⬆️⬆️⬆️
Цитаты (продолжение)
#книжный_марафон_البوكر_2024
#обзор_романа ниже ⬇️⬇️⬇️
Цитаты (продолжение)
غزت الفسيفساءُ حياتي. واندلعتْ بمخيّلتي رسوماتٌ ومشاهدُ كثيرةٌ صارت تدعوني بإلحاحٍ إلى ترجمتِها في فسيفساءات ناطقة
حبّ تبرعم على شفير المتناقضات، فكبُر بتلك الوداعة الشرسة، في عامٍ، في أشهرٍ طويلةٍ كأبديّةٍ واعدة. لو أحببت رومانيًّا أشقر لما أعطاني نصفَ أنصاف ذاك الحبّ. لو سلّمتُ شفتيَّ الممتلئتَين لفارسٍ قادمٍ من روما لما قضمَهُما إلّا مثلما يتناول شريحة لحم ضأنٍ مجفّفٍ مطبوخٍ بلا توابل. مع أيدمون كان للنَّفَس وزن، وللنظرة طعم، وللحبّ لون، وللقبلة وقعٌ أشبه ما يكون بالتحليق بلا جناحَين فوق جِنانٍ بِكْرٍ لم تطأها أرجلُ الراكضين وراء الحبّ بلا خِفافٍ تقيهم صقيعَ اللهفة.
فالأسلوب اليونانيّ في الحياة كان راقيًا. إنّه أسلوبٌ يقوم على لجم الوحوش القابعة في أعماق النّفس، لذلك أكثر اليونانيّون في الآداب مثلما أكثروا في الألعاب، فهم أوّل شعبٍ يتأدّب بجدٍّ ويلعب بنظامٍ، لأنّ غرضهم لم يكن سوى إبقاء الوحوش الغريزيّة أمّا الأسلوب الرّومانيّ فهو أسلوب مُحدِثي النعمة الذين مالوا إلى التّطرّف في كلّ شيء.
وتلألأتْ عيناها بسعادةِ امرأةٍ تنتصر على عناد الحبر وتسرق منه نصًّا غاليًا بحجم رواية. غبطتُها. والأصحّ أنّي حسدتها. فكَم تُقتُ منذ سنواتٍ إلى معانقة ذلك الشّعور بالانتصار على الحِبر، ولكنّي لم أفلح في ذلك
كيف فكّرتَ في أن تعبثَ مع روائيَّيْن حِرفتُهما صناعة الألغاز وفكُّها؟
#книжный_марафон_البوكر_2024
#обзор_романа ниже ⬇️⬇️⬇️
👏4❤1
⬆️#книжный_марафон_البوكر_2024
‘Иса Насири «Мозаичист»
الفسيفسائي لـعيسى الناصري
Молодой следователь и большой библиофил Мурад аш-Шарради покупает в книжном хорошо продаваемый роман с броской обложкой. Роман в 453 страниц он проглатывает за каких-то девять часов. И не случайно: в книге неожиданно для него отгадка странного несчастный случая с американской модной писательницей, дело, которое он вел два года назад. Оказывается, это было убийство. И выходит, что его совершил… автор этого бестселлера .
Роман состоит из трех частей-книг: остросюжетный триллер «Ночи Валили» американской писательницы Ариадны Нувель (она его называет «The Nights of Volubilis», а «перевод» на арабский звучит много мелодичнее لَيالي وَليلي), исторический роман «Мавр» марокканского учителя и начинающего писателя Джавада ал-Атласи и дневник психотерапевта Навал ал-Гнави «Бахус в лечебнице».
Все три рукописи причудливым образом объединяет мозаичных триптих, части которого находятся в разных местах мира. Другим связующим звеном окажется некий Тухами, периодически возникающий в связи с этими рукописями.
Пересказ сюжета сведет интригу и радость понимания на нет. Повествование держит в напряжении и заставляет мозги скрипеть и помнить все детали. Отложить сложно: хочется побыстрее дочитать, узнать, как же всё сплетется. И – как учат при рассмотрении полотен в технике живописи мастихином – отойти подальше, чтобы лучше рассмотреть эту мозаику.
Это сон во сне и книга в книге, где персонаж чувствует, что за ним кто-то следит. И понимает, что этот кто-то – писатель книги.
Где о героях и их мыслях узнаем со слов других персонажей, о которых в свою очередь узнаем от первых.
Один пример. Мозаика, которая снится Эйдомону, герою второго романа, и которую он делает на заказ богатому мавру, та самая, которую ищет Ариадна, автор первого романа и подруга автора романа об Эйдомоне. Крепкий такой постмодерн.
Сюжет насыщен разного рода окололитературными активностями – какая-то ну очень модная worldwide нынче тема, да? – криминально украденными книгами, литературным плагиатом, громкими бестселлерами, провалившимися романами, неизданными рукописями, написанными на заказ текстами, дневниковыми записями, работой с травмой через креативное письмо.
Помимо мук писательства и психоза на почве нехватки таланта, тут много разговоров об искусстве и рассуждений о сложных отношениях колонизаторов и местного населения.
Повествование построено на контрастах: рядом с описаниями нежной возвышенной любви – похотливые сиюминутные утехи, рядом с рассуждениями о прекрасном – подробно о мучениях и жестокости (некоторые я бы маркировала не просто18+, но и "впечатлительным не читать" ).
#книжный_марафон_البوكر_2024 #обзор_романа #Марокко ⬇️⬇️⬇️
‘Иса Насири «Мозаичист»
الفسيفسائي لـعيسى الناصري
Молодой следователь и большой библиофил Мурад аш-Шарради покупает в книжном хорошо продаваемый роман с броской обложкой. Роман в 453 страниц он проглатывает за каких-то девять часов. И не случайно: в книге неожиданно для него отгадка странного несчастный случая с американской модной писательницей, дело, которое он вел два года назад. Оказывается, это было убийство. И выходит, что его совершил
Роман состоит из трех частей-книг: остросюжетный триллер «Ночи Валили» американской писательницы Ариадны Нувель (она его называет «The Nights of Volubilis», а «перевод» на арабский звучит много мелодичнее لَيالي وَليلي), исторический роман «Мавр» марокканского учителя и начинающего писателя Джавада ал-Атласи и дневник психотерапевта Навал ал-Гнави «Бахус в лечебнице».
Все три рукописи причудливым образом объединяет мозаичных триптих, части которого находятся в разных местах мира. Другим связующим звеном окажется некий Тухами, периодически возникающий в связи с этими рукописями.
Пересказ сюжета сведет интригу и радость понимания на нет. Повествование держит в напряжении и заставляет мозги скрипеть и помнить все детали. Отложить сложно: хочется побыстрее дочитать, узнать, как же всё сплетется. И – как учат при рассмотрении полотен в технике живописи мастихином – отойти подальше, чтобы лучше рассмотреть эту мозаику.
Это сон во сне и книга в книге, где персонаж чувствует, что за ним кто-то следит. И понимает, что этот кто-то – писатель книги.
Где о героях и их мыслях узнаем со слов других персонажей, о которых в свою очередь узнаем от первых.
Один пример. Мозаика, которая снится Эйдомону, герою второго романа, и которую он делает на заказ богатому мавру, та самая, которую ищет Ариадна, автор первого романа и подруга автора романа об Эйдомоне. Крепкий такой постмодерн.
Сюжет насыщен разного рода окололитературными активностями –
Помимо мук писательства и психоза на почве нехватки таланта, тут много разговоров об искусстве и рассуждений о сложных отношениях колонизаторов и местного населения.
Повествование построено на контрастах: рядом с описаниями нежной возвышенной любви – похотливые сиюминутные утехи, рядом с рассуждениями о прекрасном – подробно о мучениях и жестокости (
#книжный_марафон_البوكر_2024 #обзор_романа #Марокко ⬇️⬇️⬇️
🔥5❤4👍3⚡1👏1
⬆️ #книжный_марафон_البوكر_2024
«Мозаичист» – дебютный роман молодого марокканского писателя, филолога и учителя арабского языка ‘Исы Насири. Его сборники рассказов уже были отмечены литературными премиями.
Идеей романа писатель загорелся, когда гулял по развалинам Волюбилиса среди мозаик, думал о мифологии, истории, и о канувших в лету цивилизациях. Он решил, что атмосфера этого места непременно должна воплотиться в произведении крупной формы.
Антураж Волюбилиса как нельзя лучше должен был помочь цели ‘Исы ан-Насири сломать западные стереотипы о Марокко как стране экзотичной, но отсталой. Писатель хотел показать, что на протяжении своей истории марокканцы были открыты другим культурам и что в Марокко много талантливых литераторов и искусствоведов. Поэтому одна из героинь романа – писательница-иностранка, глазами которой мы видим «другое» Марокко.
