Макдональдс был символом постсоветского экономического транзита в России. Жириновский был символом политического транзита. И то, и другое - закончилось. Юра Васильев постит вот такое воспоминание об ушедшем. Воспоминание, вполне почитающее его память
- Пересеклись мы давным-давно с ВВЖ на приёме в посольстве Нидерландов. Это было время когда он в малиновом ещё ходил, помню. Ну и народ наш про-природный шшшуршшит-шёпотом "Жирик, Жирик вон там". А я ругнулась: "И что шептать, интересно - надо подойти и познакомиться". Что в общем и сделала - в стиле что мне интересно, вот позвольте представиться. Ну а поскольку компании вокруг него не было - шарахались от Жириновского как-то многие уже тогда, - было вполне приватное умное ля-ля...
— О, [организация в защиту животных]? Это борьба с охотой?
— Нет, совсем не только это. Но против весенней повсеместно — точно да.
— А давайте я буду за охоту - а вы мне вот противника сильного выдвигайте. Устроим шоу публичное. Я буду против вас.
— ВВ, а почему сразу против. Вдруг да поймёте причины и разумность, вдруг да решите выступать на нашей стороне?
Тихая фраза его была гениальной:
— Вы недопонимаете. Если я против - то вам это будет только в плюс.
Спор в паблике тогда и не состоялся — так что можно и рассказывать.
- Пересеклись мы давным-давно с ВВЖ на приёме в посольстве Нидерландов. Это было время когда он в малиновом ещё ходил, помню. Ну и народ наш про-природный шшшуршшит-шёпотом "Жирик, Жирик вон там". А я ругнулась: "И что шептать, интересно - надо подойти и познакомиться". Что в общем и сделала - в стиле что мне интересно, вот позвольте представиться. Ну а поскольку компании вокруг него не было - шарахались от Жириновского как-то многие уже тогда, - было вполне приватное умное ля-ля...
— О, [организация в защиту животных]? Это борьба с охотой?
— Нет, совсем не только это. Но против весенней повсеместно — точно да.
— А давайте я буду за охоту - а вы мне вот противника сильного выдвигайте. Устроим шоу публичное. Я буду против вас.
— ВВ, а почему сразу против. Вдруг да поймёте причины и разумность, вдруг да решите выступать на нашей стороне?
Тихая фраза его была гениальной:
— Вы недопонимаете. Если я против - то вам это будет только в плюс.
Спор в паблике тогда и не состоялся — так что можно и рассказывать.
Вполне возможно, что в учебниках будущего происходящее сегодня назовут (первой) мировой экономической войной. Мы именно в нее сейчас и вступили. Механизм в упрощенном виде таков.
1. Запад не хочет вмешиваться в украинскую историю военным путем (и слава богу), но не может оставаться в стороне от происходящего. Объявляет санкции против России.
2. Санкции наносят огромный ущерб российской экономике, но не меняют политический курс и тем более ход военной операции. То, что санкции как инструмент влияния в принципе плохо работают, было понятно и раньше, но раньше предполагали, что это оттого, что их прежде было слишком мало, а вот если ввести много, то тогда они заработают.
3. Но много санкций, кажется, работают еще хуже, чем мало.
3.1. Российская политическая элита внезапно консолидировалась, что, впрочем, было довольно ожидаемо: деваться-то ей теперь некуда – жить и хранить активы придется в России. Особенно с учетом того, что механизмы точечной отмены санкций во всеобщем раже на Западе придумать забыли.
3.2. «Мирные жители» же, лишившиеся Макдональдса, компьютерных игр и даже подшипников, не идут свергать власть. С одной стороны, потому что это банально опаснее, чем выходить свергать российскую власть в Берлине или Праге. А с другой стороны, из-за того, что русскому народу довольно сложно привить мысль (хотя некоторые пытаются), что запрет на поставки в Россию автомобилей и зубной пасты – это на благо россиян, так как он приближает конец боевых действий. Никак не поймут они и того, как запрет спортивных трансляций и закрытие доступа к научным базам данных соотносится с заявлениями о том, что «мы не против россиян, а против Путина». А раз всего этого россияне не понимают, то у них возникает фрустрация, только совсем не по отношению к Путину.
4. Западные санкции, лишенные смысла как инструмент давления на Россию, безусловно имеют смысл внутриполитический: надо показать самим себе (и своим избирателям или клиентам), что «нам не все равно». Остракизм России успокаивает совесть и, кстати, в целом по-человечески понятен, но увы, отрезает возможности сколь-либо позитивного конца этой истории. Перевод санкций из инструментальной в моральную плоскость делает немыслимым появление человека, который скажет «А может хватит?». Зато подталкивает политиков и прогрессивную общественность соревноваться между собой в криках «Этого мало, давайте еще». Россия, в свою очередь, как любая общность, подвергающаяся остракизму, сильнее консолидируется внутри себя. Короче, эта экономическая война, увы, будет идти до победного конца: Запад будет пытаться перекусить экономику России, а Россия – ждать, пока он переломает о нее зубы.
5. Кто преуспеет? На самом деле, тот факт, что российская экономика десять лет не растет и вообще составляет жалкие полтора процента мирового ВВП, мало что значит. ВВП играет важную роль в экономике мирного времени. В военное же время имеют значение совсем другие вещи:
5.1. Во-первых, возможность замещения активов. Макдональдс заместить можно, а вот российский природный газ сложнее.
5.2. Во-вторых, скорость, с которой их необходимо замещать. Запчасти от самолетов заместить тяжело, но можно оттянуть конец на полгодика, разбирая готовые самолеты. Без западных семян не начнется посевная, но это посевная следующего года. А вот российские зерно и удобрения замещать надо уже сейчас, тут не оттянешь.
5.3. В-третьих, готовность обществ терпеть издержки экономической войны. В России она точно выше – и из-за пропаганды, и из-за того, что с кризисами мы сталкиваемся как по расписанию, и новым россиян не удивишь.
Добавим к этому, что чем больше российское сырье запрещают за рубежом, тем выше цена, по которой оно продается, даже с учетом дисконтов, с которыми оно перенаправляется в Азию.
1. Запад не хочет вмешиваться в украинскую историю военным путем (и слава богу), но не может оставаться в стороне от происходящего. Объявляет санкции против России.
2. Санкции наносят огромный ущерб российской экономике, но не меняют политический курс и тем более ход военной операции. То, что санкции как инструмент влияния в принципе плохо работают, было понятно и раньше, но раньше предполагали, что это оттого, что их прежде было слишком мало, а вот если ввести много, то тогда они заработают.
