Человековедение, эпизод первый: сложности детства Ч.2
Мы с мамой пробовали жить у отца дома, но там была обратная ситуация: тираничный параноидальный отец, которого очень расстроило, что перспективного студента вычислительной математики и кибернетики МГУ окольцевала необязательным ребенком «какая-то обезьяна», — и тихо курлычущая бесконфликтная мать. В их квартире было всегда довольно тихо, и я не помню, чтобы кто-то был склонен к разговорам и тем более к обсуждениям чувств. Пока мы там жили, мама вечно висела на телефоне — и деду это так не нравилось, что он в итоге оторвал со стены телефон вместе с проводами.
Потом был период жизни между этими двумя квартирами и третьей, где мама поселилась с богемным молодым контрабандистом, торговцем восточными украшениями и, как оказалось потом, запойным алкоголиком. Маме хватило мудрости не перевозить меня окончательно в это место, но мне хватило страха и так. Тогда мы периодически жили отдельно, иногда по несколько месяцев, и тогда я сама навигировала свои отношения с дедушками и бабушками и отцом — мне нужно было опираться на свои познавательные способности для этого.
А в 5 лет я переехала в свою последнюю детскую семью, и это тоже была сложная коммуникация — не столько с новым отцом, сколько с его сыном. Мальчик был меня старше на 4 года, его мать забрала его, когда ушла от мужа — но мальчик, конечно, думал, что к этому какое-то отношение имею я, подло забравшая его комнату, и я училась втягивать слезы над своими остриженными куклами и объяснять себе, что он ревнует своего отца.
Думаю, важно, что из-за этих перемещений у меня не было единой базы, единых правил общения, морали, воспитания — всё это требовало от меня постоянного обучения в прямом контакте с людьми. Мне кажется, я чаще задавала вопрос «почему?» в контексте интереса к мотивациям поступков людей: чаще «почему они так делает?», чем «почему самолеты летают?» — эх, вздохнуло не полученное мною технчиеское образование.
За первые 5 лет своей жизни я уже знала, что люди сходятся и расходятся, могут любить друг друга — а потом пытаться убить, что кто-то может решить уйти, в том числе и от меня тоже — и что во всем этом круговороте стоит хорошо понимать, какая твоя позиция о том, что можно и нельзя, как правильно и что хорошо и плохо. Потому что у всех разная правда и не все, исповедуя ее, желают тебе только добра.
В таких обстоятельствах хочешь не хочешь — начнешь интересоваться психологией, вот, что я поняла сегодня.
Мы с мамой пробовали жить у отца дома, но там была обратная ситуация: тираничный параноидальный отец, которого очень расстроило, что перспективного студента вычислительной математики и кибернетики МГУ окольцевала необязательным ребенком «какая-то обезьяна», — и тихо курлычущая бесконфликтная мать. В их квартире было всегда довольно тихо, и я не помню, чтобы кто-то был склонен к разговорам и тем более к обсуждениям чувств. Пока мы там жили, мама вечно висела на телефоне — и деду это так не нравилось, что он в итоге оторвал со стены телефон вместе с проводами.
Потом был период жизни между этими двумя квартирами и третьей, где мама поселилась с богемным молодым контрабандистом, торговцем восточными украшениями и, как оказалось потом, запойным алкоголиком. Маме хватило мудрости не перевозить меня окончательно в это место, но мне хватило страха и так. Тогда мы периодически жили отдельно, иногда по несколько месяцев, и тогда я сама навигировала свои отношения с дедушками и бабушками и отцом — мне нужно было опираться на свои познавательные способности для этого.
А в 5 лет я переехала в свою последнюю детскую семью, и это тоже была сложная коммуникация — не столько с новым отцом, сколько с его сыном. Мальчик был меня старше на 4 года, его мать забрала его, когда ушла от мужа — но мальчик, конечно, думал, что к этому какое-то отношение имею я, подло забравшая его комнату, и я училась втягивать слезы над своими остриженными куклами и объяснять себе, что он ревнует своего отца.
Думаю, важно, что из-за этих перемещений у меня не было единой базы, единых правил общения, морали, воспитания — всё это требовало от меня постоянного обучения в прямом контакте с людьми. Мне кажется, я чаще задавала вопрос «почему?» в контексте интереса к мотивациям поступков людей: чаще «почему они так делает?», чем «почему самолеты летают?» — эх, вздохнуло не полученное мною технчиеское образование.
За первые 5 лет своей жизни я уже знала, что люди сходятся и расходятся, могут любить друг друга — а потом пытаться убить, что кто-то может решить уйти, в том числе и от меня тоже — и что во всем этом круговороте стоит хорошо понимать, какая твоя позиция о том, что можно и нельзя, как правильно и что хорошо и плохо. Потому что у всех разная правда и не все, исповедуя ее, желают тебе только добра.
В таких обстоятельствах хочешь не хочешь — начнешь интересоваться психологией, вот, что я поняла сегодня.
❤50🔥3🤔3💔3
Искать силу в слабости Ч.1
Потенциал для силы и развития часто скрывается в, казалось бы, слабых сторонах личности. Вчера эта мысль основателя нарративного коучинга доктора Дэвида Дрейка вызвала большой ажиотаж в сториз, и я обещала развернуть её полнее для всех.
Я сразу дам контекст, поскольку многие считали это как «надо прокачивать слабые стороны, чтобы сделать их сильными» — но это вовсе не суть этой мысли. Нарративный коучинг — это глубокий подход, который основан на синтезе анализа Карла Густава Юнга и нарративной психотерапии Майкла Уайта. Он больше интересуется на прокачкой, а идентичностями, нарративами, вытеснением и отношениями с юнгианской Тенью.
Цитату я взяла из главы о работе с психическими защитами и вытесненными содержаниями психики в коучинге. Это всё то, что нам как бы нельзя знать, помнить, осознавать, чтобы сохранить целостность психики, избежав встречи со слишком сильными или тяжелыми эмоциями, с ощущениями беспомощности, отчаяния, страха и тд. Стратегии «охраны» таких уязвимостей отображаются в историях, которые люди рассказывают о себе и о мире и которыми объясняют для себя свое поведение, свои решения и поступки. В нарративном подходе считается, что такая история имеет большую объяснительную силу и в каком-то смысле «диктует», как му должны себя вести, чтобы соответствовать ей.
Чтобы не сталкиваться с некоторыми аспектами своей внутренней жизни, согласно теории Юнга, мы вытесняем эти нежелательные части в такого себе персонажа по имени Тень, как будто «запирая» в нём свои качества. Когда психологи говорят про то, что кто-то на кого-то что-то проецирует, часто речь идет о том, чтобы «увидеть» эту самую свою Тень хотя бы в другом человеке, чтобы хотя так завести с ней отношения.
Но вместе с нежелательными аспектами мы всегда «запираем» и какую-то силу. Например, человек, которая скрывает свой дискомфорт и отшучивается во всех спорных ситуациях, не отстаивая себя, с одной стороны, избегает конфликтов — и когда она формировалась в очень опасной среде, это помогло ей выжить. Но эта стратегия во взрослой жизни закрывает ей доступ к её агрессивной воинственной энергии: она бы могла помочь не только разрешать конфликты в свою пользу, но быть более ассертивной, амбициозной и проявленной.
Как правило, этот переход от ситуации детства и юности, когда стратегия адаптации к условиям классно работает, спасает, помогает выжить — к ситуации взрослой, когда старая стратеги начинает ограничивать, развивается очень постепенно. В какой-то момент человек может обнаружить себя в жизненном тупике: он всё время делает одно и то же с надеждой на новый результат. Выйти из этого тупика можно, объемно пересмотрев историю идентичности. Этим и занимается нарративный коучинг: помогает клиенту осознать, в заложниках каких нарративов он оказался, проанализировать его конструктивные и деструктивные части, отпустить устаревшие психзащиты и освободить необходимую для развития силу, вытесненную в Тень (в том объеме, в котором клиент готов это сделать сейчас).
[продолжение ⬇️]
Потенциал для силы и развития часто скрывается в, казалось бы, слабых сторонах личности. Вчера эта мысль основателя нарративного коучинга доктора Дэвида Дрейка вызвала большой ажиотаж в сториз, и я обещала развернуть её полнее для всех.
Я сразу дам контекст, поскольку многие считали это как «надо прокачивать слабые стороны, чтобы сделать их сильными» — но это вовсе не суть этой мысли. Нарративный коучинг — это глубокий подход, который основан на синтезе анализа Карла Густава Юнга и нарративной психотерапии Майкла Уайта. Он больше интересуется на прокачкой, а идентичностями, нарративами, вытеснением и отношениями с юнгианской Тенью.
Цитату я взяла из главы о работе с психическими защитами и вытесненными содержаниями психики в коучинге. Это всё то, что нам как бы нельзя знать, помнить, осознавать, чтобы сохранить целостность психики, избежав встречи со слишком сильными или тяжелыми эмоциями, с ощущениями беспомощности, отчаяния, страха и тд. Стратегии «охраны» таких уязвимостей отображаются в историях, которые люди рассказывают о себе и о мире и которыми объясняют для себя свое поведение, свои решения и поступки. В нарративном подходе считается, что такая история имеет большую объяснительную силу и в каком-то смысле «диктует», как му должны себя вести, чтобы соответствовать ей.
Чтобы не сталкиваться с некоторыми аспектами своей внутренней жизни, согласно теории Юнга, мы вытесняем эти нежелательные части в такого себе персонажа по имени Тень, как будто «запирая» в нём свои качества. Когда психологи говорят про то, что кто-то на кого-то что-то проецирует, часто речь идет о том, чтобы «увидеть» эту самую свою Тень хотя бы в другом человеке, чтобы хотя так завести с ней отношения.
Но вместе с нежелательными аспектами мы всегда «запираем» и какую-то силу. Например, человек, которая скрывает свой дискомфорт и отшучивается во всех спорных ситуациях, не отстаивая себя, с одной стороны, избегает конфликтов — и когда она формировалась в очень опасной среде, это помогло ей выжить. Но эта стратегия во взрослой жизни закрывает ей доступ к её агрессивной воинственной энергии: она бы могла помочь не только разрешать конфликты в свою пользу, но быть более ассертивной, амбициозной и проявленной.
Как правило, этот переход от ситуации детства и юности, когда стратегия адаптации к условиям классно работает, спасает, помогает выжить — к ситуации взрослой, когда старая стратеги начинает ограничивать, развивается очень постепенно. В какой-то момент человек может обнаружить себя в жизненном тупике: он всё время делает одно и то же с надеждой на новый результат. Выйти из этого тупика можно, объемно пересмотрев историю идентичности. Этим и занимается нарративный коучинг: помогает клиенту осознать, в заложниках каких нарративов он оказался, проанализировать его конструктивные и деструктивные части, отпустить устаревшие психзащиты и освободить необходимую для развития силу, вытесненную в Тень (в том объеме, в котором клиент готов это сделать сейчас).
[продолжение ⬇️]
❤23👏5🔥3🤔1💘1
Искать силу в слабости Ч.2
Но и то, что считается сильными сторонами личности, может создать подобный перекос. Постоянное укрепление какой-то силы может приводить к её переэксплуатации и свидетельствовать о том, что какая-то связанная с ней часть психической экосистемы уходит в Тень — что и вызывает такую сильную компенсацию. Это как моя правая нога: она очень сильная и накачанная — но только потому, что из-за старой травмы мой мозг постоянно бережет левую и заставляет правую работать сильнее, чтобы это компенсировать. Мне приходится делать отдельные изолированные упражнения на левую ногу, чтобы убедить мозг отказаться от ложного представления о том, что её надо беречь за счет правой.
В более психологическом контексте мы можем увидеть, например, очень организованного и рационального человека, чья сила — упорядоченность. Если эта нога у него «перекачана», то его личность и жизнь будут уплощенными, так как он вытеснит в Тень весь свой хаос и спонтанность, чувствительность. Он будет чувствовать это как плоскость и безрадостность жизни, в которой может быть при этом много внешних успехов, но субъективно — мало жизни.
Нарративный коучинг помогает людям стать более зрелыми, интегрируя то, что вытеснено в Тень, исследуя их истории на предмет таких возможных скрытых ловушек, в которых клиенты могут застревать. Истории и метафоры помогают обойти многие сознательные психзащиты и добраться ближе к неосознаваемому материалу. Коуч фасилитирует самоисследование клиента и интеграцию раньше отвергнутых частей истории и личности — это способствует развитию зрелости клиента. Юнг описывал этот процесс как освобождение от культурного обсуловливания и социального научения — и объединению с глубинными аспектами собственной психики.
Таким образом, путь к потенциальной силе и развитию часто лежит через то, что кажется «слабыми местами». Не потому, что их нужно «прокачивать», а потому, что они могут быть теми гвоздиками, на которых держится устаревшая картина идентичности, тупиковая архитектура психики, которую пора перестраивать. В то же время и самые, казалось бы, сильные и важные части идентичности могут оказаться тем, что удерживает от дальнейшего развития — и что пришло время пересмотреть и углубить.
Но и то, что считается сильными сторонами личности, может создать подобный перекос. Постоянное укрепление какой-то силы может приводить к её переэксплуатации и свидетельствовать о том, что какая-то связанная с ней часть психической экосистемы уходит в Тень — что и вызывает такую сильную компенсацию. Это как моя правая нога: она очень сильная и накачанная — но только потому, что из-за старой травмы мой мозг постоянно бережет левую и заставляет правую работать сильнее, чтобы это компенсировать. Мне приходится делать отдельные изолированные упражнения на левую ногу, чтобы убедить мозг отказаться от ложного представления о том, что её надо беречь за счет правой.
