(назад)
В поисках польских обзывательств для украинцев наткнулся на такую статью 2017 г. из «Газеты выборчей».
Надо сделать оговорку: это разговор двух типичных людей с хорошими лицами, искренне горюющих о том, что среди их соотечественников столько нетолерантного быдла, поэтому рисуемую ими катастрофическую картину не нужно воспринимать буквально. Но вот несколько фрагментов интервью:
Сегодня в польско-украинских отношениях наихудший период с 1989 г. Язык презрения препятствует любой форме диалога.
* * *
Прошлогоднее исследование CBOS показало, что впервые за много лет поляков, которые плохо относятся к украинцам, больше, чем тех, кто к ним относится хорошо. [ср. исследование начала 2000-х]
* * *
- Что мы испытываем в отношении украинцев?
- Презрение. Нами движет именно оно. Презрительные тексты, презрительные взгляды, презрительное отношение. В том числе со стороны некоторых органов власти.
- Помнишь инцидент на одной из польских радиостанций, когда ведущие «шутили» на тему «своих украинок», которые убираются у них дома?
- Они сказали то, что многие хотели услышать.
* * *
- Укореняется стереотип украинцев как нашей прислуги?
- Да. Они наливают нам бензин в бак, подают обед. Для нас они – вне нашего круга.
- А фильм «Волынь» добавляет, что они к тому же жестоко нас убивали. Как ты, будучи председателем организации, которая борется с дискриминацией, воспринимаешь этот фильм?
- Моей первой реакцией была злость на поколение «Солидарности», на людей, которые осуществили мирную трансформацию в Польше. Именно они должны были заняться Волынью, причем много лет назад, в эйфории выхода из коммунизма […]. Был шанс на то, чтобы дискуссии о Волыни провести и закрыть. Озаботиться тем, чтобы мы вышли из нее победителями – похоронили погибших и занялись диалогом.
- Что, кроме «Волыни», может испортить польско-украинские отношения?
- Польское правительство. Высокие государственные чиновники бесстыдно пользуются языком ненависти и накручивают механизм страха в отношении других.
* * *
- У меня такое впечатление, что мы, поляки, все время погружаемся в мартирологию. Мы охотно видим себя исключительно в роли жертвы. И по любому поводу из нас льется наша национальная обида. И в качестве жертвы ожидаем извинений. Мы ожидаем, что другие падут на колени. Как по польско-еврейским вопросам, так и по польско-украинским. Для меня это неприемлемо. А ведь, будучи стороной несомненно более сильной, чем Украина, мы могли бы взять на себя инициативу в этом диалоге и гуманистическим образом довести его до конца. Но нет! Мы будем до бесконечности бередить раны и подсчитывать, кто больше пострадал.
Здесь много правильных слов. Про жертву, обиды, бередить раны – все в точку. Правда, людей, которые говорят таким языком об отношениях с Россией, как правило, объявляют «русской портянкой» такие же люди с хорошими лицами. Потому что это другое.
И еще бросается в глаза «более сильная сторона». Даже когда образованный класс бичует пороки народа – неоправданное высокомерие, например – чувство цивилизационного превосходства прорывается, и это забавно.
#exomnipolska
(вперед)
В поисках польских обзывательств для украинцев наткнулся на такую статью 2017 г. из «Газеты выборчей».
Надо сделать оговорку: это разговор двух типичных людей с хорошими лицами, искренне горюющих о том, что среди их соотечественников столько нетолерантного быдла, поэтому рисуемую ими катастрофическую картину не нужно воспринимать буквально. Но вот несколько фрагментов интервью:
Сегодня в польско-украинских отношениях наихудший период с 1989 г. Язык презрения препятствует любой форме диалога.
* * *
Прошлогоднее исследование CBOS показало, что впервые за много лет поляков, которые плохо относятся к украинцам, больше, чем тех, кто к ним относится хорошо. [ср. исследование начала 2000-х]
* * *
- Что мы испытываем в отношении украинцев?
- Презрение. Нами движет именно оно. Презрительные тексты, презрительные взгляды, презрительное отношение. В том числе со стороны некоторых органов власти.
- Помнишь инцидент на одной из польских радиостанций, когда ведущие «шутили» на тему «своих украинок», которые убираются у них дома?
- Они сказали то, что многие хотели услышать.
* * *
- Укореняется стереотип украинцев как нашей прислуги?
- Да. Они наливают нам бензин в бак, подают обед. Для нас они – вне нашего круга.
- А фильм «Волынь» добавляет, что они к тому же жестоко нас убивали. Как ты, будучи председателем организации, которая борется с дискриминацией, воспринимаешь этот фильм?
- Моей первой реакцией была злость на поколение «Солидарности», на людей, которые осуществили мирную трансформацию в Польше. Именно они должны были заняться Волынью, причем много лет назад, в эйфории выхода из коммунизма […]. Был шанс на то, чтобы дискуссии о Волыни провести и закрыть. Озаботиться тем, чтобы мы вышли из нее победителями – похоронили погибших и занялись диалогом.
- Что, кроме «Волыни», может испортить польско-украинские отношения?
- Польское правительство. Высокие государственные чиновники бесстыдно пользуются языком ненависти и накручивают механизм страха в отношении других.
* * *
- У меня такое впечатление, что мы, поляки, все время погружаемся в мартирологию. Мы охотно видим себя исключительно в роли жертвы. И по любому поводу из нас льется наша национальная обида. И в качестве жертвы ожидаем извинений. Мы ожидаем, что другие падут на колени. Как по польско-еврейским вопросам, так и по польско-украинским. Для меня это неприемлемо. А ведь, будучи стороной несомненно более сильной, чем Украина, мы могли бы взять на себя инициативу в этом диалоге и гуманистическим образом довести его до конца. Но нет! Мы будем до бесконечности бередить раны и подсчитывать, кто больше пострадал.
Здесь много правильных слов. Про жертву, обиды, бередить раны – все в точку. Правда, людей, которые говорят таким языком об отношениях с Россией, как правило, объявляют «русской портянкой» такие же люди с хорошими лицами. Потому что это другое.
И еще бросается в глаза «более сильная сторона». Даже когда образованный класс бичует пороки народа – неоправданное высокомерие, например – чувство цивилизационного превосходства прорывается, и это забавно.
#exomnipolska
(вперед)
Радует, что в дурке все стабильно.
В России лучше не болеть. «Лучшие вещи, которые есть у наших медиков, – те, что они украли у украинцев», – сообщает заголовок материала польского телеканала TVN. Увы, узнать имя поставщика этой ценной информации невозможно. Во-первых, сайт недоступен из России (Blokada serwisu), а во-вторых, это для премиум-подписчиков.
Так что, если вдруг у вас есть возможность ознакомиться с этим премиальным контентом, расскажите, что там )
#exomnipolska
В России лучше не болеть. «Лучшие вещи, которые есть у наших медиков, – те, что они украли у украинцев», – сообщает заголовок материала польского телеканала TVN. Увы, узнать имя поставщика этой ценной информации невозможно. Во-первых, сайт недоступен из России (Blokada serwisu), а во-вторых, это для премиум-подписчиков.
Так что, если вдруг у вас есть возможность ознакомиться с этим премиальным контентом, расскажите, что там )
#exomnipolska
(назад)
На это польское безумие наткнулся в поисках фактуры для своего импровизированного этнографического очерка. Чуть не засосало, но я справился )) Продолжаю.
Среди «наших» украинцев было то, чего не было ни у белорусов, ни у русских. Собственно, если бы меня попросили назвать какие-то характерные этнокультурные черты белорусов, отличающие их от нас, я бы не нашелся, что сказать. Но на фоне украинцев – некоторых – ярко проявлялась одна общая черта: некий цинизм, уж не знаю, здоровый или нет.
А у украинцев была какая-то чуждая циничным русско-белорусам идейность, требовавшая причудливых форм самореализации. Нет, они не были карикатурными свидомитами, но говорили и делали такие вещи, которые не пришли бы в голову нам. Выражаясь современным языком, творили лютый кринж.
О. переживал политическую реальность своей страны с каким-то экзальтированным упоением. Искренне топил против Кучмы, искренне восхищался Ющенко. Позже, когда случился первый Майдан, о котором будет сказано особо, носил не просто оранжевую ленточку, а огромный оранжевый бант словно пудель Артемон. Был твердо убежден, что слово Kyiv выглядит по-английски лучше, чем Kiev. И в том, что Украина – лучшее место на земле: «даже природа меняется после того, как пересекаешь границу» (но двадцать с лишним лет живет в Польше). При этом (иногда) считал себя русским, о чем, собственно, и фамилия свидетельствовала.
