105 лет Александру Исаевичу Солженицыну. Издание «Кенотаф» решило отпраздновать этот день. Сегодня у нас #день_Солженицына.
Солженицына сейчас ненавидят громко и нестыдливо. В ненависти к нему, его книгам и идеям до сих пор сближаются люди, которые в любой другой ситуации вместе никак не могли оказаться. Солженицына не хотят видеть в школьной программе те, кто приветствует возвращение туда «Так закалялась сталь» и воспевает разрушение городов. Другие Солженицына считают виновником этого разрушения. Закраске редких муралов с ним тихо радуются те, кто сам страдает от цензуры и переживает из-за конвейера пятничных иноагенств.
Мы не будем полемизировать с людьми, упивающимися этой ненавистью. Александр Исаевич всю жизнь работал под прицельными залпами наветов и лжи, сознавая свою главную миссию — вернуть имена и историю русским и всем пострадавшим от лютого террора и распада времён. Осознание этой миссии делало его устойчивым и спокойным, ценящим каждый день, любящим и умеющим работать.
Наша задача попроще — напомнить всем, что Солженицына нужно читать и перечитывать.
Для этого мы приготовили некоторое количество материалов. Костя Сперанский расскажет о том, как примирил в себе противоречия между Солженицыным и Шаламовым. Сергей Простаков — о ещё не осознанном потенциале книг и идей писателя. Вдобавок мы составили «правила жизни» Александра Исаевича по его литературной автобиографии «Бодался телёнок с дубом» и набросали очень короткий путеводитель по творчеству.
Солженицын — мир неисчерпаемый. Мы сегодня едва дотронемся до его наследия и вряд ли скажем что-то новое. Всем же заинтересовавшимся посоветуем зайти на его сайт — там есть много чего. Редкий пример, когда наследники не прячутся за так называемым авторским правом, а всё-всё выкладывают в открытый доступ. Смеем утверждать, что наследие Солженицына только так и должно существовать.
Солженицына сейчас ненавидят громко и нестыдливо. В ненависти к нему, его книгам и идеям до сих пор сближаются люди, которые в любой другой ситуации вместе никак не могли оказаться. Солженицына не хотят видеть в школьной программе те, кто приветствует возвращение туда «Так закалялась сталь» и воспевает разрушение городов. Другие Солженицына считают виновником этого разрушения. Закраске редких муралов с ним тихо радуются те, кто сам страдает от цензуры и переживает из-за конвейера пятничных иноагенств.
Мы не будем полемизировать с людьми, упивающимися этой ненавистью. Александр Исаевич всю жизнь работал под прицельными залпами наветов и лжи, сознавая свою главную миссию — вернуть имена и историю русским и всем пострадавшим от лютого террора и распада времён. Осознание этой миссии делало его устойчивым и спокойным, ценящим каждый день, любящим и умеющим работать.
Наша задача попроще — напомнить всем, что Солженицына нужно читать и перечитывать.
Для этого мы приготовили некоторое количество материалов. Костя Сперанский расскажет о том, как примирил в себе противоречия между Солженицыным и Шаламовым. Сергей Простаков — о ещё не осознанном потенциале книг и идей писателя. Вдобавок мы составили «правила жизни» Александра Исаевича по его литературной автобиографии «Бодался телёнок с дубом» и набросали очень короткий путеводитель по творчеству.
Солженицын — мир неисчерпаемый. Мы сегодня едва дотронемся до его наследия и вряд ли скажем что-то новое. Всем же заинтересовавшимся посоветуем зайти на его сайт — там есть много чего. Редкий пример, когда наследники не прячутся за так называемым авторским правом, а всё-всё выкладывают в открытый доступ. Смеем утверждать, что наследие Солженицына только так и должно существовать.
❤44🤯4😢2
На тему столкновения Шаламова с Солженицыным многое писано. В этом конфликте я, К. Сперанский, всегда был, как сказал бы невесть зачем вставляющий англицизмы в свои слова прохиндей, Team Шаламов. Но в последние годы стал двойным агентом. Как такое возможно, учитывая что Шаламов (и его биографы) как только не полоскали Александра Исаевича: «делец», «авантюрист», «сука» и так далее, сейчас же расскажу.
Шаламов говорил: «Мои рассказы — это советы человеку, как держать себя в толпе». Солженицын никогда и не был в толпе, он ощущал себя частью огромного общего тела народа — в языке, в исторической судьбе, в гибели, в конце концов. Он жил, умирал и возрождался как народ. Шаламов так жить не умел или не хотел — он проклинал писателей-проповедников и тех, кто брал на себя право вещать от имени какой бы то ни было общности. Героем Солженицына был Петр Столыпин, героем Шаламова — участвовавшая в покушении на Столыпина Наталья Климова.
Трагизм судьбы Шаламова в том, что он был и остался человеком двадцатых годов, кратко вспыхнувшего проекта стремительного советского авангарда. Хотя он и не сошелся во взглядах на художественный метод с представителем ЛЕФа Сергеем Третьяковым, но предъявил в своих рассказах страшно осязаемый кусок лагеря — как если бы вернувшийся из ада Данте привез лаву огненного озера. Скорее даже советский авангард упирается в Шаламова, оказывается беспомощным, а тот переходит дальше, в пост-современность, сообразуя модернистский литературный инструментарий с радикальным личным опытом.
Замах Солженицына был претенциознее. Недаром соразмерной ему величиной считают Льва Толстого (Шаламов, впрочем, считал, что соотношение масштабов личности тут 20 к 1). Автор «Архипелага» был антимодернистом, восходящим корнями куда-то к протопопу Аввакуму. Только занялся он судьбами родины, объявил себя «анти-Лениным», посмел посягнуть на ход истории, повернуть, насколько это возможно, вспять, «красное колесо». Разумеется, эта задача была изначально обречена на провал и напоминала камлание над прахом.
Эту обреченность Солженицын подчеркивает в заглавиях своих текстов: «Бодался теленок с дубом», «Угодило зернышко». Архаическим старцем с заросшим бородой усталым лицом выглядит он на фоне бурлящего в прогрессе XX века. Он оплакивает умирающую деревню, нищающих пролетариев, оскудевающую русскую речь, а никому нет до него дела. Был он вопиюще немодным. Сейчас, когда мы, соплеменники Солженицына, остро ощущаем свое сиротство, есть смысл обернуться к его фигуре и его наследию. Нам не вписаться в семью общечеловеков, эрзац-демократия, которую нам внедряли, не работает, кроме нас никто не разберется со нашими проблемами, а начинать надо с самых простых вопросов.
#день_солженицына #сперанский
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Шаламов говорил: «Мои рассказы — это советы человеку, как держать себя в толпе». Солженицын никогда и не был в толпе, он ощущал себя частью огромного общего тела народа — в языке, в исторической судьбе, в гибели, в конце концов. Он жил, умирал и возрождался как народ. Шаламов так жить не умел или не хотел — он проклинал писателей-проповедников и тех, кто брал на себя право вещать от имени какой бы то ни было общности. Героем Солженицына был Петр Столыпин, героем Шаламова — участвовавшая в покушении на Столыпина Наталья Климова.
Трагизм судьбы Шаламова в том, что он был и остался человеком двадцатых годов, кратко вспыхнувшего проекта стремительного советского авангарда. Хотя он и не сошелся во взглядах на художественный метод с представителем ЛЕФа Сергеем Третьяковым, но предъявил в своих рассказах страшно осязаемый кусок лагеря — как если бы вернувшийся из ада Данте привез лаву огненного озера. Скорее даже советский авангард упирается в Шаламова, оказывается беспомощным, а тот переходит дальше, в пост-современность, сообразуя модернистский литературный инструментарий с радикальным личным опытом.
