«Книга документальна в том широком смысле, что вместе с подлинной историей моей простой семьи в ней сохранена мифология того времени»
Деду сегодня было бы 80. Нет, не "бункерному", а "Деду Лимону", тому самому "подростку Савенко", "молодому негодяю", тому "Эдечке" с щеголеватой — по Бродвею — походкой, сердцееду-ловеласу, революционеру, бунтарю, поэту, писателю, лидеру нацболов... Столько успел он за свои 77. Можно по-разному относиться к творчеству и личности Эдуарда Вениаминовича Савенко, но читать его — одно сплошное удовольствие! Продолжаю читать после "нью-йоркской трилогии" и «Смерти современных героев». На сей раз приступил к его детству и юности, к "харьковской трилогии".
#ЭдуардЛимонов #мемуары
//отзыв ниже ⤵️ //
«У нас была Великая Эпоха», Эдуард Лимонов, Альпина проза, 2021
Трилогия сложилась сама позже, книги были написаны не в хронологическом порядке описанных там событий. Поэтому я начал с первой, где рождение посреди войны и голода, воспоминания из детства писателя в послевоенном Харькове (написана третьей — после «Подросток Савенко», 1983 и «Молодой негодяй», 1986).
Лимонов в Пириже, где наконец-то начали издавать его нью-йоркские похождения русского эмигранта, эпатажного горе-поэта и покорителя женских сердец. Наконец-то пришло признание. Тут он и напишет свои автобиографические книги о детстве, отрочестве и юности — такие живые и искренние, написанные так легко и самоиронично.
Рождённый почти сразу после победы в ключевой для той страшной войны — Сталинградской — битве, он и сорокалетний вписывает свой день рождения в эпоху, которую называл Великой. Пусть он и не возвеличивает Грузина (Сталина), он отдаёт должное тому времени, которое считает самым значительным для русской истории, тем людям, которых выковала война. С первых строк ты чувствуешь контекст, в котором родился и рос маленький мальчик, потомок волжских и воронежских крестьян. И выискивал он в генеалогическом древе родителей странности, которые бы оправдывали его мятежный и бунтарский нрав.
Всегда справедливая мама с угловатыми тонкими татарскими чертами лица. Красавец-папа, лейтенант НКВД с любовью к электротехнике и песням под гитару. Мама Рая сумела остепенить этого не обделённого женским вниманием "начальника клуба" Вениамина, франта и бабника, который до конца 50-х не переставал покрывать ногти бесцветным лаком. Он называл её "моё татаро-монгольское иго", а она рассматривала фото, где он среди солдаток с баянами и с балалайками, и спрашивала, что у него и с какой "было".
Эта небольшая повесть состоит из восемнадцати зарисовок из детства, из жизни родителей в разбомблëнном послевоенном Харькове на улице Красноармейской, где на третьем этаже дома для офицерских семей и их "иждивенцев" проживали Савенко, смотря в окна на руины вокзала... Первые запомнившиеся запахи, первые впечатления о матери и об отце, первые друзья, девчонки и мальчишки и их родители... И даже первые сексуальные (если так можно назвать) впечатления, когда девочки выбрали двух мальчиков и показывали им свои половые органы (даже карандашик заставляли вставлять). В первом русском издании повести в 1989 году в советском журнале "Знамя" № 11 этот отрывок был вырезан.
Истории Лимонова о том времени неразрывно связаны с мифологией окружающей действительности. Тут и про песни Клавдии Шульженко, и про переиначенные песенки, пословицы и частушки, про быт и непростые условия, к которым приноравливалась молодая семья, про походы в цирк, в театр и на сельскохозяйственную выставку... Человек всегда окружён теми привычками, представлениями и взглядами, которые давлеют и во многом его формируют. Вот и Эдичка пронёс через всю жизнь запахи гуталина, асидола и портянок, которые ассоциировались с мужественностью. Сохранил он любовь к крепким волевым красноармейцам, которые окружали его в детстве, словно защищая от всех проблем мира (и в окружении которых он мечтает умереть). И сохранит уважение к отцу, который научил сына обращаться с паяльником и проводами, так что и в Нью-Йорке это отметят:
/окончание в комментарии⤵️ /
📚#книжныйотзыв #мемуары
#ЭдуардЛимонов
#харьковскаятрилогия
Трилогия сложилась сама позже, книги были написаны не в хронологическом порядке описанных там событий. Поэтому я начал с первой, где рождение посреди войны и голода, воспоминания из детства писателя в послевоенном Харькове (написана третьей — после «Подросток Савенко», 1983 и «Молодой негодяй», 1986).
