говаривал Дон Хуан, лол.
Что меня ждёт при разных исходах?
Если кот окажется жив, я продолжу заниматься тем же, чем раньше. Продолжу учить думать, развивать мышление, осваивать умение писать и раскрывать свои творческие силы. Я продолжу верить в необходимость просвещения и развития не просто критического, но системного мышления. Продолжу делиться своим опытом становления и практики, потому что живой кот означает, что мы способны делать свободный выбор, выращивать осознанность и менять паттерны своего поведения, используя, конечно, данные науки биологии, в том числе нейропластичность. Я продолжу верить, что самые высокие уровни развития личности связаны с принятием экзистенциальной ответственности за свою жизнь и поступки, достоинством и свободой.
Но если кот окажется мёртв, то я признаю, что была не права. Что нужно оставить отдельных людей в покое и заняться разработкой систем, которые помогут нам, как амебам, считать добро удовольствием, а зло — страданием, не обращаясь к мышлению или внутреннему компасу совести. Я присоединюсь к стану цифровых бихевиористов, к создателям алгоритмов и сторонникам «мягкой цифровой власти», буду изучать нейроимпланты и дизайн поведения. Если свободы совести нет, то ведь нельзя уничтожить или подать то, чего нет. Если все мы сбрасываем свою ответственность на историю, лозунги, других — значит, каждый отдельный человек не способен на личную ответственность и личный выбор. Значит, все мы должны жить в «ящике Скиннера», где задумка архитектора определяет, что мы считаем хорошим (поощрение) и плохим (наказание).
…как правило, в жизни всё сложнее, чем простота дуальных противоположностей. Я предвижу, что кот окажется «ни жив, ни мёртв» и, как и раньше, у меня будет «за» и «против» каждой из систем. Я продолжу творить что-то на периферии двух подходов. А всё ещё не написанная книга Роберта Сапольски о биологическом доказательстве отсутствия свободы воли будет отложена им в связи с гуманитарным шоком (может быть, он даже в ужасе бросит ноутбук в камин, наблюдая информационные артефакты этой войны).
И каждый человек будет до конца жизни гадать о себе: жив он всё-таки или, скорее, мёртв.
#киев #травкина_мозг #травкина_осознанность
Я стою на философском распутье. Для меня ящик с котом откроется, чтобы ответить на вопросы:
⁃ если в мире, где бесконечно идут войны, где царит голод, где совершается насилие над телами и личностями, нас беспокоит что-то кроме того, что может остановить войны, голод и насилие — то как мы объясним себе, зачем живём?
⁃ если люди не способны на добро тогда, когда их поощряют ко злу; и если они совершают добро только когда, когда большинство считают это добром — то зачем нам ценности, если есть поощрение и наказание?
⁃ есть ли вообще смысл в философском обосновании и поиске биологических коррелятов свободы воли, если мы не видим проявлений свободной воли в нашей ежедневной жизни?
⁃ и главное: человек — это всё же только биологически определяемая амёба, которая стремится к пище и свету и избегает боли — или поиски в нас таких субтильных явлений как душа, совесть, нравственность всё-таки будут вознаграждены?
Это распутье я перейду вовсе не размышлениями и не спорами, а наблюдая за собой, за вами, за другими, за миром. Я узнаю это. «Увижу», как говаривал Дон Хуан, лол.
Что меня ждёт при разных исходах?
Если кот окажется жив, я продолжу заниматься тем же, чем раньше. Продолжу учить думать, развивать мышление, осваивать умение писать и раскрывать свои творческие силы. Я продолжу верить в необходимость просвещения и развития не просто критического, но системного мышления. Продолжу делиться своим опытом становления и практики, потому что живой кот означает, что мы способны делать свободный выбор, выращивать осознанность и менять паттерны своего поведения, используя, конечно, данные науки биологии, в том числе нейропластичность. Я продолжу верить, что самые высокие уровни развития личности связаны с принятием экзистенциальной ответственности за свою жизнь и поступки, достоинством и свободой.
Но если кот окажется мёртв, то я признаю, что была не права. Что нужно оставить отдельных людей в покое и заняться разработкой систем, которые помогут нам, как амебам, считать добро удовольствием, а зло — страданием, не обращаясь к мышлению или внутреннему компасу совести. Я присоединюсь к стану цифровых бихевиористов, к создателям алгоритмов и сторонникам «мягкой цифровой власти», буду изучать нейроимпланты и дизайн поведения. Если свободы совести нет, то ведь нельзя уничтожить или подать то, чего нет. Если все мы сбрасываем свою ответственность на историю, лозунги, других — значит, каждый отдельный человек не способен на личную ответственность и личный выбор. Значит, все мы должны жить в «ящике Скиннера», где задумка архитектора определяет, что мы считаем хорошим (поощрение) и плохим (наказание).
…как правило, в жизни всё сложнее, чем простота дуальных противоположностей. Я предвижу, что кот окажется «ни жив, ни мёртв» и, как и раньше, у меня будет «за» и «против» каждой из систем. Я продолжу творить что-то на периферии двух подходов. А всё ещё не написанная книга Роберта Сапольски о биологическом доказательстве отсутствия свободы воли будет отложена им в связи с гуманитарным шоком (может быть, он даже в ужасе бросит ноутбук в камин, наблюдая информационные артефакты этой войны).
И каждый человек будет до конца жизни гадать о себе: жив он всё-таки или, скорее, мёртв.
#киев #травкина_мозг #травкина_осознанность
Дно Ч.1
День пятьдесят третий. Ночью шел дождь и ветер был свеж и влажен. Из-за близости Днепра в воздухе Киева мне всегда чудится что-то морское. Днём небо клубилось встопыренными, как табун лошадей, глубино-лиловыми, ослино-серыми и мышиного цвета облаками, из которых на горизонте падали вниз плотные тёмные струи ливней. Первая мысль: опять на нас пустили ракеты или это просто дождь? Просто дождь. Как хорошо. Небо — как море на картинах знаменитого армянского художника из Феодосии Ованнеса Айвазяна. Обычно его знают как Ивана Айвазовского, но мало кто знает, что его отец Геворк Айвазян долго жил на западе Украины и, как говорят, имел поместьице во Львове. Вот и я не знала. «Иван»!
К вечеру на небе поднялся свинцовый облачный шторм, и оранжевый вечерний свет придал мрачной картине осатанело весёлый вид. Именно так я иногда себя чувствую: мрачной, как рыцарь из тьмы туч; осатанело веселой, как блестящие пожаром заката доспехи; а сердце моё — тлеющий серый пепел. Сердце моё сотни раз поразили высокоточными ударами российских ракет с целью освободить меня от всяких признаков жизни — и вот остались только угли. Не волнуйтесь, они мёртвые на вид, но внутри тлеют алым, и следующий порыв свежего ветра раздует пламя снова. А вот мёртвые люди больше не встанут. Многие из них лежат и лежат на улицах оккупированных городов — как будто ждут чего-то. Погребения. Или страшного суда.
Почему-то мёртвые впечатляют зрителей больше, чем живые. Почему-то несколько сотен могил, рядками организованных, с крестиками и венками — впечатляют некоторых больше, чем свидетельства живых людей. Мы говорим: в нас стреляют, а не защищают! нас убивают, а не спасают! жилые районы Харькова — это не военные объекты (если только любовь к жизни, весеннему солнцу и прогулкам с детьми — не то самое оружие, от которого нас пытаются обезвредить). Но верят окончательно только мёртвым. А я не хочу умирать, чтобы меня услышали — хотя так, конечно, и дневник приобретёт добавочную стоимость. Поэтому, может быть, его и читают: здесь всё ещё есть интрига.
[Продолжение в следующем посте]
#киев
День пятьдесят третий. Ночью шел дождь и ветер был свеж и влажен. Из-за близости Днепра в воздухе Киева мне всегда чудится что-то морское. Днём небо клубилось встопыренными, как табун лошадей, глубино-лиловыми, ослино-серыми и мышиного цвета облаками, из которых на горизонте падали вниз плотные тёмные струи ливней. Первая мысль: опять на нас пустили ракеты или это просто дождь? Просто дождь. Как хорошо. Небо — как море на картинах знаменитого армянского художника из Феодосии Ованнеса Айвазяна. Обычно его знают как Ивана Айвазовского, но мало кто знает, что его отец Геворк Айвазян долго жил на западе Украины и, как говорят, имел поместьице во Львове. Вот и я не знала. «Иван»!
К вечеру на небе поднялся свинцовый облачный шторм, и оранжевый вечерний свет придал мрачной картине осатанело весёлый вид. Именно так я иногда себя чувствую: мрачной, как рыцарь из тьмы туч; осатанело веселой, как блестящие пожаром заката доспехи; а сердце моё — тлеющий серый пепел. Сердце моё сотни раз поразили высокоточными ударами российских ракет с целью освободить меня от всяких признаков жизни — и вот остались только угли. Не волнуйтесь, они мёртвые на вид, но внутри тлеют алым, и следующий порыв свежего ветра раздует пламя снова. А вот мёртвые люди больше не встанут. Многие из них лежат и лежат на улицах оккупированных городов — как будто ждут чего-то. Погребения. Или страшного суда.
Почему-то мёртвые впечатляют зрителей больше, чем живые. Почему-то несколько сотен могил, рядками организованных, с крестиками и венками — впечатляют некоторых больше, чем свидетельства живых людей. Мы говорим: в нас стреляют, а не защищают! нас убивают, а не спасают! жилые районы Харькова — это не военные объекты (если только любовь к жизни, весеннему солнцу и прогулкам с детьми — не то самое оружие, от которого нас пытаются обезвредить). Но верят окончательно только мёртвым. А я не хочу умирать, чтобы меня услышали — хотя так, конечно, и дневник приобретёт добавочную стоимость. Поэтому, может быть, его и читают: здесь всё ещё есть интрига.
[Продолжение в следующем посте]
#киев
Дно Ч.2
Недавно я писала о том, что войны можно было бы заменить игрой правителей в какую-то менее кровавую игру: компьютерную стратегию, например, или шахматы. Но мои модели не учитывают потребность широких масс в щекотке нервов. Теперь ни казней преступников на площадях, ни сожжения ведьм, давненько не было обезглавливания королей — скукота и фрустрация, давайте что ли войну! У некоторых стран есть для удовлетворения этого запроса крупные компании для производства кино и сериалов. Но некоторые так и не научились снимать популярное у народа кино — и теперь вместо сериала про убийства предлагают смотреть это:
полномасштабная война: интенсивные военные действия России на территории 10 областей Украины;
тысячи разрушенных домов по всей стране, 11 миллионов покинутых из-за обстрелов жилищ;
4,5 миллионов испуганных беженцев (половина — дети);
десятки тысяч человеческих смертей.
Я чувствую себя персонажем из «Голодных игр». Как будто мы — зрелище, которое смотрят, чтобы получить заряд адреналина и уверенности в себе. Нас смотрят, как сериал, в котором жертвы существуют для эффектности красочных сцен, а главная цель, как и в любой военной драматургии — дать зрителю героический пафос героя-спасителя. Спрыснуть его грустную жизнь капелькой доблести, гордости за себя и такого недоступного в обычной жизни ощущения собственной безгрешной правоты.
Пожалуй, сегодня я достигла какого-то дна в размышлениях о «другой стороне». Я так долго и внимательно смотрела «их» пропаганду — кстати, тут у меня дежавю, потому что в универе я писала исследовательскую работу о советской и нацистской военной пропагандах времен Второй Мировой. Я изучала посты и комментарии ботов и не-ботов (печально одинаковых). Анализировала психологию и психопатологию этих состояний изменённого так сказать сознания. Наконец, я упёрлась носом в ил дна. Дно пахло, как фильмы «Дегенерация» из цикла «Дау» Хржановского и «Груз 200» Балабанова. Запах мне не понравился.
