​​🇧🇼 «Институты порешали». О еще одной success story

Исследователи из швейцарского ун-та Санкт-Галлен и МШУ «Сколково» сравнили качество российских элит с уровнем Ботсваны. Комментариат разделился — одни злорадствуют об «африканском» уровне российского госуправления, другим польстило сравнение с развитой и стабильной страной Черной Африки.

При всей своей высосанности из пальца исследование выглядит комплиментом РФ. К независимости в 1966 г. засушливый и пустынный протекторат Бечуаналенд пришел с 12 км дорог, 22 дипломированными специалистами и 100 выпускниками школ, а 85% экспорта приходилось на скот, страдавший от тяжелых засух. Порог XXI века страна переступила с современной инфраструктурой, развитыми государственными институтами, сносным (на уровне Мексики или Коста-Рики) уровнем жизни и низкой коррупцией.

Считается, что с открытием в 1967 г. алмазов именно начавшийся в 1975 г. экспортный бум и 25-летний 13% рост и вывели ее из беднейших отстойников в разряд среднеразвитых стран. Однако Ботсвану приводят в пример редкой прозрачности распределения ресурсов — в отличие от богатой нефтью Экваториальной Гвинеи, экспортная выручка почему-то вкладывалась в образование, здравоохранение, инфраструктуру, водоснабжение и т.д.

Дело в том, что Ботсвана — тот редкий случай, где политические и экономические интересы скотоводческих элит тсвана — вождей-кгоси — всегда совпадали с интересами малочисленной колониальной администрации, озабоченной лишь рентабельностью колонии. Бечуаналенд, не имевший никаких конкурентных преимуществ, был «заповедником» вождеств-мерафе, вождям которых на базе своих стад приходилось развивать товарные ранчо, чтобы изыскивать средства и на собственные нужды, и в бюджет колонии — та же помогала им бурить скважины и возводить ветеринарные кордоны, приумножая пастбища, скот и власть. При этом последняя сдерживалась народными собраниями-кготла, оказавшимися хорошим подспорьем для парламентаризма.

Первого президента Серетсе Кхаму, наследственного кгоси из крупнейшего морафе Бамангвато, и его помощника Кветта Кетумиле Масире — двух крупных землевладельцев и бесспорных лидеров молодой страны — к независимости вели сами британцы, побуждая их создавать партии и остановившись на устраивавшей их поныне правящей «Ботсванской демократической партии». После независимости перебравшимся в Габороне прямо из Оксфорда детям вождей не надо было «отъедаться» за долгое пребывание на вторых ролях — у них уже все было, достаточно было продолжать развивать налогооблагаемый экспорт, но уже без британских субсидий.

Слияние же бюрократии с коммерчески-ориентированными фермерами и знатью смягчалось неизжитым вождеским патернализмом, побуждавшим заботиться о благополучии подданных. А думать было о чем — постоянные засухи (1960-е, 1978-79, 1981-84, 1992-93) требовали риск-менеджмента, раздач еды, соцпакетов и общественных работ для утекавшего в город населения (к 2000-м все эти меры оформились в регулярный вэлфер), так что фискального регулирования и планирования в Ботсване всегда было больше, чем политики (страной фактически руководило Министерство финансов и планирования развития), экономии — больше, чем казнокрадства, и даже алмазный бум вынуждал думать наперед. Правда, европейский охват вэлфером вкупе с развитым госсектором — главным источником официальной занятости со средними доходами $6,8 тыс. в год — компенсируется высокой безработицей (особенно молодежной), «бразильским» неравенством и все еще не искорененной бедностью, особенно в деревне.

Но слезть с алмазной иглы Ботсвана за все это время так и не смогла — страна на 80% зависит от импорта продовольствия (за исключением мяса), сельское хозяйство низкотехнологично и экстенсивно, несырьевая промышленность зачаточна, да и вывозит Ботсвана в основном необработанные алмазы. Словом, с выкрученной до максимума колониальной экономикой, чуть сглаженной умеренно-консервативным вэлфером и эффективной бюрократией, будущее Ботсваны остается открытым — кимберлитовые трубки не резиновые.

🇿🇦 Эта музыка будет вечной? О новом расистском скандале в ЮАР

В ЮАР полыхает очередной расистский скандал, спровоцированный неудачной коммерческой рекламой. На этот раз под огнем критики оказалась популярная в стране сеть магазинов косметики и товаров для здоровья Clicks.

Скандал моментально вызвал резкую реакцию со стороны левопопулистской партии «Борцы за экономическую свободу». Одетые в красные береты и майки активисты БЭС заблокировали магазины сети и кое-где даже приступили к их погромам, а руководство Clicks было вынуждено закрыть 445 из 880 магазинов по всей стране.

Ранее, в 2018 г., активисты этой партии уже разгромили несколько магазинов сети H&M в знак протеста против рекламы верхней одежды, заподозренной в расизме. Об очередном скандале, всколыхнувшем расколотую «радужную нацию» — в материале Александра Панова.

​​🇳🇬 «Блоха на спине». О торговых войнах в Западной Африке

В конце августа исполнился ровно год с момента, когда Нигерия — крупнейшая экономика Африки — в одностороннем порядке закрыла сухопутные границы с Бенином, Камеруном, Нигером и Чадом. Грубое игнорирование международных, региональных и двусторонних торговых соглашений спровоцировано жестким протекционистским курсом правительства президента Мухаммаду Бухари, нацелившегося на защиту национальной экономики от нерегулируемого импорта и контрабанды.

Еще гайянский историк Уолтер Родни в своей всемирно известной книге «Как Европа делала Африку отсталой» на примере Западной Африки показал, как европейцы разрушили экономическую интеграцию трансафриканских хозяйственных систем, поставив колонизированные анклавы в зависимость от метрополий и вынудив их на время забыть о существовании друг друга. Достаточно взглянуть на эту во многом несовершенную карту, чтобы понять — объемы внутриафриканской торговли заметно уступают экспортно-импортным отношениям со странами ЕС и КНР.

Панацеей считали отложенный в мае запуск Африканской континентальной зоны свободной торговли. Однако еще в августе 2019 г. Нигерия нанесла серьезный удар в спину региональной интеграции. Эта самая масштабная мера в долгой истории нигерийского протекционизма, импортных регуляций и структурных эмбарго обернулась спадом дышащей на ладан официальной торговли, бойкотом нигерийской продукции и обострением длительного торгово-экономического и дипломатического конфликта с Ганой.

Беда в том, что все попытки нигерийского импортозамещения и протекционизма оборачивались выбросом на национальный рынок неоправданно дорогой и откровенно низкокачественной продукции, а получавшие кредиты и субсидии компании даже не стремились поднять невысокую репутацию made-in-Nigeria goods. Поэтому ужасным по качеству нигерийскому рису, автомобилям, текстилю, замороженной птице и растительному маслу всегда и не без причины предпочитали недорогие импортные аналоги, а экспортируемые во франкофонные страны нигерийские товары ценятся еще ниже азиатского ширпотреба.

Слабость дисфункциональных национальных производств, не обеспечивавших ни потребностей внутреннего рынка, ни растущего спроса среднего класса на качественную продукцию, всегда сглаживали контрабандисты — более эффективные, организованные и чувствительные к запросам нигерийского покупателя торговые агенты, крышуемые двумя главными конкурентами за доступ к нигерийскому рынку — Того и особенно Бенином. На складах в порту Котону годами копилась импортная продукция, кратно превышавшая все мыслимые потребности Бенина в рисе, одежде и автомобилях.

Эти страны выработали эффективные схемы ввоза в Нигерию импортной продукции самого широкого ассортимента — от секонд-хенд одежды до подержанных авто, холодильников и даже пальмового масла — некогда основы экономики штатов Дельты. Нигерийцы же благодаря низким ценам на топливо, в свою очередь, радостно сбывают им дешевый контрабандный бензин и дизель, который в Бенине по официальным каналам реализуется по вполне мировым ценам.

800 км бенинско-нигерийской границы критичны для выживания бенинской экономики — несмотря на успехи в производстве хлопка, это типичный entrepôt state, «страна-склад» и «блоха на спине богатого соседа», 80% импорта которой предназначены в Нигерию, да с таким размахом, что с реэкспорта и транзита Бенин получает до 70% ВВП — и это при смехотворно низких официальных цифрах экспорта (в 6%) и импорта (в 2%), причем по тем же самым товарным позициям.

Ранее границы закрывали в 1984-86 гг. и в 2003, но без особенного эффекта, зато нынешняя блокада главной торговой границы Западной Африки все же возымела определенные последствия, правда, противоречивые: дешевой контрабанды стало чуть меньше, удвоились таможенные сборы и выросли доходы казны (20% субсидированного топлива нелегально вывозилось в Бенин), но платить за импортозамещение пришлось простым нигерийцам — ускорилась инфляция и удвоились цены на доморощенный рис.

