Вчера я прочитал роман Юрия Олеши «Зависть» — это поистине выдающееся произведение. Как минимум, оно может претендовать на звание одного из лучших зачинов в русской литературе:

«Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек. Желание петь возникает в нем рефлекторно. Эти песни его, в которых нет ни мелодии, ни слов, а есть только одно "та-ра-ра", выкрикиваемое им на разные лады, можно толковать так: "Как мне приятно жить... та-ра! та-ра!.. Мой кишечник упруг... ра-та-та-та-ра-ри... Правильно движутся во мне соки... ра-та-та-ду-та-та... Сокращайся, кишка, сокращайся... трам-ба-ба-бум!"»

Однако я хочу отметить не столько литературные достоинства текста, сколько его удивительную способность зафиксировать момент истории. Одна из ключевых линий романа — конфликт двух братьев, Ивана и Андрея Бабичевых. При этом Иван ассоциирует себя с XIX веком, а Андрей воплощает дух советского XX века. Любопытно, что Эрик Хобсбаум в своей книге «Век катастроф» сформулирует концепцию «длинного XIX века» и «короткого XX века» лишь в 1994 году, а у Олеши это противостояние эпох отражено уже в 1927-м.

Особенно интересно это противостояние проявляется в их речах. Андрей Бабичев создаёт передовое предприятие общепита «Четвертак», где за копейки можно будет получить вкусный и здоровый обед, а заодно освободить женщин от кухонного рабства:

«Женщины! Мы сдуем с вас копоть, очистим ваши ноздри от дыма, уши — от галдежа, мы заставим картошку волшебно, в одно мгновенье, сбрасывать с себя шкуру; мы вернем вам часы, украденные у вас кухней, — половину жизни получите вы обратно. Ты, молодая жена, варишь для мужа суп. И лужице супа отдаешь ты половину своего дня! Мы превратим ваши лужицы в сверкающие моря, щи разольем океаном, кашу насыплем курганами, глетчером поползет кисель! Слушайте, хозяйки, ждите! Мы обещаем вам: кафельный пол будет залит солнцем, будут гореть медные чаны, лилейной чистоты будут тарелки, молоко будет тяжелое, как ртуть, и такое поплывет благоухание от супа, что станет завидно цветам на столах».

А ближе к концу романа Иван произносит страстную речь в защиту старого мира и домашнего уюта:

«— Товарищи! От вас хотят отнять главное ваше достояние: ваш домашний очаг. Кони революции, гремя по черным лестницам, давя детей наших и кошек, ломая облюбованные нами плитки и кирпичи, ворвутся в ваши кухни. Женщины, под угрозой гордость ваша и слава — очаг! Слонами революции хотят раздавить кухню вашу, матери и жены!
...Что говорил он? Он издевался над кастрюлями вашими, над горшками, над тишиной вашей, над правом вашим всовывать соску в губы детей ваших... Он учит вас забывать что? Что хочет вытолкнуть он из сердца вашего? Родной дом — дом, милый дом! Бродягами по диким полям истории он хочет вас сделать. Жены, он плюет в суп ваш. Матери, он мечтает с личек младенцев ваших стереть сходство с вами — священное, прекрасное семейное сходство. Он врывается в закоулки ваши, шмыгает, как крыса, по полкам, залазит под кровати, под сорочки, в волосы подмышек ваших. Гоните его к черту!.. Вот подушка. Я король подушек. Скажите ему: мы хотим спать каждый на своей подушке. Не трогай подушек наших! Наши еще не оперившиеся, куриным пухом рыжеющие головы лежали на этих подушках, наши поцелуи попадали на них в ночи любви, на них мы умирали, — и те, кого мы убивали, умирали на них. Не трогай наших подушек! Не зови нас! Не мани нас, не соблазняй нас. Что можешь ты предложить нам взамен нашего умения любить, ненавидеть, надеяться, плакать, жалеть и прощать?.. Вот подушка. Герб наш. Знамя наше. Вот подушка. Пули застревают в подушке. Подушкой задушим мы тебя...»

Вот такая гражданская война в рамках одной семьи на почве быта.

Как Сталин смеялся над Энгельсом

На заре канала я уже коротко писал об этом, но недавно нашёл оригинал документа и решил изложить историю подробнее.

Небольшая предыстория. В конце 1930‑х годов советское руководство во главе со Сталиным задумалось об изменении партийной программы. Вторая программа большевиков была принята VIII съездом партии 18–23 марта 1919 года и отражала тогдашний революционный момент. К 1938 году ситуация радикально изменилась: была принята новая Конституция, и нужно было обозначить переход от социализма к коммунизму. Сталин поручил подготовить проекты новой программы, и один из вариантов предложил Дмитрий Мануильский. В вводной части он почти дословно цитировал «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Фридриха Энгельса. Этот же фрагмент позже приводит Владимир Ленин в работе «Государство и революция» — классическая цитата в квадрате (плюс там угадываются идеи из «Критики Готской программы» и «Анти‑Дюринга» Карла Маркса):

«Итак, государство существует не извечно. Были общества, которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной власти. На определённой ступени экономического развития, которая необходимо связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство. Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и бронзовым топором».

