Социология AI

У Рэндалла Коллинза есть идея, которая рефреном проходит по многим публикациям начиная с конца 1980-х гг. и до наших дней. Эта идея – искусственный интеллект как главная цель науки, ее Святой Грааль. Раньше я скипал страницы, посвященные этому. Думал, что это одна из тех самых милых и эксцентричных, но абсолютно дурацких задумок классика. Сейчас вчитался и понял, что она, как ни странно, крайне важна для самоопределения области SSSH.

Коллинз утверждает, что программисты и инженеры, очевидно, достигли небывалых высот на пути построения искусственного интеллекта. Однако все существующие образцы – это так называемый слабый AI. Он может выполнять множество операций, как и человеческий мозг. Часто в миллионы раз эффективнее. Однако по сути такой искусственный интеллект не является полноценной заменой натуральному, а только инструментом, высокофункциональным костылем.

Коллинз верит, что ученым вполне по силам создать и сильную версию AI, которая будет один в один эмулировать свойства нашего разума. Однако для этого технарям придется объединить свои усилия с социологами! Ведь человеческий разум насквозь социален. Быть разумным – это иметь возможность исполнять самые разнообразные социальные роли. Без продвижек в познании всей гаммы отношений между людьми настоящий искусственный интеллект не построить.

Эта аргументация вполне следует контовской программе, согласно которой социология должна увенчать иерархию наук и помочь создать ультимативную технологию. Прикол тут в том, что для Коллинза особое значение начинает приобретать исследование интеллектуалов, ученых и особенно его любимцев – философов. Ведь именно они достигли максимальных успехов в деле абстрагирования и рефлексивности социальных взаимодействий, то есть именно того, что должен в итоге смочь сильный AI. Вот такой твист!

Так что если вы занимаетесь социологией социального и гуманитарного знания и кто-то в баре пристает с вопросом, в чем практическое применение вашего исследования, то можно смело отвечать: «Я работаю над проблемой сильного AI!»

Из хинтерленда в хартленд и обратно

В комментариях у коллеги Верховцева завязалось интересное обсуждение значения междисциплинарных областей. Мой поинт был в том, что с одной стороны, они позволяют представителям разных дисциплин коммуницировать поверх границ. Например, вы интересуетесь гендером или национализмом, и не важно, откуда вы пришли: из истории, антропологии или социологии. С другой стороны, каждая из таких областей тяготеет к подражанию классическим дисциплинам, обзаводясь своими факультетами, журналами и конференциями, которые неизбежно фокусируют пространство внимания и формируют квазидисциплинарную идентичность. Короче, не стоит считать, что studies как-то революционизируют устройство академии. Их статус интересен именно своей противоречивостью.

Нашел как раз на эту тему статью Кайла Сайлера об институциональных изменениях области STS для American Behavioral Scientist, которая частично подтверждает мои наблюдения. (Правда, статье уже десять лет. Нужно делать скидку на возможное устаревание выводов.) Развивая терминологию Эндрю Эбботта, Сайлер описывает колебание STS между хартлендом канонических дисциплин и хинтерлендом новых studies. Иронично, что первые годы исследователи наук и технологий пытались резко противопоставить себя классической социологии науки и охотно идентифицировали себя с молодой областью, которая претендовала на статус полноценной дисциплины. Однако затем маятник качнулся в другую сторону, и STS стала напоминать больше зону обмена идеями между самыми разными учеными.

Сайлер отмечает, что одной из важнейших причин этого колебания стала неспособность профессионального сообщества взять под контроль академический рынок труда. Сейчас вам не обязательно иметь PhD по STS, чтобы получить работу на соответствующей образовательной программе, в отличие от той же социологии или других сложившихся социальных наук. Пул авторов во флагманских журналах области еще менее гомогенен. Только пятая часть авторов называет себя именно исследователями наук и технологий. Другие по-прежнему говорят о себе, как о историках науки, антропологах технологий и т. п.