Я не могу больше тянуть носом эту тину. Во мне недостаточно цинизма, чтобы принять это положение вещей как норму, но во мне слишком много разочарования, чтобы искать ему оправдания и рисовать какой-то свет в конце тоннеля. В конце-концов, если не воображать чудес, то светиться в конце тоннеля могут только фары надвигающегося поезда. И он, как поётся, в огне.
Нет, мне хочется дышать свежим ветром, как будто нарисованным Айвазяном. И пусть он дует со стороны будущего! Тут, как и к любой мысли о будущем, я прибавляю: для начала надо выжить! А жить в Украине любят. Чего стоят два только факта:
1 У нас узаконили браки по Zoom. Пожениться можно в тот же день, в который подали заявление. Любовь во время войны и бэби-бум — после. Это жизнь.
2 Того самого петуха, который удержался на смелом кухонном шкафчике после взрыва жилого дома, сняли вместе со шкафчиком и отправили в музей как символ украинской героической стойкости. Это тоже жизнь.
P.S. Вынуждена разоблачить сенсационный фейк военного времени. Всю последнюю неделю в Киеве цвели вовсе не вишни, а абрикосы!
#киев
Недавно я писала о том, что войны можно было бы заменить игрой правителей в какую-то менее кровавую игру: компьютерную стратегию, например, или шахматы. Но мои модели не учитывают потребность широких масс в щекотке нервов. Теперь ни казней преступников на площадях, ни сожжения ведьм, давненько не было обезглавливания королей — скукота и фрустрация, давайте что ли войну! У некоторых стран есть для удовлетворения этого запроса крупные компании для производства кино и сериалов. Но некоторые так и не научились снимать популярное у народа кино — и теперь вместо сериала про убийства предлагают смотреть это:
полномасштабная война: интенсивные военные действия России на территории 10 областей Украины;
тысячи разрушенных домов по всей стране, 11 миллионов покинутых из-за обстрелов жилищ;
4,5 миллионов испуганных беженцев (половина — дети);
десятки тысяч человеческих смертей.
Я чувствую себя персонажем из «Голодных игр». Как будто мы — зрелище, которое смотрят, чтобы получить заряд адреналина и уверенности в себе. Нас смотрят, как сериал, в котором жертвы существуют для эффектности красочных сцен, а главная цель, как и в любой военной драматургии — дать зрителю героический пафос героя-спасителя. Спрыснуть его грустную жизнь капелькой доблести, гордости за себя и такого недоступного в обычной жизни ощущения собственной безгрешной правоты.
Пожалуй, сегодня я достигла какого-то дна в размышлениях о «другой стороне». Я так долго и внимательно смотрела «их» пропаганду — кстати, тут у меня дежавю, потому что в универе я писала исследовательскую работу о советской и нацистской военной пропагандах времен Второй Мировой. Я изучала посты и комментарии ботов и не-ботов (печально одинаковых). Анализировала психологию и психопатологию этих состояний изменённого так сказать сознания. Наконец, я упёрлась носом в ил дна. Дно пахло, как фильмы «Дегенерация» из цикла «Дау» Хржановского и «Груз 200» Балабанова. Запах мне не понравился.
Я не могу больше тянуть носом эту тину. Во мне недостаточно цинизма, чтобы принять это положение вещей как норму, но во мне слишком много разочарования, чтобы искать ему оправдания и рисовать какой-то свет в конце тоннеля. В конце-концов, если не воображать чудес, то светиться в конце тоннеля могут только фары надвигающегося поезда. И он, как поётся, в огне.
Нет, мне хочется дышать свежим ветром, как будто нарисованным Айвазяном. И пусть он дует со стороны будущего! Тут, как и к любой мысли о будущем, я прибавляю: для начала надо выжить! А жить в Украине любят. Чего стоят два только факта:
1 У нас узаконили браки по Zoom. Пожениться можно в тот же день, в который подали заявление. Любовь во время войны и бэби-бум — после. Это жизнь.
2 Того самого петуха, который удержался на смелом кухонном шкафчике после взрыва жилого дома, сняли вместе со шкафчиком и отправили в музей как символ украинской героической стойкости. Это тоже жизнь.
P.S. Вынуждена разоблачить сенсационный фейк военного времени. Всю последнюю неделю в Киеве цвели вовсе не вишни, а абрикосы!
#киев
Язык Ч.1
День пятьдесят четвертый. Как часто ваши дни начинаются с мыслей, не погиб ли кто-то из ваших друзей и близких? У меня — 7 дней в неделю на протяжении почти двух месяцев. Иногда до того, чтобы решить, стоит ли вообще произносить формулу «доброе утро», нужно отсмотреть новости по городам, а потом написать тем, кто там живёт, и дождаться ответа. Пока решишь, доброе ли было утро, уже начинается вечер — и новые плохие новости.
На улице сегодня холодно. Холод — одно из главных ощущений этой весны. Ёжатся и зябнут жители Киева, но нас согревает «правило двух стен» и возможность выйти на прогулку и купить кофе с собой, когда перестаёт работать воздушная тревога. Дрожат от холода жители городов, в которых давно нет электричества из-за ракетных обстрелов.
Одна знакомая провела в Буче все дни войны: электричества не было, сначала была зима, а потом — слишком холодный март и апрель, приходилось носить кучу кофт, свитера и дубленку. Мыться тоже было нечем (хорошо, когда было, что пить). И вот впервые им дали и электричество и воду, и она включила обогреватель, впервые помылась, надела халат и… почувствовала, что без тяжелой дублёнки на плечах чувствует себя небезопасно и голо. Я понимаю её. Мы все чувствуем себя небезопасно и голо. Нашу жизнь может прекратить всего один осколок, принесённый взрывной волной. Наши дома могут получить пулю в живот — так многие многоэтажные дома и стоят, с дырами в животе, откуда свисают кишки металлоконструкций и лоскуты интерьера жилых комнат.
Не исправимый никакой весной могильный холод окутывает погибшие жители Мариуполя, которых некому спрятать с улиц. Они лежат прямо на асфальте, и их заворачивают в одеяла, шторы и клетчатые пледы. Может быть чтобы они перестали мёрзнуть. Может быть, чтобы они смогли наконец отдохнуть от этой страшной войны. У меня тоже есть такой же клетчатый плед… «Спецоперация идёт по плану!». План в том, чтобы сделать нас всех холодными, тихими, безразличными к обвинениям и несправедливым нападениям, не сомневающимися в правомерности жестокостей и наказаний, чтобы добиться безжизненности запавших глаз, чтобы наши голоса навсегда умолкли? Такой план выполним, только если всех нас сделать мёртвыми. И поэтому он невыполним.
Весна холодная, война леденит душу — но сердце честного человека не по силам погасить никому, только ему одному. Только он сам может затушить его ложью, подлостью, безразличием, предательством. Каждый дурак может украсть у нас жизнь. Но никто не может украсть у нас смелость, достоинство, совесть и сострадательность. Только мы сами своими поступками и словами можем отречься от них. Горящее даже подо льдом всеобщей жестокости сердце может гореть, светить другим и греть других, пока жизнь есть в теле.
Думаю сегодня о языках. Чем большим количеством языков владеешь — тем больше миров доступны для мысленного путешествия. Например, я владею одновременно языком науки, языком искусства и искусствоведения и языком религии. Мир моих слов — а значит, и понятий — в три раза больше, чем если бы у меня был только один язык. Благодаря этим трем языкам я могу видеть явления, которые иначе были бы в «слепой зоне».
То же самое и с иностранными языками. Я, например, знаю 4. И каждый новый язык открывает новые миры смыслов. Благодаря французскому я могла расширить свой взгляд на искусствоведение, читая французов (на философию моих знаний уже не хватило, к сожалению). Мой препод по философии призывал: всегда читайте первоисточники (моё главное правило информационной гигиены, кстати) — и я даже учила древнегреческий, лол. Английский язык открыл мне историю США и их современный политический процесс, нейробиологические исследования, современную философию технологий. А сейчас украинский язык позволяет мне наряду с русским и английским следить за разными точками зрения на войну, а также открывать для себя украинскую точку зрения на саму себя, слышать голоса страны и иметь в голове целый украинский мир, недоступный другим языкам.
[продолжение в следующем посте]
#травкина_осознанность
День пятьдесят четвертый. Как часто ваши дни начинаются с мыслей, не погиб ли кто-то из ваших друзей и близких? У меня — 7 дней в неделю на протяжении почти двух месяцев. Иногда до того, чтобы решить, стоит ли вообще произносить формулу «доброе утро», нужно отсмотреть новости по городам, а потом написать тем, кто там живёт, и дождаться ответа. Пока решишь, доброе ли было утро, уже начинается вечер — и новые плохие новости.
На улице сегодня холодно. Холод — одно из главных ощущений этой весны. Ёжатся и зябнут жители Киева, но нас согревает «правило двух стен» и возможность выйти на прогулку и купить кофе с собой, когда перестаёт работать воздушная тревога. Дрожат от холода жители городов, в которых давно нет электричества из-за ракетных обстрелов.
Одна знакомая провела в Буче все дни войны: электричества не было, сначала была зима, а потом — слишком холодный март и апрель, приходилось носить кучу кофт, свитера и дубленку. Мыться тоже было нечем (хорошо, когда было, что пить). И вот впервые им дали и электричество и воду, и она включила обогреватель, впервые помылась, надела халат и… почувствовала, что без тяжелой дублёнки на плечах чувствует себя небезопасно и голо. Я понимаю её. Мы все чувствуем себя небезопасно и голо. Нашу жизнь может прекратить всего один осколок, принесённый взрывной волной. Наши дома могут получить пулю в живот — так многие многоэтажные дома и стоят, с дырами в животе, откуда свисают кишки металлоконструкций и лоскуты интерьера жилых комнат.
Не исправимый никакой весной могильный холод окутывает погибшие жители Мариуполя, которых некому спрятать с улиц. Они лежат прямо на асфальте, и их заворачивают в одеяла, шторы и клетчатые пледы. Может быть чтобы они перестали мёрзнуть. Может быть, чтобы они смогли наконец отдохнуть от этой страшной войны. У меня тоже есть такой же клетчатый плед… «Спецоперация идёт по плану!». План в том, чтобы сделать нас всех холодными, тихими, безразличными к обвинениям и несправедливым нападениям, не сомневающимися в правомерности жестокостей и наказаний, чтобы добиться безжизненности запавших глаз, чтобы наши голоса навсегда умолкли? Такой план выполним, только если всех нас сделать мёртвыми. И поэтому он невыполним.
Весна холодная, война леденит душу — но сердце честного человека не по силам погасить никому, только ему одному. Только он сам может затушить его ложью, подлостью, безразличием, предательством. Каждый дурак может украсть у нас жизнь. Но никто не может украсть у нас смелость, достоинство, совесть и сострадательность. Только мы сами своими поступками и словами можем отречься от них. Горящее даже подо льдом всеобщей жестокости сердце может гореть, светить другим и греть других, пока жизнь есть в теле.
Думаю сегодня о языках. Чем большим количеством языков владеешь — тем больше миров доступны для мысленного путешествия. Например, я владею одновременно языком науки, языком искусства и искусствоведения и языком религии. Мир моих слов — а значит, и понятий — в три раза больше, чем если бы у меня был только один язык. Благодаря этим трем языкам я могу видеть явления, которые иначе были бы в «слепой зоне».
То же самое и с иностранными языками. Я, например, знаю 4. И каждый новый язык открывает новые миры смыслов. Благодаря французскому я могла расширить свой взгляд на искусствоведение, читая французов (на философию моих знаний уже не хватило, к сожалению). Мой препод по философии призывал: всегда читайте первоисточники (моё главное правило информационной гигиены, кстати) — и я даже учила древнегреческий, лол. Английский язык открыл мне историю США и их современный политический процесс, нейробиологические исследования, современную философию технологий. А сейчас украинский язык позволяет мне наряду с русским и английским следить за разными точками зрения на войну, а также открывать для себя украинскую точку зрения на саму себя, слышать голоса страны и иметь в голове целый украинский мир, недоступный другим языкам.