На полях именно к этой фразе Сталин дважды написал: «Ха‑ха‑ха», иронизируя сразу над Энгельсом, Лениным и Мануильским.

Понять этот сарказм нетрудно: в 1938 году Вторая мировая война ещё не началась, но нацисты уже у власти в Германии, состоялся аншлюс Австрии, шла Гражданская война в Испании, произошло столкновение с японцами на Дальнем Востоке. А в проекте программы, между тем, утверждается: «Отпадёт необходимость в вооружённых людях, будут уничтожены все средства военного истребления, наука и техника будут обслуживать только мирный труд».

Так идеологические декларации столкнулись с политической прагматикой — и Сталин не сдержался, оставив на полях свои язвительные пометки.

Современная академическая среда по-прежнему отличается высокой степенью инерции и консерватизма: значительная часть исследователей продолжает отдавать предпочтение традиционным форматам — печатным журналам и книгам. Тем не менее, развитие цифровых медиа и расширение информационного поля неизбежно оказывают влияние на формы научной коммуникации. Всё более заметную роль начинают играть тематические Telegram-каналы, которые, если и не становятся полноценной альтернативой академическим публикациям, то уже формируют самостоятельный жанр исторической и научной репрезентации.
Характерным примером такого явления является канал «Красно-белый Крым», где была опубликована масштабная работа, по существу представляющая собой полноценную монографию — её объём превышает 72 тысячи слов. На прочтение этого текста в полном объёме потребовалось несколько дней.

Следует отметить, что стилистически материал не всегда выдержан в строго академической манере: публицистичность, полемическая резкость и явная фракционность по отношению к другим исследователям истории Крыма могут вызывать определённые вопросы. Тем не менее, это не умаляет исследовательской глубины и значимости проделанной работы. Автор(ы) демонстрируют не только обширную эрудицию и знание источников, но и стремление к критическому пересмотру сложившихся интерпретаций, что само по себе заслуживает внимательного прочтения и осмысления.

«Феномен Республики Тавриды» — это масштабное историческое исследование, переосмысляющее события, связанные с созданием и гибелью Таврической Советской Социалистической Республики в 1918 году. В центре внимания — критика мифологизированного образа так называемых таврических комиссаров, расстрелянных в Алуште, и разоблачение их героизации в советской и постсоветской историографии.
Авторы выступают против идеологизированного культа, основанного на работах Романа Вуля и Бориса Вольфсона, обвиняя их в искажении исторических фактов. В качестве примера современной апологетики рассматривается текст «Преданные комиссары», публикуемый проектами «Летописи Великой Борьбы» и «Молоко и краски».

Значительная часть работы посвящена развитию большевистского движения в Крыму. Подчёркивается слабость и разобщённость местных организаций, роль Севастополя как главного центра революции, конфликты между партийными группами и процессы большевизации флота. Описано формирование вооружённых отрядов, участие в боях на юге России и внутренние разногласия между Севастополем, Симферополем и Евпаторией.

Провозглашённая в марте 1918 года Республика Таврида быстро рухнула под натиском внешних угроз и внутреннего хаоса. Особое внимание уделено неучтённому национальному вопросу и напряжённым отношениям с крымскотатарским движением, что стало одним из факторов дестабилизации.

В финале авторы осуждают исторические фальсификации и предлагают заменить героизирующий подход критическим анализом источников. Работа выступает как полемический, но тщательно обоснованный вклад в изучение революционной истории Крыма.

Алексей Бороненко прислал потрясающую картину, мимо которой невозможно пройти. Делюсь ею с вами!

«The Encounter» (Встреча) (1966) — сатирическое произведение, тонко высмеивающее сельскохозяйственную политику Никиты Хрущёва, связанную с культивированием кукурузы. Автор картины, эстонский художник Пауль Кондас, изображает «кукурузных людей» — символических советских поселенцев — на абсурдной миссии по выращиванию кукурузы на Луне. Однако вскоре становится ясно: на Луне кукуруза не растёт. Герои слабеют от голода и даже, по-видимому, съедают собственную одежду. К счастью, на Луну приземляется американский космический корабль, и истощённые советские космонавты встречают его экипаж как спасителей.