Выбор сложной постмодернистской техники ‘Иса ан-Насири объясняет желанием отразить в структуре текста то, что «мир раскололся на множество осколков, всё утратило связность и целостность».
Более того: «Что как не искусство мозаики сопоставимо с мастерством автора-повествователя?»
Дебютный роман – и сразу шортлист "Арабского Букера". Не первый случай в истории премии. Отчасти это можно объяснить открытостью нового поколения писателей, их чутьем на ожидания аудитории.
При этом они сохраняют национальный колорит и приверженность своей культуре, в которой смело высвечивают и прекрасное, и ужасное.
#обзор_романа #Марокко
«Мозаичист» – дебютный роман молодого марокканского писателя, филолога и учителя арабского языка ‘Исы Насири. Его сборники рассказов уже были отмечены литературными премиями.
Идеей романа писатель загорелся, когда гулял по развалинам Волюбилиса среди мозаик, думал о мифологии, истории, и о канувших в лету цивилизациях. Он решил, что атмосфера этого места непременно должна воплотиться в произведении крупной формы.
Антураж Волюбилиса как нельзя лучше должен был помочь цели ‘Исы ан-Насири сломать западные стереотипы о Марокко как стране экзотичной, но отсталой. Писатель хотел показать, что на протяжении своей истории марокканцы были открыты другим культурам и что в Марокко много талантливых литераторов и искусствоведов. Поэтому одна из героинь романа – писательница-иностранка, глазами которой мы видим «другое» Марокко.
Выбор сложной постмодернистской техники ‘Иса ан-Насири объясняет желанием отразить в структуре текста то, что «мир раскололся на множество осколков, всё утратило связность и целостность».
Более того: «Что как не искусство мозаики сопоставимо с мастерством автора-повествователя?»
Дебютный роман – и сразу шортлист "Арабского Букера". Не первый случай в истории премии. Отчасти это можно объяснить открытостью нового поколения писателей, их чутьем на ожидания аудитории.
При этом они сохраняют национальный колорит и приверженность своей культуре, в которой смело высвечивают и прекрасное, и ужасное.
#обзор_романа #Марокко
❤7👏5🔥2👍1
#книжный_марафон_البوكر_2024
Психологический роман о самоидентификации палестинцев, живущих в Израиле. Самые сокровенные мысли главного героя – и, видимо, автора – это аудисообщения, адресованные близкому другу, которым не суждено быть прочитанными.
Цитаты:
#обзор_романа ⬇️
Психологический роман о самоидентификации палестинцев, живущих в Израиле. Самые сокровенные мысли главного героя – и, видимо, автора – это аудисообщения, адресованные близкому другу, которым не суждено быть прочитанными.
Цитаты:
بعد كل هذا الاستنزاف والإرهاق والانفصال عن الواقع سأحاول فعل الرواية، سأرتكبها بكل ما أتيت من مرَّة أولى وتخيّل، سأردّ على الخيال بمثله وأكثر. فما التاريخ في النهاية سوى تخيلٍ مُعقْلَن!
كل المخيمات سواء. فما الحاجة الى الأسماء! هكذا كان يقول في بوحه الداخلي مع نفسه بعد أن آثر الصمت منذ طفولة زقاقية إسمنتية لم يولد ويترعرع فيها بل وُاد منها.
كان يعتقد أنه ولد من الزقاق، من رحم خفيَّة فيه لا يُدركها سوى المنكوب من الصرخة الأولى، رحم يُولد ليتقن اليُتم على أصوله، هو المفجوع والمكلوم والكاتم والمكتوم والتائه والمغترب الذي وُلد جاهزا مُجهَّزا بكل عتاد البؤس المتاح وغير المتاح في هذه الازقة
كانت العربية لغة قلبه والإنجليزية لغة عقله والعبرية لغة ظله وملامحه الأشكنازية فأصبحت الملامح قناعًا يرتديه عندما كان يبيع طاقة عمله
#обзор_романа ⬇️
🔥5❤1
⬆️#книжный_марафон_البوكر_2024
Басим Хандакджи «Маска цвета неба»
قناع بلون السماء لـباسم خندقجي
Нур, талантливый археолог и начинающий писатель, живет в лагере беженцев под Рамаллой. Однажды в кармане пиджака из магазина подержанной одежды он находит ID-карту некого Ора Шапиро. И понимает, что это его шанс работать по специальности и бывать в любимом Иерусалиме. А главное – поучаствовать в археологических раскопках в кибуце, находящемся на месте палестинской деревни. В этом месте, по его сведениям, бывала Мария Магдалина, про которую он, вдохновившись бестселлером Дэна Брауна, хочет написать исторический роман. Благодаря знанию языков и внешности Нур успешно выдает себя за ашкенази.
Личность Ора – что в переводе с иврита также, как и Нур с арабского, означает «свет» – становится маской главного героя. Эта маска приносит заманчивые перспективы, но и муки совести.
Повествовательно это решается как постоянный идеологический спор между Нуром и Ором. Сажать деревья на месте бывших деревень – это обновление жизни или стирание следов предыдущих хозяев? Маска – это преображение личности героя или его уродство?
Следующий переломный момент – знакомство Нура с двумя девушками во время раскопок в кибуце: израилитянкой Аялой и палестинкой с израильским гражданством Сама’ (в переводе с арабского «небо»). Обе открыто и яро отстаивают свои убеждения. Это сильно задевает Нура: он ради высокой писательской задачи вынужден скрывать свою боль и даже выступать с противоположной позиции.
Еще один важный персонаж, присутствующий незримо, – близкий друг главного героя Мурад. Нур постоянно вспоминает книжные рекомендации Мурада, их глубокие беседы на болезненные темы. Нур надиктовывает Мураду аудиосообщения о том, как продвигается написание романа и комментирует новые знакомства. Однако эти откровенные мысли так и не дойдут до адресата: Мурад находится в тюрьме.
Тема значимого молчания пронизывает весь роман. Отец Нура, некогда оратор и борец, выйдя на свободу, шокирован предательством друзей по сопротивлению. Он решает «замолчать навсегда» и продавать на улице кофе и чай. Нур постоянно повторяет, что лучше помалкивать. Его преследует образ изолированных комнатушек и келий, даже когда он будет находится в, казалось бы, комфортных условиях.
Роман небольшой, но читать быстро его не получится: местами стиль намеренно отрывистый, местами перенасыщен образностью.
Автор явно долго и плотно оттачивал лексическую выразительность. Например, можно встретить такие выражения: (لسان معسول بالبلاغة ) или (بين الصمت والبوح…هنا في هذا المابين ).
Описания не оценочные, но метафоричные. Например, про короткие встречи матери с сыном: (وراء الزجاج العازل للمشاعر).
Интересно, как в зависимости от того, с кем общается главный герой меняется формат и стиль повествования: покаянные монологи к Мураду, эмоциональная полемика с Ором, аккуратные беседы с Аялой, попытки общения с Сама’, которая избегает говорить с героем.
Пассажи о Марии Магдалине могут показаться затянутыми и слишком уж широким реверансом Дэну Брауну. Но если посмотреть на это в контексте маски, желания героя жить чужой жизнью/успехом/путем, то вполне оправдано.
В романе есть ряд маркеров актуальной мировой литературы: пассажи с описанием еды как символа принадлежности определенной культуре; рефлексии писателя о том, как выстроить нарратив будущего произведения и будет ли вообще возможность его опубликовать «в стране без литературы».
Финал романа открытый и немного сахарный. Это можно, наверное, объяснить тем, что он задуман как первая часть тетралогии.
Многие критики призывали оценивать роман по его литературным достоинствам, без оглядки на личность писателя, отбывающего три пожизненных срока в израильской тюрьме. К слову, интервью с писателем не найти, с журналистами от его лица общается брат.
Это роман про то, как палестинцы, оказавшиеся в разных условиях, воспринимают друг друга. И шире: про понимание человеком себя, про допустимые компромиссы, про выбор между сиюминутным и вечным.
#обзор_романа #Палестина #Израиль
Басим Хандакджи «Маска цвета неба»
قناع بلون السماء لـباسم خندقجي
Нур, талантливый археолог и начинающий писатель, живет в лагере беженцев под Рамаллой. Однажды в кармане пиджака из магазина подержанной одежды он находит ID-карту некого Ора Шапиро. И понимает, что это его шанс работать по специальности и бывать в любимом Иерусалиме. А главное – поучаствовать в археологических раскопках в кибуце, находящемся на месте палестинской деревни. В этом месте, по его сведениям, бывала Мария Магдалина, про которую он, вдохновившись бестселлером Дэна Брауна, хочет написать исторический роман. Благодаря знанию языков и внешности Нур успешно выдает себя за ашкенази.