В статье делается и ряд других, уже более локальных наблюдений об истории эмансипации STS от социологии в частности и классического хартленда дисциплин в общем. Любопытно, что само восстание, по мнению Сайлера, стало возможно именно в Британии, где и сама социология обрела статус дисциплины намного позже, чем в других образовательных системах Западной Европы. Именно в этих условиях четкая и ясная программа изучения технонауки была привлекательной альтернативой соперничающим фракциям социологов с несопоставимыми видениями.

Ура! Социальные ученые легитимизовали гонку за лайками и комментариями! Ну и с тем, что нужно изучать русскоязычное Телеграм-пространство, я тоже полностью с коллегой Колпинец согласен.

Неделю назад в журнале Social Media & Society было опубликовано довольно масштабное исследование того, как сегодня на YouTube зарабатывается социальный и финансовый капитал. Группа авторов проанализировала 150 000 каналов различной тематики со всего мира, у которых 100 тыс. и больше подписчиков. Цель состояла в том, чтобы выяснить, как работают авторские стратегии заработка и создания личного бренда у тех, кто уже «пришел к успеху» в рамках отдельно взятой платформы.

Оказалось, что основные стратегии связаны не с прямой монетизацией (рекламная интеграция внутри ролика/нативная реклама), а с размещением ссылок в описании видео, которые ведут либо на сайты социальных сетей за пределами ютуба, где главным образом и происходит накопление социального капитала, либо на смежные ютуб каналы, либо на патреон. Описанию того, как с помощью ссылок на внутренние и внешние ресурсы происходит майнинг просмотров, лайков, подписчиков и, в конечном счете, денег посвящена большая часть статьи.

Авторы статьи также упоминают, что карьера ютуб блогера несмотря на перегретый рынок, нестабильность, войну с алгоритмами и прочие препятствия, до сих пор видится многим людям «работой мечты» с низким порогом входа. А также, что назойливые призывы популярных блогеров ставить лайки и писать комментарии действительно работают и повышают алгоритмическую видимость как отдельного взятого видео, так и канала.

Единственный недостаток исследования на мой взгляд, что оно ограничено 2019 годом. Узнать, что происходит с YouTube после ковида и продолжают ли работать описанные механики, увы, не получится

Словом, всячески рекомендую статью всем, кому интересно куда движется YouTube и что движет людьми, выбравшими блогинг в качестве основной работы. А также надеюсь, что кто-нибудь в России сделает подобное исследование о телеграм-каналах и местных способах майнинга социального капитала

Формация формаций, гегемония гегемоний

Почти случайно попал на лекцию Вячеслава Морозова, в которой он описывал свой лево-конструктивистский взгляд на теорию международных отношений, ранее представленный, например, в интереснейшей книге про Россию как субальтерн-империю. Казалось бы, где я и где МО? Однако я неожиданно угорел от содержания и был очень рад пообщаться с Вячеславом на кофе-брейке.

Морозов предлагает отказаться от взгляда на международную политику как пространство действий государств и вместо этого говорить про пространство самых разных отношений, среди которых выделяются более плотные и устойчивые. Морозов называет их гегемонической формацией. Порядок в формации обеспечивается собственно гегемоном – доминирующим актором, который нужно понимать не как сущность, а как продукт временной стабилизации отношений. Формацией может быть в первую очередь политический регион – главный предмет МО – но не только. Можно говорить о мезо и даже микроформациях. Например, церкви или семье.

Все это, как вы уже поняли, на самом деле очень близко подходу Пьера Бурдье, переведенному на неограмшианский язык. Акцент на отношениях, переплетении сил и смыслов, коллективном господстве. Вот я и стал подскакивать на стуле. Тем не менее, между подходом Бурдье в моем понимании и подходом Морозова, вдохновленному Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф, есть расхождения.

Во-первых, несколько сомнителен акцент Морозова на гетерогенности и уникальности формаций. Я бы сказал, что отношения между формациями хоть и нелинейны, но все-таки поддаются общей классификации. Более того, можно выделить формацию, которая направляет другие формации. У Бурдье она называется полем власти. Во-вторых, Морозов уходит от проблемы существования некоторого единого вместилища всех возможных отношений. Ему мила идея радикальной множественности. Я же вслед за Бурдье думаю, что такое вместилище есть – это социальное пространство как таковое, которое сегодня даже лучше называть глобальным социальным пространством.