Пауль Кондас (1900–1985) — один из самых ярких представителей наивного искусства в Эстонии. Самоучка, он создал уникальный художественный мир, полный иронии, абсурда и тонких аллюзий на политические и культурные реалии своего времени. Его творчество стало основой для основания Центра Кондаса в городе Вильянди, где и поныне хранятся многие его работы.

В 1959 году на американской выставке в московском парке Сокольники между вице-президентом США Ричардом Никсоном и Первым секретарём ЦК КПСС Никитой Хрущёвым состоялись знаменитые «кухонные дебаты». Эта спонтанная беседа, проходившая на фоне демонстрации типичной американской кухни, превратилась в символ идеологического противостояния двух сверхдержав.

Никсон начал разговор с дружественной ноты:

— У вас был очень хороший дом на выставке в Нью-Йорке. Мы с женой его осмотрели и остались очень довольны. А теперь хочу показать вам эту кухню — она такая же, как в наших домах в Калифорнии.

Хрущёв, оглядев кухонное оборудование, ответил на демонстрацию стиральной машины с панелью управления:

— У нас тоже есть такие вещи.

Никсон отметил, что это — новейшая модель, и что подобные устройства массово производятся и встраиваются в американские дома. Он подчеркнул, что цель подобных разработок — облегчить повседневную жизнь американских женщин.

На это Хрущёв с иронией заметил, что в Советском Союзе нет «капиталистического отношения к женщинам».

— Думаю, отношение к женщинам одинаково во всём мире, — ответил Никсон. — Мы просто стремимся сделать жизнь домохозяек проще.

Он добавил, что подобный дом можно построить за 14 000 долларов, и что многие американские ветераны уже приобрели жильё по цене от 10 000 до 15 000 долларов. Затем Никсон указал на встроенный телевизионный экран:

— С его помощью можно видеть, что происходит в других частях дома.

— Эта штука, наверно, всё время ломается, — усмехнулся Хрущёв.

— Да, — признал Никсон с улыбкой.

Хрущёв не отставал:

— А у вас нет машины, которая бы сама клала еду в рот и проталкивала её дальше? Вы показываете много интересных вещей, но они не нужны для жизни. Это всё — игрушки. У нас есть поговорка: если у тебя клопы, нужно поймать одного и залить ему в ухо кипяток.

Никсон ответил с юмором:

— А у нас говорят: чтобы убить муху, надо заставить её выпить виски. Хотя, конечно, у нас для виски есть и получше применение. (Повернувшись к сопровождающим.) Мне нравится эта интеллектуальная дуэль с председателем — он знает, о чём говорит.

Несмотря на показной скепсис, Хрущёв прекрасно понимал значение демонстрируемых технологий. И хотя публично он должен был умалять значимость американского потребительского изобилия, в советских кругах его воспринимали всерьёз. Так, ещё в 1958 году — за год до «кухонных дебатов» — директор Института мировой экономики и международных отношений АН СССР А.А. Арзуманян прямо указывал, что производство бытовой техники на душу населения является одной из важнейших экономических задач Советского Союза.

Таким образом, спор между Никсоном и Хрущёвым был не просто обменом колкостями — он стал отражением борьбы двух систем: одна делала ставку на комфорт повседневной жизни, другая — на идеологические ценности и коллективные цели. И обе — в конечном счёте — стремились к признанию и превосходству на мировой арене.

Долгое время главной книгой об истории советского автомобиля оставалось исследование Льюиса Сигельбаума «Машины для товарищей: жизнь советского автомобиля». Теперь в издательстве НЛО выходит работа Сергея Канунникова «Хочу машину! Личный автомобиль в советской повседневности (1917–1991)».
Сергей Канунников — журналист, сотрудник журнала «За рулём», специалист по истории автопрома. Его профессиональный бэкграунд ощутим: лёгкий, живой слог и множество интересных деталей, но при этом меньше концептуализации и теоретического осмысления. Поскольку книга вышла в серии «История повседневности», она, как мне кажется, рассчитана скорее на широкого читателя, чем на академических историков, особенно погружённых в узкие исследовательские сюжеты.

При этом у Канунникова собрана масса полезной и любопытной информации, например о микроэкономике советского автовладения.

До середины 1970‑х годов вопрос стоимости топлива для частных автомобилистов почти не стоял. Бензин был дешёвым: литр А‑76 обходился в 7,5 копейки, а АИ‑93 — в 10 копеек. Этим более дорогим бензином заправляли «Жигули», большинство «Москвичей» выпуска после 1967 года и «Волгу» ГАЗ‑24. Ситуация резко изменилась в конце десятилетия: в 1978‑м и затем в 1981‑м цены поднимались кратно. К началу 1980‑х А‑76 стоил уже 30 копеек за литр, а АИ‑93 — 40. Особенно болезненным оказалось повышение 1981 года. Среди автолюбителей ходили слухи о следующем скачке, но журнал «За рулём» в августовском номере опубликовал большую статью о проблемах бензоколонок, где приводился официальный ответ зампреда Госкомцена СССР А. Диордицы о том, что повышать розничные цены «в настоящее время нецелесообразно». Пока номер шёл до отдалённых регионов, подорожание уже вступило в силу. Это вызвало волну возмущения, подорвало доверие к прессе и поставило в неловкое положение руководство ДОСААФ, выпускавшее журнал, хотя редакция фактически лишь процитировала чиновника.

