"Все на нас в Европе смотрят с насмешкой, а на лучших и бесспорно умных русских в Европе смотрят с высокомерным снисхождением. Не спасала их от этого высокомерного снисхождения даже и самая эмиграция из России, то есть уже политическая эмиграция и полнейшее от России отречение. Не хотели европейцы нас почесть за своих ни за что, ни за какие жертвы и ни в каком случае: Grattez, дескать, lе russe et vous verrez le tartare, и так и доселе. Мы у них в пословицу вошли. И чем больше мы им в угоду презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих…
А между тем нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам второе отечество – я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия; в ней всё Афетово племя, а наша идея – объединение всех наций этого племени, и даже дальше, гораздо дальше, до Сима и Хама. Как же быть?",
Ф.М. Достоевский,
«Мы в Европе лишь Стрюцкие».
А между тем нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам второе отечество – я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия; в ней всё Афетово племя, а наша идея – объединение всех наций этого племени, и даже дальше, гораздо дальше, до Сима и Хама. Как же быть?",
Ф.М. Достоевский,
«Мы в Европе лишь Стрюцкие».
«Живу, точно в дебрях Африки, — с той разницей, что в настоящей Африке теперь вероятно тепло, черный негры бьют баклуши, греют яйца свои на солнце, а у нас белые негры прозябают, задыхаются в каторжной работе и яйца свои не греют, а отмораживают, т.к. у нас уже мороз, солнца нет и прикрыть оные яйца нечем: ходят почти что голые»,
Пимен Карпов,
из письма Александру Рудневу, отправленного из с.Турка,
Рыльского уезда Курской губернии.
1 октября 1925 года.
Пимен Карпов,
из письма Александру Рудневу, отправленного из с.Турка,
Рыльского уезда Курской губернии.
1 октября 1925 года.
В разгар Великой Отечественной войны появилась самая волшебная сказка Самуила Маршака «Двенадцать месяцев».
Уолт Дисней захотел снять по ней мультфильм.
Но обстоятельства сложились иначе: письмо Диснея из-за военного времени дошло с большим опозданием. Маршак, узнав об этом, попытался исправить ситуацию и отправился к министру кинематографии А.Большакову.
Большаков встречу согласовал, но не пришел (возможно, догадывался о причине визита поэта).
По легенде, прождав два часа в приемной министра, Маршак ушел, оставив на двери записку:
«У Вас, товарищ Большаков, Не так уж много Маршаков».
Но мультфильм все же появился – не диснеевский, а родной, советский.
А у Самуила Яковлевича сегодня день рождения, в этот день он родился в 1887 году.
Все мы выросли на его стихах.
Что-то и наизусть можно вспомнить.
Уолт Дисней захотел снять по ней мультфильм.
Но обстоятельства сложились иначе: письмо Диснея из-за военного времени дошло с большим опозданием. Маршак, узнав об этом, попытался исправить ситуацию и отправился к министру кинематографии А.Большакову.
Большаков встречу согласовал, но не пришел (возможно, догадывался о причине визита поэта).
По легенде, прождав два часа в приемной министра, Маршак ушел, оставив на двери записку:
«У Вас, товарищ Большаков, Не так уж много Маршаков».
Но мультфильм все же появился – не диснеевский, а родной, советский.
А у Самуила Яковлевича сегодня день рождения, в этот день он родился в 1887 году.
Все мы выросли на его стихах.
Что-то и наизусть можно вспомнить.
«Однажды, — по словам очевидца, — это случилось во Владивостоке, — Бурлюк решил устроить выставку своих картин. Сняли зал, развесили полотна, навели последний лоск, заперли помещение и ушли ночевать в гостиницу. Как полагается, по городу висели афиши, всё шло гладко. Но мрачный Бурлюк, расхаживая по номеру, бормотал себе под нос: „Не пойдут!”
На возражения он не успокоился: „Не пойдут... В первый день несколько человек придёт, и всё... Прогорим! Надо что-то придумать”.