А. – говоря по-русски без малейшего акцента – искренне возмущалась тому, что большинство киевлян отказывается говорить на «родном языке». Однажды присутствовал при сцене, когда у себя дома в Киеве она переговаривалась с матерью на мове. Причем переговаривались они с противопоположных концов квартиры, громко и артистично. «Вы уж нас извините, мы дома между собой говорим по-украински», – объясняла мать. Все говорило о том, что это неправда.
Десять лет спустя, в конце зимы 2014-го увидел в ее фейсбуке слова «Донбабве и Луганда». Контекст был таков, что наконец-то разберутся со всей этой сволочью. Это было довольно неожиданно, потому что все те годы, что я ее читал, ничего не предвещало. Оказалось, что просто медленно кипело, а тут сорвало крышку.
На их фоне Л. была максимально рассудительна. При этом именно она хуже всех говорила и по-русски, и по-польски – реально чувствовалось, что это другой этнос. Нет, никакая не Галиция, формально – Киев, но ощущалась тесная связь с землей, скорее всего, на Правобережье. Она была одной из немногих «всходняков», уехавших из Польши сразу после окончания учебы.
Сообщал уже, что Украине в Польше придавали необыкновенную важность: да, там реально жили по Бжезинскому с его «без Украины Россия не будет империей» и проч. Но одно дело читать это в книжке, а другой – видеть в повседневной жизни (вернее, так: сначала в учебе, потом и в жизни). Оставалось посмотреть на реальную Украину – и в конце первого года, то есть, в такие же жаркие июльские дни, как сейчас, только двадцать лет назад – было принято историческое решение ехать на каникулы в Москву через Киев. Но об этом в следующий раз.
#exomnipolska
(вперед)
На это польское безумие наткнулся в поисках фактуры для своего импровизированного этнографического очерка. Чуть не засосало, но я справился )) Продолжаю.
Среди «наших» украинцев было то, чего не было ни у белорусов, ни у русских. Собственно, если бы меня попросили назвать какие-то характерные этнокультурные черты белорусов, отличающие их от нас, я бы не нашелся, что сказать. Но на фоне украинцев – некоторых – ярко проявлялась одна общая черта: некий цинизм, уж не знаю, здоровый или нет.
А у украинцев была какая-то чуждая циничным русско-белорусам идейность, требовавшая причудливых форм самореализации. Нет, они не были карикатурными свидомитами, но говорили и делали такие вещи, которые не пришли бы в голову нам. Выражаясь современным языком, творили лютый кринж.
О. переживал политическую реальность своей страны с каким-то экзальтированным упоением. Искренне топил против Кучмы, искренне восхищался Ющенко. Позже, когда случился первый Майдан, о котором будет сказано особо, носил не просто оранжевую ленточку, а огромный оранжевый бант словно пудель Артемон. Был твердо убежден, что слово Kyiv выглядит по-английски лучше, чем Kiev. И в том, что Украина – лучшее место на земле: «даже природа меняется после того, как пересекаешь границу» (но двадцать с лишним лет живет в Польше). При этом (иногда) считал себя русским, о чем, собственно, и фамилия свидетельствовала.
А. – говоря по-русски без малейшего акцента – искренне возмущалась тому, что большинство киевлян отказывается говорить на «родном языке». Однажды присутствовал при сцене, когда у себя дома в Киеве она переговаривалась с матерью на мове. Причем переговаривались они с противопоположных концов квартиры, громко и артистично. «Вы уж нас извините, мы дома между собой говорим по-украински», – объясняла мать. Все говорило о том, что это неправда.
Десять лет спустя, в конце зимы 2014-го увидел в ее фейсбуке слова «Донбабве и Луганда». Контекст был таков, что наконец-то разберутся со всей этой сволочью. Это было довольно неожиданно, потому что все те годы, что я ее читал, ничего не предвещало. Оказалось, что просто медленно кипело, а тут сорвало крышку.
На их фоне Л. была максимально рассудительна. При этом именно она хуже всех говорила и по-русски, и по-польски – реально чувствовалось, что это другой этнос. Нет, никакая не Галиция, формально – Киев, но ощущалась тесная связь с землей, скорее всего, на Правобережье. Она была одной из немногих «всходняков», уехавших из Польши сразу после окончания учебы.
Сообщал уже, что Украине в Польше придавали необыкновенную важность: да, там реально жили по Бжезинскому с его «без Украины Россия не будет империей» и проч. Но одно дело читать это в книжке, а другой – видеть в повседневной жизни (вернее, так: сначала в учебе, потом и в жизни). Оставалось посмотреть на реальную Украину – и в конце первого года, то есть, в такие же жаркие июльские дни, как сейчас, только двадцать лет назад – было принято историческое решение ехать на каникулы в Москву через Киев. Но об этом в следующий раз.
#exomnipolska
(вперед)
Telegram
дугоизлазни акценат
Радует, что в дурке все стабильно.
В России лучше не болеть. «Лучшие вещи, которые есть у наших медиков, – те, что они украли у украинцев», – сообщает заголовок материала польского телеканала TVN. Увы, узнать имя поставщика этой ценной информации невозможно.…
В России лучше не болеть. «Лучшие вещи, которые есть у наших медиков, – те, что они украли у украинцев», – сообщает заголовок материала польского телеканала TVN. Увы, узнать имя поставщика этой ценной информации невозможно.…
(назад)
Г. Федотов, «Три столицы». Париж, 1926:
…на земле же идет и поныне борьба двух культур: византийско–русской и польско–украинской. — На фасадах древних церквей археолог читает летопись этой борьбы, но отчетливы и центры культур. Киев с чрезвычайной легкостью срывался со старых насиженных мест, с каждым переломом своей бурной истории. Русский княжеский город на старейшем холме (Кия), украинский Подол с польской крепостью (разрушенной) на Киселевке, русский правительственный центр на Печерске, и современный, всего более еврейский город — Киев, с упадком Одессы, столицы русского еврейства, сливший старые островки и раздававшийся по плоскогорью.
Живописен украинский Киев, нарядно и мило его провинциальное барокко, на Мазепинском Никольском соборе, — увы, безжалостно изрешечённом ядрами гражданской войны — это барокко не лишено и благородства. На Подоле обступает рой почтенных воспоминаний: магистрат с магдебургскими вольностями, Академия Петра Могилы — бурсаками со своими виршами, латынью и сомнительной «философией». Но тут же упраздненный доминиканский монастырь напоминает, что мы в польской провинции: словно в захолустном углу Галиции, куда, сквозь толщу Восточной Европы, доносятся отголоски итальянского и немецкого возрождения. Стойко борются с ополчением, но не могут спастись от полонизмов: в архитектуре, в языке, в богословии. Весь излом современного украинского возрождения уже дан в этом Возрождении XVII века: Малороссия сознает себя, как мятежная Украина, окраина Польши.
Любуясь широкими выкрутасами киевского барокко, как не подосадовать, когда оно облепило, точно слоем жира, стройные, скромные стены княжеских храмов? Как ни дороги воспоминания о национальном пробуждении Украины–Малороссии, они исчезают перед памятью о единственной, великой эпохе Киевской славы. В этой славе все исчезает. Бесчисленные народы, проходившие по этим горам, культуры, сменявшие друг друга, имели один смысл и цель: здесь воссиял крест Первозванного, здесь упало на славяно–варяжские терема золотое небо св. Софии. И этого нам не забыть, пока стоит Русь. Впрочем, в Киеве об этом забыть невозможно. Северянин–великоросс, привыкший к более скромным историческим глубинам, не верит глазам своим, видя в какой сохранности и блеске встречает его византийский и княжеский Киев. Спас на Берестове, Кириллов, Выдубицкий, Михайлов–Златоверхий монастыри стоят — вплоть до самых куполов своих — с XI или XII века, лишь снаружи приукрашенные не в меру ревностной рукой современников Могилы и Мазепы. И венец всему — неповрежденная внутри, девственно чистая св. София.
Не догадывался Федотов, что в борьбе русско-византийского и польско-украинского победит украинско-советское, чему бело-золотая колонна с трезубцем на фоне сталинского Крещатика служит немым свидетелем.
Фото 2004 года.
(вперед)
#exomnipolska
Г. Федотов, «Три столицы». Париж, 1926:
…на земле же идет и поныне борьба двух культур: византийско–русской и польско–украинской. — На фасадах древних церквей археолог читает летопись этой борьбы, но отчетливы и центры культур. Киев с чрезвычайной легкостью срывался со старых насиженных мест, с каждым переломом своей бурной истории. Русский княжеский город на старейшем холме (Кия), украинский Подол с польской крепостью (разрушенной) на Киселевке, русский правительственный центр на Печерске, и современный, всего более еврейский город — Киев, с упадком Одессы, столицы русского еврейства, сливший старые островки и раздававшийся по плоскогорью.