Замах Солженицына был претенциознее. Недаром соразмерной ему величиной считают Льва Толстого (Шаламов, впрочем, считал, что соотношение масштабов личности тут 20 к 1). Автор «Архипелага» был антимодернистом, восходящим корнями куда-то к протопопу Аввакуму. Только занялся он судьбами родины, объявил себя «анти-Лениным», посмел посягнуть на ход истории, повернуть, насколько это возможно, вспять, «красное колесо». Разумеется, эта задача была изначально обречена на провал и напоминала камлание над прахом.
Эту обреченность Солженицын подчеркивает в заглавиях своих текстов: «Бодался теленок с дубом», «Угодило зернышко». Архаическим старцем с заросшим бородой усталым лицом выглядит он на фоне бурлящего в прогрессе XX века. Он оплакивает умирающую деревню, нищающих пролетариев, оскудевающую русскую речь, а никому нет до него дела. Был он вопиюще немодным. Сейчас, когда мы, соплеменники Солженицына, остро ощущаем свое сиротство, есть смысл обернуться к его фигуре и его наследию. Нам не вписаться в семью общечеловеков, эрзац-демократия, которую нам внедряли, не работает, кроме нас никто не разберется со нашими проблемами, а начинать надо с самых простых вопросов.
#день_солженицына #сперанский
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
❤49😁7🤯2😢2
Константин Крылов, чьё наследие коллега Сперанский недавно великолепно охарактеризовал как «человека из стоп-листа Дудя», в некрологе Солженицыну назвал писателя гроссмейстером. Солженицын по Крылову — это человек, который обладал редким даром первого хода и выстраивания шахматных композиций. Он никогда не довольствовался обстоятельствами, какие предлагали ему противники.
И вот автофикшн-эпопея «Бодался телёнок с дубом» — безусловно первый ход. Солженицын имел мужество себя помыслить и создать, а потому понимал, как важно первым рассказать свою версию событий. «Бодался телёнок с дубом» — это солженицыновский вариант его литературной и политической биографии. Можно ли спорить с изложенной там трактовкой событий? Необходимо! Но Солженицын, когда об этом никто и не думал, рассказал свою версию событий первым. Заставил других ему отвечать.
Мы же сейчас уклонимся от споров о достоинствах и недостатках этой книги — перед нами, прежде всего, рассказ писателя о самом себе.
Солженицын успешно совершил зерновую сделку. Он бросил семена в добрую почву и дождался всходов. Тем важнее прочитать «Телёнка» как книгу с правилами жизни успешного человека. Посудите сами. Солженицын опубликовал первый рассказ в 44 года после потери родных, войны, лагерей, рака, одиночества. Современные русские писатели карьеру заканчивают после единственной неудачной попытки получить премию «Лицей»! Отпущенное ему время Солженицын использовал по максимуму, чтобы реализоваться как писатель, как публицист, как политик, как муж и отец, как учитель жизни.
Мы взяли на себя смелость отобрать несколько высказываний Александра Исаевича из «Телёнка». Вряд ли они все вместе дадут стройную картину его жизненной философии, но точно хотя бы одного из вас поддержат в это непростое время.
Прим.: На карточках сохранена авторская орфография.
#день_солженицына
И вот автофикшн-эпопея «Бодался телёнок с дубом» — безусловно первый ход. Солженицын имел мужество себя помыслить и создать, а потому понимал, как важно первым рассказать свою версию событий. «Бодался телёнок с дубом» — это солженицыновский вариант его литературной и политической биографии. Можно ли спорить с изложенной там трактовкой событий? Необходимо! Но Солженицын, когда об этом никто и не думал, рассказал свою версию событий первым. Заставил других ему отвечать.
Мы же сейчас уклонимся от споров о достоинствах и недостатках этой книги — перед нами, прежде всего, рассказ писателя о самом себе.
Солженицын успешно совершил зерновую сделку. Он бросил семена в добрую почву и дождался всходов. Тем важнее прочитать «Телёнка» как книгу с правилами жизни успешного человека. Посудите сами. Солженицын опубликовал первый рассказ в 44 года после потери родных, войны, лагерей, рака, одиночества. Современные русские писатели карьеру заканчивают после единственной неудачной попытки получить премию «Лицей»! Отпущенное ему время Солженицын использовал по максимуму, чтобы реализоваться как писатель, как публицист, как политик, как муж и отец, как учитель жизни.
Мы взяли на себя смелость отобрать несколько высказываний Александра Исаевича из «Телёнка». Вряд ли они все вместе дадут стройную картину его жизненной философии, но точно хотя бы одного из вас поддержат в это непростое время.
Прим.: На карточках сохранена авторская орфография.
#день_солженицына
❤31😢6🤯2
Солженицын — прежде всего, писатель. Рассказываем максимально коротко, как и что читать у Александра Исаевича.
Александр Исаевич не считал своей главной книгой «Архипелаг ГУЛАГ». Тем более он не считал таковыми рассказы, которыми прославился в СССР и в мире в начале 1960-х. Его главная книга — эпопея о русской революции «Красное колесо».
Эту гигантскую книгу (десять томов) он задумал в 1937 году. Начал писать спустя тридцать лет. Её главная особенность — она разбита на узлы: «Август четырнадцатого», «Октябрь шестнадцатого», «Март семнадцатого», «Апрель семнадцатого». В тысячестраничных узлах очень плотное повествование в несколько дней. Увы, главная книга — главная творческая неудача писателя. И хотя он указывал, что всё главное случилось в феврале-марте 1917-го, эпопея о русской революции без хотя бы «Октября семнадцатого» выглядит незавершённой. Сейчас «Красное колесо» читают только преданные поклонники. А просто читатели любят главы «Ленин в Цюрихе». Лидера большевиков Солженицын списал с себя.
Солженицын не получал Нобелевскую премию в 1970 году за «Архипелаг ГУЛАГ». Эта помесь нон-фикшна и автофикшна о репрессивной машине большевиков была опубликована только в 1974 году после высылки писателя из СССР. Основой для вручения премии стали три рассказа, опубликованные Солженицыным в начале 1960-х в «Новом мире»: «Один день Ивана Денисовича», «Матрёнин двор» и «Случай на станции Кочетовка». Премия — фактически признание заслуг Солженицына в деле возрождения традиции русской классический литературы. Тот факт, что впервые за полвека появился русский писатель, писавший без оглядки на официальный соцреализм, на Западе воспринимался острее, чем на родине.
Солженицын — поклонник строгости жанра. Он настаивал, что «Иван Денисович» — это рассказ. «Раковый корпус» — повесть. А «В круге первом» — его единственный роман. Солженицын выделял роман, прежде всего, по плотности и широте повествования — в нём должна быть представлена вся жизнь сверху донизу, вширь и вглубь. В «Круге» действие романа умещается в несколько дней, но Солженицыну хватает этого, чтобы показать всю советскую вселенную времён высокого сталинизма.
Кроме того, Солженицын — ещё и военный писатель. В 1990-е он создавал рассказы о Второй Мировой. Есть у Солженицына и рассказ «На изломах», где он описал пореформенную Россию, какой её увидел после возвращения: с киллерами, банкирами, разборками, «красными директорами».
