Печальные известия, что друг за другом ушли два значимых для нашей эпохи антрополога, начинавшие свой путь ещё в позднесоветское время. 7 августа не стало Михаила Членова, занимавшегося Юго-Восточной Азией, иудаикой, общественной деятельностью по развитию еврейской культуры и сионистского движения. А ещё раньше, 19 июня в Пекине скончался Михаил Крюков, занимавшийся Китаем и также Юго-Восточной Азией; думаю, его работы по этничности ещё предстоит оценить современным исследователям. Оба учёных, помимо научного наследия, оставили очень подробные биографические интервью, о которых я писал когда-то в канале, и сейчас самое время о них напомнить:
Михаил Крюков
Михаил Членов
Михаил Крюков
Михаил Членов
Ещё интересная фотография из школы Сергея Есенина в Спас-Клепиках: День древонасаждения. Работники музея её всем показывают с комментарием, что "субботники придумали не большевики". Действительно, сажали деревья и убирали территорию коллективно в апреле ещё до революции. Интересно вообще, а что большевики придумали кроме самого большевизма, во всяком случае, в части национальной политики есть целая книжка Жюльет Кадио Лаборатория империи показывающая, что большинство приёмов коренизации предлагали задолго до революции, например, введение национальных языков в местное делопроизводство, установление административных границ по границам этнических ареалов и т.д., а кое-что уже тогда и начали реализовывать.
Forwarded from Чтение для вкуса, разума и чувствований (Микитко сын Алексеев)
Берестяные грамоты и иные находки Х–ХІІ вв. под угрозой! Снова нужны добровольцы
На известном ХѴІІ-м Троицком раскопе в Великом Новгороде осенью начнут строительство — значит, культурный слой, если останется, уничтожат.
Силами тех, кто уже копает, до материка докопать точно не успеть. Тем более ныне уже такой сезон, что люди начинают более уезжать, нежели приезжать.
А ведь остаются как раз ХІІ в. (самый «грамотоносный»), ХІ в. (в котором найдена, положим, Новгородская псалтырь) и Х в. (начала Новгорода и Руси вообще).
Именно этот раскоп необычайно ценен: только в этом году там уже откопали более 5000 находок, среди которых 35 берестяных грамот.
Сколько ещё будет? Зависит от вас! Было бы здорово призвать около 100 человек, кто бы смог покопать хотя бы несколько дней. Сезон — до начала холодов.
Подробнее о положении дел можно прочесть здесь. А чтобы записаться на раскопки, писать М. Ю.
На известном ХѴІІ-м Троицком раскопе в Великом Новгороде осенью начнут строительство — значит, культурный слой, если останется, уничтожат.
Силами тех, кто уже копает, до материка докопать точно не успеть. Тем более ныне уже такой сезон, что люди начинают более уезжать, нежели приезжать.
А ведь остаются как раз ХІІ в. (самый «грамотоносный»), ХІ в. (в котором найдена, положим, Новгородская псалтырь) и Х в. (начала Новгорода и Руси вообще).
Именно этот раскоп необычайно ценен: только в этом году там уже откопали более 5000 находок, среди которых 35 берестяных грамот.
Сколько ещё будет? Зависит от вас! Было бы здорово призвать около 100 человек, кто бы смог покопать хотя бы несколько дней. Сезон — до начала холодов.
Подробнее о положении дел можно прочесть здесь. А чтобы записаться на раскопки, писать М. Ю.
Хорошо сказано в Латиноамериканской антропологии:
За что я люблю критическую социальную антропологию, так это за умение поставить под вопрос абсолютно любое устоявшееся в сознании утверждение. Каким бы ни был доминирующий нарратив, каким бы престижем и властью он ни обладал, его можно проанализировать и в нём усомниться.
Если не ошибаюсь, более мудрено эту мысль высказывал Латур, что-то вроде того, что главная сверхспособность антропологии это декоструировать заскорузлые генерализации.
Но с другой стороны, именно за это консерваторы и традиционалисты критическую антропологию и не любят 🙈
Заказал у Кандинского полотно про деконструкцию генерализаций антропологами, и он, как обычно, сближает антропологов с их объектом изучения. Деконструировать так до конца ))
За что я люблю критическую социальную антропологию, так это за умение поставить под вопрос абсолютно любое устоявшееся в сознании утверждение. Каким бы ни был доминирующий нарратив, каким бы престижем и властью он ни обладал, его можно проанализировать и в нём усомниться.
