Равенство в смерти
Белая Дьяволица, жовиальный циник… В цикле «Расходящиеся тропы» на календаре 1945 год — и Егор Сенников размышляет о том, как смертью уравниваются противоположности.
В конечном счете, разница между теми, кто уехал и кто остался, сводится к тому, сумели они остаться людьми или нет. Невидимые бухгалтеры сводят баланс: это в плюс, два в уме, здесь минус… Счет закрыт.
1945 год: стремительный бег извещений о смерти по глади газетных страниц, писем, телеграфных лент и киноэкранов. В этом море трупов отдельному имени легко затеряться; соседи по некрологам напирают со всех сторон.
Она умирала долго. Те, кто помнили ее еще по Петербургу, по ранним годам эмиграции, не могли примириться с тем, что эта яркая женщина, так лихо отплясывавшая польку в Амбуазе в 1922 году, превратилась в худую маленькую старушку с седыми волосами. Бунин, ненавидевший похороны и прощания, постоял над телом, закрыл лицо левой рукой и заплакал.
Великий писатель прощался с Зинаидой Гиппиус.
Страстная женщина, поэтесса, светская дама, символ декаданса — все про нее. Гиппиус, очевидно считавшая себя умнее, чем она была на самом деле, была сложной — и в Петербурге, и в эмиграции. Парижская Зинаида даже как будто стала злее, чем была на родине.
До революции ее дом с супругом, писателем Дмитрием Мережковским, был салоном, где, например, робкий Гумилёв впервые повстречался с Белым. Саму себя она видела то ли звездой, то ли политической фигурой; в любом случае, персонажем до некоторой степени надмирным. Фигура, читающая стихи в белом хитоне — и спустя годы Пришвин, помня об этом, будет называть ее Белой Дьяволицей. Хозяйка салона, летом 1917 года дающая советы Керенскому. Перепридумывающая гендер. Холодная. Жесткая. Лицедействующая в своей показной религиозности. Яростная.
Блевотина войны — октябрьское веселье!
В эмиграции она хиреет; вне России ей тяжело. Смотрит — но не видит. Злится, но все больше не по адресу.
Пела скорый конец света — и оказалась в Париже, захваченном нацистами, где муж ее по радио сравнивал Гитлера с Жанной д’Арк. Проклинала всех старых знакомых, оставшихся в России; обвиняла их в том, что продались большевикам. Но голос ее становился все тише и тише. Пока совсем не умолк.
Не плачь. Не плачь. Блажен, кто от людей
Свои печали вольно скроет.
За полгода до Гиппиус на ПМЖ в мир теней переехал Алексей Толстой, ее давний знакомый. Оба друг друга не любили: приятель писателя вспоминал, что «Толстой, смеясь, говорил, что Мережковский напоминал ему таракана с длинными усами, а Зинаида Гиппиус — глисту». Гиппиус же, хоть и отдавала ему должное как писателю, презирала его за возвращение в СССР, за цинизм, за предательство эмигрантских идеалов. И за талант, добавим мы. За наслаждение жизнью.
Толстой был большой человек — как в таланте, так и в пороках и страхах. Лауреат всего на свете, ведущий писатель, «красный граф» — он знал, что умирает, и страшился этого. Избегавший (как и Бунин) даже разговоров о смерти, он сам себя в нее тащил в последние годы — работая во время войны в Комиссии по расследованию злодеяний фашистских оккупантов. Он был в Харькове с Эренбургом, когда там прошел первый процесс над нацистами; вернулся оттуда пожелтевшим и постаревшим. Он писал — и ему становилось хуже. Раневская вспоминала, как встретила его на Малой Никитской; тот бросился к ней из машины и сказал, что не может быть в ней — там «пахнет». Раневская чувствовала лишь запах духов. А Толстой — запах смерти.
«Пахнет, пахнет, всюду пахнет».
Толстой бравировал своим цинизмом, Гиппиус ограждала себя язвительностью; оба они скрывали под этой броней свою душу.
Толстой умирал в Кремлевской больнице; рядом в те дни лежал Эйзенштейн. Он не любил Толстого; они были во всем противоположны. И вот он сидит у тела.
«Я гляжу совершенно безразлично на его тело, уложенное в маленькой спальне при его комнате в санатории. Челюсть подвязана бинтом. Руки сложены на груди.
И белеет хрящ на осунувшемся и потемневшем носу».
Смерть всех уравняла — в который раз.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Белая Дьяволица, жовиальный циник… В цикле «Расходящиеся тропы» на календаре 1945 год — и Егор Сенников размышляет о том, как смертью уравниваются противоположности.
В конечном счете, разница между теми, кто уехал и кто остался, сводится к тому, сумели они остаться людьми или нет. Невидимые бухгалтеры сводят баланс: это в плюс, два в уме, здесь минус… Счет закрыт.
1945 год: стремительный бег извещений о смерти по глади газетных страниц, писем, телеграфных лент и киноэкранов. В этом море трупов отдельному имени легко затеряться; соседи по некрологам напирают со всех сторон.