«Двести лет вместе» — последняя книга и единственный пример чистого нон-фикшна у Солженицына, где он разбирает отношения русских и евреев. Книгу считают неудачной даже поклонники. Дело не в высказанных идеях (они стали, плюс-минус, общим местом), а в том, что Солженицын закопался в цитировании, сделав её очень трудно читаемой. Хотя 85-летний писатель всё равно продемонстрировал мастерское владение русским языком. «Без евреев, ещё и сам старея, большевистский фанатизм даже и перестал быть фанатизмом, он по-русски оленивел, обрежневел», — это лишь один пример.
Солженицын умел и любил писать лирическую прозу. Это стихотворения в прозе, названные им «Крохотки». Есть цикл 1960-х, есть цикл 1990-х.
И последнее. До сих пор не опубликован «Дневник "Р-17"». Эту книгу Солженицын писал на протяжении четверти века вместе с «Красным колесом». В нём он тщательно фиксировал свою духовную эволюцию из писателя, который хотел публиковаться в официальных советских изданиях, в ярого антисоветчика, а затем в великого затворника и пророка. Пока «Дневник "Р-17"» не опубликован для широкого круга читателей, о начале окончательной оценки творчества Солженицына, говорить, мягко говоря, преждевременно.
#день_солженицына #списки_кенотафа
Александр Исаевич не считал своей главной книгой «Архипелаг ГУЛАГ». Тем более он не считал таковыми рассказы, которыми прославился в СССР и в мире в начале 1960-х. Его главная книга — эпопея о русской революции «Красное колесо».
Эту гигантскую книгу (десять томов) он задумал в 1937 году. Начал писать спустя тридцать лет. Её главная особенность — она разбита на узлы: «Август четырнадцатого», «Октябрь шестнадцатого», «Март семнадцатого», «Апрель семнадцатого». В тысячестраничных узлах очень плотное повествование в несколько дней. Увы, главная книга — главная творческая неудача писателя. И хотя он указывал, что всё главное случилось в феврале-марте 1917-го, эпопея о русской революции без хотя бы «Октября семнадцатого» выглядит незавершённой. Сейчас «Красное колесо» читают только преданные поклонники. А просто читатели любят главы «Ленин в Цюрихе». Лидера большевиков Солженицын списал с себя.
Солженицын не получал Нобелевскую премию в 1970 году за «Архипелаг ГУЛАГ». Эта помесь нон-фикшна и автофикшна о репрессивной машине большевиков была опубликована только в 1974 году после высылки писателя из СССР. Основой для вручения премии стали три рассказа, опубликованные Солженицыным в начале 1960-х в «Новом мире»: «Один день Ивана Денисовича», «Матрёнин двор» и «Случай на станции Кочетовка». Премия — фактически признание заслуг Солженицына в деле возрождения традиции русской классический литературы. Тот факт, что впервые за полвека появился русский писатель, писавший без оглядки на официальный соцреализм, на Западе воспринимался острее, чем на родине.
Солженицын — поклонник строгости жанра. Он настаивал, что «Иван Денисович» — это рассказ. «Раковый корпус» — повесть. А «В круге первом» — его единственный роман. Солженицын выделял роман, прежде всего, по плотности и широте повествования — в нём должна быть представлена вся жизнь сверху донизу, вширь и вглубь. В «Круге» действие романа умещается в несколько дней, но Солженицыну хватает этого, чтобы показать всю советскую вселенную времён высокого сталинизма.
Кроме того, Солженицын — ещё и военный писатель. В 1990-е он создавал рассказы о Второй Мировой. Есть у Солженицына и рассказ «На изломах», где он описал пореформенную Россию, какой её увидел после возвращения: с киллерами, банкирами, разборками, «красными директорами».
«Двести лет вместе» — последняя книга и единственный пример чистого нон-фикшна у Солженицына, где он разбирает отношения русских и евреев. Книгу считают неудачной даже поклонники. Дело не в высказанных идеях (они стали, плюс-минус, общим местом), а в том, что Солженицын закопался в цитировании, сделав её очень трудно читаемой. Хотя 85-летний писатель всё равно продемонстрировал мастерское владение русским языком. «Без евреев, ещё и сам старея, большевистский фанатизм даже и перестал быть фанатизмом, он по-русски оленивел, обрежневел», — это лишь один пример.
Солженицын умел и любил писать лирическую прозу. Это стихотворения в прозе, названные им «Крохотки». Есть цикл 1960-х, есть цикл 1990-х.
И последнее. До сих пор не опубликован «Дневник "Р-17"». Эту книгу Солженицын писал на протяжении четверти века вместе с «Красным колесом». В нём он тщательно фиксировал свою духовную эволюцию из писателя, который хотел публиковаться в официальных советских изданиях, в ярого антисоветчика, а затем в великого затворника и пророка. Пока «Дневник "Р-17"» не опубликован для широкого круга читателей, о начале окончательной оценки творчества Солженицына, говорить, мягко говоря, преждевременно.
#день_солженицына #списки_кенотафа
❤38😢1
В марте этого года я пошёл в горный поход в Заилийский Алатау. Гид в начале попросила всех представиться: назвать своё имя и нечто, что любишь, начинающееся с первой буквы имени. Я, понятное дело, назвал Солженицына. Эта фамилия части группы была знакома, люди удивились, мы двинулись в поход.
Когда же мы достигли цели, весеннего Бутаковского водопада, то начался неспешный разговор о писателе. Наш гид рассказала, что так и не смогла дочитать «Архипелаг ГУЛАГ» — слишком страшно. Я ответил, что очень удивился, когда увидел эти три тома в местных книжных магазинах в разделе казахской истории. Вроде как и странно, но ведь треть документально-художественного исследования посвящена Казахстану. Правильно, что казахи помещают Солженицына в свой контекст — имеют на то право. Другая девушка из нашей группы рассказывала о музее Карлага в её родной Караганде.
Удивительный и хороший был разговор. Совсем незнакомые люди, из разных стран и культур, с разными взглядами и опытом беседовали о Солженицыне среди весенних гор. Эта беседа стала возможна, потому что его книги несут в себе объединяющее начало. Подумалось в тот момент, что даже высказывания Александра Исаевича по поводу северного Казахстана — и те повод, прежде всего, разговаривать, а не бросаться друг на друга с ножами.
Мы, к сожалению, всё ещё не переварили кошмар и ужас нашего XX века, а потому это содержание книг Александра Исаевича ещё долго будет главным. Но всё-таки хочется указать и другой его главный мотив. Солженицын был безусловно русским националистом, жил трагедией и судьбой своего народа, но он, как никакой другой наш писатель, способен был понять и принять правду других наций. Перечитайте фрагменты «Архипелага» про эстонцев, литовцев, украинцев. «Двести лет вместе» так и вовсе начинаются с призыва поговорить: «Чувство же, которое ведёт меня сквозь книгу о 200-летней совместной жизни русского и еврейского народов, — это поиск всех точек единого понимания и всех возможных путей в будущее, очищенных от горечи прошлого».
Жаль, что за всей той горой неупокоенных трупов, разрушения жизни и растления народа, о которых рассказывают его книги, мы всё ещё не поняли, что Солженицын писал совсем о другом — о возможности будущего вопреки прошлому. Напоминанию, что эта возможность у нас есть, ей и был посвящён наш сегодняшний #день_Солженицына.
Фото: Владимир Зинин // ИТАР-ТАСС
#простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Когда же мы достигли цели, весеннего Бутаковского водопада, то начался неспешный разговор о писателе. Наш гид рассказала, что так и не смогла дочитать «Архипелаг ГУЛАГ» — слишком страшно. Я ответил, что очень удивился, когда увидел эти три тома в местных книжных магазинах в разделе казахской истории. Вроде как и странно, но ведь треть документально-художественного исследования посвящена Казахстану. Правильно, что казахи помещают Солженицына в свой контекст — имеют на то право. Другая девушка из нашей группы рассказывала о музее Карлага в её родной Караганде.