Личность Ора – что в переводе с иврита также, как и Нур с арабского, означает «свет» – становится маской главного героя. Эта маска приносит заманчивые перспективы, но и муки совести.
Повествовательно это решается как постоянный идеологический спор между Нуром и Ором. Сажать деревья на месте бывших деревень – это обновление жизни или стирание следов предыдущих хозяев? Маска – это преображение личности героя или его уродство?
Следующий переломный момент – знакомство Нура с двумя девушками во время раскопок в кибуце: израилитянкой Аялой и палестинкой с израильским гражданством Сама’ (в переводе с арабского «небо»). Обе открыто и яро отстаивают свои убеждения. Это сильно задевает Нура: он ради высокой писательской задачи вынужден скрывать свою боль и даже выступать с противоположной позиции.
Еще один важный персонаж, присутствующий незримо, – близкий друг главного героя Мурад. Нур постоянно вспоминает книжные рекомендации Мурада, их глубокие беседы на болезненные темы. Нур надиктовывает Мураду аудиосообщения о том, как продвигается написание романа и комментирует новые знакомства. Однако эти откровенные мысли так и не дойдут до адресата: Мурад находится в тюрьме.
Тема значимого молчания пронизывает весь роман. Отец Нура, некогда оратор и борец, выйдя на свободу, шокирован предательством друзей по сопротивлению. Он решает «замолчать навсегда» и продавать на улице кофе и чай. Нур постоянно повторяет, что лучше помалкивать. Его преследует образ изолированных комнатушек и келий, даже когда он будет находится в, казалось бы, комфортных условиях.
Роман небольшой, но читать быстро его не получится: местами стиль намеренно отрывистый, местами перенасыщен образностью.
Автор явно долго и плотно оттачивал лексическую выразительность. Например, можно встретить такие выражения: (لسان معسول بالبلاغة ) или (بين الصمت والبوح…هنا في هذا المابين ).
Описания не оценочные, но метафоричные. Например, про короткие встречи матери с сыном: (وراء الزجاج العازل للمشاعر).
Интересно, как в зависимости от того, с кем общается главный герой меняется формат и стиль повествования: покаянные монологи к Мураду, эмоциональная полемика с Ором, аккуратные беседы с Аялой, попытки общения с Сама’, которая избегает говорить с героем.
Пассажи о Марии Магдалине могут показаться затянутыми и слишком уж широким реверансом Дэну Брауну. Но если посмотреть на это в контексте маски, желания героя жить чужой жизнью/успехом/путем, то вполне оправдано.
В романе есть ряд маркеров актуальной мировой литературы: пассажи с описанием еды как символа принадлежности определенной культуре; рефлексии писателя о том, как выстроить нарратив будущего произведения и будет ли вообще возможность его опубликовать «в стране без литературы».
Финал романа открытый и немного сахарный. Это можно, наверное, объяснить тем, что он задуман как первая часть тетралогии.
Многие критики призывали оценивать роман по его литературным достоинствам, без оглядки на личность писателя, отбывающего три пожизненных срока в израильской тюрьме. К слову, интервью с писателем не найти, с журналистами от его лица общается брат.
Это роман про то, как палестинцы, оказавшиеся в разных условиях, воспринимают друг друга. И шире: про понимание человеком себя, про допустимые компромиссы, про выбор между сиюминутным и вечным.
#обзор_романа #Палестина #Израиль
👏12❤7🔥5⚡2👍1
#книжный_марафон_البوكر_2024
Ненавязчиво философский роман о ликах истины.
С суфийской образностью, цитатами из ар-Руми, магическими элементами (ковры, перстни, сны), познавательными вставками, сеттингом мультикультурных городов Толедо и Алеппо. И войной приглушенным фоном.
Цитаты:
#обзор_романа ниже⬇️
Ненавязчиво философский роман о ликах истины.
С суфийской образностью, цитатами из ар-Руми, магическими элементами (ковры, перстни, сны), познавательными вставками, сеттингом мультикультурных городов Толедо и Алеппо. И войной приглушенным фоном.
Цитаты:
أن تدركي نصف الحقيقة قبل أن تدركي نصف عمرك لأمر جيد جدًا، لا تستعجلي، العمر سيمضي رويدًا
رويدًا، والمعرفة بحر كبير، لن تستطيعي شربه كله ولو عشت مئات الأعوام
كانت نشوته عندما يضغط زر الكاميرا ويسمع التكّة تضاهي نشوة عاشق لمح ظل معشوقه من بعيد، أما بهجته بتأمل الصور بعد تظهيرها، فقد فاقت بهجة ذلك العاشق عند انفراده بمعشوقه بعد انتظار طويل
الحب.. مجرد كيمياء... كيمياء لعينة، تتفاعل صدفةً في معادلة معقدة، فتتحكم بأذهاننا ووجداننا، وعمرنا كل.
لا علاج له. لا تحاولي أن تتخلّصي من هلوستك لأنها في جيناتك أصلًا، ولكن أيضًا، لا تصدّقيها وتُسلميها زمام حياتك، تعايشي معها، وعيشي.
#обзор_романа ниже⬇️
❤9🔥1🥰1
⬆️⬆️⬆️
И на десерт две прекрасные цитаты из финала романа.
Первая словно бы подводит итог поиска Инширах личного счастья:
Вторая объясняет, казалось бы, опрометчивое решение Инширах отказаться от долгожданных отношений:
Роман в оригинале подойдет продвинутым знатокам арабского, серьезно изучающим египетский. По-русски роман читается легко. И это колоссальный труд переводчика: понимая читательский опыт аудитории, максимально бережно донести смысл романа.
Если хотите поговорить с писательницей Дохой Асси и с переводчицей Еленой Гимон, то сегодня, в четверг, есть такая возможность.
#обзор_романа #Египет
И на десерт две прекрасные цитаты из финала романа.
Первая словно бы подводит итог поиска Инширах личного счастья:
كل هذه المرارات هزمتها فرحة، فرحة واحدة حقيقية كانت كفيلةً بأن تَهزِم كل المرارات
Всю горечь заслонила радость. Одной настоящей радости достаточно, чтобы одолеть все печали.
Вторая объясняет, казалось бы, опрометчивое решение Инширах отказаться от долгожданных отношений:
الحُب هو الامتلاء، تلك اللحظة النادرة في حياة كل مِنّا، اللحظة التي أحيانًا نُفسِدها بالرغبة في مزيد من الامتلاء، اللحظة التي نريد أن نقودَها إلى طُرُقٍ ربما لا تناسبها، ونَلوي رقبتَها، ونحاول إجبارها على أن تُعطيَنا أكثر
Любовь — это наполненность. Такой счастливый момент нечасто выпадает нам в жизни. Порой мы всё портим, желая наполнить его еще больше и перелить через край, выбрав дорогу, которая, быть может, нам не предначертана. Мы пытаемся выжать из момента всё до последней капли.
Роман в оригинале подойдет продвинутым знатокам арабского, серьезно изучающим египетский. По-русски роман читается легко. И это колоссальный труд переводчика: понимая читательский опыт аудитории, максимально бережно донести смысл романа.
Если хотите поговорить с писательницей Дохой Асси и с переводчицей Еленой Гимон, то сегодня, в четверг, есть такая возможность.
#обзор_романа #Египет
❤🔥20❤3👍3🥰1
#обзор_романа #Ирак
Иракская поэтесса и журналистка Дунья Михаиль в 90-х эмигрировала из Багдада. Как она впоследствии напишет в мемуарах (Diary of a Wave Outside the Sea, 2009 г.), в выездных документах ей пришлось написать "поэтесса", а не журналистка. Иначе потребовалось сопровождение родственника мужского пола.
Она издала несколько сборников стихов, которые были отмечены призами.
В 2018 г. Дунья Михаисль решила вернуться к журналистике и написала шокирующее нон-фикшен расследование о невольничьих рынках на Ближнем Востоке في سوق السبايا “The Beekeeper: Rescuing the Stolen Women of Iraq”.
После успеха этой книги она решила написать об этом уже в жанре художественного романа. Так появился ее первый роман «Татуировка птицы»:
Не случайно эпиграф гласит: «В романе вы обнаружите далеко не случайные совпадения с судьбами реальных людей, живущих рядом».
«Я – поэтесса, пишущая художественную литературу и нон-фикшн», – говорит о себе Дунья Михаиль. Этот бэкграунд заметен в стилистике и архитектонике романа.