3. Но много санкций, кажется, работают еще хуже, чем мало.
3.1. Российская политическая элита внезапно консолидировалась, что, впрочем, было довольно ожидаемо: деваться-то ей теперь некуда – жить и хранить активы придется в России. Особенно с учетом того, что механизмы точечной отмены санкций во всеобщем раже на Западе придумать забыли.
3.2. «Мирные жители» же, лишившиеся Макдональдса, компьютерных игр и даже подшипников, не идут свергать власть. С одной стороны, потому что это банально опаснее, чем выходить свергать российскую власть в Берлине или Праге. А с другой стороны, из-за того, что русскому народу довольно сложно привить мысль (хотя некоторые пытаются), что запрет на поставки в Россию автомобилей и зубной пасты – это на благо россиян, так как он приближает конец боевых действий. Никак не поймут они и того, как запрет спортивных трансляций и закрытие доступа к научным базам данных соотносится с заявлениями о том, что «мы не против россиян, а против Путина». А раз всего этого россияне не понимают, то у них возникает фрустрация, только совсем не по отношению к Путину.
4. Западные санкции, лишенные смысла как инструмент давления на Россию, безусловно имеют смысл внутриполитический: надо показать самим себе (и своим избирателям или клиентам), что «нам не все равно». Остракизм России успокаивает совесть и, кстати, в целом по-человечески понятен, но увы, отрезает возможности сколь-либо позитивного конца этой истории. Перевод санкций из инструментальной в моральную плоскость делает немыслимым появление человека, который скажет «А может хватит?». Зато подталкивает политиков и прогрессивную общественность соревноваться между собой в криках «Этого мало, давайте еще». Россия, в свою очередь, как любая общность, подвергающаяся остракизму, сильнее консолидируется внутри себя. Короче, эта экономическая война, увы, будет идти до победного конца: Запад будет пытаться перекусить экономику России, а Россия – ждать, пока он переломает о нее зубы.
5. Кто преуспеет? На самом деле, тот факт, что российская экономика десять лет не растет и вообще составляет жалкие полтора процента мирового ВВП, мало что значит. ВВП играет важную роль в экономике мирного времени. В военное же время имеют значение совсем другие вещи:
5.1. Во-первых, возможность замещения активов. Макдональдс заместить можно, а вот российский природный газ сложнее.
5.2. Во-вторых, скорость, с которой их необходимо замещать. Запчасти от самолетов заместить тяжело, но можно оттянуть конец на полгодика, разбирая готовые самолеты. Без западных семян не начнется посевная, но это посевная следующего года. А вот российские зерно и удобрения замещать надо уже сейчас, тут не оттянешь.
5.3. В-третьих, готовность обществ терпеть издержки экономической войны. В России она точно выше – и из-за пропаганды, и из-за того, что с кризисами мы сталкиваемся как по расписанию, и новым россиян не удивишь.
Добавим к этому, что чем больше российское сырье запрещают за рубежом, тем выше цена, по которой оно продается, даже с учетом дисконтов, с которыми оно перенаправляется в Азию.
6. В общем, вопрос сейчас стоит не о том, кто сильнее рухнет (здесь Россия будет вне конкуренции), а у кого первого выйдет из-под контроля управление политическими и экономическими процессами. И несмотря на хрупкость российской экономики, ее глиняные ноги вполне могут пережить как минимум политические карьеры лидеров коллективного Запада, которые в общем-то уже начинают шататься.
7. Правда, даже этот сценарий для России назвать победным сложно:
7.1. Во-первых, с учетом пункта 4, даже на руинах прежнего экономического миропорядка договориться о новом будет мягко говоря непросто.
7.2. Во-вторых, большой вопрос, что к тому времени останется от российской экономики. То, что она достигнет дна после провала ее оппонентов, а не до, вряд ли сильно успокоит простых россиян.
7.3. В-третьих, мировая экономическая война лучше просто мировой войны, но, увы, ее совершенно не исключает, особенно по мере того, как в этой экономической войне будут намечаться проигравшие. По поводу этого у президента есть универсальная формула «они сдохнут, а мы в рай», но от нее не становится сильно спокойнее
7. Правда, даже этот сценарий для России назвать победным сложно:
7.1. Во-первых, с учетом пункта 4, даже на руинах прежнего экономического миропорядка договориться о новом будет мягко говоря непросто.
7.2. Во-вторых, большой вопрос, что к тому времени останется от российской экономики. То, что она достигнет дна после провала ее оппонентов, а не до, вряд ли сильно успокоит простых россиян.
7.3. В-третьих, мировая экономическая война лучше просто мировой войны, но, увы, ее совершенно не исключает, особенно по мере того, как в этой экономической войне будут намечаться проигравшие. По поводу этого у президента есть универсальная формула «они сдохнут, а мы в рай», но от нее не становится сильно спокойнее
⬇️⬇️⬇️ Коллеги в течение года работали над проектом по особенностям сопоставления показателей производительности труда и в среду доложат о результатах на очередном семинаре Департамента мировой экономики НИУ ВШЭ @wecHSE Присоединяйтесь!
Forwarded from Департамент мировой экономики НИУ ВШЭ
Приглашаем Вас на научный семинар «Влияние отраслевой структуры и ресурсного сектора на производительность труда: взгляд со стороны регионов России».
О чем? Про влияние отраслевой структуры на экономический рост и производительность труда, о регионах-лидерах по производительности и о том, как это лидерство формируется, про разницу между ресурсными и нересурсными субъектами и методологические проблемы оценки производительности труда в регионах РФ.
Докладчики:
• Зайцев А.А. – к.э.н., доцент департамента мировой экономики, заместитель заведующего сектора Международно-экономических исследований ЦКЕМИ НИУ ВШЭ;
• Мельникова Л.В. – к.э.н., ведущий научный сотрудник ИЭОПП СО РАН.
• Михеева Н.Н. – д.э.н., главный научный сотрудник ИНП РАН.
• Клочко О.А. – к.э.н., доцент, заместитель руководителя департамента мировой экономики НИУ ВШЭ;
• Потапцева Е.В. – к.э.н., доцент, старший научный сотрудник Центра структурной политики Института экономики УрО РАН.
Регистрация
Заказ пропуска в НИУ ВШЭ [email protected]
О чем? Про влияние отраслевой структуры на экономический рост и производительность труда, о регионах-лидерах по производительности и о том, как это лидерство формируется, про разницу между ресурсными и нересурсными субъектами и методологические проблемы оценки производительности труда в регионах РФ.