Удивительный и хороший был разговор. Совсем незнакомые люди, из разных стран и культур, с разными взглядами и опытом беседовали о Солженицыне среди весенних гор. Эта беседа стала возможна, потому что его книги несут в себе объединяющее начало. Подумалось в тот момент, что даже высказывания Александра Исаевича по поводу северного Казахстана — и те повод, прежде всего, разговаривать, а не бросаться друг на друга с ножами.
Мы, к сожалению, всё ещё не переварили кошмар и ужас нашего XX века, а потому это содержание книг Александра Исаевича ещё долго будет главным. Но всё-таки хочется указать и другой его главный мотив. Солженицын был безусловно русским националистом, жил трагедией и судьбой своего народа, но он, как никакой другой наш писатель, способен был понять и принять правду других наций. Перечитайте фрагменты «Архипелага» про эстонцев, литовцев, украинцев. «Двести лет вместе» так и вовсе начинаются с призыва поговорить: «Чувство же, которое ведёт меня сквозь книгу о 200-летней совместной жизни русского и еврейского народов, — это поиск всех точек единого понимания и всех возможных путей в будущее, очищенных от горечи прошлого».
Жаль, что за всей той горой неупокоенных трупов, разрушения жизни и растления народа, о которых рассказывают его книги, мы всё ещё не поняли, что Солженицын писал совсем о другом — о возможности будущего вопреки прошлому. Напоминанию, что эта возможность у нас есть, ей и был посвящён наш сегодняшний #день_Солженицына.
Фото: Владимир Зинин // ИТАР-ТАСС
#простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
❤53😢2
В силу литературных интересов части участников «Кенотафа» у нас однажды состоялся целый #день_солженицына. И если Бог даст, это станет нашей ежегодной традицией. А пока Сергей Простаков публикует эссе об автофикшн-эпопее «Бодался телёнок с дубом». В этом эссе автор впервые приближается к реализации давно намеченного им замысла — описать и сформулировать жизненные и писательские уроки Солженицына. В сегодняшнем тексте речь пойдёт о том, как относиться к происходящим с каждым из нас простым и малым событиям.
https://teletype.in/@thecenotaph/bodalsya-telyonok-solzhenitsyn
#лонгриды_кенотафа #простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
https://teletype.in/@thecenotaph/bodalsya-telyonok-solzhenitsyn
#лонгриды_кенотафа #простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Teletype
О чём на самом деле «Бодался телёнок с дубом» Александра Солженицына
Сергей Простаков написал эссе о книге Александра Солженицына «Бодался телёнок с дубом», в котором попытался сформулировать, чем...
❤16😁6😢4🤯1
А мы напоминаем о нашем феерическом разговоре о книге Кристофера Кларка «Сомнамбулы. Как Европа пришла к войне в 1914 году». Напоминаем не случайно — Александр Солженицын о той войне размышлял и писал много. И у нас на следующей неделе в день рождения писателя будет второй его день.
#простаков #сенников #день_Солженицына
#простаков #сенников #день_Солженицына
YouTube
Сергей Простаков и Егор Сенников о книге «Сомнамбулы. Как Европа пришла к войне в 1914 году».
Участники издания «Кенотаф» обсуждают книгу австралийского историка Кристофера Кларка «Сомнамбулы. Как Европа пришла к войне в 1914 году». Кто какой Кларк, и почему его называют «историком-ревизионистом»? Как устроены «Сомнамбулы», и почему эта книга отличается…
❤21
Второй год подряд издание «Кенотаф» отмечает День Солженицына. В день рожденья Александра Исаевича мы будем публиковать материалы, посвящённые его творчеству, картине мира, общественной деятельности и интеллектуальному наследию.
В прошлом году мы напоминали о творчестве Солженицына, в ядре которого заложена идея возможности будущего вопреки ошибкам и преступлениям прошлого. В этом году мы взялись за тему сложную, и как обычно бывает с Александром Исаевичем, необъятную — Солженицын и его оппоненты. Мы попытаемся контурно наметить основные претензии к писателю и обсудить их.
Выбор темы очевиден. Наше общество, или то, что когда-то было таковым, расколото, прячется в информационных пузырях. Людей с отличной точкой зрения принято одновременно не замечать и ненавидеть. Мнение оппонентов лучше вообще не разбирать, не притрагиваться к нему, чтобы не прослыть предателем среди своих единомышленников. Ну, если всё-таки притронулся, то его нужно высмеять и осудить. Диалог — устаревшее слово из толкового словаря русского языка. Вопреки этому состоянию дел, мы и хотим на нашей площадке поговорить о слабых сторонах в творчестве и в мысли Солженицына, которого очень любим и уважаем. Это хороший материал — жизнь писателя целиком была посвящена прорыву молчания и разрушению умолчаний.
Сегодня мы опубликуем претензии к Солженицыну со стороны его оппонентов и даже доброжелателей из разных эпох и политических лагерей. Сами покритикуем обложки книг, в которых разоблачают писателя. Дадим слово современникам, наблюдавшим за тем, как формировался и развинчивался культ личности Солженицына в среде русской интеллигенции. Сергей Простаков в своём очерке попытается объяснить, почему Солженицын постоянно спорил. Егор Сенников напишет о том, как даже самые великие писатели не могут предположить как отзовется их слово — и порассуждает о доле писательской ответственности за свои действия. В конце дня Сергей и Егор обсудят свои точки зрения на творчество писателя для подписчиков «Кенотафа» на Boosty.
«Да поднимись ты выше своей кочки зрения». Из романа «В круге первом».
#день_Солженицына
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
В прошлом году мы напоминали о творчестве Солженицына, в ядре которого заложена идея возможности будущего вопреки ошибкам и преступлениям прошлого. В этом году мы взялись за тему сложную, и как обычно бывает с Александром Исаевичем, необъятную — Солженицын и его оппоненты. Мы попытаемся контурно наметить основные претензии к писателю и обсудить их.
Выбор темы очевиден. Наше общество, или то, что когда-то было таковым, расколото, прячется в информационных пузырях. Людей с отличной точкой зрения принято одновременно не замечать и ненавидеть. Мнение оппонентов лучше вообще не разбирать, не притрагиваться к нему, чтобы не прослыть предателем среди своих единомышленников. Ну, если всё-таки притронулся, то его нужно высмеять и осудить. Диалог — устаревшее слово из толкового словаря русского языка. Вопреки этому состоянию дел, мы и хотим на нашей площадке поговорить о слабых сторонах в творчестве и в мысли Солженицына, которого очень любим и уважаем. Это хороший материал — жизнь писателя целиком была посвящена прорыву молчания и разрушению умолчаний.
Сегодня мы опубликуем претензии к Солженицыну со стороны его оппонентов и даже доброжелателей из разных эпох и политических лагерей. Сами покритикуем обложки книг, в которых разоблачают писателя. Дадим слово современникам, наблюдавшим за тем, как формировался и развинчивался культ личности Солженицына в среде русской интеллигенции. Сергей Простаков в своём очерке попытается объяснить, почему Солженицын постоянно спорил. Егор Сенников напишет о том, как даже самые великие писатели не могут предположить как отзовется их слово — и порассуждает о доле писательской ответственности за свои действия. В конце дня Сергей и Егор обсудят свои точки зрения на творчество писателя для подписчиков «Кенотафа» на Boosty.