Повествование построено на контрастах: ужасах, которые пережили езидские женщины в плену ИГИЛ (запрещена в РФ), и тихого счастья горной деревушки. Про ужасы написано документально, сухо, с массой глаголов действия. Мирная часть поэтична. В пространстве одних не ценится ничья жизнь, людей можно продавать с онлайн торгов, измываться и уничтожать. В мире других маленькая птица в клетке вызывает слезы и сочувствие.
Эта маленькая птичка, кеклик (القبج) – центральный образ романа. Кекликов много в родной деревне героини, потому что там много смоковниц. Птица свободолюбивая и гордая настолько, что даже, когда ей больно, танцует.
В цитате ниже – это самый финал романа – этот образ помещен вместе с другим, про красоту трещин на керамике.Тут, конечно, сразу вспоминается японская техника реставрации «кинцуги», когда разбитую посуду склеивают снова, а трещины подчёркивают клеем с добавлением золота.
Называется танец боли, — Элин не могла подобрать слова на английском, чтобы рассказать Марио о том, что в ее деревне танцуют под жалостную мелодию свирели, подражая трепыхающейся раненой птице. И от этого танца невозможно отвести глаз, потому что в нем та красота, которая является, когда мы искренни и открыты. Даже боль становится красивой, когда мы говорим о ней. Красивой, как глубокая трещина на керамическом сосуде.
К слову, о переводе. Роман очень добротно переведен на русский.
В этом интервью Виктория Николаевна приводит много примеров сложностей, с которыми она столкнулась, и решениями, к которым пришла. Все, кто интересуется переводом, прочтите обязательно!
⬇️⬇️⬇️
Иракская поэтесса и журналистка Дунья Михаиль в 90-х эмигрировала из Багдада. Как она впоследствии напишет в мемуарах (Diary of a Wave Outside the Sea, 2009 г.), в выездных документах ей пришлось написать "поэтесса", а не журналистка. Иначе потребовалось сопровождение родственника мужского пола.
Она издала несколько сборников стихов, которые были отмечены призами.
В 2018 г. Дунья Михаисль решила вернуться к журналистике и написала шокирующее нон-фикшен расследование о невольничьих рынках на Ближнем Востоке في سوق السبايا “The Beekeeper: Rescuing the Stolen Women of Iraq”.
После успеха этой книги она решила написать об этом уже в жанре художественного романа. Так появился ее первый роман «Татуировка птицы»:
In the beginning (I mean in August 2014) when I learned that women were being put up for sale in the market, I was too angry to do anything other than present the voices of those women, as raw as they were. I presented their stories as non-fiction because I felt it was important to let the world know that this actually happened, that this nonfiction is stranger than fiction. But their stories affected me so deeply that they lived in me or I in them, and that, as a writer, was a call I couldn’t resist. This time, I presented the truth as a novel. I wanted to be more free in using my imagination.
Не случайно эпиграф гласит: «В романе вы обнаружите далеко не случайные совпадения с судьбами реальных людей, живущих рядом».
«Я – поэтесса, пишущая художественную литературу и нон-фикшн», – говорит о себе Дунья Михаиль. Этот бэкграунд заметен в стилистике и архитектонике романа.
Повествование построено на контрастах: ужасах, которые пережили езидские женщины в плену ИГИЛ (запрещена в РФ), и тихого счастья горной деревушки. Про ужасы написано документально, сухо, с массой глаголов действия. Мирная часть поэтична. В пространстве одних не ценится ничья жизнь, людей можно продавать с онлайн торгов, измываться и уничтожать. В мире других маленькая птица в клетке вызывает слезы и сочувствие.
Эта маленькая птичка, кеклик (القبج) – центральный образ романа. Кекликов много в родной деревне героини, потому что там много смоковниц. Птица свободолюбивая и гордая настолько, что даже, когда ей больно, танцует.
В цитате ниже – это самый финал романа – этот образ помещен вместе с другим, про красоту трещин на керамике.
رقصة الألم، قالت هيلين وهي محتارة كيف يمكنها أن تشرح له من دون قاموس بأنَّ الناس في قريتها القديمة يحاكون رقصة الطير الجريح فيتمايلون بأجسادهم على نغمات الناي الحزينة. تبدو رقصة جميلة لأنّ هناك جمالاً فعلاً عندما نحاول التعبير عن شيء بداخلنا. حتى الألم يصبح جميلاً عندما نعبّر عنه، تماماً كأثر الكَسر على آنية فخارية.
Называется танец боли, — Элин не могла подобрать слова на английском, чтобы рассказать Марио о том, что в ее деревне танцуют под жалостную мелодию свирели, подражая трепыхающейся раненой птице. И от этого танца невозможно отвести глаз, потому что в нем та красота, которая является, когда мы искренни и открыты. Даже боль становится красивой, когда мы говорим о ней. Красивой, как глубокая трещина на керамическом сосуде.
К слову, о переводе. Роман очень добротно переведен на русский.
В этом интервью Виктория Николаевна приводит много примеров сложностей, с которыми она столкнулась, и решениями, к которым пришла. Все, кто интересуется переводом, прочтите обязательно!
⬇️⬇️⬇️
❤🔥7👍3👏2❤1
⬆️⬆️⬆️
Пример перевода пространного описания:
Мосул выглядел блеклым, как никогда безмолвным, еле шевелящимся. Улицы опустели, из магазинов не раздавалась, как раньше, музыка. Яркие светящиеся вывески были занавешены черными тряпками. Даже Тигр, бегущий под мо- стом, казалось, теперь не имел никакого отношения к тому, что творилось над ним.
Или пример названия главы. В романе названия символичны, они анонсируют события. Речь пойдет в том числе о телевизоре, по которому больше никаких передач не показывают
شاشة خاوية - «Черный экран»
И еще пара красивых метафор как пример удачного перевода на русский:
Карие - этим словом нельзя описать из оттенка. Он увидел в них горный мед, в котором играет луч солнца, согревающий душу
… о девушке, которая одарила его тёплой, как круглый деревенский хлеб из печи, улыбкой
#обзор_романа #Ирак #о_переводе
⬇️⬇️⬇️
Пример перевода пространного описания:
بدت الموصل مدينة شاحبة، صامتة، وبطيئة الحركة بشكل لم تشهده من قبل، فقد خفّ الازدحام وسكت ضجيج الأغاني المنبعثة من المحلات، وحلّت لافتات سود محل الإعلانات الضوئية التجارية. حتى نهر دجلة الذي يجري هناك تحت الجسر بدا تلك اللحظة وحيداً ❝
Мосул выглядел блеклым, как никогда безмолвным, еле шевелящимся. Улицы опустели, из магазинов не раздавалась, как раньше, музыка. Яркие светящиеся вывески были занавешены черными тряпками. Даже Тигр, бегущий под мо- стом, казалось, теперь не имел никакого отношения к тому, что творилось над ним.
Или пример названия главы. В романе названия символичны, они анонсируют события. Речь пойдет в том числе о телевизоре, по которому больше никаких передач не показывают
شاشة خاوية - «Черный экран»
И еще пара красивых метафор как пример удачного перевода на русский:
نظر عميقاً في عينيها. لم يعد لون العسل كافياً لوصفهما. رأى فيهما محيطين من العسل وإشراقة شمس ملأت عالمَهُ بألق دافيء
Карие - этим словом нельзя описать из оттенка. Он увидел в них горный мед, в котором играет луч солнца, согревающий душу
بقدر ما هو مشغول ببنت قروية ابتسامتها دافـئة كخبز التنور المدوّر
… о девушке, которая одарила его тёплой, как круглый деревенский хлеб из печи, улыбкой
#обзор_романа #Ирак #о_переводе
⬇️⬇️⬇️
❤9❤🔥3
#обзор_романа #семейная_сага
Можган Газирад - врач-педиатр по образованию, училась в Тегеране, затем в США. Работает по специальности в Вашингтоне.
В 2018 г. она получила степень магистра по творческому письму.
Автор эссе и рассказов на английском и фарси.
“The House on Sun Street” («Дом на солнечной улице»), опубликованный осенью 2023 г., ее дебютный роман.
Глазами взрослеющей умной девочки Можи – роман во многом автобиографичен – мы видим Иран до, во время и после Исламской революции 1979 года, а также – немного – жизнь эмигрировавших в США иранцев.
У героини много вопросов к внешнему миру (все эти почему так можно, а так нельзя) и к своему внутреннему миру (эмоциональным и физиологическим изменениям). Но она очень старается и в целом отлично справляется.
Если считать, что художественные произведения не столько про смыслы, сколько про их сервировку, то обязательно понравится композиция романа.