​​🇿🇦 Рекордный «отрицательный рост». О ситуации в экономике ЮАР

По данным статистического агентства ЮАР, во втором квартале ВВП страны в пересчете на годовые темпы обвалился на рекордные 51%. Это падение стало худшим квартальным обвалом в истории страны, затмив спады 1982 (-8,2%) и 2009 (-6,1%), и может стать одним из худших в истории развитых экономик мира. Впрочем, по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, ВВП ЮАР сократился «лишь» на 17,6%, что существенно хуже показателей Бразилии (11%) и Турции (9,5%), однако лучше Испании (19%) и Индии (23,8%).

Тем не менее по целому ряду признаков коронакризисный 2020-й год может стать худшим для экономики ЮАР – в случае продолжения сокращения экономики он вполне может затмить «черный» 1920-й (-11,9%), и итоговый спад во всяком случае окажется вряд ли ниже прогнозируемых Минфином -7,2% (по оценкам Standard Bank — на 8%).

В роковые весенне-летние месяцы особенно пострадали строительство (76,6%), горнодобывающая отрасль (73,1%), промышленное производство (74, 9%), транспорт и коммуникации (67, 9%), торговля (67,6%). В целом, по данным опросов, показатели ухудшились у более чем 70% компаний, а свыше 50% предприятий работали не на полную мощность.

Неожиданностью этот обвал не стал — еще накануне публикации этого ключевого статистического показателя экономисты оценивали падение экономики в среднем на 47,3% (Резервный банк — на 33%, а эксперты банка BNP Paribas — аж на 51,5%). Все это было ожидаемо на фоне четырех кварталов рецессии подряд, затяжного энергетического кризиса, огромных долгов госкомпаний и рекордной 30,1% безработицы, которая за время локдауна, скорее всего, выросла до 35%.

Столь впечатляющему «отрицательному росту» страна обязана введенному в марте научно-организованному карантину. Один из самых строгих в мире карантинов с закрытием большинства предприятий сферы услуг и запретом розничной продажи алкоголя и сигарет оказался убийственным для большинства отраслей экономики и кошельков граждан. У 47% южноафриканцев деньги на еду закончились еще в апреле, ежемесячных доходов лишились 27% работников, а индекс потребительской уверенности находится на 27-летнем минимуме.

Единственной отраслью, оказавшейся в выигрыше, стало сельское хозяйство. Благодаря обильным осадкам и почти что рекордным урожаям работавшая в полную силу агроиндустрия, особенно производство маиса и цитрусовых, выросла на 15,1%, однако эта отрасль при всей ее важности приносит всего 2,5% ВВП. Розничная торговля понесла существенные убытки из-за запрета на продажу сигарет и алкогольных напитков. Более того, эту нишу быстро заняли контрафактный алкоголь и самогон, завоевавшие лояльную клиентскую базу на черном рынке.

Перспективы выхода страны из кризиса туманны — из-за многочисленных структурных проблем ЮАР прогнозируют долгое восстановление и скромный 1-2% рост. С приходом в середине июля холодов возобновились и веерные отключения электроэнергии, вызванные поломками на энергосистемах государственного холдинга Eskom и нелегальными подключениями к его энергосетям. Убыточная и потенциально нереформируемая госкомпания с медленно деградирующими генерирующими мощностями и $30,4 млрд долга отчаянно пытается выбить долги из задолжавших ей муниципалитетов, однако беднейшие кварталы принципиально отказываются оплачивать и без того ненадежные и некачественные услуги. По оценкам, веерные отключения могут продлиться самое меньшее несколько месяцев, самое большее — до 2022 г.

​​🇪🇹  Выборы несмотря ни на что. Об «антиконституционном» голосовании в Эфиопии

9 сентября в северном эфиопском штате Тыграй состоялись выборы в Государственный совет — высший региональный законодательный орган. Голосование прошло вопреки решению федерального центра, отложившего намеченные на 29 августа выборы на неопределенный срок из-за пандемии нового коронавируса. Ранее политики штата отказались признавать продление мандатов федеральных депутатов, чьи полномочия истекают 10 октября, а спикер верхней палаты Кериа Ибрагим — представитель правящей партии Тыграя — в июне демонстративно подала в отставку.

На чрезвычайной сессии 5 сентября Совет федерации — верхняя палата федерального парламента — признал выборы в Тыграе «неконституционными», а их итоги — «недействительными». В свою очередь, правительство Тыграя сочло откладывание голосования недопустимым и бойкотировало заседание СФ, обвинив остальных федеральных депутатов в «объявлении войны». Хотя федеральные власти отвергли планы военного вмешательства и урезания бюджетных ассигнований, конфликт может возыметь тяжелые последствия для эфиопского этнофедерализма.

Выходцы из Тыграя — компактного и сравнительно моноэтничного региона, населенного православным эфиосемитским народом тигре, доминировали в политике с 1991 г., когда возглавляемый «Народным фронтом освобождения Тыграя» «Революционно-демократический фронт эфиопских народов» сверг марксистский режим и занялся реформированием государственных институтов по принципам этнического федерализма — страна была поделена на девять штатов, один из которых — Регион наций, национальностей и народов Юга — сам представляет из себя «федерацию в федерации» из 56 признанных групп, упакованных в административные и специальные зоны.

Тем не менее 30-летнее правление РДФЭН настроило против Тыграя массу региональных политиков из Амхара, Сомали и Оромии — составляя абсолютное меньшинство (6,1%) в 110-миллионном населении страны, тиграи стали восприниматься бенефициарами проводимой РДФЭН и НФОТ авторитарной модернизации.

Отношения между штатом Тыграй и Аддис-Абебой испортились после того, как на волне антиправительственных протестов в 2018 г. к власти пришел премьер-министр Абий Ахмед, запустивший программу либеральных реформ. Многие представители Тыграя и НФОТ, обвиненные в «государственном терроризме», лишились постов в федеральном правительстве и разведке, из вооруженных сил было уволено порядка 160 высокопоставленных офицеров, а многие простые тигре — бизнесмены, торговцы — подвергались дискриминации и погромам, в особенности в штате Амхара, имеющем территориальные претензии к соседу.

Поэтому в 2019 г. НФОТ отказался объединяться с другими членами правящей коалиции РДФЭН в единую Партию процветания, а расследования в отношении тиграйских компаний, в частности военно-промышленного конгломерата METEC, еще больше настроили тиграйский истеблишмент против Абия Ахмеда. Благодаря интенсивной информационной войне правящий в Тыграе НФОТ заработал репутацию одиозной этнонационалистической силы. В свою очередь, близкие НФОТ медиаресурсы рисовали достигнутый Абием исторический мирный договор с Эритреей военным союзом против Тыграя.

За 152 места в региональном парламенте соревновались 600 кандидатов от пяти партий, еще 38 мандатов распределят между партиями пропорционально поданным за их представителей голосам. Несмотря на размывание панэфиопских настроений, сепаратизм все еще не магистрален — эти идеи избегали обсуждать как фаворит голосования НФОТ, имеющий поддержку среди беднейших слоев и крестьянства, так и три конкурирующие с ним этнонационалистические силы, популярные среди молодежи.

С идеей независимости выступила лишь Партия независимости Тыграя, популярная у образованной молодежи и в академии — она обещает запустить предусмотренный 39 статьей конституции механизм выхода из федерации. Однако более широко представлены идеи умеренно-националистической «Бэйтона», в повестке которой — возрождение традиций деревенского и общинного самоуправления.

​​🇿🇦 Quo vadis, South Africa? О мрачном будущем ЮАР

Информационное агентство Bloomberg пророчит ЮАР сомнительный статус failed state уже к 2030 г. По словам цитируемых агентством аналитиков йоханнесбургской консалтинговой компании Eunomix Business & Economics Ltd, без проведения радикальных реформ к тому времени по уровню безопасности ЮАР выйдет на уровень Украины, ДР Конго и Нигерии, а по благосостоянию — на уровень Бангладеш и Кот-д'Ивуара.

Причина, по мнению аналитиков этого влиятельного think tank — в порочном курсе, избранном политиками правящего «Африканского национального конгресса» с момента восстановления в 1994 г. демократии. Вместо того, чтобы стимулировать экспортно-ориентированный рост и активно создавать рабочие места, новое руководство ЮАР сосредоточилось — вот сволочи! — на росте зарплат и поддержке малоимущих через вэлфер.

Справедливости ради, многие теоретические посылки доклада сомнительны, а приводимые сравнения — откровенно провокативны и малоубедительны. Так, в череде негативных примеров в оригинальном исследовании через запятую идут Россия, Украина, Нигерия, ДР Конго. Да и по ряду показателей падать ЮАР давно некуда — с зашкаливающим уровнем преступности с 58 убийствами в день ЮАР уступает лишь Сирии, Йемену и Афганистану, а по безработице —блокированному Сектору Газа.

Правда, доклад все же содержит рациональное зерно. Названа главная проблема ЮАР — высокие (на уровне Южной Кореи и Японии) стандарты оплаты труда при низкой производительности и крайне низком качестве менеджмента и сервиса. С катастрофически высокой безработицей на уровне четверти трудоспособного населения в ЮАР действительно непропорционально большие зарплаты в перерасчете на ВВП — роскошь, которую не могут позволить себе более успешные экономики Индии, Таиланда или Филиппин. Однако этот парадокс восходит к другой родовой проблеме страны — раздутому госсектору и неэффективным госкорпорациям, где правит бал высокооплачиваемая и объединенная в сильные и влиятельные профсоюзы «рабочая аристократия».