Живописен украинский Киев, нарядно и мило его провинциальное барокко, на Мазепинском Никольском соборе, — увы, безжалостно изрешечённом ядрами гражданской войны — это барокко не лишено и благородства. На Подоле обступает рой почтенных воспоминаний: магистрат с магдебургскими вольностями, Академия Петра Могилы — бурсаками со своими виршами, латынью и сомнительной «философией». Но тут же упраздненный доминиканский монастырь напоминает, что мы в польской провинции: словно в захолустном углу Галиции, куда, сквозь толщу Восточной Европы, доносятся отголоски итальянского и немецкого возрождения. Стойко борются с ополчением, но не могут спастись от полонизмов: в архитектуре, в языке, в богословии. Весь излом современного украинского возрождения уже дан в этом Возрождении XVII века: Малороссия сознает себя, как мятежная Украина, окраина Польши.
Любуясь широкими выкрутасами киевского барокко, как не подосадовать, когда оно облепило, точно слоем жира, стройные, скромные стены княжеских храмов? Как ни дороги воспоминания о национальном пробуждении Украины–Малороссии, они исчезают перед памятью о единственной, великой эпохе Киевской славы. В этой славе все исчезает. Бесчисленные народы, проходившие по этим горам, культуры, сменявшие друг друга, имели один смысл и цель: здесь воссиял крест Первозванного, здесь упало на славяно–варяжские терема золотое небо св. Софии. И этого нам не забыть, пока стоит Русь. Впрочем, в Киеве об этом забыть невозможно. Северянин–великоросс, привыкший к более скромным историческим глубинам, не верит глазам своим, видя в какой сохранности и блеске встречает его византийский и княжеский Киев. Спас на Берестове, Кириллов, Выдубицкий, Михайлов–Златоверхий монастыри стоят — вплоть до самых куполов своих — с XI или XII века, лишь снаружи приукрашенные не в меру ревностной рукой современников Могилы и Мазепы. И венец всему — неповрежденная внутри, девственно чистая св. София.
Не догадывался Федотов, что в борьбе русско-византийского и польско-украинского победит украинско-советское, чему бело-золотая колонна с трезубцем на фоне сталинского Крещатика служит немым свидетелем.
Фото 2004 года.
(вперед)
#exomnipolska
(назад)
Лето 2004-го было таким… bittersweet. Никогда еще мне не было кайфово просто от того, что я могу провести два месяца в России. Оказалось, что можно прийти на старую работу и продолжить работать как ни в чем не бывало. Частенько снится сон, что я недосдал какой-то экзамен в школе и взрослым вынужден возвращаться туда, чтобы получить какую-то оценку, без которой, как выясняется, никак нельзя. Наяву было что-то подобное. Я вернулся в обычную жизнь, а та, с вредными преподами, чиновниками ужондов и рябчуками, казалась сном.
Пока меня не было, в РИА Новости поселилось ИноСМИ. Это было легендарное огневское ИноСМИ, своим уникальным вайбом обязанное одному человеку (человеку этому шлю свой пламенный привет 🔥🔥). Мне предложили попробоваться, предупредив, что отбор очень строгий (поскольку бывшие коллеги меня читают, соврать не дадут). Короче, я его прошел, и работа на ИноСМИ оказалась крутейшим опытом, дав возможность переводить то, что было интересно мне самому и полезно для работы над диссертацией, – да еще и следить за реакцией аудитории.
Грустинка была связана с ощущением того, что я теряю время. Пока я «учусь в Европе», люди делают карьеры, обеспечивают себя жильем. В Москве было очень хорошо. А мое польское приключение было какой-то необъяснимой дорогой причудой: каждый день там отдалял меня от нормальной жизни здесь. Посещала мысль не возвращаться. Но надо было довести дело до конца.
От лета 2004-го не сохранилось фотографий. Но помню это чувство: утром садишься на наше, русское метро и едешь на нашу, русскую работу. Говоришь по-русски – и ничей кривой взгляд на тебя не упадет. И удивляешься, что люди не понимают своего счастья. То, что у меня есть еще какая-то жизнь, за 1317 километров отсюда, и в нее – как в сон – скоро надо будет возвращаться, казалось какой-то нелепицей.
Порой думаю: а как бы я относился ко всему этому, если бы поехал в Польшу шестью, семью, десятью годами ранее? Году в 1991-м мой одноклассник – кажется, сын военного – декламировал, явно с подачи взрослых: «А я в Варшаву, домой, хочу, я так давно не видел МАСЛА». Впоследствии с маслом, конечно, проблем не было, но, сдается мне, я попал в Польшу в удачный для культивирования патриотических инстинктов период. Можно было бы мириться с очевидными недостатками жизни в Польше, если бы дома было хуже.
Но в Москве 2004-го было хорошо (а сейчас в сто раз лучше). Если чего-то не хватало, то это урбанины/благоустройства/комфортной городской среды – всего того, что уже было в Варшаве, а в Москве появится только при Собянине и будет донельзя раздражать уважаемых Коренных Москвичей, как свидетельствуют комментарии к этому посту.
А да, еще из минусов: в России шла война, и Москва была одним из ее главных фронтов.
Терактов было столько, что я сейчас смотрю на список и понимаю, что некоторые тогда даже не попадали в поле зрения. Пик волны террора был достигнут как раз к концу лета 2004 года: взрывы самолетов, бомба на Рижской, и, наконец, Беслан. Странно, что ни страха, ни паники это не вызывало – только раздражение. Еще больше злила мысль о том, что предстоит вернуться в страну, где поддержка террористов считается хорошим тоном. По крайней мере, среди образованного класса – глубинный народ смотрел на дело иначе, о чем уже писал.
#exomnipolska
(вперед)
Лето 2004-го было таким… bittersweet. Никогда еще мне не было кайфово просто от того, что я могу провести два месяца в России. Оказалось, что можно прийти на старую работу и продолжить работать как ни в чем не бывало. Частенько снится сон, что я недосдал какой-то экзамен в школе и взрослым вынужден возвращаться туда, чтобы получить какую-то оценку, без которой, как выясняется, никак нельзя. Наяву было что-то подобное. Я вернулся в обычную жизнь, а та, с вредными преподами, чиновниками ужондов и рябчуками, казалась сном.
Пока меня не было, в РИА Новости поселилось ИноСМИ. Это было легендарное огневское ИноСМИ, своим уникальным вайбом обязанное одному человеку (человеку этому шлю свой пламенный привет 🔥🔥). Мне предложили попробоваться, предупредив, что отбор очень строгий (поскольку бывшие коллеги меня читают, соврать не дадут). Короче, я его прошел, и работа на ИноСМИ оказалась крутейшим опытом, дав возможность переводить то, что было интересно мне самому и полезно для работы над диссертацией, – да еще и следить за реакцией аудитории.
Грустинка была связана с ощущением того, что я теряю время. Пока я «учусь в Европе», люди делают карьеры, обеспечивают себя жильем. В Москве было очень хорошо. А мое польское приключение было какой-то необъяснимой дорогой причудой: каждый день там отдалял меня от нормальной жизни здесь. Посещала мысль не возвращаться. Но надо было довести дело до конца.
От лета 2004-го не сохранилось фотографий. Но помню это чувство: утром садишься на наше, русское метро и едешь на нашу, русскую работу. Говоришь по-русски – и ничей кривой взгляд на тебя не упадет. И удивляешься, что люди не понимают своего счастья. То, что у меня есть еще какая-то жизнь, за 1317 километров отсюда, и в нее – как в сон – скоро надо будет возвращаться, казалось какой-то нелепицей.
Порой думаю: а как бы я относился ко всему этому, если бы поехал в Польшу шестью, семью, десятью годами ранее? Году в 1991-м мой одноклассник – кажется, сын военного – декламировал, явно с подачи взрослых: «А я в Варшаву, домой, хочу, я так давно не видел МАСЛА». Впоследствии с маслом, конечно, проблем не было, но, сдается мне, я попал в Польшу в удачный для культивирования патриотических инстинктов период. Можно было бы мириться с очевидными недостатками жизни в Польше, если бы дома было хуже.
Но в Москве 2004-го было хорошо (а сейчас в сто раз лучше). Если чего-то не хватало, то это урбанины/благоустройства/комфортной городской среды – всего того, что уже было в Варшаве, а в Москве появится только при Собянине и будет донельзя раздражать уважаемых Коренных Москвичей, как свидетельствуют комментарии к этому посту.
А да, еще из минусов: в России шла война, и Москва была одним из ее главных фронтов.
