Рынки: невидимый жест
Самый важный контраргумент (сторонников теории рационального выбора) связан с рынками. Я хорошо помню, когда впервые он был адресован Амосу. Это произошло на ужине в рамках конференции, которую организовал Майкл Дженсен, ведущий исследователь бизнес-школы Рочестера, где я в то время преподавал. На тот момент Дженсен был глубоким почитателем и теории рационального выбора, и эффективности финансовых рынков. С тех пор он во многом изменил свои взгляды. Я думаю, конференция для него была возможностью разузнать, что это за суета творилась вокруг Канемана и Тверски, а кроме этого, он мог воспользоваться случаем, чтобы вправить мозги двум запутавшимся психологам.
В ходе беседы Амос попросил Дженсена оценить способности своей жены принимать верные решения. И Майк начал развлекать нас историями о нелепых с точки зрения рационального экономического поведения поступках своей жены: например, она купила дорогой автомобиль, а потом отказалась на нем ездить, боясь, что она его поцарапает. Потом Амос попросил Дженсена рассказать о своих студентах, и Майк забросал нас примерами того, какие глупые ошибки они делали, жалуясь на то, как медленно до них доходят основные понятия экономики. Чем больше вина мы пили, тем интереснее становились истории Майка.
И наконец, Амос нанес удар. «Майк, – сказал он, – похоже, ты считаешь, что никто из твоих знакомых не в состоянии принимать даже простейшие рациональные решения, но при этом ты полагаешь, что все экономические агенты в твоих моделях – гении. Что из этого следует?»
Дженсен был невозмутим. «Амос, – ответил он, – ты просто не понимаешь». И он разразился речью, авторство которой я приписываю Милтону Фридману. Я не смог найти в работах Фридмана именно таких аргументов, но в Рочестере в то время все цитировали дядюшку Милти, как его ласково называли. Речь была примерно такая. «Предположим, есть люди, которые совершают глупые поступки, как испытуемые в твоих экспериментах, и эти люди вынуждены вступать во взаимодействие между собой в условиях конкурентных рынков. В этом случае…»
Я называю этот аргумент невидимым взмахом руки, потому что, по моему опыту, еще никто никогда не заканчивал это предложение без активной жестикуляции, а кроме того, считается, что этот аргумент имеет отношение к невидимой руке, о которой писал Адам Смит, чьи работы одновременно загадочны и переоценены. В общих чертах этот аргумент заключается в том, что рынки каким-то образом дисциплинируют людей, которые ведут себя неправильно. Взмах руки при этом обязателен, потому что нельзя логически объяснить, как рынки превращают человека в рационального агента.
Отрывок из книги
Новая поведенческая экономика. Почему люди нарушают правила традиционной экономики и как на этом заработать
Ричард Талер
#MustRead #BehavioralEconomics #books
Самый важный контраргумент (сторонников теории рационального выбора) связан с рынками. Я хорошо помню, когда впервые он был адресован Амосу. Это произошло на ужине в рамках конференции, которую организовал Майкл Дженсен, ведущий исследователь бизнес-школы Рочестера, где я в то время преподавал. На тот момент Дженсен был глубоким почитателем и теории рационального выбора, и эффективности финансовых рынков. С тех пор он во многом изменил свои взгляды. Я думаю, конференция для него была возможностью разузнать, что это за суета творилась вокруг Канемана и Тверски, а кроме этого, он мог воспользоваться случаем, чтобы вправить мозги двум запутавшимся психологам.
В ходе беседы Амос попросил Дженсена оценить способности своей жены принимать верные решения. И Майк начал развлекать нас историями о нелепых с точки зрения рационального экономического поведения поступках своей жены: например, она купила дорогой автомобиль, а потом отказалась на нем ездить, боясь, что она его поцарапает. Потом Амос попросил Дженсена рассказать о своих студентах, и Майк забросал нас примерами того, какие глупые ошибки они делали, жалуясь на то, как медленно до них доходят основные понятия экономики. Чем больше вина мы пили, тем интереснее становились истории Майка.
