О 1914 годе было сказано в российской поэзии очень много: и Гиппиус со своим «мы — дети страшных лет России», и Блок, наблюдавший как «петроградское небо мутилось дождем», и Маяковский, грустивший об «убитом немцами вечере», и Ахматова, различавшая в сладком запахе можжевельника, доносившемся от горящих лесов, прообраз будущего грандиозного пожара, который охватит весь мир.
Но особенно страшным предчувствием кажется рассказ Александра Грина «Повесть, оконченная благодаря пуле», опубликованный ещё в мае 1914 года. Действие происходит в «год войны», главный герой — романист по имени Коломб, который мучается от того, что не в силах закончить рассказ об анархисте-бомбисте и его возлюбленной. Отправившись на фронт, Коломб ранен «пруссаками» и пока истекает кровью, понимает действия своей героини, отказавшейся взрывать бомбу. Всего через пару месяцев Европа сама превратится то ли в бомбиста, то ли в писателя, умирающего на фронте. Но пока еще май и есть надежда, что страшные предсмертные прозрения останутся лишь на страницах журнала «Отечество».
«С глубоким изумлением, с заглушающей муки души радостью, Коломб увидел, при полном освещении мысли то, что так тщетно искал для героини неоконченной повести. Не теряя времени, он приступил к аналогии. Она, как и он, ожидает смерти; как он, желает покинуть жизнь в несовершенном ее виде. Как он — она человек касты; ему заменила живую жизнь привычка жить воображением; ей — идеология разрушения; для обоих люди были материалом, а не целью, и оба, сами не зная этого, совершали самоубийство».
«Повесть, оконченная благодаря пуле», Александр Грин, май 1914 года
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Но особенно страшным предчувствием кажется рассказ Александра Грина «Повесть, оконченная благодаря пуле», опубликованный ещё в мае 1914 года. Действие происходит в «год войны», главный герой — романист по имени Коломб, который мучается от того, что не в силах закончить рассказ об анархисте-бомбисте и его возлюбленной. Отправившись на фронт, Коломб ранен «пруссаками» и пока истекает кровью, понимает действия своей героини, отказавшейся взрывать бомбу. Всего через пару месяцев Европа сама превратится то ли в бомбиста, то ли в писателя, умирающего на фронте. Но пока еще май и есть надежда, что страшные предсмертные прозрения останутся лишь на страницах журнала «Отечество».
«С глубоким изумлением, с заглушающей муки души радостью, Коломб увидел, при полном освещении мысли то, что так тщетно искал для героини неоконченной повести. Не теряя времени, он приступил к аналогии. Она, как и он, ожидает смерти; как он, желает покинуть жизнь в несовершенном ее виде. Как он — она человек касты; ему заменила живую жизнь привычка жить воображением; ей — идеология разрушения; для обоих люди были материалом, а не целью, и оба, сами не зная этого, совершали самоубийство».
«Повесть, оконченная благодаря пуле», Александр Грин, май 1914 года
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Кто-то верил, что до Рождества все закончится. Кто-то с самого начала понимал, что речь идет о чем-то гораздо более страшном, грозном, что изменит все от начала и до конца. Кто-то поддался энтузиазму августа 1914 года и поверил в войну, как в добродетель. Или в шанс — на перемены, на революцию, на полный развал и стремительное переустройство. А кто-то войны испугался и спрятался в ментальном скиту, надеясь, что буря, бушующая за его стенами, простит его и помилует.
Игорь Северянин в первые военные месяцы решил не покидать пределов своего собственного царства, в котором он рассуждал о Бриндизи, мечтал о наполнении бокала вином, сочинял благодатные поэзы и ловил стремительных форелей в приветливой Миррэлии. В январе 1915 года он пишет «Увертюру» — произведение, которое и сегодня для многих и составляет представление о творчестве Северянина. Эмиграция, жизнь в межвоенной Эстонии — и смерть в Эстонии советской — это все потом. А пока:
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо́ и остро́!
Весь я в чём-то норвежском!
Весь я в чём-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Стрёкот аэропланов! Бе́ги автомобилей!