В более психологическом контексте мы можем увидеть, например, очень организованного и рационального человека, чья сила — упорядоченность. Если эта нога у него «перекачана», то его личность и жизнь будут уплощенными, так как он вытеснит в Тень весь свой хаос и спонтанность, чувствительность. Он будет чувствовать это как плоскость и безрадостность жизни, в которой может быть при этом много внешних успехов, но субъективно — мало жизни.
Нарративный коучинг помогает людям стать более зрелыми, интегрируя то, что вытеснено в Тень, исследуя их истории на предмет таких возможных скрытых ловушек, в которых клиенты могут застревать. Истории и метафоры помогают обойти многие сознательные психзащиты и добраться ближе к неосознаваемому материалу. Коуч фасилитирует самоисследование клиента и интеграцию раньше отвергнутых частей истории и личности — это способствует развитию зрелости клиента. Юнг описывал этот процесс как освобождение от культурного обсуловливания и социального научения — и объединению с глубинными аспектами собственной психики.
Таким образом, путь к потенциальной силе и развитию часто лежит через то, что кажется «слабыми местами». Не потому, что их нужно «прокачивать», а потому, что они могут быть теми гвоздиками, на которых держится устаревшая картина идентичности, тупиковая архитектура психики, которую пора перестраивать. В то же время и самые, казалось бы, сильные и важные части идентичности могут оказаться тем, что удерживает от дальнейшего развития — и что пришло время пересмотреть и углубить.
❤36🔥3🤔3
«Знаете один из законов обретения богатства?» — подруга прислала мне мой текст десятилетней давности, написанный еще до появления этого тг канала. Прочитала его и удовлетворенно хмыкнула: мысль не просто не протухла, а проверилась временем. Поэтому благодарю Машеле за напоминание и спешу поделиться с вами.
«Знаете один из законов обретения богатства? Как и всякая мудрость, звучит парадоксально: не экономь. И так - во всем.
Не экономь своих сил, боясь, что они закончатся. Не экономь своих творческих изобретений, страшась, что ты больше ничего не придумаешь. Но самое трудное (да и, пожалуй, главное) - не экономь своей любви к тем, кого любишь. Думать, что можно переборщить, выказывая свои чувства, говоря слова любви или совершая полные щедрости, самоотдачи (и самоотречения), заботы или восхищения поступки - значит жестоко заблуждаться.
Вся любовь и возможность совершать ее именем поступки очень скоро кончится. Если повезет - через несколько десятков лет, когда смерть настигнет одного из тех, котого ты любишь, или тебя самого. А может быть, и вовсе немного пройдет, ведь не все умирают от старости. Или же все останутся живы, но судьба разведет вас: начнется война, или все разъедутся по континентам, потеряют память, станут другими или начнут новую жизнь.
И тогда окажется (если ты все-таки остался жив), что накопленное богатство невыказанной любви — неликвидно. Его нельзя пустить в новое дело, оно просто медленно умирает внутри невысказанными словами, несовершенными подвигами.
Глупо бояться быть смешным, совершая глупости или геройства, приятности и полезности именем любви. Быть смешным, по крайней мере, весело. А быть засыпанным своей абортированной любовью - страшно.
Многие боятся быть неуместными. Не бывает любви некстати. Некстати бывают требования отдать что-то за нее взамен (вот это действительно лучше приберечь для торговых махинаций).
Кого любить? На это Лев Толстой хорошо ответил, расшифровывая заповедь "возлюби ближнего своего". Он сказал, что ближний — это тот, кто сейчас близко. И он же и сказал, что благодеяния любви не могут быть отсрочены и должны быть сделаны здесь и сейчас для того, кто рядом. Иначе благодеяния протухают и начинают вонять жадностью и эгоизмом.
Если бы все мы заботились хотя бы о тех ближних, которые вызывают в нас любовь, мир стал бы меняться. Если бы мы научились любить всех, кто только сейчас на мгновение оказался нам ближним - больше не пришлось бы беспокоиться о наших детях, стариках, немощных и бессильных. Потому что вот тогда бы мир превратился из пустыни в большую семью. И пока я помогаю слепой старушке купить зеленый горошек, кто-то где-то усаживает на скамейку мою обвешанную сумками бабушку с поднявшимся давлением и бежит в аптеку за таблеткой для нее.
Вот такая история про стакан воды».
«Знаете один из законов обретения богатства? Как и всякая мудрость, звучит парадоксально: не экономь. И так - во всем.
Не экономь своих сил, боясь, что они закончатся. Не экономь своих творческих изобретений, страшась, что ты больше ничего не придумаешь. Но самое трудное (да и, пожалуй, главное) - не экономь своей любви к тем, кого любишь. Думать, что можно переборщить, выказывая свои чувства, говоря слова любви или совершая полные щедрости, самоотдачи (и самоотречения), заботы или восхищения поступки - значит жестоко заблуждаться.
Вся любовь и возможность совершать ее именем поступки очень скоро кончится. Если повезет - через несколько десятков лет, когда смерть настигнет одного из тех, котого ты любишь, или тебя самого. А может быть, и вовсе немного пройдет, ведь не все умирают от старости. Или же все останутся живы, но судьба разведет вас: начнется война, или все разъедутся по континентам, потеряют память, станут другими или начнут новую жизнь.
И тогда окажется (если ты все-таки остался жив), что накопленное богатство невыказанной любви — неликвидно. Его нельзя пустить в новое дело, оно просто медленно умирает внутри невысказанными словами, несовершенными подвигами.
Глупо бояться быть смешным, совершая глупости или геройства, приятности и полезности именем любви. Быть смешным, по крайней мере, весело. А быть засыпанным своей абортированной любовью - страшно.
Многие боятся быть неуместными. Не бывает любви некстати. Некстати бывают требования отдать что-то за нее взамен (вот это действительно лучше приберечь для торговых махинаций).
Кого любить? На это Лев Толстой хорошо ответил, расшифровывая заповедь "возлюби ближнего своего". Он сказал, что ближний — это тот, кто сейчас близко. И он же и сказал, что благодеяния любви не могут быть отсрочены и должны быть сделаны здесь и сейчас для того, кто рядом. Иначе благодеяния протухают и начинают вонять жадностью и эгоизмом.
Если бы все мы заботились хотя бы о тех ближних, которые вызывают в нас любовь, мир стал бы меняться. Если бы мы научились любить всех, кто только сейчас на мгновение оказался нам ближним - больше не пришлось бы беспокоиться о наших детях, стариках, немощных и бессильных. Потому что вот тогда бы мир превратился из пустыни в большую семью. И пока я помогаю слепой старушке купить зеленый горошек, кто-то где-то усаживает на скамейку мою обвешанную сумками бабушку с поднявшимся давлением и бежит в аптеку за таблеткой для нее.
Вот такая история про стакан воды».
❤95👏6💯3🤔1
Человековедение, эпизод второй: Мамино воспитание Ч.1
Иногда мне кажется, что я — результат психологического эксперимента. Но на самом деле я просто продукт забавных совпадений. Их проводником в мою жизнь стала моя мама (и, конечно, в целом исторический момент).
Я родилась в конце июня 1989 года, а в начале июля моей матери исполнилось 19 лет. Я была случайным ребёнком, которого, по счастью, безусловно и несомненно любили. Тем не менее, подростковое материнство имеет свои особенности: например, чадо может стать медиумом бунта против родителей — и так со мной и случилось.
Моя мама, конечно же, хотела стать совершенно другой матерью, чем была её — эмоционально холодная, но взрывоопасная, критичная и авторитарная (прямо как советский режим, который разваливался на глазах, уступая мир новым ценностям свободы). Это материнство было симптоматичным для разлома эпох, для её старшего подросткового возраста и для конкретно нашей семьи с авторитарной матриархиней.
Меня воспитывали осознанно «наоборот». Безусловная любовь вместо обусловленной (которую нужно постараться заслужить), право выбора — во всем (даже обуть разные башмаки), интерес к моим чувствам и их валидация, поддержка моих экспериментов в самовыражении, никаких запретов и, избави бог, наказаний. Особо мне нравилось требование матери к самой себе «питчить» правила: если она не может убедительно объяснить, почему что-то нельзя — значит, льзя). Вместо «в моём доме ничего твоего нет» — «это твой дом тоже, твой голос решает». Вместо «взрослый всегда прав» — «взрослый должен заслужить твоё уважение и доверие». Вместо «не ной» — «ты расстроена? потому и потому?» и тд.
Меня внимательно слушали, мои мысли и чувства считали важными, мои проявления и эксперименты всегда поддерживали, а в конфликтах с обществом всегда были на моей стороне и вступали в защиту. Как и любой ребенок 90-х, я повидала много жести, потаскалась по разным семьям, моих родителей часто не было дома и мама подолгу работала без выходных, но парадоксальным образом она была абсолютно эмоционально доступна в те промежутки времени, когда была рядом. Я часто чувствовала себя в одиночестве, но почти никогда одиноко и уж точно не брошенной — потому что она в 99% случаев возвращалась в стойкий поддерживающий контакт, который как раз и позволял выдерживать промежутки её отсутствия.
Только в этом году, изучая психологию, я поняла, что моя мама начиталась книг о воспитании детей авторства последователей Карла Роджерса (одного из родончальников современной гуманистической психотерапии). И когда я недавно читала его труды по активному слушанию, недирективному подходу, аутентичности и помогающим отношениям — для меня многое прояснилось про моё детство. Выходит, хотя мать моя не была психотерапевтом даже близко, но она выстроила со мной помогающие (психотерапевтические) отношения по Роджерсу. Всё то, что получают на первичной «инфантильной» стадии психотерапии свежие клиенты, я получала с детства от безусловно любящего взрослого, который умеет быть в контакте со всеми моими проявлениями (ну, до определенного возраста, но это другая история).
Эти техники помогли построить здоровый контакт и базу для развития. Конечно, это не значит, что всё было хорошо: я видела кругом эмоциональное насилие, сексуальное злоупотребление, алкоголизм и созависимость, пережила болезненный расход родителей, у меня были тяжелые отношения с жестокой интрузивной медициной — и в юности у меня было полно проблем от РПП до более сложных штук. Но в базе у меня были здоровые значимые отношения, которые помогали с этим справляться — и стали блупринтом для создания таких отношений с другими, что помогало ещё больше.
[продолжение ⬇️]
Иногда мне кажется, что я — результат психологического эксперимента. Но на самом деле я просто продукт забавных совпадений. Их проводником в мою жизнь стала моя мама (и, конечно, в целом исторический момент).
Я родилась в конце июня 1989 года, а в начале июля моей матери исполнилось 19 лет. Я была случайным ребёнком, которого, по счастью, безусловно и несомненно любили. Тем не менее, подростковое материнство имеет свои особенности: например, чадо может стать медиумом бунта против родителей — и так со мной и случилось.
Моя мама, конечно же, хотела стать совершенно другой матерью, чем была её — эмоционально холодная, но взрывоопасная, критичная и авторитарная (прямо как советский режим, который разваливался на глазах, уступая мир новым ценностям свободы). Это материнство было симптоматичным для разлома эпох, для её старшего подросткового возраста и для конкретно нашей семьи с авторитарной матриархиней.
Меня воспитывали осознанно «наоборот». Безусловная любовь вместо обусловленной (которую нужно постараться заслужить), право выбора — во всем (даже обуть разные башмаки), интерес к моим чувствам и их валидация, поддержка моих экспериментов в самовыражении, никаких запретов и, избави бог, наказаний. Особо мне нравилось требование матери к самой себе «питчить» правила: если она не может убедительно объяснить, почему что-то нельзя — значит, льзя). Вместо «в моём доме ничего твоего нет» — «это твой дом тоже, твой голос решает». Вместо «взрослый всегда прав» — «взрослый должен заслужить твоё уважение и доверие». Вместо «не ной» — «ты расстроена? потому и потому?» и тд.
Меня внимательно слушали, мои мысли и чувства считали важными, мои проявления и эксперименты всегда поддерживали, а в конфликтах с обществом всегда были на моей стороне и вступали в защиту. Как и любой ребенок 90-х, я повидала много жести, потаскалась по разным семьям, моих родителей часто не было дома и мама подолгу работала без выходных, но парадоксальным образом она была абсолютно эмоционально доступна в те промежутки времени, когда была рядом. Я часто чувствовала себя в одиночестве, но почти никогда одиноко и уж точно не брошенной — потому что она в 99% случаев возвращалась в стойкий поддерживающий контакт, который как раз и позволял выдерживать промежутки её отсутствия.
Только в этом году, изучая психологию, я поняла, что моя мама начиталась книг о воспитании детей авторства последователей Карла Роджерса (одного из родончальников современной гуманистической психотерапии). И когда я недавно читала его труды по активному слушанию, недирективному подходу, аутентичности и помогающим отношениям — для меня многое прояснилось про моё детство. Выходит, хотя мать моя не была психотерапевтом даже близко, но она выстроила со мной помогающие (психотерапевтические) отношения по Роджерсу. Всё то, что получают на первичной «инфантильной» стадии психотерапии свежие клиенты, я получала с детства от безусловно любящего взрослого, который умеет быть в контакте со всеми моими проявлениями (ну, до определенного возраста, но это другая история).