Она умирала долго. Те, кто помнили ее еще по Петербургу, по ранним годам эмиграции, не могли примириться с тем, что эта яркая женщина, так лихо отплясывавшая польку в Амбуазе в 1922 году, превратилась в худую маленькую старушку с седыми волосами. Бунин, ненавидевший похороны и прощания, постоял над телом, закрыл лицо левой рукой и заплакал.
Великий писатель прощался с Зинаидой Гиппиус.
Страстная женщина, поэтесса, светская дама, символ декаданса — все про нее. Гиппиус, очевидно считавшая себя умнее, чем она была на самом деле, была сложной — и в Петербурге, и в эмиграции. Парижская Зинаида даже как будто стала злее, чем была на родине.
До революции ее дом с супругом, писателем Дмитрием Мережковским, был салоном, где, например, робкий Гумилёв впервые повстречался с Белым. Саму себя она видела то ли звездой, то ли политической фигурой; в любом случае, персонажем до некоторой степени надмирным. Фигура, читающая стихи в белом хитоне — и спустя годы Пришвин, помня об этом, будет называть ее Белой Дьяволицей. Хозяйка салона, летом 1917 года дающая советы Керенскому. Перепридумывающая гендер. Холодная. Жесткая. Лицедействующая в своей показной религиозности. Яростная.
Блевотина войны — октябрьское веселье!
В эмиграции она хиреет; вне России ей тяжело. Смотрит — но не видит. Злится, но все больше не по адресу.
Пела скорый конец света — и оказалась в Париже, захваченном нацистами, где муж ее по радио сравнивал Гитлера с Жанной д’Арк. Проклинала всех старых знакомых, оставшихся в России; обвиняла их в том, что продались большевикам. Но голос ее становился все тише и тише. Пока совсем не умолк.
Не плачь. Не плачь. Блажен, кто от людей
Свои печали вольно скроет.
За полгода до Гиппиус на ПМЖ в мир теней переехал Алексей Толстой, ее давний знакомый. Оба друг друга не любили: приятель писателя вспоминал, что «Толстой, смеясь, говорил, что Мережковский напоминал ему таракана с длинными усами, а Зинаида Гиппиус — глисту». Гиппиус же, хоть и отдавала ему должное как писателю, презирала его за возвращение в СССР, за цинизм, за предательство эмигрантских идеалов. И за талант, добавим мы. За наслаждение жизнью.
Толстой был большой человек — как в таланте, так и в пороках и страхах. Лауреат всего на свете, ведущий писатель, «красный граф» — он знал, что умирает, и страшился этого. Избегавший (как и Бунин) даже разговоров о смерти, он сам себя в нее тащил в последние годы — работая во время войны в Комиссии по расследованию злодеяний фашистских оккупантов. Он был в Харькове с Эренбургом, когда там прошел первый процесс над нацистами; вернулся оттуда пожелтевшим и постаревшим. Он писал — и ему становилось хуже. Раневская вспоминала, как встретила его на Малой Никитской; тот бросился к ней из машины и сказал, что не может быть в ней — там «пахнет». Раневская чувствовала лишь запах духов. А Толстой — запах смерти.
«Пахнет, пахнет, всюду пахнет».
Толстой бравировал своим цинизмом, Гиппиус ограждала себя язвительностью; оба они скрывали под этой броней свою душу.
Толстой умирал в Кремлевской больнице; рядом в те дни лежал Эйзенштейн. Он не любил Толстого; они были во всем противоположны. И вот он сидит у тела.
«Я гляжу совершенно безразлично на его тело, уложенное в маленькой спальне при его комнате в санатории. Челюсть подвязана бинтом. Руки сложены на груди.
И белеет хрящ на осунувшемся и потемневшем носу».
Смерть всех уравняла — в который раз.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Открыт предзаказ на новый роман участника издания «Кенотаф» Антона Секисова!
Заказываем!
https://t.iss.one/alpinaproza/2833
Заказываем!
https://t.iss.one/alpinaproza/2833
Telegram
Альпина.Проза
А у нас — предзаказ! На новую книгу Антона Секисова «Курорт».
Мите тридцать семь, он бывший корреспондент известной газеты, но уже два месяца живет в Грузии и работает редактором соцсетей в приватном аккаунте. Так официально называлась эта вакансия, но на самом…
Мите тридцать семь, он бывший корреспондент известной газеты, но уже два месяца живет в Грузии и работает редактором соцсетей в приватном аккаунте. Так официально называлась эта вакансия, но на самом…
Xiu Xiu — Women As Lovers (2008) 5/5
Как-то неловко объявлять себя потребителем музыки, которую делает Джейми Стюарт, 46-летний уроженец Калифорнии и бессменный лидер оголтелой группы Xiu Xiu, и с затрапезной физиономией о ней рассуждать. Она похожа на паническую атаку в супермаркете, нервный срыв на дискотеке, припадок на чужом дне рождения. В общем, на что-то такое, к чему современный потребитель музыки, хотя он и привык осторожно, а порой и истерически эстетизировать всякого рода девиации, никак не может быть готов. Джейми Стюарт вламывается прямо в ваш сейф-спейс и начинает там досаждать своими адскими всхлипами, тревожащими ужимками. Чтобы было наглядно, посмотрите хороший перфоманс художника Александра Бренера, где он абсолютно голый, с чулком на голове врывается на вернисаж в ЦДХ и орет: «Почему вы меня не взяли на эту выставку?!» Как раз длится две с половиной минуты — Xiu Xiu есть у нас дома.