Ветропро́свист экспрессов! Крылолёт буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском — это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грёзофарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Игорь Северянин в первые военные месяцы решил не покидать пределов своего собственного царства, в котором он рассуждал о Бриндизи, мечтал о наполнении бокала вином, сочинял благодатные поэзы и ловил стремительных форелей в приветливой Миррэлии. В январе 1915 года он пишет «Увертюру» — произведение, которое и сегодня для многих и составляет представление о творчестве Северянина. Эмиграция, жизнь в межвоенной Эстонии — и смерть в Эстонии советской — это все потом. А пока:
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо́ и остро́!
Весь я в чём-то норвежском!
Весь я в чём-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Стрёкот аэропланов! Бе́ги автомобилей!
Ветропро́свист экспрессов! Крылолёт буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском — это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грёзофарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Классик из будущего скажет, что любая война — тупик, сначала тупик, а потом катастрофа, которая всё равно заканчивается мирными переговорами. И главный антропологический закон заключается в том, что каждое новое поколение эту истину открывает заново.
На дворе 1916 год. И Великая война, её уже тогда так начали называть, ещё не дошла до стадии осмысления себя как тупика. Напротив, этот год грозный — все участники мирового конфликта ещё полны решимости тупика не допустить и выйти на грядущие мирные переговоры с сильных позиций. Немцы бросают под Верден сотни тысяч месяц за месяцем. Их напору не помешает даже Брусиловский прорыв, который поставит на грань катастрофы их дряхлеющего австро-венгерского союзника. Британцы идут в наступление длинной в несколько километров вдоль долины реки Сомма.
У всех великих битв 1916 года в общем-то один итог — тот самый тупик. Впрочем, стальная поступь истории рождает в тот год способ из него выйти. Британцы на Сомме показали первый танк — он ещё не способен изменить ход и содержание той войны, но главное оружие Второй Мировой, пересекшей великими наступлениями и отступлениями весь континент, уже родилось.
В тот год, и что отдельно поразительно, во Франции, истекающей кровью, решившей отправить в окопы всех своих мужчин, но заставить немцев вернуться на границы 1870 года, выходит страшный пацифистский роман. Это «Огонь» — Анри Барбюса. Автор в 1914 году поддался всеобщей патриотической истерии и ушёл добровольцем на фронт, уже в 1915 году после тяжёлого ранения был комиссован. В месяцы реабилитации он пишет текст, полный ярости и негодования, который станет одним из первых в череде натуралистических текстов о войне, цель которых уберечь будущие поколения от повторения катастрофы. Удивительное страшное время было: люди умирали от газов и шрапнели, но верили, что литература спасёт мир!
«Трах! Тах! Тах! Ббац! Ружейные выстрелы, канонада. Над нами везде треск или грохот — продолжительные раскаты или отдельные удары. Черная огненная гроза не стихает никогда, никогда. Уже больше пятнадцати месяцев, уже пятьсот дней в этом уголке мира перестрелка и бомбардировка идут непрестанно: с утра до вечера и с вечера до утра. Мы погребены в недрах поля вечной битвы; но словно тиканье домашних часов в былые времена — в почти легендарном прошлом, — этот грохот слышишь, только когда прислушаешься».
Анри Барбюс «Огонь», глава II «В земле»
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
На дворе 1916 год. И Великая война, её уже тогда так начали называть, ещё не дошла до стадии осмысления себя как тупика. Напротив, этот год грозный — все участники мирового конфликта ещё полны решимости тупика не допустить и выйти на грядущие мирные переговоры с сильных позиций. Немцы бросают под Верден сотни тысяч месяц за месяцем. Их напору не помешает даже Брусиловский прорыв, который поставит на грань катастрофы их дряхлеющего австро-венгерского союзника. Британцы идут в наступление длинной в несколько километров вдоль долины реки Сомма.
У всех великих битв 1916 года в общем-то один итог — тот самый тупик. Впрочем, стальная поступь истории рождает в тот год способ из него выйти. Британцы на Сомме показали первый танк — он ещё не способен изменить ход и содержание той войны, но главное оружие Второй Мировой, пересекшей великими наступлениями и отступлениями весь континент, уже родилось.