Эти техники помогли построить здоровый контакт и базу для развития. Конечно, это не значит, что всё было хорошо: я видела кругом эмоциональное насилие, сексуальное злоупотребление, алкоголизм и созависимость, пережила болезненный расход родителей, у меня были тяжелые отношения с жестокой интрузивной медициной — и в юности у меня было полно проблем от РПП до более сложных штук. Но в базе у меня были здоровые значимые отношения, которые помогали с этим справляться — и стали блупринтом для создания таких отношений с другими, что помогало ещё больше.
[продолжение ⬇️]
❤43👍4🤔1
Человековедение, эпизод второй: Мамино воспитание Ч.2
У этого воспитания есть несколько забавных последствий, которые и толкнули меня на путь человековедения.
Во-первых, нетипичная норма отношений. Как говорится, ребенок не знает нормы любви и потому принимает за любовь любое обращение с ним значимого взрослого: отсутствие и холод, обесценивание и необходимость заслужить любовь, насилие — всё это становится нормой, которая может повторяться и повторяться во взрослом возрасте, пока человек не осознает, что именно он повторяет. Ну а у меня нормой были безопасные отношения, в которых можно быть собой и быть любой, в которых тебя слышат, заботятся и помогают развиваться. У меня просто не складывались отношения с людьми, которые видят норму по-другому: в юности я частенько могла не даже не понимать манипулятивных намеков — настолько мне это было незнакомо.
Я предлагала всем, кто мне был интересен, заботливые стабильные отношения для взаимного развития (настолько, насколько я была способна на тот момент) — и ожидала того же в ответ. Интересоваться тем, как человек видит мир и почему, что для него важно и почему, что он хочет от своей жизни и почему, как на него влияет его семья, культура, его опыт, как с этим всем справляться, где ближайшая зона развития, как в неё попасть и тд и тп — основная тема моего общения с близкими со школы и до сегодняшнего дня.
Во-вторых, у меня очень рано развились не просто вербальные навыки, а способности вербализировать эмоции и ощущения — и получение удовольствия от этого, потому что это всегда результировало в коммуникацию и взаимопонимание. Появление интернета и бесконечного вербального общения в безкартиночном анонимном интернете 2000-х только усилило эту сторону. А блогосфера и соцсети показали, что это моё умение — и сильный социальный инструмент. И, конечно, в основе отношений с людьми для меня — бесконечная взаимная попытка вместе вербализировать невыразимый опыт, чтобы осмыслить и поделиться им.
В-третьих, это воспитание определило моё отношение к нон-фикшн литературе про людей и их устройство. Это был необходимый материал как для отношений, так и для их осмысления. Чаще всего я выбирала книги, пытаясь получить больше материала для дальнейшего общения с человеком или в процессе осмысления его поведения и рассказов. Я развивалась в отношениях с другими, и потому всегда старалась предоставить другой стороне возможность получить от отношений своё развитие тоже. Чтение было невозможно отделить от отношений: книги по психологии, философии, а потом по нейробиологии, медицине, социальной психологии и проч проч — то, с чем я прихожу в разговор «кстати, вот ты в прошлый раз рассказывала… а я тут кое-что прочитала об этом: может, будет полезно».
Я не могла понять, почему люди могли влюбиться в меня или считать наше общение особенным, когда мы просто полчаса поговорили на вечеринке или в университетской столовой. Только во взрослом возрасте я допру, что люди чаще всего не имеют такого опыта аутентичного общения. Да что там: большинство не привыкли, что их реально слушают и задают вопросы о том, что их волнует. Мне пришлось осваивать не глубину, а наоборот, поверхностное общение.
В-четвертых, для меня ужасной загадкой было поведение людей, которые общаются и строят отношения не так. Почему? Почему они выбирают что-то более деструктивное для себя и других? Как они устроены? Эти вопросы толкали меня на постоянное изучение материалов в том числе биологии, медицины, психиатрии: когда я видела, что человек живет в какой-то другой парадигме ценностей или реакций, я чувствовала желание изучить эту систему, как иностранный язык, чтобы увеличить свою способность к коммуникации с максимальным пониманием внутреннего мира и логики другого человека.
Мда, конечно. Моё профессиональное занятие психологическими штуками было неизбежным, но я об этом не подозревала!
У этого воспитания есть несколько забавных последствий, которые и толкнули меня на путь человековедения.
Во-первых, нетипичная норма отношений. Как говорится, ребенок не знает нормы любви и потому принимает за любовь любое обращение с ним значимого взрослого: отсутствие и холод, обесценивание и необходимость заслужить любовь, насилие — всё это становится нормой, которая может повторяться и повторяться во взрослом возрасте, пока человек не осознает, что именно он повторяет. Ну а у меня нормой были безопасные отношения, в которых можно быть собой и быть любой, в которых тебя слышат, заботятся и помогают развиваться. У меня просто не складывались отношения с людьми, которые видят норму по-другому: в юности я частенько могла не даже не понимать манипулятивных намеков — настолько мне это было незнакомо.
Я предлагала всем, кто мне был интересен, заботливые стабильные отношения для взаимного развития (настолько, насколько я была способна на тот момент) — и ожидала того же в ответ. Интересоваться тем, как человек видит мир и почему, что для него важно и почему, что он хочет от своей жизни и почему, как на него влияет его семья, культура, его опыт, как с этим всем справляться, где ближайшая зона развития, как в неё попасть и тд и тп — основная тема моего общения с близкими со школы и до сегодняшнего дня.
Во-вторых, у меня очень рано развились не просто вербальные навыки, а способности вербализировать эмоции и ощущения — и получение удовольствия от этого, потому что это всегда результировало в коммуникацию и взаимопонимание. Появление интернета и бесконечного вербального общения в безкартиночном анонимном интернете 2000-х только усилило эту сторону. А блогосфера и соцсети показали, что это моё умение — и сильный социальный инструмент. И, конечно, в основе отношений с людьми для меня — бесконечная взаимная попытка вместе вербализировать невыразимый опыт, чтобы осмыслить и поделиться им.
В-третьих, это воспитание определило моё отношение к нон-фикшн литературе про людей и их устройство. Это был необходимый материал как для отношений, так и для их осмысления. Чаще всего я выбирала книги, пытаясь получить больше материала для дальнейшего общения с человеком или в процессе осмысления его поведения и рассказов. Я развивалась в отношениях с другими, и потому всегда старалась предоставить другой стороне возможность получить от отношений своё развитие тоже. Чтение было невозможно отделить от отношений: книги по психологии, философии, а потом по нейробиологии, медицине, социальной психологии и проч проч — то, с чем я прихожу в разговор «кстати, вот ты в прошлый раз рассказывала… а я тут кое-что прочитала об этом: может, будет полезно».
Я не могла понять, почему люди могли влюбиться в меня или считать наше общение особенным, когда мы просто полчаса поговорили на вечеринке или в университетской столовой. Только во взрослом возрасте я допру, что люди чаще всего не имеют такого опыта аутентичного общения. Да что там: большинство не привыкли, что их реально слушают и задают вопросы о том, что их волнует. Мне пришлось осваивать не глубину, а наоборот, поверхностное общение.
В-четвертых, для меня ужасной загадкой было поведение людей, которые общаются и строят отношения не так. Почему? Почему они выбирают что-то более деструктивное для себя и других? Как они устроены? Эти вопросы толкали меня на постоянное изучение материалов в том числе биологии, медицины, психиатрии: когда я видела, что человек живет в какой-то другой парадигме ценностей или реакций, я чувствовала желание изучить эту систему, как иностранный язык, чтобы увеличить свою способность к коммуникации с максимальным пониманием внутреннего мира и логики другого человека.
Мда, конечно. Моё профессиональное занятие психологическими штуками было неизбежным, но я об этом не подозревала!
❤53🥰7🔥3💯2🤔1
Страшно пробовать, потому что нет опыта, а опыта нет, потому что страшно попробовать. Такое часто случается с молодыми специалистами, особенно с ответственными и стремящимися к идеальному результату. Случилось такое и с 24-летней маркетологиней Х.
Неопределенность и непонимание, куда направить свою творческую и интеллектуальную энергию, заставляли её тревожиться и сомневаться в себе, откладывая действия. Психотерапия научила её рефлексировать и замечать свои эмоции – но как выстраивать отношения с внешним миром и как простраивать действия стратегически, было не ясно.
Х. пришла на коучинг с вопросом, кем она видит себя через 5-10 лет, и желанием найти профессиональную дорогу, которая принесла бы чувство осмысленности в жизнь. От коучинга она ожидала не только самой идеи, но и помощи с планированием и реализацией: она не понимала алгоритм действий для построения карьерного пути и боялась фатально ошибиться — это парализовало.
Представление о себе как о неспособной, неорганизованной, безответственной мешали Х. сделать хоть какой-то шаг к желанному будущему — кроме всего прочего, она нуждалась в безопасности, в которой сможет научиться больше доверять себе и слышать себя. Мы создали чёткое структурированное пространство планирования с понятными метриками отслеживания результатов, встроив в него работу с эмоциями.
Вот, что сделала Х. за 8 сессий в коучинге:
1 Призналась себе, что уже знает, чего хочет: стать переводчицей книг. Поняла, что не решалась высказать это желание, так как оно связано со сложными и страшными для неё задачами.
2 Использовала коуча в качестве свидетеля данных себе обещаний, благодаря чему смогла, несмотря на тревожность, начать обращаться к людям, которые могли бы быть ей полезными на профессиональном пути.
3 Получила первое тестовое задание, смогла внимательно просчитать свои ресурсы и построить реалистичный план работы, который привел к первому контракту с издательством на перевод книги.
4 Научилась учитывать свои эмоции в организации работы, планировать время не только на труд, но и на отдых — и открыла для себя, что с правильным планом она, оказывается, очень даже дисциплинированный и ответственный человек.
5 За 4 месяца перевела книгу, не перерабатывая и не откладывая, оставив себе достаточно времени на повторные проверки и редактуру.
6 Разработала для себя инструкцию взаимодействия с издательствами и изданиями, которая учитывает фрустрацию от возможных отказов и позволяет двигаться дальше без паралича стыда.
7 Нашла для себя смысл и начала учить второй язык, осознав, насколько далеко от правды кажущееся «уже поздно», когда у тебя впереди еще лет 50 активной профессиональной жизни.
8 За 6 месяцев работы Х. осознала, что за тревогой о несделанных делах и возможных отказах скрывается экзистенциальная тревога о конечности жизни — и хотя это не слишком приятное чувство, оно может не мешать, а быть фоном, который она учится выдерживать.
9 А также создала рецепт от страха рабочих трудностей: иметь больше не только позитивного, но и негативного опыта — чтобы всё, что было страшным, стало привычным.
К концу коучинга первая переведенная Х. книга готовится к публикации, впереди — большие планы на дальнейшую работу. Х. научилась с большим доверием опираться на себя в принятии решений, в организации работы и в присвоении себе своих достижений.
Для меня работа с Х. была похожа на наблюдение за тем, как птица расправляет крылья и учится летать, сначала осторожно и тревожно. Но как только она попадает в поток воздуха, оказывается, что лететь — её естественное состояние, просто она никогда не думала об этом раньше.
Неопределенность и непонимание, куда направить свою творческую и интеллектуальную энергию, заставляли её тревожиться и сомневаться в себе, откладывая действия. Психотерапия научила её рефлексировать и замечать свои эмоции – но как выстраивать отношения с внешним миром и как простраивать действия стратегически, было не ясно.
Х. пришла на коучинг с вопросом, кем она видит себя через 5-10 лет, и желанием найти профессиональную дорогу, которая принесла бы чувство осмысленности в жизнь. От коучинга она ожидала не только самой идеи, но и помощи с планированием и реализацией: она не понимала алгоритм действий для построения карьерного пути и боялась фатально ошибиться — это парализовало.
Представление о себе как о неспособной, неорганизованной, безответственной мешали Х. сделать хоть какой-то шаг к желанному будущему — кроме всего прочего, она нуждалась в безопасности, в которой сможет научиться больше доверять себе и слышать себя. Мы создали чёткое структурированное пространство планирования с понятными метриками отслеживания результатов, встроив в него работу с эмоциями.
Вот, что сделала Х. за 8 сессий в коучинге:
1 Призналась себе, что уже знает, чего хочет: стать переводчицей книг. Поняла, что не решалась высказать это желание, так как оно связано со сложными и страшными для неё задачами.
2 Использовала коуча в качестве свидетеля данных себе обещаний, благодаря чему смогла, несмотря на тревожность, начать обращаться к людям, которые могли бы быть ей полезными на профессиональном пути.
3 Получила первое тестовое задание, смогла внимательно просчитать свои ресурсы и построить реалистичный план работы, который привел к первому контракту с издательством на перевод книги.
4 Научилась учитывать свои эмоции в организации работы, планировать время не только на труд, но и на отдых — и открыла для себя, что с правильным планом она, оказывается, очень даже дисциплинированный и ответственный человек.
5 За 4 месяца перевела книгу, не перерабатывая и не откладывая, оставив себе достаточно времени на повторные проверки и редактуру.
6 Разработала для себя инструкцию взаимодействия с издательствами и изданиями, которая учитывает фрустрацию от возможных отказов и позволяет двигаться дальше без паралича стыда.
7 Нашла для себя смысл и начала учить второй язык, осознав, насколько далеко от правды кажущееся «уже поздно», когда у тебя впереди еще лет 50 активной профессиональной жизни.
8 За 6 месяцев работы Х. осознала, что за тревогой о несделанных делах и возможных отказах скрывается экзистенциальная тревога о конечности жизни — и хотя это не слишком приятное чувство, оно может не мешать, а быть фоном, который она учится выдерживать.