Терактов было столько, что я сейчас смотрю на список и понимаю, что некоторые тогда даже не попадали в поле зрения. Пик волны террора был достигнут как раз к концу лета 2004 года: взрывы самолетов, бомба на Рижской, и, наконец, Беслан. Странно, что ни страха, ни паники это не вызывало – только раздражение. Еще больше злила мысль о том, что предстоит вернуться в страну, где поддержка террористов считается хорошим тоном. По крайней мере, среди образованного класса – глубинный народ смотрел на дело иначе, о чем уже писал.
#exomnipolska
(вперед)
Telegram
дугоизлазни акценат
(назад)
Г. Федотов, «Три столицы». Париж, 1926:
…на земле же идет и поныне борьба двух культур: византийско–русской и польско–украинской. — На фасадах древних церквей археолог читает летопись этой борьбы, но отчетливы и центры культур. Киев с чрезвычайной…
Г. Федотов, «Три столицы». Париж, 1926:
…на земле же идет и поныне борьба двух культур: византийско–русской и польско–украинской. — На фасадах древних церквей археолог читает летопись этой борьбы, но отчетливы и центры культур. Киев с чрезвычайной…
(назад)
Об одной из поездок по маршруту Варшава – Москва – Варшава сложил весной 2004 года небольшой рассказ, фрагменты которого сегодня хочу впервые предать гласности:
«Dabriesta!»
…мы пребываем на станции Тересполь, откуда через час уедем в Брест знаменитым «спиртовозом». На вокзале нечасто услышишь польскую речь – обычно люди подходят к окошку фразы и говорят просто и незатейливо: «Dabriesta!» (видимо, так, латиницей, это должна воспринимать кассирша). И получают свой билет, «не подлежащий возврату». Да никто и не собирается его возвращать. […]
Подают истерзанный таможенными досмотрами синий вагон Беларускае Чыгункi, проходят польские пограничники, мы трогаемся и неторопливо проплывем над Бугом. Когда я первый раз пересекал эту границу (с той стороны, разумеется!) в душном человеконенавистническом купе поезда Москва-Берлин, сердце замирало при виде клубов пара над пограничной рекой. Прямо как у Марыйки и Володи, героев знаменитого самоучителя польского языка Дануты Василевской. Еще бы – легендарный Брест, с которым сравниться мог разве только Чоп. Здесь кончалась одна шестая часть суши, а в существовании остальных пяти усомнился в конце-концов даже Остап Бендер, с его-то воображением! Что уж говорить о рядовых советских гражданах... Но вот теперь я даже не выглядываю в окно – до того привычен этот пейзаж. Вечерний спиртовоз до Бреста – это, граждане, не то, что утренний спиртовоз до Тересполя. Ажиотажа никакого, нет слезных просьб перевезти через границу пару бутылок водки и два блока – «вам можно, вы не местные!» – польские таможенники абсолютно не интересуются тем, что вывозят из их страны, а потому не ломают вагон, вытаскивая запрятанные между стенками пачки сигарет. Скорбный поезд, ставший контрабандистом по вине дурной компании.
Солнце остается за Бугом, а мы, с Божией помощью, прибыли в Брест, для кого-то – «зловещий Брест-Литовск». В какой раз удивляем белорусских таможенников тем, что мы «там» учимся и везем учебники, а не дубленки. Бежим в обменник, затем в кассы и хватаем билеты на московский поезд. Именно так, бежим и хватаем, такая уж закалка. Чаще всего оказывается, что торопиться было необязательно и, пережившие трансграничный стресс, – в чем друг другу не признаемся – растягиваемся на полках купе. Из тех 217 километров, что мы проехали, самыми трудными были последние пять. Впереди 1100, но они будут легкими и приятными – я засну под Минском, а проснусь под Москвой. […]
На фото – автор в Бресте в январе 2004 г.
#exomnipolska
(вперед)
Об одной из поездок по маршруту Варшава – Москва – Варшава сложил весной 2004 года небольшой рассказ, фрагменты которого сегодня хочу впервые предать гласности:
«Dabriesta!»
…мы пребываем на станции Тересполь, откуда через час уедем в Брест знаменитым «спиртовозом». На вокзале нечасто услышишь польскую речь – обычно люди подходят к окошку фразы и говорят просто и незатейливо: «Dabriesta!» (видимо, так, латиницей, это должна воспринимать кассирша). И получают свой билет, «не подлежащий возврату». Да никто и не собирается его возвращать. […]
Подают истерзанный таможенными досмотрами синий вагон Беларускае Чыгункi, проходят польские пограничники, мы трогаемся и неторопливо проплывем над Бугом. Когда я первый раз пересекал эту границу (с той стороны, разумеется!) в душном человеконенавистническом купе поезда Москва-Берлин, сердце замирало при виде клубов пара над пограничной рекой. Прямо как у Марыйки и Володи, героев знаменитого самоучителя польского языка Дануты Василевской. Еще бы – легендарный Брест, с которым сравниться мог разве только Чоп. Здесь кончалась одна шестая часть суши, а в существовании остальных пяти усомнился в конце-концов даже Остап Бендер, с его-то воображением! Что уж говорить о рядовых советских гражданах... Но вот теперь я даже не выглядываю в окно – до того привычен этот пейзаж. Вечерний спиртовоз до Бреста – это, граждане, не то, что утренний спиртовоз до Тересполя. Ажиотажа никакого, нет слезных просьб перевезти через границу пару бутылок водки и два блока – «вам можно, вы не местные!» – польские таможенники абсолютно не интересуются тем, что вывозят из их страны, а потому не ломают вагон, вытаскивая запрятанные между стенками пачки сигарет. Скорбный поезд, ставший контрабандистом по вине дурной компании.
Солнце остается за Бугом, а мы, с Божией помощью, прибыли в Брест, для кого-то – «зловещий Брест-Литовск». В какой раз удивляем белорусских таможенников тем, что мы «там» учимся и везем учебники, а не дубленки. Бежим в обменник, затем в кассы и хватаем билеты на московский поезд. Именно так, бежим и хватаем, такая уж закалка. Чаще всего оказывается, что торопиться было необязательно и, пережившие трансграничный стресс, – в чем друг другу не признаемся – растягиваемся на полках купе. Из тех 217 километров, что мы проехали, самыми трудными были последние пять. Впереди 1100, но они будут легкими и приятными – я засну под Минском, а проснусь под Москвой. […]
На фото – автор в Бресте в январе 2004 г.
#exomnipolska
(вперед)
(назад)
[…] Итак, настало время возвращаться. На сердце легко – мы были дома! - но дорога, как я и предупреждал вначале, довольно трудна. Мы облегчаем себе жизнь тем, что приезжаем в Брест в час дня, а не в шесть утра, как это было в самый первый раз. Но вот в чем проблема – что же делать четыре часа, что остаются до отправления вечернего «спиртовоза» за границу. Самое логичное – любоваться брестскими красотами, легендарной крепостью, в частности. Только вот в последнюю нашу поездку мы поступили иначе, а именно, отправились на автовокзал, где оказалось, что ближайший транспорт за границу уходит в 16:10. Подозрительного вида личности манят в Пинск, Лунинец, Кобрин и Давид-Городок, но нам нужна Варшава, только Варшава. Автобус в Варшаву отправляется в девять вечера, а едет целую ночь, что нам совсем не походит. Зато имеется маршрут Брест – Бяла-Подляска, на который мы и берем билеты. […]
Cидим в баре «Вояж» и вкушаем корейскую лапшу быстрого приготовления, быстро приготовленную при помощи брестского кипятка, выделенного человеколюбивой барменшей. Из новостей местного радио узнаем, что трудящиеся Брестчины собрали невиданный урожай еловых шишек – ну как не порадоваться. Так дожидаемся отправления автобуса.
Автобус был знатный, рейсовый, с надписью „PKS Biała Podlaska” на борту. А пассажиров вез всего четверо – двух граждан России и двух – Армении. Редкий случай – водитель оказался моим тезкой (такие имена пожалуй что только в Подлясье и сохранились) да и в остальном неплохим человеком. Если при автостопе пассажир развлекает водителя, то здесь было ровным счетом наоборот. Пан Антек не только много и с удовольствием говорил (в том числе о своих рейсах с польской мебелью до самого Саратова), но и устроил хэппенинг «подход к таможне с лаской». На газовой горелке кипятил воду, молниеносно разливал чай по пластиковым стаканчикам, и летел к таможенному домику. За это его пропускали без очереди. Однако, несмотря на то, что уже почти все сотрудники пропускного пункта попивали чаек пана Антка, нам пришлось подождать еще три часа. Даже солнце зашло, какая досада.