В тот год, и что отдельно поразительно, во Франции, истекающей кровью, решившей отправить в окопы всех своих мужчин, но заставить немцев вернуться на границы 1870 года, выходит страшный пацифистский роман. Это «Огонь» — Анри Барбюса. Автор в 1914 году поддался всеобщей патриотической истерии и ушёл добровольцем на фронт, уже в 1915 году после тяжёлого ранения был комиссован. В месяцы реабилитации он пишет текст, полный ярости и негодования, который станет одним из первых в череде натуралистических текстов о войне, цель которых уберечь будущие поколения от повторения катастрофы. Удивительное страшное время было: люди умирали от газов и шрапнели, но верили, что литература спасёт мир!
«Трах! Тах! Тах! Ббац! Ружейные выстрелы, канонада. Над нами везде треск или грохот — продолжительные раскаты или отдельные удары. Черная огненная гроза не стихает никогда, никогда. Уже больше пятнадцати месяцев, уже пятьсот дней в этом уголке мира перестрелка и бомбардировка идут непрестанно: с утра до вечера и с вечера до утра. Мы погребены в недрах поля вечной битвы; но словно тиканье домашних часов в былые времена — в почти легендарном прошлом, — этот грохот слышишь, только когда прислушаешься».
Анри Барбюс «Огонь», глава II «В земле»
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
На дворе 1917-й год. Российская империя проскочила станцию «Тупик», заехав сразу на «Дно» — в стране революция. Впрочем, несколько месяцев российские интеллектуалы смотрят на всё с безудержным оптимизмом, в котором, да, мелькают мрачные предощущения, но пока «сестра моя — жизнь и сегодня в разливе» и «всему живущему идти путём зерна».
Остальные же страны-участницы вползают в год великого тупика. Это потом историки напишут, что со вступлением США в европейскую войну судьба Тройственного Союза была предрешена, но тогда так не казалось. Германия, очень умно и трезво оценивая свои силы, отходит в начале года на западе на заранее подготовленную «линию Гинденбурга», срезающую большой выступ, удерживать который немцы больше не в состоянии. Это тактическое отступление продлит войну ещё на полтора года. Австро-венгры продолжают с успехом громить итальянцев у Капоретто в будущей Словении.
В общем, всё относительно. А что же делает человек, который сделал «относительность» паролем XX века? Альберт Эйнштейн в Берлине и его, кажется, вообще не заботят линии фронта. Его разум устремлён к другим линиям — растянутым гравитацией на миллиарды световых лет пространствам Вселенной.
Кажется, в этот момент физик вплотную подобрался к разгадке Вселенной. Ему нужно описать вакуум огромного пространства, учёт которого объяснит, как же там всё устроено.
Так появляется:
Λ — большая лямбда, лямбда-член, космологическая постоянная.
Нет, даже не ждите от нас попытки объяснить, что это всё значит.
Интересно другое. После попытки описать происхождение Вселенной и законов, по которым она устроена, Эйнштейна на пару лет сваливает загадочное «нашествие болезней»: болезни печени, язва желудка, желтуха, общая слабость. Всё это не покидало Эйнштейна до начала 1920 года. Учёный стал реальным героем той проблемы, которую братья Стругацкие спустя полвека с лишним опишут в повести «За миллиард лет до конца света»: Вселенная начинает сама сопротивляться научным открытиям, которые способны её изменить.
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Остальные же страны-участницы вползают в год великого тупика. Это потом историки напишут, что со вступлением США в европейскую войну судьба Тройственного Союза была предрешена, но тогда так не казалось. Германия, очень умно и трезво оценивая свои силы, отходит в начале года на западе на заранее подготовленную «линию Гинденбурга», срезающую большой выступ, удерживать который немцы больше не в состоянии. Это тактическое отступление продлит войну ещё на полтора года. Австро-венгры продолжают с успехом громить итальянцев у Капоретто в будущей Словении.
В общем, всё относительно. А что же делает человек, который сделал «относительность» паролем XX века? Альберт Эйнштейн в Берлине и его, кажется, вообще не заботят линии фронта. Его разум устремлён к другим линиям — растянутым гравитацией на миллиарды световых лет пространствам Вселенной.