Докладчики:
• Зайцев А.А. – к.э.н., доцент департамента мировой экономики, заместитель заведующего сектора Международно-экономических исследований ЦКЕМИ НИУ ВШЭ;
• Мельникова Л.В. – к.э.н., ведущий научный сотрудник ИЭОПП СО РАН.
• Михеева Н.Н. – д.э.н., главный научный сотрудник ИНП РАН.
• Клочко О.А. – к.э.н., доцент, заместитель руководителя департамента мировой экономики НИУ ВШЭ;
• Потапцева Е.В. – к.э.н., доцент, старший научный сотрудник Центра структурной политики Института экономики УрО РАН.
Регистрация
Заказ пропуска в НИУ ВШЭ [email protected]
В последние недели меня постоянно спрашивают, как украинский кризис повлияет на декарбонизацию и «зеленую» трансформацию мира. В моем понимании повлияет следующим образом (хотя понятно, что поле неопределенности тут огромно):
1. В краткосрочной перспективе – замена российского газа и газа вообще (в связи с его ценой) на все, что горит. Рост потребления угля и существенный рост выбросов парниковых газов в 2022-2023 гг., даже несмотря на замедление мировой экономики.
2. Еще большее усиление инвестиций в возобновляемую энергетику и низкоуглеродные технологии, что даст новые технологические прорывы на горизонте 10 лет. Не забываем, что резкое сокращение себестоимости ВИЭ в 2010-е гг. – это результат огромных инвестиций на фоне высоких цен на энергоносители второй половины 2000-х.
3. Окончательное признание атомной энергетики и ее важной роли в энергопереходе.
4. Эрозия международного сотрудничества (в том числе международных потоков зеленого финансирования), критически важного для сокращения выбросов парниковых газов. Напомню, что на ЕС приходится всего 8% мировых выбросов, а судьба климата будет решаться в Китае, Индии и развивающихся странах, следующих вслед за ними.
5. Приостановка начавшегося было (хотя и робко, и неравномерно) формирования новых паттернов потребления и образа жизни в развитых странах.
Иначе говоря, усугубятся основные пороки современных моделей декарбонизации: 1) концентрированность ее на развитых странах и их бессмысленное с точки зрения борьбы с изменением климата стремление сокращать выбросы только у себя; 2) слишком большие надежды на технологические решения без достаточного внимания структурной трансформации потребления; 3) почти полная нехватка межстранового диалога (особенно между разными группами стран – экспортерами и импортерами энергоресурсов, развитыми и развивающимися и т.д.) и поиска совместных решений.
Что касается России, то она быстро сократит выбросы парниковых газов в ближайшие годы. Конечно, не так сильно, как в 1990-е, но в той же логике. Не самый эффективный способ декарбонизации, но у нас получается пока только так.
1. В краткосрочной перспективе – замена российского газа и газа вообще (в связи с его ценой) на все, что горит. Рост потребления угля и существенный рост выбросов парниковых газов в 2022-2023 гг., даже несмотря на замедление мировой экономики.
2. Еще большее усиление инвестиций в возобновляемую энергетику и низкоуглеродные технологии, что даст новые технологические прорывы на горизонте 10 лет. Не забываем, что резкое сокращение себестоимости ВИЭ в 2010-е гг. – это результат огромных инвестиций на фоне высоких цен на энергоносители второй половины 2000-х.
3. Окончательное признание атомной энергетики и ее важной роли в энергопереходе.
4. Эрозия международного сотрудничества (в том числе международных потоков зеленого финансирования), критически важного для сокращения выбросов парниковых газов. Напомню, что на ЕС приходится всего 8% мировых выбросов, а судьба климата будет решаться в Китае, Индии и развивающихся странах, следующих вслед за ними.
5. Приостановка начавшегося было (хотя и робко, и неравномерно) формирования новых паттернов потребления и образа жизни в развитых странах.
Иначе говоря, усугубятся основные пороки современных моделей декарбонизации: 1) концентрированность ее на развитых странах и их бессмысленное с точки зрения борьбы с изменением климата стремление сокращать выбросы только у себя; 2) слишком большие надежды на технологические решения без достаточного внимания структурной трансформации потребления; 3) почти полная нехватка межстранового диалога (особенно между разными группами стран – экспортерами и импортерами энергоресурсов, развитыми и развивающимися и т.д.) и поиска совместных решений.
Что касается России, то она быстро сократит выбросы парниковых газов в ближайшие годы. Конечно, не так сильно, как в 1990-е, но в той же логике. Не самый эффективный способ декарбонизации, но у нас получается пока только так.
📈 Мы запускаем ежемесячный мониторинг мировой экономики под названием GlobBaro. Мониторинг включает анализ глобальной экономической активности, ситуации на ключевых рынках, мировой инфляции, денежно-кредитной и бюджетно-налоговой политики в крупнейших экономиках. Отдельные разделы посвящены анализу геополитических рисков в разных регионах мира, а также обсуждению ключевых экономических трендов месяца. Мониторинг также направлен на выявление средне- и долгосрочных трендов, которые будут влиять на мировую экономику. Все это в сжатом виде, удобном для чтения.
Пилотный выпуск, посвященный последствиям конфликта на Украине и ужесточения монетарной политики ФРС, здесь.
Если хотите получать наш мониторинг ежемесячно, можно зарегистрироваться здесь
Пилотный выпуск, посвященный последствиям конфликта на Украине и ужесточения монетарной политики ФРС, здесь.
Если хотите получать наш мониторинг ежемесячно, можно зарегистрироваться здесь
У нас в Департаменте мировой экономики Вышки открыта вакансия постдока. Если вы кандидат наук, понимаете, как устроена мировая экономика, имеете навыки экономического анализа (их желательно подтвердить приличными публикациями) и хотите интересной работы, то вам к нам. Приоритет в этом году людям, занимающимся международной торговлей во всех ее проявлениях. У нас вполне приличная зарплата, хороший коллектив и много (очень много) творческих задач.
Описание вакансии можно посмотреть здесь, а подробнее о программе постдоков в НИУ ВШЭ почитать здесь
Описание вакансии можно посмотреть здесь, а подробнее о программе постдоков в НИУ ВШЭ почитать здесь
hh.ru
Вакансия Научный сотрудник в Департамент мировой экономики (Программа российских постдоков) в Москве, работа в компании Национальный…
Зарплата: от 110000 ₽. Москва. Требуемый опыт: 3–6 лет. Полная занятость. Дата публикации: 21.04.2022.