Подумав, он взял натянутый на подрамник чистый холст, вытащил из-под кровати свой несвежий носок и прикрепил его в центре холста. Отставил, полюбовался и удовлетворённо сказал: „Вот. Теперь хорошо!”
— Что вы делаете, Додя! — воскликнул Асеев.
— Коля, вы ничего не поняли, — безапелляционно заявил Бурлюк. — Это будет гвоздь выставки. У этого носка будет давка. О нём станут писать газеты. На выставку придёт весь город. Здесь будут толпиться зрители и гадать, что хотел этим сказать художник.
Действительно, всё так и было,
как предвидел Бурлюк...»,
Левин Ф.М., «Из глубин памяти...»
(очевидец - Николай Асеев).
На возражения он не успокоился: „Не пойдут... В первый день несколько человек придёт, и всё... Прогорим! Надо что-то придумать”.
Подумав, он взял натянутый на подрамник чистый холст, вытащил из-под кровати свой несвежий носок и прикрепил его в центре холста. Отставил, полюбовался и удовлетворённо сказал: „Вот. Теперь хорошо!”
— Что вы делаете, Додя! — воскликнул Асеев.
— Коля, вы ничего не поняли, — безапелляционно заявил Бурлюк. — Это будет гвоздь выставки. У этого носка будет давка. О нём станут писать газеты. На выставку придёт весь город. Здесь будут толпиться зрители и гадать, что хотел этим сказать художник.
Действительно, всё так и было,
как предвидел Бурлюк...»,
Левин Ф.М., «Из глубин памяти...»
(очевидец - Николай Асеев).
Ольга Берггольц вспоминала, как в конце 20-х годов в поэтической группе “Смена” “нередко бывал молодой Светлов, черноволосый, с неистово синими глазами, в длиннейшем полушубке со множеством сборок на талии, похожем на бабью юбку или ямщицкий кафтан. Вот в этом полушубке (на верхотуре нашей было холодно) он и прочел нам однажды недавно написанную им "Гренаду". Он был несколько старше нас, он, счастливец, успел повоевать на Гражданской… Несколько дней мы ходили как завороженные, вслух и про себя повторяли: Гренада, Гренада, Гренада моя...”.
Спустя годы, в 50-х, в Центральном Доме литераторов был вечер одного стихотворения.
Где-то в середине вечера, когда публика уже вошла в роль чуткого и отзывчивого слушателя, председательствующий объявил:
«Выступает Ольга Берггольц!»
В зале захлопали.
К столу вышла Ольга Федоровна, невысокого роста, с короткими золотистыми волосами. Золотистость тогда еще забивала едва начавшую проступать блокадную седину.
— Я прочитаю стихотворение «Побратимы», — глухо сказала она. — Посвящается Михаилу Светлову…
В комментариях будет стихотворение и посвящение Михаилу Аркадьевичу Светлову рукой Ольги Федоровны Берггольц.
На фотографии -
Ольга Берггольц и Михаил Светлов. Переделкино. СССР. 1960-е годы.
Спустя годы, в 50-х, в Центральном Доме литераторов был вечер одного стихотворения.
Где-то в середине вечера, когда публика уже вошла в роль чуткого и отзывчивого слушателя, председательствующий объявил:
«Выступает Ольга Берггольц!»
В зале захлопали.
К столу вышла Ольга Федоровна, невысокого роста, с короткими золотистыми волосами. Золотистость тогда еще забивала едва начавшую проступать блокадную седину.
— Я прочитаю стихотворение «Побратимы», — глухо сказала она. — Посвящается Михаилу Светлову…
В комментариях будет стихотворение и посвящение Михаилу Аркадьевичу Светлову рукой Ольги Федоровны Берггольц.
На фотографии -
Ольга Берггольц и Михаил Светлов. Переделкино. СССР. 1960-е годы.
