"К такому маневру прибегало и польское дворянство, когда пыталось под влиянием романтизма сформировать промежуточную польско-белорусскую идеологию. Однако её целью было не национальное освобождение белорусов, а поощрение их движения к польской идентичности и культуре.

"Классик белорусской литературы" Винцент Дунин-Марцинкевич оставался ярым польским националистом. Об этом лишний раз свидетельствует тот факт, что после восстания 1863 года и с наступлением реакции он вообще отказался писать на белорусском языке, а в конце 1870-х руководил подпольной польской школой для детей белорусских крестьян. По его собственному признанию, польский был его родным языком. Белорусский же является языком-посредником приобщения к высокой польской культуре, и цель творчества на этом языке – научить мужика-белоруса "одновременно и польской, родной литературе".

В рамках этой парадигмы белорусы были "Другими", "ними", "братскими ответвлениями" с собственной речью, которая гибнет в условиях беспросветной тьмы. Между ними и "нами" (поляками) существовала культурно-статусная граница, созданная веками. Более того, Дунин-Марцинкевич утверждал, что заниженный эстетический стиль произведений на белорусском языке является единственно возможным стилем, поскольку этот "паросток" сам по себе не способен создать высокую культуру".

(Булгакаў В. Гісторыя беларускага нацыяналізму. Вільня, 2006. С. 121).