Так получилось, что на их концертах я бывал чаще, чем на концертах каких-либо других групп. Я даже не буду говорить, сколько раз, хотя меня давно не приглашают на дни рождения и я не очень дорожу своей репутацией. Меня покорила скрежещущая, жуткая свалка звука, как будто тяжкое чудовище ворочается на огромной, старой кровати, а незримый наблюдатель за стеной то ли стонет, то ли причитает противным голосом, в котором особенно пугают нотки сладострастия. Ну а название вышедшего много позднее моего первого знакомства с творчеством г-на Стюарта альбома — Dear God, I Hate Myself — только уверило меня, что симпатии не случайны. Проблема слушателей Xiu Xiu в том, что совершенно некому прислать песни этой группы с сакраментальной подписью: «Мы или не мы?», хотя и очень хочется.
По нынешним временам писать о Xiu Xiu — все равно что пересказывать церемонию открытия Олимпиады в Париже. Рискну все же поговорить про альбом 2008 года Women As Lovers, и поскольку примерно каждый я ценю одинаково, этот я выбирал по обложке. Сайт Pitchfork красиво написал, что здесь голос Стюарта «дрожит, будто его обладатель на грани панической атаки». Еще тут есть дикий кавер на песню Queen и Дэвида Боуи Under Pressure, в котором участвует Майкл Джира. И еще строчка в треке Leash: God had made your sweetheart wrong / Born to suffer, born only to die. Вот, этого достаточно. Пять из пяти. Недавно переслушивал его, пока гулял по району у автовокзала. Странным образом эти написанные для модных подростков звуки прекрасно соответствовали самой неприглядной реальности. Так делает Линч, когда лирическую меланхолию поп-мелодий сочетает с ощущением подступающего ужаса.
Как герой первого романа Мисимы «Исповедь маски», герой песен Стюарта — завороженный красотой задохлик. Музыкальный журналист Борис Стародубцев в своем прекрасном тексте о Xiu Xiu пишет, что исполнитель, при всем своем выгодном с точки зрения современной конъюнктуры образе, считает себя «мэром Стесняндии» (как бы это странно ни звучало по-русски, в оригинале — mayor of shyberg). Shyness is nice, — так говорил Моррисси, ну а Стюарт — его прилежный ученик. Лидера The Smiths он называет Отцом (с большой буквы) и признается, что не снимал его плакат со стены в своей комнате до 32 лет. Xiu Xiu много и охотно перепевали The Smiths, на альбомах, например, есть песни Asleep и Hated For Loving (сплит с Parenthetical Girls, которые блистательно исполнили Handsome Devil).
В центре песен Xiu Xiu — всегда какой-нибудь травмированный изгой, страдающий от неизбывного одиночества и сексуальной фрустрации. И эти песни не облегчают участь, не помогают проработать травму, они проникают в душу, называют тебя по имени, осеняют, когда звучат. Как спичка во мраке освещает ничтожную область, да и ту — пока горит.
Что еще слушать у Xiu Xiu:
Dear God, I Hate Myself (2010) 5/5
Xiu Xiu Xiu Xiu Plays the Music of Twin Peaks (2016) 5/5
Fabulous Muscles (2006) 4/5
P. S. В оригинале рецензия К. Сперанского несколько больше. Ознакомиться с полным текстом можно на нашем Boosty.
#альбомы_кенотафа #cперанский
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Как-то неловко объявлять себя потребителем музыки, которую делает Джейми Стюарт, 46-летний уроженец Калифорнии и бессменный лидер оголтелой группы Xiu Xiu, и с затрапезной физиономией о ней рассуждать. Она похожа на паническую атаку в супермаркете, нервный срыв на дискотеке, припадок на чужом дне рождения. В общем, на что-то такое, к чему современный потребитель музыки, хотя он и привык осторожно, а порой и истерически эстетизировать всякого рода девиации, никак не может быть готов. Джейми Стюарт вламывается прямо в ваш сейф-спейс и начинает там досаждать своими адскими всхлипами, тревожащими ужимками. Чтобы было наглядно, посмотрите хороший перфоманс художника Александра Бренера, где он абсолютно голый, с чулком на голове врывается на вернисаж в ЦДХ и орет: «Почему вы меня не взяли на эту выставку?!» Как раз длится две с половиной минуты — Xiu Xiu есть у нас дома.