«Но Фишбейн уже спускался по лестнице, здоровался с жильцами, и жильцы оглядывались на него: не иначе, как Фишбейн здорово хапнул! На крыльце стоял Лавров, в руках его была газета, и улыбка распирала его скулы.
— Ну? — спросил Фишбейн, пожимая ему руку.
— Действительно ну, Арон Соломонович! Вроде, что старое вертается!
— Старое не совсем! По-советски, это — НЭП: — Новая Экономическая Политика, а по-нашему: Начало эксплоатации Пролетариата!»,
Матвей Ройзман, «Минус шесть».
— Ну? — спросил Фишбейн, пожимая ему руку.
— Действительно ну, Арон Соломонович! Вроде, что старое вертается!
— Старое не совсем! По-советски, это — НЭП: — Новая Экономическая Политика, а по-нашему: Начало эксплоатации Пролетариата!»,
Матвей Ройзман, «Минус шесть».
«Пляж во второй год Дома отдыха уже довольно четко разделялся на мужской, женский, общий (семейный) и пустующий ничей. Пляжи были размечены, и на первых двух купающиеся лежали на солнце нагишом. Однако Лавренев устраивался нагишом (лицом к солнцу) как раз посредине семейного пляжа, а вокруг него, тоже нагишом, лежали на животах, в виде звезды, шесть или восемь его поклонниц.
Это не вызывало восторга окружавших его чужих жен и мамаш»,
Игорь Дьяконов, из воспоминаний.
На фотографии - в центре, в белом, - Анатолий Мариенгоф, слева он него - его сын Кирилл и жена Анна Никритина, а мужчина справа от Мариенгофа, скорее всего
Борис Лавренев.
Коктебель, двадцатые двадцатого.
Это не вызывало восторга окружавших его чужих жен и мамаш»,
Игорь Дьяконов, из воспоминаний.
На фотографии - в центре, в белом, - Анатолий Мариенгоф, слева он него - его сын Кирилл и жена Анна Никритина, а мужчина справа от Мариенгофа, скорее всего
Борис Лавренев.
Коктебель, двадцатые двадцатого.
«Дух этой женщины присутствовал рядом во время съёмок и помогал сыграть эту роль. Иначе я не могу объяснить то, что происходило. Скажем, мне нужно было нарисовать клеймо в сцене, когда тайну Миледи случайно узнал д’Артаньян.
Нарисовать захотел сам режиссер Хилькевич, он ведь еще и художник. Юра (Хилькевич) говорит: «Сейчас я тебе нарисую» - и вдруг замолкает, а потом кричит: «Посмотрите, у нее на плече красное пятно в форме лилии - его нужно только обвести!» Представляете?!
Он позвал всех и просто обрисовал лилию, выступившую на моем плече.
Я женщина нервная, мне это показалось странным…»,
Маргарита Терехова.
Нарисовать захотел сам режиссер Хилькевич, он ведь еще и художник. Юра (Хилькевич) говорит: «Сейчас я тебе нарисую» - и вдруг замолкает, а потом кричит: «Посмотрите, у нее на плече красное пятно в форме лилии - его нужно только обвести!» Представляете?!
Он позвал всех и просто обрисовал лилию, выступившую на моем плече.
Я женщина нервная, мне это показалось странным…»,
Маргарита Терехова.
Обещал рассказать об альманахе
«Парус», который на фотографии с Бобом есть.
Исполняю. Заранее приношу извинения, текст большеват, но меньше его никак не сделать,
я пытался.
Был такой писатель хороший -
Эмилий Львович Миндлин, писатель, книги его у меня есть. Отчаянный был человек, ходил в Арктику, во время ВОВ работал в пропаганде, в 1955 году осужден за антисоветчину, сидел,
в 1971 реабилитирован.
И был такой поэт - Павел Григорьевич Антокольский, достаточно известный. Изучал тамплиеров, делал переводы, во время ВОВ руководил фронтовым театром.
И были у них сыновья - Анатолий Миндлин и Владимир Антокольский, рожденные в 1923 году.