Это может показаться схоластикой, но я думаю, что эти нюансы очень важны. В постструктурализме здорового человека Морозова ученые все равно обречены быть узниками классификаций отдельных гегемонных формаций. Они могут относиться к ним критически, но все же привязаны к их смысловому горизонту. Бурдье же призывает нас стремиться к эпистемологическому универсализму. Описанию не частных сгущений отношений, а общества как такового. Только так может возникнуть подлинно критическая социология или любая другая настоящая соцгум наука.

В нашей прогрессивной медиа-конфедерации есть все: от мемасов до философских эссе, от новостной ленты до политической аналитки. Да, и в очередной раз отдельно призываю подписываться на канал Михаила Лобанова, которому в эти бездарные дни особенно нужна наша поддержка.

Телеграм-каналы независимых журналов, книгоиздательств, подкастов, личных блогов и медийных платформ. Интересно, современно, полезно:

@zizekdaily — здесь вы найдёте то, что вас тревожит
@molokonews — терроризм, наркотики и насилие языком фактов
@moloko_plus – канал альманаха moloko plus. новости проекта и книжный магазин
@ru_sjw — левая политика, книгоиздание, социальная справедливость
@hatingleft — самые последовательные ленинисты 
@podcastbasis — подкаст о политическом воображении и поиске смыслов в новой реальности
@directio_libera — маленькое левое издательство 
@moviesbyTimur — фильмы, аниме, мультфильмы и сериалы, которые не оставят вас равнодушными
@structurestrikesback — критическая социологическая теория и критическая история социальных наук
@nevoina2 — как заканчивается народное терпение, а из молчания рождается голос, который оглушит весь мир.
@napilnik_books — издательский кооператив «Напильник»
@allomacron — новости французской левой политики и культуры, актуальные репортажи с протестных акций от первого лица.
@poslemedia — медиа о причинах конфликта в Украине и его последствиях
@syg_ma — открытая платформа, на которой каждый желающий может опубликовать свой текст. Ключевые темы: критическая теория, постколониальные исследования, психоанализ и феминизм

Если хотите попасть в подборку: @Hatingleft_bot

Воображая академическое сообщество

Занятия во всех группах стартовали! На первых встречах мы со слушателями будем заниматься в основном инструментальными fundamentals по поиску и хранению текстов. Однако ковыряние в важных технических мелочах не должно заслонять от нас общую задачу курса – постижение всего процесса академической коммуникации.

Текст – это высказывание, которое до вас стремится донести ваш коллега. Необходимо понять его значение, контекстуализировать в общем потоке таких же высказываний, а потом ответить что-то свое, аффирмативное или критическое, написав собственный текст. В известном смысле наука – это постоянно перестраивающаяся сеть, в которой вы – только один из мириад узлов.

Узлы постепенно кристаллизуются в ученых и сообщества. Одни подразумевают другие. Важно понимать, кто входит в релевантное для вас сообщество. Это могут быть как ваши ближайшие коллеги, так люди с других континентов, с которыми вам никогда не удастся встретиться лично. С некоторыми удастся, но вы, возможно, разочаруетесь в их личных качествах. А какие-то из собеседников вообще давно умерли, но это не значит, что с ними нельзя общаться особенно живо.

В общем, академическая жизнь, как я ее себе представляю – это постоянный процесс интеграции в воображаемое сообщество. Научиться легко читать и писать тексты – это значит стать частью одного из них. На этом пути необходимо поступать мудро: либо выбирать самое динамичное из существующих сообществ, либо пытаться создать такое самостоятельно. Иначе зачем вообще заниматься наукой?

Индикаторы и капиталы

Интеграция в научное сообщество – дело хорошее и важное, подразумевающее активного участника, осуществляющего практические шаги. Но иногда хочется принципиально встать на позицию дистанцированного наблюдателя и понять, как именно соцгум ученые подразделяются на различные группы. За последние полгода я прочитал, кажется, несколько десятков исследований в жанре просопографии академического поля. Некоторые из них, как вы помните, я пересказывал на канале. Подводя промежуточные итоги, подумал, что их можно разделить на три подхода, каждый из которых предполагает свой ведущий индикатор членства в академической группе.