Если не ошибаюсь, более мудрено эту мысль высказывал Латур, что-то вроде того, что главная сверхспособность антропологии это декоструировать заскорузлые генерализации.
Но с другой стороны, именно за это консерваторы и традиционалисты критическую антропологию и не любят 🙈
Заказал у Кандинского полотно про деконструкцию генерализаций антропологами, и он, как обычно, сближает антропологов с их объектом изучения. Деконструировать так до конца ))
Смотрел тут с детьми Мадагаскар 2 (да, первый раз) и обнаружил очень смешную шутку про колониальный стереотип "дикари". Я не знаю, кто первый его придумал, но заезжен он вдоль и поперек начиная с немых фильмов, в самых разных жанрах от комедий и детских приключений до порно и хорроров. Ключевые тропы: дикари (обычно это белые актёры с блэкфейсом), в юбках из листьев и костями в носу, с копьями и луками, танцуют вокруг костра под барабаны, похищают белых героев и несут на палке как шашлык, чтобы поджарить на вертеле/сварить в котле. Собственно, отчасти аватарка канала тоже этот стереотип отображает.
Так вот, обычный сценарист знает, что зрители любят видеть узнаваемое, поэтому постоянно обращается к старым архетипам: дикари/инопланетяне/динозавры/пираты и т.д. - примерная схема любой франшизы, которая исчерпала оригинальный сюжет (плохие франшизы часто обходятся и без него, сразу переходя к эксплуатации архетипов). Но вот хороший сценарист, обратившись к стереотипу, покажет его так, что узнавание будет, но будет и удивление.
В Мадагаскаре был хороший сценарист, и дикарями там показаны заблудившиеся туристы из Нью-Йорка. Копья, костёр, танцы, улюлюканье, контрольные крики льва и зебры "Спасайся, дикари!", и вот льва уже тащат на вертеле чтобы сделать шашлык. Довольно глубокая инверсия расхожего образа, показывающая, что "дикари" это не "другие", а изобретение "цивилизации", существующее внутри её самой. Всего-то нужно оказаться перед вызовом выживания вне действия цивилизованных институтов, и вот тонкий слой цивилизации сдул ветер саванны, и вчерашние вялые клерки и спокойные домохозяйки тащат на костёр любимца своего мирного прошлого, магнитики с изображением которого они покупали в зоопарке.
Так вот, обычный сценарист знает, что зрители любят видеть узнаваемое, поэтому постоянно обращается к старым архетипам: дикари/инопланетяне/динозавры/пираты и т.д. - примерная схема любой франшизы, которая исчерпала оригинальный сюжет (плохие франшизы часто обходятся и без него, сразу переходя к эксплуатации архетипов). Но вот хороший сценарист, обратившись к стереотипу, покажет его так, что узнавание будет, но будет и удивление.
В Мадагаскаре был хороший сценарист, и дикарями там показаны заблудившиеся туристы из Нью-Йорка. Копья, костёр, танцы, улюлюканье, контрольные крики льва и зебры "Спасайся, дикари!", и вот льва уже тащат на вертеле чтобы сделать шашлык. Довольно глубокая инверсия расхожего образа, показывающая, что "дикари" это не "другие", а изобретение "цивилизации", существующее внутри её самой. Всего-то нужно оказаться перед вызовом выживания вне действия цивилизованных институтов, и вот тонкий слой цивилизации сдул ветер саванны, и вчерашние вялые клерки и спокойные домохозяйки тащат на костёр любимца своего мирного прошлого, магнитики с изображением которого они покупали в зоопарке.
Как изменить классовую сущность? Или классовая борьба Изумрудного города
Ещё про детские произведения: благодаря детям освежил в памяти советский книжный сериал "Волшебник Изумрудного города". Интересно, что бросились в глаза некоторые вещи, которые прежде внимания не привлекали, скажем, несмотря на то, что сюжет франшизы изначально взят у американского писателя, с каждой следующей книгой политическая система областей волшебной страны всё больше и больше напоминала Советский Союз. То есть, формально там культ "народа", он как бы суверен и мера всех вещей, но реально все эти мигуны и жевуны пассивны и аморфны, всего боятся и требуют отеческой заботы, а настоящую историю творят герои: Страшила, Дровосек, Лев, Хранитель времени рудокопов, они же становятся руководителями областей, будто бы "с полного согласия народа", но реально - это всего лишь аккламация, никаких реальных механизмов самоуправления в волшебной стране нет. Короче, там такая же власть номенклатуры как и была в СССР, мне даже кажется, что образ Страшилы смахивает на Хрущёва, но сказку Александр Волков переписывал много раз, поэтому так просто не разберёшься.