Столкнувшись с новой реальностью, владельцы машин начали приспосабливаться. Массовым стало переведение моторов, рассчитанных на АИ‑93, на работу на более дешёвом А‑76. Делали это, снижая степень сжатия: ставили дополнительные прокладки между головкой и блоком цилиндров. На «Москвичах» нередко шли другим путём — меняли или дорабатывали поршни, ведь существовала и серийная версия двигателя под А‑76. Умельцы в гаражах брали на себя основную часть таких работ, хотя многие пытались справляться своими силами. «За рулём» регулярно предостерегал от подобных переделок, указывая, среди прочего, на ухудшение разгонной динамики. Это замечание было справедливым, но большинство автовладельцев готовы были пожертвовать динамикой ради экономии. Причём, переведя машину с 93‑го на 76‑й бензин, экономили зачастую не символические 10 копеек на литре, а существенно больше.

Параллельно стремительно развивался неофициальный рынок топлива. Всё чаще бензин А‑76 покупали у водителей грузовиков и автобусов — фактически речь шла о краденом. К хищениям подталкивала сама система отчётности на госпредприятиях. Характерный эпизод описал сотрудник «За рулём» Константин Якубов, который в молодости работал шофёром на крупном московском заводе. Из его первой зарплаты удержали 25 рублей за «перерасход», хотя он просто фиксировал реальный расход, почти всегда превышавший паспортные данные. Все знали о разнице между нормой и практикой, но по бумагам автомобиль «должен был» уложиться в паспорт. Коллеги быстро объяснили новичку, как превратить эту систему в источник премий и «своего» бензина: в путевом листе записывать паспортный расход, а пробег — завышать. Научили и «крутить» спидометр, причём с запасом. Уже через месяц Якубов получил премию «за экономию» и при этом — часть «сэкономленного» топлива. Дальше нередко вступал в силу соблазн: если можно получить десять литров, почему бы не сорок? Тем более что покупателей, готовых взять бензин по выгодной цене, всегда хватало.

Как преподаватель высшей школы вижу, что сегодня все заняты модернизацией инженерного и технического образования. Мы говорим о специалисте нового типа: кроме профессиональных знаний, умений и навыков ему необходимы мягкие навыки (soft skills), способность работать в команде и действовать в условиях неопределённости. Всё чаще звучит требование уйти от унифицированных учебных планов к индивидуальным образовательным траекториям. Кажется, повестка абсолютно современная.

И вот я открываю номер «Известий» за 1977 год — и читаю почти дословно ту же тревогу и те же рецепты. Тогда, как и сейчас, утверждалось, что высшая школа должна готовить не узких технарей, а сформированных, культурных и социально активных людей, способных мыслить широко, общаться, руководить и нести ответственность. Отмечалось, что учебные планы перегружены сугубо профессиональными дисциплинами, в результате гуманитарная и общекультурная подготовка отодвинута на второй план, а студенты мало вовлечены в самостоятельную и творческую работу.

Предлагались и хорошо нам знакомые решения:

встроить гуманитарные и культурологические курсы в подготовку инженера, связав их с будущей профессией — от истории и философии науки до культуры речи, этики труда и эстетики производства;
расширить пространство выбора: факультативы, лекционные циклы, кружки и клубы, студенческие театры и музеи, встречи с учёными и деятелями культуры;
сместить акцент с «передачи знаний» на активные формы: семинары‑дискуссии, деловые игры, проблемные группы, научные кружки, курсовые и дипломные проекты, решающие реальные задачи;
целенаправленно развивать самостоятельную работу: сильные библиотеки и читальные залы, консультации преподавателей, гибкие индивидуальные задания;
улучшать учебную и внеучебную среду — от лабораторий и квалификации преподавателей до организации культурной и спортивной жизни, общественно полезного труда;
оценивать результаты не только экзаменами, но и исследовательской, творческой и общественной активностью.

Прошло почти полвека, а формулы остались теми же. Возможно, главный урок прост: проблема не столько в формулировках, сколько в доведении их до системной практики. Историческая перспектива отрезвляет — и помогает превратить известные истины в устойчивые механизмы, а не в лозунги, которые повторяются «из раза в раз».