9 А также создала рецепт от страха рабочих трудностей: иметь больше не только позитивного, но и негативного опыта — чтобы всё, что было страшным, стало привычным.
К концу коучинга первая переведенная Х. книга готовится к публикации, впереди — большие планы на дальнейшую работу. Х. научилась с большим доверием опираться на себя в принятии решений, в организации работы и в присвоении себе своих достижений.
Для меня работа с Х. была похожа на наблюдение за тем, как птица расправляет крылья и учится летать, сначала осторожно и тревожно. Но как только она попадает в поток воздуха, оказывается, что лететь — её естественное состояние, просто она никогда не думала об этом раньше.
❤42❤🔥15💯3👍2⚡1🤔1
Человековедение, эпизод третий: мои первые книги Ч.1
Первым моим чтивом про человека были три стянутые с маминой прикроватной тумбочки книги: о том, как воспитывать одаренного ребенка, о том, как справиться с трудным ребенком, и книга по детской астрологии (как справиться с ребенком любого знака зодиака). Стянула я их не только потому, что тиктока тогда не была, но и потому что они подозрительно обещали помочь воспитать какого-то ребенка… и я справедливо подозревала, что речь обо мне, а быть кем-то воспитанной мне ужасно не хотелось. Я решила, что если я вероломно прочитаю, что там ей советуют в книгах — то буду готова к лбым коварным приемам и воспитать себя не дам! Кажется, так и вышло лол.
С тех пор много лет психология была для меня инструментом, который позволял построить теорию сознания других людей и защититься от их попыток как-то на меня без спроса воздействовать — то есть смоделировать, что они думают, что хотят от меня, и как сделать так, чтобы они этого не получили тайным образом (без консента, по-нашему).
Не помню, честно говоря, что именно было написано в этих книгах про одаренного и трудного детей. Но из них я сделала вывод, что меня считают трудным и одаренным ребенком одновременно (хотя в книгах они выписывались очень по-разному). Мне это польстило, но и поставило высокую планку, чтобы соответствовать кек!
Но главное — я впервые увидела абстрагирование, обобщение и схематизацию эмпирического опыта общения и отношений. Это мне очень зашло. В детстве мне было довольно сложно понять других людей «интуитивно»: я не понимала, что именно бесит мою бабушку, если я кручусь на стуле; или почему моя мама плачет после какого-то из наших разговоров — если мне не сообщали всё прямо, то я могла или не заметить эмоции или просто принимать их как данность и не знать, что с ними нужно что-то делать, раз не просят. От меня ускользала коммуникативная функция эмоций (например, я никогда не была чувствительна к обиженности других людей и прочим манипуляциям). Но книги по психологии раскрыли мне эту тему с другой, когнитивной стороны: целый схематический организационный мир паттернов человеческого реагирования!
Оказалось, если знать достаточно много закономерностей, можно объяснить любое поведение и реагирование других — и тогда оно наконец станет понятным!
Из книги про астрологию я вынесла два противоречивых впечатления: восторг от того, что всех людей можно расквалифицировать по каким-то признакам — и разочарование, что я какой-то «неправильный Рак». Это, в принципе, останется со мной навсегда: я обожаю классификации людей, психик, нервных систем — можно сказать, что я их коллекционирую и на досуге жонглирую переходным анализом из одной в другую, наслаждаясь апофеническими совпадениями. При этом поскольку в большинство классификаций я сама как-то плохо влезаю, я привыкла обращать внимание на их ошибки и исключения, и в этом смысле я терзаю проверками на реальность каждую теорию, как упертая такса — тапок на последнем издыхании.
[продолжение ⬇️]
Первым моим чтивом про человека были три стянутые с маминой прикроватной тумбочки книги: о том, как воспитывать одаренного ребенка, о том, как справиться с трудным ребенком, и книга по детской астрологии (как справиться с ребенком любого знака зодиака). Стянула я их не только потому, что тиктока тогда не была, но и потому что они подозрительно обещали помочь воспитать какого-то ребенка… и я справедливо подозревала, что речь обо мне, а быть кем-то воспитанной мне ужасно не хотелось. Я решила, что если я вероломно прочитаю, что там ей советуют в книгах — то буду готова к лбым коварным приемам и воспитать себя не дам! Кажется, так и вышло лол.
С тех пор много лет психология была для меня инструментом, который позволял построить теорию сознания других людей и защититься от их попыток как-то на меня без спроса воздействовать — то есть смоделировать, что они думают, что хотят от меня, и как сделать так, чтобы они этого не получили тайным образом (без консента, по-нашему).
Не помню, честно говоря, что именно было написано в этих книгах про одаренного и трудного детей. Но из них я сделала вывод, что меня считают трудным и одаренным ребенком одновременно (хотя в книгах они выписывались очень по-разному). Мне это польстило, но и поставило высокую планку, чтобы соответствовать кек!
Но главное — я впервые увидела абстрагирование, обобщение и схематизацию эмпирического опыта общения и отношений. Это мне очень зашло. В детстве мне было довольно сложно понять других людей «интуитивно»: я не понимала, что именно бесит мою бабушку, если я кручусь на стуле; или почему моя мама плачет после какого-то из наших разговоров — если мне не сообщали всё прямо, то я могла или не заметить эмоции или просто принимать их как данность и не знать, что с ними нужно что-то делать, раз не просят. От меня ускользала коммуникативная функция эмоций (например, я никогда не была чувствительна к обиженности других людей и прочим манипуляциям). Но книги по психологии раскрыли мне эту тему с другой, когнитивной стороны: целый схематический организационный мир паттернов человеческого реагирования!
Оказалось, если знать достаточно много закономерностей, можно объяснить любое поведение и реагирование других — и тогда оно наконец станет понятным!
Из книги про астрологию я вынесла два противоречивых впечатления: восторг от того, что всех людей можно расквалифицировать по каким-то признакам — и разочарование, что я какой-то «неправильный Рак». Это, в принципе, останется со мной навсегда: я обожаю классификации людей, психик, нервных систем — можно сказать, что я их коллекционирую и на досуге жонглирую переходным анализом из одной в другую, наслаждаясь апофеническими совпадениями. При этом поскольку в большинство классификаций я сама как-то плохо влезаю, я привыкла обращать внимание на их ошибки и исключения, и в этом смысле я терзаю проверками на реальность каждую теорию, как упертая такса — тапок на последнем издыхании.
[продолжение ⬇️]
❤16🔥3😁3❤🔥1
Человековедение, эпизод третий: мои первые книги Ч.2
В то же время я начала торчать в интернете. Кто не помнит, интернет в 2000 году это медленный интернет, в котором ооооочень медленно грузятся изображения и нет видео. В общем, это текстовая сеть по большей части. И это мир до централизованных деанонимизированных соцсетей — мир анонимного общения. Я зависала на форумах — аналогах современных пабликов, где велись разных беседы, разбитые по темам. Я очень любила изучать ветки обсуждений, связанные с психологией, отношениями, сексом и всяческими философствованиями о смысле жизни. Это была эклектичная смесь из «цитат великих», личного опыта и логических построений людей, которые с какого-то хрена в 12 ночи решили разобраться с тем, что такое оптимизм и как его наличие связано с приверженностью тому или иному жанру кино и детскими впечатлениями от отношений родителей.
Наконец, есть еще два довольно идиотских источника моей любви к психологии в подростковом возрасте. Первый это колонка психологини по имени (как сейчас помню) Галина Белозуб в газете «Моя семья» — вернее, это был её регулярный комментарий к какой-то сложной ситуации из письма, присланного читателем в редакцию. Мы с мамой читали историю наперегонки и, прежде чем прочитать ответ психологини, обсуждали свои варианты — а потом удивлялись, что у неё как-то не так, но мудрее и интереснее.
И второй — это книги «доктора Курпатова», которые выходили в середине 2000-х в таком количестве, что его покупали не в книжных, а в газетных киосках — я брала его вместе с панк-журналом «МОЛОТОК». Тоже не помню, чего я там вычитала, но помню ощущение, что этот особенный взгляд психологов на вполне себе кислую реальность скучных взрослых зачаровывал, как погружение на дно моря в маской, когда в однородной зеленой пучине вдруг обнаруживаешь разнообразную жизнь. Эти люди явно были держателями какого-то тайного знания, которым мне тоже очень хотелось завладеть.
Вот такая, казалось бы, ерунда толкнула меня на путь познания в детстве.
В то же время я начала торчать в интернете. Кто не помнит, интернет в 2000 году это медленный интернет, в котором ооооочень медленно грузятся изображения и нет видео. В общем, это текстовая сеть по большей части. И это мир до централизованных деанонимизированных соцсетей — мир анонимного общения. Я зависала на форумах — аналогах современных пабликов, где велись разных беседы, разбитые по темам. Я очень любила изучать ветки обсуждений, связанные с психологией, отношениями, сексом и всяческими философствованиями о смысле жизни. Это была эклектичная смесь из «цитат великих», личного опыта и логических построений людей, которые с какого-то хрена в 12 ночи решили разобраться с тем, что такое оптимизм и как его наличие связано с приверженностью тому или иному жанру кино и детскими впечатлениями от отношений родителей.
Наконец, есть еще два довольно идиотских источника моей любви к психологии в подростковом возрасте. Первый это колонка психологини по имени (как сейчас помню) Галина Белозуб в газете «Моя семья» — вернее, это был её регулярный комментарий к какой-то сложной ситуации из письма, присланного читателем в редакцию. Мы с мамой читали историю наперегонки и, прежде чем прочитать ответ психологини, обсуждали свои варианты — а потом удивлялись, что у неё как-то не так, но мудрее и интереснее.
И второй — это книги «доктора Курпатова», которые выходили в середине 2000-х в таком количестве, что его покупали не в книжных, а в газетных киосках — я брала его вместе с панк-журналом «МОЛОТОК». Тоже не помню, чего я там вычитала, но помню ощущение, что этот особенный взгляд психологов на вполне себе кислую реальность скучных взрослых зачаровывал, как погружение на дно моря в маской, когда в однородной зеленой пучине вдруг обнаруживаешь разнообразную жизнь. Эти люди явно были держателями какого-то тайного знания, которым мне тоже очень хотелось завладеть.
Вот такая, казалось бы, ерунда толкнула меня на путь познания в детстве.
❤45🔥3🤔2💯1
Писательская трансформация за 25 часов
Это как поход дикими тропами по вершинам горных хребтов, ночевки под бескрайним звездным небом и весёлое ныряние за рапанами и мидиями на морское дно. Трепетно начинать и очень жаль заканчивать.
Неделю назад завершила группу поддержки и писательской рефлексии «Текстонавтика 2.0». Результаты за 10 встреч впечатляют. Следующий набор стоит назвать точнее: группой глубокого погружения в письмо и писательской трансформации.
Я беру коучинговую рамку, внутри неё реализую техники нарративного подхода, теории привязанности и юнгианского анализа — и использую медиум письма и художественную реальность как антипсихотический контейнер, чтобы вся эта смесь не взорвалась кек. И конечно же, мне помогает 20-лет моего собственного писательства и 7 лет опыта работы с сотнями авторов текстов в качестве редакторки и наставницы.
С учетом того, что у нас было 5 участниц на 2,5 часа времени — каждая получала за встречу полчаса глубокой работы, что вообще можно считать полноценной сессией. В результате участницы пережили не только изменения в письме, но и в отношениях с самими собой и с обстоятельствами своей жизни. Пожалуй, этот формат я продолжу вести именно в маленьких группах.
Такая групповая работа для меня интереснее, чем смотреть кино или читать книги. Живые настоящие люди на твоих глазах переживают «арку героя», отправляются в путешествие в глубину бессознательного и возвращаются с сокровищем обратно! И хотя у каждой своя уникальная история — но за 2,5 месяца они становятся настоящей командой, в которой опыт и оптика каждой обогащает остальных. В общем, всё, что я люблю во «Властелине колец» и других сказках.
И, конечно, это обогащает меня. Я надеюсь, что эти текстонавтки обогатят и вас и мир своими произведениями. Вопрос только времени.
Здорово было бы сделать из этого кейс — надо бы, по крайней мере, попытаться его описать хотя бы для себя. Если участницы разрешат поделиться с вами их историей и отзывами, покажу и вам!
Есть ли у меня в подписчиках люди, которые связаны с работой над текстами в любой форме? Отзовитесь, давайте знакомиться 😊
Это как поход дикими тропами по вершинам горных хребтов, ночевки под бескрайним звездным небом и весёлое ныряние за рапанами и мидиями на морское дно. Трепетно начинать и очень жаль заканчивать.
Неделю назад завершила группу поддержки и писательской рефлексии «Текстонавтика 2.0». Результаты за 10 встреч впечатляют. Следующий набор стоит назвать точнее: группой глубокого погружения в письмо и писательской трансформации.
Я беру коучинговую рамку, внутри неё реализую техники нарративного подхода, теории привязанности и юнгианского анализа — и использую медиум письма и художественную реальность как антипсихотический контейнер, чтобы вся эта смесь не взорвалась кек. И конечно же, мне помогает 20-лет моего собственного писательства и 7 лет опыта работы с сотнями авторов текстов в качестве редакторки и наставницы.
С учетом того, что у нас было 5 участниц на 2,5 часа времени — каждая получала за встречу полчаса глубокой работы, что вообще можно считать полноценной сессией. В результате участницы пережили не только изменения в письме, но и в отношениях с самими собой и с обстоятельствами своей жизни. Пожалуй, этот формат я продолжу вести именно в маленьких группах.