Однако, хотя СССР и был диктатурой как бы пролетариата, там традиционно клеймили монархии и диктатуры, устроенные по другому принципу, тоже самое происходит в Волшебной стране. В плохом виде там показаны честолюбивые хунты Урфина, смешная монархия рудокопов, тирания злых волшебниц и т.д. В этом смысле, интересно, как в книги были перенесены другие политические реалии Советского Союза.
Естественно, от враждебных политических режимов лидерам народных диктатур доставались в наследство и враждебные классы. В раннем СССР это было довольно эссенциалистское понятие, на основе происхождения лишали гражданских прав, выселяли и иным образом репрессировали, т.е. считалось, что исправиться чуждый классовый элемент не может, враждебность у него в крови. Видимо, именно эти представления оказали влияние на писателя Волкова, который каждый раз решал классовую проблему только полной волшебной перезаписью личности слуг конкурентного режима. Деревянные солдаты и их генерал хотели воевать до тех пор, пока им не вырезали новые улыбающиеся лица, фактически, им стирали память о прошлом и навязывали новые представления о себе. Генерала так вообще мудрый Страшила в порядке глумления сделал учителем танцев, vae victis! Тоже самое было с подземными королями и их свитой: усыпляли волшебной водой, а потом внушали воспоминания, что они ткачи, кузнецы и другой пролетариат. Более того, королей в итоге даже сделали антимонархистами по взглядам, чтобы поржать.
Вероятно, именно так идеологические нарративы раннего СССР воспринимали современники: прежние классы должны забывать своё происхождение, свои взгляды, свою идентичность, стать в один строй с победителя гражданской войны, и тогда может быть, если не оставят спать в пещере на Крайнем Севере на десять лет, им разрешат служить новому строю, где позволят.
Увы, такая модель не подразумевала национального примирения победителей и проигравших. Но в отличие от Волшебной страны, в СССР не было усыпительной воды, и раскулаченным нельзя было вырезать новое лицо пламенного пролетария; подавленный но живой конфликт затаился внутренними напряжениями в теле страны, и, наверняка приблизил её окончательный кризис...
В общем, написал бы я фанфик, в котором в Волшебной стране восстают жевуны и прочие, кризис после жестокого рубилова на мечах и летучих обезьянах сметает диктатуры мудрых чучел и добрых волшебниц, королям и дуболомам возвращают память, а учредительное собрание разрабатывает институты сменяемости власти и самоуправления. Хотя, наверное, после этого страна перестанет быть Волшебной в старом смысле.
Ещё про детские произведения: благодаря детям освежил в памяти советский книжный сериал "Волшебник Изумрудного города". Интересно, что бросились в глаза некоторые вещи, которые прежде внимания не привлекали, скажем, несмотря на то, что сюжет франшизы изначально взят у американского писателя, с каждой следующей книгой политическая система областей волшебной страны всё больше и больше напоминала Советский Союз. То есть, формально там культ "народа", он как бы суверен и мера всех вещей, но реально все эти мигуны и жевуны пассивны и аморфны, всего боятся и требуют отеческой заботы, а настоящую историю творят герои: Страшила, Дровосек, Лев, Хранитель времени рудокопов, они же становятся руководителями областей, будто бы "с полного согласия народа", но реально - это всего лишь аккламация, никаких реальных механизмов самоуправления в волшебной стране нет. Короче, там такая же власть номенклатуры как и была в СССР, мне даже кажется, что образ Страшилы смахивает на Хрущёва, но сказку Александр Волков переписывал много раз, поэтому так просто не разберёшься.
Однако, хотя СССР и был диктатурой как бы пролетариата, там традиционно клеймили монархии и диктатуры, устроенные по другому принципу, тоже самое происходит в Волшебной стране. В плохом виде там показаны честолюбивые хунты Урфина, смешная монархия рудокопов, тирания злых волшебниц и т.д. В этом смысле, интересно, как в книги были перенесены другие политические реалии Советского Союза.
