​​🇲🇷 Невыносимая легкость свободы. О рабстве в Мавритании

Вчера новым премьером Мавритании стал чернокожий политик-хартани Мохамед ульд Биляль. Событие давно заурядное, но это хороший повод коснуться неудобной темы, с которой, к сожалению, в основном и ассоциируется эта богом забытая страна.

На мавританских рабов (абид) и отпущенников (харатин) всегда смотрели сквозь линзы ориентализма, сенсационистской прессы, НКО и аболиционистов. По ту сторону морально уничтожающих доводов всегда оставались природа рабства, нюансы социально-правового и имущественного положения зависимых лиц.

Рабство лишь до известной степени имело расовую подоплеку. Составляющие до 45% населения харатин — бывшие чернокожие рабы, в то время как «титульные» мавры-бейдан («белые люди») — арабо-берберского происхождения. Однако все они разделяют один язык (хасания) и культуру. Зато проживающие на юге чернокожие сонинке, волоф и пулаар сами владели рабами, с коими харатин солидаризироваться не спешили. При этом нижние касты бейдан не имели рабов вовсе, зато обогатившиеся благодаря бывшим хозяевам харатин — запросто.

Мавританское рабство далеко от наших расхожих стереотипов. Все рабы, их дети, потомки и отпущенники входили в расширенные семьи состоятельных бейдан. Это «бедные родственники», чей потолок — не унаследовать имущество хозяев. Рабы служили не только домашней прислугой, но и торговыми агентами, советниками, фермерами. Они были связаны с бейдан аффективными узами, управляли делами и манипулировали хозяевами. А опыт социализации в доме хозяина, скрепленный узами молочного родительства и фиктивного родства, связывал сильнее психологического и идеологического насилия («рай в ногах у хозяина»).

Такое рабство — часть широкого континуума форм зависимости, охватывающего Мали и другие страны. В кастово-сословной системе с аристократией, ремесленниками, песенниками-гриё рабы не совсем исключены из сообществ, составляя нижние, но не бесправные слои. Рабы не участвуют в общинных сходах, оказывают ритуальные и реальные услуги семьям свободных. Но по сравнению с формально свободными «одноразовыми людьми» на стройках современного неолиберального мира они в достаточной мере защищены обычным и исламским правом.

Однако радикальный выход из неполноправного состояния в таком обществе — сродни социальной смерти, а полная эмансипация в первом поколении почти невозможна. Это понимали французские колонизаторы, МОТ, ООН, Всемирный банк и даже форвард демократии — США. Status quo оправдывался циничной идеей: и хозяева, и рабы были «слишком неготовы» к эмансипации друг от друга.

Но раньше любых законов все давно решила экология. С приходом засух, гибелью скота и финиковых рощ «пустынная» экономика рухнула, и в 70-е гг. бейдан устремились в города работать в госсектор. Консенсус рассыпался, относительной защищенности «бедных родственников» пришел конец — с отъездом хозяев в Нуакшот рабы и харатин, предоставленные самим себе, получили cвободу без штанов, перспектив и куска хлеба.

Тем не менее отпущенники-харатин, пусть и отодвинутые от статусных профессий в бизнесе и госсекторе в сферу «грязных» занятий, в торговлю овощами, даже оставаясь в зависимости от хозяев понемногу выработали идентичность и субъектность. Многие смешиваются с чернокожими, открывают уличные магазинчики и лавки-хавала вдоль побережья от Сенегала до Нигерии. На востоке из харатин сложилась новая общность хазарин, приобретшая статус, деньги, уважение, образование. В противовес «ленивым» бейдан, которым ручная работа не положена по статусу, они культивируют этос упорного труда.

У черных тукулеров освобожденные рабы тоже выработали свои кодексы — с отвагой, трудом, честью, солидарностью, презрением к ленивой аристократии и продажным марабу. Так что динамику мавританского общества давно определяет противостояние свободных лиц — эмансипирующихся харатин и бейдан, многие из которых — заложники комплекса «белоручек». «Чистые» же рабы малочисленны и все меньше нужны хозяевам и главное — экономике.

​​🇨🇲 «В погоне за облаками». О ситуации на севере Камеруна

Интернет облетело видеообращение нового повстанческого движения народа фульбе, сложившегося в камерунском регионе Адамава. Правда это или провокация — еще предстоит выяснить специалистам. Однако появление организованной вооруженной антиправительственной силы — правдоподобная развязка патологического метаболизма, сложившегося на бесхозном пограничье Камеруна, Чада и ЦАР, с давних пор именуемом Заргиналенд.

Речь идет о политической самоорганизации coupeurs de route («дорожных бандитов»), или заргина — вооруженных банд, ставших нервными узлами серой экономики пограничья и предгорий еще в 1980-е гг., и неуловимых благодаря дешевым китайским мотоциклам, попавшим в регион в 2005 г., и мобильным телефонам. Тогда с приватизацией и «структурной перестройкой» экономик нищенствующие бюджетники и госслужащие вынуждены были уйти в тень и переквалифицироваться в перекупщиков, перевозчиков, охранников, а городская экономика оказалась в полной зависимости от буша, где по ухабистым контрабандистским маршрутам развозили топливо, продовольствие, одежду, радиоприемники, автозапчасти, мобильники и драгоценности.

Рост «силового предпринимательства» вызван еще и трагедией народа фульбе. «Потерянное колено Израилево» пало жертвой деградации экологических ниш, земельного голода и наступления коммерческого хозяйства. Короче — невозможности поддержания пастушеского уклада жизни. Раньше фульбе всегда бежали от проблем — засух, агрессивных соседей — на юг, «за облаками», в поисках жирных пастбищ. Ныне, когда от прежних выпасных маршрутов остались лишь узкие коридоры, бежать им некуда. При этом с вакцинацией скота и ростом качества медицинских услуг стада и люди прирастают в геометрической прогрессии, зато доступной земли — все меньше и меньше.

Первой жертвой стала возрастная группа ндеркааку — ранняя юность между обрезанием и женитьбой. Это критическое время для восприятия этоса-пулааку, эпических поэм, правовых порядков и хозяйственной экспертизы, в особенности — корпуса знаний об экосистемах, ядовитых травах, ветеринарных тонкостях. Бегство от назойливой поколенческой субординации, принижения и буллинга со стороны отцов и старейшин приводила к отрешению от пулааку и социальной смерти. Однако радикальный разрыв позволял перепрыгнуть возрастную иерархию и быстро заработать скот — маркер состояния и успеха.

От собственно скотокрадства — логистически затратного занятия — молодежь перешла к грабежам на дорогах к местным рынкам. Но с развитием денежных переводов они переквалифицировались сначала на похищения детей, а затем и старейшин, способных быстро собрать требуемую сумму выкупа. Отсюда заргина перебросили мостик к большой политике и темным делам с региональными элитами, наладили деловые связи с маргинальными общинами фульбе-мбороро и девиантами из благополучных общин.

Социализация 14-15-летних обсосов в тюрбанах с «Калашниковыми», накачанных метамфетаминами, проходила в мультиэтничных и разноязыких подвижных лагерях из фульбе-мбороро, арабов-шоа, хаджерай и хауса из Чада, Судана, Нигера и Нигерии. Там под руководством бывших повстанцев, дезертиров и отставных военных они оттачивали мастерство засад и добывали вполне «беловоротничковые» зарплаты, чтобы впоследствии разжиться скотом и соскочить с высокорискового ремесла.

Язва Заргиналенда расползалась и с 1990-х гг. поглотила весь север Камеруна. Конечно, с ними борются традиционные фульбские власти и вожди-ламибе, но выставленные против них охотничьи союзы, ощетинившиеся обрезами и бесценными навыками выживания в буше, вскоре сами стали жертвами соблазнов серой экономики фронтира. Давление же не менее отбитых силовиков, в особенности одиозного камерунского BIR, привели лишь к перевооружению и профессионализации банд — традиционные туники-гандуры сменили униформы и винтовки FAL. Так родилась центральноафриканская группировка 3R Абасса Сидики — головная боль Банги, ООН, русских «инструкторов» и камерунских спецслужб.

​​🇲🇱 «Такого как Путин». О парадоксах антиимпериализма

В Мали после недельного перерыва возобновились антиправительственные протесты. Едва ли не главное, что удивляет стороннего наблюдателя — русофильские лозунги и изображения Владимира Путина, нередко соседствующие со стилизованными портретами Че Гевары или Тома Санкары.