Оба воевали, только Анатолий дожил до победы, а Владимир погиб в первом же бою. Отец Владимира - Павел Григорьевич, посвятил ему поэму "Сын", а друг Анатолий бОльшую часть жизни искал братскую могилу, в которой похоронен Антокольский - младший...
Вот такая вот жизнь.
Биография Владимира Павловича Антокольского.
Родился в Москве.
В детстве проявил талант во многих сферах, в т.ч. в живописи.
Но продолжить образование не пришлось: он окончил школу в июне 1941.
После этого в составе комсомольского отряда Владимир рыл противотанковые рвы на подступах
к Москве.
Из воспоминаний А.Миндлина: "Сами не сознаем до конца, что мы уже не те, что были всего два месяца назад. Мы оба были уже на оборонных работах в Смоленской области, хотя и в разных местах. Мы начинали строительство противотанковых рвов на Днепре, северо-восточнее Смоленска,
Володя делал то же самое в районе южнее Рославля.
В те самые места, где рыли противотанковые рвы комсомольцы Киевского района Москвы, среди которых был и Владимир Антокольский, ровно через год он вернулся в солдатской шинели.
И здесь же, на этой земле, остался навсегда".
По достижении 18 лет он был призван в армию, направлен в авиационную школу в Ташкент. Но далее планы на призывников менялись, в зависимости от потребностей фронта: быстрый перевод из Ташкента в Алма-Ату. затем в школу авиамехаников в Чарджоу, потом в артиллерийскую школу в Фергане.
Из письма отцу: «Учиться легко. Особой математики здесь не требуется. Все больше практика, а теории мало. Учиться еще порядочно. И трети еще не прошло. Но все же недалек тот день, когда твой сын будет средним командиром».
В начале июня 1942 г. по дороге на фронт Владимир попал на один день в подмосковные Бронницы, и отец, приехав в эти дни с фронта, успел с ним повидаться. 10 июня 1942 г. младший лейтенант Антокольский отбыл в действующую армию.
Он начал службу в 1130 стрелковом полку 336 стрелковой дивизии, в качестве командира огневого взвода противотанковых орудий.
Практически в первом бою, 6 июля 1942 г. Владимир получил смертельное ранение в лицо от пули немецкого снайпера. Эти подробности его отец узнал из письма-треугольника от боевого товарища сына, который также вскоре погиб.
Владимир Антокольский был похоронен в братской могиле около деревни Сусеи Калужской области.
Миндлин-младший долго искал после войны Володину могилу, нашел, написал документальную повесть «Сын». Ее впервые опубликовали в 1983 году. А мне она досталась в
альманахе «Парус».
Такая вот история.
«Парус», который на фотографии с Бобом есть.
Исполняю. Заранее приношу извинения, текст большеват, но меньше его никак не сделать,
я пытался.
Был такой писатель хороший -
Эмилий Львович Миндлин, писатель, книги его у меня есть. Отчаянный был человек, ходил в Арктику, во время ВОВ работал в пропаганде, в 1955 году осужден за антисоветчину, сидел,
в 1971 реабилитирован.
И был такой поэт - Павел Григорьевич Антокольский, достаточно известный. Изучал тамплиеров, делал переводы, во время ВОВ руководил фронтовым театром.
И были у них сыновья - Анатолий Миндлин и Владимир Антокольский, рожденные в 1923 году.
Оба воевали, только Анатолий дожил до победы, а Владимир погиб в первом же бою. Отец Владимира - Павел Григорьевич, посвятил ему поэму "Сын", а друг Анатолий бОльшую часть жизни искал братскую могилу, в которой похоронен Антокольский - младший...
Вот такая вот жизнь.
Биография Владимира Павловича Антокольского.
Родился в Москве.
В детстве проявил талант во многих сферах, в т.ч. в живописи.
Но продолжить образование не пришлось: он окончил школу в июне 1941.
