Исследователи из университета Южной Каролины недавно провели исследование упоминаний стран Африки на американском телевидении за март 2018 г. Вымышленная страна Ваканда из вселенной "Марвел" заняла четвертое место, уступив лишь Египту, ЮАР и Кении.

В своей публикации исследователи коснулись и более серьезных тем, среди которых главная - общий негативный имидж стран Африки в медиа в целом и на телевидении - в частности. В мейнстриме преобладают сюжеты, связанные с терроризмом (например с деятельностью "Боко харам"), коррупцией, миграцией, бедностью и политической нестабильностью. В подаче материала преобладает поверхностность, примитивность, а также страсть к сенсациям, оттеняющим важные общественно-политические темы и сюжеты.

Прочитал интересную книгу Кристин Хатзки об опыте кубинских военнослужащих в Анголе, которые с 1975 г. по лето 1991 г. помогали левому правительству МПЛА в ожесточенной борьбе с антикоммунистическими движениями УНИТА и ФНЛА.

Всего в Анголе побывало свыше 370 тыс. кубинских военных и 50 тыс. гражданских специалистов, выполнявших свой "интернациональный долг". А это - почти 5% жителей острова. Погибло там, по официальным данным, 2016 чел., что, конечно, не идет в сравнение с советскими потерями (от 50 до 100 чел.), но с учетом несопоставимых масштабов военного присутствия Кубы и СССР вполне объяснимо (в Анголе служило лишь 11 тыс. советских военных).

Для привлечения добровольцев в Анголу кубинское правительство организовало впечатляющую пропагандистскую кампанию, в которой широко использовался образ Че Гевары. И, надо думать, люди действительно ехали туда отдавать долг - без задней мысли. Правда, попутно они действовали и из соображений престижа, карьеры, вдохновлялись приключениями и шансом увидеть мир: для частного лица выезд из закрытой страны - большое событие, да не просто выезд, а в обход всех сложных дипломатических, академических и политических каналов (то есть брали всех). Кроме того, Анголу считали куда привлекательнее СССР и Восточного блока, где кубинцев не устраивало многое, от климата до менталитета жителей.

Многие пытались спастись в Анголе от бытовой рутины, семейных проблем и/или "квартирного вопроса", но столкнулись на месте с тотальной скукой: единственным приключением были вооруженные конвои, caravanas, на которые часто нападали повстанцы УНИТА и где кубинцы несли основные боевые потери.

В попытках нащупать следы травмы и посттравматических расстройств автор(ке) удавалось разговорить многих ветеранов, однако выявить некий "вьетнамский" или "афганский" синдром ей, на мой взгляд, все же не удалось. Что показывает, что мотивация прямо влияет на психологическую устойчивость комбатантов как до, так и после войны.

В преддверии встречи в Ватикане южносуданских лидеров захотелось поделиться размышлениями о южносуданской войне, о которой у нас пишут много чуши. В языке суахили глагол "(ку)ла" буквально означает "есть [пищу]", в переносном же смысле он подразумевает коррупцию. Президент Уганды Йовери Мусевени, до 1986 г. бывший партизанским лидером, в диалоге с одним представителем ООН дал такую оценку психологии национально-освободительных движений. Он сравнил ее с повадками охотника: настигнув, убив и приготовив добычу, он уже ни за что не согласится уйти голодным. Иными словами, захватить власть после трудных лет блуждания по джунглям и не отъесться после победы просто невозможно.

В отличие от других освободительных движений, худо-бедно приспособивших под свои нужды колониальную управленческую инфраструктуру, в Южном Судане к моменту обретения независимости не было никакой сопоставимой институциональной базы, кроме кланово-общинных объединений. В 2011 г. "Народная армия освобождения Судана" получила в руки полностью разрушенную страну. Вдобавок ко всему бойцы НАОС провели всю свою сознательную жизнь в буше и вскоре поняли, что сменить камуфляж на костюм-тройку - еще не значит стать государством.

Бойцы за независимость, сколь бы желанной и справедливой она не была, не всегда способны к выполнению государственных функций в мирное время. Зимбабве и Ангола - хорошие тому примеры. Из этого есть выход - ввозить техников и специалистов, как это делал послевоенный Мозамбик, а параллельно - "выращивать" собственных, отправляя детей получать европейское образование (как было с Филипе Ньюси) и опыт работы в зарубежном бизнесе и индустрии.

У южносуданских лидеров, однако, на это не было ни времени, ни желания. Независимость досталась слишком дорогой ценой, чтобы делиться ее выгодами с "чужаками". В надежде окупить все десятилетия лишений и страданий они намертво вцепились в нефть, составлявшую до 98% бюджета страны. От нее зависели доходы всех десяти, а затем и 32 штатов, а получали они их из центра - то есть столицы Джубы. С перекрытием нефтедобычи в 2012 г. и последовавшим экономическим коллапсом развернулась ожесточенная конкуренция внутри военно-политической элиты, вылившаяся в полнокровную войну.

Обычно считается, что проблемы Южного Судана - в этническом конфликте и нефтяной игле. Совсем не так. Нефть - экономическая и ресурсная база, без которой это государство просто бы не состоялось. Этничность - удобный канал мобилизации сторонников тех или иных политиков, добивающихся стратегических постов, а с ними - и доли ресурсной ренты. Иными словами, южносуданский конфликт - это политика в чистом её виде, борьба политиков за посты, позиции и ресурсы в архитектуре государственной власти. Объяснять его через этничность, "трайбализм", или культуру коррупции - значит сильно упрощать и даже искажать всю картину.

Недавно американский институт общественно мнения Gallup опубликовал данные соцопросов за 2018 г., по итогам которых выяснилось, что каждый пятый россиянин желает навсегда покинуть свою страну. И россияне в этом далеко не одиноки.

В среднем почти треть жителей девяти исследованных африканских стран, по данным организации Afrobarometer, желают эмигрировать из своих стран. Больше всего их в Малави - 28%, а также в Зимбабве (22%), Бенине (20%) и Гане (20%). На удивление их мало в Мали - 80% респондентов никогда не задумывались об эмиграции. Главным мотивом служит работа (43%), бегство от бедности (33%), бизнес-перспективы (7%). В основном потенциальные эмигранты рассматривают Европу (20%) и Северную Америку (19%).

Среди потенциальных эмигрантов доля лиц с высшим образованием исключительно высока - это 40% в Малави и 32% - в Зимбабве.