Пока в наших консервативных СМИ и Телеграм-каналах ломают голову над тем, какие идеи или «смыслы» продавать Африке, Владимир Путин — сам того не ведая и безо всяких усилий со стороны российского МИД или «Россотрудничества» — давно выиграл битву за умы и сердца многих африканцев, от простых работяг, интеллигенции и оппозиционной молодежи до политического истеблишмента и деловой элиты.

Дело не в RT, Sputnik и прочей «мягкой силе», которую без устали разоблачают французские и американские think-tanks. Все началось еще раньше Крыма, как минимум с Мюнхенской речи. Но решающую роль, сами того не желая, сыграли европейские и североамериканские СМИ и зависимые от зарубежного финансирования африканские медиагруппы. Занимаясь демонизацией российского президента, они породили обратный эффект — привлекательный образ независимого и самостоятельного политика.

Африканцы, как и мы, любят все, что не знают или знают плохо. А опыт сотрудничества с СССР в сочетании с ностальгией по авторитарной модернизации и всеобщей усталостью от китайцев и французов складывается в запрос на «сильного национального лидера», удовлетворить который — при целой галерее автократий — удается лишь единицам вроде Джона Магуфули или Поля Кагаме. Неслучайно, кстати, в танзанийских СМИ лидера более успешной Руанды Поля Кагаме не без тайной зависти иногда называют «африканским Путиным» (Putin wa Kiafrika).

Отсюда — спонтанные и достаточно искренние проявления симпатии к Путину со стороны водителей, лавочников, торговок и случайных попутчиков, служащих и военных, принты Путина на футболках боевитой малийской оппозиции, десятки путинофильских пабликов Facebook, симпатии реперов и хип-хоп исполнителей, левых интеллектуалов, активистов левопопулистских и националистических движений вроде сенегальского Y'en marre, «Ивуарийского народного фронта» Лорана Гбагбо и др.

Культивируемый Путиным и близкий африканцам антиимпериалистический ресентимент удачно накладывается на глубокие антиэлитные настроения, и это срабатывает даже в странах без опыта серьезного сотрудничества с СССР и сильно зависимых от Запада, вроде Кении и Нигерии. Так, по данным недавних опросов Pew Research, Путина позитивно оценивают 41% респондентов из Нигерии и 39% из Кении; впрочем, в этих странах по популярности Путин серьезно уступает — причем по тем же самым причинам — Дональду Трампу.

При этом знания о России — довольно отрывочные, и в этой информационной битве выиграла, скорее, Россия воображаемая — сильная, суверенная, не клянчащая подачек, и главное — без экономической стагнации, «работающей бедности» и хаоса в верхах, смакуемого нашими тг-каналами. Но позитивный образ не резиновый, и неясно, удастся ли России капитализировать эти симпатии — идущая в комплекте идеология «стабильности» в Африке продается все хуже.

Преувеличивать «народную любовь» тоже не стоит. Есть страны (вроде Либерии), где уверены, что Россией по-прежнему руководит Горбачев, многие же к Путину насторожены или попросту равнодушны. Российского президента не особенно любят в ЮАР, где его персону негативно оценивают до 40% граждан. В основном это, конечно, белые, но есть и немало черных, не разделяющих идей радикалов о классовой революции и не симпатизирующих по инерции наследнице СССР. Связано это не только с холодной войной, в которой СССР поддерживал АНК, с чьим правлением многие связывают все беды страны. Дело еще в коррупционных эпизодах в эпоху Джейкоба Зумы и братьев Гупта, в особенности — в бесславной «ядерной сделке».

​​🇺🇬 «Короли гетто». Контексты угандийского популизма

Белоруссия сейчас — это Уганда завтра. Страна готовится к намеченным на начало 2021 г. выборам, проходят праймериз и формируются альянсы.

Не насытившийся пятым сроком 75-летний Йовери Мусевени (M7) вновь выдвинулся от бессменного «Движения национального сопротивления». Но 34 года — слишком много даже для Африки, а особенно для страны, где 78% жителей не перевалили за тридцатник и ощущают глубокий поколенческий разрыв с правящими элитами.

Угасающая «аналоговая» популярность героя войны, революционера и «альтруиста» Мусевени держится не столько на штыках, сколько на постоянном прирастании зависимых от бюджетных ассигнований административных округов — с 34 в 1991 г. до 135 (?) в году нынешнем (не считая сотен городских советов и подрайонов).

Тем не менее от stayism'a — неофициальной идеологии Мусевени, подкрепленной kulya kaasi («поедание денег») — устали абсолютно все. В Уганде давно принято ругать M7 даже на самом высоком уровне — критика звучит всюду, от высоких приемных покоев до передач местных радиостанций. Но ругать — одно, а творить политику — совсем другое.

Именно тридцатилетнее отсутствие реальной политики объясняет появление «Республики Кавемпе», провозглашенной в 2018 г. молодежью одного не самого благополучного и изрядно пропахшего мочой квартала, пульс которого определяет давно зародившийся в стране социокультурный молодежный архетип муйаайе.

Это вор, плут, трикстер и модник, встреча с которым болезненна и для иностранца-музунгу, и для деревенщины, и для завсегдатая Acacia mall с его KFC и 3D-кинозалом. С недавних пор этот изъясняющийся на кампальском «углише» и тайном языке луйаайе, жующий кат и курящий марихуану боксирующий меломан обрел своего кандидата от народа — 38-летнего «Президента Гетто», исполнителя регги Боби Вайна (в миру Роберт Киагуланьи Ссентаму).

В столице любят говорить, что «Кампала — не место для дураков. Дураки тут помирают с голода». В навигации по миру маскулинности, изобретательности, самопального шика, где из покрышек делают туфли, а из жестянок — парафиновые лампы и бигуди, сталкиваешься с «президентами», «армиями», «командующими» и даже общественными классами — угандийское общество вообще помешано на статусах, и гетто с его «Королями», «Императорами», «Генералами», «Боссами», «Президентами» — не исключение.

Пробившийся на вершину этого мира Боби Вайн научился говорить с молодым городом на одном языке, на изменчивом арго луйаайе — смеси луганда, суахили, английского и кенийского сленга шенг. Восхождение его началось в острой конкуренции на музыкальной сцене — капитализировавав уличный дискурс, победив конкурентов и разбогатев, он в 2017 г. прошел в парламент, основал и возглавил движение «Власть народа». Воспетая Боби Вайном киваани — «фейковость» — емко схватывает все многообразие язв Уганды от «молокосодержащих продуктов» до пасторов-шарлатанов и, конечно же, политиков, быстро натравивших на него репрессивную машину.

В сентябре власти даже объявили фирменный красный берет «элементом военной формы» и пригрозили арестом любому его носителю, а М7 в интервью BBC назвал Вайна «врагом прогресса» и иностранным агентом. Спецслужбы даже приобрели шпионское оборудование у Huawei для слежки за оппозиционерами и не побрезговали прямым насилием — так, был убит его сторонник-музыкант Зигги Вайн.

Тем не менее на базе «Народной власти» в июле этого года Боби Вайн основал партию — «Платформу национального единства», уже склонившую симпатии ряда системных политиков. Именно Вайна многие теперь видят вероятным единым кандидатом от оппозиционных сил. Но радоваться рано: в борющейся с престарелым автократом «поп-звезде» проклевывается профиль авторитарного националиста-буганда и популиста, на митингах не звучит ничего кроме пошлой критики коррупции и bad governance. Выборы рискуют стать битвой двух гетто — гетто городского, молодежного, и гетто из сплотившихся вокруг M7 сельских лоялистов, окружных функционеров, силовиков и прочего дипстейта.

​​🇹🇿 Биоэкономический симбиоз. Почему Танзания одной из первых открыла международный туризм

«Лично я равнодушен к животным. Не хотелось бы провести отпуск, наблюдая за крокодилами. Хотя, конечно, пусть себе живут. И я убежден, что после алмазов и сизаля дикие звери станут важным источником наших доходов. Тем более что тысячи американцев и европейцев так и рвутся на них поглазеть...». Такими словами первый президент независимой Танзании Джулиус Ньерере благословил создание отрасли, ныне обеспечивающей 17,2% ВВП, четверть валютных поступлений и около 2 млн прямых и косвенных рабочих мест. Отрасль, охватывающую дорогостоящую инфраструктуру культурно-познавательного, рекреационного, спортивного и экстремального назначения, сконцентрированную в «северном круге» с горой Килиманджаро, кратером Нгоронгоро и живописным заповедником Серенгети.