Принципиально не реформируя доставшуюся ему в наследство от эпохи апартеида порочную экономическую модель с урбанизированными промышленными анклавами и черными хоумлендами с зашкаливающей безработицей, государство в кризисные для экономики периоды лишь купировало недовольство, «поглощая» какую-то часть низко- и среднеквалифицированной рабочей силы, как правило, чернокожей.

Поэтому все годы демократии последовательно росла бюджетная занятость — с 14,2% в 2004 до 17,5% в 2014 г., с взрывным ростом в кризисный 2009 г. Благодаря высокому (от 60%) охвату профсоюзами в госсекторе, в среднем, зарплаты выше, чем в частном бизнесе, причем зарплатный premium достигается не профессионализмом, а благодаря участию в профсоюзах — без обеспеченных профсоюзами надбавок заработки, как правило, уступают зарплатам в частном секторе.

Острая конкуренция профсоюзов и постоянные торги их лидеров с менеджментом и правительством через трудовые советы, с одной стороны, обеспечивает европейские зарплаты (в среднем 22,5 тыс. ZAR, или почти $1,3 тыс.), с другой — тормозят экономический рост и оттягивают все ресурсы компаний на изнурительные и дорогостоящие переговоры с профсоюзами. При общем низком качестве втянутых в бюджетную занятость кадров такой status quo патологичен — 85% поликлиник не отвечает минимальным санитарным нормам, уровень подготовки вооруженных сил и полиции — посредственный, критическая инфраструктура — муниципальные службы, энергосистемы, водоснабжение, утилизация отходов — находится в руках непрофессионалов, что уже привело к энергетическому кризису.

Более того, 80% бюджетных среднеобразовательных учреждений неэффективны и не гарантируют даже минимума знаний и навыков для получения востребованной профессии и внятного трудового будущего, так что при высокой безработице коренного черного населения в стране процветают бизнес и занятость представителей заграничных диаспор — сомалийцев, нигерийцев, конголезцев, сенегальцев, зимбабвийцев и мозамбикцев.

Russian Africa Journal публикует карту распределения экономического роста в Африке за последние 10 лет.

Обращают внимание, что за 10 лет перед ковидом номинальный ВВП Африки вырос в полтора раза — на 589 млрд долл., из которых Восточная Африка обеспечила 210 млрд (рост в 1,84 раза), Западная — 229 (в 1,55 раза); Северная — 152 (1,27 раза); Южная — 71 (1,21); и Центральная — 64 (1,38).

И предполагают, что ковид съест значительную часть этого прироста, но уже сейчас видно, что последствия для экономик континента будут распределены примерно в соответствии с тем, кто как рос в последнее десятилетие перед началом эпидемии: кто рос лучше, упадёт меньше. Больше всех пострадает южная часть Африки во главе с ЮАР, которой и так было хуже всех (средний рост в 2010-2019 — 1,9%), ориентированная на Европу Северная Африка перенесёт пандемию чуть легче (средний рост — 2,4%), Западная Африка росла в среднем на 4,5% в год, и локомотивом для всего континента останется ориетнтированная на Азию Восточная Африка со среднегодовым ростом 6,3%.

Мы cо своей стороны обратим внимание на лидеров:
Эфиопия (9,6% в среднем за 10 лет), Руанда (7,4%), Танзания (6,6%), ДР Конго (6,2%), Кения (5,9%), — проводят и лучшую, сбалансированную политику в энергетике, ориентированную на диверсификацию и рост внутреннего спроса. Примерно они же останутся наиболее привлекательными для инвестиций в ближайшие 10 лет.

#деньги

​​🇨🇩 «Талибан» против «Северной Кореи». О «фабриках троллей» в сердце Африки

Жаркое внутриполитическое противостояние ключевых политических блоков ДР Конго выплеснулось на просторы интернета. В Twitter, Facebook и WhatsApp орудуют банды «киберактивистов», получающие зарплату и прямые инструкции от основных конголезских политических партий и коалиций и занимающиеся распространением fake news, дезинформацией и пропагандой. Так, группировка под звучным названием «Талибан» поддерживает президентский «Союз за демократию и социальный прогресс», «Северокорейцы» — «Союз за конголезскую нацию» Виталя Камере, «ИГИЛ» — политика Моиза Катумби, pangistants — разнообразные партии из оппозиционной коалиции «Ламука».

Особенно ожесточенные сражения развернулись между «Талибаном» и «Северной Кореей» после ареста главы президентской администрации Виталя Камере, обвиненного в хищении $50 млн в ходе реализации программы социальных и инфраструктурных проектов (т.н. «Сто дней»). Сторонники президента Феликса Чисекеди избрали приговоренного к 20 годам каторги опального политика своей приоритетной целью, «северокорейцы», в свою очередь, активно занимаются отмыванием репутации Камере. Любопытно при этом, что сторонники экс-президента Жозефа Кабилы и его «Общего фронта за Конго», сохранившего большинство в правительстве, обоих палатах парламента, провинциальных законодательных ассамблеях и в губернаторском корпусе, дистанцируются от политических кибербаталий, хотя и очень активны в сети.

Серьезный репутационный ущерб президенту Феликсу Чисекеди нанесла деятельность политика и активиста Оноре Мвула Кабалы, занимавшегося распространением дезинформации, черным пиаром и пропагандой в пользу пропрезидентских сил. В начале августа Facebook заблокировал 63 аккаунта и пять групп, предположительно связанных с этим политиком, а Instagram — еще 25 учетных записей. Оноре Мвула, бывший член «Движения за освобождение Конго», с 2016 г. занимался молодежными и гражданскими организациями, а в 2019 г. зарегистрировал партию «Сила патриотов», близкую президенту Чисекеди. В общей сложности грязные политические технологии этого «медиаменеджера» собрали 1,5 млн лайков — собственная же страница медиаактивиста в Facebook была создана в 2016 г. под именем бывшего главы правительства (2016-2017) Сами Бадибанга Нтита и лишь в марте 2019 г., после ряда переименований, назвалась в честь Мвулы.

Надо сказать, что «интернет-тролли» завелись в Конго с прокладкой сюда первых оптоволоконных кабелей — в бурлящем и музыкальном котле Киншасы, насыщенном политизированной газетной периодикой, ТВ-каналами и радиостанциями, все значимые СМИ контролировались политиками и связанными с ними бизнесменами, а политической агитацией занимались все активные граждане — от музыкантов и небольших творческих студий, распространявших продукцию в барах и на танцплощадках, до мототаксистов-вева — «дистрибьютеров» новостей и слухов. С появлением интернета, блогов и особенно социальных сетей туда моментально хлынули партийные активисты, а следом за ними — оппозиционные молодежные гражданские движения Lucha и Filimbi, вдохновленные сенегальским Y'en marre и буркинийским «Бале ситуайен» (гражданин-метла).

Интересно другое. Эти и другие клички группировок «интернет-троллей» поразительно напоминают звучные названия кулун — военизированных молодежных банд из неблагополучных кварталов столичного мегаполиса Киншасы. Среди стаек вооруженных мачете и «розочками» кулунеров встречались «зулусы», «красноармейцы», «красные бригады», «моджахеды», «ямайцы», «драконы», «дети Чикаго». Время от времени кулунеры привлекались властью и оппозиционными силами для нападений на оппонентов, и славная традиция подросткового бандитизма, чуть обузданная обрушившимися на кулунеров репрессиями, обрела, по всей видимости, новую жизнь на просторах интернета.

​​🇬🇭 «Да будет свет». О парадоксах электроэнергетики Ганы

Агентство «Блумберг» сообщило о нетривиальной угрозе экономике Ганы. С пиковым потреблением на уровне 2700 МВт страна довела расчетную мощность генерирующих структур до 4600 МВт и теперь вынуждена платить за неиспользуемую электроэнергию. К концу июня долг превысил $1,5 млрд и продолжает расти, а частные производители, на долю которых приходится половина потребляемой в стране энергии, угрожают прекратить работу.

Африканские проблемы с электроэнергией общеизвестны — одни только калифорнийские геймеры за любимым занятием потребляют в сутки больше электричества, чем вся экономика Сенегала. По сей день почти две трети африканских домохозяйств, или 600 млн человек, лишены доступа к электричеству, и Гана, которая одной из первых вступила на путь энергооснащения своей экономики, с 15% уровнем электрификации в 1989 г. смотрелась очень прилично, а с нынешними 86% выглядит образцово.

Но и здесь не обошлось без проблем — с 1980-х гг. и до самых последних лет электричества систематически не хватало. В XXI веке в языке чви — диалекте акан — даже сложился неологизм думсор ( от dum, «гасить», и sɔ, «зажигать»), означающий, как это нетрудно догадаться, внезапные отключения электроэнергии.

