из цикла "Найухоёмкие сигналы"
Я М Б Л О К О Я М Б А

Шаланды, полные кефали,
Передо мной явилась ты,
И все биндюжники вставали,
Как гений чистой красоты.

Да, были люди в наше время,
На дровнях обновляя путь, –
Не то, что нынешнее племя,
Плетётся рысью, как-нибудь.

Вставай, проклятьем заклеймённый, –
В порту кричали моряки,
Кипит наш разум возмущённый,
Со страшным скрипом башмаки!

В ответ достав "Казбека" пачку,
Надев широкий боливар, –
Вы интересная чудачка,
Онегин едет на бульвар.

Зима, крестьянин торжествуя,
Читал, забывшись между тем, –
Его лошадка, снег почуя,
Кто был ничем, тот станет всем!

Из ямбов ямблоко такое
Для вас в саду моём росло,
В нём интонаций – дно морское,
Но здесь не просто ремесло!..

* * *

И, кстати, есть научный метод:
Под видом крепнущей семьи
Роднит профессор тот и этот
Е. Евтушенко с Бродским И.


Про "Ямблоко ямба"

Такой приём называется по-научному "центон", но лучше об этом забыть, когда благодать поэтской гулянки.
Это стихотворение сложено из "Шаланды полные кефали", "Интернационала", "Я помню чудное мгновенье" и строк из "Евгения Онегина".
Всё, перечисленное выше, написано одним размером, четырёхстопным ямбом, но суть в том, что все интонации – необъятно разные, и один и тот же размер безграничен для огромного объёма интонаций, а без этого все размеры – прокрустово ложе.
Последняя строфа – зеркало мероприятия: недавно критик Э. соединил стихи Бродского и Евтушенко, написанные одним размером, и даже соединил их фамилии в одну – Броденко, изо всех сил стараясь доказать, что разница между ними невелика, а родство абсолютное.
…Но разница между Бродским и Евтушенко огромна, – огромней, чем Нобелевская премия.

Юнна Мориц. Свобода слова при всех режимах
21.08.2014

Беседовала Марина Алексинская

…Юнна Мориц – в этом имени – юность, где музы в хороводе среди подснежников, апрельского ветра, многотравья майских лугов. Весенним дождём проливаются строки поэзии Юнны Мориц, и свежесть поэзии, как запах черёмухи, головокружит.

Вдруг новость, как гром, прогремела. Либеральный бомонд «свиньёй» пошёл на поэта! Либерзона устроила людоедскую травлю, объявила войну. «У Юнны Мориц – маразм, старческая деменция, стихи ужасны, талант умер, она тяжело больна, жаль, что не умерла, у неё много читателей, это опасно, рейтинг очень высокий!..» – перлы карательных санкций. Причина – гражданская позиция Юнны Мориц, защита России от русофобского фашизма… Как это в «Волшебной скрипке» Гумилёва – «Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленье В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь». Но поэт – на то и поэт. Чтобы перлы грязной клеветы и карательных санкций отскакивали от пера бумерангом и кошмарили лагерь вранья, где быть патриотом Америки, любой европейской страны – прекрасно, а России – ужасно.

Марина Алексинская: Юнна Петровна, в «сетях» вам объявили войну за публикацию ваших стихотворений, вашей позиции, не совпадающей с позицией быковых-макаревичей. Что даёт вам силы так ярко и убедительно противостоять натиску ненавистников?

Юнна Мориц:
Имейте совесть – это роскоши предмет,
Имейте совесть – вот прекрасное именье!
Мне отключали воду, газ и свет,
А совесть – никогда, ни на мгновенье.

Имейте совесть – это крупный капитал,
Не дайте совесть распилить ножовкой.
Кристалл дешёвкой станет и металл, –
Не станет совесть никогда дешёвкой.

М.А.: Война на Донбассе, подъём патриотизма в России, предательство 5-ой колонны, – место поэта в такой ситуации. Поэт и свобода слова, как связаны для вас эти понятия сегодня?

Ю.М.: Свобода слова была в моей поэзии всегда, при всех режимах, за что я и была постоянно в "чёрных списках", у меня великий опыт свободы слова и противостояния травле и клевете. Я всегда шла "поперёк потока" и делала всё возможное, чтобы не вписаться ни в какую обойму, струю, колею, – тем более, не оседлать никакую волну, приносящую прибыль и выгоду. Куняев писал, что я ненавижу всё русское, как Гейне ненавидел всё немецкое, но это ещё – не худшее, что обо мне написано. Однако, у меня всегда был, есть и будет замечательный Читатель, и его много, очень много для поэта в наши дни. Место поэта сейчас и всегда – там, где ясно, что "Илиада" и "Одиссея" Гомера, "Ад" Данте, трагедии Шекспира, "Медный всадник" и "Полтава" Пушкина – это Вечное Теперь, которое чистая лирика Сопротивления, публицистика и злоба дня, поэзия – навсегда. Я уже писала о том, что "рано попала в эту плохую компанию".
Война на Донбассе – это Сопротивление. Произошла декриминализация фашизма, бандеровщина вписалась в национально-освободительное движение против "русских оккупантов", пришла хунта с палачами, которые сожгли живьём в Одессе протестующих граждан и при полном равнодушии полиции добивали тех, кто спасался, выпрыгивая из окон. В ответ на разгул фашизма, которому аплодировал Запад, восстал Донбасс, защищая своё Право на Жизнь. Это – историческое восстание против "нового мирового порядка", который называет себя западной цивилизацией и методами фашизма решает – кто имеет Право на Жизнь, а кто – нет! Гитлер мечтал уничтожить Россию, "новый мировой порядок" – его мечта.

