10 февраля 1962 года на мосту Глиникер-Брюкке (Glienicker Brucke), соединяющем Берлин и Потсдам, где проходила граница между Германской Демократической Республикой (ГДР) и Западным Берлином, произошел обмен советского разведчика Рудольфа Абеля на американского летчика Фрэнсиса Пауэрса.

Советский разведчик, полковник Рудольф Иванович Абель (настоящие имя и фамилия Вильям Генрихович Фишер) с 1948 года находился в США, где выполнял задание по выявлению степени возможности военного конфликта с США, создавал надежные нелегальные каналы связи, добывал информацию об экономическом положении и военном (в том числе ядерном) потенциале.
В результате предательства 21 июня 1957 года он был арестован. При аресте, чтобы уведомить Центр об этом и дать знать, что не раскрыт как советский разведчик, назвался именем своего друга и сослуживца (к тому времени умершего) – Рудольфом Абелем. В ходе следствия категорически отрицал свою принадлежность к разведке, отказался от дачи показаний на суде и отклонил попытки американских спецслужб склонить его к сотрудничеству.
15 ноября 1957 года он был приговорен американским судом к 32 годам каторжной тюрьмы.

1 мая 1960 года в районе Свердловска (ныне Екатеринбург) был сбит американский самолет-разведчик U-2, управляемый пилотом Фрэнсисом Гэри Пауэрсом. После того как самолет был сбит летчик после приземления был арестован, а позже приговорен к 10 годам лишения свободы.

В 1964 году на этом мосту обменяли еще одного нелегала - Конона Молодого.

А советские зрители увидели это в культовом фильме "Мертвый сезон" где показан обмен разведчика на шпиона

11 февраля 1986 года на мосту Глинике в Западном Берлине состоялся исторический обмен Натана Щаранского, советского диссидента, на пятерых разведчиков. Щаранский, отсидевший 9 лет в советских тюрьмах, был освобождён и выслан из СССР. Обмен произошёл при посредничестве восточногерманского адвоката Вольфганга Фогеля. Щаранский был обменян на советского разведчика Евгения Землякова, чехословацких агентов Карела и Хану Кёхер, польского разведчика Ежи Качмарека и разведчика ГДР Детлефа Шарфенорта.

Щаранский, активист еврейского движения в Советском Союзе, был арестован в 1977 году и приговорён к 13 годам тюремного заключения. 15 марта 1977 года Щаранского арестовали. Ему предъявили обвинения по двум статьям УК РСФСР: 64-а (измена родине) и 70 часть 1 (клевета с умыслом подрыва советского общественного строя). Утверждалось, что диссидент собрал и передал на Запад списки лиц, которым было отказано в выезде из СССР под предлогом сохранения гостайны, а также информацию о расположении, ведомственной принадлежности и режиме секретности около 200 предприятий в разных городах страны. По версии обвинения, Щаранский передал эти списки агенту американской военной разведки Роберту Тоту, работавшему в Москве под видом журналиста. Считалось, что Щаранский делал все это по заданию иностранных спецслужб. Его деятельность в составе МХГ квалифицировалась как клевета.

После обмена Щаранский вылетел в Израиль, где проживали его жена и мать. В Израиле он стал известным политиком, депутатом Кнессета и министром. Щаранский также получил высшие американские награды, включая Золотую медаль Конгресса США и Президентскую медаль Свободы.

Документ, подготовленный 26 сентября 1956 года для заседания Секретариата ЦК КПСС, сообщал о том, что в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС и Отдел административных органов ЦК КПСС поступили данные о применении провокационных методов в агентурно-оперативной работе в Хабаровском управлении НКВД-МГБ в период с 1941 по 1949 год, что привело к тяжелым последствиям.

В частности, проверка установила, что в 1941 году с санкции руководства НКВД СССР Управлением НКВД по Хабаровскому краю в 50 км от г. Хабаровска, в районе села Казакевичи близ границы с Маньчжурией, была создана ложная советская пограничная застава, а также имитация японских пограничных и разведывательных органов. Эти имитации, именовавшиеся работниками органов госбезопасности как «мельница», предназначались для проверки советских граждан, подозреваемых в враждебной деятельности.