Потери для быстро растущей экономики были колоссальны. Постоянно выходило из строя недешевое электронное оборудование, в холодильниках портилась еда, детей рожали при свете смартфонов, а студенты едва соображали в душных некондиционируемых аудиториях. Думсоры били по всем — от офисов и супермаркетов до уличных торговцев, вынужденных терпеть убытки от работы впотьмах после 5 вечера, терять клиентов и пропускать поддельные купюры. Ныне, спустя пять лет после очередного большого думсора, стоившего экономике 2% ВВП, Гана страдает от другой крайности — избытка генерирующих мощностей.

К независимости Гана пришла с дизельными генераторами, питавшими разве что шахты, школы и больницы. Введенная в строй ГЭС «Акосомбо» (1020 МВт) на реке Вольта с ее крупнейшим в мире русловым водохранилищем, казалось бы, навсегда изменила энергетический сектор страны, но из-за продолжительных засух и падения уровня реки ГЭС к 2012 г. вырабатывала только 900 МВт и обеспечивала лишь 67% потребностей страны в электроэнергии, а две другие ГЭС Кпонг и Буй — 140 и 342 против установочных 160 и 400.

В то время как потребность в электроэнергии все время росла (с 2006 по 2016 гг. — на 52%), перебои 1983, 1988, 1996—97 и особенно 2006—07, стоивший экономике 1,8% ВВП, так и не заставили властей шелохнуться. Только после думсора 2014-2015 гг., обернувшегося 159 днями кромешной тьмы и ежедневными потерями в размере $2,1 млн, был введен энергетический налог, а на выручку Гане поспешила плавучая турецкая электростанция «Карадениз». Тем не менее президенту Джону Махаме, прозванному в народе «мистер Думсор», блэкаута не простили — думсор стоил ему поражения на выборах 2017 г.

Для радикального решения проблемы пришедший к власти в 2017 г. новый президент Нана Акуфо-Аддо обратился к частному бизнесу — но его правительство перестаралось и бездумно раздало 43 долгосрочных контракта, большинство которых (на 2300 МВт) заключены по системе «бери или плати», когда платят за заказанную, а не потребленную мощность. Так что с пиковой нагрузкой в 2700 МВт Гана получила почти в два раза больше электричества и газа, чем нужно.

Между тем из-за выросших тарифов спрос рос медленнее предложения, а 60% клиентов Электроэнергетической компании Ганы — от домохозяйств до министерских офисов — все так же злостно не платили по счетам. Отныне ежегодно правительство вынуждено платить до GH₵2.5 млрд ($500 млн) за неиспользуемую энергию, в этом году выплаты поднимутся до $850 млн, и к 2023 г. долг вырастет до $12,5 млрд — 20% ВВП. Больно ударят и антикризисные меры — благородное решение властей оплатить трехмесячные счета граждан обойдется еще в 1 млрд GH₵. Неясно и с экспортом: с традиционными партнерами — Того и Бенином — договоры заключены уже на годы вперед.

​​🇱🇷 «Право на секс». Об эпидемии изнасилований в Либерии

Правительство Либерии объявило захлестнувшую страну эпидемию изнасилований чрезвычайной ситуацией национального масштаба. С момента введения карантинных ограничений в середине апреля гражданские активисты зафиксировали 600 насильственных эпизодов в отношении женщин, девочек и мальчиков. В феврале 2019 г. на аналогичную меру пошли власти соседней Сьерра-Леоне, где за 2018 г. было зарегистрировано свыше 8,5 тыс. эпизодов (против 4 тыс. в 2017 г.).

Конечно, под давлением гражданского общества преступления стали чаще регистрировать, а подонков — чаще доводить до суда. Но Либерия и Сьерра-Леоне — это консервативные и патриархальные страны, где на уровне семей и общин культивируются все мыслимые гендерные предрассудки («кормилец», «хранительница очага», «сама виновата», «бьет значит любит» и т.д.), гендерное неравенство чудовищно, а большинство конфликтов и преступлений редко доводится до правосудия и решается в традиционных судах, церквях и мечетях, где справедливости часто предпочитается мнимая стабильность («не выносить сор из избы»). И прорыв информации, скорее всего, действительно указывает на взрывной рост сексуального насилия.

В прошлом обе страны пережили несколько раундов взаимосвязанных друг с другом и чудовищных по разрушительности и жестокости гражданских войн, а долгое постконфликтное восстановление было прервано эпидемией Эболы. Как говорил Мишель Фуко, конечная точка приложения любой власти — всегда человеческое тело, поэтому сексуальное насилие наряду с членовредительством было стратегическим оружием всех участников гражданского конфликта — от правительственных сил до наркотизированных подростковых банд.

Гражданские войны в Либерии (1989-97 и 1999-2003) и Сьерра-Леоне (1991-2002) стали для участвовавших в них детей и подростков, как они сами признавались, «молодежной революцией», инициацией, билетом во взрослую жизнь и переворачиванием социального порядка вплоть до гротескных маскарадных трансгрессий, когда малолетние повстанцы штурмовали вражеские позиции в женских свадебных нарядах, юбках и париках. Но такой разгул пьянящей свободы в холодных эгалитарных сообществах закончился лишь выдыханием и разоружением сторон, а экс-комбатанты, распробовавшие вкус крови и «доступного» женского тела, вновь оказались на обочине общества.

И война привела к тектоническому сдвигу в гендерных ролевых моделях. На фоне многих потерявшихся в прямом и переносном смысле мужчин женщины, и раньше активные в коммерции, становились кормилицами, главами домохозяйств, охотно вовлекались в работу в разных НКО и службах ООН. Но общественные нормы остались неизменными. Метящих в бизнес и политику амбициозных женщин презрительно зовут «Эллен» (в честь 24-го президента Либерии и первой африканской женщины-президента Эллен Джонсон-Серлиф), «бульдозерами», «желтыми машинами» (аллюзия к спецтехнике). Зато при высокой безработице, низкой квалификации и вынужденном безделии взращенная войной токсичная гипермаскулинность больше не подкрепляется почетным статусом «кормильца». И преступная реализация «права на секс» — один из немногих доступных путей восстановить эту самую попранную маскулинность.

Наконец, обе страны переживают экономический упадок, сопровождающийся падением уровня жизни и ростом политической мобилизации: протестами против президентства Джорджа Веа в Либерии и партийными столкновениями в Сьерра-Леоне. А при всем ханжестве нравов секс в Либерии банализирован и коммерциализирован, процветают спонсорские отношения с «папиками» (big-big men), повышающие статус и финансовое благополучие, «секс за оценки» и др. формы сексуальных транзакций. Поэтому, как бы это цинично не звучало, в Либерии, как и в других странах Африки, качество секса и степень его взаимности — главный барометр экономического благополучия, поскольку обнажает неприглядный факт — у людей кончаются деньги, и одни прибегают к изнасилованиям, другие — к диффамации неплатежеспособных партнеров.

​​🇳🇬 Без права на ошибку. О либерализации топливных цен в Нигерии

Рабочий конгресс Нигерии — одно из старейших и самых влиятельных профсоюзных объединений страны — обещает «остановить экономику» в случае, если правительство не вернет субсидии на топливо и электричество в течение двух недель. С аналогичным семидневным ультиматумом выступил и Конгресс профсоюзов, объединяющий работников банковского сектора, страховых компаний и госслужащих — уже 23 сентября он обещает правительству общенациональную забастовку.

Причина — в отмене в апреле 2020 г. субсидий для импортеров нефтепродуктов. Сведенный из расчета $57 за баррель, нигерийский бюджет серьезно пострадал от падения мировых цен и потерял, по данным минфина, до 65% доходов, поэтому больше не может позволить себе такой роскоши — цены на бензин будут теперь зависеть только от международных цен на сырую нефть. Впрочем, надежды на отказ от импорта нефтепродуктов туманны и связаны с далекой перспективой модернизации простаивающих НПЗ и строительством мега-НПЗ группы «Данготе» (650 тыс. брл/д.), пуск которого намечен на вторую половину 2021 г. и чьих мощностей будет достаточно для покрытия внутреннего спроса (300 тыс. брл.) и экспорта.

Из-за отмены субсидий цены на электричество выросли с ₦30,23 до ₦62,33 за КВт, а на топливо — с ₦145 до 161 ($0,42). Между тем инфляция в Нигерии достигла 28-месячного максимума в 13,22% годовых (продовольственная — на 16%), резко подскочили цены на авиа- и автоперевозки, ремонтные услуги, медицинскую помощь и лекарства. Ущерб не покроет даже введенный весной 2019 г. МРОТ в размере ₦30 тыс. ($78,2). В свою очередь, своим многочисленным критикам госминистр нефти Тимипре Силва отвечает, что правительство еще даже не довело цены до «идеальной рыночной цены» в ₦183, но при этом обещает с октября бесплатный перевод автомобилей на газомоторное топливо, которое, по его словам, будет даже дешевле субсидированного бензина.