М.А.: Вы – русский поэт. Сегодня говорят так: нет же национальности – немецкий или французский, значит, и национальности русский тоже нет. Хотелось бы у вас спросить: кто такой – русский? И что значит для вас – русский поэт?

Ю.М.: Бодлер – французский поэт, Байрон – английский поэт, Гёте – немецкий, Лорка – испанский, Данте – итальянский, Лермонтов – русский. А "советский" поэт – это такой же бред, как Бодлер – буржуазный, Вергилий – рабовладельческий, Пушкин – монархический. Вся мировая и русская поэзия создана людьми смешанных кровей, чья национальность не совпадала с языками стран, на которых они писали. Язык поэта – это национальность его поэзии, несомненно и без исключений. Иосиф Бродский – русский поэт, а не американский и не еврейский.

М.А.: Что за среда, люди, которые формировали вас как личность? О ком или о чём вы чаще всего вспоминаете? И что за среда для вас под названием «шестидесятники»?

Ю.М.: "Шестидесятники" – не моя среда. Чаще всего вспоминаю об Арктике, где я в 19 лет плавала на ледокольном пароходе "Седов". И о шахтах Сибири, Донбасса, где я была, обретая свободу слова. Меня после этого исключили из Литинститута за "нарастание нездоровых настроений в творчестве". Стояла – "оттепель", но для меня – заморозки. Потом поэт Николай Тихонов написал об этих "нездоровых настроениях" в "Литературной газете" предисловие к моим стихам, которое называлось "Поэт видит Север".

М.А.: Был ли соблазн Западом? И если да, то когда вы в нём разочаровались? Почему с вашей точки зрения Запад столь прельщает «дорогого россиянина» даже сегодня?

Ю.М.: Я всегда была невыездной, на запад меня приглашали постоянно – на симпозиумы, фестивали поэзии, для чтения лекций. Мои стихи там переводила Лидия Пастернак, сестра Бориса Пастернака. Потом, когда стали выпускать всех, я была в Италии, Англии, Франции, Польше, Чехословакии, Югославии, Америке. Мои стихи переводили прекрасно, авторские вечера проходили при полных залах. Соблазна остаться не было у меня никогда. Я не "разочаровалась в Западе", я испытала гнев и презрение к тому "коллективному западу", который бомбил Сербию, уничтожив Международное право, а потом во имя американской гегемонщины вторгся в Ирак, Ливию, далее – везде. Олигархат России делал всё возможное, чтобы НАТО двигалось к нашим границам, хотя НАТО не очень того хотело в начале "катастройки". Но олигархат полагал, что НАТО – лучший защитник его грабительских капиталов от "скотского" народа. Запад прельщает "дорогого россиянина" комфортом, возможностью сливать туда капиталы, хряпнутые в России, заодно обзывая Россию помойкой, историческим тупиком и отбросом.

М.А.: В советские годы художник пребывал на пьедестале. Скинув Дзержинского, демократия скинула и художника. Говорят: художник такой же человек, пусть спустится с облаков на землю. Ваша позиция?

Ю.М.: Я, слава Богу, не пребывала ни на каком пьедестале. Так что меня никто ниоткуда не скинул. По всей земле стоят памятники завоевателям, полководцам, государственным деятелям, чья жестокость не уступает Дзержинскому и даже превосходит в разы. Великий "глобализатор" Македонский вешал на деревьях трупы вдоль дорог, потому что "сильная власть должна быть страшной". Памятник – это история, часто ужасная. Никакой связи между сбросом памятника Дзержинскому и сбросом каких-то художников с пьедесталов не вижу. Но вижу Дзержинского с Бжезинским в одном флаконе.

М.А.: Кто сегодня с вашей точки зрения – интеллигенция, и что такое сегодня – элита?

Ю.М.: Сегодня интеллигенция – люди, не утратившие совесть и работающие на благо российского человечества.
Элита, состоящая из деньгастых светских львов и львиц, это – зоопарк, чей образ жизни самым отвратительным образом звездит в телеящике и прочих СМИ. Элита в переводе на русский – это отборный сорт. Вопрос в том: кто эти сорта отбирал в России?..
Мерзкий, извращённый образ России, где живёт генетический урод – российский народ, который просто обязан вымереть как можно скорей, – такова национальная идея, людоедская философия и «творческая деятельность» русофобской элиты. Она отравила страну и людей ядом самоненависти, самоистребления («Смотрите на себя и ужасайтесь!»). Запад это приветствует, именно такая Россия – ватник, колорад, биомасса, которую надо уничтожать под любым предлогом, подлым и лживым.
Мои ужасные стихи – противоядие от русофобской отравы, реанимация высокой самооценки российского человечества, моего Читателя. Это – особая поэтика, она приводит в бешенство русофобов, которые ждут, что запад задушит Россию санкциями, информационной блокадой и охунтением, развратом вражды. Это – не мой зал ожидания.