Проверка на этой «мельнице» начиналась с предложения лицу, подозреваемому в шпионаже или иной антисоветской деятельности, выполнить закордонное задание органов НКВД. После получения согласия на выполнение задания инсценировалась его заброска на территорию Маньчжурии с пункта ложной советской погранзаставы и задержание японскими пограничными властями. Затем «задержанный» доставлялся в здание «японской военной миссии», где подвергался допросу работниками НКВД, выступавшими в ролях официальных сотрудников японских разведывательных органов и русских белогвардейцев-эмигрантов. Допрос имел своей задачей добиться от «проверяемого» признания в связях с советской разведкой, для чего создавалась исключительно тяжелая, рассчитанная на моральный надлом человека обстановка допроса, применялись различного рода угрозы и меры физического воздействия.

Финал этой провокационной игры состоял в том, что «проверяемый» арестовывался органами НКВД, а затем как изменник Родины осуждался Особым совещанием на длительные сроки лишения свободы или к расстрелу.

Турецкий стрелок Юсуф Дикеч завоевывает медаль

Офицеры РККА завоевывают медаль

Но есть нюанс!

Советский Арчимбольдо

А что вы рисовали в 13 лет?

Когда происходит политический пубертат

Еще хочу напомнить про гениальный эпизод из шикарного итальянского фильма Фантоцци (кто не смотрел рекомендую)

Юрий Нагибин был женат на дочери Ивана Лихачёва, директора автозавода имени Сталина и министра автомобильной промышленности. В своих воспоминаниях он рассказывает об эпизоде из жизни советской элиты времён войны. К мемуарам, особенно написанным профессиональным литератором, нужно относиться осторожно, но эта история весьма показательна. Он повествует о том, как его тёща пользовалась привилегиями во время войны:

Одну из главных ее забот составляла реализация промтоварного лимита. В закрытом распределителе на Петровке закупались всевозможные носильные вещи, большей частью женские, потому что они пользовались преимущественным спросом на Тишинском рынке. Мужчины-тыловики носили военное, чтобы избежать докучных вопросов: почему не на фронте? И Татьяна Алексеевна, и Галя одевались в закрытых ателье: пошивочных и обувных, родственники получали обноски, а тут закупались фундаментальные вещи для рынка.

Я любил рынок, способствовавший нашему сближению, и ненавидел другой род коммерчес-кой деятельности Татьяны Алексеевны, который отторгал ее от меня. Этому предшествовал звонок помощника Василия Кирилловича, миниатюрного ангелоподобного Мито Аминова, произносившего одно-единственное слово: "Приезжайте!" Тогда Татьяна Алексеевна, ожидавшая этого звонка и потому готовая на выход: каракулевая шуба и каракульчовая папаха, лихо заломленная на золоте волос, большая и прекрасная, как Реймский собор, звонила приятельнице, жене знаменитого авиатора, и тоже произносила одно-единственное слово: "Выезжай!" Затем то же сокровенное слово касалось слуха жены наркома среднего машиностроения, толстой Тарасовны, и жены автомобильного наркома Бабаяна. Эти дамы, а также жены двух замов Звягинцева, главного инженера и парторга ЦК на заводе мчались расхищать "гуманитарную", как сейчас почему-то говорят, помощь американских трудящихся советским рабочим. Тогда это как-то иначе называлось, я запамятовал.

До сих пор не могу взять в толк, почему американские рабочие, наши союзники в смертельной схватке, облекали свою помощь братьям по классу в такую паскудную форму. Они же не могли знать (и никогда бы этому не поверили), что их ношеное, грязное, заскорузлое тряпье проходит фильтрацию у привилегированных дам и лишь остатки попадают станочникам, сборщикам, разнорабочим. С души воротило при мысли, что эти ухоженные, разодетые, раздушенные дамы роются в слипшемся барахле, случалось - собственными глазами видел, - со следами крови, сукровицы, жира; вылинявшие от пота в проймах рубашки соседствовали с желто-муаровыми в паху джинсами, опорками на сношенных каблуках, дамскими туфельками без подметки, куртки из кожзаменителя на истершемся до мездры мехе, галстуки, превративши-еся в веревочку, дырявое, как дробью побитое, белье, комбинации без бретелек, сально-грязные лифчики. Никому не пришло на ум хотя бы простирнуть подарок, отправляемой соратникам через тысячи-тысячи верст. А ведь я сужу по тем сливкам, которые снимала с щедрых заморских даров Татьяна Алексеевна, что же доставалось самому гегемону? Однажды я набрался смелости и сказал ей о неэтичности этих поборов. "Я и сама так считаю, - искренне и живо откликнулась Татьяна Алексеевна. - Но противно, что Тарасовна все заберет". - "А вам не все равно? Как можете вы равнять себя с этой трупердой?" - "А ты думаешь, я лучше?" - спросила она со странной доверчивостью.