И наконец, Амос нанес удар. «Майк, – сказал он, – похоже, ты считаешь, что никто из твоих знакомых не в состоянии принимать даже простейшие рациональные решения, но при этом ты полагаешь, что все экономические агенты в твоих моделях – гении. Что из этого следует?»
Дженсен был невозмутим. «Амос, – ответил он, – ты просто не понимаешь». И он разразился речью, авторство которой я приписываю Милтону Фридману. Я не смог найти в работах Фридмана именно таких аргументов, но в Рочестере в то время все цитировали дядюшку Милти, как его ласково называли. Речь была примерно такая. «Предположим, есть люди, которые совершают глупые поступки, как испытуемые в твоих экспериментах, и эти люди вынуждены вступать во взаимодействие между собой в условиях конкурентных рынков. В этом случае…»
Я называю этот аргумент невидимым взмахом руки, потому что, по моему опыту, еще никто никогда не заканчивал это предложение без активной жестикуляции, а кроме того, считается, что этот аргумент имеет отношение к невидимой руке, о которой писал Адам Смит, чьи работы одновременно загадочны и переоценены. В общих чертах этот аргумент заключается в том, что рынки каким-то образом дисциплинируют людей, которые ведут себя неправильно. Взмах руки при этом обязателен, потому что нельзя логически объяснить, как рынки превращают человека в рационального агента.
Отрывок из книги
Новая поведенческая экономика. Почему люди нарушают правила традиционной экономики и как на этом заработать
Ричард Талер
#MustRead #BehavioralEconomics #books
О теории полезности
Полезность, которую человек приписывает последствиям той или иной альтернативы, зависит от состояния субъекта, а точнее, от структуры целей лица, решающего данную задачу, — целей, направляющих его поведение и порождаемых присущей ему системой потребностей. Для голодного человека добывание пищи, будь то хлеб и вода, имеет большую ценность, чем для сытого.
А.П. Чехов написал когда-то рассказ, называвшийся «Пари», который хорошо иллюстрирует данный тезис. Во время какого-то приема между богатым банкиром и молодым юристом завязался спор о смертной казни. Первый был убежден, что пожизненное заключение — более суровое наказание, чем смертная казнь. Молодой юрист был другого мнения.
- Держу пари на два миллиона, — заявил банкир, — что вы не высидите и пяти лет.
- Если это серьезно, — ответил ему юрист, — то держу пари, что высижу не пять, а пятнадцать лет.
Пари было заключено. Когда приближался конец пребывания юриста в заключении, банкир обеднел и главной его целю стало получение денег. Желая избежать выплаты огромной денежной суммы, причитающейся юристу согласно пари, банкир задумал убить его. Для юриста же, наоборот, деньги к этому времени утратили всякую ценность. Более того, он стал презирать их. Единственной его мечтой стало освобождение. Для этого он задумал побег из тюрьмы и был готов рискнуть всем, чтобы только выбраться оттуда. Свобода стала для него «ставкой, большей чем жизнь».
Итак, вначале, когда главной целью юриста было получение денег, он приписывал им большую ценность, чем свободе. Тюремные же впечатления вызвали радикальное изменение этих предпочтений — свобода стала для него буквально бесценным сокровищем.
Как вытекает из приведенного примера, цели, к которым стремится человек, принимающий решение, играют принципиальную роль в процессе оценки последствий последнего. Несмотря на это, в психологии принятия решений редко исследуют соотношения, имеющиеся между действительными целями (потребностями) и полезностью. Большинство психологов считает, что фундаментальные законы, управляющие процессом оценки, то есть определением полезности элементов множества однородных исходов, не подвергаются модификации под влиянием изменения целей того, кто принимает решение. По мнению некоторых из них, модификация структуры целей вызывает лишь количественные, но не качественные изменения.