Такая групповая работа для меня интереснее, чем смотреть кино или читать книги. Живые настоящие люди на твоих глазах переживают «арку героя», отправляются в путешествие в глубину бессознательного и возвращаются с сокровищем обратно! И хотя у каждой своя уникальная история — но за 2,5 месяца они становятся настоящей командой, в которой опыт и оптика каждой обогащает остальных. В общем, всё, что я люблю во «Властелине колец» и других сказках.
И, конечно, это обогащает меня. Я надеюсь, что эти текстонавтки обогатят и вас и мир своими произведениями. Вопрос только времени.
Здорово было бы сделать из этого кейс — надо бы, по крайней мере, попытаться его описать хотя бы для себя. Если участницы разрешат поделиться с вами их историей и отзывами, покажу и вам!
Есть ли у меня в подписчиках люди, которые связаны с работой над текстами в любой форме? Отзовитесь, давайте знакомиться 😊
👍21❤15🔥7❤🔥3🤔1
Человековедение, эпизод четвертый: философия Ч.1
Мне было 15, и я начала томиться от какой-то что ли пошлости обыденного знания: моя душа просила чего-то сложного и всеобъемлющего, но из умного чтива дома были только сборники цитат великих. Я медитировала на них и даже выписывала на стену: «”Я знаю только то, что ничего не знаю” — Сократ (469 — 399 годы до н. э.)», «”Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя” — Фридрих Ницше (1844 — 1900)» итд. Но казалось, что всем этим мыслям не хватает многабуков.
И вот одним пыльным летним днем я наткнулась на пыльную раскладку копеечных заляпанных кофе книг по гуманитарным наукам. Я долго стояла и листала книги со словом «философия» на обложке: я уже знала, что ответы на свои вопросы стоит искать у философии, потому что у философов самые прикольные цитаты в сборниках афоризмов. Наконец я выбрала «Философию истории» Гегеля (потому что перепутала это с историей философии хахаха) и «Философию конфликта» не помню, чью (потому что подумала: ова! сейчас прочту эту книгу и смогу прекратить все войны на земле лол). Я настойчиво прочитала обе книги, не понимая ни слова, так что смысл этих текстов вообще не задержался в моей голове. Но после этого я заанлочила моуд книжного червя и философини.
Дальше пошли тексты Фридриха Ницще с критикой человеческих слабостей и христианской культуры, Зигмунда Фрейда про бессознательное и сновидения, Эриха Фромма про любовь и страх свободы, Хосе Ортеги-и-Гассета и Герберта Маркузе про кризис западной культуры, Жана Бодрийяра про общество потребления итп. Я совершенно ошалела от внезапно появившегося масштаба, в котором можно рассматривать человеческое поведение, мышление и эмоции, как будто в компьютерной стратегии резко расширилась зона видимости на карте: появились такие контексты, как культура и воспитание, религия и табу, политика и экономика — мне казалось, что я лечу на американских горках вглубь кроличьей норы знания.
Усилия, предпринятые для понимания сложных текстов, прокачали не только и не столько знания — сколько умение рассуждать.
[продолжение ⬇️]
Мне было 15, и я начала томиться от какой-то что ли пошлости обыденного знания: моя душа просила чего-то сложного и всеобъемлющего, но из умного чтива дома были только сборники цитат великих. Я медитировала на них и даже выписывала на стену: «”Я знаю только то, что ничего не знаю” — Сократ (469 — 399 годы до н. э.)», «”Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя” — Фридрих Ницше (1844 — 1900)» итд. Но казалось, что всем этим мыслям не хватает многабуков.
И вот одним пыльным летним днем я наткнулась на пыльную раскладку копеечных заляпанных кофе книг по гуманитарным наукам. Я долго стояла и листала книги со словом «философия» на обложке: я уже знала, что ответы на свои вопросы стоит искать у философии, потому что у философов самые прикольные цитаты в сборниках афоризмов. Наконец я выбрала «Философию истории» Гегеля (потому что перепутала это с историей философии хахаха) и «Философию конфликта» не помню, чью (потому что подумала: ова! сейчас прочту эту книгу и смогу прекратить все войны на земле лол). Я настойчиво прочитала обе книги, не понимая ни слова, так что смысл этих текстов вообще не задержался в моей голове. Но после этого я заанлочила моуд книжного червя и философини.
Дальше пошли тексты Фридриха Ницще с критикой человеческих слабостей и христианской культуры, Зигмунда Фрейда про бессознательное и сновидения, Эриха Фромма про любовь и страх свободы, Хосе Ортеги-и-Гассета и Герберта Маркузе про кризис западной культуры, Жана Бодрийяра про общество потребления итп. Я совершенно ошалела от внезапно появившегося масштаба, в котором можно рассматривать человеческое поведение, мышление и эмоции, как будто в компьютерной стратегии резко расширилась зона видимости на карте: появились такие контексты, как культура и воспитание, религия и табу, политика и экономика — мне казалось, что я лечу на американских горках вглубь кроличьей норы знания.
Усилия, предпринятые для понимания сложных текстов, прокачали не только и не столько знания — сколько умение рассуждать.
[продолжение ⬇️]
❤22👏3🤔1
Человековедение, эпизод четвертый: философия Ч.2
В этот период мой главный вопрос «почему люди поступают так?» сменился на «почему мир устроен так, что мы в нём поступаем так?».
Я рассматривала философию как путь к изучению психологии человека и как путь к возможному методу влияния на неё, поэтому меня особенно интересовали направления, которые рассматривают темы познания и сознания. И, конечно, я обожала спецкурс по общей психологии — две пары раз в неделю год с неформальными семинарами после лекций. Обожала настолько, что прошла его дважды, написав два комплекта конспектов лекций кек. Но главным уловом этого периода стала страсть к индийской философии, особенно школам Санкхьи, Йоги и Веданты — изучающим метафизику и логику, бога и душу, работу сознания и тела и предлагающим практики, которые помогают разобраться со всем этим. Меня поразило, что эти не то что не примитивные, а сложные и глубокие исследования и умопостроения люди делали за 2,5 тысячи лет до наших дней. И если сравнить с курсом по психологии, не очень-то чего-то интересного и нового мы придумали про сознание с тех пор! Но тут уже начинается следующий период.
Занятия философией (в том числе почему-то не очень популярный курс по философии науки) научили меня задавать смелые вопросы другим дисциплинам, в том числе психологии. Философия защищает от индоктринации во всяких школах и подходах, которые настаивают на своей истинности и ложности всех остальных. Она подвергает сомнению очевидности: например, «откуда мы берем параметры психологической нормы и что влияет на матрицу ценностей, в которых мы размышляем?», «что такое истина и существует ли она?», «как связаны проявления психических феноменов с языком, на котором мы говорим в психологии?», «существует ли добро и зло и если да, то каковы критерии?», «как мы определяем благо и вред и что влияет на наши заблуждения о них?», «существует ли свобода воли и как в зависимости от ответа на этот вопрос должна быть выстроена модель психологической практики?», «какова неизбежная динамика власти в консультативном кабинете и как она отражается в теории, которая становится для неофитов законом?» итд.
Всё, чем я занималась (в том числе психологию), я осмысливаю с «bird view» — с точки зрения философии. Иногда это значит философствовать молотком и не бояться подвергать сомнению очевидное, всем понятное, уважаемое и авторитетное. Больше всего мне нравится быть именно мыслительницей, так что я допускаю, что когда у меня наберется значительный практический опыт в психологии, я сделаю полный оборот вокруг своей оси и с удовольствием возьмусь за написание работ по философии психологии.
Эпизод первый: Мамино воспитание
Эпизод второй: Мои первые книги
В этот период мой главный вопрос «почему люди поступают так?» сменился на «почему мир устроен так, что мы в нём поступаем так?».
Я рассматривала философию как путь к изучению психологии человека и как путь к возможному методу влияния на неё, поэтому меня особенно интересовали направления, которые рассматривают темы познания и сознания. И, конечно, я обожала спецкурс по общей психологии — две пары раз в неделю год с неформальными семинарами после лекций. Обожала настолько, что прошла его дважды, написав два комплекта конспектов лекций кек. Но главным уловом этого периода стала страсть к индийской философии, особенно школам Санкхьи, Йоги и Веданты — изучающим метафизику и логику, бога и душу, работу сознания и тела и предлагающим практики, которые помогают разобраться со всем этим. Меня поразило, что эти не то что не примитивные, а сложные и глубокие исследования и умопостроения люди делали за 2,5 тысячи лет до наших дней. И если сравнить с курсом по психологии, не очень-то чего-то интересного и нового мы придумали про сознание с тех пор! Но тут уже начинается следующий период.
Занятия философией (в том числе почему-то не очень популярный курс по философии науки) научили меня задавать смелые вопросы другим дисциплинам, в том числе психологии. Философия защищает от индоктринации во всяких школах и подходах, которые настаивают на своей истинности и ложности всех остальных. Она подвергает сомнению очевидности: например, «откуда мы берем параметры психологической нормы и что влияет на матрицу ценностей, в которых мы размышляем?», «что такое истина и существует ли она?», «как связаны проявления психических феноменов с языком, на котором мы говорим в психологии?», «существует ли добро и зло и если да, то каковы критерии?», «как мы определяем благо и вред и что влияет на наши заблуждения о них?», «существует ли свобода воли и как в зависимости от ответа на этот вопрос должна быть выстроена модель психологической практики?», «какова неизбежная динамика власти в консультативном кабинете и как она отражается в теории, которая становится для неофитов законом?» итд.
Всё, чем я занималась (в том числе психологию), я осмысливаю с «bird view» — с точки зрения философии. Иногда это значит философствовать молотком и не бояться подвергать сомнению очевидное, всем понятное, уважаемое и авторитетное. Больше всего мне нравится быть именно мыслительницей, так что я допускаю, что когда у меня наберется значительный практический опыт в психологии, я сделаю полный оборот вокруг своей оси и с удовольствием возьмусь за написание работ по философии психологии.
Эпизод первый: Мамино воспитание
Эпизод второй: Мои первые книги
Telegram
Настигло
Человековедение, эпизод второй: Мамино воспитание Ч.1
Иногда мне кажется, что я — результат психологического эксперимента. Но на самом деле я просто продукт забавных совпадений. Их проводником в мою жизнь стала моя мама (и, конечно, в целом исторический…
Иногда мне кажется, что я — результат психологического эксперимента. Но на самом деле я просто продукт забавных совпадений. Их проводником в мою жизнь стала моя мама (и, конечно, в целом исторический…
❤30👍7🔥5👏2🤔1🐳1
Человековедение, эпизод пятый: мистицизм Ч.1
Я человек простой: мне нравится, когда действия соответствуют словам, слова — мыслям, мысли — убеждениям. Поэтому философия как область академического знания меня в моей простоте раздражала: в ней мне встретилось много того, что казалось мне умствованиями, отдельным от жизни, опыта и тела. Абстракции и размышления я обожала, но не как самоцель, а как поиск истины, а истину считала способной менять реальность. Нет изменения реальности — нет истины. Нет изменения жизни — это не философия, а пиздобольство (извините).
В тот период я как будто воспринимала абстрактные категории как буквально существующие. Идеи Платона реально летают где-то в параллельной физической реальности, подобно фотонам, которые мы не можем увидеть. Буддийский абсолют — бесконечный пузырь вакуума (не-вакуума, простите), в котором летаем мы (то есть наша иллюзия). Где-то внутри тела есть христианская душа. Будучи подростком, я буквально восприняла слова Матфея: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе «перейди отсюда туда», она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» — и считала, что если я хорошенько поверю, то смогу пробежать сквозь стену. Ходила в синяках и озадаченная недостатком веры в иллюзорность стен, в общем.
Короче говоря, в юности я искала действенных знаний об «истинной реальности», что бы там в ней ни летало и ни жило. Таких, чтоб было понятно: что там за «истинная природа» у мира, в чем там «высший закон» и что с этим всем реально нужно сделать, чтоб мир наконец спасся от вранья, войн и вражды — и я могла наконец заняться рисованием. Так я нашла эзотерическую (от древнегреческого «внутренний», доступный тольку внутреннему кругу) сторону философских и религиозных учений.
Я изучала мистические учения основных уже известных мне по учебе религий: Каббалу (иудаизм), суфизм (ислам), дзен и ваджраяну(буддизм), исихазм и христианский аскетизм. Я искала общее в них, особенно практические подходы к расширению своего восприятия и чувствования и к выходу за пределы привычного мышления и чувствования. Вгрызалась в йогу, особенно в раджа йогу, посвященную работе с сознанием (для которой контроль тела — просто база).
[продолжение ⬇️]
Я человек простой: мне нравится, когда действия соответствуют словам, слова — мыслям, мысли — убеждениям. Поэтому философия как область академического знания меня в моей простоте раздражала: в ней мне встретилось много того, что казалось мне умствованиями, отдельным от жизни, опыта и тела. Абстракции и размышления я обожала, но не как самоцель, а как поиск истины, а истину считала способной менять реальность. Нет изменения реальности — нет истины. Нет изменения жизни — это не философия, а пиздобольство (извините).
В тот период я как будто воспринимала абстрактные категории как буквально существующие. Идеи Платона реально летают где-то в параллельной физической реальности, подобно фотонам, которые мы не можем увидеть. Буддийский абсолют — бесконечный пузырь вакуума (не-вакуума, простите), в котором летаем мы (то есть наша иллюзия). Где-то внутри тела есть христианская душа. Будучи подростком, я буквально восприняла слова Матфея: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе «перейди отсюда туда», она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» — и считала, что если я хорошенько поверю, то смогу пробежать сквозь стену. Ходила в синяках и озадаченная недостатком веры в иллюзорность стен, в общем.