Так получилось, что на их концертах я бывал чаще, чем на концертах каких-либо других групп. Я даже не буду говорить, сколько раз, хотя меня давно не приглашают на дни рождения и я не очень дорожу своей репутацией. Меня покорила скрежещущая, жуткая свалка звука, как будто тяжкое чудовище ворочается на огромной, старой кровати, а незримый наблюдатель за стеной то ли стонет, то ли причитает противным голосом, в котором особенно пугают нотки сладострастия. Ну а название вышедшего много позднее моего первого знакомства с творчеством г-на Стюарта альбома — Dear God, I Hate Myself — только уверило меня, что симпатии не случайны. Проблема слушателей Xiu Xiu в том, что совершенно некому прислать песни этой группы с сакраментальной подписью: «Мы или не мы?», хотя и очень хочется.
По нынешним временам писать о Xiu Xiu — все равно что пересказывать церемонию открытия Олимпиады в Париже. Рискну все же поговорить про альбом 2008 года Women As Lovers, и поскольку примерно каждый я ценю одинаково, этот я выбирал по обложке. Сайт Pitchfork красиво написал, что здесь голос Стюарта «дрожит, будто его обладатель на грани панической атаки». Еще тут есть дикий кавер на песню Queen и Дэвида Боуи Under Pressure, в котором участвует Майкл Джира. И еще строчка в треке Leash: God had made your sweetheart wrong / Born to suffer, born only to die. Вот, этого достаточно. Пять из пяти. Недавно переслушивал его, пока гулял по району у автовокзала. Странным образом эти написанные для модных подростков звуки прекрасно соответствовали самой неприглядной реальности. Так делает Линч, когда лирическую меланхолию поп-мелодий сочетает с ощущением подступающего ужаса.
Как герой первого романа Мисимы «Исповедь маски», герой песен Стюарта — завороженный красотой задохлик. Музыкальный журналист Борис Стародубцев в своем прекрасном тексте о Xiu Xiu пишет, что исполнитель, при всем своем выгодном с точки зрения современной конъюнктуры образе, считает себя «мэром Стесняндии» (как бы это странно ни звучало по-русски, в оригинале — mayor of shyberg). Shyness is nice, — так говорил Моррисси, ну а Стюарт — его прилежный ученик. Лидера The Smiths он называет Отцом (с большой буквы) и признается, что не снимал его плакат со стены в своей комнате до 32 лет. Xiu Xiu много и охотно перепевали The Smiths, на альбомах, например, есть песни Asleep и Hated For Loving (сплит с Parenthetical Girls, которые блистательно исполнили Handsome Devil).
В центре песен Xiu Xiu — всегда какой-нибудь травмированный изгой, страдающий от неизбывного одиночества и сексуальной фрустрации. И эти песни не облегчают участь, не помогают проработать травму, они проникают в душу, называют тебя по имени, осеняют, когда звучат. Как спичка во мраке освещает ничтожную область, да и ту — пока горит.
Что еще слушать у Xiu Xiu:
Dear God, I Hate Myself (2010) 5/5
Xiu Xiu Xiu Xiu Plays the Music of Twin Peaks (2016) 5/5
Fabulous Muscles (2006) 4/5
P. S. В оригинале рецензия К. Сперанского несколько больше. Ознакомиться с полным текстом можно на нашем Boosty.
#альбомы_кенотафа #cперанский
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Издание «Кенотаф» решило отметить столетие написания романа-сказки Юрия Олеши «Три толстяка» и оценить его обложки из разных эпох.
Если вы не согласны с нашим мнением по этому и другим вопросам, пишите в @thecenotaphbot.
#обложки_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Если вы не согласны с нашим мнением по этому и другим вопросам, пишите в @thecenotaphbot.
#обложки_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Наши друзья из легендарного moloko plus объявили open call — ребята ждут тексты для следующего выпуска альманаха. Подсветим: «Кенотаф» сейчас ведёт переговоры о публикации части своих текстов в этом проекте.
А о значении moloko plus для русского гуманитарного пространства читайте в нашем тексте.
#друзья_кенотафа
А о значении moloko plus для русского гуманитарного пространства читайте в нашем тексте.
#друзья_кенотафа
Telegram
moloko plus
Станьте автором moloko plus!
Мы продолжаем принимать авторские тексты на русском языке для публикации в XIV номер альманаха. Репортажи, фичеры, интервью, рецензии, публицистика — мы ждем ваши материалы! Тема текстов — свободная.
Подробности по ссылке: …
Мы продолжаем принимать авторские тексты на русском языке для публикации в XIV номер альманаха. Репортажи, фичеры, интервью, рецензии, публицистика — мы ждем ваши материалы! Тема текстов — свободная.
Подробности по ссылке: …
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Антон Секисов о бабочках и птицах.
В нашем блоге на Boosty мы время от времени публикуем наши беседы для подписчиков на заданную тему.
Например, в мае вышел наш бестселлер — беседа Сергея Простакова, Антона Секисова и Константина Сперанского о современном американском классике Джонатане Франзене.