Первый тип индикаторов – это общие места в текстах гуманитариев и обществоведов. Развитие методов TDM в последние годы привело к цветению этого подхода. Для него наиболее часто утилизируются абстракты статей и диссертаций, хотя можно встретить и более тонкие дизайны, которые пытаются работать с CV или внутрижурнальными рецензиями. Второй тип – это всевозможные связи: соавторство, социтирование, бимодальные сети между учеными и журналами, учеными и университетами и т. п. Наконец, третий тип – это различные метрики статуса. Здесь могут быть использованы и эндогенные параметры вроде ученой степени, места защиты, места работы; и экзогенные: гендер, этничность, гражданство, etc.

Надо отметить, что SSSH-исследователи, занимающиеся просопографией академии, весьма далеки от наивного позитивизма. Никто никогда не заявит, что такой-то показатель просто есть в реальности. Всегда есть связка между индикатором и концепциями, которые помогают его осмыслить. Первый тип индикаторов обычно связывается с культурным капиталом и эпистемическими сообществами. Второй – с социальным капиталом и сетями. Третий тип вряд ли так же изящно и однозначно уложится в эту линейку, но понятно, что имеются в виду институциональные капиталы, часто гетерономные для академического поля, которые при этом создают наиболее устойчивые иерархии власти и неравенства.

Какой из этих подходов наиболее верный? Что вообще такое наука: конгломерат сообществ исследователей с общими знаниями и навыками, многомерная сеть связей или иерархизированный агон? Быть может, вообще любая внешняя объективация, особенно достигнутая с помощью количественных методов, заведомо неверна, и надо вернуться к чисто практическому, немного наивному взгляду вовлеченного участника? Вопросы на миллион, на которые сходу я ответить не смогу. Только посоветую попробовать попереключаться между всеми доступными взглядами.

Жижек жил, жив и будет жить!

Вчера по соцсетям пронеслась новость о том, что Славой Жижек будто бы выпал из окна. Хз, кто придумал так злобно шутить. Надеюсь, Славой будет живым, здоровым и радовать нас как фундаментальной полемикой с делезианцами, так и тейками по актуальной новостной повестке. Воспользуюсь этим пранком, чтобы прорекламировать буквально недавно вышедшую интеллектуальную биографию Жижека, написанную Илираном Бар-Элем, кусочек из которой я когда-то обозревал.

Бар-Эль сначала был переводчиком Жижека на иврит, но потом серьезно заинтересовался социологией знания и поехал учиться на PhD к Патрику Баерту, одному из ведущих фигур в современных SSSH. Бар-Эль подходит к феномену Жижека в духе гоффманианского изучения карьер пациентов, изучая постепенную кристаллизацию роли публичного интеллектуала через его социальные взаимодействия во множестве контекстов.

Казалось бы, что такой подход должен повлечь за собой сильный микрофокус, но на деле получается как раз наоборот. Жижек представлен в книге как по-настоящему глобальный мыслитель, последовательно путешествующий по интеллектуальным мирам социалистической Югославии, постсоциалистической Словении и неолиберальной Британии. Пожалуй, именно этой компаративистикой разных академических систем, каждая из которых служила новым планом действия для Жижека, книга особенно сильна и интересна. Разумеется, про современные медиа в ней тоже очень много. Куда без этого?

P.S. В комментах пишут, что новость могла быть не злым умыслом, а сломанным телефоном. У Бориса Клюшникова, замечательного искусствоведа и философа, погиб пес, названный в честь Жижека. Всегда болит сердце, когда уходят любимые питомцы. Приношу Боре свои соболезнования!

Немного о планах

Прошедший учебный год был, по-видимому, последним (окей-окей, крайним на весьма долгое время), когда я преподавал в системе российского образования. Администрация программы в ВШЭ, где я был семинаристом, в какой-то момент просто перестала отвечать на мои письма. В свете этого я решил окончательно забрать документы из аспирантуры. Как-то не сложились у меня отношения с этим университетом. Ладно, не будем о грустном.