Несмотря на благие намерения — а правительство намерено выручить $2 млрд на финансирование образовательной, медицинской и прочей социальной инфраструктуры — мера крайне непопулярна, и все предыдущие попытки отменить действующие с конца 1980-х гг. топливные субсидии заканчивались примерно одинаково. В 2012 г. руководство президента Гудлака Джонатана вынуждено было отказаться от этой идеи из-за вызванных ей двухнедельных протестов, которые стоили ему поражения на выборах в 2015 г.

Резон в действиях властей есть. В апреле 2018 — мае 2019 г. Нигерийская национальная нефтяная корпорация выплатила на субсидии ₦650,2 млрд — это больше расходов федерального бюджета на строительство, энергетику, водоснабжение и образование вместе взятые. В 2011 г. они оценивались в 5% ВВП. Тогда же, в 2011 г., вскрылось, что $5 млрд субсидированных денег просто исчезло, а танкеры не доплывали к терминалам отгрузки. Расследование этих эпизодов в 2012–13 гг. стоило должности управляющему Центробанка.

И, разумеется, с субсидированного топлива снимали сливки, в основном, обеспеченные нигерийцы — на топливо они тратят в 28-30 раз больше, чем бедняки, поэтому 20% беднейших нигерийцев получали 7% субсидий, а 20% богатейших граждан — 43%. Но лишний доллар у бедняка и лишний доллар у миллиардера Алико Данготе — это «две большие разницы». Важен здесь и социально-психологический эффект.

Дело в том, что в «сверхбогатой» Нигерии субсидированное топливо было единственной социальной привилегией у населения, вынужденного платить и переплачивать за посредственные образовательные и медицинские услуги. Но что еще важнее, топливо, закупаемое за рубежом и реализуемое в Нигерии по искусственно заниженной цене (меньше $2 за галлон), нелегально вывозилось за рубеж (85% бенинского топлива — контрабанда из Нигерии), что иногда вызывало дефицит на местном рынке. Затем часть его ввозилась обратно по рыночной цене и реализовывалась по субсидии. Несмотря на ущерб для экономики, контрабанда и спекуляции были источником заработков для сотен тысяч нигерийцев и их семей.

​​🇰🇪 «Формула счастья». О дележе пирога в Кении

В Кении закончился один из самых тяжелых процессов в новейшей истории парламентаризма. Спустя месяцы дебатов, взаимных обвинений, арестов, взяток и шантажа сенат — верхняя палата страны, лоббирующая интересы региональных правительств — согласовал долгожданную «формулу счастья».

Речь идет о формуле распределения бюджетных средств между 47 округами страны. Она рассчитывается по восьми параметрам, среди которых — демография, сельское хозяйство, медицина, дороги, уровень бедности и т.д. В этот раз округа получат не меньше, чем в 2019-20 ф.г., и еще дополнительно KSh53.5 млрд ($462 млрд), что сгладит спорный принцип «один человек — один шиллинг», и формула послужит моделью распределения ресурсов в течение следующих 5 финансовых лет.

Сверхцентрализованное правление доминирующих этнических групп оформилось в первые же годы независимости, когда «отец кенийской нации» Джомо Кениата свернул регионализм и установил фактически однопартийный режим, опирающийся на неформальные объединения близких президенту кланов гикуйю и их «младших партнеров» из меру и эмбу — мощных этнополитических лоббистов, направлявших в свои и без того развитые британцами регионы Центральной Кении львиную долю бюджетных средств. Дисбалансы не сгладило долгое правление календжина Дэниеля арап Мои (1978-2002), перенаправившего ресурсы в родную Рифт-Валли.

Но постэлекторальный кризис 2007-08 гг., унесший жизни 1,3 тыс. человек, вернул регионализм в национальную повестку. Прозванная в прессе «второй независимостью», Конституция 2010 г. должна была покончить с порочным правилом «победитель получает все» и распределить политические, административные и налоговые функции между Найроби и 47 округами, которые получили выборные ассамблеи и губернаторов. Комиссия по распределению доходов должна была раздавать округам не менее 15% поступающих в бюджет средств, а те направлять на нужды развития не менее 30%, что близко нормам ОЭСР.

Появилась иллюзия, что не представленные на национальном уровне этнические меньшинства получат свой turn to eat. Но хаотичная и непредсказуемая кенийская политика — это «деньги за голоса» во время выборов и «одеяло на себя» — после. Так что после всеобщих выборов 2013 г. и формирования региональных правительств каждый из 47 округов превратился в «Кению в миниатюре» — с созвучной «этнической арифметике» мажоритарной системой, политическим патронажем и этнофаворитизмом в исполнительных советах. Двойную выгоду получили и ранее доминирующие группы гикуйю, календжин и луо, представленные на уровне президента, сына «отца нации» Ухуру Кениаты, вице-президента Уильяма Руто и лидера оппозиции Раила Одинги, но миноритариями стали ранее и вовсе отрезанные от «кормушки» группы, составляющие 69% кенийцев.

И несмотря на неоправданные расходы окружных собраний (особенно на заграничные поездки), конфликтное дублирование полномочий и несовершенную законодательную базу, регионы стали... преображаться. Строятся дороги, госпитали, школы. «Денежная дипломатия» — язва кенийской политики — заработала в позитивную сторону. Не столь далекому от народа кандидату в губернаторы или депутаты окружной ассамблеи стало недостаточно просто раздавать деньги соплеменникам на предвыборных митингах — они обязаны доказывать свою пользу личным примером успеха в бизнесе или управлении, потому что в их руках оказались огромные финансовые ресурсы, несопоставимые с прежними окружными фондами развития, не превышавшими 3,5% ВВП.

Так что неудивительно, что в 2013 г. миллионер Уильям Кабого победил в Киамбу влиятельного ученого-экономиста Джеймса Ньоро. Ведь брат Ньоро работал охранником — а что ты за политик, если не вытащил родню из бедности? (впрочем, Ньоро все-таки возглавил округ в 2019 г.). Словом, ущерб от пересадки политического патронажа на низовой уровень сгладился возросшей конкуренцией, благодаря которой деньги стали лучше просачиваться населению, и баталии в сенате — лучшее тому подтверждение.

​​🇿🇦 В тени радуги. Об «афрофобии» в ЮАР

Организация Human Rights Watch обнародовала доклад о ксенофобии в ЮАР. Речь идет не о ненависти к белым. К ним привыкли, а постоянно гибнущие белые фермеры — капля в море в урагане насильственных преступлений. Черные граждане ЮАР больше ненавидят приезжих азиатских и особенно чернокожих африканских мигрантов — нигерийцев, конголезцев, мозамбикцев, зимбабвийцев, сомалийцев и т.д.

Зашкаливающая «афрофобия», периодически выплескивающаяся в кровавые погромы (2008, 2015, 2016, 2019) — язва «радужной нации», чье чернокожее население, так и не получив после демонтажа апартеида обещанной «страны возможностей», обратило накопленный ресентимент на приезжих африканцев и азиатов. В свою очередь, некоторые СМИ любовно смакуют ксенофобские настроения в ярких натуралистских и некрофильских метафорах («загрязнение», «сорняки», «орды зомби из глубин Африки»), а теряющее популярность правительство АНК, не справившееся с многообразными проблемами в экономике, тоже время от времени разыгрывает ксенофобскую карту — еще весной власти начали возводить очередную стену на границе с Зимбабве, чтобы оградить страну от просачивающегося сквозь проницаемые границы потока нелегалов, а недавно приняли меры об укреплении пограничного контроля.

75% проживающих в ЮАР мигрантов — африканцы, в основном из стран Юга Африки (68%), из них почти половина (45%) приходится на Зимбабве. Большинство зимбабвийцев прибывает в страну за заработками нелегально, по пересохшему руслу Лимпопо или в товарных фургонах, после чего часть оседает на приграничных фермах, а другие движутся в Йоханнесбург, Тсване и Кейптаун. Экспонентный рост миграции начался в 2000-е гг. на волне развала экономики и гиперинфляции, и сейчас трехмиллионная зимбабвийская община составляет одну из крупнейших иностранных диаспор в ЮАР.

«Афрофобия» — следствие полного провала социально-экономической эмансипации травмированной апартеидом чернокожей общины. Получив гражданские права без земли, навыков земледелия, качественного образования и перспектив квалифицированного труда, черные южноафриканцы видят в мигрантах смертельно опасных конкурентов. С другой стороны, многие возмущены тем, что каждый третий южноафриканец сидит на пособии (а это почти 17 млн чел.), пока тысячи зимбабвийцев — водителей, врачей, медсестер, инженеров, учителей — обслуживают южноафриканскую экономику, при этом каждый кормит еще до пяти человек у себя на родине. Как и другие мигранты, зимбабвийцы демпингуют, сбивая цены на свой труд минимум в два раза, и в сочетании с более высокими профессиональными качествами и нежеланием проходить дорогостоящую и долгую легализацию зимбабвийцы представляют идеальную рабочую силу.