В представленном фрагменте, памятуя об орнитологическом хобби писателя, Антон Секисов рассуждает, почему писатели пьют, любят животных и гулять по лесу.
И подписывайтесь на наш Boosty, если ещё нет.
#секисов
В нашем блоге на Boosty мы время от времени публикуем наши беседы для подписчиков на заданную тему.
Например, в мае вышел наш бестселлер — беседа Сергея Простакова, Антона Секисова и Константина Сперанского о современном американском классике Джонатане Франзене.
В представленном фрагменте, памятуя об орнитологическом хобби писателя, Антон Секисов рассуждает, почему писатели пьют, любят животных и гулять по лесу.
И подписывайтесь на наш Boosty, если ещё нет.
#секисов
«Россия» выходит в море
Страшная война схлынула, но раны в плоти реальности затягиваются не сразу. Внезапно огромные европейские пространства становятся проницаемыми для странствий — вольных или не очень. Две героини нового текста из цикла Егора Сенникова «Расходящиеся тропы» пересекают советскую границу и сталкиваются с миром, о существовании которого ничего не знали.
В порту Неаполя стоит «Россия». Это огромный теплоход, на котором возвращаются в Советский Союз сотни людей: все едут в Одессу с разными чувствами.
Раньше «Россия» называлась Patria. Корабль до войны ходил из Германии в Южную Америку, потом стал одним из жилых судов германского ВМФ. Здесь было арестовано «временное правительство» Третьего Рейха, которое управляло страной, — или, вернее, ее ошметками, — после самоубийства Гитлера. Пройдет четверть века — и именно на этом корабле в круиз отправится Семен Семенович Горбунков, герой «Бриллиантовой руки».
Но все это будет потом. На борту «России» в 1948 году возвращается в Россию эмигрантка Нина Кривошеина. Почти три десятилетия назад она бежала с мужем из Советской России по льду Финского залива. И вот теперь возвращается обратно; на душе у нее тяжело. Когда корабль выходил из Марселя, она смотрит на Нотр-дам-де-ла-Гард и говорит сыну Никите: «Смотри, смотри! Кто знает, увидим ли мы ее снова».
Там же, в Неаполе, в клинике для душевнобольных лежит Анастасия Егорова, одноногая русская женщина. Она пришла в Неаполь пешком три года назад, в августе 1945 — вся оборванная и босая. Но итальянские власти о ней позаботились: и вот она третий год лежит в лечебнице и чувствует себя все лучше. Недавно ее навещали советские эмиссары, уговаривавшие вернуться в СССР. На этот раз она отказалась.
Послевоенные годы в Европе — это время постоянных странствий, потерь, возвращений и отъездов в неизвестность. Все перепутано, сломлено, старые бумаги носятся по ветру, люди идут пешком в дальние края. Химик, антифашист и будущий писатель Примо Леви, выживший в Освенциме, движется из Беларуси в родную Италию через растерзанную войной Восточную Европу. Василий Шульгин, русский националист, принимавший отречение Николая II и проживший в эмиграции два десятилетия, неожиданно для себя перенесен из Югославии в камеру тюрьмы на Лубянке, а затем во Владимирский централ. Хайнц Киссингер, американский военный разведчик, вернулся в родную Германию, откуда его семья бежала в 1938 году — и занимается поиском и уничтожением бывших нацистов. История запомнит его как Генри Киссинджера.
Ох, если кто-то когда-то захочет написать советского «Улисса», то героини лучше, чем Анастасия Егорова, найти не удастся. О ее судьбе нам известно не так много, как хотелось бы — и за то, что мы знаем о ней больше, стоит поблагодарить исследовательницу Шейлу Фицпатрик. Егорова, уроженка деревни под Вязьмой, всю жизнь провела в скитаниях по Советскому Союзу. Рано покинув деревню, она бродила по России с 1920-х годов. Дорога уносила ее то во Владивосток, то в Абхазию, то в Центральную Азию и Якутию. На этом пути она потеряет ногу — но не желание странствий.
В 1945 году, после конца войны, она зашла в родную деревню, но там она никому не была нужна. И из любопытства и интереса она решила пересечь советскую границу вместе с возвращавшимися домой поляками. Путешествие унесет ее через Польшу в Югославию, а оттуда в Италию, где она довольно счастливо проживет пять лет — пока не настанет ее черед возвращаться в СССР.
Нина Кривошеина пока всего этого не знает. Ее страшит возвращение в СССР, фильтрация в лагере под Одессой и жизнь в России. Ее вместе с семьей отправляют в Ульяновск. Через год арестуют ее мужа Игоря. Он, переживший Бухенвальд и Дахау, выживет и в Озерлаге, и в марфинской «шарашке». Сына Никиту арестуют в 1957 году, и три года он проведет в заключении.
В начале 1970-х все Кривошеины уедут из СССР — обратно во Францию.
О судьбе Анастасии Егоровой после возвращения в Россию мы ничего не знаем.