«Да поднимись ты выше своей кочки зрения». Из романа «В круге первом».
#день_Солженицына
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
❤31🤯4😁3
Солженицына превозносили при жизни до небес, а проклинали до седьмого колена. Остановимся на тех кто проклинал, или предупреждал, или всего лишь советовал. В любом случае, признаем за критиками где-то последовательность, где-то даже смелость, а где-то и прозорливость.
Григорий Померанц раньше других разглядел в Солженицыне националиста-утописта, идеями которого воспользуются обязательно нечистые на руку люди. Захар Прилепин продолжает оставаться самым непремиримым противником нахождения книг писателя в школьной программе. Ярый критик советского строя Александр Зиновьев считал Солженицына виноватым в том, что целились в коммунизм, а попали в Россию. Великая Ахматова настойчиво просила Солженицына стихов не писать и никому их не показывать.
Отдадим и должное самому писателю — он полемики не боялся и был её мастером. Это споры с Померанцем вдохновили его на описание «образованщины». В дискуссиях с Сахаровым Солженицын окончательно осознал себя как почвенника-традиционалиста (хотя и в очень оригинальной версии). А стихов после общения с Ахматовой он действительно больше не писал.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
Григорий Померанц раньше других разглядел в Солженицыне националиста-утописта, идеями которого воспользуются обязательно нечистые на руку люди. Захар Прилепин продолжает оставаться самым непремиримым противником нахождения книг писателя в школьной программе. Ярый критик советского строя Александр Зиновьев считал Солженицына виноватым в том, что целились в коммунизм, а попали в Россию. Великая Ахматова настойчиво просила Солженицына стихов не писать и никому их не показывать.
Отдадим и должное самому писателю — он полемики не боялся и был её мастером. Это споры с Померанцем вдохновили его на описание «образованщины». В дискуссиях с Сахаровым Солженицын окончательно осознал себя как почвенника-традиционалиста (хотя и в очень оригинальной версии). А стихов после общения с Ахматовой он действительно больше не писал.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
❤28😁4🤯3
Частные заметки о публичной фигуре: что писали современники о Солженицыне в своих дневниках
В жизни и судьбе Александра Исаевича Солженицына было много поворотов и неожиданных событий, каждый из которых сопровождался не только его собственной рефлексией. От этих вспышек расходились нити света в самых разных направлениях — и их отблески можно обнаружить в дневниках современников. Возможность удобно прочитать эти дневники у нас есть благодаря великому проекту «Прожито». Что же можно узнать из них о Солженицыне?
16 мая 1962 года
Владимир Лакшин, 28 лет, литературный критик в «Литературной газете»
У Маршака. Старик говорил о Солженицыне — об абсолютной художественной точности его повести. Кавторанг, когда ссорится с конвоем, будто чувствует еще на себе свои звания и ордена. Это как ампутированные пальцы руки, ноги — они еще долго чувствуются, будто ими можно пошевелить.
— Я написал Твардовскому, что опубликование этой вещи подымет весь уровень нашей литературы.
8 февраля 1964 года
Давид Самойлов, 43 года, поэт
(В Солженицыне только первая ступень – честь, независимость. Дальше идет — радость!). Радость потому, что человек независим от смерти и угнетения.
12 января 1968 года
Михаил Гробман, 28 лет, поэт и художник
Читал допоздна «В круге первом» Солженицына. Из Солженицына, как шило из мешка, вылезает недоброжелательство к евреям, не явное, тупое, а затаенное, кровное. Евреи — зачинатели бедствий России, искусители, разносчики чуждых России идей, люди, не любящие Россию, равнодушные, революционеры, коммунисты — все это так и сквозит в русофильствующем интеллигенте Солженицыне. Слава С. дутая.
8 октября 1970 года
Федор Абрамов, 50 лет, писатель
Не знаю, как художник Солженицын, возможно, и не достоин такой награды, но как человек — безусловно. А спрашивается: разве гражданское мужество это менее ценный дар, чем художественный талант?
14 февраля 1974 года
Юрий Нагибин, 53 года, писатель, журналист
История — да еще какая! — библейского величия и накала творится на наших глазах. Последние дни значительны и нетленны, как дни Голгофы. Только Христос другой. Современный. Христос-74.
Январь 1983 года
Сергей Попадюк, 39 лет, искусствовед
Солженицын-то Льва Николаевича дословно повторяет («жить не по лжи», «не участвовать», «не поддерживать» и пр.), да только далековато ему до толстовской искренности, простоты и мощи. И возрастающее самомнение — как трясина под ногами…
11 января 1988 года
Владимир Десятников, художник, писатель
Леонид Леонов думал о чем-то своем и ничего не ответил.
— Ситуация обостряется тем, — продолжал я, — что сейчас Россию сильно провоцируют на всякие резкие «движения». Это чревато катастрофой. Солженицын и иже с ним на словах ратуют вроде бы за Россию, а говорят только полуправду. Я еще ни слова не слыхал от зарубежных «ратоборцев» о роли сионизма и масонства в бедах нашего Отечества. У меня им веры нет.
Леонов целиком и полностью согласился со мной.
28 июля 1991 года
Анатолий Гребнев, 67 лет, кинодраматург
О Солженицыне: неблагородно («Теленок»). «Как обустроить Россию» — напоминает Крутицкого. Все давно изменилось, а он все в 60-х и оттуда поучает сегодняшнюю молодежь: «О вреде реформ».
11 апреля 1992 года
Юрий Поминов, 39 лет, главред павлодарской газеты «Звезда Прииртышья»
Любопытное интервью с писателем Эдуардом Лимоновым во вчерашнем «Взгляде». Отвечая на вопрос, как он относится к Солженицыну, Лимонов сказал: Солженицын (независимо от того, хотел он этого или нет) был одним из катализатров всего, что мы сегодня пожинаем.
27 мая 1994 года
Георгий Елин, 42 года, журналист
Возвращение Солженицына — через двадцать лет хулы и ненависти — триумфальное, с помпой, отсылающее памятью к встрече Толстого и Горького, всё-таки не избавляет от мысли, что Александр Исаевич безнадёжно опоздал.
8 января 2007 года
Юрий Карякин, 76 лет, писатель
Снова просмотрел 10 томов «Красного колеса» Солженицына. Более внимательно прочел последний том.
У него получилась стратегическая ошибка. Загнал себя. Выполнить замысел оказалось невозможным.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
В жизни и судьбе Александра Исаевича Солженицына было много поворотов и неожиданных событий, каждый из которых сопровождался не только его собственной рефлексией. От этих вспышек расходились нити света в самых разных направлениях — и их отблески можно обнаружить в дневниках современников. Возможность удобно прочитать эти дневники у нас есть благодаря великому проекту «Прожито». Что же можно узнать из них о Солженицыне?
16 мая 1962 года
Владимир Лакшин, 28 лет, литературный критик в «Литературной газете»
У Маршака. Старик говорил о Солженицыне — об абсолютной художественной точности его повести. Кавторанг, когда ссорится с конвоем, будто чувствует еще на себе свои звания и ордена. Это как ампутированные пальцы руки, ноги — они еще долго чувствуются, будто ими можно пошевелить.
— Я написал Твардовскому, что опубликование этой вещи подымет весь уровень нашей литературы.
8 февраля 1964 года
Давид Самойлов, 43 года, поэт
(В Солженицыне только первая ступень – честь, независимость. Дальше идет — радость!). Радость потому, что человек независим от смерти и угнетения.