Как так вышло? Руководство независимой Зимбабве справедливо упрекают за рукотворный развал экономики, но забывают о великом достижении Роберта Мугабе. Он не только не тронул унаследованную от Южной Родезии централизованную образовательную систему с ее «кембриджскими» уровнями О и А, но и расширил ее, к 1990 г. доведя расходы на образование до 12,5% ВВП, и сделал всеобщей и бесплатной. Высокому качеству подготовки страна обязана и учительским колледжам, которые вовлекали будущих педагогов в работу в школах уже со второго года обучения. Даже сейчас, на фоне апокалипсиса в экономике и оттока кадров, зимбабвийские школьники превосходят южноафриканских детей по уровню подготовки в большинстве дисциплин.

К сожалению, еще до кризиса 1990-х гг. «образовательный бум» в Зимбабве породил драму несбывшихся надежд — найти работу в Зимбабве было сложнее, чем получить хорошее образование, и многие выпускники училищ и вузов с 1990-х гг. уезжали в Великобританию, Ботсвану и в ЮАР. В свою очередь, постоянно и безуспешно реформировавшаяся образовательная система ЮАР, повторяющая контуры расслоения времен апартеида, медленно деградировала, так что 83% школ страны — откровенно «мусорные» отстойники, обрекающие чернокожих выпускников на «ловушку бедности» и неквалифицированного труда.

​​🇭🇹 На страже беспорядка. О полицейских протестах в Гаити

На прошлой неделе центр столицы Гаити Порт-о-Пренса был парализован из-за акций протеста полицейских. Они требовали освобождения своего коллеги Жан-Паскаля Александра из подразделения по борьбы с наркотиками, арестованного в мае за убийство и погромы. Сожженные стражами порядка автомобили и возведенные ими баррикады — не новость для беднейшей и самой «африканской» страны Западного полушария, в 2016 г. безуспешно добивавшейся членства в Африканском союзе.

Полицейские протесты начались в стране в октябре 2019 г., когда стражи порядка вышли на улицы с требованиями улучшений условий труда и создания профсоюзов. Несмотря на уступки властей, полицейские вновь бунтовали в феврале в знак протеста против отстранения от работы коллег, обвинявшихся в подстрекательствах к мятежу, да так, что в столкновениях полицейских с армией погибли два человека. В апреле и июне 2020 г. сотни полицейских вновь выходили на улицы с требованием повышения зарплат и выплаты положенных им премий за работу в коронакризис, так что властям пришлось разгонять их слезоточивым газом.

Протестное движение полиции криминализировалось и политизировалось после образования в недрах полицейских структур банды Fantom 509. Частично укомплектованная уволенными, отставными и действующими полицейскими, банда, защищающая корпоративные привилегии фактически единственной в стране вооруженной силы, была еще в мае объявлена «террористической организацией» — газета Le Nouvelliste назвала группировку самой серьезной угрозой внутренней безопасности с 2004 г. Недавние протесты сопровождались поджогом национального управления идентификации и ультиматумами президенту, премьеру и партии «Тет Кале».

Запятнанные мятежами, военными преступлениями и наркоторговлей вооруженные силы Гаити были расформированы еще в 1994 г. и впоследствии создавались с нуля в рамках национальной полиции при активном содействии США и ООН. Только в октябре 2017 г. военный контингент миссии ООН был выведен из страны, и безопасность Гаити была полностью передана национальной полиции, численность которой была доведена до 15,7 тыс. чел. Единственная в Гаити организованная вооруженная сила была брошена на подавление беспорядков против избранного в 2016 г. с рекордно низкой 17,3% явкой и нарушениями президента Жовенеля Моиза, в то время как в беднейших кварталах, особенно в Сите-Солей, резко усилились преступные группировки.

Неспособность полиции обуздать бандитизм и углубляющийся конфликт рядовых полицейских с высшим полицейским руководством, элитными частями и с юстицией укрепили союз правительства Жовенеля Моиза с преступными группировками, которые были объединены в июне под эгидой организации G9 an fanmi («G9 и семья»), возглавленной экс-полицейским Джимми «Барбекю» Шеризье — его банды систематически терроризируют оппозиционные кварталы (особенно Бель-Эр) и, будучи микрополитиями, фактически замещают государство и регулируют работу НПО в других неблагополучных частях Порт-о-Пренса.

Добиваясь уважения своих прав и субъектности — а к уважению, или respè, гаитянская культура вообще очень чувствительна — полицейские стремятся и к справедливому разделу сфер влияния — черного рынка электричества, воды, торговых точек и особенно наркотрафика, крышуемого на высшем государственном уровне, в том числе при помощи военных, размещенных в портовой зоне и на границе с Доминиканой. Именно формирование национальной армии стало крупнейшей угрозой корпоративным привилегиям полиции — традиционно военные действовали в связке с влиятельными семьями креолизированной компрадорской элиты, и назначение в марте 2018 г. в руководство молодых вооруженных сил престарелых офицеров из распущенной в 1994 г. армии породило недовольство полицейских.

​​🇰🇪 Without pain no gain. О конституционном кризисе в Кении

В Кении разворачивается потенциально серьезный конституционный кризис. Верховный судья Дэвид Марага посоветовал президенту Ухуру Кениате распустить парламент из-за несоблюдения предусмотренного 27-й статьей конституции 33% представительства женщин.

В избранный в 2017 г. 12-й состав парламента прошло всего 22% женщин в нижнюю и 31% — в верхнюю палату. Несмотря на то что женщины составляют треть официально трудоустроенных граждан, их представительство на высшем законодательном органе существенно уступает ряду стран региона — Руанде (61%), Эфиопии (39%), Бурунди (38%) и даже Южному Судану (29%).

В десятистраничном письме президенту Марага рассказал о том, что парламент саботировал принятие законов о гендерном балансе в органах власти. Несмотря на четыре судебных постановления, последняя попытка принять такой закон в феврале 2019 г. вновь не собрала кворум 233 голосов. После этого в Верховный суд поступило шесть петиций, одна из которых и послужила формальным поводом для запуска противоречивого конституционного механизма.

Дело в том, что конституция 2010 г. принималась с оглядкой на неизбежные будущие нарушения — она наделила любого гражданина правом добиваться от любого государственного института исполнения своих положений и вдобавок защитилась запутанными предохранительными процедурами от всяких конъюнктурных поправок.

Поэтому, несмотря на то что судья Высокого суда Велдон Корир временно заблокировал решение президента по деликатному вопросу, опций у главы государства не так много — не нарушая закон, исполнительной власти остается лишь тянуть время (статья 216 не связывает президента таймлайном) и требовать толкования спорного положения конституции у генпрокурора. Камнем преткновения, в частности, стал модальный глагол shall в злополучном положении конституции (ст. 261, ч. 7) — по мнению ряда юристов, в основном законе глагол обязывает действовать безотлагательно.

Несомненно, лучшие умы будут брошены на интерпретацию положения конституции с тем, чтобы не распускать парламент во время пандемии, не обрекать бюджет на дорогостоящие выборы, а политические силы — на новые предвыборные альянсы. Спикер нижней палаты Джастин Мутури сослался на неисполнение гендерных квот в кабмине и в судах, поэтому предложил вынести рекомендацию ВС на референдум. В свою очередь, признавая все издержки, верховный судья отметил, что «роз без шипов не бывает» (without pain no gain), а его инициативу поддержали вице-президент Уильям Руто, лидер оппозиции Раила Одинга и союзные им влиятельные депутаты и сенаторы.

Долгий конфликт Верховного судьи с президентом и парламентом начался в сентябре 2017 г., когда отличающийся своей принципиальностью Марага аннулировал итоги президентского голосования, принесшего победу Ухуру Кениате, и ненадолго стал национальным героем. Переизбранный спустя два месяца Кениата не простил Мараге излишней принципиальности и пригрозил Верховному суду неприятностями — финансирование юстиции было урезано вдвое, что спровоцировало приостановку работы многих судов, президент отказывался подписывать указы о назначении десятков новых судей и демонстративно игнорировал другие постановления суда.

В январе Марага и Кениата как будто бы примирились — Марага признал, что он «не ровня» президенту и что они «играют в разных лигах». Однако конфликт разгорелся с новой силой после того, как в июне Марага открыто обвинил Кениату в нарушениях конституции и подрывной деятельности в отношении Верховного суда. Тогда же летом журналисты газеты Nation обратили внимание на кампанию диффамации в отношении Мараги — в частности, на улицах Найроби заметили постеры с портретом Мараги с «непечатными» подписями и намеками на любовные связи верховного судьи. Пикантности ситуации добавляет то, что 12 января 2021 г. Мараге исполнится 70 лет и он должен будет по закону покинуть должность, так что терять престарелому и принципиальному судье особо нечего.

​​🇬🇭 «Регион номер 9». О сепаратистском мятеже в Гане

Утром 25 сентября в ганском регионе Вольта вооруженные сепаратисты, добивающиеся создания независимого «Западного Тоголенда», перекрыли ключевые дороги в регион и атаковали два полицейских участка, где похитили оружие и взяли в заложники трех полицейских. Некоторое время назад символика «Западного Тоголенда» появилась на дорожных знаках Вольты, а за день до акции «Фронт возрождения Западного Тоголенда» опубликовал фото с церемонии выпуска 500 боевиков, подготовленных на тайных тренировочных базах.