Короче говоря, в юности я искала действенных знаний об «истинной реальности», что бы там в ней ни летало и ни жило. Таких, чтоб было понятно: что там за «истинная природа» у мира, в чем там «высший закон» и что с этим всем реально нужно сделать, чтоб мир наконец спасся от вранья, войн и вражды — и я могла наконец заняться рисованием. Так я нашла эзотерическую (от древнегреческого «внутренний», доступный тольку внутреннему кругу) сторону философских и религиозных учений.
Я изучала мистические учения основных уже известных мне по учебе религий: Каббалу (иудаизм), суфизм (ислам), дзен и ваджраяну(буддизм), исихазм и христианский аскетизм. Я искала общее в них, особенно практические подходы к расширению своего восприятия и чувствования и к выходу за пределы привычного мышления и чувствования. Вгрызалась в йогу, особенно в раджа йогу, посвященную работе с сознанием (для которой контроль тела — просто база).
[продолжение ⬇️]
❤7🤔2
Человековедение, эпизод пятый: мистицизм Ч.2
Штудировала символические системы: индуисткую, египетскую, греческую и римскую — в поисках языка, которы поможет расшифровать поэзию мистицизма и астрологическую математику. Изучила построение и трактовку астральных и транзитных астрологических карт, сходства и различия в основных системах Таро. Историю и символизм Масонства. Историю и основные труды по алхимии — и заодно Карла Густава Юнга на ту же тему. Прошлась по трудам Алистера Кроули и учению Телемы, теософии, антропософии и бо зна ще що, как у нас тут говорят.
Ну это не говоря о том, что я медитировала в лотосе по 2 часа в день, принимала обет молчания, отказывалась от жестикуляции, писала левой рукой (я правша), ежедневно стояла на одной ноге с закрытыми глазами по полчаса, просыпалась в 3 часа ночи, чтобы 4 раз за сутки позаниматься йогой (не спрашивайте) и всякое такое.
Я вынесла из этого периода три силы.
Во-первых, у меня сиииильно улучшилась концентрация внимания и появился нереальный для меня раньше уровень самоконтроля. У меня больше не было вопросов, смогу ли я научиться чему-либо: я знала, что вопрос тут только в «как?» — и в регулярной практике. За это время я так натренировала дорсолатеральную часть префронтальной коры (в народе именуется «силой воли»), что назад дороги не было.
Во-вторых, я полностью перестроила своё представление о том, что такое «я». Это было только началом пути того, что называют разотождествлением со своим «я» или даже стрёмной лейбой «смерти эго». На деле это просто появлявшееся умение созерцать своё тело и психику, как объекты, с которыми происходят всякие явления, имеющие причины и следствия. И, конечно, общий рост осознанности.
В-третьих, этот период был похож на изучение большого количества языков, на которых люди тысячелетиями пытались говорить о феноменах сознания. Эта «языковая база» даёт мне возможность чувствовать себя как дома в любых символических системах: от искусства до психологических теорий — потому что все они говорят об одном и том же. И конечно эти системы дают мне возможность при желании понять любого человека как часть его символической системы (какой бы он ни был культуры, религии или убеждений) и при необходимости оперировать внутри неё.
Сейчас я понимаю, что ни одна система не имеет полного описания «абсолютной реальности». Религия, мистицизм, психология, искусство — всё это несовершенные и неполные системы передачи от человека к человеку знаний о бытии. Но это лучшее, что у нас есть. Все эти системы — метафоры, которыми люди стараются поделиться неописуемым опытом переживания бытия, а также способами справляться со страхами и потрясениями, вызванными этим опытом.
Эпизод первый: Мамино воспитание
Эпизод второй: Мои первые книги
Эпизод третий: философия
Штудировала символические системы: индуисткую, египетскую, греческую и римскую — в поисках языка, которы поможет расшифровать поэзию мистицизма и астрологическую математику. Изучила построение и трактовку астральных и транзитных астрологических карт, сходства и различия в основных системах Таро. Историю и символизм Масонства. Историю и основные труды по алхимии — и заодно Карла Густава Юнга на ту же тему. Прошлась по трудам Алистера Кроули и учению Телемы, теософии, антропософии и бо зна ще що, как у нас тут говорят.
Ну это не говоря о том, что я медитировала в лотосе по 2 часа в день, принимала обет молчания, отказывалась от жестикуляции, писала левой рукой (я правша), ежедневно стояла на одной ноге с закрытыми глазами по полчаса, просыпалась в 3 часа ночи, чтобы 4 раз за сутки позаниматься йогой (не спрашивайте) и всякое такое.
Я вынесла из этого периода три силы.
Во-первых, у меня сиииильно улучшилась концентрация внимания и появился нереальный для меня раньше уровень самоконтроля. У меня больше не было вопросов, смогу ли я научиться чему-либо: я знала, что вопрос тут только в «как?» — и в регулярной практике. За это время я так натренировала дорсолатеральную часть префронтальной коры (в народе именуется «силой воли»), что назад дороги не было.
Во-вторых, я полностью перестроила своё представление о том, что такое «я». Это было только началом пути того, что называют разотождествлением со своим «я» или даже стрёмной лейбой «смерти эго». На деле это просто появлявшееся умение созерцать своё тело и психику, как объекты, с которыми происходят всякие явления, имеющие причины и следствия. И, конечно, общий рост осознанности.
В-третьих, этот период был похож на изучение большого количества языков, на которых люди тысячелетиями пытались говорить о феноменах сознания. Эта «языковая база» даёт мне возможность чувствовать себя как дома в любых символических системах: от искусства до психологических теорий — потому что все они говорят об одном и том же. И конечно эти системы дают мне возможность при желании понять любого человека как часть его символической системы (какой бы он ни был культуры, религии или убеждений) и при необходимости оперировать внутри неё.
Сейчас я понимаю, что ни одна система не имеет полного описания «абсолютной реальности». Религия, мистицизм, психология, искусство — всё это несовершенные и неполные системы передачи от человека к человеку знаний о бытии. Но это лучшее, что у нас есть. Все эти системы — метафоры, которыми люди стараются поделиться неописуемым опытом переживания бытия, а также способами справляться со страхами и потрясениями, вызванными этим опытом.
Эпизод первый: Мамино воспитание
Эпизод второй: Мои первые книги
Эпизод третий: философия
🔥23❤18👍3❤🔥2👏2🤔1
Нормальная жизнь после обстрелов Ч.1
«После обстрелов же нормальная жизнь возвращается снова?» — я неделями кручу в голове вопрос, который мне задала знакомая, и не могу уловить точный ответ.
Моя первая реакция — ступор. «Так обстрелы — это же тоже нормально», — думаю я и внутренне одёргиваю сама себя, как мать с тугим пучком на затылке и в очках-кошечках, которая шипит на своего ребёнка посреди семейного банкета, чтобы он не рассказывал с неподдельной искренностью, что папа дома так пьет, что обблевал весь туалет. Говорят, что «нормально» у нормальных людей — это когда мысль о возможности погибнуть в какую-то из ночей вовсе не приходит людям в голову, а когда приходит — то они ужасаются. Кажется, у меня было так когда-то — но ни той меня ни того «когда-то» больше нет, и я всё хуже помню.
Иногда я надеваю платье и шляпу и еду в центр города в кафе. Когда звук сирены прорывает воздух, на мгновение я чувствую себя зверем в саванне, на которого охотятся с вертолета: хочется куда-то бежать или чем-то накрыться. Потом я открываю телеграм-каналы воздушных сил: это взлетает ракетоносец — ничего срочного, даже если будут пуски, ракеты летят на нас целый час. Всё нормально.
После обстрелов все, кто проснулся живым, едут на работу, и это вполне нормально — попасть в утренний затор из-за перекрытых после обстрела мостов. Я-то из дома работаю, но кто нет, говорят, что самое сложное время после обеда: переваривание еды включает парасимпатическую систему — и все начинают хотеть прилечь. Постоянное прерывание сна и хронический его недостаток (когда часто спишь по 4-6 часов, например) — нормальная ситуация для войны. Иногда месяцами просыпаешься каждую ночь: если повезет, то только от звука тревог, в худшем случае — от выстрелов ПВО, взрывов воздухе и падения дронов и ракет на землю и постройки.
Когда обстрелов нет, я иду в спортзал к 9 утра. В это время каждый день во всех заведениях — минута молчания, и траурный голос призывает помнить всех взрослых и детей, погибших во время полномасштабного вторжения рф. Обычно я стою в цветных лосинах, опустив голову, и разглядываю свои розовые кроссовки. Когда начинают тикать секунды молчания, кроссовки и узор лосин затягивает мутная пелена — я хочу плакать и ломать вещи одновременно. Это помогает работать с весами.
Как правило, у недосыпа есть накопительный эффект: снижается скорость реакции, внимательность, память. Дети, которые проводят ночи в укрытиях и метро, в целом хуже усваивают учебный материал. У недосыпающих часто выше обычного чувствительность к стрессу из-за перевозбуждения миндалины мозга, трудности с регуляцией эмоций и сложности с импульсивными поступками из-за нарушения работы префронтально-лимбической нейросети. Есть данные, что хроническое прерывание сна приводит к риску более быстрого когнитивного снижения с возрастом. Когда обстрел заканчивается, эти последствия остаются с нами.
Мы с мамой идём в театр на что-то весёлое. На сцене водевиля стреляют без предупреждения — примерно минуту после этого я сижу с гипервентиляцией и беззвучно вытекающей из глаз теплой жидкостью. Я просто жду, когда паническая атака пройдёт, и медитирую. Моё тело часто реагирует так на звуки военной атаки в ситуации, где я их не ожидаю. Во время обстрелов, когда взрывные волны колышат паутину в углу под потолком, я часто довольно крепко сплю. Но хлопушки на сцене выводят меня из равновесия.
[продолжение ⬇️]
«После обстрелов же нормальная жизнь возвращается снова?» — я неделями кручу в голове вопрос, который мне задала знакомая, и не могу уловить точный ответ.
Моя первая реакция — ступор. «Так обстрелы — это же тоже нормально», — думаю я и внутренне одёргиваю сама себя, как мать с тугим пучком на затылке и в очках-кошечках, которая шипит на своего ребёнка посреди семейного банкета, чтобы он не рассказывал с неподдельной искренностью, что папа дома так пьет, что обблевал весь туалет. Говорят, что «нормально» у нормальных людей — это когда мысль о возможности погибнуть в какую-то из ночей вовсе не приходит людям в голову, а когда приходит — то они ужасаются. Кажется, у меня было так когда-то — но ни той меня ни того «когда-то» больше нет, и я всё хуже помню.
Иногда я надеваю платье и шляпу и еду в центр города в кафе. Когда звук сирены прорывает воздух, на мгновение я чувствую себя зверем в саванне, на которого охотятся с вертолета: хочется куда-то бежать или чем-то накрыться. Потом я открываю телеграм-каналы воздушных сил: это взлетает ракетоносец — ничего срочного, даже если будут пуски, ракеты летят на нас целый час. Всё нормально.
После обстрелов все, кто проснулся живым, едут на работу, и это вполне нормально — попасть в утренний затор из-за перекрытых после обстрела мостов. Я-то из дома работаю, но кто нет, говорят, что самое сложное время после обеда: переваривание еды включает парасимпатическую систему — и все начинают хотеть прилечь. Постоянное прерывание сна и хронический его недостаток (когда часто спишь по 4-6 часов, например) — нормальная ситуация для войны. Иногда месяцами просыпаешься каждую ночь: если повезет, то только от звука тревог, в худшем случае — от выстрелов ПВО, взрывов воздухе и падения дронов и ракет на землю и постройки.
Когда обстрелов нет, я иду в спортзал к 9 утра. В это время каждый день во всех заведениях — минута молчания, и траурный голос призывает помнить всех взрослых и детей, погибших во время полномасштабного вторжения рф. Обычно я стою в цветных лосинах, опустив голову, и разглядываю свои розовые кроссовки. Когда начинают тикать секунды молчания, кроссовки и узор лосин затягивает мутная пелена — я хочу плакать и ломать вещи одновременно. Это помогает работать с весами.
Как правило, у недосыпа есть накопительный эффект: снижается скорость реакции, внимательность, память. Дети, которые проводят ночи в укрытиях и метро, в целом хуже усваивают учебный материал. У недосыпающих часто выше обычного чувствительность к стрессу из-за перевозбуждения миндалины мозга, трудности с регуляцией эмоций и сложности с импульсивными поступками из-за нарушения работы префронтально-лимбической нейросети. Есть данные, что хроническое прерывание сна приводит к риску более быстрого когнитивного снижения с возрастом. Когда обстрел заканчивается, эти последствия остаются с нами.
Мы с мамой идём в театр на что-то весёлое. На сцене водевиля стреляют без предупреждения — примерно минуту после этого я сижу с гипервентиляцией и беззвучно вытекающей из глаз теплой жидкостью. Я просто жду, когда паническая атака пройдёт, и медитирую. Моё тело часто реагирует так на звуки военной атаки в ситуации, где я их не ожидаю. Во время обстрелов, когда взрывные волны колышат паутину в углу под потолком, я часто довольно крепко сплю. Но хлопушки на сцене выводят меня из равновесия.