С одной стороны, всё сделано с глубоким пониманием классического наследия. Тут и знаменитые сказки «1001 ночи», и древнеперсидские легенды, и суфийская знаковая притча о поиске птицами Симурга.
С другой – в архитектонике романа воплощена актуальная тема сторителлинга как явления. Как важно подметить хорошую историю, увидеть универсальность ее сюжетной модели и уметь ее рассказать.
Каждая глава имеет название и открывается небольшой цитатой из «1001 ночи».
В русском варианте – в переводе М. Салье, в оригинале – Р. Бёртона.
Цитата задает тон всей главе: символизм нарративных моделей сказки раскрывается в описываемых событиях.
Главная героиня сталкивается с людьми и явлениями, которые напоминают ей сказки, услышанные от деда в детстве.
Один пример: глава о Ширин, загадочной хранительнице библиотеки в частной школе, открывается цитатой из «Рассказа второго календара», где прекрасная дочь прекрасного правителя окажется колдуньей (тоже прекрасной), выучившейся премудростям у злого ифрита и его же потом победившей.
То есть - простор для потенциального исследования 😉
По содержанию это типичный иранский роман поколений. С поэтизацией семейных традиций и ностальгией по потерянному раю детства.
Нет, я не читаю на фарси в оригинале, но много слушала, изучала статьи и рецензировала дипломные работы студентов нашей ведущей специалиста по современной иранской литературе Анны Наумовны Ардашниковой. И у меня есть некоторое представление😉.
Несколько примеров вкусовых метафор и описаний уютного быта:
Кстати, куар-код на форзаце ведет не только к обоям и электронной книге, но и к рецепту горме-сабзи💦 .
Один сюжетный поворот показался каким-то не очень нужным для идеи романа. Объяснить могла не более, чем требованиями среды, в которой живет писательница.
Характерный финал-аккорд романа - почти тахаллус в персидской газели или харджа в андалусском мувашшахе (ну или punch-line) :
Можган Газирад - врач-педиатр по образованию, училась в Тегеране, затем в США. Работает по специальности в Вашингтоне.
В 2018 г. она получила степень магистра по творческому письму.
Автор эссе и рассказов на английском и фарси.
“The House on Sun Street” («Дом на солнечной улице»), опубликованный осенью 2023 г., ее дебютный роман.
Глазами взрослеющей умной девочки Можи – роман во многом автобиографичен – мы видим Иран до, во время и после Исламской революции 1979 года, а также – немного – жизнь эмигрировавших в США иранцев.
У героини много вопросов к внешнему миру (все эти почему так можно, а так нельзя) и к своему внутреннему миру (эмоциональным и физиологическим изменениям). Но она очень старается и в целом отлично справляется.
Если считать, что художественные произведения не столько про смыслы, сколько про их сервировку, то обязательно понравится композиция романа.
С одной стороны, всё сделано с глубоким пониманием классического наследия. Тут и знаменитые сказки «1001 ночи», и древнеперсидские легенды, и суфийская знаковая притча о поиске птицами Симурга.
С другой – в архитектонике романа воплощена актуальная тема сторителлинга как явления. Как важно подметить хорошую историю, увидеть универсальность ее сюжетной модели и уметь ее рассказать.
Каждая глава имеет название и открывается небольшой цитатой из «1001 ночи».
В русском варианте – в переводе М. Салье, в оригинале – Р. Бёртона.
Цитата задает тон всей главе: символизм нарративных моделей сказки раскрывается в описываемых событиях.
Главная героиня сталкивается с людьми и явлениями, которые напоминают ей сказки, услышанные от деда в детстве.
Один пример: глава о Ширин, загадочной хранительнице библиотеки в частной школе, открывается цитатой из «Рассказа второго календара», где прекрасная дочь прекрасного правителя окажется колдуньей (тоже прекрасной), выучившейся премудростям у злого ифрита и его же потом победившей.
По содержанию это типичный иранский роман поколений. С поэтизацией семейных традиций и ностальгией по потерянному раю детства.
Нет, я не читаю на фарси в оригинале, но много слушала, изучала статьи и рецензировала дипломные работы студентов нашей ведущей специалиста по современной иранской литературе Анны Наумовны Ардашниковой. И у меня есть некоторое представление😉.
Несколько примеров вкусовых метафор и описаний уютного быта:
Мы с грохотом повезли ее мимо полок, ряд за рядом. Она была окутана слабой вуалью духов, которые привлекали меня, как попугая банка с фисташками. Они пахли как мед, который Азра на завтрак смешивала с тахини. Мы остановились у последнего ряда в дальнем конце библиотеки. Ширин тянула тележку по проходу, а я тол- кала. Ее платок соскользнул с головы, и мне было видно, как блестят на свету каштановые пряди ее волос.
Чайные листья и семена кардамона заваривались в фарфоровом чайнике на золотом самоваре Азры. Она сидела рядом с ним и разливала всем чай.
Я чувствовала затягивающий аромат духов с миррой у основания ее шеи, где мне были видны перья ее татуировки. Она пахла сладко, как жимолость, которая росла в саду ака-джуна весной.
Кстати, куар-код на форзаце ведет не только к обоям и электронной книге, но и к рецепту горме-сабзи
Один сюжетный поворот показался каким-то не очень нужным для идеи романа. Объяснить могла не более, чем требованиями среды, в которой живет писательница.
Характерный финал-аккорд романа - почти тахаллус в персидской газели или харджа в андалусском мувашшахе
- Мамочка, что спасло Шахразаду от смерти? Истории или дети?
Я глажу его кудрявые черные волосы. Мы вместе читали эти рассказы на протяжении почти четырех лет с того времени, когда он прятал голову под подушкой, услышав об ифрите. Теперь ему достаточно лет, чтобы восхититься красотой человеческого воображения.
— А ты что думаешь, дорогой?
— Истории..
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
👏13👍6❤🔥4❤2🔥1🥰1
В комментариях к посту выше была поднята крайне важная тема.
Можно ли считать арабской литературой романы об арабском мире, написанные на другом, не арабском, языке? Много ли теряется, когда автор пишет о культуре на языке, чужом для этой культуры? И вообще – можно ли без арабского языка быть арабом?
Давно хотела поразбирать текст эдакого «арабского Исигуро». И вот по рекомендациям удивительных (они прочли в преддверии объявления шортлиста английского Букера весь длинный список!) читательниц книжного клуба филолога и блестящего педагога Катерины Баевой (мой проводник в мир современного англоязычного фикшена) взялась за Хишама Матара “My friends”.
Хишам Матар – британский писатель ливийского происхождения. В Триполи жил всего-то с трех до восьми лет, но атмосфера той жизни, по его признанию, сильно на него повлияла.
Кстати, сравните, как они похожи с Кадзуо Исигуро – темп речи, манера держаться, увлеченность другими видами искусства (музыка у Исигуро и архитектура у Матара), восточная культура в генетическом коде.
«Мои друзья» роман про многое: дружбу, отношения отцов с сыновьями, гражданскую позицию, страх быть одиноким в городе, где нет корней, и вообще про exile в самом широком смысле.
Композиционно: пару дней из жизни героя с многочисленными флешбеками и лирическими размышлениями.
По меткому выражению одной журналистки, such a variety of humanity with such a tight cast.
Идея романа появилась в 2011, когда Хишам Матар вместе с событиями Арабской весны наблюдал за нюансировкой натуры человека (human temperament). Но тогда писать было еще рано, должно было пройти время.
Роман насыщен проявлениями арабского мира: имена персонажей, ароматы детства, боль общественно-политической ситуации. Упоминаются Каббани и Теййиб Салех. Писатель даже признается, что на композицию и идею ночного путешествия его вдохновили арабские сказки.
Роман не встроен в арабскую литературную традицию. Хорошее выражение – not rooted.
Каббани и Салех – символические фигуры.
Арабские сказки писатель называет Arabian Nights, а не One Thousand and One Night. То есть отсылка к английскому тексту.
Зато чувствуется Пруст, Стивенсон, Джойс.
Поэтому, возвращаясь к теме критериев отнесения к арабской литературе, думаю, для начала надо изучать, как текст апеллирует к традиции.
А роман очень рекомендую всем, кто хочет понять, что и как переживают выходцы из арабских стран.
Хотя в нем много более универсальных положений.
#наблюдение
#обзор_романа, но не на арабском
Можно ли считать арабской литературой романы об арабском мире, написанные на другом, не арабском, языке? Много ли теряется, когда автор пишет о культуре на языке, чужом для этой культуры? И вообще – можно ли без арабского языка быть арабом?
Давно хотела поразбирать текст эдакого «арабского Исигуро». И вот по рекомендациям удивительных
Хишам Матар – британский писатель ливийского происхождения. В Триполи жил всего-то с трех до восьми лет, но атмосфера той жизни, по его признанию, сильно на него повлияла.