Коллеги с факультета социологии ЕУСПб, напротив, отнеслись к моему кейсу максимально кооперативно. Мы договорились, как я могу быть полезен факультету до конца прошедшего семестра, даже будучи в Ереване. Мне даже предложили лучший контракт на следующий год. К сожалению для меня, это означало бы возвращение в Россию и уже только очное преподавание. Я долго все взвешивал и решил отклонить предложение. Не хочется иметь никаких обязательств перед коллегами и слушателями на случай новых мятежей, прокурорских проверок и прочих черных лебедей. Думаю, так будет честнее для всех вовлеченных сторон.

И что я теперь буду делать? Откачусь в дистимию? Не дождетесь! Буду создавать себе рабочее место сам. Хочу репетиторствовать со школьниками и студентами. (Кстати, пишите в личку, если хотите готовиться со мной к любым экзаменам по социологии и около нее.) Также буду и дальше раз в полгода устраивать курсы, которые, надеюсь, будут востребованы разной аудиторией. Хочется дальше развиваться как преподаватель. Буду ставить планку только выше.

Ну и главное – это курс на поступление на PhD по социологии науки в США или Британию. Осенью буду заваливать заявками все программы, где есть любители Бурдье и специалисты по сетевому анализу. SSSH без моего участия себя не консолидируют! Если не поступлю в этот год, то не сдамся и буду подаваться и на следующий. Хорошо, что рядом есть легендарная Лихинина, которая одновременно со мной созрела для зарубежной аспирантуры по компаративной истории. Вместе веселее.

We may never never never come home
But the magic that we'll feel
Is worth a lifetime

Много точных наблюдений за тем, как российские студенты, к сожалению, зачастую воспринимают преподавателя как инстанцию контроля, а не собеседника; практику задавания дополнительных вопросов – как проявление слабости, а не как возможность углубить понимание. Странно, кстати, что все это опубликовано на сайте SAS, которая славится не самым гуманным отношением к студентам. Но это ценности материала не отменяет.

Деполитизированная политизация

Я, конечно, согласен с учеными, а также с оппозиционными политиками и активистами, которые говорят о деполитизации российского общества и считают, что необходимо менять это положение дел. Вместе с тем, в долгом и жарком разговоре с Виталием Боварем я осознал, что это понятие может нести два очень разных смысла, которые нужно аккуратно разводить. Так совпало, что почти одновременно почти на эту же тему написал важный пост Евгений Рощин. Продолжу мысль Рощина и еще поспорю с моим товарищем Боварем.

Говоря социологически, есть удельная мощность поля в составе всего социального пространства, а есть степень неравенства в поле. В России поле политики или поле власти явно узурпировано кучкой олигархических кланов. В этом смысле, конечно, мы наблюдаем деполитизацию. Массы людей не имеют никаких рычагов влияния на работу государства. Однако при этом это же самое поле невероятно влияет на все остальное, что происходит в обществе. Говорить, что российское общество деполитизировано в этом смысле, – абсурдно. Напротив, оно сверхполитизировано. Например, какие-то непонятные люди насильно запрещают трансгендерные переходы, грубо нарушая и границы личности и медицинские предписания, оправдывая это дело политической целесообразностью.

Виталий, верный анархическим традициям, говорит, что необходимо политизировать самые разные аспекты жизни, то есть показывать людям, что и в семье, и на работе, и в образовании, и в медицине есть политическое измерение, тем самым возгоняя низовое действие. В чем-то тут можно согласиться, но, увы, такая логика легко уводит к профанации любых социальных институтов. Начинает казаться, что политика везде, а значит, через борьбу за власть можно на все повлиять. Но нет, не на все. Без доверия нет семейных, дружеских, романтических отношений. Без экспертизы нет медицины. Все эти поля нельзя свести к их политическому измерению, которое существует, но только как измерение. Не меньше, но и не больше.