Западный Тоголенд — бывшая британская подопечная территория, образовавшаяся по итогам раздела Германского Того. Именно в Тоголенде — тонкой полосе суши, зажатой между французским Того и британским Золотым Берегом — зародилось влиятельное движение националистов из народа эве, добивавшихся создания единого государства в пределах бывшего Германского Того. Тем не менее на референдуме в 1956 г. 58% жителей Западного Тоголенда высказались за общее будущее с британской колонией Золотой Берег (с 1957 — независимая Гана).

Появление в 1960 г. независимой франкоязычной Того оживило надежды на «Эвеленд» — первый президент Сильванус Олимпио (1960-63) был горячим поборником этой идеи. Но Гана заняла твердую позицию — сепаратисты подверглись репрессиям и оказались в изгнании в Того, а после того как в 1977-78 гг. тоголезский режим перестал оказывать им поддержку (в результате переворота 1967 г. эве потеряли власть в Того), движение за независимость после кратковременного всплеска активности в 70-е гг. быстро угасло и стало уделом пенсионерских историко-краеведческих кружков.

Несмотря на то что эве были разделены колониальными границами, национальная и региональная идентификация оказалась сильнее этнической солидарности, а интерес в границе со стороны контрабандистов, таможенников, коммерсантов и криминальных групп перевешивал бенефиты политически объединенного этноса. Кроме того, на фоне туманной перспективы ablɔɖe, или свободы, под лозунгом которой действовали националисты-эве, лояльность ганской власти гарантировала сиюминутный доступ к ресурсам. Наконец, сама идея Тоголенда, популярная на юге и на побережье, в регионе Вольта, таяла при движении на север, который в основном проголосовал за интеграцию в Гану.

Положение изменилось в начале 2000-х гг. после того, как на высшем уровне вопрос Тоголенда поднял влиятельный экс-парламентарий и интеллектуал Коси Кедем. Активизировалась циркуляция «самиздатовских» книг, листовок, аудиозаписей, записей в блогах и Facebook, а националистическое движение этнических эве обрело популярность среди активной части заокеанской диаспоры.

Понять, что реально происходит в Вольте — не самом отсталом регионе динамично развивающейся и самодостаточной страны — довольно сложно. Вдобавок ко всему эве — достаточно консервативные и закрытые для внешнего мира люди, не склонные выносить сор из избы и откровенничать с чужаками. Ясно, что многих вдохновило отнюдь не мирное англофонное движение в Южном Камеруне, благо, что незарегистрированного оружия в Гане не много, а очень много, а непрерывные полицейские репрессии в отношении активистов возымели кумулятивный эффект и ускорили этнонационалистическую мобилизацию.

Спусковым крючком стало выделение из Вольты в декабре 2018 г. по итогам спорного референдума региона Оти на базе народа гуан. Эта недружественная (по мнению некоторых эве) мера ожесточила «Регион #9», с которым обычно ассоциируются ганские эве, привлекла в пенсионерские кружки горячую молодежь и настроила против правительства ряд традиционных вождей. Так что спустя год, в ноябре 2019 г., сепаратистская «Группа изучения родины» (Homeland Study Group Foundation) во главе с 85-летним Чарльзом Корми Кудзодзи провозгласила независимость Тоголенда в цитадели сепаратистов — городе Хо. Кроме того, движение набирает популярность и у ряда субэтносов эве (анло, пеки, норну), ранее не входивших в Британский Тоголенд.

​​🇿🇲 В кабале у Китая. О приближающемся дефолте Замбии 

Коронавирусная пандемия приблизила Замбию к дефолту. 22 сентября страна попросила отсрочку выплаты по евробондам на сумму $120 млн на шесть месяцев (до апреля 2021 г.). Эксперты опасаются «эффекта домино» — больше трети африканских стран находятся на грани дефолта, и даже динамично развивающаяся Гана направляет половину своих доходов на выплаты по кредитам. Следом за Замбией долговой кризис может настигнуть Чад, который возобновил переговоры об отсрочке платежей с швейцарской торговой компанией Glencore, а также Кению и Анголу.

По оценкам МВФ, внешний долг Замбии составляет $11,7 млрд, из которых минимум $3 млрд приходятся на Китай — только в прошлом году страна выплатила $143 млн китайскому Эксимбанку, профинансировавшему модернизацию столичного аэропорта и другие дорожно-транспортные проекты. За последние десять лет внешний долг Замбии вырос в семь раз. В частности, в дополнение к «китайским» займам, между 2012 и 2015 г. страна выпустила еврооблигации на сумму $3 млрд, также предназначенные в основном на нужды инфраструктурного развития. В 2019 г. долг составил уже 88% ВВП (против 32% в 2014) и рискует превысить 100% в этом году, а на его обслуживание уходит больше половины собираемых в стране налогов и 25-27% бюджета.

Экономические перспективы страны тоже безрадостные и не вселяют надежды инвесторам и экспертам МВФ — Замбии прогнозируют 3,5% годовую рецессию (первую за 20 лет), в то время как бюджетный дефицит в 2019 г. достиг уже 10,9% ВВП. Кроме того, из-за продолжительной засухи и падения уровня воды в водохранилищах дефицит электроэнергии составил 940 МВт (при пиковой потребности в 2300 МВт), что периодически приводит к 8-10 часовым отключениям электроэнергии, от которых сильно страдает национальная экономика.

Долговая кабала не была вопросом жизни и смерти. С приходом к власти в 2011 г. «Патриотического фронта» новое руководство страны сознательно взяло курс на долговую модель инфраструктурного развития в надежде на ее окупаемость— с 2012 г. на китайские займы возводились дороги и мосты, был построен аэропорт в Коппербельте, модернизирован терминал аэропорта в Лусаке. Пришедший к власти в 2015 г. и непопулярный в стране лидер ПФ Эдгар Лунгу, которого многие считали компромиссной фигурой, вынужден был продолжить политику займов, особенно у Израиля и Китая, для покупки лояльности госслужащих и политического патронажа в лояльных ПФ провинциях страны.

Дело в том, что львиная доля займов шла еще и на покрытие бюджетного дефицита, в частности на финансирование местных (в т.ч. традиционных) властей и госслужащих, на зарплаты которым уходит более 40% бюджета. Другая часть долговых денег уходила по госконтрактам лояльным ПФ чиновникам, связанным с профильными министерствами и агентствами. Поэтому «долговое развитие» рискует растянуться как минимум до выборов 2021 г., поскольку до этого времени Лунгу планирует провести еще и спорную конституционную реформу.

Между тем антикитайские настроения в стране растут пропорционально нарастающему словно снежный ком долгу. Особенно сильны они в Коппербельте, «Медном Поясе», который приносит 70% дохода Замбии. В Замбии проживает уже 22 тыс. китайцев (в основном в столице и в Коппербельте), которые управляют 280 компаниями в самых разных отраслях экономики. На ксенофобских страхах «ползучей колонизации» в 2006 г. строил свою предвыборную кампанию популист и будущий президент (2011-14) Майкл Сата, а недовольство засилием китайцев, подогреваемое повсеместным неуважением трудового законодательства и слухами о продаже китайцам электроэнергетической компании ZESCO и лесозаготовительной ZAFFICO (в дополнение к уже проданному гостелеканалу ZNBC), периодически выплескиваются в кровавые бунты и погромы.

​​🇸🇸 «Выживет сильнейший». Как Южный Судан остался без иностранной валюты

Руководство Южного Судана выпустило на первый взгляд странное распоряжение — всем покидающим страну установлен потолок вывоза наличных в размере $10 тыс. Дело в том, что еще 18 августа правление ЦБ страны заявило, что резервы иностранной валюты у регулятора исчерпаны. В связи с чем, за неимением средств для валютных интервенций, южносуданский фунт отправился в свободное падение, а инфляция превысила 35%.

На самом деле черный рынок одной из беднейших и наименее благополучных стран мира буквально насыщен долларами, поступающими по каналам НКО и агентств (в т.ч. ООН), но все они оседают у населения или на черном рынке и до ЦБ не доходят. Большинство «продвинутых» граждан и экспатов имеют счета не в местных банках, а в Коммерческом банке Кении, а львиная доля пересылаемых из-за рубежа эмигрантами средств также получается и тратится в основном в Уганде и в Кении. А поскольку главный источник валюты — это экспорт сырой нефти (в основном в Китай), то с 28% сокращением добычи (до 180 тыс. брр. против довоенных 250 тыс.) брать валюту стало неоткуда.

Жизнь без валюты осложняется тем, что практически все — от стройматериалов до продовольствия — в Южном Судане закупается за рубежом. Так, топливо реализуют сомалийские коммерсанты, гостиничный бизнес держат угандийцы и кенийцы, строительством занимаются угандийцы и суданцы, ну а водоснабжением — эритрейцы. Что же касается продовольственного рынка, то весь север страны фактически кормит Судан, а юг — Кения и Уганда.