[продолжение ⬇️]
💔32😭11❤7🕊7🤔1
Нормальная жизнь после обстрелов Ч.2
Если оглядеться кругом, наша новая нормальность отмечена этими знаками вреда. Знакомые врачи говорят об учащении случаев раннего климакса и о снижении возраста развития раковых заболеваний у женщин. Работающие в акушерстве сообщают, что во время и после обстрелов случается больше прерываний беременности. Отоларингологи говорят о появлении аллергических реакций на ракетное топливо и другие горючие вещества, которыми затягивает город в ночь обстрелов: у некоторых отеки носоглотки не проходят месяцами. «Жизнь как вредное производство» — так можно назвать этот период.
Погода чудесная, и я иду с подругой из соседнего дома гулять. Мы пьем кофе с круассаном, обсуждаем последний обстрел Киева. У неё трое маленьких детей: первоклашка, детсадовка и грудной младенец. Говорим о тяжелом выборе: будить детей при каждом обстреле, чтобы защитить их от смертельной опасности с низкой вероятностью — или не будить их, чтобы защитить от очень вероятного развития нервных расстройств, которые теперь так распространены у детей? «У детской спальни сторона не дронная…» — выдыхает она.
Боевые дроны летят с востока — и туда как раз выходят окна нашей квартиры. По ночам мы слышим, как через нас летят дроны: если вы представите, что голосу пищащего в ухе комара сильно снизили темп, получится что-то похожее. Огромные толстые смертоносные назойливые насекомые. На мгновение воображение рисует, как горящий обломок пробивает внешнюю стену и взрывается внутри большой комнаты, засыпая меня в коридоре горящей крошкой — и я инстинктивно натягиваю на голову летнюю простынку, как в детстве, чтобы комар больше не жужжал.
Трехлетний внук женщины, которая наливает мне воду — тот самый, у которого маму в прошлом году убило дроном на её кухне — кричит, что будет пожар, как только слышит звук тревоги, и его трудно успокоить. Есть дети, которые не могут спать, есть дети, которые трясутся ночами, и те, кто снова начали писать в кровать. Возвращается ли жизнь этих детей в норму после обстрелов? Они весело прыгают на площадке, с визгом плюхаются в озеро, поедают мороженое в парке и вместе играют в похороны. Так со стороны и не скажешь.
Я бесконечно коллекционирую эту новую нормальность: плакаты, призывающие детей не поднимать незнакомые предметы на загородном отдыхе с названием «Антиминная безопасность»; стул в каждом лифте жилого дома на случай, если перебьют электричество и ты там застрянешь на полдня; кнопка «задонатить» рядом с кнопкой «оставить чаевые» в приложении оплаты счета в кафе; аккуратно застеленный покрывалом ортопедический матрас посреди маминой прихожей, и обувь, которую мы теперь храним не в коридоре, а в спальне; исчезновение круглосуточных аптек из-за ночного комендантского часа (впрочем, и ночных прогулок тоже).
Нормальная жизнь всегда возвращается. Но никогда не бывает прежней.
Если оглядеться кругом, наша новая нормальность отмечена этими знаками вреда. Знакомые врачи говорят об учащении случаев раннего климакса и о снижении возраста развития раковых заболеваний у женщин. Работающие в акушерстве сообщают, что во время и после обстрелов случается больше прерываний беременности. Отоларингологи говорят о появлении аллергических реакций на ракетное топливо и другие горючие вещества, которыми затягивает город в ночь обстрелов: у некоторых отеки носоглотки не проходят месяцами. «Жизнь как вредное производство» — так можно назвать этот период.
Погода чудесная, и я иду с подругой из соседнего дома гулять. Мы пьем кофе с круассаном, обсуждаем последний обстрел Киева. У неё трое маленьких детей: первоклашка, детсадовка и грудной младенец. Говорим о тяжелом выборе: будить детей при каждом обстреле, чтобы защитить их от смертельной опасности с низкой вероятностью — или не будить их, чтобы защитить от очень вероятного развития нервных расстройств, которые теперь так распространены у детей? «У детской спальни сторона не дронная…» — выдыхает она.
Боевые дроны летят с востока — и туда как раз выходят окна нашей квартиры. По ночам мы слышим, как через нас летят дроны: если вы представите, что голосу пищащего в ухе комара сильно снизили темп, получится что-то похожее. Огромные толстые смертоносные назойливые насекомые. На мгновение воображение рисует, как горящий обломок пробивает внешнюю стену и взрывается внутри большой комнаты, засыпая меня в коридоре горящей крошкой — и я инстинктивно натягиваю на голову летнюю простынку, как в детстве, чтобы комар больше не жужжал.
Трехлетний внук женщины, которая наливает мне воду — тот самый, у которого маму в прошлом году убило дроном на её кухне — кричит, что будет пожар, как только слышит звук тревоги, и его трудно успокоить. Есть дети, которые не могут спать, есть дети, которые трясутся ночами, и те, кто снова начали писать в кровать. Возвращается ли жизнь этих детей в норму после обстрелов? Они весело прыгают на площадке, с визгом плюхаются в озеро, поедают мороженое в парке и вместе играют в похороны. Так со стороны и не скажешь.
Я бесконечно коллекционирую эту новую нормальность: плакаты, призывающие детей не поднимать незнакомые предметы на загородном отдыхе с названием «Антиминная безопасность»; стул в каждом лифте жилого дома на случай, если перебьют электричество и ты там застрянешь на полдня; кнопка «задонатить» рядом с кнопкой «оставить чаевые» в приложении оплаты счета в кафе; аккуратно застеленный покрывалом ортопедический матрас посреди маминой прихожей, и обувь, которую мы теперь храним не в коридоре, а в спальне; исчезновение круглосуточных аптек из-за ночного комендантского часа (впрочем, и ночных прогулок тоже).
Нормальная жизнь всегда возвращается. Но никогда не бывает прежней.
💔62😭13🕊10❤2🤔1
Когда эффективность — не то, что помогает Ч.1
Чтобы резко изменить жизнь, нам, как правило, приходится чем-то пожертвовать. Иногда это оказывается не только любимое занятие, но и целая часть идентичности, целый кусок личности. Мы можем справляться и внешне выглядеть даже успешно — но изнывать от ощущения, что живём какой-то чужой жизнью, закованные в чуждый самим себе костюм, скрытые за маской. Не желая сдаваться, мы напоминаем себе: «Я сильная!» — и берёмся возвращать в жизнь свободу, покой и время для себя с такими KPI, что ощущение давления и гонки только усугубляется.
Так произошло с Ф. Эмигрировав в благополучную европейскую страну, она нашла стабильную работу проджект-менеджера, но теперь ей совершенно непонятно, как оставаться той, кем она всегда была — художницей.
Жизнь в эмиграции требует быстро бежать, чтобы просто остаться на месте. В этих обстоятельствах жизнью верховодит субличность Ф., которую она назвала «Менеджером». Под его руководством Ф. дисциплинирована, экономна, эффективна — но и напряжена настолько, что свободе, вниманию к себе и творчеству в этой тесноте нет места. Ф. уверена, что у неё есть и другая сторона личности — Поэт. Но иногда ей кажется, что он вообще покинул её, пока Менеджер захватывает её силы и время под предлогом срочности важных дел.
На коучинг Ф. пришла с желанием разобраться в отношениях этих двух сторон своей личности и внести другой баланс в свою жизнь. Ей хотелось понять, как хоть немного отпустить контроль в сложившихся обстоятельствах и полноправно давать себе пространство для творчества и созерцания без изнуряющей борьбы с собственной неуёмной «эффективностью». И, конечно же, ей хотелось вернуть в жизнь творчество: заняться наконец текстами и видео, отложенными до лучших времен.
Мы с Ф. за пару сессий бодро прошлись по её желаниям и целям, она начала планировать работу над текстами и видео… но оказалось, что внутри коучинговой работы, как и везде, доминирует субличность Менеджера. Выходит абсурд: стремясь освободиться от эффективности и дать себе пространство для творчества, Ф. превращает творчество в очередной рабочий проект, над которым «эффективно работает». Нет, ей нужно было что-то совсем другое.
Мы договорились создать в коучинге такие условия, в которых Менеджер будет обезоружен, и перешли на метафорический язык Поэта в самих сессиях, отказавшись от традиционных для коучинга формулировок целей и метрик. Ф. пыталась разобраться, что за персонажи Менеджер с Поэтом, как они выглядят и ведут себя в быту, какие предметы и места любят, кто ещё живёт с ними в её внутреннем мире и как выглядит сам мир, каковы в нём его уникальные законы воображаемой физики.
Вместо планирования и достижений Ф. как будто переизобрела для себя даосский принцип У-вей — созерцательную пассивность или недеяние. Она стала больше наблюдать, меньше принуждать себя и давать себе больше пространства как для вчувствования в себя, так и для фантазии. Этот метод позволил ей совершить значимые открытия, которые привели её к качественно иному принципу планирования.
[продолжение ⬇️]
Чтобы резко изменить жизнь, нам, как правило, приходится чем-то пожертвовать. Иногда это оказывается не только любимое занятие, но и целая часть идентичности, целый кусок личности. Мы можем справляться и внешне выглядеть даже успешно — но изнывать от ощущения, что живём какой-то чужой жизнью, закованные в чуждый самим себе костюм, скрытые за маской. Не желая сдаваться, мы напоминаем себе: «Я сильная!» — и берёмся возвращать в жизнь свободу, покой и время для себя с такими KPI, что ощущение давления и гонки только усугубляется.
Так произошло с Ф. Эмигрировав в благополучную европейскую страну, она нашла стабильную работу проджект-менеджера, но теперь ей совершенно непонятно, как оставаться той, кем она всегда была — художницей.
Жизнь в эмиграции требует быстро бежать, чтобы просто остаться на месте. В этих обстоятельствах жизнью верховодит субличность Ф., которую она назвала «Менеджером». Под его руководством Ф. дисциплинирована, экономна, эффективна — но и напряжена настолько, что свободе, вниманию к себе и творчеству в этой тесноте нет места. Ф. уверена, что у неё есть и другая сторона личности — Поэт. Но иногда ей кажется, что он вообще покинул её, пока Менеджер захватывает её силы и время под предлогом срочности важных дел.
На коучинг Ф. пришла с желанием разобраться в отношениях этих двух сторон своей личности и внести другой баланс в свою жизнь. Ей хотелось понять, как хоть немного отпустить контроль в сложившихся обстоятельствах и полноправно давать себе пространство для творчества и созерцания без изнуряющей борьбы с собственной неуёмной «эффективностью». И, конечно же, ей хотелось вернуть в жизнь творчество: заняться наконец текстами и видео, отложенными до лучших времен.
Мы с Ф. за пару сессий бодро прошлись по её желаниям и целям, она начала планировать работу над текстами и видео… но оказалось, что внутри коучинговой работы, как и везде, доминирует субличность Менеджера. Выходит абсурд: стремясь освободиться от эффективности и дать себе пространство для творчества, Ф. превращает творчество в очередной рабочий проект, над которым «эффективно работает». Нет, ей нужно было что-то совсем другое.
Мы договорились создать в коучинге такие условия, в которых Менеджер будет обезоружен, и перешли на метафорический язык Поэта в самих сессиях, отказавшись от традиционных для коучинга формулировок целей и метрик. Ф. пыталась разобраться, что за персонажи Менеджер с Поэтом, как они выглядят и ведут себя в быту, какие предметы и места любят, кто ещё живёт с ними в её внутреннем мире и как выглядит сам мир, каковы в нём его уникальные законы воображаемой физики.
Вместо планирования и достижений Ф. как будто переизобрела для себя даосский принцип У-вей — созерцательную пассивность или недеяние. Она стала больше наблюдать, меньше принуждать себя и давать себе больше пространства как для вчувствования в себя, так и для фантазии. Этот метод позволил ей совершить значимые открытия, которые привели её к качественно иному принципу планирования.
[продолжение ⬇️]
🔥16❤🔥2❤1
Когда эффективность — не то, что помогает Ч.2
Вот, что Ф. сделала за 3 месяца работы в коучинге.
🌊 Нашла, что для творческого состояния ей необходимо ощущение пустоты и даже своеобразной скуки, напоминавшее безвременье из детства, в котором она научилась изобретать миры просто так, безо всякой цели.
🌊 Поняла, что целеполагание блокирует её творческое мышление: ей нужны были спонтанность и чувство чистого «бесцельного прикола», который бы не имел никакой другой функции, кроме как заставить её довольно гоготнуть от своей задумки. Вместо того, чтобы ввести творчество в рабочую рутину, они придумала создать свободное от «работы» пространство для игры.
🌊 Обустраивая новое жилище, Ф. разработала «предметный словарь» Менеджера и Поэта, чтобы создать обстановкой и предметами функциональные зоны для обоих. Так разные состояния не будут мешать друг другу, а Ф. сможет внутренне переключаться, используя переход из пространства в пространство.
🌊 Работая над самоосознанием через исследование своих субличностей, Ф. открыла, что истинная цель её работы в коучинге — вовсе не сам творческий результат, а создание атмосферы свободы и ненасилия по отношению самой себе, потому что только в таких обстоятельствах может выжить её внутренний Поэт.
🌊 Благодаря замедлению и самосозерцанию Ф. открыла, что то, что казалось ей внутренней войной между противоположными сторонами личности, оказалось на деле непониманием и дискоммуникацией между состояниями, существующими в ней на разных скорости и глубине. Она стала работать над внутренней ненасильственной коммуникацией, чтобы каждая из её частей была осведомлена о потребностях и способностях другой.