Коммерсантъ увидел наш мониторинг GlobBaro и написал о нем https://www.kommersant.ru/doc/5306962
Коммерсантъ
Призрак стагфляции бродит по Европе
Мониторинг мировой экономики
Модерировал вчера выступление Ксении Юдаевой на Ясинской конференции в Вышке. Беседа была открыта для СМИ, поэтому делюсь тем, что мне показалось самым интересным (в моей интерпретации, конечно):
1. Санкции против российской финансовой системы – это как меры капитального контроля, только наоборот. В этих условиях не вводить контроль над движением капитала было невозможно. Но вообще-то ЦБ такое не любит и рассматривает как временное явление. Кстати, обязательство по продаже валютной выручки не такое уж и жесткое – на тот момент компании и так продавали ее примерно на 77-78% - сейчас 80%.
2. Стопроцентное импортозамещение в России невозможно. Придется перестраивать цепочки поставок, это приведет к структурным изменениям в экономике. Им надо дать произойти. В том числе из-за этих структурных изменений инфляция будет высокой в этом году. К низким значениям инфляции будет возврат к 2024 году.
3. Заморозка активов Центрального банка – явление беспрецедентное, и конечно его никто не ожидал. Тем не менее, ЦБ закладывал «геополитические риски» в свою политику и значительно диверсифицировал активы в пользу золота и юаня. Но большего сделать было нельзя, так как кроме «геополитических рисков» всегда есть еще и «экономические риски» - Россия подвержена множеству экономических шоков (в том числе волатильности цен на нефть). Для ответа на эти шоки ликвидная часть резервов (доллары) была необходима.
4. Инфляция в мире началась на выходе из COVID-19. Стоит признать, что монетарные и фискальные стимулы в период ковида сыграли свою роль в росте этой инфляции, хотя изначально это и не признавалось. Нынешний шок предложения стал мощным дополнительным драйвером инфляции. На Россию глобальная инфляция тоже будет влиять, но меньше, чем структурные изменения внутри страны в результате санкций.
5. Зеленая экономика сохранится как тренд – в мире даже скорее ускорится. ЦБ исходит из того, что она сохранится и в России. Часть стимулов ее развивать (привлечение инвестиций из стран Запада) сейчас конечно исчезла, но это принципиально ничего не меняет. В любом случае зеленые практики есть и в странах Азии.
6. Криптовалюты – не помощник в обходе санкций. Сейчас все регуляторы как раз пытаются пресечь этот канал. И ЦБ по-прежнему относится к криптовалютам настороженно – из-за высокой волатильности, возможности заражать финансовую систему, угрозами правам потребителя.
1. Санкции против российской финансовой системы – это как меры капитального контроля, только наоборот. В этих условиях не вводить контроль над движением капитала было невозможно. Но вообще-то ЦБ такое не любит и рассматривает как временное явление. Кстати, обязательство по продаже валютной выручки не такое уж и жесткое – на тот момент компании и так продавали ее примерно на 77-78% - сейчас 80%.
2. Стопроцентное импортозамещение в России невозможно. Придется перестраивать цепочки поставок, это приведет к структурным изменениям в экономике. Им надо дать произойти. В том числе из-за этих структурных изменений инфляция будет высокой в этом году. К низким значениям инфляции будет возврат к 2024 году.
3. Заморозка активов Центрального банка – явление беспрецедентное, и конечно его никто не ожидал. Тем не менее, ЦБ закладывал «геополитические риски» в свою политику и значительно диверсифицировал активы в пользу золота и юаня. Но большего сделать было нельзя, так как кроме «геополитических рисков» всегда есть еще и «экономические риски» - Россия подвержена множеству экономических шоков (в том числе волатильности цен на нефть). Для ответа на эти шоки ликвидная часть резервов (доллары) была необходима.
4. Инфляция в мире началась на выходе из COVID-19. Стоит признать, что монетарные и фискальные стимулы в период ковида сыграли свою роль в росте этой инфляции, хотя изначально это и не признавалось. Нынешний шок предложения стал мощным дополнительным драйвером инфляции. На Россию глобальная инфляция тоже будет влиять, но меньше, чем структурные изменения внутри страны в результате санкций.
5. Зеленая экономика сохранится как тренд – в мире даже скорее ускорится. ЦБ исходит из того, что она сохранится и в России. Часть стимулов ее развивать (привлечение инвестиций из стран Запада) сейчас конечно исчезла, но это принципиально ничего не меняет. В любом случае зеленые практики есть и в странах Азии.
6. Криптовалюты – не помощник в обходе санкций. Сейчас все регуляторы как раз пытаются пресечь этот канал. И ЦБ по-прежнему относится к криптовалютам настороженно – из-за высокой волатильности, возможности заражать финансовую систему, угрозами правам потребителя.
В пятницу в РСМД обсуждали последствия украинских событий для мировой продовольственной безопасности. Понятно, что они будут очень тяжелыми. Индекс продовольственных цен уже достиг исторического максимума, как минимум несколько десятков миллионов человек в мире пополнят число голодающих, и это в дополнение к тем примерно 100 млн человек, которые уже добавились к голодающим в результате COVID-19.
Вопрос, однако в том, что послужит непосредственным толчком к этому росту – это важно понимать.
Сейчас многие исследовательские центры подсчитывают, какую долю поставок зерна в разных странах обеспечивают Россия и Украина. Отсюда выискивают главных потенциальных пострадавших – среди них страны Закавказья, Ближнего Востока, Севера и Северо-Востока Африки. Вот, например, что получила ФАО, а вот Bruegel.
Такого рода исследования интересны, но, как представляется, довольно далеки от реальности. Начнем с того, что не очень понятно, куда вдруг исчезнет российский зерновой экспорт, поставляемый к тому же во вполне лояльные страны. С Украиной, конечно, сложнее, но даже там посевная во многих регионах началась, и часть зерна (хотя какая именно, сказать невозможно), на рынок попадет.
Конечно, определенное снижение предложения будет, но не оно вряд ли играет ключевую роль в новом витке мирового голода. Гораздо важнее два других фактора:
1. Рост цен на нефть. Продовольствие – это овеществленная энергия. Цены на нефть определяет стоимость транспортировки, стоимость использования сельскохозяйственной техники, а во многом и цену удобрений (сейчас пробивает новые пики). Взаимосвязь между ценами на зерно и на нефть близка к абсолютной (см. рисунок). Два предыдущих продовольственных кризиса – 2007-2008 и 2010-2012 – во многом были спровоцированы именно высокими нефтяными ценами. Сейчас история повторится.