А потом… Мы перелетели через Буг, и без единой остановки пронеслись 37 километров до Бял… ага, до города Бяла-Подляска. Удивительное название – состоит из двух прилагательных, которые и склоняются, как положено польским прилагательным. Но по-русски-то не видно, что это прилагательные! Даже не все поляки об этом догадываются. Оттого и мучения: до Бялы-Подляски, до Бялой-Подляской… до Белой Подлесской, что ли? Говорят, что правилен антинаучный вариант «до Бялой Подляски».
Деньги, которые вложил Европейский Союз в эту дорогу, не пропали зря. Наверное, нигде в мире такого больше нет – прекрасная трасса, по сторонам которой стоят рекламные щиты на все том же русском языке*. Предлагают шины и окна, гостиницу и закусочную. Забавно, что в другом пограничном регионе Европейского Союза, на востоке Эстонии, где эстонского языка не знает процентов семьдесят населения, не увидишь на дороге ни одного русского слова… Ценя заботу пана Антка, мы с удовольствем согласились провезти для него через границу классические две бутылки водки и два блока сигарет. За это он нас довез до самого Бяло-Подлясского вокзала. […]
* Типа в России тогда не было хороших дорог , поэтому такого «нигде в мире больше нет». О состоянии дорог я знал только понаслышке, но еще не умел тогда помалкивать о том, в чем не разбираюсь. На фото Варшава в феврале 2004 г.
#exomnipolska
(вперед)
[…] Итак, настало время возвращаться. На сердце легко – мы были дома! - но дорога, как я и предупреждал вначале, довольно трудна. Мы облегчаем себе жизнь тем, что приезжаем в Брест в час дня, а не в шесть утра, как это было в самый первый раз. Но вот в чем проблема – что же делать четыре часа, что остаются до отправления вечернего «спиртовоза» за границу. Самое логичное – любоваться брестскими красотами, легендарной крепостью, в частности. Только вот в последнюю нашу поездку мы поступили иначе, а именно, отправились на автовокзал, где оказалось, что ближайший транспорт за границу уходит в 16:10. Подозрительного вида личности манят в Пинск, Лунинец, Кобрин и Давид-Городок, но нам нужна Варшава, только Варшава. Автобус в Варшаву отправляется в девять вечера, а едет целую ночь, что нам совсем не походит. Зато имеется маршрут Брест – Бяла-Подляска, на который мы и берем билеты. […]
Cидим в баре «Вояж» и вкушаем корейскую лапшу быстрого приготовления, быстро приготовленную при помощи брестского кипятка, выделенного человеколюбивой барменшей. Из новостей местного радио узнаем, что трудящиеся Брестчины собрали невиданный урожай еловых шишек – ну как не порадоваться. Так дожидаемся отправления автобуса.
Автобус был знатный, рейсовый, с надписью „PKS Biała Podlaska” на борту. А пассажиров вез всего четверо – двух граждан России и двух – Армении. Редкий случай – водитель оказался моим тезкой (такие имена пожалуй что только в Подлясье и сохранились) да и в остальном неплохим человеком. Если при автостопе пассажир развлекает водителя, то здесь было ровным счетом наоборот. Пан Антек не только много и с удовольствием говорил (в том числе о своих рейсах с польской мебелью до самого Саратова), но и устроил хэппенинг «подход к таможне с лаской». На газовой горелке кипятил воду, молниеносно разливал чай по пластиковым стаканчикам, и летел к таможенному домику. За это его пропускали без очереди. Однако, несмотря на то, что уже почти все сотрудники пропускного пункта попивали чаек пана Антка, нам пришлось подождать еще три часа. Даже солнце зашло, какая досада.
А потом… Мы перелетели через Буг, и без единой остановки пронеслись 37 километров до Бял… ага, до города Бяла-Подляска. Удивительное название – состоит из двух прилагательных, которые и склоняются, как положено польским прилагательным. Но по-русски-то не видно, что это прилагательные! Даже не все поляки об этом догадываются. Оттого и мучения: до Бялы-Подляски, до Бялой-Подляской… до Белой Подлесской, что ли? Говорят, что правилен антинаучный вариант «до Бялой Подляски».
Деньги, которые вложил Европейский Союз в эту дорогу, не пропали зря. Наверное, нигде в мире такого больше нет – прекрасная трасса, по сторонам которой стоят рекламные щиты на все том же русском языке*. Предлагают шины и окна, гостиницу и закусочную. Забавно, что в другом пограничном регионе Европейского Союза, на востоке Эстонии, где эстонского языка не знает процентов семьдесят населения, не увидишь на дороге ни одного русского слова… Ценя заботу пана Антка, мы с удовольствем согласились провезти для него через границу классические две бутылки водки и два блока сигарет. За это он нас довез до самого Бяло-Подлясского вокзала. […]
* Типа в России тогда не было хороших дорог , поэтому такого «нигде в мире больше нет». О состоянии дорог я знал только понаслышке, но еще не умел тогда помалкивать о том, в чем не разбираюсь. На фото Варшава в феврале 2004 г.
#exomnipolska
(вперед)
(назад)
Одна из самых поразительных вещей, связанных с моим пребыванием в Польше двадцать лет назад, – почему никого не удивляло, что я пересекаю границу с паспортом несуществующего государства, являющимся собственностью несуществующего государства?
Однажды польский пограничник долго его листал, желая что-нибудь отсканировать, но дизайн 1991 года не предполагал сканирования. Наконец, он нашел американскую визу и провел ею через свой сканер. Что там он показал, осталось загадкой.
#exomnipolska
(вперед)
Одна из самых поразительных вещей, связанных с моим пребыванием в Польше двадцать лет назад, – почему никого не удивляло, что я пересекаю границу с паспортом несуществующего государства, являющимся собственностью несуществующего государства?
Однажды польский пограничник долго его листал, желая что-нибудь отсканировать, но дизайн 1991 года не предполагал сканирования. Наконец, он нашел американскую визу и провел ею через свой сканер. Что там он показал, осталось загадкой.
#exomnipolska
(вперед)
(назад)
Ну что, после лирического отступления возвращаемся к украинскому сюжету, который двадцать лет назад продолжала развивать сама жизнь.
Не буду углубляться в исторический контекст, отмечу только, что «наши» украинцы терпеть не могли своего lame duck президента. Если Лукашенко белорусы не любили, но признавали его политическое чутье и видели практические результаты деятельности рэжыма, то Кучму украинцы яростно презирали. В 2004 году Кучма в глазах всех «наших» украинцев был ничтожеством. Юго-Восток у нас не был представлен, но, думаю, и там отношение не сильно разнилось: на свой второй срок Кучма шел под лозунгами прямо противоположными тем, с которым он выиграл первые выборы, фактически кинув свой русскоязычный электорат. И выиграл-таки. Теперь, когда его второй срок подходил к концу, произошла «злука» днепропетровского клана с донецким, и кандидатом власти стал Янукович.
Если Кучму презирали, то Януковича ненавидели. Героем и спасителем для «наших» украинцев стал Ющенко. Я не интересовался украинской политикой и еще ничего не знал о линии Субтельного, но из-за нее в Варшаве не было никого. Мнение тех, кто, несмотря ни на что, даже в «третьем туре» голосовал за Януковича, не было представлено вовсе. А общее настроение в польской столице было таким, что никакого права на собственное мнение у них нет и быть не может.
Тут ведь какое дело: с точки зрения Польши, за Бугом произошла консолидация авторитарных режимов, которые необходимо было раскачать, а по возможности свергнуть. Проблема была не в авторитарности как таковой. Все претензии по поводу недемократичности исчезали, если речь шла о поставках нефти и газа из Азербайджана и Средней Азии в обход России. Проблема была в предполагаемом пророссийском характере этих режимов. А проблема жителей Юго-Востока Украины была в их реальных пророссийских настроениях.
(Кстати, впоследствии забавно было наблюдать за поляками, когда Александр Григорич уважаемый делал намеки на разворот в сторону запада. Оказывалось, что с ним можно работать, даже несмотря на).
Конечно, никакими пророссийскими не были ни Кучма, ни даже Янукович. А Ющенко и Тимошенко оказались не такими антироссийскими, как хотелось полякам. Но все это выяснится потом. А в ноябре-декабре 2004 года в Варшаве царил энтузиазм. Оранжевые ленточки носил каждый второй прохожий, на зданиях висели украинские флаги. У посольства России шли митинги в поддержку Украины. Гавра, преподаватель сербского, недоумевал: откуда у поляков такая любовь к Украине? На это моя одногруппница, трезвомыслящая полька, ответила: «Да нет никакой любви к Украине, есть ненависть к России». Приятно, когда люди называют вещи своими именами.