#microeconomics #behavioraleconomics #theory
Полезность, которую человек приписывает последствиям той или иной альтернативы, зависит от состояния субъекта, а точнее, от структуры целей лица, решающего данную задачу, — целей, направляющих его поведение и порождаемых присущей ему системой потребностей. Для голодного человека добывание пищи, будь то хлеб и вода, имеет большую ценность, чем для сытого.
А.П. Чехов написал когда-то рассказ, называвшийся «Пари», который хорошо иллюстрирует данный тезис. Во время какого-то приема между богатым банкиром и молодым юристом завязался спор о смертной казни. Первый был убежден, что пожизненное заключение — более суровое наказание, чем смертная казнь. Молодой юрист был другого мнения.
- Держу пари на два миллиона, — заявил банкир, — что вы не высидите и пяти лет.
- Если это серьезно, — ответил ему юрист, — то держу пари, что высижу не пять, а пятнадцать лет.
Пари было заключено. Когда приближался конец пребывания юриста в заключении, банкир обеднел и главной его целю стало получение денег. Желая избежать выплаты огромной денежной суммы, причитающейся юристу согласно пари, банкир задумал убить его. Для юриста же, наоборот, деньги к этому времени утратили всякую ценность. Более того, он стал презирать их. Единственной его мечтой стало освобождение. Для этого он задумал побег из тюрьмы и был готов рискнуть всем, чтобы только выбраться оттуда. Свобода стала для него «ставкой, большей чем жизнь».
Итак, вначале, когда главной целью юриста было получение денег, он приписывал им большую ценность, чем свободе. Тюремные же впечатления вызвали радикальное изменение этих предпочтений — свобода стала для него буквально бесценным сокровищем.
Как вытекает из приведенного примера, цели, к которым стремится человек, принимающий решение, играют принципиальную роль в процессе оценки последствий последнего. Несмотря на это, в психологии принятия решений редко исследуют соотношения, имеющиеся между действительными целями (потребностями) и полезностью. Большинство психологов считает, что фундаментальные законы, управляющие процессом оценки, то есть определением полезности элементов множества однородных исходов, не подвергаются модификации под влиянием изменения целей того, кто принимает решение. По мнению некоторых из них, модификация структуры целей вызывает лишь количественные, но не качественные изменения.
#microeconomics #behavioraleconomics #theory
Forwarded from Politeconomics
Рынки: невидимый жест
Самый важный контраргумент (сторонников теории рационального выбора) связан с рынками. Я хорошо помню, когда впервые он был адресован Амосу. Это произошло на ужине в рамках конференции, которую организовал Майкл Дженсен, ведущий исследователь бизнес-школы Рочестера, где я в то время преподавал. На тот момент Дженсен был глубоким почитателем и теории рационального выбора, и эффективности финансовых рынков. С тех пор он во многом изменил свои взгляды. Я думаю, конференция для него была возможностью разузнать, что это за суета творилась вокруг Канемана и Тверски, а кроме этого, он мог воспользоваться случаем, чтобы вправить мозги двум запутавшимся психологам.
В ходе беседы Амос попросил Дженсена оценить способности своей жены принимать верные решения. И Майк начал развлекать нас историями о нелепых с точки зрения рационального экономического поведения поступках своей жены: например, она купила дорогой автомобиль, а потом отказалась на нем ездить, боясь, что она его поцарапает. Потом Амос попросил Дженсена рассказать о своих студентах, и Майк забросал нас примерами того, какие глупые ошибки они делали, жалуясь на то, как медленно до них доходят основные понятия экономики. Чем больше вина мы пили, тем интереснее становились истории Майка.
И наконец, Амос нанес удар. «Майк, – сказал он, – похоже, ты считаешь, что никто из твоих знакомых не в состоянии принимать даже простейшие рациональные решения, но при этом ты полагаешь, что все экономические агенты в твоих моделях – гении. Что из этого следует?»