Кажется, в этот момент физик вплотную подобрался к разгадке Вселенной. Ему нужно описать вакуум огромного пространства, учёт которого объяснит, как же там всё устроено.
Так появляется:
Λ — большая лямбда, лямбда-член, космологическая постоянная.
Нет, даже не ждите от нас попытки объяснить, что это всё значит.
Интересно другое. После попытки описать происхождение Вселенной и законов, по которым она устроена, Эйнштейна на пару лет сваливает загадочное «нашествие болезней»: болезни печени, язва желудка, желтуха, общая слабость. Всё это не покидало Эйнштейна до начала 1920 года. Учёный стал реальным героем той проблемы, которую братья Стругацкие спустя полвека с лишним опишут в повести «За миллиард лет до конца света»: Вселенная начинает сама сопротивляться научным открытиям, которые способны её изменить.
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Война с легкостью меняет декорации. Рабочие театра военных действий, слегка покрякивая, выбегают на сцену и начинают крушить старые фальшивые стены, ломать перегородки и выносить куда-то вовне. Если смотреть со стороны, то поначалу решишь, что вся работа выполняется хаотически, как Бог на душу положишь — исступление уничтожение и только. Но впечатление обманчиво. Война длится и длится — и вот возводятся декорации совсем иные. То, что раньше было незаметно, вдруг ставится в центр сцены, на смену мрамору, шелку и вельвету приходят сталь, драп и кожа грубой выделки. Даже актеры переоделись в шинели и френчи, понимая, что в старых нарядах они смотрелись нелепо.
Но эта великая война близится к концу. И новые пьесы будут играться в этих построенных кровью и огнем обстоятельствах. Так всегда бывает, не мы это придумали, не мы начали, не нам этот обычай и отменять. Надо просто привыкать к тому, что жизнь продолжается и что война, которая должна была закончить все войны, ни с чем по-настоящему не смогла покончить: часть старых вопросов ушли в небытие, но появились новые, не менее грозные и глубокие.
До великого перемирия несколько недель. Художник Александр Бенуа в последний год занимается тем, что может кому-то показаться бессмысленным в условиях всеевропейского и российского кризиса — сохраняет искусство и старину. В своем дневнике 22 октября 1918 года он записывает:
«Невольно вспоминается фраза Чаадаева, сказанная Сухово-Кобылину: „Оставь все — сохрани себя — уезжай из России“. В такой ситуации сколько подобных безвинных судеб, готовых пожертвовать вековыми семейными сувенирами и покинуть эти пределы. Даже на Совете обсуждался этот вопрос. Ввиду тяжелого продовольственного положения решено разбить огород вместо цветника перед Михайловским дворцом. Ведь произрастает же капуста возле Ростральных колонн, пасутся же кони в сквере Зимнего дворца, пробивается же травка сквозь щели мостовых, изучает же Комаров фауну Петрограда и находит десятки уникально приспособившихся растений. Жизнь неистребима в своей основе, но она гибнет от нелепых порции свинца на полях сражений, когда перевес берет молох войны».
Совету Чаадаева Бенуа последует и сам — но лишь через 8 лет. А пока внимательно следит за тем, как старые декорации мокнут под дождем. Через них уже пробиваются ростки новой жизни.
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
Но эта великая война близится к концу. И новые пьесы будут играться в этих построенных кровью и огнем обстоятельствах. Так всегда бывает, не мы это придумали, не мы начали, не нам этот обычай и отменять. Надо просто привыкать к тому, что жизнь продолжается и что война, которая должна была закончить все войны, ни с чем по-настоящему не смогла покончить: часть старых вопросов ушли в небытие, но появились новые, не менее грозные и глубокие.