2. Падение доходов и покупательной способности населения в бедных странах. Здесь главный фактор риска – ужесточение денежно-кредитной политики ФРС США, и это на фоне резко выросших в период пандемии объемов внешнего долга, а также крайне высокой неопределенности в условиях глобального бардака.
Удар по продовольственной безопасности мира будет тем более сильным, что он разворачивается сразу после пандемии. Цены уже бьют рекорды, а факторы их дальнейшего увеличения только-только начали свое действие. Дальше добавятся панические ограничения на экспорт в развивающихся странах-экспортерах продовольствия, стремящихся удержать цены на внутреннем рынке. Плюс всегдашние риски природных катаклизмов, а также не завершенная еще пандемия, которая вполне может подкинуть новых сюрпризов. В общем, развивающийся мир ждут в ближайшее время крайне непростые годы. Впрочем, а у кого они будут простыми?
Вопрос, однако в том, что послужит непосредственным толчком к этому росту – это важно понимать.
Сейчас многие исследовательские центры подсчитывают, какую долю поставок зерна в разных странах обеспечивают Россия и Украина. Отсюда выискивают главных потенциальных пострадавших – среди них страны Закавказья, Ближнего Востока, Севера и Северо-Востока Африки. Вот, например, что получила ФАО, а вот Bruegel.
Такого рода исследования интересны, но, как представляется, довольно далеки от реальности. Начнем с того, что не очень понятно, куда вдруг исчезнет российский зерновой экспорт, поставляемый к тому же во вполне лояльные страны. С Украиной, конечно, сложнее, но даже там посевная во многих регионах началась, и часть зерна (хотя какая именно, сказать невозможно), на рынок попадет.
Конечно, определенное снижение предложения будет, но не оно вряд ли играет ключевую роль в новом витке мирового голода. Гораздо важнее два других фактора:
1. Рост цен на нефть. Продовольствие – это овеществленная энергия. Цены на нефть определяет стоимость транспортировки, стоимость использования сельскохозяйственной техники, а во многом и цену удобрений (сейчас пробивает новые пики). Взаимосвязь между ценами на зерно и на нефть близка к абсолютной (см. рисунок). Два предыдущих продовольственных кризиса – 2007-2008 и 2010-2012 – во многом были спровоцированы именно высокими нефтяными ценами. Сейчас история повторится.
2. Падение доходов и покупательной способности населения в бедных странах. Здесь главный фактор риска – ужесточение денежно-кредитной политики ФРС США, и это на фоне резко выросших в период пандемии объемов внешнего долга, а также крайне высокой неопределенности в условиях глобального бардака.
Удар по продовольственной безопасности мира будет тем более сильным, что он разворачивается сразу после пандемии. Цены уже бьют рекорды, а факторы их дальнейшего увеличения только-только начали свое действие. Дальше добавятся панические ограничения на экспорт в развивающихся странах-экспортерах продовольствия, стремящихся удержать цены на внутреннем рынке. Плюс всегдашние риски природных катаклизмов, а также не завершенная еще пандемия, которая вполне может подкинуть новых сюрпризов. В общем, развивающийся мир ждут в ближайшее время крайне непростые годы. Впрочем, а у кого они будут простыми?
Вчера выступал в качестве дискуссанта на диспуте АНЦЭА, посвященном типам капитализма и их трансформации. Обратил внимание на то, что в подобных обсуждениях по-прежнему продолжается активное противопоставление рынка и государства как неких полюсов, между которыми происходит едва ли не игра с нулевой суммой. Однако такое представление давно не выдерживает никакой критики, и лучшим тому доказательством является график доли государственных расходов в странах с разным уровнем доходов. Внезапно выясняется, что максимальна эта доля в странах, которые принято называть странами с развитой рыночной экономикой. А если учитывать другие виды государственного участия в экономике (денежно-кредитная политика, европейские программы и т.д.), то эта роль будет еще выше.
В свое время Дани Родрик объяснил это тем, что государство (если оно эффективно, конечно) – это не препятствие работе рынка, а, наоборот, необходимое условие его бесперебойного функционирования. Государство защищает права собственности и контракты, ловит нарушителей, сглаживает циклы экономической активности, устанавливает трудовые и экологические стандарты, а также поддерживает тех, кто оказывается несостоятелен в рыночной конкуренции (от пенсионеров до синих воротничков, выпадающих с рынка труда из-за технологического прогресса или международной торговли). Кризис капитализма, оформившийся после 2008-2009 гг., как раз и состоит в том, что государство в ведущих странах в силу разных причин перестало справляться с этими функциями, особенно с последней.
Новая модель капитализма, пришедшая на смену либерализму 1980-2000-х гг., пока не сложилась. В этом, кстати, и состоит одна из главных причин разворачивающегося последние 10 лет глобального бардака. Так или иначе, трансформирующийся капитализм явно характеризуется перемешиванием функций, ранее закрепленных за частным и общественным секторами. Так, например, государство превратилось в главный двигатель инноваций (см. концепцию entrepreneurial state Марианы Маццукато), а бизнес стал брать на себя функции социальной и экологической политики (см. концепцию ESG). Со временем, наверное, такую систему переплетающихся функций тоже назовут какой-то моделью капитализма, но противопоставления рынка и государства в ней точно не будет.
В свое время Дани Родрик объяснил это тем, что государство (если оно эффективно, конечно) – это не препятствие работе рынка, а, наоборот, необходимое условие его бесперебойного функционирования. Государство защищает права собственности и контракты, ловит нарушителей, сглаживает циклы экономической активности, устанавливает трудовые и экологические стандарты, а также поддерживает тех, кто оказывается несостоятелен в рыночной конкуренции (от пенсионеров до синих воротничков, выпадающих с рынка труда из-за технологического прогресса или международной торговли). Кризис капитализма, оформившийся после 2008-2009 гг., как раз и состоит в том, что государство в ведущих странах в силу разных причин перестало справляться с этими функциями, особенно с последней.
Новая модель капитализма, пришедшая на смену либерализму 1980-2000-х гг., пока не сложилась. В этом, кстати, и состоит одна из главных причин разворачивающегося последние 10 лет глобального бардака. Так или иначе, трансформирующийся капитализм явно характеризуется перемешиванием функций, ранее закрепленных за частным и общественным секторами. Так, например, государство превратилось в главный двигатель инноваций (см. концепцию entrepreneurial state Марианы Маццукато), а бизнес стал брать на себя функции социальной и экологической политики (см. концепцию ESG). Со временем, наверное, такую систему переплетающихся функций тоже назовут какой-то моделью капитализма, но противопоставления рынка и государства в ней точно не будет.