12 января 1968 года
Михаил Гробман, 28 лет, поэт и художник
Читал допоздна «В круге первом» Солженицына. Из Солженицына, как шило из мешка, вылезает недоброжелательство к евреям, не явное, тупое, а затаенное, кровное. Евреи — зачинатели бедствий России, искусители, разносчики чуждых России идей, люди, не любящие Россию, равнодушные, революционеры, коммунисты — все это так и сквозит в русофильствующем интеллигенте Солженицыне. Слава С. дутая.
8 октября 1970 года
Федор Абрамов, 50 лет, писатель
Не знаю, как художник Солженицын, возможно, и не достоин такой награды, но как человек — безусловно. А спрашивается: разве гражданское мужество это менее ценный дар, чем художественный талант?
14 февраля 1974 года
Юрий Нагибин, 53 года, писатель, журналист
История — да еще какая! — библейского величия и накала творится на наших глазах. Последние дни значительны и нетленны, как дни Голгофы. Только Христос другой. Современный. Христос-74.
Январь 1983 года
Сергей Попадюк, 39 лет, искусствовед
Солженицын-то Льва Николаевича дословно повторяет («жить не по лжи», «не участвовать», «не поддерживать» и пр.), да только далековато ему до толстовской искренности, простоты и мощи. И возрастающее самомнение — как трясина под ногами…
11 января 1988 года
Владимир Десятников, художник, писатель
Леонид Леонов думал о чем-то своем и ничего не ответил.
— Ситуация обостряется тем, — продолжал я, — что сейчас Россию сильно провоцируют на всякие резкие «движения». Это чревато катастрофой. Солженицын и иже с ним на словах ратуют вроде бы за Россию, а говорят только полуправду. Я еще ни слова не слыхал от зарубежных «ратоборцев» о роли сионизма и масонства в бедах нашего Отечества. У меня им веры нет.
Леонов целиком и полностью согласился со мной.
28 июля 1991 года
Анатолий Гребнев, 67 лет, кинодраматург
О Солженицыне: неблагородно («Теленок»). «Как обустроить Россию» — напоминает Крутицкого. Все давно изменилось, а он все в 60-х и оттуда поучает сегодняшнюю молодежь: «О вреде реформ».
11 апреля 1992 года
Юрий Поминов, 39 лет, главред павлодарской газеты «Звезда Прииртышья»
Любопытное интервью с писателем Эдуардом Лимоновым во вчерашнем «Взгляде». Отвечая на вопрос, как он относится к Солженицыну, Лимонов сказал: Солженицын (независимо от того, хотел он этого или нет) был одним из катализатров всего, что мы сегодня пожинаем.
27 мая 1994 года
Георгий Елин, 42 года, журналист
Возвращение Солженицына — через двадцать лет хулы и ненависти — триумфальное, с помпой, отсылающее памятью к встрече Толстого и Горького, всё-таки не избавляет от мысли, что Александр Исаевич безнадёжно опоздал.
8 января 2007 года
Юрий Карякин, 76 лет, писатель
Снова просмотрел 10 томов «Красного колеса» Солженицына. Более внимательно прочел последний том.
У него получилась стратегическая ошибка. Загнал себя. Выполнить замысел оказалось невозможным.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
❤21
В наш День Солженицына решили оценить обложки книг, где его критикуют и выводят, так сказать, на чистую воду. Да, это наша культовая в узких кругах рубрика «Судим по обложке».
Если вы не согласны с нашим мнением по этому и другим вопросам, пишите в @thecenotaphbot.
#день_Солженицына #обложки_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Если вы не согласны с нашим мнением по этому и другим вопросам, пишите в @thecenotaphbot.
#день_Солженицына #обложки_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
❤17😁2🤯2
Сергей Простаков пытается разобраться, почему Солженицын постоянно спорил с окружающими и шёл на публичный конфликт.
Как я уже рассказывал читателям «Кенотафа», ЖЖ я открыл для себя поздно — в начале 2007 года. Через несколько месяцев я набрёл там на блог историка-сталиниста Александра Дюкова. В первом же посте он разоблачал Солженицына как некудышного историка и фальсификатора. Я ещё плохо представлял себе, как устроен Интернет, поэтому не придумал ничего лучшего, чем сразу зайти в комментарии и написать: «Александр Исаевич Солженицын — честнейший человек». Отдаю должное Дюкову — он даже с какой-то благожелательностью написал мне: «Молодой человек, вы, приходя на чужую площадку, хотя бы приготовьте контраргументы». Другие комментаторы Дюкова не были ко мне так благосклонны — накидали корзинку оскорблений Солженицына и меня. Кажется, это был мой первый интернет-срач, из которого я вышел полностью поверженным и с чётким убеждением, что вступать в них нужно только, будучи уверенным в своей победе (то есть не вступать никогда, но это знание уже совсем солидного возраста).
Когда я прочитаю «Бодался телёнок с дубом», узнаю, что сам Солженицын считал участие в срачах, она же — полемика, необходимым. Логика тут была вроде простой: если я сам не защищусь от наветов, клеветы или необоснованной критики, то за меня это никто не сделает. В «Телёнке» раз за разом встречаются эти размышления: я пишу «Архипелаг» на эстонском хуторе, но вынужден отвлечься на полемику с таким-то; я пишу «Август Четырнадцатого», но должен разоблачить клевету. Сам я пока не добрался, каюсь, но прочитавшие утверждают, что «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания» почти полностью состоит из такой полемики.
Но с долгим опытом наблюдения за срачами в Интернете и своего посильного в них участия, я понял, что Александр Исаевич был человеком своеобразного склада — он очевидно получал и удовольствие, и заряжался энергией от спора. Но, конечно, использовал её не как нынешние пользователи сети ради удовлетворения мелкого самолюбия. Я подозреваю, что он сознательно провоцировал дискуссии и споры вокруг себя и своих идей.
Солженицын — в XX веке писатель, объединивший Толстого и Достоевского. У первого он взял интерес к эпосу, у второго — роман идей. Для последнего необходим спор, столкновение не характеров, но высказываний. У Солженицына постоянно герои спорят, как только начинается разговор: «Иван Денисович», «В круге первом», «Раковый корпус» — там никто не способен ответить на вопрос «Как жизнь?», предварительно не поспорив на эту тему. По Солженицыну, все сидевшие в ГУЛАГе постоянно спорили об истории, искусстве и литературе.
Видимо, Солженицын рассуждал так: наше общество расколото, и склеить его можно только через диалог. Только мы сейчас можем по достоинству оценить эту художественную и политическую попытку Солженицына: он сам первым в открытую начал спорить по самым болезненным вопросам, он первым за десятилетия призвал к дискуссии интеллектуалов, воспитанных в парадигме «если враг не сдаётся, его уничтожают».
Солженицын начал или вступил в уйму диалогов: между русскими и коммунизмом, между русскими и Западом, между русскими и евреями, между сидевшими и сажавшими, между сидевшими и молчавшими, между верующими и неверующими… Кто-то назовёт это склочным характером — настаиваю, это был мастерски найденный творческий метод для глобально решаемой задачи Солженицыным: пересобрать из осколков русскую историю.
Другое дело, что задача эта оказалась непосильной Александру Исаевичу в сроки его земной жизни. Тут необходимы поколения, а не один увесистый сборник публицистики.