#exomnipolska
(вперед)
Ну что, после лирического отступления возвращаемся к украинскому сюжету, который двадцать лет назад продолжала развивать сама жизнь.
Не буду углубляться в исторический контекст, отмечу только, что «наши» украинцы терпеть не могли своего lame duck президента. Если Лукашенко белорусы не любили, но признавали его политическое чутье и видели практические результаты деятельности рэжыма, то Кучму украинцы яростно презирали. В 2004 году Кучма в глазах всех «наших» украинцев был ничтожеством. Юго-Восток у нас не был представлен, но, думаю, и там отношение не сильно разнилось: на свой второй срок Кучма шел под лозунгами прямо противоположными тем, с которым он выиграл первые выборы, фактически кинув свой русскоязычный электорат. И выиграл-таки. Теперь, когда его второй срок подходил к концу, произошла «злука» днепропетровского клана с донецким, и кандидатом власти стал Янукович.
Если Кучму презирали, то Януковича ненавидели. Героем и спасителем для «наших» украинцев стал Ющенко. Я не интересовался украинской политикой и еще ничего не знал о линии Субтельного, но из-за нее в Варшаве не было никого. Мнение тех, кто, несмотря ни на что, даже в «третьем туре» голосовал за Януковича, не было представлено вовсе. А общее настроение в польской столице было таким, что никакого права на собственное мнение у них нет и быть не может.
Тут ведь какое дело: с точки зрения Польши, за Бугом произошла консолидация авторитарных режимов, которые необходимо было раскачать, а по возможности свергнуть. Проблема была не в авторитарности как таковой. Все претензии по поводу недемократичности исчезали, если речь шла о поставках нефти и газа из Азербайджана и Средней Азии в обход России. Проблема была в предполагаемом пророссийском характере этих режимов. А проблема жителей Юго-Востока Украины была в их реальных пророссийских настроениях.
(Кстати, впоследствии забавно было наблюдать за поляками, когда Александр Григорич уважаемый делал намеки на разворот в сторону запада. Оказывалось, что с ним можно работать, даже несмотря на).
Конечно, никакими пророссийскими не были ни Кучма, ни даже Янукович. А Ющенко и Тимошенко оказались не такими антироссийскими, как хотелось полякам. Но все это выяснится потом. А в ноябре-декабре 2004 года в Варшаве царил энтузиазм. Оранжевые ленточки носил каждый второй прохожий, на зданиях висели украинские флаги. У посольства России шли митинги в поддержку Украины. Гавра, преподаватель сербского, недоумевал: откуда у поляков такая любовь к Украине? На это моя одногруппница, трезвомыслящая полька, ответила: «Да нет никакой любви к Украине, есть ненависть к России». Приятно, когда люди называют вещи своими именами.
#exomnipolska
(вперед)
(назад)
В ноябре 2004-го был на конференции в гостинице Radisson, посвященной Белоруссии и Украине после выборов. В октябре в Белоруссии победил Лукашенко, а на Украине прошел первый тур, после которого, как пишут в польских СМИ, zawrzało. Не сохранилось ни темы конференции, ни списка участников, помню только, что из Москвы приехала некая политологиня, которая выступала по-украински (!) и заявила, что проблему растущей напряженности можно решить только одним образом: Буш должен позвонить Путину (или наоборот) и обо всем договориться. Этот тезис встретил резкое неприятие публики.
Имеются записи того времени, которые двадцать лет ждали публикации:
Американский посол в Минске, надо думать, приверженец вильсонианской школы международных отношений, в своем выступлении сказал о необходимости сотрудничества с Россией в деле демократизации Белоруссии. В ходе дискуссии встал представитель суровой польской реалистической школы и заявил, что конечно же с Россией в этом деле никакого сотрудничества быть не может. Так начали резать правду-матку. Зал разразился бурными аплодисментами. На это Войтек, мой сосед справа, заметил: «Они бы захлопали, даже если бы кто-то выскочил и крикнул: „Лукашенко в жопу, Беларусь в Европу”. Racja.
Еще запомнился Здзислав Найдер, большой человек. Он сообщил присутствующим о том, что уже много лет пытался открыть музей Джозефа Конрада в Бердичеве и вот, это ему наконец, удалось, но директором туда назначили человека, который не говорит по-польски! Вот за это директором музея Тараса Шевченко в Польше мы назначим человека, который не знает украинского. Пущай учатся стилю мышления, который распространен здесь, на Западе!
А меня занимал и продолжает занимать один вопрос, ответа на который я там не получил, да и не получил бы, ведь большинство вопросов и ответов известно заранее (если не считать тезисов экстравагантной дамы из Москвы). Кстати, на каком языке она разговаривала в кулуарах с вице-спикером Европарламента Онышкевичем? Вопрос таков: как же так случилось, что 40% (пускай даже 25%) граждан страны проголосовало за крупнолицего бандита, а не молодого и респектабельного европейского политика? Каковы были их на то причины, кроме того, что это неактивное, одурманенное быдло, которое не осознает, каков единственный правильный путь для Украины?
На фото Крещатик в декабре 2004 г. О том, как я там оказался, – в следующий раз.
#exomnipolska
(вперед)
В ноябре 2004-го был на конференции в гостинице Radisson, посвященной Белоруссии и Украине после выборов. В октябре в Белоруссии победил Лукашенко, а на Украине прошел первый тур, после которого, как пишут в польских СМИ, zawrzało. Не сохранилось ни темы конференции, ни списка участников, помню только, что из Москвы приехала некая политологиня, которая выступала по-украински (!) и заявила, что проблему растущей напряженности можно решить только одним образом: Буш должен позвонить Путину (или наоборот) и обо всем договориться. Этот тезис встретил резкое неприятие публики.
Имеются записи того времени, которые двадцать лет ждали публикации:
Американский посол в Минске, надо думать, приверженец вильсонианской школы международных отношений, в своем выступлении сказал о необходимости сотрудничества с Россией в деле демократизации Белоруссии. В ходе дискуссии встал представитель суровой польской реалистической школы и заявил, что конечно же с Россией в этом деле никакого сотрудничества быть не может. Так начали резать правду-матку. Зал разразился бурными аплодисментами. На это Войтек, мой сосед справа, заметил: «Они бы захлопали, даже если бы кто-то выскочил и крикнул: „Лукашенко в жопу, Беларусь в Европу”. Racja.
Еще запомнился Здзислав Найдер, большой человек. Он сообщил присутствующим о том, что уже много лет пытался открыть музей Джозефа Конрада в Бердичеве и вот, это ему наконец, удалось, но директором туда назначили человека, который не говорит по-польски! Вот за это директором музея Тараса Шевченко в Польше мы назначим человека, который не знает украинского. Пущай учатся стилю мышления, который распространен здесь, на Западе!
А меня занимал и продолжает занимать один вопрос, ответа на который я там не получил, да и не получил бы, ведь большинство вопросов и ответов известно заранее (если не считать тезисов экстравагантной дамы из Москвы). Кстати, на каком языке она разговаривала в кулуарах с вице-спикером Европарламента Онышкевичем? Вопрос таков: как же так случилось, что 40% (пускай даже 25%) граждан страны проголосовало за крупнолицего бандита, а не молодого и респектабельного европейского политика? Каковы были их на то причины, кроме того, что это неактивное, одурманенное быдло, которое не осознает, каков единственный правильный путь для Украины?
На фото Крещатик в декабре 2004 г. О том, как я там оказался, – в следующий раз.
#exomnipolska
(вперед)
(назад)
В начале декабря 2004 года, когда на Майдане докипали страсти, у руководства SEW возникла гениальная идея отправить нас всех в Киев для проведения социологического исследования. Марек Сливиньский (уважаемый) составил анкету, с которой нам предстояло ходить по палаточному городку, опрашивая его жителей. Звучало это крайне привлекательно, тем более, что из Киева можно было сразу уехать домой на рождественские каникулы.
И вот, мы погрузились на поезд «Варшава – Киев» и отправились на революционный Майдан. Честно говоря, от поезда и прибытия воспоминания остались крайне смутные (что-то про пьянство и разврат, но все как в тумане). В какой-то из дней будущий польский консул в одном украинском городе познакомил меня со своим другом, который пришел в кафе с конституцией и с ходу начал что-то горячо доказывать, тыча то в одну ее статью, то в другую. Потом мы втроем спускались в метро, громко хохоча и хлеща из горла что-то такое, что сейчас у меня вызвало бы ужас.
Но вот что запомнилось из метро: огромная очередь из льготников, которые предъявляли разнообразные документы тетеньке в будке и проходили мимо турникета. Такая практика существовала в 90-е и в Москве, но я впервые видел, чтобы льготников было во много раз больше, чем обычных граждан. Такая характерная черта «той» Украины.
