Фото не позднее 1964 года, когда умерла жена генерала Науменко, она сидит справа от него за столом. Их дочь жила при Новодивеевском монастыре, там же и кладбище православного монастыря Новое Дивеево около г. Нануэт в графстве Рокленд в 40 милях к северу от Нью-Йорка.

Работал я там с 8 утра и до половины шестого вечера с ½ часовым перерывом на обед (совсем тут не такой рай для рабочего, как думают наши пентюхи). Сидел, не разгибая спины, и рисовал буквы. Объяснялся на непонятном языке, т. к. ни один человек по-русски не говорил. Получал 15 долларов в неделю, столько, сколько нужно, чтобы заплатить за комнату… Так работал 1½ месяца <…>
Он (Книжников Константин, оперный певец 1883-1952, вернулся в СССР) достал для меня настоящий «рисовальный» заказ. Познакомил с людьми, и я бросил мою «компанию». Бросил я эту компанию, но все-таки две недели еще работал как маляр, красил и оклеивал обоями чужую, не мою, квартиру, а за это время дома сделал графический рисунок (всё как надо: маркиз и маркиза, и собачка, и звезды), рисунок понравился и дело пошло. Работаю теперь в одной из больших нью-йоркских газет. В каждом письме буду посылать тебе фотографию или отпечаток моей работы… Работаю почти исключительно для продажи, на заказ. Всё это рекламы или иллюстрации. Лучше всего оплачивается первое. Сейчас эту неделю работаю над плакатом для одной из самых больших американских кинематографических фирм (знай наших!), получить должен 300 долларов. Недостатка в работе нет.

Конечно, в нашей семье мои родители общались только по-русски. Но была ещё и женщина, которая учила детей русских эмигрантов русскому языку, чтобы мы не забыли его. Причём она делала это бесплатно – именно ради того, чтобы второе поколение покинувших Россию эмигрантов не потеряло русский язык. Мы в детстве, конечно, не особо хотели ходить на эти дополнительные уроки, где нас заставляли писать под диктовку тексты на русском языке. Так что сегодня во многом благодаря этим урокам я говорю по-русски. Хотя основные языки для меня – французский и английский.

Дома мы всегда говорили на русском, в школе (до 13 лет) я общалась на французском, а во дворе - на английском. Я не всегда знаю, на каком языке думаю, и никогда не перевожу с одного языка на другой в процессе мысли.

Оставаться жить в Америке, конечно, нельзя, это смерть. Искусство и литература стоят на самой первобытной ступени. Вся жизнь этого народа направлена в сторону заработка (о человеке прямо так и говорят: «О, он очень хороший человек, он стоит столько-то»), семейной жизни (чтобы все бэби были толстыми) и в сторону очень невысокого качества развлечений. Победа какой-либо спортивной партии производит в газетах шумиху не меньше, чем переворот в жизни Европы…

Народ богатый, сытый и грубый и, в то же время, необыкновенно похожий на детей. Русское искусство, особенно музыка, ценится здесь очень высоко.

Сколько поглощает Нью-Йорк продовольствия — я еще не знаю. Количество это измеряется, вероятно, цифрами с очень большим количеством нулей.

Не буду распространяться о сухом режиме. Будем знать, что официально "сухой" Нью-Йорк "в душе" очень "мокрый" <...> Старые эмигранты наши чуть не сплошь по местам имеют аппараты для "самогона", любители из новых ориентировались на аптеки, где без рецепта получают спирт для "дезинфекции". Какие угодно сорта французских вин вы достанете, только цена повыше, в среднем на один нуль справа. Но зато прохладительные напитки есть чудесные и свои.
У русских особой популярностью пользуется экстракт кокакола, добываемый из сока какого-то дерева; он содержит йод, деготь и что-то наркотическое, едва ли не кокаин в ничтожной дозе. Разведенный ледяной содовой водой кокакола бодрит после изнурительной работы и в летнюю жару.