Эксцентрическое поведение «тропического батьки» Джона «Бульдозера» Магуфули, преждевременно открывшего туристическую отрасль, лишь отчасти объясняется его воинствующим ковид-диссидентством — после того как в конце апреля страна прекратила публиковать статистику, число заболевших застыло на отметке в 509 (в соседней Кении оно перевалило за 30 тыс.), а 7 июля, после богослужения в Додоме, Магуфули торжественно объявил страну «свободной от коронавируса» (как ранее уже сделали Маврикий и Сейшелы).

При этом Танзания с ее не особенно предприимчивым населением, все еще воспринимающим убепари (капитализм) как ругательство — отнюдь не лидер туриндустрии. Заработав на туризме только в прошлом году $2,9 млрд, страна по качеству и объему услуг все же серьезно уступает ЮАР, Зимбабве, Кот-д'Ивуару, Уганде, Кении, ориентирующимся на более массовый, а потому более эластичный и уязвимый перед рыночной конъюнктурой туризм. И все названные страны страдают ничуть не меньше — чего стоит отчаянный призыв президента Кении к соотечественникам «открыть собственную страну» в семейных путешествиях.

Но поведение Магуфули вполне объяснимо с прагматической точки зрения. В Танзании с ее 20 национальными парками охраняемые природные территории занимают 38% площади страны. Кроме того, Танзания — мировой лидер по количеству диких зверей на квадратный км, и ожесточенная война людей с наступающей дикой природой — нашествиями слонов, леопардов, гиен, бегемотов и крокодилов — давно стала обыденностью для танзанийцев.

Между тем прекращение поступлений от туризма на корню загубит и природоохранные меры, поскольку они существуют в биоэкономическом симбиозе. Ведь бюджеты природоохранных служб и органов — TAWA, TANAPA, NCAA — формируются из доходов с туротрасли. А при длительном простое правительству будет очень сложно оправдывать содержание заповедников, парков и резерватов, особенно в условиях дефицита доступной для выпаса и обработки земли и постоянного давления на сельские общины крупных, в том числе иностранных собственников. Кроме того, северные народы, в первую очередь всемирно известные масаи с их ориенталистским реноме «африканских ирокезов», выживают во многом благодаря туризму, поскольку собственной земли и ресурсов уже давно недостаточно для воспроизводства традиционного уклада жизни.

Между тем Танзания — возможно тоже преждевременно — только-только вышла в разряд среднеразвитых стран, что, помимо международного престижа, предполагает рост стоимости жизни, жизненно важных лекарств и ряда услуг и снижение донорской помощи. Потеря же ведущего сектора сферы услуг чревата, кроме того, потерей многообразных и достаточно запутанных рент и налогов с земельной собственности, коммерческой недвижимости, турфирм и операторов туристической инфраструктуры, распределенных между госагентствами и общинами-бенефициарами.

Наконец, Танзания активно реформирует туротрасль, выдавливая с севера иностранцев и замещая их национальными кадрами, и бурно развивает внутренний туризм, где критичен стабильный платежеспособный спрос. Так что страна стала заложницей слишком серьезного, пускай и инструментального отношения к собственной природе.

​​🇲🇱 «Проклятье вторника». К военному перевороту в Мали

На своей недавней пресс-конференции признанный лидер малийской оппозиции имам Махамуд Дико пророчески сказал, что все судьбоносные события в истории Мали творились по вторникам. Во вторник — 19 ноября 1968 г. — военные свергли президента Модибо Кейту и привели к власти лейтенанта Муссу Траоре, сформировавшего Военный комитет национального освобождения, который должен был исправить перегибы принудительной кооперации и избыточного экономического планирования социалиста Кейты.

Во вторник 26 марта 1991 г. под ударами профсоюзов, призвавших к всеобщей бессрочной забастовке, офицеры во главе с подполковником Амаду Тумани Туре лишили власти уже давно непопулярного Траоре. Правда, самый последний и достаточно трагикомичный переворот — 21-22 марта 2012 г. — состоялся все же в среду и закончился в четверг, и, может быть, именно поэтому он и завершился так бесславно — углублением военно-политического кризиса и развала страны и обнищанием экономики из-за наложенных тогда на Мали санкций, вынудивших хунту вскоре передать власть демократически избранному гражданскому правительству свергаемого ныне Ибрагима Бубакара Кейты.

Кстати, сам Дико полагал, что решающий день наступит все-таки 11 августа, но он ошибся ровно на неделю. Ну а вмешательства военных до последнего времени ожидали меньше всего, хотя все последние недели в воздухе витало ощущение приближающихся перемен. Тем не менее переворот, похоже, случился — несмотря на пристальное внимание к ситуации в Мали со стороны опекающей ее Франции. Спустя три месяца после начала многотысячных антиправительственных демонстраций и бесплодных переговоров оппозиции с властями о формировании коалиционного правительства восстали военные на базе «Сундьята Кейта» в Кати, что в 15 км от Бамако. Любопытно, что именно там в 2012 г. начался бесславный переворот против президента Амаду Тумани Туре. Военные из национальной гвардии арестовали ряд высокопоставленных министров, главу правительства, спикера парламента и начальника штаба национальной гвардии, взяли под контроль телерадиокомпанию ORTM и аэропорт и призвали к смене власти и выводу из страны контингента французских войск.

В последние десятилетия редкий военный переворот заканчивался хорошо — все они они без исключения зачинаются второстепенными офицерами невысоких званий без серьезного опыта руководства страной. В Африке можно по пальцам одной руки пересчитать успешных военных во главе государств — это Тома Санкара, Джерри Ролингс, Сейни Кунче и, пожалуй, все. Кроме того, практически всегда такие перевороты приводят лишь к санкциям и международной изоляции. С окончанием холодной войны и Афросоюз, и ООН отказались от циничной идеологии capital city rule и стали придерживаться политики «нулевой толерантности» в отношении неконституционных захватов власти.

Поэтому нынешний мятеж — это крик отчаяния и радикальное политическое высказывание. На фоне продолжающейся гражданской войны, развала государственных институтов и многотысячных антиправительственных протестов профсоюзов, оппозиции, религиозных лидеров и учащейся молодежи против непопулярного правительства Ибрагима Бубакара Кейта армия оказалась в патовой ситуации. Следующим шагом должна была стать стрельба в народ — и на это военные уже не пошли, предпочтя прямое вмешательство в политический процесс под всеобщие рукоплескания зевак в Бамако. Продолжение следует.

​​🇲🇱 Пули и фейерверки. О ситуации в Мали

По горячим следам дал комментарии редакции Телеграм-канала «Рыбарь» о происходящем в Мали. Есть здесь весьма спорный момент, а именно роль Турции, на мой взгляд, пока еще не проясненная и, скорее всего, достаточно маргинальная.

Нет здесь, как уже раструбили ряд СМИ, и руки Москвы, и появление российского триколора на бытовых объектах и ЛЭП вполне объяснимо достаточно искренней симпатией к России и Владимиру Путину. Многих, правда, заинтересовал профиль одного из лидеров путчистов — обучавшегося в Москве премудростям стратегии полковника Садио Камара, который буквально накануне вернулся на родину в отпуск. Однако «герой» предыдущего переворота 2012 г., малоизвестный 39-летний капитан Амаду Айя Саного, после окончания военного училища в гарнизонном городке Кати с 1998 по 2010 г. (с перерывами) стажировался в США, а после переворота не стеснялся появляться на публике с эмблемой морской пехоты США над нагрудным карманом.

Причины переворота, конечно же, внутренние. Сказывается промежуточное положение мятежных офицеров и в обществе, и в армейских кругах — между истеблишментом и народом, генштабом и рядовым, в среде, где карьерный рост зависит от кооптации в патронажные сети, финансирование и распределение ресурсов непрозрачны и порождают массу недовольных, а давление постоянно диктующих свою волю иностранных военных структур вызывает лишь глухую фрустрацию. Объяснять свое выступление они могут по-разному — исходя из патриотизма, корпоративных побуждений (улучшения условий жизни и жалований военных), насущных социально-экономических требований. Но главное — переворот состоялся там и тогда, когда режим утратил всякую моральную легитимность.