Спросите, видел ли я на Майдане что-то отпугивающее или отталкивающее? Скорее нет, чем да. Люди были странными, но довольно мирными. Казалось даже, что здесь антироссийский пафос слабее, чем в Варшаве, хотя я, например, не пошел в штаб палаточного городка, а там наверняка было бы много интересного. По словам дружественной польки, там были милейшие люди, но на стене висели флаги УПА и портреты Бандеры, а это… «ну так себе», поморщившись сказала она. А свои впечатления от Майдана я записал – кажется, прямо в поезде «Жмеринка – Москва», которым уезжал из Киева, и поделюсь ими с вами.
#exomnipolska
(вперед)
В начале декабря 2004 года, когда на Майдане докипали страсти, у руководства SEW возникла гениальная идея отправить нас всех в Киев для проведения социологического исследования. Марек Сливиньский (уважаемый) составил анкету, с которой нам предстояло ходить по палаточному городку, опрашивая его жителей. Звучало это крайне привлекательно, тем более, что из Киева можно было сразу уехать домой на рождественские каникулы.
И вот, мы погрузились на поезд «Варшава – Киев» и отправились на революционный Майдан. Честно говоря, от поезда и прибытия воспоминания остались крайне смутные (что-то про пьянство и разврат, но все как в тумане). В какой-то из дней будущий польский консул в одном украинском городе познакомил меня со своим другом, который пришел в кафе с конституцией и с ходу начал что-то горячо доказывать, тыча то в одну ее статью, то в другую. Потом мы втроем спускались в метро, громко хохоча и хлеща из горла что-то такое, что сейчас у меня вызвало бы ужас.
Но вот что запомнилось из метро: огромная очередь из льготников, которые предъявляли разнообразные документы тетеньке в будке и проходили мимо турникета. Такая практика существовала в 90-е и в Москве, но я впервые видел, чтобы льготников было во много раз больше, чем обычных граждан. Такая характерная черта «той» Украины.
Спросите, видел ли я на Майдане что-то отпугивающее или отталкивающее? Скорее нет, чем да. Люди были странными, но довольно мирными. Казалось даже, что здесь антироссийский пафос слабее, чем в Варшаве, хотя я, например, не пошел в штаб палаточного городка, а там наверняка было бы много интересного. По словам дружественной польки, там были милейшие люди, но на стене висели флаги УПА и портреты Бандеры, а это… «ну так себе», поморщившись сказала она. А свои впечатления от Майдана я записал – кажется, прямо в поезде «Жмеринка – Москва», которым уезжал из Киева, и поделюсь ими с вами.
#exomnipolska
(вперед)
(назад)
Вот что написалось вскоре после поездки в Киев (а что-то и во время нее)
В Киев нас везли подышать «воздухом революции». Благодаря печкам-буржуйкам в каждой палатке городка, воздух этот при подходе к Майдану ощущался все явственнее. Впрочем, киевская революция – это впечатление для всех чувств, даже для осязания: злые языки утверждают, что с Майдана в город выходит чесотка. Глядя на обитателей палаточного городка, начинаешь верить злым языкам. Ну, что ж, революция не делается в белых перчатках. […]
Собственно, весь город представился мне поделенным на палаточный городок и все остальное. Граница между двумя мирами чувствовалась где-то на Владимирской, куда уже доносился запах дыма. Он одновременно будоражил и тревожил. Весь Крещатик был им пропитан. Из-за ограждения на окружающий мир смотрели чумазые люди, привыкшие за эти дни к чужому вниманию. У каждой палатки было выставлено по несколько самодельных плакатов – все, что важно, по-украински. По-украински в основном говорили и обитатели городка. Тревожно становилось и от этого. Порой по Крещатику проходили пугающие персонажи в экзотических нарядах и с длинными усами. Из-под высоких шапок сверкали глаза, и москалям это сверкание не предвещало ничего хорошего.
Вообще-то, тот факт, что в столице Украины слышится украинская речь, не должен никого удивлять. Но вот так сложилось, что современные киевляне говорят главным образом по-русски, причем многие без какого-либо акцента. Очевидцы рассказывают такой случай: в электричке, ехавшей вечером на Киев, мама, смущаясь, просила дочку говорить уже по-русски. Все-таки, в город возвращаемся. Или вот, гостья из Тернополя жалобно выкрикивает в киевской маршрутке: «На зупинці, будь ласка!» – под неодобрительные взоры соседей. Думаю, что эти рассказы возмутят многих украинцев, а тем паче, украинолюбивых поляков. Но что поделать – такова реальность. Благодаря ей создается неповторимая киевская атмосфера, в которой, прибыв из-за границы, ощущаешь себя дома, а, прибыв из дома – за границей.
Киевляне славятся своим спокойствием и добродушием. Поэтому сверкающие очи создавали некий диссонанс (хотя такие в Киеве можно найти в любую пору, не обязательно революционную). В двухстах метрах от Майдана начиналась обычная жизнь. Победив, киевляне перестали быть оранжевыми. А варшавяне почему-то оставались.
Были в Киеве и сторонники Януковича. Они группировались в нескольких местах – в том числе в Киево-Печерской лавре – но порой совершали организованные вылазки в город. В основном под хоругвями. Приехав в Киев в марте, я с удивлением отметил, что ходят до сих пор. Вообще, революция характеризовалась необычайным религиозным накалом. Каждая из сторон утверждала, что именно с ними Бог. Причем было видно, что эти утверждения покоятся на крепком основании. Напрашивался вывод: неужели для оживления религиозной жизни непременно нужен церковный раскол с мощными политическими коннотациями?
По данным очевидцев вырисовывалась несколько иная картина событий, чем представленная «польской пропагандой». Получалось, что главным виновником победы Ющенко был… Янукович. При всеобщей нелюбви к режиму Кучмы многие, не испытывающие симпатии к Ющенко (а таких было ох как немало) проголосовали бы за «приличного» кандидата власти. Но «распальцованный» премьер из донецких и отравление Ющенко сделали свое дело – «нерешительные» не проголосовали за власть. […]
Огорошил польский консул: «Вы зачем сюда приехали? На Украине сейчас все нелегально: решения суда, постановления парламента, истек срок полномочий действующего президента. Объявят чрезвычайное положение, и никого из страны не выпустят!».
Кстати, абсолютно адекватно рассуждал консул, хоть и был мужчиной крайне неприятным (к нему заходили за обновлением польской визы).
#exomnipolska
(вперед)
Вот что написалось вскоре после поездки в Киев (а что-то и во время нее)
В Киев нас везли подышать «воздухом революции». Благодаря печкам-буржуйкам в каждой палатке городка, воздух этот при подходе к Майдану ощущался все явственнее. Впрочем, киевская революция – это впечатление для всех чувств, даже для осязания: злые языки утверждают, что с Майдана в город выходит чесотка. Глядя на обитателей палаточного городка, начинаешь верить злым языкам. Ну, что ж, революция не делается в белых перчатках. […]
Собственно, весь город представился мне поделенным на палаточный городок и все остальное. Граница между двумя мирами чувствовалась где-то на Владимирской, куда уже доносился запах дыма. Он одновременно будоражил и тревожил. Весь Крещатик был им пропитан. Из-за ограждения на окружающий мир смотрели чумазые люди, привыкшие за эти дни к чужому вниманию. У каждой палатки было выставлено по несколько самодельных плакатов – все, что важно, по-украински. По-украински в основном говорили и обитатели городка. Тревожно становилось и от этого. Порой по Крещатику проходили пугающие персонажи в экзотических нарядах и с длинными усами. Из-под высоких шапок сверкали глаза, и москалям это сверкание не предвещало ничего хорошего.
Вообще-то, тот факт, что в столице Украины слышится украинская речь, не должен никого удивлять. Но вот так сложилось, что современные киевляне говорят главным образом по-русски, причем многие без какого-либо акцента. Очевидцы рассказывают такой случай: в электричке, ехавшей вечером на Киев, мама, смущаясь, просила дочку говорить уже по-русски. Все-таки, в город возвращаемся. Или вот, гостья из Тернополя жалобно выкрикивает в киевской маршрутке: «На зупинці, будь ласка!» – под неодобрительные взоры соседей. Думаю, что эти рассказы возмутят многих украинцев, а тем паче, украинолюбивых поляков. Но что поделать – такова реальность. Благодаря ей создается неповторимая киевская атмосфера, в которой, прибыв из-за границы, ощущаешь себя дома, а, прибыв из дома – за границей.