Написал для "Профиля" свои мысли о будущем зеленой повестки в России. Сейчас у многих большой соблазн ее похоронить. Но тут надо помнить, что рано или поздно российская экономика экономика начнет восстанавливаться. И тогда выяснится, что на прежних конкурентных преимуществах восстанавливаться не получится. Российской экономике потребуются новые двигатели, и ими могут стать только сектора, отвечающие глобальному запросу на зеленое развитие. Проблема в том, что чтобы у нас такие двигатели были, развивать их надо уже сейчас.
Профиль
Жизнь зеленого пациента
В последние годы российский бизнес активно встраивался в глобальную зеленую повестку, постепенно нащупывая в ней свои интересы и возможности. Поводом
Побывал на Raisina Dialogue – одной из самых представительных в мире дискуссионных площадок в области геополитики и геоэкономики. Из-за коронавируса людей было чуть меньше, чем раньше, но это все равно тысячи участников со всего мира. А среди спонсоров – лучшие представители «международного сообщества» – от Meta и Lokheed Martin до Фонда Билла и Мелинды Гейтс и правительства Великобритании. Вот некоторые наблюдения:
1. Запад и развивающийся мир смотрят на конфликт на Украине принципиально по-разному. Для первого это битва добра со злом, экзистенциальный вызов мировому порядку и демократии. Второй действия России в целом осуждает, призывая к решению проблем дипломатическим путем, но при этом видит в происходящем просто один из конфликтов – в одном ряду с Ираком, Афганистаном, Йеменом и т.д. Был показательный эпизод, когда кто-то из европейцев сказал, что Азия должна извлечь из ситуации на Украине урок, что это дело не только европейское, но касается всего мира. Индийский министр иностранных дел на это заявил, что это вообще-то Европе стоило бы извлечь урок, что геополитика может быть всесокрушающей не только в Азии, но и в Европе.
2. На уровне истеблишмента Запад фантастически консолидирован на антироссийской почве. По содержанию речей совершенно невозможно понять, выступает ли это Урсула фон дер Ляйен (с нее началась конференция), или представители Германии, Франции, Швеции, Норвегии, США, Канады, Польши, Словакии. Они все говорят одинаково, несут один и тот же посыл, подписываются под каждым словом друг друга. Все страновые различия стерлись, остался один «коллективный Запад». Не уверен, что это единство со временем не разобьется о быт зависимости от газовых поставок, но пока вот эта консолидация – одно из главных последствий «спецоперации».
3. У европейских чиновников – полная уверенность в санкциях и их эффективности, у европейских экспертов – скорее нет. Через все выступления официальных лиц – один и тот же мотив: санкций надо больше, они лишат Путина экономической основы для дальнейшего наступления, экономика России вот-вот рухнет, она слаба. Санкции умны, избирательны, нацелены на болезненные точки российской экономики и российского общества и одновременно минимизируют экономический ущерб всему миру (правда, некоторого ущерба все же не избежать). При этом многие европейские эксперты, с которыми общаешься в кулуарах, признают, что это не так: никакой стратегии нет, действия беспорядочны. Санкции – ответ в стиле Уилла Смита, есть стремление просто делать что-то, потому что российскую «специальную операцию» нельзя оставлять без ответа. Но при этом открыто эту позицию за все время конференции выразил всего один (!) человек из Европы (за что на него тут же набросились коллеги по сессии), остальные предпочитают молчать.
4. В развивающемся мире, напротив, не вполне понимают, чего вообще европейцы хотят добиться и где эта самая стратегия. Там народ интересуют вполне приземленные вопросы: что будет с ценами на топливо и продовольствие? Грядущие перспективы развивающийся мир весьма пугают. И ответ европейцев, что это вопрос исключительно к Путину, их не очень удовлетворяет. И тем более не удовлетворяют размышления о том, что ради спасения порядка, основанного на правилах, всем придется немного потерпеть, в том числе и бедным странам, которые в этом порядке тоже крайне заинтересованы.
1. Запад и развивающийся мир смотрят на конфликт на Украине принципиально по-разному. Для первого это битва добра со злом, экзистенциальный вызов мировому порядку и демократии. Второй действия России в целом осуждает, призывая к решению проблем дипломатическим путем, но при этом видит в происходящем просто один из конфликтов – в одном ряду с Ираком, Афганистаном, Йеменом и т.д. Был показательный эпизод, когда кто-то из европейцев сказал, что Азия должна извлечь из ситуации на Украине урок, что это дело не только европейское, но касается всего мира. Индийский министр иностранных дел на это заявил, что это вообще-то Европе стоило бы извлечь урок, что геополитика может быть всесокрушающей не только в Азии, но и в Европе.
2. На уровне истеблишмента Запад фантастически консолидирован на антироссийской почве. По содержанию речей совершенно невозможно понять, выступает ли это Урсула фон дер Ляйен (с нее началась конференция), или представители Германии, Франции, Швеции, Норвегии, США, Канады, Польши, Словакии. Они все говорят одинаково, несут один и тот же посыл, подписываются под каждым словом друг друга. Все страновые различия стерлись, остался один «коллективный Запад». Не уверен, что это единство со временем не разобьется о быт зависимости от газовых поставок, но пока вот эта консолидация – одно из главных последствий «спецоперации».
3. У европейских чиновников – полная уверенность в санкциях и их эффективности, у европейских экспертов – скорее нет. Через все выступления официальных лиц – один и тот же мотив: санкций надо больше, они лишат Путина экономической основы для дальнейшего наступления, экономика России вот-вот рухнет, она слаба. Санкции умны, избирательны, нацелены на болезненные точки российской экономики и российского общества и одновременно минимизируют экономический ущерб всему миру (правда, некоторого ущерба все же не избежать). При этом многие европейские эксперты, с которыми общаешься в кулуарах, признают, что это не так: никакой стратегии нет, действия беспорядочны. Санкции – ответ в стиле Уилла Смита, есть стремление просто делать что-то, потому что российскую «специальную операцию» нельзя оставлять без ответа. Но при этом открыто эту позицию за все время конференции выразил всего один (!) человек из Европы (за что на него тут же набросились коллеги по сессии), остальные предпочитают молчать.