Несмотря на политику «нулевой терпимости» со стороны ООН, ЕС, Афросоюза и ЭКОВАС, каждый такой случай все-таки особый, и в этих структурах хорошо понимают, что в особых случаях развала государства привнесенная военными стабильность предпочтительнее дутой легитимности. Поэтому ЭКОВАС переворот, разумеется, осудило, но при всей строгости его заявление выглядит очень нейтральным — с пожеланиями лишь избежать кровавого хаоса. С таким карт-бланшем у военных есть поле для маневра, но узкое — как можно скорее передать власть, что в 2012 г. и было сделано спустя всего три недели, и что, несомненно, будет сделано и теперь. На дворе не 1960-е гг., и у военных — некогда самых организованных, образованных и сведущих не только в своем ремесле людей — есть немало других конкурентов на поприще политического творчества.

Вообще перед любыми путчистами очень остро стоит проблема легитимации своего неконституционного поведения, чреватого заморозкой донорской помощи, кредитных линий и внешнеторговых сношений (что уже сделало ЭКОВАС). Так что времени у путчистов всегда довольно мало. Актуальна проблема легитимности и внутри страны — пришедшие к власти люди, получив свои пять минут славы на свежезахваченном ORTM, должны обосновать выступление против гражданских властей и высшего военного руководства, а потому фактически играть на настроениях толпы. Тогда, в 2012 г., свыше 60% жителей столицы одобрили путч и свержение президента Туре, ныне поддержка должна быть куда выше, что заметно по фоторепортажам и видеозаписям с купаниями в президентском бассейне и народными гуляниями.

Но в 2012 г. Саного, не спешившему уходить сразу и пожелавшему остаться в триумвирате «присматривать» за новым президентом и премьером, приходилось вертеться как уж на сковородке, ежедневно менять униформу и эполеты, тщательно составлять речи и продумывать обороты на французском и бамбара, чтобы удачно заигрывать с антиэлитным ресентиментом. А также постоянно черпать легитимность из малийской эпической традиции, где облеченный мистической аурой герой-нгана — возмутитель спокойствия — ловко перепрыгивает через авторитеты и иерархии. Но даже вполне живая в стране национальная мифология не мешает быстро растратить символический капитал, а остаться в политике, сменив камуфляж на галстук, довольно сложно.

​​🇨🇫 На окраине периферии. О переменах в ЦАР

Медиаресурсы Михаила Ходорковского сообщили об отъезде из ЦАР российского советника Валерия Захарова. Другие источники тоже осторожно подтверждают сокращение, а то и сворачивание российской активности в этой центральноафриканской стране до уровня, необходимого для выполнения текущих обязательств и обеспечения бизнес-интересов (Lobaye invest и др.).

Возможно, перемены связаны с отказом от поддержки «проходного» президента Фостен-Арканжа Туадера на декабрьских выборах и с возвращением в страну свергнутого «Селекой» в 2013 г. и находящегося под санкциями ООН президента Франсуа Бозизе, вокруг которого группируются связанная с этносом гбайя и родным для Бозизе регионом Боссангоа партия «Ква На Ква», некоторые южные политики, отставные и действующие военные и главари сельских ополчений «антибалака».

Косвенно это подтверждается сокращением градуса франкофобии в лояльных России медиаресурсах и в поэтапном возвращении к многоплановому сотрудничеству с Францией. Возможные причины разочарования я уже озвучивал ранее. Русским не удалось создать общенационального полюса притяжения, устойчивого к неоколониальной энтропии с ее геополитическим расколом на «титульные» христианизированные южные элиты и заброшенный мусульманский север, тяготеющий к Судану и Чаду.

Этой стране всегда отказывали в субъектности и использовали ее как полигон и «проходной двор», тем самым совершенно отучив ее элиты от всякой самостоятельности — с 90-х гг. инфраструктура, экономика, здравоохранение, внешние сношения и даже безопасность отдавались на откуп внешним силам. А с ослаблением «ручного управления» из Парижа аграрная и малонаселенная полуколония стала полем сведения счетов и амбиций Муаммара Каддафи и Идриса Деби, Руанды, ДРК и Судана, Набережной Орсе и ее капризных сателлитов — Габона, Камеруна и Республики Конго.

Неожиданное и эффектное прибытие новой силы, впервые предложившей идею единой нации, поначалу вызывало искреннее воодушевление и оптимизм. Но ненадолго. Русским не удалось взглянуть на страну свежим взглядом по ту сторону корпоративных интересов ее трайбалистской и компрадорской элиты. Даже в СМИ они повторяли пошлости «Washington post» об экс-«Селеке» как о чужаках, исламистах и бандитах, забывая, что в стране, где легко покупаются и подделываются ID, говорить об иностранцах нелепо, а коалиции группировок сложились как сельское движение недовольных центром окраин и уже впоследствии обрастали наемниками и этноконфессиональной риторикой.

Не будучи поклонником деятельности структур предпринимателя Евгения Пригожина, отмечу, что его люди сыграли позитивную роль, на какое-то время оттенив Францию и Чад и добившись если не примирения, то долговременного сожительства Банги с группировками вооруженной мусульманской оппозиции. До этого неспокойный север замиряли лишь избирательными и вялыми посредническими инициативами Ливии и Габона. С февраля же 2019 г. группировки экс-«Селеки» — постоянные акторы большой политики, с которыми приходится считаться Банги.

Но проблема в том, что сам мирный процесс стал теперь источником обогащения за счет направляемой в страну финансовой помощи, и русские в этой патологической ситуации стали больше не нужны. Правда, теперь южные элиты вынуждены делиться с вооруженной оппозицией. Легализовавшиеся НВФ, продолжающие обогащаться за счет контрабанды алмазов и золота, рэкета и неформальной экономики, теперь получают легальные средства на программы демобилизации и разоружения через многочисленные комитеты и своих представителей в органах власти.

В свою очередь, распределение поступающей Банги по каналам ЕС и ООН донорской помощи, составляющей более 40% бюджета, вылилось лишь в бум элитной коммерческой и жилой недвижимости в 7-м округе столицы. Так что занимаясь перераспределением поступающих в ЦАР ресурсов, не доверяющие друг другу столичные элиты и группировки экс-«Селеки» лишь укрепляют свои позиции и, без сомнения, готовятся к новому раунду противостояния.

🇲🇱 Военный переворот в Мали: двойной удар по местной экономике

Вторник, 18 августа 2020 года, по традиции стал судьбоносным днем недели для малийской государственности и политической картины в западноафриканском регионе.
Один из основных вопросов, который сейчас стоит перед страной заключается в том, как именно кризис повлияет на социально-экономическую ситуацию в стране. Отметим, что африканский контекст уникален и позволяет проводить множество аналогий с совсем недавними событиями.

Продолжение

​​🇲🇿 Призраки прошлого. К падению Мосимбоа-да-Прая

Захват 11 августа города и порта Мосимбоа-да-Прая, расположенного вблизи перспективных нефтегазовых месторождений — без преувеличения крупнейший успех союзников «Исламского государства». Победа радикалов, уже заявивших о намерении сделать порт своей столицей, оттенила нанесенное им в конце мая крупное поражение, когда в ходе трехдневной операции в округе Макомия были уничтожены 78 террористов.

В начатом вечером 5 августа и продолжавшемся шесть дней успешном и тщательно спланированном штурме боевики связанного с ИГ «Ансар ас-сунна» («Ахлу сунна ва джамо», «Аш-Шабаб») перерезали подъездные пути, заняли деревни к северу, югу и западу от города и вынудили покинуть город обескровленные элитные части ВС Мозамбика.

Помимо своего стратегического назначения (порт — ключевой узел снабжения войсковой группировки в Кабу-Делгаду и ворота к газовым месторождениям и заводам СПГ на побережье Индийского океана в окрестностях г. Палма), Мосимбоа-да-Прая имеет еще и символическое значение. Это один из городов, где в 2000-е гг. зародились составившие основу мозамбикского «Аш-Шабаб» радикальные молодежные секты, и место, ставшее в октябре 2017 г. первой мишенью оформившихся вооруженных групп, ведомых возмужавшими 20-35-летними радикалами, связанными с Сомали, Кенией, Угандой, Конго, Суданом, Саудовской Аравией и в особенности — с Танзанией.