Меня не задевают нападки на любимого писателя. Так будет всегда — Солженицын никакой другой памяти о себе оставить и не хотел. Пусть обо мне спорят, пусть учатся не уничтожать, а разговаривать. Наверное, даже, если и можно вынести из книг Солженицына один вечный общечеловеческий урок, то он именно такой: спорить и доказывать свою правоту — лучше, чем убивать того, с кем ты не согласен. Банально скажите вы? А попробуйте это доказать в Интернете.
#день_Солженицына #простаков
Как я уже рассказывал читателям «Кенотафа», ЖЖ я открыл для себя поздно — в начале 2007 года. Через несколько месяцев я набрёл там на блог историка-сталиниста Александра Дюкова. В первом же посте он разоблачал Солженицына как некудышного историка и фальсификатора. Я ещё плохо представлял себе, как устроен Интернет, поэтому не придумал ничего лучшего, чем сразу зайти в комментарии и написать: «Александр Исаевич Солженицын — честнейший человек». Отдаю должное Дюкову — он даже с какой-то благожелательностью написал мне: «Молодой человек, вы, приходя на чужую площадку, хотя бы приготовьте контраргументы». Другие комментаторы Дюкова не были ко мне так благосклонны — накидали корзинку оскорблений Солженицына и меня. Кажется, это был мой первый интернет-срач, из которого я вышел полностью поверженным и с чётким убеждением, что вступать в них нужно только, будучи уверенным в своей победе (то есть не вступать никогда, но это знание уже совсем солидного возраста).
Когда я прочитаю «Бодался телёнок с дубом», узнаю, что сам Солженицын считал участие в срачах, она же — полемика, необходимым. Логика тут была вроде простой: если я сам не защищусь от наветов, клеветы или необоснованной критики, то за меня это никто не сделает. В «Телёнке» раз за разом встречаются эти размышления: я пишу «Архипелаг» на эстонском хуторе, но вынужден отвлечься на полемику с таким-то; я пишу «Август Четырнадцатого», но должен разоблачить клевету. Сам я пока не добрался, каюсь, но прочитавшие утверждают, что «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания» почти полностью состоит из такой полемики.
Но с долгим опытом наблюдения за срачами в Интернете и своего посильного в них участия, я понял, что Александр Исаевич был человеком своеобразного склада — он очевидно получал и удовольствие, и заряжался энергией от спора. Но, конечно, использовал её не как нынешние пользователи сети ради удовлетворения мелкого самолюбия. Я подозреваю, что он сознательно провоцировал дискуссии и споры вокруг себя и своих идей.
Солженицын — в XX веке писатель, объединивший Толстого и Достоевского. У первого он взял интерес к эпосу, у второго — роман идей. Для последнего необходим спор, столкновение не характеров, но высказываний. У Солженицына постоянно герои спорят, как только начинается разговор: «Иван Денисович», «В круге первом», «Раковый корпус» — там никто не способен ответить на вопрос «Как жизнь?», предварительно не поспорив на эту тему. По Солженицыну, все сидевшие в ГУЛАГе постоянно спорили об истории, искусстве и литературе.
Видимо, Солженицын рассуждал так: наше общество расколото, и склеить его можно только через диалог. Только мы сейчас можем по достоинству оценить эту художественную и политическую попытку Солженицына: он сам первым в открытую начал спорить по самым болезненным вопросам, он первым за десятилетия призвал к дискуссии интеллектуалов, воспитанных в парадигме «если враг не сдаётся, его уничтожают».
Солженицын начал или вступил в уйму диалогов: между русскими и коммунизмом, между русскими и Западом, между русскими и евреями, между сидевшими и сажавшими, между сидевшими и молчавшими, между верующими и неверующими… Кто-то назовёт это склочным характером — настаиваю, это был мастерски найденный творческий метод для глобально решаемой задачи Солженицыным: пересобрать из осколков русскую историю.
Другое дело, что задача эта оказалась непосильной Александру Исаевичу в сроки его земной жизни. Тут необходимы поколения, а не один увесистый сборник публицистики.
Меня не задевают нападки на любимого писателя. Так будет всегда — Солженицын никакой другой памяти о себе оставить и не хотел. Пусть обо мне спорят, пусть учатся не уничтожать, а разговаривать. Наверное, даже, если и можно вынести из книг Солженицына один вечный общечеловеческий урок, то он именно такой: спорить и доказывать свою правоту — лучше, чем убивать того, с кем ты не согласен. Банально скажите вы? А попробуйте это доказать в Интернете.
#день_Солженицына #простаков
❤24🤯2
Классик заболел
Продолжая день Солженицына, Егор Сенников отвечает Сергею Простакову на его мнение о писателе и предлагает задуматься о той его стороне, которую можно было бы назвать мрачной, даже темной. Да только называть, кажется, уже некому.
— Слушай, Солженицын — это очень просто!
Я прислушался. Лучезарный юноша, ехавший рядом со мной в трамвае, вел беседу со своим попутчиком, несколько полноватым молодым человеком.
— Это, в общем-то, антисоветское манихейство, чисто такая диссидентская вещь. Говорить не о чем, — подытожил юноша.
Я перестал слушать: с таким мнением я был уже знаком, но оно мне не казалось достаточным.
Нет, с Солженицыным не все просто.
Само упоминание его имени в моем детстве производило странный эффект. Люди спорили о нем в газетах и на радио, обсуждали его ложь и правду, коверкали фамилию и высмеивали манеру одеваться. Но самым странным в этом всем было то, что говорили о нём все равно как о такой глыбе, которую с дороги не сдвинуть, не обойти её никак — она лежит, открытая небу и солнцу, порастает мхом, но исчезать никуда не собирается. И, что совсем уж удивительно, речь-то шла о всё ещё живом человеке, который давал интервью, появлялся на телевидении, к нему домой приходил Путин и бесконечные телевизионщики.
И читая Солженицына, ты идешь и взрослеешь в своих взглядах вместе с ним. От, как позднее стало понятно, робкого, подцензурного «Ивана Денисовича» движешься к «В круге первом». Тот ошарашивает тебя масштабом, идеей, точностью выделки и мощностью высказывания. Ты сам будто бы проваливаешься в сталинскую шарашку, страдаешь в кабинете у Абакумова и потеешь в приемной у Сталина — а затем несешься по адской лестнице вниз. Ты потрясен, ты раздавлен, ты ошарашен, тебе нечего возразить — ты готов слушать, что же будет дальше.
Но вот чем дальше ты движешься по реке мыслей Александра Исаевича, тем больше появляется вопросов без ответов. И это сбивает с толку. Манера его изложения мыслей в чем-то похожа на ленинскую: тезис, антитезис, синтез; тезис, антитезис, синтез… Свои мысли нужно подвергать сомнению, критиковать — лишь так они очищаются и становятся полновесными и живыми.
Но вдруг в этой машине что-то начало коротить. Так бывает почти со всеми. Особенно это хорошо заметно обычно у режиссеров: в какой-то момент миры, создававшиеся мощным умом и фантазией, начинают в новых картинах меркнуть, тускнеть, уменьшаться. Шестеренки не крутятся и лишь иногда в том, что ты видишь, встречаются отблески прошлых достижений.
Нечто подобное случилось и с Солженицыным. Осмысляя российский XX век, он унёс себя в некий странный параллельный мир и стал слать нам из него сигналы. И расшифровывая их, мы видели всё более странные картины. Темы, которые когда-то были фоном, выходили на первый план. Нелюбовь к сталинской руке начала чрезмерно уравновешиваться обожанием руки столыпинской, да и государевой в принципе. Антисемитизм выходил из тени на авансцену. Самокритика исчезала как жанр, а ощущение бесконечной правоты затопляло всё.