После этого в составе комсомольского отряда Владимир рыл противотанковые рвы на подступах
к Москве.
Из воспоминаний А.Миндлина: "Сами не сознаем до конца, что мы уже не те, что были всего два месяца назад. Мы оба были уже на оборонных работах в Смоленской области, хотя и в разных местах. Мы начинали строительство противотанковых рвов на Днепре, северо-восточнее Смоленска,
Володя делал то же самое в районе южнее Рославля.
В те самые места, где рыли противотанковые рвы комсомольцы Киевского района Москвы, среди которых был и Владимир Антокольский, ровно через год он вернулся в солдатской шинели.
И здесь же, на этой земле, остался навсегда".
По достижении 18 лет он был призван в армию, направлен в авиационную школу в Ташкент. Но далее планы на призывников менялись, в зависимости от потребностей фронта: быстрый перевод из Ташкента в Алма-Ату. затем в школу авиамехаников в Чарджоу, потом в артиллерийскую школу в Фергане.
Из письма отцу: «Учиться легко. Особой математики здесь не требуется. Все больше практика, а теории мало. Учиться еще порядочно. И трети еще не прошло. Но все же недалек тот день, когда твой сын будет средним командиром».
В начале июня 1942 г. по дороге на фронт Владимир попал на один день в подмосковные Бронницы, и отец, приехав в эти дни с фронта, успел с ним повидаться. 10 июня 1942 г. младший лейтенант Антокольский отбыл в действующую армию.
Он начал службу в 1130 стрелковом полку 336 стрелковой дивизии, в качестве командира огневого взвода противотанковых орудий.
Практически в первом бою, 6 июля 1942 г. Владимир получил смертельное ранение в лицо от пули немецкого снайпера. Эти подробности его отец узнал из письма-треугольника от боевого товарища сына, который также вскоре погиб.
Владимир Антокольский был похоронен в братской могиле около деревни Сусеи Калужской области.
Миндлин-младший долго искал после войны Володину могилу, нашел, написал документальную повесть «Сын». Ее впервые опубликовали в 1983 году. А мне она досталась в
альманахе «Парус».
Такая вот история.
В 2013 году, в Новороссийске
кот Кузя был официально принят на работу в детскую библиотеку на должность помощника библиотекаря.
В обязанности Кузьмы входит исполнение роли Ученого Кота из «Лукоморья» Пушкина на детских праздниках. Для полного вхождения в роль на шею четвероногому актеру надевают галстук-бабочку.
Кот появился в библиотеке в октябре 2012 года. Сперва он просто гулял рядом со зданием. Затем заведующая библиотекой, чтобы кот не замерз, велела сотрудникам либо забрать его домой, либо взять на работу.
Есть у кота-библиотекаря и специальное жалование: 30 пакетиков кошачьего корма в месяц. И прием Кузьмы на работу, и его оклад утверждены особым приказом, заверенном печатью учреждения и подписью его директора.
От себя.
Зарплата, конечно, не разгуляешься… а если еще и семья, так вообще.
кот Кузя был официально принят на работу в детскую библиотеку на должность помощника библиотекаря.
В обязанности Кузьмы входит исполнение роли Ученого Кота из «Лукоморья» Пушкина на детских праздниках. Для полного вхождения в роль на шею четвероногому актеру надевают галстук-бабочку.
Кот появился в библиотеке в октябре 2012 года. Сперва он просто гулял рядом со зданием. Затем заведующая библиотекой, чтобы кот не замерз, велела сотрудникам либо забрать его домой, либо взять на работу.
Есть у кота-библиотекаря и специальное жалование: 30 пакетиков кошачьего корма в месяц. И прием Кузьмы на работу, и его оклад утверждены особым приказом, заверенном печатью учреждения и подписью его директора.
От себя.
Зарплата, конечно, не разгуляешься… а если еще и семья, так вообще.
Луна и коты.
Прорвав насквозь лимонно-серый
Опасный конус высоты,
На лунных крышах, как химеры,
Вопят гундосые коты.