Ныне практически опустевший город с 40 тыс. жителей издавна был поделен на грязные и провонявшие рыбой кварталы суахилиязычных мусульман-мвани — неблагополучных торговцев, браконьеров, старателей, контрабандистов и рыбаков, и опрятные и прямые улицы титульных в Мозамбике маконде — зажиточных и влиятельных чиновников, бизнесменов и «белых воротничков», связанных с правящей «Фрелимо». Многие старшие маконде даже получают пенсии, положенные им как ветеранам освободительной борьбы. Украшавшие свои дома локальным символом жизненного успеха — крышами из гофрированной листовой стали, они словно назло на 70% мусульманскому городу водрузили здесь в 2000 г. большие христианские кресты. С этого момента и надо вести обратный отсчет.

В уходящем в колониальную эпоху противостоянии мвани и маконде смотрели друг на друга предвзято и одинаково плоско: мвани считали себя слишком «развитыми», слишком «прибрежными» и слишком угнетенными, а соседей — слишком косными, слишком сельскими и слишком уж близкими к фантастически коррумпированной власти партии «Фрелимо». Маконде, в свою очередь, платили мвани же монетой, отзываясь о них как об «отсталых» и ненадежных людях.

Отношения общин ухудшались как минимум с 1990-х г., когда легализовавшаяся вооруженная партия «Ренамо» быстро обрела среди мвани протестную поддержку. Прямой прелюдией стали кровавые события во время муниципальных выборов 2005 г., когда порченые бюллетени, «карусели», запугивания и аресты принесли победу «фрелимовцу» Амадеу Педру, победившему популярного у мвани «ренамовца» Саида Ассане. Кровавые протесты уже давно забыты, католические НКО помогли маконде отстроить свои пострадавшие резиденции, а многие разочаровавшиеся в легальной политике молодые мвани методично изолировали себя от общества и государства, организовавшись сначала в салафитские группы изучения Корана вокруг отстроенных ими мечетей, а затем и в боевые отряды.

Восстание депривированных мвани и близких им макуа уже породило параллельное «государство в государстве». Пустеющий регион становится серой зоной с процветающей криминальной экономикой — торговлей древесиной, углем, наркотиками, слоновой костью, драгоценными камнями, каучуком с Танзанией и странами Великих Озер, с китайскими и вьетнамскими посредниками. И вне зависимости от исхода противостояния террористы уже победили — регион массово покидают маконде, а поднимаемые боевиками «боевые деньги», сильно превосходящие местные невысокие зарплаты, оседают в бизнесах террористов, их семей и окружения, невольно ставших сначала бенефициарами, а затем и коллаборантами восстания.

​​🇨🇲 Постковидное похмелье. О потребительском поведении в Камеруне

Пандемия нового коронавируса, глобальный экономический кризис и падение нефтяных цен стали тяжелыми ударами для крупнейшей и самой диверсифицированной экономики Центральной Африки. Несмотря на то что страна так и не смогла позволить себе строгого карантина, ее экономика существенно потеряла в экспорте сырой нефти, какао-бобов, ценных пород тропической древесины.

Кризис ощутило свыше 90% национальных предприятий, в том числе пищевкусовые производства, отельный и ресторанный бизнес, а в особенности — производство томатов, традиционно ориентированное на Экваториальную Гвинею, Нигерию и Габон. Из-за закрытия границ и без того пострадавшие от капризов непогоды помидоры упали в цене на 90%, а отчаявшиеся и закредитованные фермеры сводят счеты с жизнью или сбывают томаты по бросовым ценам на местных рынках на радость небогатым домохозяйствам.

Пострадала и еще одна отрасль. В полосу глубокого и затяжного кризиса вступила торговля портретами 87-летнего президента Поля Бийя, находящегося у власти с 1982 г. Ранее расходившиеся как пирожки фотопортреты и майки с принтами Бийя и символикой правящей партии отныне уныло пылятся на прилавках запруженных рынков Яунде среди электронных девайсов, гаджетов и запчастей. Раньше их охотно заказывали и покупали партийные функционеры, чиновники, бизнесмены и простые симпатизанты Бийя, при этом продажи, как правило, десятикратно вырастали при сменах правительств и во время выборов.

Но не в этот раз. Камерунцы устали ждать новых назначений в кабинет министров, порядочно раздражены нежеланием Бийя появляться на публике и половинчатыми антикризисными мероприятиями его правительства. Если раньше отдельным преуспевающим торговцам удавалось сбывать до 30 портретов в день, то сейчас объем продаж едва добирается до десяти, и многим пришлось переключиться на другую продукцию, например, обложки для дипломов. Это стало своеобразной формой протестного поведения против находящегося у власти 38 лет престарелого затворника, все более полагающегося на «грязные» политические технологии ради удержания власти в расползающейся по колониальным границам лоскутной стране.

Зато, как это нередко бывает в периоды кризиса, в моду неожиданно вошли другие аксессуары — предлагаемые «бенинскими колдунами» магические кошельки c ежедневно появляющимися там (при условии отправления ритуалов) банкнотами. На эти сомнительные финансовые продукты особенно падки молодые люди, больше других озабоченные стандартами потребления и расходами на дорогостоящую брендовую одежду и гаджеты, менее доступные из-за экономических неурядиц. Рекламируемые в интернете, соцсетях и мессенджерах магические портмоне — часть процветающей в Западной и Центральной Африке оккультной экономики, наравне с целительной водой, магическими чернилами и всеразличными талисманами, как правило, гарантирующими индивидуальный успех и финансовое благополучие.

​​🇰🇪 Крах «большой тройки». О метаморфозах и будущем кенийского ритейла

Коронавирусная пандемия активно «добивает» агонизирующие кенийские супер- и гипермаркеты — столпы амбициозной национальной программы Vision 2030 по модернизации экономики и потребительского рынка. С конца 2010-х гг. кенийские деловые издания писали о глубоком кризисе в верхнем ценовом сегменте розничной торговли.

Несмотря на бурный рост платежеспособного среднего класса, победное шествие современной торговли и супермаркетов забуксовало еще в середине 2010-х гг. Ныне рынок уже покинула крупнейшая сеть супермаркетов Nakumatt, на пике своего роста в 2016 г. владевшая 62 магазинами в Восточной Африке (ключая Руанду и Уганду). Располагавшаяся в престижных и современных ТЦ, ориентировавшаяся на «премиальную» аудиторию и вдохновлявшаяся примером североамериканского Walmart, сеть Nakumatt погрязла в серьезных финансовых трудностях и к январю этого года была окончательно ликвидирована с миллионными долгами перед поставщиками.

Та же судьба постигла еще одного ритейлера из «большой тройки» с филиалами в Уганде и Танзании — Uchumi, основанного аж в 1975 г. Такое же будущее пророчат и третьему крупнейшему ритейлеру Tuskys. Сеть из 60 магазинов переживает острый платежный кризис с задолженностями по аренде и постепенным оттоком крупных поставщиков. Почили и более бюджетные супермаркеты второго эшелона — Ukwala и — что особенно досадно — Ebrahim, бренд с 75-летней историей. Пустующую нишу, правда, захватывает кенийский Naivas, попробовали сюда влезть и зарубежные сети, но без огонька: французский Carrefour и Game stores (ЮАР) растут слабо, а южноафриканский Shoprite и ботсванский Choppies, выкупивший 75% Ukwala, заявили о скором выходе из страны.

Разорение и уход гигантов связывают не только с хищениями, отмыванием денег и двойной бухгалтерией, но и с маркетинговыми ошибками, непомерными амбициями и агрессивной экспансией этих ритейлеров. Многие ошибки вызваны переоценкой платежеспособного спроса: средний класс живет не по средствам и все время залезает в долги, до половины домохозяйств живет меньше чем на $100 в месяц. Поэтому многие заглядывали в ТЦ только ради window shopping — поглазеть, пофоткаться и уйти ни с чем.

Недооценили и потребительские привычки — 70% кенийцев оставляют в магазине до 55 шиллингов (ок. $0,5), зато посещают магазины часто, более 20 раз в месяц. Притом в цене удобство и комфорт: найти и купить самое необходимое лучше рядом с домом, притом желательно найти все нужное на одной полке. В этих случаях на помощь приходят вездесущие торговки овощами, киоски-вибанда, бакалеи и в особенности «магазины рядом с домом», или мадука (ед. ч. дука, буквально «магазин» в пер. с суахили). Именно туда обычно идут за молоком, крупами, овощами, и на них приходится добрые 70% ритейла. Люди предпочитают киоски и мадука еще и благодаря «гибким» условиям торговли (можно в кредит), личным связям с продавцами и главное — возможности торговли вразвес небольшими порциями.