Естественно, от враждебных политических режимов лидерам народных диктатур доставались в наследство и враждебные классы. В раннем СССР это было довольно эссенциалистское понятие, на основе происхождения лишали гражданских прав, выселяли и иным образом репрессировали, т.е. считалось, что исправиться чуждый классовый элемент не может, враждебность у него в крови. Видимо, именно эти представления оказали влияние на писателя Волкова, который каждый раз решал классовую проблему только полной волшебной перезаписью личности слуг конкурентного режима. Деревянные солдаты и их генерал хотели воевать до тех пор, пока им не вырезали новые улыбающиеся лица, фактически, им стирали память о прошлом и навязывали новые представления о себе. Генерала так вообще мудрый Страшила в порядке глумления сделал учителем танцев, vae victis! Тоже самое было с подземными королями и их свитой: усыпляли волшебной водой, а потом внушали воспоминания, что они ткачи, кузнецы и другой пролетариат. Более того, королей в итоге даже сделали антимонархистами по взглядам, чтобы поржать.
Вероятно, именно так идеологические нарративы раннего СССР воспринимали современники: прежние классы должны забывать своё происхождение, свои взгляды, свою идентичность, стать в один строй с победителя гражданской войны, и тогда может быть, если не оставят спать в пещере на Крайнем Севере на десять лет, им разрешат служить новому строю, где позволят.
Увы, такая модель не подразумевала национального примирения победителей и проигравших. Но в отличие от Волшебной страны, в СССР не было усыпительной воды, и раскулаченным нельзя было вырезать новое лицо пламенного пролетария; подавленный но живой конфликт затаился внутренними напряжениями в теле страны, и, наверняка приблизил её окончательный кризис...
В общем, написал бы я фанфик, в котором в Волшебной стране восстают жевуны и прочие, кризис после жестокого рубилова на мечах и летучих обезьянах сметает диктатуры мудрых чучел и добрых волшебниц, королям и дуболомам возвращают память, а учредительное собрание разрабатывает институты сменяемости власти и самоуправления. Хотя, наверное, после этого страна перестанет быть Волшебной в старом смысле.
Кстати, по поводу архаичности "женского одежного комплекса", как любили говаривать советские этнографы, по сравнению с мужским, вспомнилась вот эта фотография Самули Паулахарью из деревни Хэваа. Вот что по её поводу писала Ольга Конькова в книге "Ижора. Очерки истории и культуры":
Одежда этого типа довольно долго сохранялась в ижорских деревнях по берегам реки Хэваа (Коваши). Правда, поверх традиционной рубахи надевали уже только аннуа. Я сама слышала рассказы бабушек, как в своем детстве, которое пришлось на 1910-е годы, они встречали двух старушек, всегда ходивших в церковь в старинных вышитых одеждах. При этом они громко говорили, что они последние ингеройсет. Не их ли мы видим на фотографии, сделанной в 1911 г. финским исследователем Самули Паулахарью?
Чудесная история и про женщин - хранительниц былого, и про прежнюю неразделенность материальной культуры и этнического самосознания, которая, оказывается, существовала ещё совсем недавно.
Одежда этого типа довольно долго сохранялась в ижорских деревнях по берегам реки Хэваа (Коваши). Правда, поверх традиционной рубахи надевали уже только аннуа. Я сама слышала рассказы бабушек, как в своем детстве, которое пришлось на 1910-е годы, они встречали двух старушек, всегда ходивших в церковь в старинных вышитых одеждах. При этом они громко говорили, что они последние ингеройсет. Не их ли мы видим на фотографии, сделанной в 1911 г. финским исследователем Самули Паулахарью?
Чудесная история и про женщин - хранительниц былого, и про прежнюю неразделенность материальной культуры и этнического самосознания, которая, оказывается, существовала ещё совсем недавно.
Forwarded from Структура наносит ответный удар
Национальное непризнание
Как прошлогодний курс про академическое чтение, так и нынешний про академическое письмо я старался наполнить перспективой социологии знания. Думаю, всем, кто пишет тексты, не повредит осознание коллективных структур, направляющих их письмо: когнитивных, экономических, политических. В этом преподавателям и слушателям помогло замечательное статья Елены Гаповой про разделение постсоветской академии на прозападную и национально ориентированную. Мы оттачивали на нем реферирование, писали автору в ответ свое эссе – в общем, чего только ни делали.