До великого перемирия несколько недель. Художник Александр Бенуа в последний год занимается тем, что может кому-то показаться бессмысленным в условиях всеевропейского и российского кризиса — сохраняет искусство и старину. В своем дневнике 22 октября 1918 года он записывает:
«Невольно вспоминается фраза Чаадаева, сказанная Сухово-Кобылину: „Оставь все — сохрани себя — уезжай из России“. В такой ситуации сколько подобных безвинных судеб, готовых пожертвовать вековыми семейными сувенирами и покинуть эти пределы. Даже на Совете обсуждался этот вопрос. Ввиду тяжелого продовольственного положения решено разбить огород вместо цветника перед Михайловским дворцом. Ведь произрастает же капуста возле Ростральных колонн, пасутся же кони в сквере Зимнего дворца, пробивается же травка сквозь щели мостовых, изучает же Комаров фауну Петрограда и находит десятки уникально приспособившихся растений. Жизнь неистребима в своей основе, но она гибнет от нелепых порции свинца на полях сражений, когда перевес берет молох войны».
Совету Чаадаева Бенуа последует и сам — но лишь через 8 лет. А пока внимательно следит за тем, как старые декорации мокнут под дождем. Через них уже пробиваются ростки новой жизни.
#цитаты_на_кенотафе #WWI_кенотаф
Мы тут спохватились. «Кенотаф» же — интеллектуальное издание, но в нём ещё ни разу не было ни одной цитаты Славоя Жижека. Прямо сейчас исправляемся и публикуем цитату публичного интеллектуала.
#цитаты_на_кенотафе
#цитаты_на_кенотафе
Как известно Борхесу не дали Нобелевскую премию по литературе за то, что он поддержал Пиночета в Чили. Просто интересный факт в этот вечер.
#цитаты_на_кенотафе
#цитаты_на_кенотафе
Солженицына превозносили при жизни до небес, а проклинали до седьмого колена. Остановимся на тех кто проклинал, или предупреждал, или всего лишь советовал. В любом случае, признаем за критиками где-то последовательность, где-то даже смелость, а где-то и прозорливость.
Григорий Померанц раньше других разглядел в Солженицыне националиста-утописта, идеями которого воспользуются обязательно нечистые на руку люди. Захар Прилепин продолжает оставаться самым непремиримым противником нахождения книг писателя в школьной программе. Ярый критик советского строя Александр Зиновьев считал Солженицына виноватым в том, что целились в коммунизм, а попали в Россию. Великая Ахматова настойчиво просила Солженицына стихов не писать и никому их не показывать.
Отдадим и должное самому писателю — он полемики не боялся и был её мастером. Это споры с Померанцем вдохновили его на описание «образованщины». В дискуссиях с Сахаровым Солженицын окончательно осознал себя как почвенника-традиционалиста (хотя и в очень оригинальной версии). А стихов после общения с Ахматовой он действительно больше не писал.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
Григорий Померанц раньше других разглядел в Солженицыне националиста-утописта, идеями которого воспользуются обязательно нечистые на руку люди. Захар Прилепин продолжает оставаться самым непремиримым противником нахождения книг писателя в школьной программе. Ярый критик советского строя Александр Зиновьев считал Солженицына виноватым в том, что целились в коммунизм, а попали в Россию. Великая Ахматова настойчиво просила Солженицына стихов не писать и никому их не показывать.
Отдадим и должное самому писателю — он полемики не боялся и был её мастером. Это споры с Померанцем вдохновили его на описание «образованщины». В дискуссиях с Сахаровым Солженицын окончательно осознал себя как почвенника-традиционалиста (хотя и в очень оригинальной версии). А стихов после общения с Ахматовой он действительно больше не писал.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
Частные заметки о публичной фигуре: что писали современники о Солженицыне в своих дневниках
В жизни и судьбе Александра Исаевича Солженицына было много поворотов и неожиданных событий, каждый из которых сопровождался не только его собственной рефлексией. От этих вспышек расходились нити света в самых разных направлениях — и их отблески можно обнаружить в дневниках современников. Возможность удобно прочитать эти дневники у нас есть благодаря великому проекту «Прожито». Что же можно узнать из них о Солженицыне?
16 мая 1962 года
Владимир Лакшин, 28 лет, литературный критик в «Литературной газете»
У Маршака. Старик говорил о Солженицыне — об абсолютной художественной точности его повести. Кавторанг, когда ссорится с конвоем, будто чувствует еще на себе свои звания и ордена. Это как ампутированные пальцы руки, ноги — они еще долго чувствуются, будто ими можно пошевелить.