Их Одиссея закончилась.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Страшная война схлынула, но раны в плоти реальности затягиваются не сразу. Внезапно огромные европейские пространства становятся проницаемыми для странствий — вольных или не очень. Две героини нового текста из цикла Егора Сенникова «Расходящиеся тропы» пересекают советскую границу и сталкиваются с миром, о существовании которого ничего не знали.
В порту Неаполя стоит «Россия». Это огромный теплоход, на котором возвращаются в Советский Союз сотни людей: все едут в Одессу с разными чувствами.
Раньше «Россия» называлась Patria. Корабль до войны ходил из Германии в Южную Америку, потом стал одним из жилых судов германского ВМФ. Здесь было арестовано «временное правительство» Третьего Рейха, которое управляло страной, — или, вернее, ее ошметками, — после самоубийства Гитлера. Пройдет четверть века — и именно на этом корабле в круиз отправится Семен Семенович Горбунков, герой «Бриллиантовой руки».
Но все это будет потом. На борту «России» в 1948 году возвращается в Россию эмигрантка Нина Кривошеина. Почти три десятилетия назад она бежала с мужем из Советской России по льду Финского залива. И вот теперь возвращается обратно; на душе у нее тяжело. Когда корабль выходил из Марселя, она смотрит на Нотр-дам-де-ла-Гард и говорит сыну Никите: «Смотри, смотри! Кто знает, увидим ли мы ее снова».
Там же, в Неаполе, в клинике для душевнобольных лежит Анастасия Егорова, одноногая русская женщина. Она пришла в Неаполь пешком три года назад, в августе 1945 — вся оборванная и босая. Но итальянские власти о ней позаботились: и вот она третий год лежит в лечебнице и чувствует себя все лучше. Недавно ее навещали советские эмиссары, уговаривавшие вернуться в СССР. На этот раз она отказалась.
Послевоенные годы в Европе — это время постоянных странствий, потерь, возвращений и отъездов в неизвестность. Все перепутано, сломлено, старые бумаги носятся по ветру, люди идут пешком в дальние края. Химик, антифашист и будущий писатель Примо Леви, выживший в Освенциме, движется из Беларуси в родную Италию через растерзанную войной Восточную Европу. Василий Шульгин, русский националист, принимавший отречение Николая II и проживший в эмиграции два десятилетия, неожиданно для себя перенесен из Югославии в камеру тюрьмы на Лубянке, а затем во Владимирский централ. Хайнц Киссингер, американский военный разведчик, вернулся в родную Германию, откуда его семья бежала в 1938 году — и занимается поиском и уничтожением бывших нацистов. История запомнит его как Генри Киссинджера.
Ох, если кто-то когда-то захочет написать советского «Улисса», то героини лучше, чем Анастасия Егорова, найти не удастся. О ее судьбе нам известно не так много, как хотелось бы — и за то, что мы знаем о ней больше, стоит поблагодарить исследовательницу Шейлу Фицпатрик. Егорова, уроженка деревни под Вязьмой, всю жизнь провела в скитаниях по Советскому Союзу. Рано покинув деревню, она бродила по России с 1920-х годов. Дорога уносила ее то во Владивосток, то в Абхазию, то в Центральную Азию и Якутию. На этом пути она потеряет ногу — но не желание странствий.
В 1945 году, после конца войны, она зашла в родную деревню, но там она никому не была нужна. И из любопытства и интереса она решила пересечь советскую границу вместе с возвращавшимися домой поляками. Путешествие унесет ее через Польшу в Югославию, а оттуда в Италию, где она довольно счастливо проживет пять лет — пока не настанет ее черед возвращаться в СССР.
Нина Кривошеина пока всего этого не знает. Ее страшит возвращение в СССР, фильтрация в лагере под Одессой и жизнь в России. Ее вместе с семьей отправляют в Ульяновск. Через год арестуют ее мужа Игоря. Он, переживший Бухенвальд и Дахау, выживет и в Озерлаге, и в марфинской «шарашке». Сына Никиту арестуют в 1957 году, и три года он проведет в заключении.
В начале 1970-х все Кривошеины уедут из СССР — обратно во Францию.
О судьбе Анастасии Егоровой после возвращения в Россию мы ничего не знаем.
Их Одиссея закончилась.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Вице-президент СССР Геннадий Янаев и президент СССР Михаил Горбачев на трибуне Мавзолея Ленина во время митинга-маёвки 1 мая 1991 года.
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Вице-президент СССР Геннадий Янаев и президент СССР Михаил Горбачев на трибуне Мавзолея Ленина во время митинга-маёвки 1 мая 1991 года.
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
В последние годы Анна Андреевна широко прославилась строчками из начала 1920-х «Не с теми я, кто бросил землю на растерзание врагам…». Спустя лет 15 она рассуждала уже так. Немудрёное правило жизни большого поэта.
#цитаты_на_кенотафе
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
#цитаты_на_кенотафе
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Егор Сенников об Александре Велединском. Почему он недооценён?