Дженсен был невозмутим. «Амос, – ответил он, – ты просто не понимаешь». И он разразился речью, авторство которой я приписываю Милтону Фридману. Я не смог найти в работах Фридмана именно таких аргументов, но в Рочестере в то время все цитировали дядюшку Милти, как его ласково называли. Речь была примерно такая. «Предположим, есть люди, которые совершают глупые поступки, как испытуемые в твоих экспериментах, и эти люди вынуждены вступать во взаимодействие между собой в условиях конкурентных рынков. В этом случае…»
Я называю этот аргумент невидимым взмахом руки, потому что, по моему опыту, еще никто никогда не заканчивал это предложение без активной жестикуляции, а кроме того, считается, что этот аргумент имеет отношение к невидимой руке, о которой писал Адам Смит, чьи работы одновременно загадочны и переоценены. В общих чертах этот аргумент заключается в том, что рынки каким-то образом дисциплинируют людей, которые ведут себя неправильно. Взмах руки при этом обязателен, потому что нельзя логически объяснить, как рынки превращают человека в рационального агента.
Отрывок из книги
Новая поведенческая экономика. Почему люди нарушают правила традиционной экономики и как на этом заработать
Ричард Талер
#MustRead #BehavioralEconomics #books
Самый важный контраргумент (сторонников теории рационального выбора) связан с рынками. Я хорошо помню, когда впервые он был адресован Амосу. Это произошло на ужине в рамках конференции, которую организовал Майкл Дженсен, ведущий исследователь бизнес-школы Рочестера, где я в то время преподавал. На тот момент Дженсен был глубоким почитателем и теории рационального выбора, и эффективности финансовых рынков. С тех пор он во многом изменил свои взгляды. Я думаю, конференция для него была возможностью разузнать, что это за суета творилась вокруг Канемана и Тверски, а кроме этого, он мог воспользоваться случаем, чтобы вправить мозги двум запутавшимся психологам.
В ходе беседы Амос попросил Дженсена оценить способности своей жены принимать верные решения. И Майк начал развлекать нас историями о нелепых с точки зрения рационального экономического поведения поступках своей жены: например, она купила дорогой автомобиль, а потом отказалась на нем ездить, боясь, что она его поцарапает. Потом Амос попросил Дженсена рассказать о своих студентах, и Майк забросал нас примерами того, какие глупые ошибки они делали, жалуясь на то, как медленно до них доходят основные понятия экономики. Чем больше вина мы пили, тем интереснее становились истории Майка.
И наконец, Амос нанес удар. «Майк, – сказал он, – похоже, ты считаешь, что никто из твоих знакомых не в состоянии принимать даже простейшие рациональные решения, но при этом ты полагаешь, что все экономические агенты в твоих моделях – гении. Что из этого следует?»
Дженсен был невозмутим. «Амос, – ответил он, – ты просто не понимаешь». И он разразился речью, авторство которой я приписываю Милтону Фридману. Я не смог найти в работах Фридмана именно таких аргументов, но в Рочестере в то время все цитировали дядюшку Милти, как его ласково называли. Речь была примерно такая. «Предположим, есть люди, которые совершают глупые поступки, как испытуемые в твоих экспериментах, и эти люди вынуждены вступать во взаимодействие между собой в условиях конкурентных рынков. В этом случае…»
Я называю этот аргумент невидимым взмахом руки, потому что, по моему опыту, еще никто никогда не заканчивал это предложение без активной жестикуляции, а кроме того, считается, что этот аргумент имеет отношение к невидимой руке, о которой писал Адам Смит, чьи работы одновременно загадочны и переоценены. В общих чертах этот аргумент заключается в том, что рынки каким-то образом дисциплинируют людей, которые ведут себя неправильно. Взмах руки при этом обязателен, потому что нельзя логически объяснить, как рынки превращают человека в рационального агента.
Отрывок из книги
Новая поведенческая экономика. Почему люди нарушают правила традиционной экономики и как на этом заработать
Ричард Талер
#MustRead #BehavioralEconomics #books