Киевляне славятся своим спокойствием и добродушием. Поэтому сверкающие очи создавали некий диссонанс (хотя такие в Киеве можно найти в любую пору, не обязательно революционную). В двухстах метрах от Майдана начиналась обычная жизнь. Победив, киевляне перестали быть оранжевыми. А варшавяне почему-то оставались.
Были в Киеве и сторонники Януковича. Они группировались в нескольких местах – в том числе в Киево-Печерской лавре – но порой совершали организованные вылазки в город. В основном под хоругвями. Приехав в Киев в марте, я с удивлением отметил, что ходят до сих пор. Вообще, революция характеризовалась необычайным религиозным накалом. Каждая из сторон утверждала, что именно с ними Бог. Причем было видно, что эти утверждения покоятся на крепком основании. Напрашивался вывод: неужели для оживления религиозной жизни непременно нужен церковный раскол с мощными политическими коннотациями?
По данным очевидцев вырисовывалась несколько иная картина событий, чем представленная «польской пропагандой». Получалось, что главным виновником победы Ющенко был… Янукович. При всеобщей нелюбви к режиму Кучмы многие, не испытывающие симпатии к Ющенко (а таких было ох как немало) проголосовали бы за «приличного» кандидата власти. Но «распальцованный» премьер из донецких и отравление Ющенко сделали свое дело – «нерешительные» не проголосовали за власть. […]
Огорошил польский консул: «Вы зачем сюда приехали? На Украине сейчас все нелегально: решения суда, постановления парламента, истек срок полномочий действующего президента. Объявят чрезвычайное положение, и никого из страны не выпустят!».
Кстати, абсолютно адекватно рассуждал консул, хоть и был мужчиной крайне неприятным (к нему заходили за обновлением польской визы).
#exomnipolska
(вперед)
Telegram
дугоизлазни акценат
(назад)
В начале декабря 2004 года, когда на Майдане докипали страсти, у руководства SEW возникла гениальная идея отправить нас всех в Киев для проведения социологического исследования. Марек Сливиньский (уважаемый) составил анкету, с которой нам предстояло…
В начале декабря 2004 года, когда на Майдане докипали страсти, у руководства SEW возникла гениальная идея отправить нас всех в Киев для проведения социологического исследования. Марек Сливиньский (уважаемый) составил анкету, с которой нам предстояло…
(назад)
В декабре 2004-го в Киеве читал «Киев-город» Булгакова. Это было интереснее новостей.
Весной зацветали белым цветом сады, одевался в зелень Царский сад, солнце ломилось во все окна, зажигало в них пожары. А Днепр! А закаты! А Выдубецкий монастырь на склонах. Зеленое море уступами сбегало к разноцветному ласковому Днепру. Черно-синие густые ночи над водой, электрический крест Св. Владимира, висящий в высоте…
Словом, город прекрасный, город счастливый. Мать городов русских.
Но это были времена легендарные, те времена, когда в садах самого прекрасного города нашей Родины жило беспечальное, юное поколение. Тогда-то в сердцах у этого поколения, родилась уверенность, что вся жизнь пройдет в белом цвете, тихо, спокойно, зори, закаты, Днепр, Крещатик, солнечные улицы летом, а зимой не холодный, не жесткий, крупный ласковый снег…
…И вышло совершенно наоборот.
Легендарные времена оборвались, и внезапно и грозно наступила история. Я совершенно точно могу указать момент ее появления: это было в 10 час. утра 2-го марта 1917 г., когда в Киев пришла телеграмма, подписанная двумя загадочными словами:
— Депутат Бубликов.
Ни один человек в Киеве, за это я ручаюсь, не знал, что должны были обозначать эти таинственные 15 букв, но знаю одно: ими история подала Киеву сигнал к началу.
***
Пока что можно сказать одно: по счету киевлян, у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил.
В Киеве не было только греков. Не попали они в Киев случайно, потому что умное начальство их спешно увело из Одессы. Последнее их слово было русское слово:
— Вата!
Я их искренно поздравляю, что они не пришли в Киев. Там бы их ожидала еще худшая вата. Нет никаких сомнений, что их выкинули бы вон.
***
Рекорд побил знаменитый бухгалтер, впоследствии служащий союза городов Семен Васильевич Петлюра. Четыре раза он являлся в Киев, и четыре раза его выгоняли. Самыми последними под занавес приехали зачем-то польские паны (явление XIV-e) с французскими дальнобойными пушками.
Полтора месяца они гуляли по Киеву. Искушенные опытом киевляне, посмотрев на толстые пушки и малиновые выпушки, уверенно сказали:
— Большевики опять будут скоро.
И все сбылось как по-писаному. На переломе второго месяца среди совершенно безоблачного неба советская конница грубо и буденно заехала куда-то, куда не нужно, и паны в течение нескольких часов оставили заколдованный город. Но тут следует сделать маленькую оговорку. Все, кто раньше делали визит в Киев, уходили из него по-хорошему, ограничиваясь относительно безвредной шестидюймовой стрельбой по Киеву со святошинских позиций. Наши же европеизированные кузены вздумали щегольнуть своими подрывными средствами и разбили три моста через Днепр, причем Цепной — вдребезги.
И посейчас, из воды вместо великолепного сооружения — гордости Киева — торчат только серые унылые быки. А, поляки, поляки!.. Ай, яй, яй!..
Спасибо сердечное скажет вам русский народ.
Не унывайте, милые киевские граждане! Когда-нибудь поляки перестанут на нас сердиться и отстроят нам новый мост, еще лучше прежнего. И при этом на свой счет.
#exomnipolska
(вперед)
В декабре 2004-го в Киеве читал «Киев-город» Булгакова. Это было интереснее новостей.
Весной зацветали белым цветом сады, одевался в зелень Царский сад, солнце ломилось во все окна, зажигало в них пожары. А Днепр! А закаты! А Выдубецкий монастырь на склонах. Зеленое море уступами сбегало к разноцветному ласковому Днепру. Черно-синие густые ночи над водой, электрический крест Св. Владимира, висящий в высоте…
Словом, город прекрасный, город счастливый. Мать городов русских.
Но это были времена легендарные, те времена, когда в садах самого прекрасного города нашей Родины жило беспечальное, юное поколение. Тогда-то в сердцах у этого поколения, родилась уверенность, что вся жизнь пройдет в белом цвете, тихо, спокойно, зори, закаты, Днепр, Крещатик, солнечные улицы летом, а зимой не холодный, не жесткий, крупный ласковый снег…
…И вышло совершенно наоборот.
Легендарные времена оборвались, и внезапно и грозно наступила история. Я совершенно точно могу указать момент ее появления: это было в 10 час. утра 2-го марта 1917 г., когда в Киев пришла телеграмма, подписанная двумя загадочными словами:
— Депутат Бубликов.
Ни один человек в Киеве, за это я ручаюсь, не знал, что должны были обозначать эти таинственные 15 букв, но знаю одно: ими история подала Киеву сигнал к началу.
***
Пока что можно сказать одно: по счету киевлян, у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил.
В Киеве не было только греков. Не попали они в Киев случайно, потому что умное начальство их спешно увело из Одессы. Последнее их слово было русское слово:
— Вата!
Я их искренно поздравляю, что они не пришли в Киев. Там бы их ожидала еще худшая вата. Нет никаких сомнений, что их выкинули бы вон.
***
Рекорд побил знаменитый бухгалтер, впоследствии служащий союза городов Семен Васильевич Петлюра. Четыре раза он являлся в Киев, и четыре раза его выгоняли. Самыми последними под занавес приехали зачем-то польские паны (явление XIV-e) с французскими дальнобойными пушками.
Полтора месяца они гуляли по Киеву. Искушенные опытом киевляне, посмотрев на толстые пушки и малиновые выпушки, уверенно сказали:
— Большевики опять будут скоро.
И все сбылось как по-писаному. На переломе второго месяца среди совершенно безоблачного неба советская конница грубо и буденно заехала куда-то, куда не нужно, и паны в течение нескольких часов оставили заколдованный город. Но тут следует сделать маленькую оговорку. Все, кто раньше делали визит в Киев, уходили из него по-хорошему, ограничиваясь относительно безвредной шестидюймовой стрельбой по Киеву со святошинских позиций. Наши же европеизированные кузены вздумали щегольнуть своими подрывными средствами и разбили три моста через Днепр, причем Цепной — вдребезги.
И посейчас, из воды вместо великолепного сооружения — гордости Киева — торчат только серые унылые быки. А, поляки, поляки!.. Ай, яй, яй!..
Спасибо сердечное скажет вам русский народ.
Не унывайте, милые киевские граждане! Когда-нибудь поляки перестанут на нас сердиться и отстроят нам новый мост, еще лучше прежнего. И при этом на свой счет.
#exomnipolska
(вперед)