Как и было сказано, в нашем блоге на Boosty мы время от времени публикуем наши разговоры о времени, об искусстве, о себе. Так в мае вышел гигантская беседа Егора Сенникова и Сергея Простакова о современном российском социальном кино.
В публикуемом фрагменте Егор объясняет, почему Велединский — важнейший из актуальных российских режиссёров, а Сергей Простаков с ним кое в чём не соглашается.
Так что поддерживайте «Кенотаф» на Boosty — у нас там весело и интересно.
Как и было сказано, в нашем блоге на Boosty мы время от времени публикуем наши разговоры о времени, об искусстве, о себе. Так в мае вышел гигантская беседа Егора Сенникова и Сергея Простакова о современном российском социальном кино.
В публикуемом фрагменте Егор объясняет, почему Велединский — важнейший из актуальных российских режиссёров, а Сергей Простаков с ним кое в чём не соглашается.
Так что поддерживайте «Кенотаф» на Boosty — у нас там весело и интересно.
Это было прямое включение рубрики #обложки_кенотафа из Стамбула, друзья. Хороших выходных!
Самое большое простое число — «Мы не спали, мы снились» (2018) — 5/5
Группу СПБЧ я никогда не любил и сомневаюсь, что это получится сделать в обозримом будущем. Вопросы не к музыке и даже не к музыкантам. Просто мы с ядром поклонников группы сделаны слишком из разного теста. Они добрые, наивные, лёгкие — я мрачный, тяжёлый и, чего уж там греха таить, обозлённый. У меня нет нейронов в мозгу для восприятия этих песен.
Но их альбом 2018 года для меня стоит особняком. Дело в том, что я услышал его живьём — на последнем большом доковидном «Пикнике Афиши», том, на который приезжали The Cure. В Москве в тот день было дождливо. Кто-то ехал на бульвары в центр участвовать в очередных протестах по поводу выборов в Мосгордуму, кто-то — в сторону Коломенского на фестиваль. Но наверняка же были и те, кто собирался заскочить на бульвары проявить солидарность, а потом успеть в Коломенское, чтобы послушать модную музыку. И такое поведение было приметой того времени, которое рухнуло в нескончаемую катастрофу двадцатых.
И вот в то время музыка СПБЧ была символом жизни, которой оставалось томиться и гореть от силы несколько месяцев. Она о квартирах «в центре без бабушкиного ремонта», где стояло большое зеркало на старом паркете, а рядом высокий фикус. О креативных работах, до которых можно доехать на велосипеде. А если его нет, то такси совсем недорогое. Если пошёл дождь, то можно забежать в недавно открытую кофейню, взять латте (а про молоко пошлить совсем не хочется). Пока его пьёшь, то смотришь телеграм, который, конечно же, не получилось никому заблокировать. И так будет всегда.
Но теперь «Мы не спали, мы снились» звучит не светлой эпитафией, но мрачным пророчеством, которое в те беззаботные наши девятьсот тринадцатые было невозможно расслышать. Тут и лобовая «1999» о призраке войны и насилия, которое носилось и среди благодушных слушателей СПБЧ. Тут и обёрнутый в иронию приговор всем мечтам и ожиданиям десятых годов — «Провал» — так нам и надо, а нам всё мало. И «Комната» о чехарде в отношениях, которая сопутствует любому кануну больших потрясений.
Ну, а главный боевик с альбома «У нас есть всё» сейчас приобрёл совсем новое качество. Тогда я просто не мог понять, откуда взялся этот мрачный припев:
У нас есть всё, чтобы жить вечно.
У нас есть всё, хватит на всех.
И позади только страх и увечья,
А впереди — радость и смех.
Это какие страх и увечья мы пережили, чтобы с этими словами радоваться жизни в больших городах? А теперь понимаю: из будущего. Это песня о нашем будущем. И скорей бы оно наступило.
Что ещё слушать у СПБЧ:
Мы — огромное животное, и мы вас всех съедим (2016) — 4/5
Наверное, точно (2019) — 4/5
#альбомы_кенотафа #простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Группу СПБЧ я никогда не любил и сомневаюсь, что это получится сделать в обозримом будущем. Вопросы не к музыке и даже не к музыкантам. Просто мы с ядром поклонников группы сделаны слишком из разного теста. Они добрые, наивные, лёгкие — я мрачный, тяжёлый и, чего уж там греха таить, обозлённый. У меня нет нейронов в мозгу для восприятия этих песен.
Но их альбом 2018 года для меня стоит особняком. Дело в том, что я услышал его живьём — на последнем большом доковидном «Пикнике Афиши», том, на который приезжали The Cure. В Москве в тот день было дождливо. Кто-то ехал на бульвары в центр участвовать в очередных протестах по поводу выборов в Мосгордуму, кто-то — в сторону Коломенского на фестиваль. Но наверняка же были и те, кто собирался заскочить на бульвары проявить солидарность, а потом успеть в Коломенское, чтобы послушать модную музыку. И такое поведение было приметой того времени, которое рухнуло в нескончаемую катастрофу двадцатых.