🌊 Обнаружила, что взвинченное и контролирующее состояние Менеджера часто вызвано стрессом, страхом и даже паникой. Она проследила, как это состояние блокирует сильные стороны её масштабного системного мышления. И осознала, как именно медленное спокойствие Поэта может сбалансировать её в таких ситуациях. Антагонизм двух состояний/субличностей сменился пониманием возможности сотрудничества на новых основаниях.
В результате за 8 сессий Ф. организовала дома творческий уголок, стала меньше спешить, освободив больше времени на созерцание и творческие эксперименты. Она всё ещё не чувствует себя полностью свободной и не видит возможности не суетиться и не спешить в недружелюбном мире, полном опасностей. Но теперь у неё есть опция замедлиться — и внутренее поэтическое пространство, в который она разблокировала вход. Ф. начала творческий проект-эксперимент, от которого не ждет никакого результата, кроме возможности довольно гоготнуть.
Для меня эта работа ощущалась как экспедиция в далекие земли для изучения обычаев и мудрости незнакомой культуры. Это путешествие было противоположностью внутренней колонизации, когда отправляешься в свой внутренний мир с мечом и топором, чтоб «научить дикарей использовать ресурсы своей земли эффективнее». И ещё одно напоминание о том, что в таких вопросах внимательно наблюдать бывает куда важнее, чем быстро действовать.
Вот, что Ф. сделала за 3 месяца работы в коучинге.
🌊 Нашла, что для творческого состояния ей необходимо ощущение пустоты и даже своеобразной скуки, напоминавшее безвременье из детства, в котором она научилась изобретать миры просто так, безо всякой цели.
🌊 Поняла, что целеполагание блокирует её творческое мышление: ей нужны были спонтанность и чувство чистого «бесцельного прикола», который бы не имел никакой другой функции, кроме как заставить её довольно гоготнуть от своей задумки. Вместо того, чтобы ввести творчество в рабочую рутину, они придумала создать свободное от «работы» пространство для игры.
🌊 Обустраивая новое жилище, Ф. разработала «предметный словарь» Менеджера и Поэта, чтобы создать обстановкой и предметами функциональные зоны для обоих. Так разные состояния не будут мешать друг другу, а Ф. сможет внутренне переключаться, используя переход из пространства в пространство.
🌊 Работая над самоосознанием через исследование своих субличностей, Ф. открыла, что истинная цель её работы в коучинге — вовсе не сам творческий результат, а создание атмосферы свободы и ненасилия по отношению самой себе, потому что только в таких обстоятельствах может выжить её внутренний Поэт.
🌊 Благодаря замедлению и самосозерцанию Ф. открыла, что то, что казалось ей внутренней войной между противоположными сторонами личности, оказалось на деле непониманием и дискоммуникацией между состояниями, существующими в ней на разных скорости и глубине. Она стала работать над внутренней ненасильственной коммуникацией, чтобы каждая из её частей была осведомлена о потребностях и способностях другой.
🌊 Обнаружила, что взвинченное и контролирующее состояние Менеджера часто вызвано стрессом, страхом и даже паникой. Она проследила, как это состояние блокирует сильные стороны её масштабного системного мышления. И осознала, как именно медленное спокойствие Поэта может сбалансировать её в таких ситуациях. Антагонизм двух состояний/субличностей сменился пониманием возможности сотрудничества на новых основаниях.
В результате за 8 сессий Ф. организовала дома творческий уголок, стала меньше спешить, освободив больше времени на созерцание и творческие эксперименты. Она всё ещё не чувствует себя полностью свободной и не видит возможности не суетиться и не спешить в недружелюбном мире, полном опасностей. Но теперь у неё есть опция замедлиться — и внутренее поэтическое пространство, в который она разблокировала вход. Ф. начала творческий проект-эксперимент, от которого не ждет никакого результата, кроме возможности довольно гоготнуть.
Для меня эта работа ощущалась как экспедиция в далекие земли для изучения обычаев и мудрости незнакомой культуры. Это путешествие было противоположностью внутренней колонизации, когда отправляешься в свой внутренний мир с мечом и топором, чтоб «научить дикарей использовать ресурсы своей земли эффективнее». И ещё одно напоминание о том, что в таких вопросах внимательно наблюдать бывает куда важнее, чем быстро действовать.
🔥23❤4❤🔥2
Человековедение, эпизод шестой: искусство Ч.1
Два года провела я почти по-монашески: в уединении, аскетических практиках и изучении всяческих сакральных текстов. Преисполнилась всякого там и начала томиться от того, что люди живут в невежестве, так сказать, во тьме. Хотелось найти способ причинять всем добро, рассказывать о том, что я знаю — менять мир, короче. Тогда я нашла этот способ в искусстве.
Так-то я искусства изучала буквально с пелёнок, родившись среди всяческих работников театра, в художках училась, альбомы с искусством собирала, регулярно посещала театры, даже в музеи добровольно ходила, ну и сама живописала на досуге. А после подростково-юношеского «мистического периода» я увидела, как много в искусстве встречается отсылок к тому, что описывают религии и всякие духовные учения. В искусстве, как и в религиях, есть своя эзотерическая сторона — как раз тот самый мистический опыт, который в свои произведения закладывают его создатели: от особого синего у Фра Анджелико до шахматной игры со смертью у Ингмара Бергмана.
Так начался мой искусствоведческий период и выход из моего «монастыря» в пространство мирского из-за обучения в универе. Столкновение с социумом меня немного «заземлило». Меня стала больше интересовать социальная сторона искусства и его коммуникативный и образовательный потенциал.
Рассуждала так: если главная проблема человечества — невежество и то, что большинство людей не имеют столько знаний о себе и мире, сколько нужно, чтобы жить в благе, то мне нужен инструмент донесения того, что я узнала. Но при этом большинство людей не могут воспринимать сложные знания, зато вот посылы искусства часто «глотают» без критики, на уровне импринтинга — и принимают как норму. Так можем ли мы таким образом «впечатать» в них добро? хехе
Я изучала философию и технологии производства искусства, в особенности кино — самого массового из всех. В чём только ни копалась: разные эстетические теории; влияние монтажа на восприятие информации; использование архетипических образов для конструирования отношения к персонажам; влияние цвета и света, скорости и частоты монтажа на состояние зрителя; способы построения имплицитных сообщений на образном материале в немом кино; приёмы пропагандистского кино начала 20 века; военную пропаганду СССР, США и Германии периода Второй Мировой войны; роль экспортной торговли США в культурном доминировании в области кино; использование кинематографа в предвыборных кампаниях США 20 века и уже не помню, что ещё. С 9 утра до 9 вечера сидела в универе. Что-то об этом я писала в предисловии к своей первой книге «Homo Mutabilis», но уже и не помню, что именно.
Неизбежно к концу моей учебы я столкнулась с вопросами, лежащими уже за пределами искусствознания: о психологии восприятия и о работе мозга. Я узнала, как искусство влияло на людей в прошлом. Но для того, чтобы создавать новое влияние, нужно было изучить законы восприятия. До перехода из искусства в науку оставалось 3… 2… 1…
[продолжение ⬇️]
Два года провела я почти по-монашески: в уединении, аскетических практиках и изучении всяческих сакральных текстов. Преисполнилась всякого там и начала томиться от того, что люди живут в невежестве, так сказать, во тьме. Хотелось найти способ причинять всем добро, рассказывать о том, что я знаю — менять мир, короче. Тогда я нашла этот способ в искусстве.
Так-то я искусства изучала буквально с пелёнок, родившись среди всяческих работников театра, в художках училась, альбомы с искусством собирала, регулярно посещала театры, даже в музеи добровольно ходила, ну и сама живописала на досуге. А после подростково-юношеского «мистического периода» я увидела, как много в искусстве встречается отсылок к тому, что описывают религии и всякие духовные учения. В искусстве, как и в религиях, есть своя эзотерическая сторона — как раз тот самый мистический опыт, который в свои произведения закладывают его создатели: от особого синего у Фра Анджелико до шахматной игры со смертью у Ингмара Бергмана.
Так начался мой искусствоведческий период и выход из моего «монастыря» в пространство мирского из-за обучения в универе. Столкновение с социумом меня немного «заземлило». Меня стала больше интересовать социальная сторона искусства и его коммуникативный и образовательный потенциал.
Рассуждала так: если главная проблема человечества — невежество и то, что большинство людей не имеют столько знаний о себе и мире, сколько нужно, чтобы жить в благе, то мне нужен инструмент донесения того, что я узнала. Но при этом большинство людей не могут воспринимать сложные знания, зато вот посылы искусства часто «глотают» без критики, на уровне импринтинга — и принимают как норму. Так можем ли мы таким образом «впечатать» в них добро? хехе
Я изучала философию и технологии производства искусства, в особенности кино — самого массового из всех. В чём только ни копалась: разные эстетические теории; влияние монтажа на восприятие информации; использование архетипических образов для конструирования отношения к персонажам; влияние цвета и света, скорости и частоты монтажа на состояние зрителя; способы построения имплицитных сообщений на образном материале в немом кино; приёмы пропагандистского кино начала 20 века; военную пропаганду СССР, США и Германии периода Второй Мировой войны; роль экспортной торговли США в культурном доминировании в области кино; использование кинематографа в предвыборных кампаниях США 20 века и уже не помню, что ещё. С 9 утра до 9 вечера сидела в универе. Что-то об этом я писала в предисловии к своей первой книге «Homo Mutabilis», но уже и не помню, что именно.
Неизбежно к концу моей учебы я столкнулась с вопросами, лежащими уже за пределами искусствознания: о психологии восприятия и о работе мозга. Я узнала, как искусство влияло на людей в прошлом. Но для того, чтобы создавать новое влияние, нужно было изучить законы восприятия. До перехода из искусства в науку оставалось 3… 2… 1…
[продолжение ⬇️]
❤10🤔2
Человековедение, эпизод шестой: искусство Ч.2
Это был долгий период, на протяжении которого я не только изучала теорию, но и работала в разных сферах арта, сталкивалась с людьми в этой сфере и в целом разочаровывалась в ней как не вполне способной служить моим целям. Но из этих 5 лет я навсегда вынесла ценные навыки и знания:
1 Опыт в искусстве позволяет мне анализировать не только слова и содержания, но и невербальные формы: я знаю, что «говорит» электорату дизайн предвыборных плакатов, что сообщает о видении мира и человека в нем план урбанистической застройки или в чем хочет убедить нас последовательность визуальных кадров документального кино. Я «читаю» все формы вокруг меня, как содержания, по принципу Маршалла Маклюэна «the medium is the message». И я стараюсь быть внимательной к тому, что имплицитно сообщаю другим тем, как я выгляжу и как пишу/говорю.
3 У меня в голове огромный каталог образов и нарративных паттернов, структурных и композиционных решений. Я легко перехожу на язык образов и историй — и это позволяет работать с теми содержаниями клиентской психики, которые не могут быть обработаны рационально и вербально. По той же причине я умею работать с клиентами через их тексты и рисунки (музыку не пробовала). В соединении с изучением символических систем на предыдущем этапе получается фундаментальная база для работы в нарративном подходе, с юнгианством и элементами арт-терапии.
3 Изучение биографий творческих людей из разных стран и эпох сильно расширило мои представления об интеллекте, таланте и способностях, успехе и провале, способах творчества и и тд. Я довольно широко представляю себе творчество и художника, и это позволяет видеть возможности там, где другие могут увидеть только ошибки, отклонения от нормы и несоответствие правилам.
Эпизод первый: сложности детства
Эпизод второй: мамино воспитание
Эпизод третий: мои первые книги
Эпизод четвертый: философия
Эпизод пятый: мистицизм
Это был долгий период, на протяжении которого я не только изучала теорию, но и работала в разных сферах арта, сталкивалась с людьми в этой сфере и в целом разочаровывалась в ней как не вполне способной служить моим целям. Но из этих 5 лет я навсегда вынесла ценные навыки и знания:
1 Опыт в искусстве позволяет мне анализировать не только слова и содержания, но и невербальные формы: я знаю, что «говорит» электорату дизайн предвыборных плакатов, что сообщает о видении мира и человека в нем план урбанистической застройки или в чем хочет убедить нас последовательность визуальных кадров документального кино. Я «читаю» все формы вокруг меня, как содержания, по принципу Маршалла Маклюэна «the medium is the message». И я стараюсь быть внимательной к тому, что имплицитно сообщаю другим тем, как я выгляжу и как пишу/говорю.
3 У меня в голове огромный каталог образов и нарративных паттернов, структурных и композиционных решений. Я легко перехожу на язык образов и историй — и это позволяет работать с теми содержаниями клиентской психики, которые не могут быть обработаны рационально и вербально. По той же причине я умею работать с клиентами через их тексты и рисунки (музыку не пробовала). В соединении с изучением символических систем на предыдущем этапе получается фундаментальная база для работы в нарративном подходе, с юнгианством и элементами арт-терапии.
3 Изучение биографий творческих людей из разных стран и эпох сильно расширило мои представления об интеллекте, таланте и способностях, успехе и провале, способах творчества и и тд. Я довольно широко представляю себе творчество и художника, и это позволяет видеть возможности там, где другие могут увидеть только ошибки, отклонения от нормы и несоответствие правилам.
Эпизод первый: сложности детства
Эпизод второй: мамино воспитание
Эпизод третий: мои первые книги
Эпизод четвертый: философия
Эпизод пятый: мистицизм
❤17🤔2