Куда делись валютные резервы Центробанка — секрет Полишинеля. С чего бы не начался затяжной гражданский конфликт, ныне он идет за доступ к международной финансовой системе и иностранной валюте. Она гарантирует оружейные контракты, винтовка рождает власть, а та, в свою очередь, конвертируется в нефтедоллары, ресурсную ренту и банковские активы. Конкуренция высокая — в звании генерала ходит 700 человек (в три раза больше, чем врачей), а у одного только Пола Малонга — влиятельного мятежного военачальника и лидера оппозиционного «Объединенного южносуданского фронта» — аж 80 жен и 100 детей (!).

Поскольку каждый уважающий себя полевой командир и чиновник имеет недвижимость в элитных кварталах Кампалы или Найроби и в страшном сне видел своих детей в камуфляже, то на ежемесячные трансферы на содержание люксовых вилл, апартаментов и частного образования для детей уходят сотни тысяч долларов кэша из частных банков. Поэтому южносуданские банки, как правило, не дают займов и кредитов простым смертным — 14 из 26 банковских организаций прямо или косвенно контролируется лидерами военно-политических группировок, и занимаются они в основном отмыванием похищенной из ЦБ валюты и выводом ее рубеж — в США, Великобританию, Бельгию, Германию, ЮАР, ОАЭ, а также в Кению и Уганду.

Ходили слухи, что многие служащие ЦБ вопреки регламенту сами владели пунктами обмена валюты — покупая доллары по официальному курсу SSP165 за USD, они продавали их на черном рынке, где за доллар дают 400 южносуданских фунтов. С тремя обменными курсами — ЦБ (1:165), частных банков (1:190) и черным рынком (1:400) — вполне понятно, почему валютные резервы фактически исчерпалась.

Вот такая занимательная политэкономия. Что с этим делать — тоже неясно, тем более что выгодополучателями конфликта являются влиятельные иностранные игроки, в числе которых — крупные китайские, малайские и южноафриканские компании. Ведущие южносуданские экономисты порекомендовали руководству «отказаться от капитализма» (sic!) в пользу жесткого курса и контроля за вывозом и оборотом валюты, но что это даст в краткосрочной перспективе — тоже неясно, хотя правительство уже получило $250 млн от Афрэксимбанка на сдерживание пандемии.

Отвлекся от политики и написал для журнала «Нож» статью о рабстве, с небольшим уклоном в трансатлантическую работорговлю. Тем более что подвернулся хороший повод — «Месяц негритянской истории», традиционно проводящийся в Европе в октябре.

Кстати говоря, в большинстве стран Африки эта тема, ожившая на волне движения Black Lives Matter, не получила особенного резонанса — если не считать петиций и колонок интеллектуалов, журналистов и писателей, которые живут в башнях из слоновой кости, одной ногой в европейских и американских мегаполисах. Несмотря на сглаживающий фактор диаспор, между африканцами и афроамериканцами — бездонная пропасть, восприятие своей общей истории — мифологизировано и дискретно, и все попытки «наведения мостов» заканчиваются, как правило, коммерчески ориентированным «генеалогическим туризмом».

Если тезисно, то плантационное рабство — это в первую очередь высокоэффективная экономическая система, появившаяся вне расовых и гендерных предрассудков и вызванная к жизни, в первую очередь, ее рентабельностью в мирохозяйственной системе. Модель сложная, хрупкая, даже «тепличная», но при определенных условиях — высокоприбыльная. Если верно высказывание, что «белый человек не придумал рабство, зато он его отменил», то до упразднения этого института в Вест-Индии, Бразилии и на Юге США плантаторы успели выкрутить его на максимум — с полным расчеловечиванием личности черного раба, невиданным в какой-нибудь Мавритании, и с вдохновленной успехами естественных наук дьявольской новоевропейской рациональностью, которая была брошена на максимизацию прибылей и мелочную регуляцию казарменного трудового быта чернокожих рабов.

Поэтому, кстати, все попытки как-то оправдать рабство ссылками на то, что «в самой Африке рабство было и до, и после колонизаторов», во многом лишены смысла — это качественно разные явления. Еще никому в мировой истории не удавалось и, надеюсь, больше не удастся построить такую огромную машинерию принудительного труда.

Наконец, принципы трансатлантической работорговли, работавшей на европейскую промышленность, действовали и в обратную сторону — чудовищный насос по выкачке людских ресурсов стал для прибрежных сообществ Западной Африки еще и азбукой капиталистических отношений — в бухте Биафры сформировалась военно-торговая монополия в лице профессиональных торговцев-Аро, обеспечивавших захват, логистику и сбыт «живого товара» европейцам. По сути, общество Аро превратило дельту Нигера в единую «экспортно-ориентированную» торгово-экономическую систему, а после заката работорговли потеснившие традиционную знать нувориши, сколотившие капиталы на продаже соплеменников за океан, без труда обратили свою предпринимательскую экспертизу на производство пальмового масла. Примерно так же, как и в Сенегамбии, о которой я рассказывал в другом очерке.

​​🇿🇼 Неподъемная целина. Особенности тракторизации в Зимбабве

Белоруссия приступила к механизации сельского хозяйства Зимбабве. Соглашение о поставках сельхозтехники на сумму $58 млн было достигнуто два года назад — по данным БелТА, Зимбабве уже получила 100 тракторов, 20 зерноуборочных комбайнов, 52 сеялки, пять тягачей и пять полуприцепов.

До конца года планируется поставить еще 370 тракторов, 20 комбайнов и 138 сеялок. Кроме того, размещенные в стране по годичному контракту белорусские специалисты будут обучать местных фермеров современным технологиям, а в столице Хараре будет работать сервисный центр для ремонта и обслуживания агротехники.

Одновременно с белорусами аналогичное соглашение было достигнуто с американской John Deere на сумму $50 млн, а в разные годы сопоставимые или более крупные контракты заключались с бразильскими, а также с индийскими, румынскими, турецкими и, само собой, с китайскими компаниями.

По официальным данным, Зимбабве располагает 6 тыс. тракторов разной степени износа, в то время как реальные потребности сельского хозяйства — не менее 40 тыс. машин. При этом 72% фермеров так или иначе используют тракторы (преимущественно внаем), далеко не все из которых — в идеальном состоянии. И если 100% крупных товарных и 96% средних фермеров категории А2 худо-бедно тракторизированы, то на общинных землях тракторизация — на уровне статпогрешности.

Благодаря все еще развитому АПК Белоруссия решила прийти на помощь страдающей от последствий засухи бывшей «житнице Африки». Надо сказать, вовремя. Из-за последствий самой тяжелой за последние полвека засухи и разрушений, принесенных циклоном «Идай», половина страны, или ок. 7,7 млн граждан, находится на грани голода, крупные города страдают от перебоев с поставками хлеба, кукурузы и круп в государственной торговой сети.

Но возникает сразу несколько вопросов. Так ли нужны тракторы сейчас, когда важнее наладить ирригацию и обеспечить мелкие фермерские хозяйства и кооперативы маломощными водяными насосами? И так ли нужны четырехколесные Belarus 820 там, где в дефиците — малогабаритные мотоблоки, адекватные мелким полутоварным фермам типа А1 размером до 5 га? Вопрос риторический. Вернее, политический.

К сожалению, политики в Зимбабве больше, чем экономики, поэтому инвестиции в сельское хозяйство пропускаются через фильтр политического патронажа — даже безусловно полезные тракторные кооперативы создавались под опекой правящего ЗАНУ-ПФ.

По итогам спорного, раскритикованного глобальным Севером, но не такого уж разрушительного «черного передела» 2000 г. в стране появились прослойки мелких (А1) и средних фермеров (А2). К сожалению, последняя — самая конъюнктурная, насыщенная экс-чиновниками, партийцами и силовиками — стала опорой режима ЗАНУ-ПФ и получила основные выгоды от пущенной в 2007 г. программы тракторизации, в 2016 г. дополненной частно-государственной программой Command Agriculture.

По ней фермеры получали займы на удобрения и спецтехнику в обмен на поставки кукурузы в Управление по сбыту зерна, однако, несмотря на некоторые успехи, 45% не выплатили долги, а около четверти и вовсе не поставило ничего. Что неудивительно — многие фермеры А2 воспринимают свои владения загородными «дачами», куда можно наезжать, самое большее, по выходным.

Выгодополучателями соглашения с Белоруссией (как ранее и с Бразилией) также станут отобранные правительством «надежные» фермеры, не испытывающие проблем с ирригацией, топливом, электроэнергией и, надо думать, с тракторами тоже — то есть меньшинство из А2, которое получит шанс сбыть с рук подержанную технику малоземельным, но трудолюбивым, эффективным и изобретательным соседям из А1, которым при мизерной (4,3%) тракторизации приходится в сезонном порядке брать технику в найм или выкупать подержанные машины. При этом именно начинавшее с нуля мелкое фермерство развивается динамичнее всего — они кормят общинный сектор, внедряют инновации, насаждают дефицитные огородные культуры. Увы, руководство Зимбабве этого не понимает.