— Я написал Твардовскому, что опубликование этой вещи подымет весь уровень нашей литературы.
8 февраля 1964 года
Давид Самойлов, 43 года, поэт
(В Солженицыне только первая ступень – честь, независимость. Дальше идет — радость!). Радость потому, что человек независим от смерти и угнетения.
12 января 1968 года
Михаил Гробман, 28 лет, поэт и художник
Читал допоздна «В круге первом» Солженицына. Из Солженицына, как шило из мешка, вылезает недоброжелательство к евреям, не явное, тупое, а затаенное, кровное. Евреи — зачинатели бедствий России, искусители, разносчики чуждых России идей, люди, не любящие Россию, равнодушные, революционеры, коммунисты — все это так и сквозит в русофильствующем интеллигенте Солженицыне. Слава С. дутая.
8 октября 1970 года
Федор Абрамов, 50 лет, писатель
Не знаю, как художник Солженицын, возможно, и не достоин такой награды, но как человек — безусловно. А спрашивается: разве гражданское мужество это менее ценный дар, чем художественный талант?
14 февраля 1974 года
Юрий Нагибин, 53 года, писатель, журналист
История — да еще какая! — библейского величия и накала творится на наших глазах. Последние дни значительны и нетленны, как дни Голгофы. Только Христос другой. Современный. Христос-74.
Январь 1983 года
Сергей Попадюк, 39 лет, искусствовед
Солженицын-то Льва Николаевича дословно повторяет («жить не по лжи», «не участвовать», «не поддерживать» и пр.), да только далековато ему до толстовской искренности, простоты и мощи. И возрастающее самомнение — как трясина под ногами…
11 января 1988 года
Владимир Десятников, художник, писатель
Леонид Леонов думал о чем-то своем и ничего не ответил.
— Ситуация обостряется тем, — продолжал я, — что сейчас Россию сильно провоцируют на всякие резкие «движения». Это чревато катастрофой. Солженицын и иже с ним на словах ратуют вроде бы за Россию, а говорят только полуправду. Я еще ни слова не слыхал от зарубежных «ратоборцев» о роли сионизма и масонства в бедах нашего Отечества. У меня им веры нет.
Леонов целиком и полностью согласился со мной.
28 июля 1991 года
Анатолий Гребнев, 67 лет, кинодраматург
О Солженицыне: неблагородно («Теленок»). «Как обустроить Россию» — напоминает Крутицкого. Все давно изменилось, а он все в 60-х и оттуда поучает сегодняшнюю молодежь: «О вреде реформ».
11 апреля 1992 года
Юрий Поминов, 39 лет, главред павлодарской газеты «Звезда Прииртышья»
Любопытное интервью с писателем Эдуардом Лимоновым во вчерашнем «Взгляде». Отвечая на вопрос, как он относится к Солженицыну, Лимонов сказал: Солженицын (независимо от того, хотел он этого или нет) был одним из катализатров всего, что мы сегодня пожинаем.
27 мая 1994 года
Георгий Елин, 42 года, журналист
Возвращение Солженицына — через двадцать лет хулы и ненависти — триумфальное, с помпой, отсылающее памятью к встрече Толстого и Горького, всё-таки не избавляет от мысли, что Александр Исаевич безнадёжно опоздал.
8 января 2007 года
Юрий Карякин, 76 лет, писатель
Снова просмотрел 10 томов «Красного колеса» Солженицына. Более внимательно прочел последний том.
У него получилась стратегическая ошибка. Загнал себя. Выполнить замысел оказалось невозможным.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
В жизни и судьбе Александра Исаевича Солженицына было много поворотов и неожиданных событий, каждый из которых сопровождался не только его собственной рефлексией. От этих вспышек расходились нити света в самых разных направлениях — и их отблески можно обнаружить в дневниках современников. Возможность удобно прочитать эти дневники у нас есть благодаря великому проекту «Прожито». Что же можно узнать из них о Солженицыне?