Увидел данные, которые позволяют оценить уровень неравенства в послевоенном СССР (информация за 1946 год). Сразу хочу уточнить, что речь идёт о городских жителях, так как в сельской местности ситуация была гораздо хуже. Средний доход рабочих и служащих составлял 475 рублей. Сумма оклада первого секретаря обкома (губернатора области) зависела от категории подчинённого ему обкома и варьировалась от 1400 до 2000 рублей в месяц.

Помимо оклада номенклатура получала выплаты и натурой. Например, второй секретарь Краснодарского края, преимущественно аграрного региона, получал базовый оклад в 1600 рублей и продовольственную дотацию в размере 105 рублей. Также он получал бесплатный продовольственный паёк на 1400 рублей и ежеквартальный промтоварный лимит на 500 рублей. В Молотове, промышленном центре, секретарь обкома по пропаганде получал базовый оклад в 1800 рублей и продовольственную дотацию в размере 105 рублей. Ежемесячно он получал продукты питания на 1000 рублей и промышленные товары на 2000 рублей, что в четыре раза превышало сумму выплат секретаря в Краснодарском крае. Необходимо учесть и другие факторы, такие как преимущества в распределении товаров из-за рубежа и возможность пользоваться государственным жильём, дачами, больницами, машинами и т. д. Сложно оценить эти моменты в денежном эквиваленте, но предположим, что это ещё 1000–1500 рублей в месяц.

Таким образом, условный советский служащий или рабочий получал 450–500 рублей в месяц, а региональный начальник — 4600–5300 рублей в месяц. Разница в доходах составляла примерно 10 раз. Согласно официальной статистике в современной России, разница между доходами 10% самых богатых и 10% самых бедных составляла 12,7. Однако, читая о случаях ареста чиновников и их богатстве, трудно поверить в эти цифры.

Первый секретарь Свердловского обкома КПСС Борис Ельцин дарит товарищу Ким Ир Сену двух уральских пионеров

Коллеги просили напомнить, что Проектная лаборатория НИУ ВШЭ по изучению творчества Юрия Любимова и режиссерского театра XX-XXI вв. ищет волонтеров для изучения поэзии эпохи Оттепели.

У них уже есть первые результаты которые можно посмотреть на графике публикаций за один из годов журнала "Юность"

Если вам интересно попробовать себя в качестве волонтера-исследователя пишите: София [email protected]

Choose Your Fighter

В тюремной газете «Перековка» была опубликована карикатура, на которой заключенным предлагали выбор, кто они «пассив» или «актив». В современных тюремных реалиях такой выбор встретил бы непонимание. Но в 1930-е годы это была центральная модель пенитенциарных заведение в СССР. Считалось, что если заключенный станет «активом», то есть перейдет в разряд сознательных работников, которые выполняют поставленные планы и овладевают полезными трудовыми навыками, то это избавит его от родимых пятен капитализма и позволит выйти на свободу с чистой совестью.

Самый известный пример такой логики это строительство Беломорканала куда в 1933 году отправили целый пресс-тур из ведущих деятелей советской культуры во главе с Максимом Горьким.

За находку спасибо Алексею Бороненко, который делает фактчеки и ресерчи для разных медиа и ведет свой канал с познавательными фактами

В журнале «Крокодил» преобладали карикатуры на темы внешней политики (например, американская военщина или злые израильтяне) и отдельных недостатков на местах (бюрократия и алкоголизм), однако нередко встречались и другие иллюстрации.

Можно сказать, что авторов «Крокодила», а значит и значительную часть авторитетного дискурса, волновали модные тенденции и размывание гендерных норм.

В этом отношении я согласен с Екатериной Кулиничевой, которая отмечает, что в советской системе одновременно присутствовали стремление внедрять модные тренды и страх перед увлечением модой. То есть мода должна была быть адаптирована, а не противостоять устоявшимся нормам.