И вот на это смотреть уже было совсем не так интересно — но это ладно. Чувствовалось, что все эти идеи о правильной крепкой руке — суть опасные химеры, которые разойдутся, переварятся в некоторых головах и начнут воспроизводиться во все новых и новых формах. И за «Как обустроить Россию» вырастет целый лес брошюр и статей — поменьше, попроще, но гораздо прямолинейней. Идеи вообще вещи крайне живучие и летучие, как споры гриппа, они не разбирают где поселиться. А вот в отличие от эпидемии, тот кто их выпускает в мир, должен иногда чувствовать, что совершает что-то не то. Что-то опасное. Что-то совершенно нежеланное.
Конечно, вирус Солженицын в острой форме подхватил во время работы над «Красном колесе». С пыльных страниц старых газет вдохнул в себя мыслей опасных, тревожных. И не нашёл лекарства. Или и искать его даже не стал. А чихнул на лист — и все эти идеи пошли гулять по другим головам.
И в жизни нашей стало всё очень непросто.
#день_Солженицына #сенников
Продолжая день Солженицына, Егор Сенников отвечает Сергею Простакову на его мнение о писателе и предлагает задуматься о той его стороне, которую можно было бы назвать мрачной, даже темной. Да только называть, кажется, уже некому.
— Слушай, Солженицын — это очень просто!
Я прислушался. Лучезарный юноша, ехавший рядом со мной в трамвае, вел беседу со своим попутчиком, несколько полноватым молодым человеком.
— Это, в общем-то, антисоветское манихейство, чисто такая диссидентская вещь. Говорить не о чем, — подытожил юноша.
Я перестал слушать: с таким мнением я был уже знаком, но оно мне не казалось достаточным.
Нет, с Солженицыным не все просто.
Само упоминание его имени в моем детстве производило странный эффект. Люди спорили о нем в газетах и на радио, обсуждали его ложь и правду, коверкали фамилию и высмеивали манеру одеваться. Но самым странным в этом всем было то, что говорили о нём все равно как о такой глыбе, которую с дороги не сдвинуть, не обойти её никак — она лежит, открытая небу и солнцу, порастает мхом, но исчезать никуда не собирается. И, что совсем уж удивительно, речь-то шла о всё ещё живом человеке, который давал интервью, появлялся на телевидении, к нему домой приходил Путин и бесконечные телевизионщики.
И читая Солженицына, ты идешь и взрослеешь в своих взглядах вместе с ним. От, как позднее стало понятно, робкого, подцензурного «Ивана Денисовича» движешься к «В круге первом». Тот ошарашивает тебя масштабом, идеей, точностью выделки и мощностью высказывания. Ты сам будто бы проваливаешься в сталинскую шарашку, страдаешь в кабинете у Абакумова и потеешь в приемной у Сталина — а затем несешься по адской лестнице вниз. Ты потрясен, ты раздавлен, ты ошарашен, тебе нечего возразить — ты готов слушать, что же будет дальше.
Но вот чем дальше ты движешься по реке мыслей Александра Исаевича, тем больше появляется вопросов без ответов. И это сбивает с толку. Манера его изложения мыслей в чем-то похожа на ленинскую: тезис, антитезис, синтез; тезис, антитезис, синтез… Свои мысли нужно подвергать сомнению, критиковать — лишь так они очищаются и становятся полновесными и живыми.
Но вдруг в этой машине что-то начало коротить. Так бывает почти со всеми. Особенно это хорошо заметно обычно у режиссеров: в какой-то момент миры, создававшиеся мощным умом и фантазией, начинают в новых картинах меркнуть, тускнеть, уменьшаться. Шестеренки не крутятся и лишь иногда в том, что ты видишь, встречаются отблески прошлых достижений.
Нечто подобное случилось и с Солженицыным. Осмысляя российский XX век, он унёс себя в некий странный параллельный мир и стал слать нам из него сигналы. И расшифровывая их, мы видели всё более странные картины. Темы, которые когда-то были фоном, выходили на первый план. Нелюбовь к сталинской руке начала чрезмерно уравновешиваться обожанием руки столыпинской, да и государевой в принципе. Антисемитизм выходил из тени на авансцену. Самокритика исчезала как жанр, а ощущение бесконечной правоты затопляло всё.
И вот на это смотреть уже было совсем не так интересно — но это ладно. Чувствовалось, что все эти идеи о правильной крепкой руке — суть опасные химеры, которые разойдутся, переварятся в некоторых головах и начнут воспроизводиться во все новых и новых формах. И за «Как обустроить Россию» вырастет целый лес брошюр и статей — поменьше, попроще, но гораздо прямолинейней. Идеи вообще вещи крайне живучие и летучие, как споры гриппа, они не разбирают где поселиться. А вот в отличие от эпидемии, тот кто их выпускает в мир, должен иногда чувствовать, что совершает что-то не то. Что-то опасное. Что-то совершенно нежеланное.
Конечно, вирус Солженицын в острой форме подхватил во время работы над «Красном колесе». С пыльных страниц старых газет вдохнул в себя мыслей опасных, тревожных. И не нашёл лекарства. Или и искать его даже не стал. А чихнул на лист — и все эти идеи пошли гулять по другим головам.
И в жизни нашей стало всё очень непросто.
#день_Солженицына #сенников
❤20🤯3
Сергей Простаков и Егор Сенников сверяют свои точки зрения на Солженицына.
Егор базово обвиняет Солженицына в национализме, потакании хтони и авторитаризму и, конечно же, в антисемитизме. Сможет ли Сергей найти хоть один аргумент в защиту писателя?
Большой спор участников издания «Кенотаф» — только для подписчиков нашего Boosty.
#день_Солженицына #простаков #сенников
Егор базово обвиняет Солженицына в национализме, потакании хтони и авторитаризму и, конечно же, в антисемитизме. Сможет ли Сергей найти хоть один аргумент в защиту писателя?
Большой спор участников издания «Кенотаф» — только для подписчиков нашего Boosty.
#день_Солженицына #простаков #сенников
❤8
Подходит к концу наш второй День Солженицына.
Сегодня мы притронулись к теме спорного и неоднозначного в творчестве великого русского писателя. Насколько мы были убедительны в этой попытке, судить вам. Мы же днём рожденья Александра Исаевича воспользовались как поводом напомнить о важности дискуссии, открытого спокойного разговора на любую тему.
Пишите нам в бот, что вы думаете об Александре Исаевиче и его наследии: @thecenotaphbot
Если мнений наберётся достаточно, то опубликуем послесловие к сегодняшнему Дню, состоящие из ваших размышлений.
«Свою писательскую задачу я выполню при всех обстоятельствах, а из могилы — ещё успешнее и неоспоримее, чем живой». Из письма к съезду писателей, 1967 год
#день_Солженицына
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Сегодня мы притронулись к теме спорного и неоднозначного в творчестве великого русского писателя. Насколько мы были убедительны в этой попытке, судить вам. Мы же днём рожденья Александра Исаевича воспользовались как поводом напомнить о важности дискуссии, открытого спокойного разговора на любую тему.
Пишите нам в бот, что вы думаете об Александре Исаевиче и его наследии: @thecenotaphbot
Если мнений наберётся достаточно, то опубликуем послесловие к сегодняшнему Дню, состоящие из ваших размышлений.
«Свою писательскую задачу я выполню при всех обстоятельствах, а из могилы — ещё успешнее и неоспоримее, чем живой». Из письма к съезду писателей, 1967 год
#день_Солженицына
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
❤15