[продолжение в следующем посте]
#травкина_осознанность
Язык Ч.2
Помните, я писала о важности изучения слов для свободы мышления? Существует такая цепочка: нет слова — нет понятия — нет инструмента для размышления о явлении — и явление становится слепым пятном. Именно этот приём психологической войны применяет Россия: если запретить, затереть, уничтожить слово «война», то пропадает и понятие «война» — а вместе с ним исчезают мысли о:
⁃ сущности войны (убийства, насилие, жестокость)
⁃ характер войны (наступательный, оборонительный, массовый, полномасштабный) и соответствующие средства. Видели ли вы, как выглядят кассетные бомбы, начиненные маленькими разлетающимися во все стороны снарядами?
⁃ Причины войны и правомерность ее обоснований
⁃ Последствия войны (смерти, разрушения, потери молодых людей)
Размышлять о происходящем без всего этого инструментария невозможно. Так что и сама война исчезает, истирается из сознания, становится неопределённым неоднозначным процессом.
Запрет слова «война» — это маркер куда более широкомасштабной войны: за дискурс и за описание мира. Понятие «военная спецоперация» обозначает действия, которые отличаются от широкомасштабной войны, которая здесь происходит, как локальностью целей, так и локальностью методов, повышенной скрытностью, скоростью. Этот термин уводит воображение в сторону разведовательных или диверсионных мероприятий: быстренько тихонько прибежали, хоп-хоп, чик-чик, и вернулись обратно, и никто почти и не заметил.
Получается, отношение к слову «война» — это рычаг переключения дискурса в общественном сознании. Если люди не говорят о войне друг другу, её как бы и нет.
Язык выполняет три функции:
⁃ Общение, коммуникация и передача информации
⁃ Познание и накопление знаний о мире
⁃ Сохранение и передача знания во времени (вперёд, конечно) и пространстве, которое помогает развиваться человечеству
Язык — это символическая сила, инструмент познания, самопознания и развития. Насилие же над языком всегда скрывает войну против познания и развития. Борьба за язык — это всегда борьба не за слова и буквы, а за смыслы. Я очень люблю русский язык, я на нём думаю. И мне больно наблюдать, как он с подачи вечных штабных гэбистов, бюрократических хозяйственников, просоленных квасом депутатов превращается в стилистически бедный, грамматически кудлатый, синтаксически переломанный канцелярит. Так ещё его теперь насилуют бесконечной ложью, изъятием слов и подменой понятий.
Если глаза — это зеркало души, то язык — это голос души. Нельзя посадить язык в клетку. Его природа — свобода, как природа мышления. Язык должен восстать. Он должен быть живым и его нельзя позволять убивать. Убийство языка — это убийство мышления.
Раньше я писала, что эта война — экзистенциальная. Но теперь она превратилась и в борьбу за человеческий язык как инструмент познания истины и передачи этого знания. В борьбу за свободу видеть, осознавать, понимать, правдиво и точно обозначать и передавать знание об увиденном и о понятом другим. Культура — это все формы и способы человеческого самовыражения и самопознания. Культура — это передача накопленных отдельным человеком и человечеством в целом мудрости и умений будущим поколениям для дальнейшего развития.
Выходит, борьба за то, чтобы называть войну войной — это борьба за культуру и за возможность развиваться и приближаться в своих поисках к истине.
Язык не может быть порабощён. Он взорвётся гейзером искренности, точности и юмора из-под коросты лжи и скудоумия.
Все языки должны быть свободными!
#травкина_осознанность
Помните, я писала о важности изучения слов для свободы мышления? Существует такая цепочка: нет слова — нет понятия — нет инструмента для размышления о явлении — и явление становится слепым пятном. Именно этот приём психологической войны применяет Россия: если запретить, затереть, уничтожить слово «война», то пропадает и понятие «война» — а вместе с ним исчезают мысли о:
⁃ сущности войны (убийства, насилие, жестокость)
⁃ характер войны (наступательный, оборонительный, массовый, полномасштабный) и соответствующие средства. Видели ли вы, как выглядят кассетные бомбы, начиненные маленькими разлетающимися во все стороны снарядами?
⁃ Причины войны и правомерность ее обоснований
⁃ Последствия войны (смерти, разрушения, потери молодых людей)
Размышлять о происходящем без всего этого инструментария невозможно. Так что и сама война исчезает, истирается из сознания, становится неопределённым неоднозначным процессом.
Запрет слова «война» — это маркер куда более широкомасштабной войны: за дискурс и за описание мира. Понятие «военная спецоперация» обозначает действия, которые отличаются от широкомасштабной войны, которая здесь происходит, как локальностью целей, так и локальностью методов, повышенной скрытностью, скоростью. Этот термин уводит воображение в сторону разведовательных или диверсионных мероприятий: быстренько тихонько прибежали, хоп-хоп, чик-чик, и вернулись обратно, и никто почти и не заметил.
Получается, отношение к слову «война» — это рычаг переключения дискурса в общественном сознании. Если люди не говорят о войне друг другу, её как бы и нет.
Язык выполняет три функции:
⁃ Общение, коммуникация и передача информации
⁃ Познание и накопление знаний о мире
⁃ Сохранение и передача знания во времени (вперёд, конечно) и пространстве, которое помогает развиваться человечеству
Язык — это символическая сила, инструмент познания, самопознания и развития. Насилие же над языком всегда скрывает войну против познания и развития. Борьба за язык — это всегда борьба не за слова и буквы, а за смыслы. Я очень люблю русский язык, я на нём думаю. И мне больно наблюдать, как он с подачи вечных штабных гэбистов, бюрократических хозяйственников, просоленных квасом депутатов превращается в стилистически бедный, грамматически кудлатый, синтаксически переломанный канцелярит. Так ещё его теперь насилуют бесконечной ложью, изъятием слов и подменой понятий.
Если глаза — это зеркало души, то язык — это голос души. Нельзя посадить язык в клетку. Его природа — свобода, как природа мышления. Язык должен восстать. Он должен быть живым и его нельзя позволять убивать. Убийство языка — это убийство мышления.
Раньше я писала, что эта война — экзистенциальная. Но теперь она превратилась и в борьбу за человеческий язык как инструмент познания истины и передачи этого знания. В борьбу за свободу видеть, осознавать, понимать, правдиво и точно обозначать и передавать знание об увиденном и о понятом другим. Культура — это все формы и способы человеческого самовыражения и самопознания. Культура — это передача накопленных отдельным человеком и человечеством в целом мудрости и умений будущим поколениям для дальнейшего развития.
Выходит, борьба за то, чтобы называть войну войной — это борьба за культуру и за возможность развиваться и приближаться в своих поисках к истине.
Язык не может быть порабощён. Он взорвётся гейзером искренности, точности и юмора из-под коросты лжи и скудоумия.
Все языки должны быть свободными!
#травкина_осознанность
Война внутри
День пятьдесят пятый. Сонный холодный день с дождём и мокрыми котами, которых я никак не могу застать на помойке, чтобы прикормить сосикой. Так и ношу весь день сосиску в кармане. Долго сидела на деревянной качеле, пялясь перед собой. Думаю о лете. Но стоит начать мечтать о лесах и реках, как в воображение врываются разорванные спрятанной миной весенние купальщики, летние грибники, осенние любители пикников. Мины в полях, мины в рощах. Мины дрейфуют по Чёрному морю. Война расползается по миру, как густые чернила.
В центре Киева есть два ботанических сада, в них зацвели магнолии — деревья с огромными розовыми и белыми цветами. Несколько лет назад я ходила в ботсад на посадку новых магнолий. Острые свечки бутонов и огромные цветки, как в раю. А мы каждый день открываем всё новые и новые ужасы войны. Нейронные связи мирной жизни рушатся, потому что знать и помнить всё о войне повышает вероятность выжить. Я не понимаю, как всё это влезает мне в голову.
Война вползает в мысли и захватывает даже мои сны. Вместо обычных моих ярких фантастических снов, полных глубоких символических образов — бесконечные серые коридоры, попытки договариваться с террористами, ощущение обмана, опасности и бесплодности слов. Я устала от этих снов. Я не могу не думать о войне: от её хода зависит моя жизнь и жизнь моих близких. Но мне страшно наблюдать за тем, как превращаюсь в войну. Я боюсь, что однажды в зеркале вместо своих глаз я увижу два темных безжизненных окопа. Война убивает не только тело. Война медленно подменяет живую беззаботность угрюмым цинизмом.
Я борюсь с войной цветами абрикосов, сосиской для котов и своей тетрадкой с упражнениями по українській мові. Надо придумать что-то помощнее.
#киев #обомне
День пятьдесят пятый. Сонный холодный день с дождём и мокрыми котами, которых я никак не могу застать на помойке, чтобы прикормить сосикой. Так и ношу весь день сосиску в кармане. Долго сидела на деревянной качеле, пялясь перед собой. Думаю о лете. Но стоит начать мечтать о лесах и реках, как в воображение врываются разорванные спрятанной миной весенние купальщики, летние грибники, осенние любители пикников. Мины в полях, мины в рощах. Мины дрейфуют по Чёрному морю. Война расползается по миру, как густые чернила.
В центре Киева есть два ботанических сада, в них зацвели магнолии — деревья с огромными розовыми и белыми цветами. Несколько лет назад я ходила в ботсад на посадку новых магнолий. Острые свечки бутонов и огромные цветки, как в раю. А мы каждый день открываем всё новые и новые ужасы войны. Нейронные связи мирной жизни рушатся, потому что знать и помнить всё о войне повышает вероятность выжить. Я не понимаю, как всё это влезает мне в голову.
Война вползает в мысли и захватывает даже мои сны. Вместо обычных моих ярких фантастических снов, полных глубоких символических образов — бесконечные серые коридоры, попытки договариваться с террористами, ощущение обмана, опасности и бесплодности слов. Я устала от этих снов. Я не могу не думать о войне: от её хода зависит моя жизнь и жизнь моих близких. Но мне страшно наблюдать за тем, как превращаюсь в войну. Я боюсь, что однажды в зеркале вместо своих глаз я увижу два темных безжизненных окопа. Война убивает не только тело. Война медленно подменяет живую беззаботность угрюмым цинизмом.
Я борюсь с войной цветами абрикосов, сосиской для котов и своей тетрадкой с упражнениями по українській мові. Надо придумать что-то помощнее.
#киев #обомне
План Ч.1
День пятьдесят шестой. Завоевание — это когда ты три дня ходишь с сосисками в кармане (перекладывая их на ночь обратно в холодильник), а затем наконец встречаешь кошку. Кошка чёрная с пепельным отливом. Она настороженно посмотрела на меня желтым глазом, пригнулась и надумала драпать, но я уже зашуршала ароматным пакетом. Первый кусок она взяла только с земли и отнесла есть под машину. Второй сжевала уже рядом со мной. А остальные съела из рук. Всё это время растопыренная шёрсть на ней дергалась, как будто бы она слышала каждый выстрел на восточном фронте. На самом деле потому, что начинался дождь. И на мои очки тоже капал дождь. Так мы и сидели под дождём. Розовая женщина и черная подрагивающая кошка, объединённые интересом к колбасным изделиям.
Прежде чем я встала и ушла, она трижды обошла меня и обтёрлась щеками и спиной. Кошки делают так, чтобы оставить свой запах (кошачьи феромоны в обилии выделяются в области усатых щёчек) на том, что считают своим и безопасным, а не чтобы поластиться — поэтому она почти с отвращением отвернула от моей руки свою шею. Ещё не время, подумала я. И всё же, она об меня потёрлась! Если ваше завоевание выглядит не так — пожалуйста, уходите.
Восемь недель. Война сломала наши планы на жизнь. Листала свой ежедневник — ярко-красная тетрадь формата А4. В ней я записывала свои ежедневные дела до войны. Один разворот — одна неделя. Почти ни одной свободной строчки или дня. А теперь в ежедневнике пустота. Пустые разлинованные дни, в которые не вмещается весь кошмар войны и потому они ослепли.
