«Новая литературная низость, ниже которой падать, кажется, уже некуда: открылась в гнуснейшем кабаке какая-то «Музыкальная табакерка» — сидят спекулянты, шулера, публичные девки и лопают пирожки по сто целковых штука, пьют ханжу из чайников, а поэты и беллетристы (Алешка Толстой, Брюсов и так далее) читают им свои и чужие произведения, выбирая наиболее похабные. Брюсов, говорят, читал «Гавриилиаду», произнося все, что заменено многоточиями, полностью. Алешка осмелился предложить читать и мне,— большой гонорар, говорит, дадим»,

Иван Бунин, «Окаянные дни».

«Буде у камчадала фунт икры, то он долго жить может без другой пищи, всякая береза и ива запас его, и он корку с сих дерев с икрою столь же приятно есть может, как другие кушанья, но икрою и коркою порознь питаться долго не может. Ибо икра безмерно клейка, и так в зубах вязнет, что трудно и вычистить, а кора суха, так что и тому надивиться довольна нельзя, когда они для забавы и без икры иногда едят ее вместо конфектов; ибо другой, сколько бы ни жевал ее, подлинно не свободно проглотит, но когда оба сии кушанья вместе употребляются, та одного недостаток, как они говорят, другим награждается»,

С.П. Крашенинников,
«Описание Земли Камчатки».

Икра с корой…вкуснятина-то какая,
не передать.

Иллюстрация из первого издания книги.

«Волчица ты,
Тебя я презираю.
К любовнику уходишь от меня.
К Птибурдукову от меня уходишь.
К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня.
Так вот к кому ты от меня уходишь!
Ты похоти предаться хочешь с ним.
Волчица старая и мерзкая притом!»,

В. Лоханкин, из раннего.

Иллюстрация -
Кукрыниксы, "Крокодил" №21,
1969 год.

Государственное издательство Карельской АССР базировавшееся в Петрозаводске в 50-х - начале 60-х
годов прошлого века, делало отличные книги.
Оформление было просто гениальным, как по мне. И я всегда стараюсь взять себе что-то в коллекцию, тем более, что стОчт они относительно недорого.

Итак,
«80 тысяч километров под водой»,
вторая часть знаменитой трилогии
Жюля Верна в оформлении художника
С.Н. Тарасова и с иллюстрациями
П.И. Луганского (традиционно будут в комментариях).
Как видно из названия, перевод
И. Петрова, а он у ценителей считается классическим и лучшим.
Хотя почему-то переводчик не указан.

Зато есть предисловие советского писателя Кирилла Андреева. Если кто не знал, он автор биографической книги «Три жизни Жюля Верна».

Книга очень красивая.
Книга очень содержательная.
Книга просто прекрасная.

«Буфетик был слабый: 20-й год. Чуть не правительство даже разрешило в этом кафе продавать пирожные, которые делались контрабандой, а потом, если кого ловили за то, что он из дефицитной пшеничной муки, сахара и масла делает такие пирожные, то таких отправляли на Лубянку — в ЧК, а тут это разрешалось; продавали еще какую-то кашу-размазню, немножко воблы, словом, это был нищенский, но в то время завидный харч. И вот люди здесь обычно сидели, пили, ели, а поэты на маленькой эстраде выступали каждый день и читали свои стихи»,

Виктор Ардов, из воспоминаний.

Когда режиссёр Александр Петрович Довженко был художественным руководителем Киевской киностудии, он отдал приказ ничего не вывозить со студии без письменного разрешения.

Режиссёр Савченко (на фото) подъехал к бюро пропусков.
Вахтёр его спрашивает:
— Чего вы вывозите?
Савченко:
— Гонорею.

Далее диалог:

— Письменное разрешение есть?
— Нет.
— Вам придётся оставить её здесь.
— Ни за что. Это моя гонорея.
— Товарищ Савченко, я вас знаю, но есть приказ Александра Петровича ничего не вывозить без накладной.
— Гонорея не имеет никакого отношения к студии, это мне подарили. Эта гонорея принадлежит мне.
— Я вам верю, что гонорея ваша, но приказ…
— Пожалуйста, позвоните Александру Петровичу.