Кстати, сравните, как они похожи с Кадзуо Исигуро – темп речи, манера держаться, увлеченность другими видами искусства (музыка у Исигуро и архитектура у Матара), восточная культура в генетическом коде.
«Мои друзья» роман про многое: дружбу, отношения отцов с сыновьями, гражданскую позицию, страх быть одиноким в городе, где нет корней, и вообще про exile в самом широком смысле.
Композиционно: пару дней из жизни героя с многочисленными флешбеками и лирическими размышлениями.
По меткому выражению одной журналистки, such a variety of humanity with such a tight cast.
Идея романа появилась в 2011, когда Хишам Матар вместе с событиями Арабской весны наблюдал за нюансировкой натуры человека (human temperament). Но тогда писать было еще рано, должно было пройти время.
Роман насыщен проявлениями арабского мира: имена персонажей, ароматы детства, боль общественно-политической ситуации. Упоминаются Каббани и Теййиб Салех. Писатель даже признается, что на композицию и идею ночного путешествия его вдохновили арабские сказки.
Но.
Роман не встроен в арабскую литературную традицию. Хорошее выражение – not rooted.
Каббани и Салех – символические фигуры.
Арабские сказки писатель называет Arabian Nights, а не One Thousand and One Night. То есть отсылка к английскому тексту.
Зато чувствуется Пруст, Стивенсон, Джойс.
Поэтому, возвращаясь к теме критериев отнесения к арабской литературе, думаю, для начала надо изучать, как текст апеллирует к традиции.
А роман очень рекомендую всем, кто хочет понять, что и как переживают выходцы из арабских стран.
Хотя в нем много более универсальных положений.
#наблюдение
#обзор_романа, но не на арабском
👍8❤🔥5❤2🔥2🤔1
Многие книжные обозреватели отметили в списках к весеннему nonfiction переведенный с арабского роман Бусайны ал-‘Исы «Хранитель мировой поверхности».
Расскажу немного про писательницу: это тот случай (как и с Дуньей Михаиль), когда произведение надо понимать в контексте личности автора.
На фото:
1 - в книжном Takween
2 - в кувейтском национальном наряде
3 - на красной дорожке National Book Awards в платье с традиционной палестинской вышивкой, выполненной мастерицами из лагеря беженцев в Аммане.
Давно за ней наблюдаю: очень симпатична даже не столько творчеством, сколько деятельностью.
Писать начала в раннем возрасте. Но не от хорошей жизни: после вторжения Ирака в Кувейт мир, по ее словам, утратил стабильность, и единственным спасением от гнетущего страха стало письмо.
Выучилась по направлению финансы и деловое администрирование, но все же посвятила себя литературе.
Основала проект Takween: начался он как место встреч книголюбов, а вырос в полноценное издательство, книжный магазин и площадку для культурной деятельности.Мечта, да?😉
О себе говорит, что она в первую очередь читательница и только потом – писательница.
Охотно дает интервью, часто делится книжными впечатлениями в соцсетях. Прекрасно модерирует встречи с другими писателями и читает открытые лекции о литературе. И всегда ее речь наполнена цитатами или отсылками к мировой классике. Маркес, Сарамаго, Достоевский, Кафка. К арабской литературе реже, хотя ей гордится.
Пробует себя в разных жанрах – от женского письма до т.н. политического романа.
«Хранитель мировой поверхности» - ее рассуждения на очень волнующую молодых писателей Кувейта тему цензуры. Когда из-за одного слова могут неожиданно запретить книгу. Это, правда, можно вполне виртуозно обходить.
Парадокс: цензор может быть знакомым писателя, но вынужден выполнять свою работу. И вот у Бусайны родился вопрос: что если в процессе вычитки цензор полюбит то, что надо запретить?
Роман стал способом через знаковые тексты поговорить о том, как преданный нормам общества палач в погоне за материальными благами неожиданно оказывается на другой стороне. И это становится катастрофой для его теплой жизни.
Последовательность книг, через которые цензор превращается в читателя не случайна. Начинается всё с «Грека Зорба» Н. Казандзакиса, где протагонист крайне неоднозначный персонаж. А главному герою – только заступившему на работу цензору - надо, чтобы все было четко и понятно. Затем герой следует за белым кроликом и проваливается в нору воображения с «Алисой в стране чудес» и осознает себя лгуном с «Пиноккио». Затем ожидаемые «1984» и «451 градус по Фаренгейту».
Важно: тут не найти указаний на кувейтскую или арабскую жизнь. Это же антиутопия – актуально везде.
Никаких сложных отсылок к арабскому наследию или культурному коду. Только легко про самое известное - Аладдина или дивана стихов. И, пожалуй, выбор произведений: Казандзакиса и Кафку арабские интеллектуалы очень любят.
И это тоже не случайно: писательница намеренно брала для интертекстуальности переведенную литературу. Она стилистически одинаково приглажена, не выделяется авторским стилем, как если бы работа шла с арабскими текстами.
Одна тема выделяет этот роман из общего потока антиутопий: отношение к будущему поколению. Довольно сильная нота: допустим вы спасаете книги от уничтожения, а как спасти своих детей, которых требуют лишить способности к воображению?
А вот финал вполне арабский. Мрачный и фантасмагоричный.
Его хорошо дополняет послесловие: в нем есть и отсылки к одному из персонажей романа и пояснения ко всей этой игре с чужими текстами.
По-арабски читается очень легко: язык простой, метафоры не сложные, сюжет динамичный, крепко склеен. Очень советую всем, кто хочет похвалить себя за быстро прочитанный и понятый роман в оригинале.
Русский перевод пока не видела, но зная редакторский, переводческий и литературный опыт Сарали Гинзбург уверена, что он только сделает все яснее и ближе.
#Кувейт #обзор_романа
Расскажу немного про писательницу: это тот случай (как и с Дуньей Михаиль), когда произведение надо понимать в контексте личности автора.
На фото:
1 - в книжном Takween
2 - в кувейтском национальном наряде
3 - на красной дорожке National Book Awards в платье с традиционной палестинской вышивкой, выполненной мастерицами из лагеря беженцев в Аммане.
Давно за ней наблюдаю: очень симпатична даже не столько творчеством, сколько деятельностью.
Писать начала в раннем возрасте. Но не от хорошей жизни: после вторжения Ирака в Кувейт мир, по ее словам, утратил стабильность, и единственным спасением от гнетущего страха стало письмо.
Выучилась по направлению финансы и деловое администрирование, но все же посвятила себя литературе.
Основала проект Takween: начался он как место встреч книголюбов, а вырос в полноценное издательство, книжный магазин и площадку для культурной деятельности.
О себе говорит, что она в первую очередь читательница и только потом – писательница.
Охотно дает интервью, часто делится книжными впечатлениями в соцсетях. Прекрасно модерирует встречи с другими писателями и читает открытые лекции о литературе. И всегда ее речь наполнена цитатами или отсылками к мировой классике. Маркес, Сарамаго, Достоевский, Кафка. К арабской литературе реже, хотя ей гордится.
Пробует себя в разных жанрах – от женского письма до т.н. политического романа.
«Хранитель мировой поверхности» - ее рассуждения на очень волнующую молодых писателей Кувейта тему цензуры. Когда из-за одного слова могут неожиданно запретить книгу. Это, правда, можно вполне виртуозно обходить.
Парадокс: цензор может быть знакомым писателя, но вынужден выполнять свою работу. И вот у Бусайны родился вопрос: что если в процессе вычитки цензор полюбит то, что надо запретить?
Роман стал способом через знаковые тексты поговорить о том, как преданный нормам общества палач в погоне за материальными благами неожиданно оказывается на другой стороне. И это становится катастрофой для его теплой жизни.
Последовательность книг, через которые цензор превращается в читателя не случайна. Начинается всё с «Грека Зорба» Н. Казандзакиса, где протагонист крайне неоднозначный персонаж. А главному герою – только заступившему на работу цензору - надо, чтобы все было четко и понятно. Затем герой следует за белым кроликом и проваливается в нору воображения с «Алисой в стране чудес» и осознает себя лгуном с «Пиноккио». Затем ожидаемые «1984» и «451 градус по Фаренгейту».
Важно: тут не найти указаний на кувейтскую или арабскую жизнь. Это же антиутопия – актуально везде.
Никаких сложных отсылок к арабскому наследию или культурному коду. Только легко про самое известное - Аладдина или дивана стихов. И, пожалуй, выбор произведений: Казандзакиса и Кафку арабские интеллектуалы очень любят.