Первые же ракеты, которые приземлились в наш район, и первые танки, которые проехали рядом с домом мамы, стёрли почти всё. Мою намечавшуюся книгу, наш первый подкаст bojemoi (записали и смонтировали три выпуска до войны, а потом сидели и не могли понять, что вообще теперь можно сказать — так и забили), нон-фикшн книги моих клиентов, которые я помогала написать (надеюсь, что они смогут не сойти со своего пути даже без меня), вся моя работа с редактурой (наверное, уже никогда к ней не вернусь) и весь мой коучинг (если я ни жив ни мёртв, то разве я могу кому-то помочь?).
Но вскоре я, удивившись сама себе, почувствовала странную свободу на пороге возможной смерти. Вот я, голый человек, с которого облетела шелуха карьеры, привычек, трёх работ. Нет заработка, нет планов, нет профессии, нет названий. Это же, в общем-то по-своему интересно. Разве мы никогда не мечтали «начать жизнь заново» — но только уже с тем опытом, который есть? Отбрасывая обломки обязательств (и благодаря богов за то, что они познакомили меня с идеей финансовой подушки на черный день), можно снова вернуться в точку «0», где звучит вопрос «кем ты хочешь стать, когда вырастешь?».
Кстати, отступление: по-моему, это вопрос очень плохо сформулирован. Меня в детстве он вообще возмущал: что значит «кем стать»?! да я уже есть, мне не нужно становиться никем другим! Ну а во взрослом возрасте я понимаю, что это вопрос не профессиональный, а экзистенциальный: на него вернее ответить что-то типа «хочу стать хорошим честным человеком», а не «врачом». Правильно всё-таки задавать другие вопросы: чью жизнь ты хочешь изменить? какие проблемы хочешь решить? что тебе интересно делать больше всего? До войны я работала коучем, и в общем-то можно сказать, что мы с клиентами разбирали последствия именно этого неверно заданного и неверно понятого «кем ты хочешь стать» именно через другие, более корректные, вопросы.
Так вот. Сегодня в фейсбуке увидела пост: что бы вы сделали для себя, если бы у вас было неограниченно много денег? Я сразу вспомнила первые выпуски Симс, в которых я играла в школе. Подруга показала мне код для бесконечных финансов — и я, забытые обо всем, с упоением предалась строительству домов и дизайну интерьеров, сверяясь с книгой по истории архитектуры и дизайна помещений, чтобы получились интерьеры в разных стилях. Я так и не знаю, в чем суть самой игры, потому что до этого я так и не доходила. Только строительство, только хардкор!
[Продолжение в следующем посте]
#киев #обомне
День пятьдесят шестой. Завоевание — это когда ты три дня ходишь с сосисками в кармане (перекладывая их на ночь обратно в холодильник), а затем наконец встречаешь кошку. Кошка чёрная с пепельным отливом. Она настороженно посмотрела на меня желтым глазом, пригнулась и надумала драпать, но я уже зашуршала ароматным пакетом. Первый кусок она взяла только с земли и отнесла есть под машину. Второй сжевала уже рядом со мной. А остальные съела из рук. Всё это время растопыренная шёрсть на ней дергалась, как будто бы она слышала каждый выстрел на восточном фронте. На самом деле потому, что начинался дождь. И на мои очки тоже капал дождь. Так мы и сидели под дождём. Розовая женщина и черная подрагивающая кошка, объединённые интересом к колбасным изделиям.
Прежде чем я встала и ушла, она трижды обошла меня и обтёрлась щеками и спиной. Кошки делают так, чтобы оставить свой запах (кошачьи феромоны в обилии выделяются в области усатых щёчек) на том, что считают своим и безопасным, а не чтобы поластиться — поэтому она почти с отвращением отвернула от моей руки свою шею. Ещё не время, подумала я. И всё же, она об меня потёрлась! Если ваше завоевание выглядит не так — пожалуйста, уходите.
Восемь недель. Война сломала наши планы на жизнь. Листала свой ежедневник — ярко-красная тетрадь формата А4. В ней я записывала свои ежедневные дела до войны. Один разворот — одна неделя. Почти ни одной свободной строчки или дня. А теперь в ежедневнике пустота. Пустые разлинованные дни, в которые не вмещается весь кошмар войны и потому они ослепли.
Первые же ракеты, которые приземлились в наш район, и первые танки, которые проехали рядом с домом мамы, стёрли почти всё. Мою намечавшуюся книгу, наш первый подкаст bojemoi (записали и смонтировали три выпуска до войны, а потом сидели и не могли понять, что вообще теперь можно сказать — так и забили), нон-фикшн книги моих клиентов, которые я помогала написать (надеюсь, что они смогут не сойти со своего пути даже без меня), вся моя работа с редактурой (наверное, уже никогда к ней не вернусь) и весь мой коучинг (если я ни жив ни мёртв, то разве я могу кому-то помочь?).
Но вскоре я, удивившись сама себе, почувствовала странную свободу на пороге возможной смерти. Вот я, голый человек, с которого облетела шелуха карьеры, привычек, трёх работ. Нет заработка, нет планов, нет профессии, нет названий. Это же, в общем-то по-своему интересно. Разве мы никогда не мечтали «начать жизнь заново» — но только уже с тем опытом, который есть? Отбрасывая обломки обязательств (и благодаря богов за то, что они познакомили меня с идеей финансовой подушки на черный день), можно снова вернуться в точку «0», где звучит вопрос «кем ты хочешь стать, когда вырастешь?».
Кстати, отступление: по-моему, это вопрос очень плохо сформулирован. Меня в детстве он вообще возмущал: что значит «кем стать»?! да я уже есть, мне не нужно становиться никем другим! Ну а во взрослом возрасте я понимаю, что это вопрос не профессиональный, а экзистенциальный: на него вернее ответить что-то типа «хочу стать хорошим честным человеком», а не «врачом». Правильно всё-таки задавать другие вопросы: чью жизнь ты хочешь изменить? какие проблемы хочешь решить? что тебе интересно делать больше всего? До войны я работала коучем, и в общем-то можно сказать, что мы с клиентами разбирали последствия именно этого неверно заданного и неверно понятого «кем ты хочешь стать» именно через другие, более корректные, вопросы.
Так вот. Сегодня в фейсбуке увидела пост: что бы вы сделали для себя, если бы у вас было неограниченно много денег? Я сразу вспомнила первые выпуски Симс, в которых я играла в школе. Подруга показала мне код для бесконечных финансов — и я, забытые обо всем, с упоением предалась строительству домов и дизайну интерьеров, сверяясь с книгой по истории архитектуры и дизайна помещений, чтобы получились интерьеры в разных стилях. Я так и не знаю, в чем суть самой игры, потому что до этого я так и не доходила. Только строительство, только хардкор!
[Продолжение в следующем посте]
#киев #обомне
План Ч.2
По условиям выбирать благотворительность было нельзя — я-то знаю, вы бы тоже первым делом подумали, что все эти деньги нужно пустить на строительство разрушенных залпами артиллерии домов, развороченных танками дорог, взорванных детсадов и на самых лучших врачей и психотерапевтов, которые помогут вылечить наши физические и душевные травмы. Но потратить воображаемые деньги можно было только в своё удовольствие. Я решила ответить и вдруг меня прорвало. Настрочила ответ без запинки, залпом, и с каждой строчкой настроение моё поднималось всё выше. Вышло примерно следующее (приведу с расширенными объяснениями).
Жданов послушал и подытожил: sounds like a plan! Хм, и правда, подумала я. Пока у меня такой странный экзистенциальный отпуск, я могу работать над этим, как над планом. А деньги — дело такое, не проблемное. В мире их явно слишком много: люди не знают, куда девать и тратят на всякую ерунду. Главное — это идеи и люди, которые готовы трудиться, воплощая их в жизнь.
С начала войны прошло два месяца. Очень утомительно жить в мире, где в будущем у тебя только два варианта: погибнуть или остаться в живых — и больше никаких планов. Я так больше не хочу. Да, я знаю, что война и что в любой момент ракеты могут полететь на нас, как они летят, например, на Харьков. И, конечно, в этот момент я брошу все свои планы и убегу в общий коридор в одном носке — или куда там меня ещё занесёт злая судьба.
Но на случай, если я всё-таки останусь жива, я уже сделала расписание прогулок с сосисками с расчетом на то, что приручение кошки займет две недели. И я буду строить планы и дальше и мечтать, как будто «начиная с начала». Передо мной даже не все дороги — дорог больше нет, их повзрывали. Передо мной целое поле. И я могу сеять!
В сущности, разрушение мира, если смотреть на него с точки зрения систем, а не эмоций — лучшее время для экспериментов, ошибок, попыток и нового строительства. А волшебный код из Симс как-нибудь найдётся, кек.
P.S. У нас в комментах сформировалась очень терапевтическая и поддерживающая компания. Предлагаю вам сыграть в мечты о будущем. Расскажите, как бы вы ответили на эти вопросы, когда жизнь «начнется с начала», но в неё с собой можно взять весь сегодняшний опыт: чью жизнь вы хотели бы изменить? какие проблемы решить? что вам интересно делать больше всего?
#киев #обомне
По условиям выбирать благотворительность было нельзя — я-то знаю, вы бы тоже первым делом подумали, что все эти деньги нужно пустить на строительство разрушенных залпами артиллерии домов, развороченных танками дорог, взорванных детсадов и на самых лучших врачей и психотерапевтов, которые помогут вылечить наши физические и душевные травмы. Но потратить воображаемые деньги можно было только в своё удовольствие. Я решила ответить и вдруг меня прорвало. Настрочила ответ без запинки, залпом, и с каждой строчкой настроение моё поднималось всё выше. Вышло примерно следующее (приведу с расширенными объяснениями).
• Потусила бы пару лет в Стэнфорде, чтобы познакомиться с интересными учёными-человековедами, обменяться опытом и поучаствовать в их исследованиях. • Профинансировала бы нейропсихологические исследования по интересным мне темам (уже собираю список для себя) • Написала бы несколько важных для осмысления современных вызовов человечеству философски-научных книг. • Начала бы делать просветительский журнал, который бы популяризовал сложное мышление и мультикультурный подход к развитию без зауми и нафталина. При нём бы основала издательство, чтобы помочь интересным специалистам писать и продвигать книги, которые будут читать тысячи людей. • Собрала бы лабораторию исследования когнитивного возрастного развития, собрала бы туда междисциплинарную команду с задачей создавать многомерные модели воспитания и обучения. На ее основе мы создали бы программу детского и подросткового образования XXI века. А затем запустили бы первую экспериментальную школу. • Инвестировала бы в создание архитектуры цифровой демократии и профинансировала бы работу независимой лаборатории изучения взаимодействия психики и алгоритмов. • И при этом я бы ездила без ограничений по миру, чтобы собирать опыт самых интересных людей для последующей имплементации (и делать фоточки).Жданов послушал и подытожил: sounds like a plan! Хм, и правда, подумала я. Пока у меня такой странный экзистенциальный отпуск, я могу работать над этим, как над планом. А деньги — дело такое, не проблемное. В мире их явно слишком много: люди не знают, куда девать и тратят на всякую ерунду. Главное — это идеи и люди, которые готовы трудиться, воплощая их в жизнь.
С начала войны прошло два месяца. Очень утомительно жить в мире, где в будущем у тебя только два варианта: погибнуть или остаться в живых — и больше никаких планов. Я так больше не хочу. Да, я знаю, что война и что в любой момент ракеты могут полететь на нас, как они летят, например, на Харьков. И, конечно, в этот момент я брошу все свои планы и убегу в общий коридор в одном носке — или куда там меня ещё занесёт злая судьба.