Вахтер звонит Довженко.

— Александр Петрович, здесь режиссёр Савченко хочет вынести гонорею, а письменного разрешения у него нет.
Довженко:
— Хорошо, в виде исключения оставьте ему его гонорею.

Опять с рекомендацией маленького некоммерческого канала, который мне понравился.
Смотрите на здоровье.
Может тоже «зайдёт».

Детский логопед ходит по питерским барам и читает книги.
Что может пойти не так?
История одной девушки в реальном времени о книгах, собаках и ночном голоде в новом остросюжетном канале "Полночные бутерброды"

https://t.iss.one/noch_buterbrodov/6814

"Все на нас в Европе смотрят с насмешкой, а на лучших и бесспорно умных русских в Европе смотрят с высокомерным снисхождением. Не спасала их от этого высокомерного снисхождения даже и самая эмиграция из России, то есть уже политическая эмиграция и полнейшее от России отречение. Не хотели европейцы нас почесть за своих ни за что, ни за какие жертвы и ни в каком случае: Grattez, дескать, lе russe et vous verrez le tartare, и так и доселе. Мы у них в пословицу вошли. И чем больше мы им в угоду презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих…

А между тем нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам второе отечество – я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия; в ней всё Афетово племя, а наша идея – объединение всех наций этого племени, и даже дальше, гораздо дальше, до Сима и Хама. Как же быть?",

Ф.М. Достоевский,
«Мы в Европе лишь Стрюцкие».

«Живу, точно в дебрях Африки, — с той разницей, что в настоящей Африке теперь вероятно тепло, черный негры бьют баклуши, греют яйца свои на солнце, а у нас белые негры прозябают, задыхаются в каторжной работе и яйца свои не греют, а отмораживают, т.к. у нас уже мороз, солнца нет и прикрыть оные яйца нечем: ходят почти что голые»,

Пимен Карпов,
из письма Александру Рудневу, отправленного из с.Турка,
Рыльского уезда Курской губернии.
1 октября 1925 года.

В разгар Великой Отечественной войны появилась самая волшебная сказка Самуила Маршака «Двенадцать месяцев».

Уолт Дисней захотел снять по ней мультфильм.

Но обстоятельства сложились иначе: письмо Диснея из-за военного времени дошло с большим опозданием. Маршак, узнав об этом, попытался исправить ситуацию и отправился к министру кинематографии А.Большакову.

Большаков встречу согласовал, но не пришел (возможно, догадывался о причине визита поэта).

По легенде, прождав два часа в приемной министра, Маршак ушел, оставив на двери записку:

«У Вас, товарищ Большаков, Не так уж много Маршаков».

Но мультфильм все же появился – не диснеевский, а родной, советский.

А у Самуила Яковлевича сегодня день рождения, в этот день он родился в 1887 году.

Все мы выросли на его стихах.
Что-то и наизусть можно вспомнить.

Александр Борисович Градский.

Родился 3 ноября 1949 года в Копейске Челябинской области.

Сегодня ему исполнилось бы 75.

«Как молоды мы были…»

«Однажды, — по словам очевидца, — это случилось во Владивостоке, — Бурлюк решил устроить выставку своих картин. Сняли зал, развесили полотна, навели последний лоск, заперли помещение и ушли ночевать в гостиницу. Как полагается, по городу висели афиши, всё шло гладко. Но мрачный Бурлюк, расхаживая по номеру, бормотал себе под нос: „Не пойдут!”

На возражения он не успокоился: „Не пойдут... В первый день несколько человек придёт, и всё... Прогорим! Надо что-то придумать”.
Подумав, он взял натянутый на подрамник чистый холст, вытащил из-под кровати свой несвежий носок и прикрепил его в центре холста. Отставил, полюбовался и удовлетворённо сказал: „Вот. Теперь хорошо!”
— Что вы делаете, Додя! — воскликнул Асеев.

— Коля, вы ничего не поняли, — безапелляционно заявил Бурлюк. — Это будет гвоздь выставки. У этого носка будет давка. О нём станут писать газеты. На выставку придёт весь город. Здесь будут толпиться зрители и гадать, что хотел этим сказать художник.