И вот в то время музыка СПБЧ была символом жизни, которой оставалось томиться и гореть от силы несколько месяцев. Она о квартирах «в центре без бабушкиного ремонта», где стояло большое зеркало на старом паркете, а рядом высокий фикус. О креативных работах, до которых можно доехать на велосипеде. А если его нет, то такси совсем недорогое. Если пошёл дождь, то можно забежать в недавно открытую кофейню, взять латте (а про молоко пошлить совсем не хочется). Пока его пьёшь, то смотришь телеграм, который, конечно же, не получилось никому заблокировать. И так будет всегда.
Но теперь «Мы не спали, мы снились» звучит не светлой эпитафией, но мрачным пророчеством, которое в те беззаботные наши девятьсот тринадцатые было невозможно расслышать. Тут и лобовая «1999» о призраке войны и насилия, которое носилось и среди благодушных слушателей СПБЧ. Тут и обёрнутый в иронию приговор всем мечтам и ожиданиям десятых годов — «Провал» — так нам и надо, а нам всё мало. И «Комната» о чехарде в отношениях, которая сопутствует любому кануну больших потрясений.
Ну, а главный боевик с альбома «У нас есть всё» сейчас приобрёл совсем новое качество. Тогда я просто не мог понять, откуда взялся этот мрачный припев:
У нас есть всё, чтобы жить вечно.
У нас есть всё, хватит на всех.
И позади только страх и увечья,
А впереди — радость и смех.
Это какие страх и увечья мы пережили, чтобы с этими словами радоваться жизни в больших городах? А теперь понимаю: из будущего. Это песня о нашем будущем. И скорей бы оно наступило.
Что ещё слушать у СПБЧ:
Мы — огромное животное, и мы вас всех съедим (2016) — 4/5
Наверное, точно (2019) — 4/5
#альбомы_кенотафа #простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
В переломном 2020 году в Третьяковке проходила масшабнейшая ретроспектива советского «застойного» искусства «Ненавсегда 68-85», общий смысл которой сводился к тезису «не московскими концептуалистами едиными». А ещё на выставке не было прямолинейного официозного соцреализма.
И там среди прочих была эта картина Юрия Ракши. Она многих тогда поразила, так как идеально работала вместе с текстом — вот это был настоящий концептуализм, куда там Булатову с Кабаковым.
Итак, Юрий Ракша (1937-1980) «Разговор о будущем», 1979.
Давайте посмотрим на картину. А теперь ещё раз прочитаем аннотацию выше.
В конце 1970-х Ракша поехал на стройку Байкало-Амурской магистрали, откуда принёс этот сюжет: строители-комсомольцы обсуждают грядущее, конечно же, коммунистическое будущее и те вызовы, которые придётся преодолеть на пути к нему.
Но мы-то теперь знаем, какое там было будущее на самом деле. Перед нами буквально пустой разговор о сроках, которые мы сами бесконечно ведём как раз с 2020-го. И пусть мы разговариваем не про «когда наступит», а про «когда кончится». Всё равно все наши разговоры заканчиваются каждый раз с таким же успехом, как и у героев этой картины.
А сам Ракша её писал, уже будучи больным лейкозом. Жить ему оставалось после этого «Разговора о будущем» около года. И вроде бы в момент написания он не знал о диагнозе.
Какой тут может быть вывод? Будущее беспощадно к нашим ожиданиям. Но и непредсказуемо, что тоже не всегда плохо. Уж, я-то знаю.
#коврик_у_кенотафа #простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
И там среди прочих была эта картина Юрия Ракши. Она многих тогда поразила, так как идеально работала вместе с текстом — вот это был настоящий концептуализм, куда там Булатову с Кабаковым.
Итак, Юрий Ракша (1937-1980) «Разговор о будущем», 1979.
Давайте посмотрим на картину. А теперь ещё раз прочитаем аннотацию выше.
В конце 1970-х Ракша поехал на стройку Байкало-Амурской магистрали, откуда принёс этот сюжет: строители-комсомольцы обсуждают грядущее, конечно же, коммунистическое будущее и те вызовы, которые придётся преодолеть на пути к нему.
Но мы-то теперь знаем, какое там было будущее на самом деле. Перед нами буквально пустой разговор о сроках, которые мы сами бесконечно ведём как раз с 2020-го. И пусть мы разговариваем не про «когда наступит», а про «когда кончится». Всё равно все наши разговоры заканчиваются каждый раз с таким же успехом, как и у героев этой картины.
А сам Ракша её писал, уже будучи больным лейкозом. Жить ему оставалось после этого «Разговора о будущем» около года. И вроде бы в момент написания он не знал о диагнозе.
Какой тут может быть вывод? Будущее беспощадно к нашим ожиданиям. Но и непредсказуемо, что тоже не всегда плохо. Уж, я-то знаю.
#коврик_у_кенотафа #простаков
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Картина Василия Верещагина «Конец Бородинского боя», 1900 год.
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Картина Василия Верещагина «Конец Бородинского боя», 1900 год.
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty