Мой сериал про голубя и чайку на днях прочитаю на одном общественно важном мероприятии. А кому не случится туда заглянуть - вот первые три серии!
1.
Оборзевший голубь с чайкою несётся,
С белокрылой чайкой вдоль морской волны,
Чайка то подвиснет, то вдруг оглянётся:
– Голубь, ты отлипни, мы ведь не равны.
Ты не очень птица, курица, скорее,
Паразит и трутень, и клюёшь навоз,
Ты в своём бакланстве воробья хитрее,
А моря и ветер не твоё, обсос.
Отвечал ей голубь, голубь сизокрылый,
Сумасшедший голубь с чаечьей душой:
– Вам с природой, чайкам, просто пофартило,
Клюв у вас уцепист, крыл размах большой.
Красота и сила вам дана от века,
Я ж свою убогость сам преодолел,
Вы сейчас харчитесь с рук у человека,
А создатель рыбу вам ловить велел.
Усмехнулась чайка, ухмыльнулась криво,
Отвернула морду наглую свою
И рванула к людям, в бар, где пили пиво
И бросали чайкам хлеб и чешую.
2.
Оборзевший голубь с чайкою токует,
Прыгает и кружит, задирает хвост,
Говорит: - Пойми ты, я искал такую,
Чтоб и цвет, и носик, и перо и рост.
Чайке ж это глупо и смешно немножко,
И стыдится чайка братьев и сестёр,
Если б не приличия - долбанула б в бошку,
Чтобы пентюх жирный чмакнул об забор,
Об забор бетонный, о причал шершавый.
– Слышь, вахлак помойный, как ты смеешь тут
Надувать свой зоб под шубою корявой?
Отвали, бомжара, фуфел, баламут.
Ухмыльнулся голубь, усмехнулся криво,
Отрыгнул из зоба золотой кулон:
– Будет нам, красотка, на вино и пиво,
На икру и крабов, и «моэ шандон».
Натаскал я много золота на море,
С тумбочек в отелях брюлики клевал,
Зиму и ненастья встретим мы без горя,
Присмотрел для нас я тёпленький подвал.
И пока другие чайки и бакланы
На помойных кучах будут выживать,
Будем прилетать мы в бары-рестораны,
И друг другу яства в клювики совать...
И склонила чайка гордый клюв чуть набок,
Повернулась задом, приподнявши хвост,
А неряха-голубь произнёс: «Порядок!»,
И, урча, задвинул чайке в полный рост.
3.
Оборзевший голубь отгоняет чаек
От своей тарелки возле кабака,
Там лежат головки тюлек и шамаек,
Хлебушек, опарыш, жилки шашлыка.
За кольцо с сапфиром, что срыгнул он летом,
Кормит его повар, добрый Магомет.
Как гуляла свадьба дочки Магомета!
И теперь у голубя здесь абонемент.
«Чайка нехороший птица, неполезный, -
Магомет вещает, выйдя на крыльцо, -
Не принес ни разу даже рупь железный,
А не то что с камнем золотой кольцо!
Кушай, голубь, кушай, все что хочешь, брат мой,
Лобио, сациви, и попей вина!
Знаю, что живешь ты с чайкою развратной,
Почему, брат, чайка у тебя одна?
Ты джигит, мужчина, воин и добытчик,
Ми прокормим чаек две ищщо и три,
Ты живи с гаремом, как велит обычай.
Хочешь лебедь белий? Нет? А то смотри!»
Вытирая руки о передник чёрный,
Магомет уходит - хашлама не ждёт.
Заглотив с тарелки жрачку, голубь вздорный
Свою кралю-чайку покормить идёт,
Чаечку-дурашку, что сидит на яйцах,
Думая, что высидит чаечьих птенцов.
Только от осины пальмы не родятся -
Говорят вам Ницше, Кант и Степанцов.
1.
Оборзевший голубь с чайкою несётся,
С белокрылой чайкой вдоль морской волны,
Чайка то подвиснет, то вдруг оглянётся:
– Голубь, ты отлипни, мы ведь не равны.
Ты не очень птица, курица, скорее,
Паразит и трутень, и клюёшь навоз,
Ты в своём бакланстве воробья хитрее,
А моря и ветер не твоё, обсос.
Отвечал ей голубь, голубь сизокрылый,
Сумасшедший голубь с чаечьей душой:
– Вам с природой, чайкам, просто пофартило,
Клюв у вас уцепист, крыл размах большой.
Красота и сила вам дана от века,
Я ж свою убогость сам преодолел,
Вы сейчас харчитесь с рук у человека,
А создатель рыбу вам ловить велел.
Усмехнулась чайка, ухмыльнулась криво,
Отвернула морду наглую свою
И рванула к людям, в бар, где пили пиво
И бросали чайкам хлеб и чешую.
2.
Оборзевший голубь с чайкою токует,
Прыгает и кружит, задирает хвост,
Говорит: - Пойми ты, я искал такую,
Чтоб и цвет, и носик, и перо и рост.
Чайке ж это глупо и смешно немножко,
И стыдится чайка братьев и сестёр,
Если б не приличия - долбанула б в бошку,
Чтобы пентюх жирный чмакнул об забор,
Об забор бетонный, о причал шершавый.
– Слышь, вахлак помойный, как ты смеешь тут
Надувать свой зоб под шубою корявой?
Отвали, бомжара, фуфел, баламут.
Ухмыльнулся голубь, усмехнулся криво,
Отрыгнул из зоба золотой кулон:
– Будет нам, красотка, на вино и пиво,
На икру и крабов, и «моэ шандон».
Натаскал я много золота на море,
С тумбочек в отелях брюлики клевал,
Зиму и ненастья встретим мы без горя,
Присмотрел для нас я тёпленький подвал.
И пока другие чайки и бакланы
На помойных кучах будут выживать,
Будем прилетать мы в бары-рестораны,
И друг другу яства в клювики совать...
И склонила чайка гордый клюв чуть набок,
Повернулась задом, приподнявши хвост,
А неряха-голубь произнёс: «Порядок!»,
И, урча, задвинул чайке в полный рост.
3.
Оборзевший голубь отгоняет чаек
От своей тарелки возле кабака,
Там лежат головки тюлек и шамаек,
Хлебушек, опарыш, жилки шашлыка.
За кольцо с сапфиром, что срыгнул он летом,
Кормит его повар, добрый Магомет.
Как гуляла свадьба дочки Магомета!
И теперь у голубя здесь абонемент.
«Чайка нехороший птица, неполезный, -
Магомет вещает, выйдя на крыльцо, -
Не принес ни разу даже рупь железный,
А не то что с камнем золотой кольцо!
Кушай, голубь, кушай, все что хочешь, брат мой,
Лобио, сациви, и попей вина!
Знаю, что живешь ты с чайкою развратной,
Почему, брат, чайка у тебя одна?
Ты джигит, мужчина, воин и добытчик,
Ми прокормим чаек две ищщо и три,
Ты живи с гаремом, как велит обычай.
Хочешь лебедь белий? Нет? А то смотри!»
Вытирая руки о передник чёрный,
Магомет уходит - хашлама не ждёт.
Заглотив с тарелки жрачку, голубь вздорный
Свою кралю-чайку покормить идёт,
Чаечку-дурашку, что сидит на яйцах,
Думая, что высидит чаечьих птенцов.
Только от осины пальмы не родятся -
Говорят вам Ницше, Кант и Степанцов.
А вот и обещанные заключительные серии саги о голубях, чайке и лебеди. Пролей слезу со мной, мой драгоценный и сердобольный читатель!
4.
Оборзевший голубь чешет по причалу,
По морозной крошке из дождя и брызг,
Взгляд, презренья полный, обращён на чаек,
Голубю противен их голодный визг.
Было дело, взял он королевну чайку
Жить в свою берлогу, с трубами подвал,
Думал, будут детки, станет за хозяйку, -
Только зря в мечтах он это рисовал.
Как он ни лелеял, от морозов пряча,
Яствами какими чайку ни кормил,
Только отвернулась от него мучача,
Лишь их голубёнок слово проронил.
Он ещё не начал даже оперяться:
Гуркнул, загугукал - отвернулась мать,
И, взмахнув крылами, прочь к своим - пластаться,
Крякать в стылых скалах, по небу летать.
А потом заслала утку-адвоката,
Что, мол, за рожденье голубя-птенца,
В месяц по кольцу ей золотому надо.
В общем, опустила бедного отца.
Только адвокату радости-то нету.
«Слышь, давай в мой офис», - голубь проронил,
И привёл он утку в кухню к Магомету,
Магомет же утку живо расчленил.
В этот вечер рюмку бронебойной чачи
В клюв залил бедняге повар Магомет.
– Не рыдай, брат голубь, выпей за удачу,
За здоровье сына и за мир на свет!
Ходит по причалу папа-одиночка,
Плачет: - Всё прощу, мля! Сына прокормлю!
Возвратись, всё будет, серьги и цепочки!
Слышишь, дрянь, паскуда? Я тебя люблю!
5.
Оборзевший голубь в лучиках весенних
Утром на причале, хвост задрав, лежит.
Хорошо, когда вы шустрый, словно веник,
Не страшны вам кошки, бабы и ковид.
Вам судьба-злодейка и жена-профура
Говорили: малый, жизнь твоя - навоз.
Пусть была неброской жизни увертюра -
Воспарил симфонией голубок-обсос.
Про жену-паскуду, мамку-профурсетку,
Донесла разведка, птичая молва:
Чаячие мачо разодрали детку,
Ох, была неистова в плане естества!
Пацанам чаёвным эта тварь твердила:
– Ты втыкай, да слушай, что я говорю,
Я за секс нагнула голубя-дебила,
Рыпнетесь - и тоже всех вас разорю!
Ведь сейчас настали времена другие:
Феминизм, трансгендер, бэлэмэ, ми-ту.
Парьте меня, жарьте, братья дорогие, -
Впарю иск любому, чайке и киту.
А пока расслабьтесь, парьтесь - не жалейте,
Только если надо - вы у меня вот!
Так прижму, ребята - просто опупеете! -
И решил прибить ее чаечий народ.
Доплясалась чайка, дораспоясàлась,
Вывернули чайку через яйцеклад.
Погрустил наш голубь лишь для вида малость,
Мол, любовь и веру не вернуть назад.
А потом, брильянтик сплюнув Магомету,
Две недели квасил с братом дорогим.
Чтоб мужчину баба не сжила со свету,
Помни: все - профуры, все они - враги.
6.
Оборзевший голубь в камышах у пруда,
В камышах у пруда в парке городском,
На царевну-лебедь, возжелавши чуда,
Смотрит задыхаясь, крàдется ползком.
В голове бушует: «Не совсем я голубь,
Я голубечайка, я имею шанс!
За тобою, краля, хоть в огонь, хоть в прорубь!
Ты my Lady Гага, ты my bad romance!
А царевна-лебедь, гордость побережья,
Мисс Гелиополис, мисс Кавказский Юг,
На голубечайку как бы чуть небрежно
Косится, считая выгоду свою.
Вроде его папа - голубь необычный,
Золотоискатель, денег дофига.
И сынок пока что держится прилично,
Не борзеет, вроде, знает берега.
– Эй, чего таишься? Подплывай поближе.
Не умеешь, что ли? Во, гляди, плывет!
Ты похож на чайку, дай тебя развижу.
Не робей, засунь мне клюв в мочеотвод...
Ох, как встрепенулся высморк голубиный,
Как чесал он клювом лебедь там и тут!
Притворилась краля девочкой невинной,
Типо их на конкурсах не внатяг дерут.
В игрищах любовных осень пронеслася,
Вдруг - фигак - повестка голубёнку в суд,
Лебедь заявила, что ее харрасили.
«Ох и ни хера себе!» - хлюпнул старый пруд.
Только кто ж у пруда показанья спросит?!
Не хватило папе сына откупить.
Что же ты наделала, золотая осень!
На этапе парень, мать твою иттить.
Будет вспоминать он солнце Черноморья
В тех краях, где десять месяцев пурга.
Мама не приедет, папа запил с горя,
И летит над зоной, всхлипам сердца вторя,
Шлягер Леди Гаги - «Радио Га-га».
4.
Оборзевший голубь чешет по причалу,
По морозной крошке из дождя и брызг,
Взгляд, презренья полный, обращён на чаек,
Голубю противен их голодный визг.
Было дело, взял он королевну чайку
Жить в свою берлогу, с трубами подвал,
Думал, будут детки, станет за хозяйку, -
Только зря в мечтах он это рисовал.
Как он ни лелеял, от морозов пряча,
Яствами какими чайку ни кормил,
Только отвернулась от него мучача,
Лишь их голубёнок слово проронил.
Он ещё не начал даже оперяться:
Гуркнул, загугукал - отвернулась мать,
И, взмахнув крылами, прочь к своим - пластаться,
Крякать в стылых скалах, по небу летать.
А потом заслала утку-адвоката,
Что, мол, за рожденье голубя-птенца,
В месяц по кольцу ей золотому надо.
В общем, опустила бедного отца.
Только адвокату радости-то нету.
«Слышь, давай в мой офис», - голубь проронил,
И привёл он утку в кухню к Магомету,
Магомет же утку живо расчленил.
В этот вечер рюмку бронебойной чачи
В клюв залил бедняге повар Магомет.
– Не рыдай, брат голубь, выпей за удачу,
За здоровье сына и за мир на свет!
Ходит по причалу папа-одиночка,
Плачет: - Всё прощу, мля! Сына прокормлю!
Возвратись, всё будет, серьги и цепочки!
Слышишь, дрянь, паскуда? Я тебя люблю!
5.
Оборзевший голубь в лучиках весенних
Утром на причале, хвост задрав, лежит.
Хорошо, когда вы шустрый, словно веник,
Не страшны вам кошки, бабы и ковид.
Вам судьба-злодейка и жена-профура
Говорили: малый, жизнь твоя - навоз.
Пусть была неброской жизни увертюра -
Воспарил симфонией голубок-обсос.
Про жену-паскуду, мамку-профурсетку,
Донесла разведка, птичая молва:
Чаячие мачо разодрали детку,
Ох, была неистова в плане естества!
Пацанам чаёвным эта тварь твердила:
– Ты втыкай, да слушай, что я говорю,
Я за секс нагнула голубя-дебила,
Рыпнетесь - и тоже всех вас разорю!
Ведь сейчас настали времена другие:
Феминизм, трансгендер, бэлэмэ, ми-ту.
Парьте меня, жарьте, братья дорогие, -
Впарю иск любому, чайке и киту.
А пока расслабьтесь, парьтесь - не жалейте,
Только если надо - вы у меня вот!
Так прижму, ребята - просто опупеете! -
И решил прибить ее чаечий народ.
Доплясалась чайка, дораспоясàлась,
Вывернули чайку через яйцеклад.
Погрустил наш голубь лишь для вида малость,
Мол, любовь и веру не вернуть назад.
А потом, брильянтик сплюнув Магомету,
Две недели квасил с братом дорогим.
Чтоб мужчину баба не сжила со свету,
Помни: все - профуры, все они - враги.
6.
Оборзевший голубь в камышах у пруда,
В камышах у пруда в парке городском,
На царевну-лебедь, возжелавши чуда,
Смотрит задыхаясь, крàдется ползком.
В голове бушует: «Не совсем я голубь,
Я голубечайка, я имею шанс!
За тобою, краля, хоть в огонь, хоть в прорубь!
Ты my Lady Гага, ты my bad romance!
А царевна-лебедь, гордость побережья,
Мисс Гелиополис, мисс Кавказский Юг,
На голубечайку как бы чуть небрежно
Косится, считая выгоду свою.
Вроде его папа - голубь необычный,
Золотоискатель, денег дофига.
И сынок пока что держится прилично,
Не борзеет, вроде, знает берега.
– Эй, чего таишься? Подплывай поближе.
Не умеешь, что ли? Во, гляди, плывет!
Ты похож на чайку, дай тебя развижу.
Не робей, засунь мне клюв в мочеотвод...
Ох, как встрепенулся высморк голубиный,
Как чесал он клювом лебедь там и тут!
Притворилась краля девочкой невинной,
Типо их на конкурсах не внатяг дерут.
В игрищах любовных осень пронеслася,
Вдруг - фигак - повестка голубёнку в суд,
Лебедь заявила, что ее харрасили.
«Ох и ни хера себе!» - хлюпнул старый пруд.
Только кто ж у пруда показанья спросит?!
Не хватило папе сына откупить.
Что же ты наделала, золотая осень!
На этапе парень, мать твою иттить.
Будет вспоминать он солнце Черноморья
В тех краях, где десять месяцев пурга.
Мама не приедет, папа запил с горя,
И летит над зоной, всхлипам сердца вторя,
Шлягер Леди Гаги - «Радио Га-га».
Ты, сегодня, солдат, не минжуйся,
Я же тоже налоги плачу.
Всем мазурикам мелкобуржуйским
Сунь в ебальничек по калачу.
Заебали уже эти крики
Надоедливой мелкой шпаны,
Что не те у корыта утырки,
Что они там же чавкать должны.
Доктор мой, поборись там со свинкой!
Чтобы не было в мире хуйни -
Ебани ей, солдатик, дубинкой!
Я налоги плачу. Ебани.
Я же тоже налоги плачу.
Всем мазурикам мелкобуржуйским
Сунь в ебальничек по калачу.
Заебали уже эти крики
Надоедливой мелкой шпаны,
Что не те у корыта утырки,
Что они там же чавкать должны.
Доктор мой, поборись там со свинкой!
Чтобы не было в мире хуйни -
Ебани ей, солдатик, дубинкой!
Я налоги плачу. Ебани.
Forwarded from Уникальные редкости и красоты
Смотрите, какой кайф! Жаль у меня уже есть планы на эти даты. Пока Иосиф и Валерий плачут по корпоративам Магистр тему замутил.
Из давнего. Радостной всем субботы!
ВСОСАТЬ
Так всосать, чтоб рыло окосело,
Так въебать, чтоб харю разнесло,
Чтоб, тебя увидев, то и дело
Говорили люди: "О мурло!"
Не бродить, не мять в кустах багряных
Гроздь рябины под бокал вина,
А ебошить так, чтоб даже пьяным
Грусть в твоих глазах была б страшна,
Чтобы раздражение и злобу
Вызывал прохожий человек,
И всех встречных захотелось чтобы
Сделать инвалидами навек,
Чтобы симпатичная девчонка,
Пожалев тебя, подсев к тебе,
Взвизгнула пронзительно и звонко,
Получив бутылкой по губе,
Чтоб менты на крики прибежали,
Наложили в ужасе в штаны,
Увезли девчонку и сказали:
"Что ж мы всяких дур спасать должны".
Ты же, полоснув себе по венам
Розочкой из битого стекла,
Делай кровью надписи по стенам:
"хуй", "говно" и "правда умерла".
Пей помногу, яростно и страстно,
Злой, опасный, гадкий, озорной,
Чтобы люди знали - жизнь прекрасна,
Если бес промчался стороной.
ВСОСАТЬ
Так всосать, чтоб рыло окосело,
Так въебать, чтоб харю разнесло,
Чтоб, тебя увидев, то и дело
Говорили люди: "О мурло!"
Не бродить, не мять в кустах багряных
Гроздь рябины под бокал вина,
А ебошить так, чтоб даже пьяным
Грусть в твоих глазах была б страшна,
Чтобы раздражение и злобу
Вызывал прохожий человек,
И всех встречных захотелось чтобы
Сделать инвалидами навек,
Чтобы симпатичная девчонка,
Пожалев тебя, подсев к тебе,
Взвизгнула пронзительно и звонко,
Получив бутылкой по губе,
Чтоб менты на крики прибежали,
Наложили в ужасе в штаны,
Увезли девчонку и сказали:
"Что ж мы всяких дур спасать должны".
Ты же, полоснув себе по венам
Розочкой из битого стекла,
Делай кровью надписи по стенам:
"хуй", "говно" и "правда умерла".
Пей помногу, яростно и страстно,
Злой, опасный, гадкий, озорной,
Чтобы люди знали - жизнь прекрасна,
Если бес промчался стороной.
На сайте «Голые татарки»
Нет перемен уже лет пять,
И я устал, и все устали
За перемены выступать.
А вот на голых белорусок
Я в интернетах не смотрел,
И созерцанием рыжих гузок
Не утруждал себя, пострел.
Голые белоруски, голые белоруски,
Отбиты дубиной ОМОНа
Их налитые гузки,
На фото их синих попок
Миша Козырев слёзы лил,
Но попки оказались канадские,
Чо-то Миша не то курил.
И вышло зря, что белорусок
Я раньше ставил на игнор,
А нынче фактор белорусский
Ваще невиданно попер,
Протест их бурно пузырится
Под крики «Вам никто не даст!»,
Но криков их пускай боится
Чубатый нищий пидараст.
Голые белоруски, голые белоруски,
Отбиты дубиной ОМОНа
Их налитые гузки,
На фото их синих попок
Миша Козырев слёзы лил,
Но попки оказались канадские,
Какой же он б.... дебил.
Нет перемен уже лет пять,
И я устал, и все устали
За перемены выступать.
А вот на голых белорусок
Я в интернетах не смотрел,
И созерцанием рыжих гузок
Не утруждал себя, пострел.
Голые белоруски, голые белоруски,
Отбиты дубиной ОМОНа
Их налитые гузки,
На фото их синих попок
Миша Козырев слёзы лил,
Но попки оказались канадские,
Чо-то Миша не то курил.
И вышло зря, что белорусок
Я раньше ставил на игнор,
А нынче фактор белорусский
Ваще невиданно попер,
Протест их бурно пузырится
Под крики «Вам никто не даст!»,
Но криков их пускай боится
Чубатый нищий пидараст.
Голые белоруски, голые белоруски,
Отбиты дубиной ОМОНа
Их налитые гузки,
На фото их синих попок
Миша Козырев слёзы лил,
Но попки оказались канадские,
Какой же он б.... дебил.
С людьми встречаться - значит пить,
А пить я больше не могу,
Хочу богатым, трезвым быть
И заколачивать деньгу.
А как ее заколотить,
Когда тебе за шестьдесят,
И пропил всё, что мог пропить,
И ум, и волю, и талант?
Идти в убийцы и воры,
На тёмных тропках дам стеречь,
Ломать их нежные миры,
Произнося такую речь:
«Ты, сука, насосала там,
Торгуя телом и душой,
А я тебе за это дам
По лбу дубиною большой,
А ежели не хочешь в лоб -
Отдай мне сумку и кольцо,
Годами не носила чтоб
В починку зубы и лицо».
Так я себе воображал
Наживу за разбойный труд,
Но страх в узде меня держал:
Опасно, камеры, найдут!
И тут вдруг масочный режим
Объявлен в мире и в стране,
Кольцо, которое жим-жим,
Уже очко не стянет мне!
И я отправился в секс-шоп,
Разбив копилку-порося,
Купить намордник страшный шоб
И член с головкою гуся.
Вот выхожу я в темный парк
Вблизи от пешеходных троп,
Какой-то смелой Жанне-д-Арк
С размаху гусем прямо в лоб!
«А ну давай снимай трусы,
Я знаю, сука, деньги там!
Чего дрожишь? Давай не ссы!
Раз денег нет - снимай часы.
Все бабы зло, не верю вам!»
Отдав и деньги, и часы,
Под сраку пендель получив,
Бегут бабёшки сквозь кусты,
А я стою, ни мёртв, ни жив,
Молясь ебическим богам
За карантин и за ковид,
За дивный этот карнавал,
Чтоб всяк, кто в масочке бежит,
Мне в парке денюжку давал.
А пить я больше не могу,
Хочу богатым, трезвым быть
И заколачивать деньгу.
А как ее заколотить,
Когда тебе за шестьдесят,
И пропил всё, что мог пропить,
И ум, и волю, и талант?
Идти в убийцы и воры,
На тёмных тропках дам стеречь,
Ломать их нежные миры,
Произнося такую речь:
«Ты, сука, насосала там,
Торгуя телом и душой,
А я тебе за это дам
По лбу дубиною большой,
А ежели не хочешь в лоб -
Отдай мне сумку и кольцо,
Годами не носила чтоб
В починку зубы и лицо».
Так я себе воображал
Наживу за разбойный труд,
Но страх в узде меня держал:
Опасно, камеры, найдут!
И тут вдруг масочный режим
Объявлен в мире и в стране,
Кольцо, которое жим-жим,
Уже очко не стянет мне!
И я отправился в секс-шоп,
Разбив копилку-порося,
Купить намордник страшный шоб
И член с головкою гуся.
Вот выхожу я в темный парк
Вблизи от пешеходных троп,
Какой-то смелой Жанне-д-Арк
С размаху гусем прямо в лоб!
«А ну давай снимай трусы,
Я знаю, сука, деньги там!
Чего дрожишь? Давай не ссы!
Раз денег нет - снимай часы.
Все бабы зло, не верю вам!»
Отдав и деньги, и часы,
Под сраку пендель получив,
Бегут бабёшки сквозь кусты,
А я стою, ни мёртв, ни жив,
Молясь ебическим богам
За карантин и за ковид,
За дивный этот карнавал,
Чтоб всяк, кто в масочке бежит,
Мне в парке денюжку давал.