И это тоже не случайно: писательница намеренно брала для интертекстуальности переведенную литературу. Она стилистически одинаково приглажена, не выделяется авторским стилем, как если бы работа шла с арабскими текстами.
Одна тема выделяет этот роман из общего потока антиутопий: отношение к будущему поколению. Довольно сильная нота: допустим вы спасаете книги от уничтожения, а как спасти своих детей, которых требуют лишить способности к воображению?
А вот финал вполне арабский. Мрачный и фантасмагоричный.
Его хорошо дополняет послесловие: в нем есть и отсылки к одному из персонажей романа и пояснения ко всей этой игре с чужими текстами.
По-арабски читается очень легко: язык простой, метафоры не сложные, сюжет динамичный, крепко склеен. Очень советую всем, кто хочет похвалить себя за быстро прочитанный и понятый роман в оригинале.
Русский перевод пока не видела, но зная редакторский, переводческий и литературный опыт Сарали Гинзбург уверена, что он только сделает все яснее и ближе.
#Кувейт #обзор_романа
❤36⚡6🥰6❤🔥4💘1
«Дом Холы» Бусайны ал-‘Исы
"دار خولة" لـبثينة العيسى
По совету Юлии с огромным удовольствием проглотила последний роман Бусайны ал-‘Исы. Даже не роман, а романеточку. Всё, что надо для быстрого занятного чтения: единство места, неоднозначные персонажи, много флешбеков и универсальные темы на подумать.
Хола, 55-летняя высокообразованная и глубокоинтеллектуальная специалист по фольклору и некогда (это важно) звезда телепередач и ток-шоу, ждет на традиционный кувейтский ужин троих сыновей. Дело серьезное: их надо убедить поучаствовать в съемке документальной передачи о ней, чтобы вернуть свое доброе имя. Хола всегда имела свое мнение (другое всегда было неправильное) по каждому вопросу и не церемонилась в выражениях. Но культура хэштегов, шортов и хейта добралась и до нее. Ужин вроде даже не плохо начался. Естественно, всё пойдет совсем не так, как задумывалось …
Здорово смонтировано, никаких швов, оторваться невозможно. Можно прочесть за раз. Ладно: если у вас маленькие дети, то в два захода (يعني خلال جلسة - جلستين). Очень мне понравился слог и стиль: и с юмором, и трагично. На втором фото пример одной страницы для наглядности.
Повествование постоянно переключается: то слышен ход мыслей героини, то соображения ее сыновей. После каждого утверждения – взгляд со стороны.
Главные темы романа: родительские ожидания vs реальность, обязанности выросших детей vs их детские обиды, национальная культура vs глобальная, западноцентричная.
➡️ ➡️ ➡️
#обзор_романа #Кувейт #берите_не_пожалеете
"دار خولة" لـبثينة العيسى
По совету Юлии с огромным удовольствием проглотила последний роман Бусайны ал-‘Исы. Даже не роман, а романеточку. Всё, что надо для быстрого занятного чтения: единство места, неоднозначные персонажи, много флешбеков и универсальные темы на подумать.
Хола, 55-летняя высокообразованная и глубокоинтеллектуальная специалист по фольклору и некогда (это важно) звезда телепередач и ток-шоу, ждет на традиционный кувейтский ужин троих сыновей. Дело серьезное: их надо убедить поучаствовать в съемке документальной передачи о ней, чтобы вернуть свое доброе имя. Хола всегда имела свое мнение (другое всегда было неправильное) по каждому вопросу и не церемонилась в выражениях. Но культура хэштегов, шортов и хейта добралась и до нее. Ужин вроде даже не плохо начался. Естественно, всё пойдет совсем не так, как задумывалось …
Здорово смонтировано, никаких швов, оторваться невозможно. Можно прочесть за раз. Ладно: если у вас маленькие дети, то в два захода (يعني خلال جلسة - جلستين). Очень мне понравился слог и стиль: и с юмором, и трагично. На втором фото пример одной страницы для наглядности.
Повествование постоянно переключается: то слышен ход мыслей героини, то соображения ее сыновей. После каждого утверждения – взгляд со стороны.
Главные темы романа: родительские ожидания vs реальность, обязанности выросших детей vs их детские обиды, национальная культура vs глобальная, западноцентричная.
#обзор_романа #Кувейт #берите_не_пожалеете
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
❤15👍8❤🔥4⚡1
#берите_не_пожалеете
⬆️⬆️⬆️
Роман открывается признанием Холы в неприятии двух вещей «культуры молодящихся и американщины» (التصابي والتأمرك). Ненависть к западной культуре, разумеется, коренится в жестоком крушении идеалов молодости.
Все бы это было смешно, но первый, любимейший сын Насер вырос гротескно вестернизированным. Потерянный для нее и для общества.
Второй сын Йусуф – вроде бы идеал традиционного арабского мужчины: статусная работа, семья, дети, мечеть по пятницам, забота о матери. Но Хола для него – всего лишь вкусно готовящая мама. А какой она там профессионал какой области с каким-то там мнением – это ему совершенно не интересно.
Третий сын Хамад – еще совсем молод, да и вечно пропадает с друзьями. И трубку не берет.
«Дом Холы» – так квартиру, в которой сейчас героиня живет одна, некогда назвал ее покойный муж, известный специалист по древней арабской поэзии. Они всей семьей вернулись после длительного летнего отпуска, и он сострил (тут привет программному стиху Имруулкайса у следов покинутого становища «Постойте поплачем...», подробнее об этом у моей дорогой коллеги и тут тоже ): «Постойте у дома Холы и спросите ее».
А сейчас у героини разрывается сердце, когда она вспомнила продолжение того каламбура: «век этого дома минул, и вы его покинули».
Ведь «самое ужасное, что может случиться с развалинами, - это если никто не будет над ними проливать слезы».
Пока читала думала, как бы это хорошо смотрелось в камерной драматической постановке с характерной актрисой вроде Марины Неёловой или Людмилы Максаковой в главной роли.
Финал – красота. Никакой конкретики, но образ доходчивый.
В этом аквариуме даже самые кусачие и яркие рыбки не выживут.
Потому что всё пустое.
Как ни приукрашивай, развалины и есть развалины.
#обзор_романа #Кувейт
⬆️⬆️⬆️
Роман открывается признанием Холы в неприятии двух вещей «культуры молодящихся и американщины» (التصابي والتأمرك). Ненависть к западной культуре, разумеется, коренится в жестоком крушении идеалов молодости.
Хола жила и наслаждалась своей личной Американской мечтой. И при этом ни разу не была в Америке
عاشت خولة حلمها الأمريكي الخاصَّ دون أن تضطر إلى زيارة أمريكا مرَّة واحدة
Они говорят о демократии, правах человека и проблемах окружающей среды, но ничего из этого так и не воплотилось в жизнь. Америка не оправдала её ожидания. Взамен осталось только «высокомерие, обманчивое чувство превосходства и непроходимая глупость».
ويتحدثون عن الديمقراطية وحقوق الإنسان وقضايا البيئة، لكن أيًّا من ذلك لم يتحقق، لقد خيبت أمريكا أملها، وأعطتها في المقابل: "كثير من البلادة، والإحساس الزَّائفِ بالتفوُّق، والغباءِ المطبقِ أمام التاريخ"
Удивительно, но [на школьном празднике-карнавале о странах мира в американской школе в Кувейте – К.Т.] не было США. И тут ей всё стало ясно: «Америка – это не другая страна, Америка — это и есть страна с большой буквы, а другие – это другие».
والعجيب أنه ما من موكبٍ لأمريكا، وهنا رأت الأمر كما هو: «أمريكا ليست بلدًا آخر، أمريكا هي البلد، بألف لام التعريف، والآخرون هم الآخرون
Все бы это было смешно, но первый, любимейший сын Насер вырос гротескно вестернизированным. Потерянный для нее и для общества.
Второй сын Йусуф – вроде бы идеал традиционного арабского мужчины: статусная работа, семья, дети, мечеть по пятницам, забота о матери. Но Хола для него – всего лишь вкусно готовящая мама. А какой она там профессионал какой области с каким-то там мнением – это ему совершенно не интересно.
Третий сын Хамад – еще совсем молод, да и вечно пропадает с друзьями. И трубку не берет.
«Дом Холы» – так квартиру, в которой сейчас героиня живет одна, некогда назвал ее покойный муж, известный специалист по древней арабской поэзии. Они всей семьей вернулись после длительного летнего отпуска, и он сострил (тут привет программному стиху Имруулкайса у следов покинутого становища «Постойте поплачем...», подробнее об этом у моей дорогой коллеги и тут тоже ): «Постойте у дома Холы и спросите ее».