Дихотомия Гаповой напоминает оппозицию туземности/провинциальности у Михаила Соколова и Кирилла Титаева, но больше фокусируется не на коммуникации, а на распределении благ. Для Гаповой вопрос несогласия между академиками не только в том, кого они считают своей аудиторией, а в том, откуда берутся деньги на их содержание, и какая власть легитимизирует их работы. Отсутствие консенсуса между западниками и почвенниками – это вопрос социальной стратификации постсоциалистических обществ. Собственно, Гапова приняла участие в форуме, посвященном выходе статьи Соколова и Титаева. Можно прочитать о разнице позиций из первых рук.
Особенно мощный тейк статьи для меня в том, что несмотря на более свободное и профессиональное обращение со знанием, западники остались, по сути, узкой прослойкой элитистов. Их стратегией был гейткипинг достижений зарубежной академии и заодно потоков грантов оттуда. Это не помогало в борьбе с соперничающим классом исследователей и преподавателей из государственных вузов и институтов, а только мешало закрепиться на новой почве. Никому за пределами их узкого круга до них не было дела.
Другое сильное и горестное наблюдение касается очень ранних репрессий по отношению к прозападным ученым в Беларуси. Центр гендерных исследований, который Гапова основала в минском ЕГУ, был вынужден был еще в 2005 году перебраться в Вильнюс вслед за гонимым университетом. Сама же социолог через некоторое время переехала в США. Сейчас это все читается как предостережение российским исследователям, которые в 2011 (год написания) не хотели ничего знать про то, что происходит в соседней стране. А если знали, то вряд ли примеряли на себя. Оказалось, очень зря.
Как прошлогодний курс про академическое чтение, так и нынешний про академическое письмо я старался наполнить перспективой социологии знания. Думаю, всем, кто пишет тексты, не повредит осознание коллективных структур, направляющих их письмо: когнитивных, экономических, политических. В этом преподавателям и слушателям помогло замечательное статья Елены Гаповой про разделение постсоветской академии на прозападную и национально ориентированную. Мы оттачивали на нем реферирование, писали автору в ответ свое эссе – в общем, чего только ни делали.
Дихотомия Гаповой напоминает оппозицию туземности/провинциальности у Михаила Соколова и Кирилла Титаева, но больше фокусируется не на коммуникации, а на распределении благ. Для Гаповой вопрос несогласия между академиками не только в том, кого они считают своей аудиторией, а в том, откуда берутся деньги на их содержание, и какая власть легитимизирует их работы. Отсутствие консенсуса между западниками и почвенниками – это вопрос социальной стратификации постсоциалистических обществ. Собственно, Гапова приняла участие в форуме, посвященном выходе статьи Соколова и Титаева. Можно прочитать о разнице позиций из первых рук.
Особенно мощный тейк статьи для меня в том, что несмотря на более свободное и профессиональное обращение со знанием, западники остались, по сути, узкой прослойкой элитистов. Их стратегией был гейткипинг достижений зарубежной академии и заодно потоков грантов оттуда. Это не помогало в борьбе с соперничающим классом исследователей и преподавателей из государственных вузов и институтов, а только мешало закрепиться на новой почве. Никому за пределами их узкого круга до них не было дела.
Другое сильное и горестное наблюдение касается очень ранних репрессий по отношению к прозападным ученым в Беларуси. Центр гендерных исследований, который Гапова основала в минском ЕГУ, был вынужден был еще в 2005 году перебраться в Вильнюс вслед за гонимым университетом. Сама же социолог через некоторое время переехала в США. Сейчас это все читается как предостережение российским исследователям, которые в 2011 (год написания) не хотели ничего знать про то, что происходит в соседней стране. А если знали, то вряд ли примеряли на себя. Оказалось, очень зря.