Действительно, всё так и было,
как предвидел Бурлюк...»,

Левин Ф.М., «Из глубин памяти...»
(очевидец - Николай Асеев).

Ольга Берггольц вспоминала, как в конце 20-х годов в поэтической группе “Смена” “нередко бывал молодой Светлов, черноволосый, с неистово синими глазами, в длиннейшем полушубке со множеством сборок на талии, похожем на бабью юбку или ямщицкий кафтан. Вот в этом полушубке (на верхотуре нашей было холодно) он и прочел нам однажды недавно написанную им "Гренаду". Он был несколько старше нас, он, счастливец, успел повоевать на Гражданской… Несколько дней мы ходили как завороженные, вслух и про себя повторяли: Гренада, Гренада, Гренада моя...”.

Спустя годы, в 50-х, в Центральном Доме литераторов был вечер одного стихотворения.

Где-то в середине вечера, когда публика уже вошла в роль чуткого и отзывчивого слушателя, председательствующий объявил:
«Выступает Ольга Берггольц!»

В зале захлопали.

К столу вышла Ольга Федоровна, невысокого роста, с короткими золотистыми волосами. Золотистость тогда еще забивала едва начавшую проступать блокадную седину.
— Я прочитаю стихотворение «Побратимы», — глухо сказала она. — Посвящается Михаилу Светлову…

В комментариях будет стихотворение и посвящение Михаилу Аркадьевичу Светлову рукой Ольги Федоровны Берггольц.

На фотографии -
Ольга Берггольц и Михаил Светлов. Переделкино. СССР. 1960-е годы.

«Коты – это ценнейший ресурс.
Они уют вырабатывают»,

Алексей Иванов.

Боб, кстати, на журнале «Колыма»
сидит, 1939 года выпуска.

Нашёл листочек на улице, купил рамочку и теперь будет красиво.
Играю в романтику.

“Предсмертная песня
Вот листок упал,
Вот другой летит листок
В вихре ледяном”,

Рансэцу (1654–1707).

«А накануне Марина Влади проповедовала у нас на кухне превосходство женского онанизма над всеми остальными видами наслаждения. В разгар её разглагольствования пришёл Высоцкий, дал по роже и увёл»,

Нагибин Ю. М., «Дневник».

И ты Господи стал военкомом
Прислал мне пшеничный мундштук
Ты один мной неодеванный
Генеральный штаб сюртучок
Ты едва политруком не хлюсил
У люлатя тючку слюны
Господи прийми бесплатно
Вытяжку семенных желез.

Нина Хабиас. «Стихетты».
1921 год.

«Но Фишбейн уже спускался по лестнице, здоровался с жильцами, и жильцы оглядывались на него: не иначе, как Фишбейн здорово хапнул! На крыльце стоял Лавров, в руках его была газета, и улыбка распирала его скулы.
— Ну? — спросил Фишбейн, пожимая ему руку.
— Действительно ну, Арон Соломонович! Вроде, что старое вертается!
— Старое не совсем! По-советски, это — НЭП: — Новая Экономическая Политика, а по-нашему: Начало эксплоатации Пролетариата!»,

Матвей Ройзман, «Минус шесть».

«Пляж во второй год Дома отдыха уже довольно четко разделялся на мужской, женский, общий (семейный) и пустующий ничей. Пляжи были размечены, и на первых двух купающиеся лежали на солнце нагишом. Однако Лавренев устраивался нагишом (лицом к солнцу) как раз посредине семейного пляжа, а вокруг него, тоже нагишом, лежали на животах, в виде звезды, шесть или восемь его поклонниц.
Это не вызывало восторга окружавших его чужих жен и мамаш»,

Игорь Дьяконов, из воспоминаний.

На фотографии - в центре, в белом, - Анатолий Мариенгоф, слева он него - его сын Кирилл и жена Анна Никритина, а мужчина справа от Мариенгофа, скорее всего
Борис Лавренев.

Коктебель, двадцатые двадцатого.