Но на случай, если я всё-таки останусь жива, я уже сделала расписание прогулок с сосисками с расчетом на то, что приручение кошки займет две недели. И я буду строить планы и дальше и мечтать, как будто «начиная с начала». Передо мной даже не все дороги — дорог больше нет, их повзрывали. Передо мной целое поле. И я могу сеять!
В сущности, разрушение мира, если смотреть на него с точки зрения систем, а не эмоций — лучшее время для экспериментов, ошибок, попыток и нового строительства. А волшебный код из Симс как-нибудь найдётся, кек.
P.S. У нас в комментах сформировалась очень терапевтическая и поддерживающая компания. Предлагаю вам сыграть в мечты о будущем. Расскажите, как бы вы ответили на эти вопросы, когда жизнь «начнется с начала», но в неё с собой можно взять весь сегодняшний опыт: чью жизнь вы хотели бы изменить? какие проблемы решить? что вам интересно делать больше всего?
#киев #обомне
Мрії про відбудову Ч.1
День пятьдесят седьмой. Сегодня я не видела ни погоды, ни весеннего цветения. Чесно кажучи, я даже не знаю, какого именно канона сегодня серое небо: цвета книжной пыли, на которую я насмотрелась, работая библиотекаршей; похожее на бетонную крошку, которая валится с разрушенных домов Мариуполя; свинцово-синячное, как побитое неделю назад лицо; или же с оранжевыми закатными всполохами, как взрывы Харькова, которые идут и идут, и нет им конца. Прошло почти два месяца с тех пор, как Россия напала на Украину, и 19 дней с тех пор, как Киевская область была освобождена от оккупации, а мы — перестали слышать артиллерию и стрельбу. Воздушные тревоги и выстрелы ПВО никуда не делись, но подживать в коридоре — это уже просто часть обыденности.
Думаю, лично я вхожу в новую фазу войны, в которую входят здесь многие, кто достаточно долго живут в почти_безопасном месте (в стране с военным положением, на территории которой идёт война). Война для меня лично перестаёт быть металлическим скелетом с кишками из кассетных бомб и пальцами-базуками, из стальной пасти которой мечутся мины и брызжет фосфорная слюна, который охотится за тобой. Она абстрагируется — из ощущений переплавляется в понятия. Те трепыхания тела и чувств, которыми был наполнен дневник почти два месяца, у меня заканчиваются: как нельзя быть пьяняще-влюблённым вечно (к сожалению), так и невозможно вечно находиться на экзистенциальном острие смерти (к счастью) — в конце-концов, и то и другое просто вредно в больших количествах.
Война приобретает понятийные очертания, обрастает исторической перспективой, пузырится философскими исследованиями. Это вдвойне интересно благодаря тому, что за эти два месяца я наконец так хорошо выучила українську мову, что мне наконец быстрее и понятнее читается ею, чем на английском (а до войны я прочитывала около 50 англоязычных лонгридов в месяц). Честно говоря, я в невероятном восторге от того, что для меня теперь существуют україномовні странички Вікіпедії, україномовна преса и україномовний Youtube.
В Украине существует очень вежливая языковая традиция: украиноязычные граждане легко переходят на русский язык с теми, кто говорит по-русски. Моя цель — научиться хорошо говорить и уметь переходить на украинский с теми, кто предпочитает общаться на нём. За 15 лет в Киеве у меня есть всего один украиноговорящий друг, и тот живёт во Львове — но после этой войны многие прежде русскоязычные стали отдавать предпочтение украинскому языку, так что мне наконец есть, с кем практиковаться.
Для людей из других стран изучать украинский и поддерживать украиноязычный контент, как мне кажется, сейчас может быть одним из способов поддержки украинцев и Украины, которая, судя по всему, борется за то, чтобы в её праве на национальное существование (со своей территорией, языком, историей, культурой, ценностями и целями на будущее) перестала сомневаться соседняя страна с имперскими замашками.
Статистика показывает, что так кажется не только мне: начала российского военного вторжения интерес к изучению украинского на известной онлайн платформе вырос в пять раз в мире! Кто-то машет украинским флагом, а кто-то — посылает приветствие на украинском. И сразу приятно. Ну и правильно, ведь приехать в другую страну и уметь что-то сказать на местном языке — это традиционное выражение уважения к местным жителям. А посетить Украину после войны, думаю, захотят многие.
[Продолжение в следующем посте]
#киев
День пятьдесят седьмой. Сегодня я не видела ни погоды, ни весеннего цветения. Чесно кажучи, я даже не знаю, какого именно канона сегодня серое небо: цвета книжной пыли, на которую я насмотрелась, работая библиотекаршей; похожее на бетонную крошку, которая валится с разрушенных домов Мариуполя; свинцово-синячное, как побитое неделю назад лицо; или же с оранжевыми закатными всполохами, как взрывы Харькова, которые идут и идут, и нет им конца. Прошло почти два месяца с тех пор, как Россия напала на Украину, и 19 дней с тех пор, как Киевская область была освобождена от оккупации, а мы — перестали слышать артиллерию и стрельбу. Воздушные тревоги и выстрелы ПВО никуда не делись, но подживать в коридоре — это уже просто часть обыденности.
Думаю, лично я вхожу в новую фазу войны, в которую входят здесь многие, кто достаточно долго живут в почти_безопасном месте (в стране с военным положением, на территории которой идёт война). Война для меня лично перестаёт быть металлическим скелетом с кишками из кассетных бомб и пальцами-базуками, из стальной пасти которой мечутся мины и брызжет фосфорная слюна, который охотится за тобой. Она абстрагируется — из ощущений переплавляется в понятия. Те трепыхания тела и чувств, которыми был наполнен дневник почти два месяца, у меня заканчиваются: как нельзя быть пьяняще-влюблённым вечно (к сожалению), так и невозможно вечно находиться на экзистенциальном острие смерти (к счастью) — в конце-концов, и то и другое просто вредно в больших количествах.
Война приобретает понятийные очертания, обрастает исторической перспективой, пузырится философскими исследованиями. Это вдвойне интересно благодаря тому, что за эти два месяца я наконец так хорошо выучила українську мову, что мне наконец быстрее и понятнее читается ею, чем на английском (а до войны я прочитывала около 50 англоязычных лонгридов в месяц). Честно говоря, я в невероятном восторге от того, что для меня теперь существуют україномовні странички Вікіпедії, україномовна преса и україномовний Youtube.
В Украине существует очень вежливая языковая традиция: украиноязычные граждане легко переходят на русский язык с теми, кто говорит по-русски. Моя цель — научиться хорошо говорить и уметь переходить на украинский с теми, кто предпочитает общаться на нём. За 15 лет в Киеве у меня есть всего один украиноговорящий друг, и тот живёт во Львове — но после этой войны многие прежде русскоязычные стали отдавать предпочтение украинскому языку, так что мне наконец есть, с кем практиковаться.
Для людей из других стран изучать украинский и поддерживать украиноязычный контент, как мне кажется, сейчас может быть одним из способов поддержки украинцев и Украины, которая, судя по всему, борется за то, чтобы в её праве на национальное существование (со своей территорией, языком, историей, культурой, ценностями и целями на будущее) перестала сомневаться соседняя страна с имперскими замашками.
Статистика показывает, что так кажется не только мне: начала российского военного вторжения интерес к изучению украинского на известной онлайн платформе вырос в пять раз в мире! Кто-то машет украинским флагом, а кто-то — посылает приветствие на украинском. И сразу приятно. Ну и правильно, ведь приехать в другую страну и уметь что-то сказать на местном языке — это традиционное выражение уважения к местным жителям. А посетить Украину после войны, думаю, захотят многие.
[Продолжение в следующем посте]
#киев
Мрії про відбудову Ч.2
Кстати, тут есть такая шутка-не шутка, что на украинском правильно говорить не после войны, а «після перемоги» (после победы). Интересно, что именно в дискурсе «защиты от врага» формулируется образ страны-победителя. В этом нарративе для украинцев скоро может стать важным вопрос о том, что именно побеждено (кроме страны-агрессора) и что именно выиграно (кроме самой войны) ими: мне кажется, ответ должен быть связан с будущим, с целями и ценностями.
Может быть, послевоенный период даже будет назван впоследствии эпохой Великої відбудови, когда многие объекты и процессы будут построены принципиально по-новому с учётом нового опыта и понимания себя. Лучше, чем прежде.
Каждый украинец и каждая украинка, ответив на эти вопросы осознанно, уже начнут Відбудову — путь восстановления Украины и строительства нового этапа её жизни.
#киев
Кстати, тут есть такая шутка-не шутка, что на украинском правильно говорить не после войны, а «після перемоги» (после победы). Интересно, что именно в дискурсе «защиты от врага» формулируется образ страны-победителя. В этом нарративе для украинцев скоро может стать важным вопрос о том, что именно побеждено (кроме страны-агрессора) и что именно выиграно (кроме самой войны) ими: мне кажется, ответ должен быть связан с будущим, с целями и ценностями.
Может быть, послевоенный период даже будет назван впоследствии эпохой Великої відбудови, когда многие объекты и процессы будут построены принципиально по-новому с учётом нового опыта и понимания себя. Лучше, чем прежде.
Каждый украинец и каждая украинка, ответив на эти вопросы осознанно, уже начнут Відбудову — путь восстановления Украины и строительства нового этапа её жизни.
#киев
Добро и зло Ч.1
День пятьдесят восьмой. Накрапывает тёплый дождь, и зелень стала ядрёно-салатовой — это будет длиться недолго (прямо как молодость). С берёз свисают гусеничноподобные цветы-серёжки. С других деревьев на мокрую землю попадали буро-красные червячки отживших соцветий. Я долго смотрела, как они лежат повсюду: на бетоне, на асфальте, на земле. Как будто они ползли куда-то — потом внезапно замерли и начали разлагаться пот теплеющим дождём. Прямо как люди — жившие, замершие и… пятьдесят восемь дней идёт война.
Ситуация войны требует всё время чего-то невозможного и неприемлемого для обычного человека, который хочет быть живым, не хочет умирать, хочет ценить всякую жизнь — и свою и чужую, который умеет любить и строить и не умеет убивать и разрушать. Больше всего я бы хотела вернуть мир, в котором убивать — тяжкое преступление и страшный грех. И где мёртвые с обнажёнными зубами на голубоватых лицах, рассыпанные по дворам и дорогам — не часть сурового, но привычного быта многих людей.
Я падаю спиной на круглую качелю и сквозь робкую прозрачную зелень смотрю в кисломолочные хлопья неба. Я пытаюсь вспомнить детское ощущение от вглядывания в облака, когда казалось, что где-то там есть огромный глаз Бога, прячущийся в бесконечности белой бороды.
Идея бога влечет за собой идею существования добра и зла как абсолютных категорий. Любая практика опровергает трезвость этой идеи, поэтому держатся они исключительно на вере — и работают только для самого верующего. Что, как по мне, по большей части — замечательная внутренняя регуляция вполне рационального для социальной жизни поведения. Но, как видите, достаточно попу благословить авиабомбу — и всё уже не так однозначно с этим вашим добром и злом.
Я помню, как лет в 13 пришла в восторг, найдя в словаре термин «деизм». Это философское направление считает, что Бог создал мир, человека и законы природы — а потом взял да и отошёл от дел. Для меня это многое объясняло тогда: мы знаем о добре и зле, они существуют как производные от бога, но мы можем не следовать одному и не противостоять другому — и нам за это ничего не будет, потому что Богу плевать. Бог в депрессии! Уехал. Запил, в конце-концов. То есть где-то он есть. Но не придёт.
Каждый изобретает своего Бога на основе образа родителей. Люди проецирует их в облака — и потом всю жизнь пытаются заслужить их любовь (или прогневить окончательно, кому как).