Лимонов в Пириже, где наконец-то начали издавать его нью-йоркские похождения русского эмигранта, эпатажного горе-поэта и покорителя женских сердец. Наконец-то пришло признание. Тут он и напишет свои автобиографические книги о детстве, отрочестве и юности — такие живые и искренние, написанные так легко и самоиронично.
«Сын рано понял на примере отца, что бороться — не обязательно поносить и бить друг друга при встрече или не здороваться. Можно и улыбаться, взяв соперника под локоток»
Рождённый почти сразу после победы в ключевой для той страшной войны — Сталинградской — битве, он и сорокалетний вписывает свой день рождения в эпоху, которую называл Великой. Пусть он и не возвеличивает Грузина (Сталина), он отдаёт должное тому времени, которое считает самым значительным для русской истории, тем людям, которых выковала война. С первых строк ты чувствуешь контекст, в котором родился и рос маленький мальчик, потомок волжских и воронежских крестьян. И выискивал он в генеалогическом древе родителей странности, которые бы оправдывали его мятежный и бунтарский нрав.
«Внук, может быть, образовался из отдельных деталей, унаследованных от нескольких личностей: из хулиганской татуировки мамы, из мечты бабки стать барыней (подняться по социальной лестнице), из дядьюриных гирь и его этого совершенно нарциссически-наивного "Ах, какой я красивенький!" плюс одинокий полубрат Борис с ружьём и пчёлами»
Всегда справедливая мама с угловатыми тонкими татарскими чертами лица. Красавец-папа, лейтенант НКВД с любовью к электротехнике и песням под гитару. Мама Рая сумела остепенить этого не обделённого женским вниманием "начальника клуба" Вениамина, франта и бабника, который до конца 50-х не переставал покрывать ногти бесцветным лаком. Он называл её "моё татаро-монгольское иго", а она рассматривала фото, где он среди солдаток с баянами и с балалайками, и спрашивала, что у него и с какой "было".
Эта небольшая повесть состоит из восемнадцати зарисовок из детства, из жизни родителей в разбомблëнном послевоенном Харькове на улице Красноармейской, где на третьем этаже дома для офицерских семей и их "иждивенцев" проживали Савенко, смотря в окна на руины вокзала... Первые запомнившиеся запахи, первые впечатления о матери и об отце, первые друзья, девчонки и мальчишки и их родители... И даже первые сексуальные (если так можно назвать) впечатления, когда девочки выбрали двух мальчиков и показывали им свои половые органы (даже карандашик заставляли вставлять). В первом русском издании повести в 1989 году в советском журнале "Знамя" № 11 этот отрывок был вырезан.
«Любовей всегда бывает по меньшей мере две одновременно. Одна к недостижимому идеалу, другая — к доступному объекту»
Истории Лимонова о том времени неразрывно связаны с мифологией окружающей действительности. Тут и про песни Клавдии Шульженко, и про переиначенные песенки, пословицы и частушки, про быт и непростые условия, к которым приноравливалась молодая семья, про походы в цирк, в театр и на сельскохозяйственную выставку... Человек всегда окружён теми привычками, представлениями и взглядами, которые давлеют и во многом его формируют. Вот и Эдичка пронёс через всю жизнь запахи гуталина, асидола и портянок, которые ассоциировались с мужественностью. Сохранил он любовь к крепким волевым красноармейцам, которые окружали его в детстве, словно защищая от всех проблем мира (и в окружении которых он мечтает умереть). И сохранит уважение к отцу, который научил сына обращаться с паяльником и проводами, так что и в Нью-Йорке это отметят:
/окончание в комментарии⤵️ /
📚#книжныйотзыв #мемуары
#ЭдуардЛимонов
#харьковскаятрилогия