4. В развивающемся мире, напротив, не вполне понимают, чего вообще европейцы хотят добиться и где эта самая стратегия. Там народ интересуют вполне приземленные вопросы: что будет с ценами на топливо и продовольствие? Грядущие перспективы развивающийся мир весьма пугают. И ответ европейцев, что это вопрос исключительно к Путину, их не очень удовлетворяет. И тем более не удовлетворяют размышления о том, что ради спасения порядка, основанного на правилах, всем придется немного потерпеть, в том числе и бедным странам, которые в этом порядке тоже крайне заинтересованы.
5. Одна из идей, которую активно развивают индийцы – это то, что мы вошли в эпоху «вэпонизации всего». В качестве оружия используется валютное доминирование, взаимозависимость банковских систем, поставки энергоносителей, цепочки добавленной стоимости и все-все-все. Ответ индийцев диалектичен: с одной стороны, стремление к самодостаточности (‘Aatmanirbharta' – термин, введенный в оборот Моди в 2020 г.), с другой – развитие взаимосвязанности (connectivity) и веерное усиление международных взаимодействий для максимальной диверсификации. В этой связи Европа Индию на свою сторону полностью едва ли склонит, хотя пытается: по итогам визита фон Ляйнен объявлено о создании индийско-европейского Совета по торговле и технологиям для расширения сотрудничества в этих областях.
6. Вторая главная тема на конференции – изменение климата. Здесь позиция Индии неизменна. Антигерой саммита в Глазго министр окружающей среды Бхупендер Ядав вновь подтвердил, что ни о каком полном отказе от угля в Индии речи идти не может, но при этом он не понимает, почему свет именно на угле сошелся. Индия четко обозначила свои приоритеты и возможности: она будет развивать возобновляемую энергетику и зеленый водород, это выгодно. И будет делать это еще быстрее, если наладится трансфер технологий, если будут налажены глобальные потоки зеленого финансирования, которые пока практически не растут. Но не будет этого делать там, где возникают явные противоречия с другими целями устойчивого развития.
7. Империя зла для Индии – это конечно не Россия, а Китай. Вот о нем либо плохо, либо никак. На огромной конференции – ни одного китайского спикера.
8. В сухом остатке – выводы для российско-индийских отношений. Индия балансирует и продолжит балансировать между двумя враждующими лагерями. Рвать с Россией она совершенно не собирается, пусть ее к этому и склоняют. Но и помогать в условиях санкций (и под риском вторичных санкций) тоже рваться не будет. Никакой инициативы по новым проектам, переходу к расчетам в национальных валютам, другим механизмам обхода санкций Индия предлагать скорее всего не будет. А будет ждать, пока конфликт приведет к какому-нибудь новому равновесию. Если Россия хочет развивать сотрудничество с Индией, ей придется самой прорабатывать и развивать его возможные каналы. Будучи готовой к тому, что на 5 предложений последует 4 отказа. Россия вообще-то такое не очень любит, но в нынешних условиях выбирать, кажется, не приходится.
6. Вторая главная тема на конференции – изменение климата. Здесь позиция Индии неизменна. Антигерой саммита в Глазго министр окружающей среды Бхупендер Ядав вновь подтвердил, что ни о каком полном отказе от угля в Индии речи идти не может, но при этом он не понимает, почему свет именно на угле сошелся. Индия четко обозначила свои приоритеты и возможности: она будет развивать возобновляемую энергетику и зеленый водород, это выгодно. И будет делать это еще быстрее, если наладится трансфер технологий, если будут налажены глобальные потоки зеленого финансирования, которые пока практически не растут. Но не будет этого делать там, где возникают явные противоречия с другими целями устойчивого развития.
7. Империя зла для Индии – это конечно не Россия, а Китай. Вот о нем либо плохо, либо никак. На огромной конференции – ни одного китайского спикера.
8. В сухом остатке – выводы для российско-индийских отношений. Индия балансирует и продолжит балансировать между двумя враждующими лагерями. Рвать с Россией она совершенно не собирается, пусть ее к этому и склоняют. Но и помогать в условиях санкций (и под риском вторичных санкций) тоже рваться не будет. Никакой инициативы по новым проектам, переходу к расчетам в национальных валютам, другим механизмам обхода санкций Индия предлагать скорее всего не будет. А будет ждать, пока конфликт приведет к какому-нибудь новому равновесию. Если Россия хочет развивать сотрудничество с Индией, ей придется самой прорабатывать и развивать его возможные каналы. Будучи готовой к тому, что на 5 предложений последует 4 отказа. Россия вообще-то такое не очень любит, но в нынешних условиях выбирать, кажется, не приходится.
Вышел новый выпуск нашего мониторинга мировой экономики GlobBaro HSE
Посмотреть все выпуски мониторинга и записаться на его получение можно тут
Посмотреть все выпуски мониторинга и записаться на его получение можно тут
На днях мои студенты взяли у меня интервью о климатической политике в Арктике в новых условиях. Интервью довольно пессимистическое: климатическую политику в Арктике ждут непростые времена
Fmediaj
Климатическая политика в Арктике, какая она есть сегодня: интервью с Игорем Алексеевичем Макаровым
В FOUR продолжается спецвыпуск об Арктике. Недавно мы разговаривали с Анастасией Борисовной Лихачевой о политической обстановке в Арктическом регионе. Сегодня в интервью с Игорем Алексеевичем Макаровым, главным специалистом в России по климату...
В последнее время появилось огромное количество спекуляций на тему конца глобализации, всеобщего протекционизма, импортозамещения, благотворности автаркии и т.д. и т.п. Так вот, полезно помнить, что есть лишь 4 типа протекционизма (важная оговорка: я не придаю отрицательной коннотации ни одному из используемых терминов, в том числе самому термину «протекционизм»):
1. Протекционизм «лоббистов». От протекционизма страдают отечественные потребители (более дорогой импорт, меньше разнообразие товаров), но выигрывают отечественные производители (меньше конкуренции, выше цены). Суммарный проигрыш потребителей больше, чем суммарный выигрыш производителей. Но производителей мало, поэтому выигрыш каждого из них по отдельности крайне высок. В то же время, их лоббистский потенциал и способности консолидации намного выше, чем у потребителей, им легче отстаивать свои интересы и продвигать протекционизм. Результат: минус для экономики в целом, но плюс для отдельных групп интересов, связанных с крупным отечественным бизнесом. Примеры: абсолютное большинство применяемых в настоящее время торговых ограничений.