[Продолжение в следующем посте]
#киев #травкина_осознанность
День пятьдесят восьмой. Накрапывает тёплый дождь, и зелень стала ядрёно-салатовой — это будет длиться недолго (прямо как молодость). С берёз свисают гусеничноподобные цветы-серёжки. С других деревьев на мокрую землю попадали буро-красные червячки отживших соцветий. Я долго смотрела, как они лежат повсюду: на бетоне, на асфальте, на земле. Как будто они ползли куда-то — потом внезапно замерли и начали разлагаться пот теплеющим дождём. Прямо как люди — жившие, замершие и… пятьдесят восемь дней идёт война.
Ситуация войны требует всё время чего-то невозможного и неприемлемого для обычного человека, который хочет быть живым, не хочет умирать, хочет ценить всякую жизнь — и свою и чужую, который умеет любить и строить и не умеет убивать и разрушать. Больше всего я бы хотела вернуть мир, в котором убивать — тяжкое преступление и страшный грех. И где мёртвые с обнажёнными зубами на голубоватых лицах, рассыпанные по дворам и дорогам — не часть сурового, но привычного быта многих людей.
Я падаю спиной на круглую качелю и сквозь робкую прозрачную зелень смотрю в кисломолочные хлопья неба. Я пытаюсь вспомнить детское ощущение от вглядывания в облака, когда казалось, что где-то там есть огромный глаз Бога, прячущийся в бесконечности белой бороды.
Идея бога влечет за собой идею существования добра и зла как абсолютных категорий. Любая практика опровергает трезвость этой идеи, поэтому держатся они исключительно на вере — и работают только для самого верующего. Что, как по мне, по большей части — замечательная внутренняя регуляция вполне рационального для социальной жизни поведения. Но, как видите, достаточно попу благословить авиабомбу — и всё уже не так однозначно с этим вашим добром и злом.
Я помню, как лет в 13 пришла в восторг, найдя в словаре термин «деизм». Это философское направление считает, что Бог создал мир, человека и законы природы — а потом взял да и отошёл от дел. Для меня это многое объясняло тогда: мы знаем о добре и зле, они существуют как производные от бога, но мы можем не следовать одному и не противостоять другому — и нам за это ничего не будет, потому что Богу плевать. Бог в депрессии! Уехал. Запил, в конце-концов. То есть где-то он есть. Но не придёт.
Каждый изобретает своего Бога на основе образа родителей. Люди проецирует их в облака — и потом всю жизнь пытаются заслужить их любовь (или прогневить окончательно, кому как).
[Продолжение в следующем посте]
#киев #травкина_осознанность
Добро и зло Ч.2
Со временем образ бородатого бога растворяется, оставляя безличные и бесплотные — но такие непреодолимые «надо», «должен» и «неизбежно». В нашем гибком и полном взаимодействий и нюансов мире последний оплот догматичной детской веры — наши безличные конструкции долженствования. «Мы должны и не можем иначе», «это неизбежно и не может быть по-другому» — последний оплот детства, где-то нечто извне, куда большее, куда более могущественное, управляет твоими действиями (но и несёт за них львиную долю ответственности).
Как правило, всегда может быть десяток «иначе», а любое слово и дело вполне себе «избежны», добро для одного оказывается злом для другого, а злодеи для одних становятся для иных святыми героями. Желание, в отличие от «надо», чувствительно к изменениям ситуации и психического состояния. А выбор, в отличие от свалившего извне долга, может быть свободным и неожиданно творческим.
Может статься, что вера в добро и зло — и есть источник конфликтов и разногласий (вернее, различия в понимании одного и другого у разных людей). Жить в мире однозначных полярностей очень просто, я помню это по юности, но и конфликтов в таком мире больше. Куда сложнее оказалось учитывать индивидуальность каждого человека и принимать тот факт, что зло для одного оказывается добром для другого, цели одних непонятны другим, и каждый понимает свою победу по-своему. Зато в «трещинах между мирами» легче находится компромисс между разными системами ценностей, чем в плотно подбитой друг к другу черно-белой гранитной плите добра и зла.
На линзы очков накапывают две лужицы. Бога в небе не видно, а на березу прямо надо мной пристраивается вражеский голубиный истребитель. «Воздушная тревога», — шучу я про себя и поднимаюсь.
#киев #травкина_осознанность
Со временем образ бородатого бога растворяется, оставляя безличные и бесплотные — но такие непреодолимые «надо», «должен» и «неизбежно». В нашем гибком и полном взаимодействий и нюансов мире последний оплот догматичной детской веры — наши безличные конструкции долженствования. «Мы должны и не можем иначе», «это неизбежно и не может быть по-другому» — последний оплот детства, где-то нечто извне, куда большее, куда более могущественное, управляет твоими действиями (но и несёт за них львиную долю ответственности).
Как правило, всегда может быть десяток «иначе», а любое слово и дело вполне себе «избежны», добро для одного оказывается злом для другого, а злодеи для одних становятся для иных святыми героями. Желание, в отличие от «надо», чувствительно к изменениям ситуации и психического состояния. А выбор, в отличие от свалившего извне долга, может быть свободным и неожиданно творческим.
Может статься, что вера в добро и зло — и есть источник конфликтов и разногласий (вернее, различия в понимании одного и другого у разных людей). Жить в мире однозначных полярностей очень просто, я помню это по юности, но и конфликтов в таком мире больше. Куда сложнее оказалось учитывать индивидуальность каждого человека и принимать тот факт, что зло для одного оказывается добром для другого, цели одних непонятны другим, и каждый понимает свою победу по-своему. Зато в «трещинах между мирами» легче находится компромисс между разными системами ценностей, чем в плотно подбитой друг к другу черно-белой гранитной плите добра и зла.
На линзы очков накапывают две лужицы. Бога в небе не видно, а на березу прямо надо мной пристраивается вражеский голубиный истребитель. «Воздушная тревога», — шучу я про себя и поднимаюсь.
#киев #травкина_осознанность
Как меня зовут Ч.1
День пятьдесят девятый. Солнце навязчиво тёплое, как бабушкин интерес к моей пустой тарелке. Ветер дует внезапно, резко и холодно, как резкий голос продавщицы джинс на рынке в конце 90-х: вашего размера у нас нет! Я трижды снимаю и надеваю свитер, пока мы идём к озеру. Мне то жарко, то холодно. Если бы моё самоощущение было бы поговоркой, то звучало бы как «не пришей кобыле хвост». Чувствую себя лишней в мире войны, никак не могу найти себе уютный уголок в этой системе — я как собака, которая никак не примостится и ходит по кругу на месте, уставившись на свой зад. Смешное и печальное зрелище.
Война похожа на реакцию воспаления в организме. Начинается как нарыв в одном месте, а потом расползается по крови. Иммунная система реагирует активацией: все силы бросаешь на изучение войны и борьбу с ней. Но когда иммунитет слишком долго активен, то становится гиперчувствительным. Вскоре это приводит к тому, что иммунные клетки начинают реагировать воспалением на совершенно безобидные внешние факторы. Например, пыльцу цветущей берёзы, которая раньше их не волновала. Ещё хуже — когда иммунитет принимает за агрессивное нападение собственные клетки организма и начинает уничтожать своего хозяина (свои собственные суставы, например). Длительная война превращается в такое аутоиммунное заболевание: восстаешь против неё — но однажды перестанешь различать войну и не-войну и сожрешь саму себя.
Я есть то, что я ем. Я ем войну 59 дней с утра до вечера. Кто я? Мои отношения с войной — как болезненное слияние: я больше не знаю, где война, а где я. Пытаюсь вспомнить, как меня зовут и что я делала до того, как одни люди стали убивать других людей, а третьи — радоваться этому. Я не помню. Сначала меня звали Страх. Потом меня звали Страдание. Я сменила имя на Ненависть, но оно тоже было не моим. Со всех сторон мне предлагают множество имён: Горе, Месть, Справедливость, Злорадство или Отчаяние. Но моё имя звучит как-то иначе.
В зависимых отношениях слияния теряешь своё «я», воображая полное единство с другим человеком. В отношениях с войной есть тенденция сливаться с крупными общностями людей, объединённых одной эмоцией. Это позволяет избавиться от своего страшного экзистенциального одиночества в ситуации бессилия, избавиться от его груза вместе с экзистенциальной ответственностью — и отдохнуть на руках коллективной поддержки и общности. Как будто ты на пьяной вечеринке: выскакиваешь из одного экстатического клубка людей в другой, пока не протрезвела и не стала чувствовать смутные сомнения.
Кто я? Я уже не помню. Обращение в войну неуклонно происходит два месяца: скоро у меня отрастут когтистые лапы, вытянется мохнатая морда и мои глаза будут жёлтыми глазами войны со змеиным зрачком, если я не вспомню, как меня зовут.
Пытаюсь начать с начала: ну была же я кем-то до войны? Читала лекции, изучала психотерапию, учила людей писать тексты. Прошлое — как мутная черно-белая фотография, на который изображена моя далёкая прабабка: общие черты лица, возможная альтернативная жизнь, которой не случилось. Мне хотелось открыть тонкие нюансы работы сознания: я оттачивала слова, искала корреляции буддийских текстов с нейробиологией, пыталась систематизировать аспекты разных психопрактик. Господи, не ошиблась ли я дверью? Мы всё ещё решаем несогласие по теоретическим вопросам уничтожением целого организма вместе с уникальным мозгом, нейропластичностью и «теорией сознания». Может быть, стоило бы потратить свою жизнь на то, чтобы накормить голодных и научить думать самых необразованных, а не витать в «высоких» материях? Кому они нужны? Кого они спасли?
[Продолжение в следующем посте]
#травкина_осознанность
День пятьдесят девятый. Солнце навязчиво тёплое, как бабушкин интерес к моей пустой тарелке. Ветер дует внезапно, резко и холодно, как резкий голос продавщицы джинс на рынке в конце 90-х: вашего размера у нас нет! Я трижды снимаю и надеваю свитер, пока мы идём к озеру. Мне то жарко, то холодно. Если бы моё самоощущение было бы поговоркой, то звучало бы как «не пришей кобыле хвост». Чувствую себя лишней в мире войны, никак не могу найти себе уютный уголок в этой системе — я как собака, которая никак не примостится и ходит по кругу на месте, уставившись на свой зад. Смешное и печальное зрелище.
Война похожа на реакцию воспаления в организме. Начинается как нарыв в одном месте, а потом расползается по крови. Иммунная система реагирует активацией: все силы бросаешь на изучение войны и борьбу с ней. Но когда иммунитет слишком долго активен, то становится гиперчувствительным. Вскоре это приводит к тому, что иммунные клетки начинают реагировать воспалением на совершенно безобидные внешние факторы. Например, пыльцу цветущей берёзы, которая раньше их не волновала. Ещё хуже — когда иммунитет принимает за агрессивное нападение собственные клетки организма и начинает уничтожать своего хозяина (свои собственные суставы, например). Длительная война превращается в такое аутоиммунное заболевание: восстаешь против неё — но однажды перестанешь различать войну и не-войну и сожрешь саму себя.
Я есть то, что я ем. Я ем войну 59 дней с утра до вечера. Кто я? Мои отношения с войной — как болезненное слияние: я больше не знаю, где война, а где я. Пытаюсь вспомнить, как меня зовут и что я делала до того, как одни люди стали убивать других людей, а третьи — радоваться этому. Я не помню. Сначала меня звали Страх. Потом меня звали Страдание. Я сменила имя на Ненависть, но оно тоже было не моим. Со всех сторон мне предлагают множество имён: Горе, Месть, Справедливость, Злорадство или Отчаяние. Но моё имя звучит как-то иначе.
В зависимых отношениях слияния теряешь своё «я», воображая полное единство с другим человеком. В отношениях с войной есть тенденция сливаться с крупными общностями людей, объединённых одной эмоцией. Это позволяет избавиться от своего страшного экзистенциального одиночества в ситуации бессилия, избавиться от его груза вместе с экзистенциальной ответственностью — и отдохнуть на руках коллективной поддержки и общности. Как будто ты на пьяной вечеринке: выскакиваешь из одного экстатического клубка людей в другой, пока не протрезвела и не стала чувствовать смутные сомнения.
