Лето в Петербурге продолжается, а мы продолжаем наш рассказ про самый летний из императорских театров.

1841 год. Заседание комиссии, учрежденной указом Николая I. Заседают: Василий Стасов, Александра Брюллов (брат Карла) и Альберт Кавос. Уже год в Каменноостровском театре не играются спектакли - нижние деревянные конструкции здания сгнили, полы рассохлись, оконные и дверные проемы перекосились. Может снести старый деревянный театр и построить новый, каменный? Есть еще одна сложность - император очень полюбил творение Шустова и хочет сохранить общий облик театра. И тогда Альберт Кавос предлагает подвести под здание каменный фундамент так, чтобы нижние деревянные элементы оказались выше уровня опасных наводнений. Но наибольшие изменения коснутся внутренней планировки. Кавос разработал методику построения зала, обеспечивающую оптимальную видимость и акустику. Также он спроектировал четыре яруса лож, в том числе императорскую ложу, ложу министра императорского двора и ложу актеров. Помимо этого, архитектор увеличил вместимость театра почти до 800 мест!

Внутренность пленяет простотою, легкостию архитектуры. В нем три яруса. В первом 18 лож, во втором 24, в третьем 4, кроме того, 6 лож в бенуаре, 50 мест в средней галерее и 200 в боковой, 50 в парадисе и 155 кресел. Всех посетителей может поместиться не более 800 человек
И.И. Пушкарев, историк и краевед

Любопытно, что с тех пор вместимость театра сократилась вдвое. Люди ли стали выше, или просто изменились представления о комфорте – но современный Каменноостровский театр стал несколько камернее.

К моменту начала реконструкции театра в 1843 году, Кавос успел поработать с Карло Росси над возведением Александринского театра, и перестройкой помещений Дирекции Императорских театров, но уникальный опыт бережной реконструкции деревянного здания, на которые некоторые уже махнули рукой, сделал архитектора главным специалистом по восстановлению театральных зданий. Кавос будет восстанавливать Большой театр в Петербурге и Большой театр в Москве, а в 1847 спроектирует здание “цирка по типу парижского, то есть с манежем и сценой, которые можно использовать как вместе, так и отдельно друг от друга” - ныне известное, как Мариинский театр.

Дочь Кавоса, Камилла, вскоре выйдет замуж за архитектора Николая Бенуа и этот брак даст начало разветвленному роду архитектров, художников и искусствоведов. А один из внуков Кавоса, Александр Бенуа станет ключевой фигурой только что созданного БДТ, но это уже совсем другая история...

Ну а пока, лето 1844 года, реконструированный Каменноостровский театр открывают спектакли Французской труппы «Опасное семейство» и «Феи Парижа». Белые ночи, светит солнце, публика собирается в партере, император занимает свою ложу. Все только начинается…

Проживая летом в Елагинском дворце, император Николай I пешком ходил в Каменноостровский театр и в день спектакля утром спрашивал у директора театра, что сегодня назначено к представлению. В самом театре он садился в кресла и, окружённый блестящей плеядой офицеров, шутил с ними, выражал одобрение или делал порицание играющим актёрам вслух. В антракте он проходил к ним на сцену, беседовал с некоторыми из своих любимцев, шутил — и затем возвращался на своё место, досматривая пьесу до конца.

Г. П. Полилов-Северцев, журнал «Столица и усадьба»

#местодействиябдт

Мы продолжаем рассказ о Каменноостровском театре. Но теперь речь пойдет не об архитектуре, а об атмосфере этого самого летнего театра старого Петербурга.

Вот что пишет в воспоминаниях балетмейстер и педагог Лев Иванов о том, как артисты добирались до театра.

Шестой час вечера. По пыльному Каменноостровскому проспекту, среди дилижансов, “кукушек”, извозчиков и собственников, эффектных всадников и изящных амазонок, медленно тащатся неуклюжие, темно-зелёные рыдванчики, называемые «казенными каретами». В них из города на спектакль в Каменноостровский театр едут артисты. Бритые физиономии мужчин и хорошенькие женские личики то и дело выглядывают из широких окон экипажей, на театральном жаргоне величаемых «эшафотами».
И действительно, пытки, испытываемые сидящими в них, походят на казнь. Судите сами! Каждая такая карета везёт, по крайней мере, шесть человек, с саквояжами, узлами и гримировальными ящиками. Кучер обязан привезти актёров не позже чем за полтора часа до начала представления, и потому заезжает за ними чуть ли не в четыре часа дня.
Несмотря на всю неудобность подобного способа передвижения, в “эшафотах” царит самое непринуждённое веселье и из кареты всю дорогу слышатся звонкий смех. Встречные и обгоняющие с любопытством разглядывают сидящих в каретах: актёр для публики всегда интересен. Какой-нибудь офицер, гарцующий на коне, отдаёт честь хорошенькой корифейке, выглянувшей в окно, и ловко бросает в карету небольшой пучок ландышей.
— Душка! — доносится оттуда.

Лето в самом разгаре:

Перед главным фронтоном театра, со ступенек которого отлично виден Елагинский дворец, зеленеет изумрудный оазис с несколькими деревьями, кругом которого в дни спектаклей в живописном беспорядке располагаются торговцы фруктами, ягодами, сластями, прохладительными напитками и цветами. Позади театра — такой же оазис, на котором под тенистыми деревьями отдыхают кучера, а кругом стоят «эшафоты» с мирно жующими корм лошадьми.

Спектакль окончен и артисты покидают театр:

У театрального подъезда жизнь бьёт ключом. Курьер выкрикивает по именам кучеров, и те подают кареты, чтобы везти артистов по домам. Тут же толпится рой молодёжи — и статской, и военной, — ожидающей выхода той или другой артистки.
— Госпожа Сапожникова! — вопит курьер.
И молоденькая жрица Терпсихоры, ещё не пришедшая в себя от волнения первого успеха, с подведёнными глазками, которые не успела разгримировать, вся пахнущая пудрой и кремом, с лёгкой краской на лице, смущённо улыбаясь, проскальзывает сквозь строй — меж рядов поклонников, сопровождаемая восторженным шёпотом.
Она садится в уголок, закрывает глаза — и ей снова чудятся рукоплескания и крики «браво!»
— Господин Сазонов! — надрывается курьер.
Молодой артист, довольный неожиданной овацией, раскланивается и исчезает в семейственном рыдване.
— Госпожа Гусева!
— Я пешком! — откликается артистка, и, ни на кого не глядя, быстро сворачивает от подъезда в тёмную аллею, где мелькает силуэт какого-то военного, а дальше — «эгоистка» в одну лошадь.
Это замечено подругами и товарищами танцовщицы. По её адресу слышатся восклицания:
— Счастливица!..
Актёры и актрисы один за другим исчезают в широких пастях «эшафотов». Кареты уезжают. В окнах театра гаснет свет. Вокруг воцаряется мирная тишина, изредка нарушаемая чириканьем птиц и стрекотанием кузнечиков.
Белое здание окутывается лёгкими испарениями. Старый Петербург отдыхает.