2. Протекционизм «индустриализаторов». Классическая защита молодых отраслей, вытекающая из новой теории международной торговли Кругмана. Большинство промышленных отраслей (особенно высокотехнологических) характеризуются положительной отдачей от масштаба. Это означает, что любое новое производство может стать конкурентоспособным только тогда, когда ему будет обеспечен достаточный масштаб. Для этого и нужен протекционизм, обеспечивающий местным компаниям преимущества на отечественном рынке и возможности роста. Результат: плюс для экономики в целом.
Примеры: Такой логике придерживалось большинство развивающихся стран, вплоть до 1990-х годов не спешившее либерализовывать внешнюю торговлю. Так, например, появился бразильский Embraer. Однако в 1990-е годы развивающиеся страны осознали, что есть более простой и быстрый способ индустриализации – встраивание в цепочки добавленной стоимости компаний из развитых стран (эталонный пример – Китай). Но для этого торговые барьеры как раз противопоказаны, поэтому протекционизм индустриализаторов почти сошел на нет. Риторика защиты молодых отраслей и создания собственных производств осталась, но в основном как прикрытие протекционизма лоббистов.
3. Протекционизм «геостратегов». Это протекционизм, нацеленный на сдерживание конкурента/противника. Результат: минус для экономики, но еще больший минус для противника; в отдельных случаях – расчет на поражение противника, которое может в долгосрочном плане принести плюсы для экономики. Примеры: ограничения против китайских технологических компаний со стороны США, начавшиеся при Трампе; недавние запреты на ввоз угля из Австралии в Китай; запреты на российский импорт стали в ЕС сейчас. Может быть эффективно совмещен с протекционизмом «лоббистов» – например, «добровольные ограничения экспорта» японских автомобилей в США; российское эмбарго на ввоз продовольствия из Западных стран в 2014 г.
4. Протекционизм «популистов». Характерен для развитых стран, в которых довольно многочисленные группы населения, важные в электоральном плане («синие воротнички») проигрывают от торговли. Этот проигрыш меньше, чем выигрыш от торговли для передовых отраслей экономики и квалифицированного труда, но существенно важнее с внутриполитической точки зрения. Результат: проигрыш для экономики в целом, выигрыш для уязвимых групп населения; может быть оправдан, когда борьба с ростом неравенства важнее, чем обеспечение экономического роста. Примеры: большая часть протекционистских мер Трампа; большинство протекционистских мер в ЕС. Важно, что этот тип протекционизма, быстро развивающийся в последние годы, актуален только для развитых стран: в развивающихся, наоборот, ширнармассы выигрывают от торговли.
1. Протекционизм «лоббистов». От протекционизма страдают отечественные потребители (более дорогой импорт, меньше разнообразие товаров), но выигрывают отечественные производители (меньше конкуренции, выше цены). Суммарный проигрыш потребителей больше, чем суммарный выигрыш производителей. Но производителей мало, поэтому выигрыш каждого из них по отдельности крайне высок. В то же время, их лоббистский потенциал и способности консолидации намного выше, чем у потребителей, им легче отстаивать свои интересы и продвигать протекционизм. Результат: минус для экономики в целом, но плюс для отдельных групп интересов, связанных с крупным отечественным бизнесом. Примеры: абсолютное большинство применяемых в настоящее время торговых ограничений.
2. Протекционизм «индустриализаторов». Классическая защита молодых отраслей, вытекающая из новой теории международной торговли Кругмана. Большинство промышленных отраслей (особенно высокотехнологических) характеризуются положительной отдачей от масштаба. Это означает, что любое новое производство может стать конкурентоспособным только тогда, когда ему будет обеспечен достаточный масштаб. Для этого и нужен протекционизм, обеспечивающий местным компаниям преимущества на отечественном рынке и возможности роста. Результат: плюс для экономики в целом.
Примеры: Такой логике придерживалось большинство развивающихся стран, вплоть до 1990-х годов не спешившее либерализовывать внешнюю торговлю. Так, например, появился бразильский Embraer. Однако в 1990-е годы развивающиеся страны осознали, что есть более простой и быстрый способ индустриализации – встраивание в цепочки добавленной стоимости компаний из развитых стран (эталонный пример – Китай). Но для этого торговые барьеры как раз противопоказаны, поэтому протекционизм индустриализаторов почти сошел на нет. Риторика защиты молодых отраслей и создания собственных производств осталась, но в основном как прикрытие протекционизма лоббистов.
3. Протекционизм «геостратегов». Это протекционизм, нацеленный на сдерживание конкурента/противника. Результат: минус для экономики, но еще больший минус для противника; в отдельных случаях – расчет на поражение противника, которое может в долгосрочном плане принести плюсы для экономики. Примеры: ограничения против китайских технологических компаний со стороны США, начавшиеся при Трампе; недавние запреты на ввоз угля из Австралии в Китай; запреты на российский импорт стали в ЕС сейчас. Может быть эффективно совмещен с протекционизмом «лоббистов» – например, «добровольные ограничения экспорта» японских автомобилей в США; российское эмбарго на ввоз продовольствия из Западных стран в 2014 г.
4. Протекционизм «популистов». Характерен для развитых стран, в которых довольно многочисленные группы населения, важные в электоральном плане («синие воротнички») проигрывают от торговли. Этот проигрыш меньше, чем выигрыш от торговли для передовых отраслей экономики и квалифицированного труда, но существенно важнее с внутриполитической точки зрения. Результат: проигрыш для экономики в целом, выигрыш для уязвимых групп населения; может быть оправдан, когда борьба с ростом неравенства важнее, чем обеспечение экономического роста. Примеры: большая часть протекционистских мер Трампа; большинство протекционистских мер в ЕС. Важно, что этот тип протекционизма, быстро развивающийся в последние годы, актуален только для развитых стран: в развивающихся, наоборот, ширнармассы выигрывают от торговли.
Потенциально мы стоим на пороге широко распространения пятого типа протекционизма: «компенсационного». Общая логика: ужесточение экологической политики и/или прогрессивного налогообложения в развитых странах делает национальных производителей менее конкурентоспособными по сравнению с зарубежными из стран, где такой политики не проводится. Новые пограничные барьеры, защищающие национальный бизнес, сделают его более сговорчивым к усилению неприятных для него мер экологического регулирования и прогрессивного налогообложения. Первая ласточка на пути появления такого типа протекционизма – европейский пограничный компенсационный углеродный механизм, открывающий новую эру в распространении «зеленых» пограничных барьеров. Думаю, что по мере того, как в развитых странах начнет усиливаться прогрессивное налогообложение (вопрос максимум десятилетия), на повестку дня вполне могут встать и «социальные».