Кто я? Я уже не помню. Обращение в войну неуклонно происходит два месяца: скоро у меня отрастут когтистые лапы, вытянется мохнатая морда и мои глаза будут жёлтыми глазами войны со змеиным зрачком, если я не вспомню, как меня зовут.
Пытаюсь начать с начала: ну была же я кем-то до войны? Читала лекции, изучала психотерапию, учила людей писать тексты. Прошлое — как мутная черно-белая фотография, на который изображена моя далёкая прабабка: общие черты лица, возможная альтернативная жизнь, которой не случилось. Мне хотелось открыть тонкие нюансы работы сознания: я оттачивала слова, искала корреляции буддийских текстов с нейробиологией, пыталась систематизировать аспекты разных психопрактик. Господи, не ошиблась ли я дверью? Мы всё ещё решаем несогласие по теоретическим вопросам уничтожением целого организма вместе с уникальным мозгом, нейропластичностью и «теорией сознания». Может быть, стоило бы потратить свою жизнь на то, чтобы накормить голодных и научить думать самых необразованных, а не витать в «высоких» материях? Кому они нужны? Кого они спасли?
[Продолжение в следующем посте]
#травкина_осознанность
Как меня зовут Ч.2
С другой стороны, я чувствую желание противостоять этому топорному дискурсу сложностью смыслов и тонкостью нюансов. Для меня унизительно огрубление и упрощение, которое сваливается на нас, переживающих или наблюдающих лишения и мучения, они возвращают нас к первобытному состоянию. Через концлагерную литературу красной нитью проходит идея сохранения культуры в нечеловеческих условиях: люди читают друг другу стихи и пересказывают на память философские произведения, противопоставляя себя огрублению, обобщению и примитивизацию. Это способ не забыть своё имя.
Война — это пошлость. Она сеет грубое разнузданное хамское уничтожение в мире физической реальности. И она так же насильственно упрощает смыслы и вульгаризирует дискурс в реальности абстрактного мышления. Война заставляет психику регрессировать к пониманию мира уровня детских сказок: добро и зло, свои и чужие, да и нет, все и никто, всегда и никогда.
Вспоминаю деревню: сорвавшейся ворот колодца раскручивается с бешеной скоростью и несет ведро воды обратно на дно темной трубы, будто куда-то на другую сторону земли. Смотришь в ужасе на ручку вертушки и не знаешь, как схватить её и остановить, чтобы она не выбила тебе зубы. Так и здесь: индивидуальную психику силой регрессивного тяготения захватывает коллективное бессознательное, и она плюхается в общий источник — так что непонятно, где вода-из-ведра, а где вода-из-под-земли.
Невозможно вытащить своё ведро с водой, пока оно не опустится на дно, цепь перестанет звенеть и, плюнув на промозоленные ладони, ты не накрутишь тяжелую цепь на вертушку до конца. Конечно, со дна колодца вернется не та вода, которую ты в него уронила. В одну реку нельзя войти дважды, говорил Гераклит. А я говорю: из этой войны никому не удастся вернуться назад и забрать оставшееся там «по-прежнему».
А если не вспомнить, как тебя зовут, то война никогда не закончится.
#травкина_осознанность
С другой стороны, я чувствую желание противостоять этому топорному дискурсу сложностью смыслов и тонкостью нюансов. Для меня унизительно огрубление и упрощение, которое сваливается на нас, переживающих или наблюдающих лишения и мучения, они возвращают нас к первобытному состоянию. Через концлагерную литературу красной нитью проходит идея сохранения культуры в нечеловеческих условиях: люди читают друг другу стихи и пересказывают на память философские произведения, противопоставляя себя огрублению, обобщению и примитивизацию. Это способ не забыть своё имя.
Война — это пошлость. Она сеет грубое разнузданное хамское уничтожение в мире физической реальности. И она так же насильственно упрощает смыслы и вульгаризирует дискурс в реальности абстрактного мышления. Война заставляет психику регрессировать к пониманию мира уровня детских сказок: добро и зло, свои и чужие, да и нет, все и никто, всегда и никогда.
Вспоминаю деревню: сорвавшейся ворот колодца раскручивается с бешеной скоростью и несет ведро воды обратно на дно темной трубы, будто куда-то на другую сторону земли. Смотришь в ужасе на ручку вертушки и не знаешь, как схватить её и остановить, чтобы она не выбила тебе зубы. Так и здесь: индивидуальную психику силой регрессивного тяготения захватывает коллективное бессознательное, и она плюхается в общий источник — так что непонятно, где вода-из-ведра, а где вода-из-под-земли.
Невозможно вытащить своё ведро с водой, пока оно не опустится на дно, цепь перестанет звенеть и, плюнув на промозоленные ладони, ты не накрутишь тяжелую цепь на вертушку до конца. Конечно, со дна колодца вернется не та вода, которую ты в него уронила. В одну реку нельзя войти дважды, говорил Гераклит. А я говорю: из этой войны никому не удастся вернуться назад и забрать оставшееся там «по-прежнему».
А если не вспомнить, как тебя зовут, то война никогда не закончится.
#травкина_осознанность
Воскресение Ч.1
День шестидесятый. В коридоре темно и днём и ночью. Несмотря на увеличение светового дня, я не стала просыпаться раньше, ведь солнце больше не будит меня по утрам. Иногда я чувствую себя кротом, которого вытащили на свет божий: «ні, назад у калидоооор» — пищит он, сморщенный и зажмуренный. Два месяца мы спим (а также смотрим видосы, читаем и пишем, если воздушная тревога сообщает, что на нас снова запустили десяточек ракет) в аппендиксе квартиры между входной дверью и дверями в комнаты и кухню. На табуретке — роутер, лампочка: чашка и крем для рук. На полу матрас и наши кроссовки. Пожалуй, чтобы вписаться в эту атмосферу, нужно стать хакерами.
Пасхальное семейное застолье — важная традиция. На этот раз — ещё и наш протест против войны. Мы заставили стол едой, приготовленной с любовью к близким, потому что мы не можем защитить друг друга никак иначе, кроме как пасочкой, пирожком, куриной ножкой, бурячком, узварчиком. Накормить, накормить, накормить близких, как будто это защитит их от возможного голода в случае катастрофы. Как будто это поможет тем, кто в оккупации, в окружении. Пили, конечно. За перемогу. За здоровье всех жителей Украины. За погибших, героев и жертв. За мир. И ещё несколько раз за победу. Пили и плакали. За несколько часов застолья мы не обсуждали ничего, кроме войны, её причин, хода, последствий. Говорите ли вы о чём-то кроме войны?
Два месяца войны с утра до ночи и с ночи до утра. Я уже не уверена, что умею думать о чём-то другом. С горечью тревожусь о тех, кто получает нешуточные ПТСР в районе боевых действий: я читала книги о том, как специалисты комплексно и с трудом возвращают их к «нормальной жизни», потому что война захватывает и нарушает их нейронные цепи, дезинтегрируя мозг.
Но для начала необходимо возвращение нормальной жизни к нам, а это невозможно. Выходит, пока война заменяет нам нормальную жизнь, наша психика адаптируется под войну. Мы стремимся к чувству «норм» в ненормальных условиях. Такое временное адаптивное «норм» станет вросшим в кость осколком в мирное время, который вывихнет нашу новую нормальную жизнь на годы вперёд.
На улице — ну точно ярмарка! Впервые на траве пригрелись люди. Все скамейки вокруг озера заняты. Псы играют, пожилой бегун в велосипедках и темных очках расправляет руки «самолетиком», танки мирно прячутся в кустах. С одной стороны парка люди поприносили складные стульчики и мангальчики, пахнет пикником. С другой — юные скейтеры и баскетболисты выгуливают свою весну. Посередине качают треугольными попками утки, ныряющее под воду. Маленькие дети лихачат на игрушечных машинках. Но каждый, кто проходит мимо меня, говорит только о войне. Выхватываю обрывки фраз: «стреляют по Харькову», «остались ли ракеты», «что творят в Одессе», «Мариуполь», «восточный фронт». Говорите ли вы о чём-то кроме войны? Как вам это удаётся?
[Продолжение в следующем посте]
#киев
День шестидесятый. В коридоре темно и днём и ночью. Несмотря на увеличение светового дня, я не стала просыпаться раньше, ведь солнце больше не будит меня по утрам. Иногда я чувствую себя кротом, которого вытащили на свет божий: «ні, назад у калидоооор» — пищит он, сморщенный и зажмуренный. Два месяца мы спим (а также смотрим видосы, читаем и пишем, если воздушная тревога сообщает, что на нас снова запустили десяточек ракет) в аппендиксе квартиры между входной дверью и дверями в комнаты и кухню. На табуретке — роутер, лампочка: чашка и крем для рук. На полу матрас и наши кроссовки. Пожалуй, чтобы вписаться в эту атмосферу, нужно стать хакерами.
Пасхальное семейное застолье — важная традиция. На этот раз — ещё и наш протест против войны. Мы заставили стол едой, приготовленной с любовью к близким, потому что мы не можем защитить друг друга никак иначе, кроме как пасочкой, пирожком, куриной ножкой, бурячком, узварчиком. Накормить, накормить, накормить близких, как будто это защитит их от возможного голода в случае катастрофы. Как будто это поможет тем, кто в оккупации, в окружении. Пили, конечно. За перемогу. За здоровье всех жителей Украины. За погибших, героев и жертв. За мир. И ещё несколько раз за победу. Пили и плакали. За несколько часов застолья мы не обсуждали ничего, кроме войны, её причин, хода, последствий. Говорите ли вы о чём-то кроме войны?
Два месяца войны с утра до ночи и с ночи до утра. Я уже не уверена, что умею думать о чём-то другом. С горечью тревожусь о тех, кто получает нешуточные ПТСР в районе боевых действий: я читала книги о том, как специалисты комплексно и с трудом возвращают их к «нормальной жизни», потому что война захватывает и нарушает их нейронные цепи, дезинтегрируя мозг.
Но для начала необходимо возвращение нормальной жизни к нам, а это невозможно. Выходит, пока война заменяет нам нормальную жизнь, наша психика адаптируется под войну. Мы стремимся к чувству «норм» в ненормальных условиях. Такое временное адаптивное «норм» станет вросшим в кость осколком в мирное время, который вывихнет нашу новую нормальную жизнь на годы вперёд.
На улице — ну точно ярмарка! Впервые на траве пригрелись люди. Все скамейки вокруг озера заняты. Псы играют, пожилой бегун в велосипедках и темных очках расправляет руки «самолетиком», танки мирно прячутся в кустах. С одной стороны парка люди поприносили складные стульчики и мангальчики, пахнет пикником. С другой — юные скейтеры и баскетболисты выгуливают свою весну. Посередине качают треугольными попками утки, ныряющее под воду. Маленькие дети лихачат на игрушечных машинках. Но каждый, кто проходит мимо меня, говорит только о войне. Выхватываю обрывки фраз: «стреляют по Харькову», «остались ли ракеты», «что творят в Одессе», «Мариуполь», «восточный фронт». Говорите ли вы о чём-то кроме войны? Как вам это удаётся?
[Продолжение в следующем посте]
#киев
Воскресение Ч.2
Когда я слышу слова «Христос воскрес», то мысленно прибавляю: «в Мариуполе». Христос воскрес в Мариуполе — где же ему ещё воскресать, думаю я. Название города — это калька с греческого Μαριούπολις (читается как «мариуполис»), переводится как «город Марии» (українской мовою — «місто Марії»). Молодая липкая блестящая листва светится под лучами яркого солнца, расползаясь колючими ореолами в моих очках. Я пытаюсь себе представить, как такое же солнце светит через беспрестанный дым обстреливаемых домов. В моём сознании всегда двадцать пятый кадр, в моих мыслях — всегда двойное дно. Между строк всегда война. Может быть, не стоило сегодня пить и никогда не стоило начинать войны.