Логика Виталия мне представляется логикой вывернутого наизнанку Путина также, как любимый Виталием Фуко говорил, что переворачивает Гоббса. От крайне правого представления о политике как о деле абсолютного монарха мы приходит к крайне левому, заявляющему что любое низовое взаимодействие есть политический плацдарм. Однако в этом мире для нас по-прежнему важна одна лишь политика, а значит все вокруг нас определяет власть и сила. Кажется, что мы сделали радикальный шаг, но на самом деле остались в плену тех же самых упрощающих представлений. Так что, да, надо политизировать общество, но одновременно деполизировать его.

Ученый, квантифицированный и квантифицирующий

Хуан Пабло Пардо-Герра защитил свое PhD в Эдинбурге у Дональда Маккензи и является, таким образом, наследником сильной программы в социологии знания. Однако в дальнейшем он решил пойти своей собственной дорогой. Во-первых, методологически стал двигаться от исторических источников к анализу текстовых баз данных. Во-вторых, вслед за своим наставником перешел к изучению социальных ученых от изучения естественников.

В прошлом году у него вышла The Quantified Scholar, которую я слямзил с помощью Nexus и любезно залил на Libgen. В своей книге Пардо-Герра рассказывает о вторжении самых разных индексов KPI в жизнь британских социальных ученых. Прессинг показателей привел к гомогенизации практик дисциплинарных сообществ, члены которых все меньше рискуют делать оригинальные исследования, опасаясь результатов аудита. Были люди – стали дройдеки. Вообще, открытые в разные эпохи британские университеты – каменные, краснокирпичные или стеклянные – становятся практически не отличимы друг от друга в академической культуре, хотя между ними все больше разрыв в доступе к ресурсам.

В этих тезисах узнается ставший уже привычным нарратив об опасности неолиберальных экспериментов в некоммерческом секторе. Что в этом нового? Я бы сказал: акцент не на публицистической патетике, а на исследовательском ремесле. Пардо-Герра не стесняется использовать количественные данные, чтобы доказать тупиковость чисто количественной оценки деятельности ученых. Да и вообще книга – это такая демонстрация самых разных подручных методов современного социолога социального знания: библиометрии, тематического моделирования, устной истории. Многое из рефлексии Пардо-Герра над этим арсеналом вынесено в отдельное приложение. Всем, кто хочет увидеть воочию, чего могут достичь SSSH сегодня, стоит начать читать.

Свободу Кагарлицкому!

Как и многие, я надеялся, что телефон Борис Кагарлицкий не берет просто потому, что не хочется палиться при пересечении условной белорусской границы. В реальности все оказалось намного жестче. Этапирование? Сыктывкар? Ну и жесть!

Тексты Кагарлицкого, кажется, всегда были со мной. От его статей в энциклопедиях «Аванта+», по которым я готовился к докладам по общаге в школе, до «Периферийной империи», спалившей мне попу вольным описанием царствования Ивана Грозного, но вместе с тем впервые познакомившей с мир-системной теорией на третьем курсе учебы на историка. Даже тяжело назвать другого автора, который настолько давно и при этом постоянно находится в орбите моего внимания.

В 2011 и 2014 гг. Кагарлицкий был одним из тех левых, которые проявили лояльность режиму. Так что в отличие от книг я долгое время не мог воспринимать его актуальные комментарии серьезно. Однако к пенсионной реформе у него хватило ума и воли отлепиться от кургинянообразной массы и вернуть себе свою собственную критическую перспективу. Последние годы его подкасты на «Рабкоре» были максимально интересным, с кучей свежих молодых комментаторов. На мое политическое образование они повлияли невероятно. За это все его и пытаются закрыть. Писал бы только книжки – был бы здоровее.

В нынешней ситуации бессмысленно к чему-то призывать, так что просто прошу следить за ситуацией вокруг Бориса и его команды. Возможно, в какой-то момент именно наша поддержка будет решающей.

Прошел опрос команды Дмитрия Рогозина (не того из «Царских волков», а правильного из Шанинки!), посвященный определению объема социального капитала среди россиян. У меня получилось аж 7 из 10! С одной стороны, довольно много. Пока самоубийство в результате дезинтеграции мне не грозит. С другой, сегодня без связей в силовых ведомствах спокойно не уснуть.