В свою очередь, владельцы магазинчиков отлично разбираются в потребительских вкусах своего квартала и знают постоянных покупателей поименно, а наведение порядка в бухгалтерии и ассортименте благодаря современным мобильным приложениям (Smart Duka) только умножает их выручку. Кроме того, некоторые придорожные продуктовые киоски предлагают и возможности перекуса для рабочих и малоимущих покупателей с нехитрым, дешевым, но аппетитным меню с блюдами из бобов, риса, угали, бананов.

Устойчивому (на фоне кризиса супер- и гипермаркетов) росту магазинов «рядом с домом» благоприятствует и электронная торговля через систему мобильных платежей M-Pesa — самый динамично растущий сектор, на который приходится до 7 % оборота. Так что пока modern trade наступает и сдувается, традиционная торговля — бакалеи, киоски, мадука — растет, цифровизируется и кастомизируется, а электронные деньги и приложения (вроде угандийского Marlet Garden) помогают потребителям налаживать прямые отношения с фермерами.

🇲🇺 «Неприятности в раю». О буднях Маврикия без туристов

Два дня назад полиция Маврикия начала масштабную спецоперацию против нелегальных таксистов-маронов. Специально для Zangaro Today африканист Александр Панов рассказывает о том, что происходит за фасадом пустующей курортно-туристической инфраструктуры, как на густонаселенном острове, где люди живут друг у друга на головах, таксисты-нелегалы умудряются оставаться невидимыми для организованного бизнеса и государства и почему пандемия рискует обернуться социальным взрывом в этом райском уголке.

​​🇨🇮 «Молодым здесь не место». О предвыборной гонке в Кот-д'Ивуаре

В октябре в Кот-д'Ивуаре состоятся президентские выборы. От участия в них отказался было 78-летний президент Алассан Драман Уаттара (АДО), обещавший «расчистить дорогу молодым», то есть своему конфиденту, 61-летнему премьеру Амаду Гон Кулибали. Но после внезапной кончины дофина растерявшийся Уаттара — к раздражению Парижа — вновь заявил о президентских амбициях. Недовольна и оппозиция, один из лидеров которой — заочно осужденный на 20 лет опальный экс-премьер Гийом Соро — раздраженно сравнил сомнительное с точки зрения конституции поведение АДО с амбициями Владимира Путина.

Главный же оппонент Уаттара — 85-летний экс-президент (1993—99) Анри-Конан Бедье — может заручиться поддержкой политиков из националистического «Ивуарийского народного фронта», возглавляемого недавно помилованным международным правосудием, но отстраненным от участия в выборах 73-летним экс-президентом (2000-11) Лораном Гбагбо.

СМИ пытаются изобразить президентскую кампанию битвой раздутых эго. Но звучат здесь и отголоски отгремевших битв. Загадочный «Сфинкс из Даукро» и второй президент Анри-Конан Бедье запомнился лишь тем, что в 1995 г. разослал в университеты просьбу срочно придумать национальную идею на фоне экономического спада и политического кризиса, наступившего после кончины многолетнего лидера Феликса Уфуэ-Буаньи (1960—93), в лучших традициях аканов не объявившего наследника.

Наспех слепленной стране с взятым от отчаяния бесцветным названием и без опыта доколониального государственного творчества пришлось с нуля строить национальную идентичность, а именно — в лучших якобинских традициях метрополии — исключить всех мигрантов, преимущественно мусульман из Мали и Буркина-Фасо, и объявить южан во главе с аканами-бауле столпами нового общественного договора.

Дело Бедье, по-прежнему не чуждого токсичных высказываний, завершил Лоран Гбагбо. Этот классически образованный сорбоннский историк и знаток латинской словесности стал выразителем националистических сил и не стеснялся называть северян «электоральным быдлом». Считается, что Гбагбо и погубила его ставка на ивуарите — заливаемая французскими деньгами страна десятилетиями притягивала тысячи мигрантов, и отказ в гражданских правах переселенцам с севера и их потомкам, составляющим 28% населения, спровоцировала затяжной и во многом классовый конфликт — южных плантаторских элит и их клиентел с работниками-северянами за гражданские и политические права.

Но Гбагбо не простили и излишней самостоятельности, особенно атаки на лояльного Франции президента Габона Омара Бонго, не способного без бумажки связать даже пары слов. Еще в 1990 г. Франция убедила престарелого Уфуэ-Буаньи взять премьером «северянина»-мусульманина Алассана Уаттара — обласканного ученика МВФ, где тогда председательствовала Франция. Ему нужно было провести пакет неолиберальных реформ, решить проблему с долгами и вернуть страну в колоду Françafrique. И в 2011 г., когда каждый из политиков — Гбагбо и Уаттара — объявил себя по итогам выборов главой страны, именно вмешательство Франции утвердило у власти неолиберала Уаттара, а мечтавший о «Новом Иерусалиме» строптивый пятидесятник Гбагбо отправился в Гаагу.

В отстроенном и замиренном Кот-д'Ивуаре, где госаппарат был разбавлен северянами-малинке, быстро нашедшими общий язык с южными элитами, рано говорить о подлинном национальном примирении. Политические коллизии бесполезно заливать деньгами. Кроме того, в стране, где несмотря на бешеный рост ВВП государство держит граждан на голодном пайке, а родственные связи подменяют социальное страхование, мусульмане по-прежнему получают меньше всего и составляют костяк эмиграции. Северяне, презрительно именуемые «диула», прислушиваются к радикальным имамам, «микробы» — терроризирующие оппозицию молодежные уличные банды — тоже в основном происходят из диула, да и тюрьмы на 80% укомплектованы мусульманами, так что на молодежном сленге нуши главная тюрьма Абиджана даже именуется «Каабой».

​​🇲🇱 «Руки прочь от нашей хунты!». Вновь о ситуации в Мали

При словах «переворот» и «военная хунта» часто всплывает образ какого-нибудь отбитого фашиста Пиночета, немедленно открывающего сезон охоты на растерянную оппозицию. Однако состоявшийся 18 августа военный переворот в Мали прошел бескровно и галантно — под свистелки и рукоплескания публики, и уже сегодня президента Ибрагима Бубакара Кейту (ИБК) освободили из-под стражи.

Защищать ИБК оказалось некому: от ударов прикладами пострадали лишь пара лояльных солдат в оцеплении президентского дворца, а вышедших впоследствии на улицы его немногочисленных сторонников даже пришлось защищать от нападок разгневанного народа. Дома и резиденции ближнего круга ИБК, включая министра юстиции, были разграблены и вынесены в считанные часы, так что лутеров в конце концов пришлось успокаивать спецназом.

Арестовавшие высшее руководство страны молодые офицеры сформировали «Национальный комитет спасения народа» (CNSP) и выступили за «трехлетний переходный период» для назревшей «реформы государственных органов», с переходным советом во главе с временным президентом, на должность которого был предложен генерал Махаман Туре. Оппозиционное «Движение 5 июня — Объединение патриотических сил» (M5-RFP) согласилось работать с путчистами и поддержало переходный процесс, так что на митинге в поддержку путча 21 августа мятежники оказались на одной трибуне с признанным лидером оппозиции имамом Махмудом Дико.

Международные организации прошли все три стадии — растерянность («что происходит?»), осуждение и наказание (приостановка членства в ЭКОВАС, АС и Франкофонии, санкции и эмбарго). На непростых переговорах хунты с представителями ЭКОВАС во главе с Гудлаком Джонатаном, состоявшихся 22—24 августа на той самой военной базе в Кати, полного взаимопонимания достигнуто не было — ЭКОВАС упрямо настаивал на скорейшей передаче власти, восстановлении конституционного порядка и проведении выборов. На что подполковник Исмаэль Ваге, пресс-секретарь хунты, находил, что ответить — ведь, несмотря на роспуск правительства и парламента и отставку президента, конституция-то приостановлена не была.