Пьета (от итальянского pietà — сострадание, любовь, жалость, милосердие) — это канон изображения оплакивания Марией своего сына Иешуа после его снятия со креста, когда он был еще не умершим и воскресшим Богом, а всего лишь одним из смертных, замученных и убитых другими людьми человеком. Как многие здесь. Я закрываю глаза. Каждый живой, обнимающий тело погибшего — становится такой матерью. Каждый невинно убиенный становится снятым со креста. Я закрываю глаза и обнимаю холодное тело: каждое мгновение у него новое лицо, а я — шепчу новое и новое имя.
Христос воскрес! Воистину воскрес! Его «не только не убий, но даже не гневайся» сумели истрактовать как «убивай за то, что тебе свято». Христос воскрес! Вместо «возлюби не только ближнего, но и врага своего» — «убей не согласного с тобой». Воистину воскрес! Поп с лоснящимися щеками его именем благословляет гелик, загородный дом, войну и ракету, которая полетит на мой дом. Христос воскрес! Из 100 миллиардов людей воскрес всего один. И того истрактовали так, чтоб сподручнее было убивать и грабить. Если бы Христос воскрес в Мариуполе, он стал бы атеистом, поработал волонтером и занялся бы просвещением.
Бога может присвоить кто угодно, у кого есть кэш на позолоту пуза и храмов: они прикручивают его на копья, ракеты и прутья тюрем. Вера в людей непокрадаема и неприсвояема: именем веры в людей нельзя закабалять и уничтожать людей же. Но люди должны поверить в себя сами. Я верю, что мы воскреснем из страха и ненависти.
Пока я пишу этот пост, сидя в коридоре, в Полтавскую область попадает пять ракетных ударов.
#киев #травкина_осознанность
Когда я слышу слова «Христос воскрес», то мысленно прибавляю: «в Мариуполе». Христос воскрес в Мариуполе — где же ему ещё воскресать, думаю я. Название города — это калька с греческого Μαριούπολις (читается как «мариуполис»), переводится как «город Марии» (українской мовою — «місто Марії»). Молодая липкая блестящая листва светится под лучами яркого солнца, расползаясь колючими ореолами в моих очках. Я пытаюсь себе представить, как такое же солнце светит через беспрестанный дым обстреливаемых домов. В моём сознании всегда двадцать пятый кадр, в моих мыслях — всегда двойное дно. Между строк всегда война. Может быть, не стоило сегодня пить и никогда не стоило начинать войны.
Пьета (от итальянского pietà — сострадание, любовь, жалость, милосердие) — это канон изображения оплакивания Марией своего сына Иешуа после его снятия со креста, когда он был еще не умершим и воскресшим Богом, а всего лишь одним из смертных, замученных и убитых другими людьми человеком. Как многие здесь. Я закрываю глаза. Каждый живой, обнимающий тело погибшего — становится такой матерью. Каждый невинно убиенный становится снятым со креста. Я закрываю глаза и обнимаю холодное тело: каждое мгновение у него новое лицо, а я — шепчу новое и новое имя.
Христос воскрес! Воистину воскрес! Его «не только не убий, но даже не гневайся» сумели истрактовать как «убивай за то, что тебе свято». Христос воскрес! Вместо «возлюби не только ближнего, но и врага своего» — «убей не согласного с тобой». Воистину воскрес! Поп с лоснящимися щеками его именем благословляет гелик, загородный дом, войну и ракету, которая полетит на мой дом. Христос воскрес! Из 100 миллиардов людей воскрес всего один. И того истрактовали так, чтоб сподручнее было убивать и грабить. Если бы Христос воскрес в Мариуполе, он стал бы атеистом, поработал волонтером и занялся бы просвещением.
Бога может присвоить кто угодно, у кого есть кэш на позолоту пуза и храмов: они прикручивают его на копья, ракеты и прутья тюрем. Вера в людей непокрадаема и неприсвояема: именем веры в людей нельзя закабалять и уничтожать людей же. Но люди должны поверить в себя сами. Я верю, что мы воскреснем из страха и ненависти.
Пока я пишу этот пост, сидя в коридоре, в Полтавскую область попадает пять ракетных ударов.
#киев #травкина_осознанность
Вангую Ч.1
День шестьдесят первый. Сегодня высокоточными ударами вареной курицы были обстреляны пять помое[ш]ных кошек, шестая устроила засаду под бендеромобилем. Из рук ела только та чёрная, которую я уже прикормила сосисками. Она выглядит более взрослой, возможно, два чёрных котика-подростка — её дети. Ещё есть крупный рыжий кот с больными глазами. Чихающая мохнатая трёхцветная кошечка, которая выжидает ровно три секунды после падения курицы на землю, прежде чем к ней подойти. И тайский с косоватыми голубыми глазами — явно недавно домашний, но уже одичавший и подозрительный.
Здесь вообще сейчас особое отношение к животным. Например, есть зоопатруль, который ездит вызволять животных, переживших оккупацию, потерявших хозяев, раненых или просто в панике брошенных. И есть отдельная гуманитарная помощь животным, которым волонтеры развозят еду (или помогают едой тем, кто взял себе потеряшек). Таким образом у многих появились домашние питомцы. Сегодня говорила с парнем, который приютил мохнатую кошку-беженку из Мариуполя и черного курчавого пса из Бучи, раненного осколками (за месяц его вылечили!). Каждый день кто-то где-то забирает себе новую животинку. Українською «животное» — это «тварина», от которого я сразу вспоминаю, что по легенде, Бог создал зверушек раньше нас: значит, они наши старшие братья?
Сегодня я вспомнила сентябрь. Всё началось даже в августе, когда на прогулках в лесу я стала чувствовать, как пространство леса как будто расширяется и зовёт меня. Я назвала это тогда «видением зова бессознательного» и интерпретировала как потребность открыть какие-то более глубокие источники энергии для своей деятельности. В сентябре я поняла, что прежняя система ценностей должна разрушиться — и я должна начать терять то, за что держусь, чтобы впустить в свой мир вместо рациональной инерции — новую силу. С сентября по февраль я сильно изменила свою жизнь, работу и планы на будущее, но… может быть, все мы чувствовали этот зов но не были достаточно решительными? Я так точно со многим тянула, хотя знала, что действовать нужно резче. Ну а затем судьба и сама подхватила всех нас и понесла в сторону необратимых изменений.
Тогда же, в конце сентября, меня посетило видение, когда я гуляла ночью вокруг озёр в парке у дома. Только сейчас я понимаю, к чему оно готовило меня.
У озера стояла небольшая кафешка, которые бывают только на окраинах старых спальных районов: с пластиковыми стульями, фанерными стенами, с шашлыками и караоке среди леса. Там танцевали и пели невыносимые старые песни люди, похожие на персонажей картины Питера Брейгеля о свадьбе. Музыка была ужасной, посетители были пьяными и грубоватыми — но проходя мимо, я ощутила их веселье, и обрадовалась тому, что в их жизни есть какая-то отдушина. Одновременно я чувствовала отвращение к их дурным сторонам и со-чувствие их человеческой радости.
Вдруг я ощутила весь мир таким: сложным в неотделимости приятного и неприятного, доброго и злого, ужасного и прекрасного. Мысленным взором я увидела радостных детей в частном детском саду и босоногих пятилетних попрошаек в извилинах вонючих улиц; каких-то людей, которые толпой волокли носилки со спасенными из пожара девушек, и других людей, которые сбрасывали тела девушек в овраг поруганными; строящих дома рабочих и высаживающийся десант оружием; вырубающих и жгущих древний лес и живущих в нём, умеющих читать следы зверей. Я посмотрела в небо. В темноте светилось множество звезд, и сколько белых тонких точек я видела — столько видений человеческих поступков обрушивалось на меня звездопадом. Небо превратилось в копошащуюся массу истории и географии, в которой перемешано было отвратительное необъяснимо жестокое ультранасилие с подвигами любви и самоотречения, а между ними кишело множество пограничных, на первый взгляд незначительных, поступков, которые делают вклад в одну из сторон.
[Продолжение в следующем посте]
#киев #обомне
День шестьдесят первый. Сегодня высокоточными ударами вареной курицы были обстреляны пять помое[ш]ных кошек, шестая устроила засаду под бендеромобилем. Из рук ела только та чёрная, которую я уже прикормила сосисками. Она выглядит более взрослой, возможно, два чёрных котика-подростка — её дети. Ещё есть крупный рыжий кот с больными глазами. Чихающая мохнатая трёхцветная кошечка, которая выжидает ровно три секунды после падения курицы на землю, прежде чем к ней подойти. И тайский с косоватыми голубыми глазами — явно недавно домашний, но уже одичавший и подозрительный.
Здесь вообще сейчас особое отношение к животным. Например, есть зоопатруль, который ездит вызволять животных, переживших оккупацию, потерявших хозяев, раненых или просто в панике брошенных. И есть отдельная гуманитарная помощь животным, которым волонтеры развозят еду (или помогают едой тем, кто взял себе потеряшек). Таким образом у многих появились домашние питомцы. Сегодня говорила с парнем, который приютил мохнатую кошку-беженку из Мариуполя и черного курчавого пса из Бучи, раненного осколками (за месяц его вылечили!). Каждый день кто-то где-то забирает себе новую животинку. Українською «животное» — это «тварина», от которого я сразу вспоминаю, что по легенде, Бог создал зверушек раньше нас: значит, они наши старшие братья?
Сегодня я вспомнила сентябрь. Всё началось даже в августе, когда на прогулках в лесу я стала чувствовать, как пространство леса как будто расширяется и зовёт меня. Я назвала это тогда «видением зова бессознательного» и интерпретировала как потребность открыть какие-то более глубокие источники энергии для своей деятельности. В сентябре я поняла, что прежняя система ценностей должна разрушиться — и я должна начать терять то, за что держусь, чтобы впустить в свой мир вместо рациональной инерции — новую силу. С сентября по февраль я сильно изменила свою жизнь, работу и планы на будущее, но… может быть, все мы чувствовали этот зов но не были достаточно решительными? Я так точно со многим тянула, хотя знала, что действовать нужно резче. Ну а затем судьба и сама подхватила всех нас и понесла в сторону необратимых изменений.
Тогда же, в конце сентября, меня посетило видение, когда я гуляла ночью вокруг озёр в парке у дома. Только сейчас я понимаю, к чему оно готовило меня.
У озера стояла небольшая кафешка, которые бывают только на окраинах старых спальных районов: с пластиковыми стульями, фанерными стенами, с шашлыками и караоке среди леса. Там танцевали и пели невыносимые старые песни люди, похожие на персонажей картины Питера Брейгеля о свадьбе. Музыка была ужасной, посетители были пьяными и грубоватыми — но проходя мимо, я ощутила их веселье, и обрадовалась тому, что в их жизни есть какая-то отдушина. Одновременно я чувствовала отвращение к их дурным сторонам и со-чувствие их человеческой радости.
Вдруг я ощутила весь мир таким: сложным в неотделимости приятного и неприятного, доброго и злого, ужасного и прекрасного. Мысленным взором я увидела радостных детей в частном детском саду и босоногих пятилетних попрошаек в извилинах вонючих улиц; каких-то людей, которые толпой волокли носилки со спасенными из пожара девушек, и других людей, которые сбрасывали тела девушек в овраг поруганными; строящих дома рабочих и высаживающийся десант оружием; вырубающих и жгущих древний лес и живущих в нём, умеющих читать следы зверей. Я посмотрела в небо. В темноте светилось множество звезд, и сколько белых тонких точек я видела — столько видений человеческих поступков обрушивалось на меня звездопадом. Небо превратилось в копошащуюся массу истории и географии, в которой перемешано было отвратительное необъяснимо жестокое ультранасилие с подвигами любви и самоотречения, а между ними кишело множество пограничных, на первый взгляд незначительных, поступков, которые делают вклад в одну из сторон.
[Продолжение в следующем посте]
#киев #обомне