16 мая 1962 года
Владимир Лакшин, 28 лет, литературный критик в «Литературной газете»
У Маршака. Старик говорил о Солженицыне — об абсолютной художественной точности его повести. Кавторанг, когда ссорится с конвоем, будто чувствует еще на себе свои звания и ордена. Это как ампутированные пальцы руки, ноги — они еще долго чувствуются, будто ими можно пошевелить.
— Я написал Твардовскому, что опубликование этой вещи подымет весь уровень нашей литературы.
8 февраля 1964 года
Давид Самойлов, 43 года, поэт
(В Солженицыне только первая ступень – честь, независимость. Дальше идет — радость!). Радость потому, что человек независим от смерти и угнетения.
12 января 1968 года
Михаил Гробман, 28 лет, поэт и художник
Читал допоздна «В круге первом» Солженицына. Из Солженицына, как шило из мешка, вылезает недоброжелательство к евреям, не явное, тупое, а затаенное, кровное. Евреи — зачинатели бедствий России, искусители, разносчики чуждых России идей, люди, не любящие Россию, равнодушные, революционеры, коммунисты — все это так и сквозит в русофильствующем интеллигенте Солженицыне. Слава С. дутая.
8 октября 1970 года
Федор Абрамов, 50 лет, писатель
Не знаю, как художник Солженицын, возможно, и не достоин такой награды, но как человек — безусловно. А спрашивается: разве гражданское мужество это менее ценный дар, чем художественный талант?
14 февраля 1974 года
Юрий Нагибин, 53 года, писатель, журналист
История — да еще какая! — библейского величия и накала творится на наших глазах. Последние дни значительны и нетленны, как дни Голгофы. Только Христос другой. Современный. Христос-74.
Январь 1983 года
Сергей Попадюк, 39 лет, искусствовед
Солженицын-то Льва Николаевича дословно повторяет («жить не по лжи», «не участвовать», «не поддерживать» и пр.), да только далековато ему до толстовской искренности, простоты и мощи. И возрастающее самомнение — как трясина под ногами…
11 января 1988 года
Владимир Десятников, художник, писатель
Леонид Леонов думал о чем-то своем и ничего не ответил.
— Ситуация обостряется тем, — продолжал я, — что сейчас Россию сильно провоцируют на всякие резкие «движения». Это чревато катастрофой. Солженицын и иже с ним на словах ратуют вроде бы за Россию, а говорят только полуправду. Я еще ни слова не слыхал от зарубежных «ратоборцев» о роли сионизма и масонства в бедах нашего Отечества. У меня им веры нет.
Леонов целиком и полностью согласился со мной.
28 июля 1991 года
Анатолий Гребнев, 67 лет, кинодраматург
О Солженицыне: неблагородно («Теленок»). «Как обустроить Россию» — напоминает Крутицкого. Все давно изменилось, а он все в 60-х и оттуда поучает сегодняшнюю молодежь: «О вреде реформ».
11 апреля 1992 года
Юрий Поминов, 39 лет, главред павлодарской газеты «Звезда Прииртышья»
Любопытное интервью с писателем Эдуардом Лимоновым во вчерашнем «Взгляде». Отвечая на вопрос, как он относится к Солженицыну, Лимонов сказал: Солженицын (независимо от того, хотел он этого или нет) был одним из катализатров всего, что мы сегодня пожинаем.
27 мая 1994 года
Георгий Елин, 42 года, журналист
Возвращение Солженицына — через двадцать лет хулы и ненависти — триумфальное, с помпой, отсылающее памятью к встрече Толстого и Горького, всё-таки не избавляет от мысли, что Александр Исаевич безнадёжно опоздал.
8 января 2007 года
Юрий Карякин, 76 лет, писатель
Снова просмотрел 10 томов «Красного колеса» Солженицына. Более внимательно прочел последний том.
У него получилась стратегическая ошибка. Загнал себя. Выполнить замысел оказалось невозможным.
#день_Солженицына #цитаты_на_кенотафе
С недавних пор участников издания «Кенотаф» интересует русская литература XIX века вне «школьного» канона. Делимся первыми находками.
#цитаты_на_кенотафе
#цитаты_на_кенотафе