Однако сам ЭКОВАС тоже оказался расколот — «хардлайнеры» Махамаду Иссуфу (Нигер), Алассан Уаттара (Кот-д'Ивуар) и Альфа Конде (Гвинея) высказались за «жесткий» сценарий и транзит под обязательным водительством восстановленного во власти Ибрагима Бубакара Кейта. Франция же — в пику Уаттара и Конде — признала транзит власти «неизбежным», но восстановление уже подавшего в отставку и даже выпущенного на свободу ИБК — нереалистичным и даже опасным.

Чем-то это напомнило реакцию Восточного блока во время событий «Пражской весны» 1968 г., когда самая острая критика звучала не из Москвы, а от ее сателлитов в ГДР и Болгарии. Однако поведение Уаттара понятно — за последние годы Кот-д'Ивуар пережил немало попыток переворота и мятежей, и каждый раз Уаттара шел навстречу недовольным офицерам. Но нашлось и немало прагматиков и реалистов — за «мягкую» линию высказались Рок-Марк Кристиан Каборе (Буркина-Фасо), Фор Гнассингбе (Того) и Маки Саль (Сенегал), притом особенно критично прозвучало выступление Каборе, осудившего восстановление ИБК и выступившего против закрытия границ и торговых ограничений — мер, действительно граничащих с экономическим терроризмом.

Уже сейчас заметно, что санкции, и до этого особо не соблюдавшиеся (в особенности эмбарго), смягчаются — 25 августа было открыто отделение ЦБ государств Западной Африки, и парализованная финансовая система Мали была вновь восстановлена. Наконец, 26 августа (то есть вчера) ЭКОВАС согласился на переходное правительство, но во главе с гражданским или отставным военным. Так что военные все-таки получили желанный карт-бланш — но не на три года, а на 6-9 месяцев (но не более одного года). И главное требование ЭКОВАС — восстановление в должности свергнутого ИБК — было снято, да и сам ИБК, сославшись на «плохое здоровье», не выразил особенного энтузиазма возвращаться. Продолжение следует.

​​🇬🇶 «Ничего кроме нефти». О парадоксах Экваториальной Гвинеи

Самая богатая в подушевом выражении страна Африки оказалась хуже всех подготовлена и к пандемии, и к шоку на нефтяном рынке. Обязавшись сократить добычу на 23%, со 120 до 98 барр. в сутки, Экваториальная Гвинея исполнила соглашение ОПЕК+ лишь на 66%, выявив слабую дисциплину в выполнении графика.

Для страны, где нефть приносила 90% бюджета, 78% ВВП и составляла 97% экспорта, все это и убийственно, и досадно — на фоне продолжающегося с 2014 г. спада, отсутствия подушки безопасности (дефицит бюджета все эти годы покрывался из резервов, практически уже исчерпанных) и открытых недавно на шельфе новых месторождений.

В правительстве уже окрестили 2020 и 2021 годы потерянными, и винить в этом некого — начатая в 1996 г. на шельфе Биоко нефтедобыча вылилась лишь в «Шоу Трумана» из футуристических кварталов строящейся столицы Сьюдад-де-ла-Пас, искусственных пляжей, элитной жилой и коммерческой недвижимости.

Дополнительным ударом стала пандемия, из-за которой затяжная рецессия может обернуться катастрофическим спадом. Хронически недофинансируемая социальная и медицинская инфраструктура, страдающая от перебоев водо- и электроснабжения даже в экономической столице Бате, получила смехотворный $8,2 млн фонд помощи, что гротескно на фоне отстроенного на деньги Малабо штаба Комитета африканских служб разведки и безопасности под эгидой АС стоимостью $20 млн, обещанных €3 млн пожертвований на реставрацию парижского Нотр-Дама (за горевшим в январе «гвинейским Нотр-Дамом» — собором Санта-Исабель — не следил никто) и $2 млн на борьбу с коронавирусом в Китае.

Из-за неспособности обуздать катастрофу президент Теодоро Обианг Нгема Мбасого еще 14 августа отправил правительство в отставку в полном составе, разворошив осиное гнездо раздутого клана Монгомо. Тем не менее в сформированном 20 августа новом кабмине свой пост сохранил находившийся в должности с 2016 г. премьер-министр Франсиско Паскуаль Обама Асуэ, который по всем признакам должен был стать «козлом отпущения» за финансово-экономическую катастрофу. Все решило личное вмешательство Теодорина Обианга Нгемы Манге — вице-президента и сына главы государства, которого считают вероятным преемником Обианга.

Здоровье предположительно страдающего раком простаты 78-летнего диктатора вызывает серьезные опасения, и противостояние двух сыновей Обианга — вице-президента Теодорина и министра шахт и углеводородов Габриэля Мбеги Обианга Лимы — становится главным содержанием внутренней политики. Именно Лима был резким критиком премьера, обвиняя его в излишней снисходительности к коррумпированным министрам.

Лоббист западных и североамериканских гигантов — Total, Exxon, Marathon, Shell, Габриэль Лима все же выглядит как будто бы более адекватным управленцем. Понимая, что запасы нефти истощаются, а ничего кроме нефтегазовой инфраструктуры и люксовой недвижимости у страны все еще нет, он очень рассчитывает на горнорудную отрасль, надеясь заменить ею нефтегазовый сектор, однако брат Теодорин раз за разом срывает все инвестпроекты Лимы.

Новое же правительство лишь укрепило позиции Теодорина и его матери Констанции. Несмотря на то что Теодорин был заочно осужден во Франции еще в октябре 2017 г. за мошенничество и хищение государственных средств, первую леди это не особенно смущает — Констанция последовательно продвигает Теодорина на высший государственный пост, окружая президента Обианга лояльными ей лично людьми. Так, одному своему брату она обеспечила пост главы управления протокола, другого брата утвердила на посту вице-главы оборонного ведомства, а дочь Кандиду выдала замуж за гендиректора GePetrol Антонио Обуру Ондо.

Все это вызывает глухое недовольство в недрах президентского клана Монгомо — помимо некомпетентности и одиозности Теодорина, чья вице-президентская должность суть синекура, дублирующая функции нацбеза, многие обеспокоены его прокитайской ориентацией, рискующей разозлить США, доселе покрывавшие все многочисленные преступления режима.

🇲🇺 Мертвые дельфины и «маврикийская весна». О протестах в Порт-Луи

Состоявшиеся в субботу многотысячные протесты в столице Маврикия Порт-Луи стали историческим событием в жизни этого небольшого островного государства. По оценкам местной прессы, на улицы Порт-Луи вышло до 75 тыс. человек, что составило около 6% от общего населения острова.

Последний раз сопоставимый всплеск гражданской активности наблюдался лишь во время острого политического кризиса в 1982 году, так что издание «Морисьен» уже окрестило эти события «поворотным этапом в истории страны».

Формальным поводом стала крупнейшая в истории страны экологическая катастрофа — выброс тысячи тонн нефтепродуктов с японского сухогруза Wakashio, потерпевшего крушение на прибрежном рифе известного морского заповедника Blue Bay.

Помимо колоссального ущерба прибрежной и морской экосистеме заповедника, в том числе всемирно известным коралловым садам, инцидент предположительно спровоцировал и массовую гибель дельфинов и нескольких китов в районе аварии, хотя министерство «голубой экономики» и исключило прямую связь между этими событиями.

Несмотря на скоординированные международные усилия и волонтерскую помощь в зоне экологического бедствия, недовольные нерешительными действиями своего правительства островитяне вышли на улицы с требованием отставки главы правительства Правинда Джагнота и тщательного расследования этого трагического инцидента.

За формально экологическими причинами, заставившими маврикийцев массово выйти на улицы, кроются и более глубинные процессы — это и последствия пандемии, оставившей многих островитян без стабильных заработков в курортно-туристической индустрии, и безрадостная перспектива надолго остаться без давно уже привычной «туристической нефти».

Но, пожалуй, главное — это всеобщая усталость от формально демократической, а по сути ригидной и малоэффективной политической системы, принципиально не реформировавшейся с колониальной эпохи. О подоплеке социального взрыва в «тропическом раю» — в материале африканиста Александра Панова.

​​🇷🇼 «Враг государства». Об аресте Поля Русесабагины

Поль Русесабагина — герой голливудского блокбастера «Отель «Руанда» и вечный «Березовский» руандийского политического небосклона — арестован и экстрадирован в столицу Руанды Кигали. Бюро расследований Руанды шьет ему обвинения в терроризме, похищении людей, убийствах и поджогах, якобы совершенных между июнем и декабрем 2018 г.