Из желобов ночное эхо
Выталкивает на асфальт
Их мефистофельского смеха
Коленчатый и хриплый альт.
И в это дикое искусство
Влагает житель городской
Свои предчувствия и чувства
С оттенком зависти мужской.
Он верит, что в природе ночи
И тьмы лоскут, и сна глоток,
Что ночь — его чернорабочий,
А сам глядит на лунный рог,
Где сходятся, как в средоточье,
Котов египетские очи,
И пьет бессоницы глоток.
Арсений Тарковский, 1959 год.
Прорвав насквозь лимонно-серый
Опасный конус высоты,
На лунных крышах, как химеры,
Вопят гундосые коты.
Из желобов ночное эхо
Выталкивает на асфальт
Их мефистофельского смеха
Коленчатый и хриплый альт.
И в это дикое искусство
Влагает житель городской
Свои предчувствия и чувства
С оттенком зависти мужской.
Он верит, что в природе ночи
И тьмы лоскут, и сна глоток,
Что ночь — его чернорабочий,
А сам глядит на лунный рог,
Где сходятся, как в средоточье,
Котов египетские очи,
И пьет бессоницы глоток.
Арсений Тарковский, 1959 год.
"На Тверской, в доме 18 открылось новое «Кафе поэтов». Здесь, в помещении бывшего кафе «Домино», обосновался незадолго до этого организованный «Всероссийский союз поэтов».
«Союз» открывался далеко за полночь. Аудитория его состояла из смешанной публики. В Москве это было единственное место, где так долго можно было сидеть в тепле, пить Желудевый кофе с сахарином и неизвестно из чего сделанными лепешками, но зато сколько хочешь, конечно, за деньги. Поэтому сюда на огонек заходили многие.
Вход был для всех свободный. Но кто же были эти «все»? Молодежь, сидящая за стаканом кофе весь вечер, интересующаяся стихами и докладами. Граждане, которых привлекала необычная обстановка. Просачивались сюда и люди другого плана: продавцы наркотиков, самогонщики, девицы легкого поведения и их друзья, то есть уцелевшие остатки ночных дореволюционных чайных, типа «Комаровки» или «Идола».
Правда, вскоре на это обратила внимание ВЧК, и случались облавы. Входили несколько человек в кожаных костюмах с маузерами, раздавалось лаконичное «спокойно». Выступление поэтов приостанавливалось, происходила проверка документов. После проверки патруль подозрительных уводил с собой. Дверь затворялась, и вновь звучали стихи»,
Василий Комардёнков,
«Дни минувшие».
На фотографии -
Бурлюк и Маяковский (стоят) выступают в «Кафе поэтов».
«Союз» открывался далеко за полночь. Аудитория его состояла из смешанной публики. В Москве это было единственное место, где так долго можно было сидеть в тепле, пить Желудевый кофе с сахарином и неизвестно из чего сделанными лепешками, но зато сколько хочешь, конечно, за деньги. Поэтому сюда на огонек заходили многие.
Вход был для всех свободный. Но кто же были эти «все»? Молодежь, сидящая за стаканом кофе весь вечер, интересующаяся стихами и докладами. Граждане, которых привлекала необычная обстановка. Просачивались сюда и люди другого плана: продавцы наркотиков, самогонщики, девицы легкого поведения и их друзья, то есть уцелевшие остатки ночных дореволюционных чайных, типа «Комаровки» или «Идола».
Правда, вскоре на это обратила внимание ВЧК, и случались облавы. Входили несколько человек в кожаных костюмах с маузерами, раздавалось лаконичное «спокойно». Выступление поэтов приостанавливалось, происходила проверка документов. После проверки патруль подозрительных уводил с собой. Дверь затворялась, и вновь звучали стихи»,
Василий Комардёнков,
«Дни минувшие».
На фотографии -
Бурлюк и Маяковский (стоят) выступают в «Кафе поэтов».