Forwarded from Струя Добра (Ilya Abramov)
Возможно, самая убедительная иллюстрация христианизации коми. От самородка той земли, таëжного живописца Валерия Нечаева
Напоминаю, что на Конференцию, посвященную 125-летию Сергея Токарева ещё есть время подать свои тезисы (до 31 августа), а заодно расскажу про одну из секций "Этнологи центра и регионов: память и современность", которая рефлексирует об этом категориальном делении отечественной науки:
...Дебаты о разных формах взаимоотношений интеллектуалов «имперского» центра и периферии/регионов все более актуальны и для истории гуманитарной мысли в Российской империи и СССР. Особенное значение эта тема приобретает в истории отечественной этнографии и историографии советского периода, характеризовавшегося противоречивыми отношениями центра и национальных регионов от политики «коренизации» и поощрения этнической культуры до репрессий против национальной интеллигенции и унификации периода конструирования «советского народа».
Секция ставит своей целью обсуждение вопросов истории, историографии, этнографии, археологии и других гуманитарных дисциплин с точки зрения взаимоотношений центра и регионов. Под центром в данном случае понимаются ученые столичных научных школ Санкт-Петербурга (Ленинграда) и Москвы. Региональная наука – более сложное понятие, включающая как относительно старые, так и более молодые научные центры. Взаимоотношения эти были, очевидно, далеки от однозначности, включали как элементы преемственности и сотрудничества, так и противостояний.
Полная аннотация секции - в приложенном файле.
...Дебаты о разных формах взаимоотношений интеллектуалов «имперского» центра и периферии/регионов все более актуальны и для истории гуманитарной мысли в Российской империи и СССР. Особенное значение эта тема приобретает в истории отечественной этнографии и историографии советского периода, характеризовавшегося противоречивыми отношениями центра и национальных регионов от политики «коренизации» и поощрения этнической культуры до репрессий против национальной интеллигенции и унификации периода конструирования «советского народа».
Секция ставит своей целью обсуждение вопросов истории, историографии, этнографии, археологии и других гуманитарных дисциплин с точки зрения взаимоотношений центра и регионов. Под центром в данном случае понимаются ученые столичных научных школ Санкт-Петербурга (Ленинграда) и Москвы. Региональная наука – более сложное понятие, включающая как относительно старые, так и более молодые научные центры. Взаимоотношения эти были, очевидно, далеки от однозначности, включали как элементы преемственности и сотрудничества, так и противостояний.
Полная аннотация секции - в приложенном файле.
Странно, что я ещё не обратился к Brown studies, хотя этот интерес логично вытекал бы из моего первого образования )) Впервые пост, которому можно ставить 💩 совершенно невозбранно
Forwarded from Факультет антропологии ЕУСПб
Прерываем наши каникулы ради важного сообщения. До 13 октября принимаем заявки на конференцию «Anthropoopology: Brown Studies и нечистотный поворот».
- История экскрементов является ровесницей истории людей, а особое отношение к испражнениям стало причиной обильного использования их в культуре: от средневековых карнавалов до средства пропаганды — в маргиналиях и политических карикатурах, от поговорок до туалетного юмора, от ритуального применения и перформансов Джи-Джи Аллена до разговоров с гастроэнтерологом.
- Несмотря на акцент на антропологии в названии, нас интересует широкий диапазон гуманитарных дисциплин: история, философия, искусствоведение, литературоведение и другие. Как нечистоты фигурировали в тех или иных контекстах социальной жизни людей? Как эволюционировало восприятие запаха с средневековья до настоящего времени? Как происходит взаимодействие с нечистотами сегодня? Все это нас интересует как ресурс междисциплинарной дискуссии.
Конференция состоится 1 ноября. Для участия заполните Яндекс-форму и приложите к ней тезисы доклада в 300-500 слов, список литературы к тезисам приветствуется.
- История экскрементов является ровесницей истории людей, а особое отношение к испражнениям стало причиной обильного использования их в культуре: от средневековых карнавалов до средства пропаганды — в маргиналиях и политических карикатурах, от поговорок до туалетного юмора, от ритуального применения и перформансов Джи-Джи Аллена до разговоров с гастроэнтерологом.
- Несмотря на акцент на антропологии в названии, нас интересует широкий диапазон гуманитарных дисциплин: история, философия, искусствоведение, литературоведение и другие. Как нечистоты фигурировали в тех или иных контекстах социальной жизни людей? Как эволюционировало восприятие запаха с средневековья до настоящего времени? Как происходит взаимодействие с нечистотами сегодня? Все это нас интересует как ресурс междисциплинарной дискуссии.
Конференция состоится 1 ноября. Для участия заполните Яндекс-форму и приложите к ней тезисы доклада в 300-500 слов, список литературы к тезисам приветствуется.