Близкое руандийскому правительству издание «New Times» связывает Русесабагину с оппозиционными военно-политическими группами MRCD и PDR-Ihumure и называет его одним из лидеров «Руандийского движения за демократические перемены» (MRCD; наряду с экс-премьером Фостеном Твагирамунгу) и его вооруженного крыла Ubumwe-FLN — осколка одиозных «Демократических сил освобождения Руанды», возглавляемого «генералом» Вильсоном Иратегекой. Обвиняют его и в связях с другой военно-политической группировкой PDR-Ihumure, входящей в экосистему MRCD.

Все эти движения действительно существуют и базируются преимущественно на востоке ДР Конго. Правительство Руанды рутинно обвиняет соседние Бурунди и Уганду в финансировании вооруженной оппозиции и регулярно проводит секретные специальные и войсковые операции против этих групп и их местных конголезских союзников — при молчаливом одобрении властей Киншасы, давно не контролирующих этот неспокойный регион.

Русесабагина получил всемирную известность в 1994 г. — будучи менеджером отеля «Миль колин», он спас 1268 тутси и «умеренных хуту», укрывавшихся от расправы свирепствовавших геноцидников. Впоследствии, спустя десять лет, по его воспоминаниям был снят знаменитый фильм «Отель «Руанда» (2004), транслировавшийся на столичном стадионе, а сам Русесабагина был удостоен многочисленных международных гуманитарных премий и наград.

Однако довольно скоро появилась и альтернативная версия событий — вскрылись факты корыстного поведения героя, якобы вымогавшего деньги за предоставление беженцам убежища. Вскоре Русесабагина — этнический хуту, женатый на тутси, — стал жестким критиком режима и эмигрировал в Бельгию.

В послесловии к вышедшей в 2006 г. автобиографии «Обыкновенный человек» (An Ordinary Man), по сей день свободно продающейся в книжных магазинах Кигали, Русесабагина раскритиковал курс правительства «Руандийского патриотического фронта» во главе с Полем Кагаме, обвинив его в этнократической диктатуре, покровительствующей, по его мнению, исключительно тутси и задействующей в управлении страной лишь «хуту по вызову» — теории, расхожей среди эмигрантских политических кругов и популярной в академической среде, в частности у влиятельного бельгийского историка Филипа Рейтьенса.

На этом Русесабагина не остановился — он обвинил возглавивших страну партизан РПФ в этнических чистках и других преступлениях во время гражданской войны 1990—94 гг., кстати, не отрицающихся серьезными исследователями этого трагического эпизода в истории Руанды. Ответ не замедлил себя ждать — достоянием прессы стали факты встреч Русесабагины с представителями руандийской оппозиции в ЮАР и в ДР Конго, в том числе с лидерами террористов ДСОР.

Именно его диссидентская активность и предполагаемое лидерство в PDR-Ihumure и послужили поводом для выдачи международного ордера на его арест — беспрецедентной по секретности и непредсказуемой по своим последствиям операции, с учетом большого символического капитала Русесабагины и огромного международного резонанса этого инцидента, о котором уже раструбили практически все крупнейшие мировые СМИ.

🇹🇬 «Ничего святого». К резонансному шпионскому скандалу в Того

В Того не утихает скандал, вызванный вскрывшимися в августе фактами использования высокоточного израильского шпионского ПО Pegasus — разработки компании NSO Group — в слежке за религиозными лидерами, оппозицией и гражданским обществом.

Занимаясь сбором сведений о популярном в ливанской диаспоре движении «Хезболлах», израильские специалисты давно предоставляют свои разведывательные и шпионские услуги ряду западноафриканских государств. В свою очередь, озабоченный собственной безопасностью тоголезский лидер Фор Эссозимна Гнассингбе стал привилегированным партнером израильских секьюрикратов. Любопытно, что в 2017 г. активизация протестного движения в Того даже сорвала ранее запланированный в тоголезской столице Ломе крупный саммит «Африка-Израиль», посвященный как раз вопросам безопасности.

О мерах, принятых возглавляющей Того с 1967 г. династией Гнассингбе для удержания своей власти, и о возможных последствиях шпионского скандала для этой западноафриканской страны — в следующем материале.

​​🇧🇼 «Институты порешали». О еще одной success story

Исследователи из швейцарского ун-та Санкт-Галлен и МШУ «Сколково» сравнили качество российских элит с уровнем Ботсваны. Комментариат разделился — одни злорадствуют об «африканском» уровне российского госуправления, другим польстило сравнение с развитой и стабильной страной Черной Африки.

При всей своей высосанности из пальца исследование выглядит комплиментом РФ. К независимости в 1966 г. засушливый и пустынный протекторат Бечуаналенд пришел с 12 км дорог, 22 дипломированными специалистами и 100 выпускниками школ, а 85% экспорта приходилось на скот, страдавший от тяжелых засух. Порог XXI века страна переступила с современной инфраструктурой, развитыми государственными институтами, сносным (на уровне Мексики или Коста-Рики) уровнем жизни и низкой коррупцией.

Считается, что с открытием в 1967 г. алмазов именно начавшийся в 1975 г. экспортный бум и 25-летний 13% рост и вывели ее из беднейших отстойников в разряд среднеразвитых стран. Однако Ботсвану приводят в пример редкой прозрачности распределения ресурсов — в отличие от богатой нефтью Экваториальной Гвинеи, экспортная выручка почему-то вкладывалась в образование, здравоохранение, инфраструктуру, водоснабжение и т.д.

Дело в том, что Ботсвана — тот редкий случай, где политические и экономические интересы скотоводческих элит тсвана — вождей-кгоси — всегда совпадали с интересами малочисленной колониальной администрации, озабоченной лишь рентабельностью колонии. Бечуаналенд, не имевший никаких конкурентных преимуществ, был «заповедником» вождеств-мерафе, вождям которых на базе своих стад приходилось развивать товарные ранчо, чтобы изыскивать средства и на собственные нужды, и в бюджет колонии — та же помогала им бурить скважины и возводить ветеринарные кордоны, приумножая пастбища, скот и власть. При этом последняя сдерживалась народными собраниями-кготла, оказавшимися хорошим подспорьем для парламентаризма.

Первого президента Серетсе Кхаму, наследственного кгоси из крупнейшего морафе Бамангвато, и его помощника Кветта Кетумиле Масире — двух крупных землевладельцев и бесспорных лидеров молодой страны — к независимости вели сами британцы, побуждая их создавать партии и остановившись на устраивавшей их поныне правящей «Ботсванской демократической партии». После независимости перебравшимся в Габороне прямо из Оксфорда детям вождей не надо было «отъедаться» за долгое пребывание на вторых ролях — у них уже все было, достаточно было продолжать развивать налогооблагаемый экспорт, но уже без британских субсидий.

Слияние же бюрократии с коммерчески-ориентированными фермерами и знатью смягчалось неизжитым вождеским патернализмом, побуждавшим заботиться о благополучии подданных. А думать было о чем — постоянные засухи (1960-е, 1978-79, 1981-84, 1992-93) требовали риск-менеджмента, раздач еды, соцпакетов и общественных работ для утекавшего в город населения (к 2000-м все эти меры оформились в регулярный вэлфер), так что фискального регулирования и планирования в Ботсване всегда было больше, чем политики (страной фактически руководило Министерство финансов и планирования развития), экономии — больше, чем казнокрадства, и даже алмазный бум вынуждал думать наперед. Правда, европейский охват вэлфером вкупе с развитым госсектором — главным источником официальной занятости со средними доходами $6,8 тыс. в год — компенсируется высокой безработицей (особенно молодежной), «бразильским» неравенством и все еще не искорененной бедностью, особенно в деревне.

Но слезть с алмазной иглы Ботсвана за все это время так и не смогла — страна на 80% зависит от импорта продовольствия (за исключением мяса), сельское хозяйство низкотехнологично и экстенсивно, несырьевая промышленность зачаточна, да и вывозит Ботсвана в основном необработанные алмазы. Словом, с выкрученной до максимума колониальной экономикой, чуть сглаженной умеренно-консервативным вэлфером и эффективной бюрократией, будущее Ботсваны остается открытым — кимберлитовые трубки не резиновые.