А сейчас у героини разрывается сердце, когда она вспомнила продолжение того каламбура: «век этого дома минул, и вы его покинули».
بعد عودتهم من رحلةٍ صيف طويلة: «قفا في دار خولة فاسألاها» وتحسُّ بقلبها يتصدَّع وهي تتذكر الشطر الثاني: "تقادَم عهدُها.. وهجرتُماها
Ведь «самое ужасное, что может случиться с развалинами, - это если никто не будет над ними проливать слезы».
وأرادت أن تولول لأنَّ «أسوأ ما يمكن أن يحدث للأطلال ألا يبكي عليها أحد» لكنها كشّرت عن أنيابها
Пока читала думала, как бы это хорошо смотрелось в камерной драматической постановке с характерной актрисой вроде Марины Неёловой или Людмилы Максаковой в главной роли.
Финал – красота. Никакой конкретики, но образ доходчивый.
В этом аквариуме даже самые кусачие и яркие рыбки не выживут.
Потому что всё пустое.
Как ни приукрашивай, развалины и есть развалины.
#обзор_романа #Кувейт
❤🔥16🔥8⚡4❤3💔1
«Молитва в тревоге» Мухаммада Самир Нада
صلاة القلق لـمحمد سمير ندا
Жители одной египетской деревни, которой нет даже на карте, в один день просыпаются и видят, что стали похожи на черепах: от непонятной напасти – то ли испытание нового оружия, то ли упавший метеорит – у них выпали волосы. Из деревни не выбраться: все вокруг заминировано после войны 67-го года. От отправленных воевать детей вестей нет. Еще и с недавнего времени на домах людей, словно эпидемия, появились обличительные надписи. В этом странном пространстве, замкнутом физически и интеллектуально, культивируется беспросветный ужас и гнетущий страх. А еще глупейшие суеверия и бегство от правды. Даже придуманная имамом молитва в тревоге не сильно помогает. Вся связь с внешним миром происходит через Ходжу, недавно появившегося в деревне чужака. В его лавке есть всё. А главное – у него есть печатный станок. Новости можно узнать только из его единственной газеты. Другой символ его власти – статуя некоего вождя, правда без головы. У Ходжи есть сын, очень умный, грамотный, но немой. Жители испытывают к нему сложные чувства – и жалеют, и побаиваются.
Роман открывается посвящением: «всем молчащим, кто были свидетелями еще не написанной истории».
По жанру это антиутопия, помещенная в прошлое.
Композиционно основная часть романа состоит из 8 глав (а точнее "сессий") от лица представителей разных профессий в деревне: имам, пчеловод, дубильщик, повитуха, скотник, гончар, танцовщица, портной. Каждый настроен по-разному: кто-то не верит во всевластие имамы и Хаджи и ищет правды, кто-то наивно их во всем поддерживает, кто-то хочет прорыть туннель и спасти чудом забеременевшую жену, кто-то ждет принца на белом коне.
При этом все главы стилистически подозрительно похожи. Подозрительность закрадывается уже от второго эпиграфа: некий лечащий врач в выписке отмечает,
что его пациенту для поддержания жизни надо писать без остановки (إن جفّ الحبر ذبل الجسد \ высохнут чернила - увянет и тело). В финале будет еще пара глав, которые объяснят многое и снимут (немного) тревогу, в которую читателя всё это время погружали.
Больше не скажу – а то будет не интересно читать до конца😉.
Каждая глава предваряется цитатой из песен ‘Абд ал-Халима Хафиза, известного и обожаемого многими певца, поднимавшего патриотический дух египтян (примеры из цитируемых песен тут и тут). Характерно в этом смысле, что основное повествование заканчивается на новости о его смерти.
Тут есть всё, что с 70-х прошлого века присутствует в египетском субъектном романе с разорванным типом повествования: осмысление власти и ее символов, безропотное принятие людьми тех, кто себя этой властью наделил, неоднозначность культовых личностей, включая деятелей культуры. Конечно, есть и про связь поколений и отношения с отцами. И про тему мужской силы\бессилия.
Отмечу два ярких образа.
Деревня видится гончару Махджубу местом очередного наказания, словно ящик, в который его отец в детстве заколотил на сутки в наказание за то, что он без разрешения убежал на реку с пришлым рыбаком.
Сквозной образ в романе - символичное молчание. У одних это - сознательный выбор. У других, как у немого мальчика Хакима, вечное увечье. Однако для последнего вынужденное молчание дает другую силу - силу художественного, написанного слова.
Автор романа Мухаммад Самир Нада – выходец из известной семьи египетских интеллектуалов и литераторов. Это его третий роман. Изначально идея романа появилась как стихотворное небольшое произведение. Затем переросло в прозу. Роман писался долго, не раз переписывался, что очень чувствуется: стиль непростой, для истинных ценителей сложной арабской речи. Но оно того стоит.
Ниже на фото несколько цитат:
➡️ ➡️ ➡️
#обзор_романа
#Египет
#лонглисты_2025
صلاة القلق لـمحمد سمير ندا
Жители одной египетской деревни, которой нет даже на карте, в один день просыпаются и видят, что стали похожи на черепах: от непонятной напасти – то ли испытание нового оружия, то ли упавший метеорит – у них выпали волосы. Из деревни не выбраться: все вокруг заминировано после войны 67-го года. От отправленных воевать детей вестей нет. Еще и с недавнего времени на домах людей, словно эпидемия, появились обличительные надписи. В этом странном пространстве, замкнутом физически и интеллектуально, культивируется беспросветный ужас и гнетущий страх. А еще глупейшие суеверия и бегство от правды. Даже придуманная имамом молитва в тревоге не сильно помогает. Вся связь с внешним миром происходит через Ходжу, недавно появившегося в деревне чужака. В его лавке есть всё. А главное – у него есть печатный станок. Новости можно узнать только из его единственной газеты. Другой символ его власти – статуя некоего вождя, правда без головы. У Ходжи есть сын, очень умный, грамотный, но немой. Жители испытывают к нему сложные чувства – и жалеют, и побаиваются.
Роман открывается посвящением: «всем молчащим, кто были свидетелями еще не написанной истории».
По жанру это антиутопия, помещенная в прошлое.
Композиционно основная часть романа состоит из 8 глав (а точнее "сессий") от лица представителей разных профессий в деревне: имам, пчеловод, дубильщик, повитуха, скотник, гончар, танцовщица, портной. Каждый настроен по-разному: кто-то не верит во всевластие имамы и Хаджи и ищет правды, кто-то наивно их во всем поддерживает, кто-то хочет прорыть туннель и спасти чудом забеременевшую жену, кто-то ждет принца на белом коне.
При этом все главы стилистически подозрительно похожи. Подозрительность закрадывается уже от второго эпиграфа: некий лечащий врач в выписке отмечает,
что его пациенту для поддержания жизни надо писать без остановки (إن جفّ الحبر ذبل الجسد \ высохнут чернила - увянет и тело). В финале будет еще пара глав, которые объяснят многое и снимут (немного) тревогу, в которую читателя всё это время погружали.
Больше не скажу – а то будет не интересно читать до конца😉.
Каждая глава предваряется цитатой из песен ‘Абд ал-Халима Хафиза, известного и обожаемого многими певца, поднимавшего патриотический дух египтян (примеры из цитируемых песен тут и тут). Характерно в этом смысле, что основное повествование заканчивается на новости о его смерти.
Тут есть всё, что с 70-х прошлого века присутствует в египетском субъектном романе с разорванным типом повествования: осмысление власти и ее символов, безропотное принятие людьми тех, кто себя этой властью наделил, неоднозначность культовых личностей, включая деятелей культуры. Конечно, есть и про связь поколений и отношения с отцами. И про тему мужской силы\бессилия.
Отмечу два ярких образа.
Деревня видится гончару Махджубу местом очередного наказания, словно ящик, в который его отец в детстве заколотил на сутки в наказание за то, что он без разрешения убежал на реку с пришлым рыбаком.
Сквозной образ в романе - символичное молчание. У одних это - сознательный выбор. У других, как у немого мальчика Хакима, вечное увечье. Однако для последнего вынужденное молчание дает другую силу - силу художественного, написанного слова.
Автор романа Мухаммад Самир Нада – выходец из известной семьи египетских интеллектуалов и литераторов. Это его третий роман. Изначально идея романа появилась как стихотворное небольшое произведение. Затем переросло в прозу. Роман писался долго, не раз переписывался, что очень чувствуется: стиль непростой, для истинных ценителей сложной арабской речи. Но оно того стоит.
Ниже на фото несколько цитат:
#обзор_романа
#Египет
#лонглисты_2025
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
❤🔥10⚡7👏7❤2