М.А.: Художник и деньги... Художник должен быть голодным или сытым?

Ю.М.: Художник не должен быть бездомным, голодным и нищим. О деньгах для художника должно думать государство. Наше государство думает очень самобытно: деньги дают на "Х+й в плену ФСБ", на клетку с курами, которые какают на чучело Льва Толстого. Вся русофобия, вся лексика и фактура ненависти к России оплачены государством очень щедро, у государства такие эксперты, министры, специалисты по глобализации. По сути, государство сглобализалось с русофобами, заливая их деньгами. А сегодня это отечественное русофобище диктует карательные санкции.

За ненависть к себе Россия платит щедро.
Кто зверствует над ней, тот сказочно богат.
Кто грязью обольёт, тому – казна и недра.
Такая садомазь, такой маркиз де Сад.

За ненависть к себе Россия ублажает
И приближает так, что жрут её живьём.
а это ей "весной арабской" угрожает
Правозащитник бомб, – за ласковый приём.

За ненависть к себе Россия платит лаской,
Насилуют её на Библии Бабла.
Платя за "Х+й в плену" – над детскою коляской,
Такие ценности Россия огребла!..

В такие зеркала красавица глядится,
Такое про неё снимается кино, –
Россия за него заплатит, чтоб гордиться,
Что ненавистью к ней прославится оно.

М.А.: Кто из женщин в литературе оказал на вас особенное влияние. Цветаева или Ахматова? – Ваш выбор.

Ю.М.: Обе – великие русские поэты. Никто из них не получил Нобелевскую премию. Но когда дают Нобелевскую премию другим поэтам, на Западе непременно пишут: её (его) переводила великая "леди" Ахматова, или её (его) переводила великая "леди" Цветаева, или с обеими были знакомы лично, по переписке. Такой "сертификат качества".

М.А.: В юности вы освоили Арктику. Сегодня поднимают вопрос о возвращении архипелагу Северная Земля названия Земля Императора. Ваше отношение к этому? И что за опыт вы извлекли из знакомства с Арктикой?

Ю.М.: Я не освоила Арктику, я в ней жила полгода, мы плавали на зимовья. Об этом есть в моей книге короткой прозы "Рассказы о чудесном", там и фотография, где я стою в ватнике рядом с ледоколом "Седов" и смотрю в бинокль. Арктика – это чувство человеческой, духовной силы в любых, самых трудных обстоятельствах, и остаётся это чувство на всю жизнь, и оно работает – очень! Недавно вышла новая книга моей поэзии "Сквозеро", она состоит из четырёх книг, одна из них называется "Большое Льдо", она о том, как в чувстве Арктики сверкает русская литература, русский язык, морозоустойчивость российского человечества. Я очень люблю "Морожены песни" Степана Писахова и всю его гениальную книгу северных сказок.
А возвращение географических названий – часто не к добру, в этой области есть свои тайные смыслы, которые способны на ответный удар.

М.А.: Что за кирпич был извлечён из строения нашего государства, что оно рухнуло? Является ли он причиной того, что наше государство то поднимается, то снова обваливается?

Ю.М.: Никакой кирпич не был извлечён, дело не в кирпиче, хотя иные фэйсы "кирпича просят", как говорят в народе, который никогда не простит и не забудет грабительскую "прихватизацию" и сдачу страны во внешнее управление Западу, который по этой причине объявил свою победу над Россией в "холодной войне". Наше государство перестанет обваливаться, как только прекратится "диктатура либералов, тирания либералов", – эти мои стихи довольно знамениты.

М.А.: Каким бы одним словом вы охарактеризовали советское время? Время демократии в России?

Ю.М.: Одним словом? – Получится враньё.

Советское время – это множество самых разных времён, часто уничтожающих друг друга. Никакой демократии не было, и я не считаю демократию вообще замечательной штукой, – демократия приговорила Сократа к цикуте, к самоубийству ядом, а через 2500 лет западная демократия реабилитировала Сократа, но голоса разделились поровну. Американская демократия хватает людей в любой стране, тащит к себе, жестоко пытает и судит за мысли и намерения, сажая в тюрьму лет на 30-100, при этом сама американская демократия с её кровожадными гегемонстрами – нигде и никогда не подсудна. В этом смысле советское время сильно сдерживало агрессию "коллективного Запада" и было тормозом для гегемонстров.

P.S.

Юнна МОРИЦ: Ответ на вопрос, которого здесь нет: "Как низко я пала?".
Безусловно, взовьются визги и вопли: "Как низко она пала, печатается у Проханова и в «Дне литературы»!" Есть у меня об этом стихи "Правила приличия":

В приличном обществе, которое свободно?..
В приличном обществе бомбёжек и блокад,
Переворотов, упакованных в плакат
Свободы – разгромить кого угодно?

В приличном обществе, где гадит гегемон?
В приличном обществе законно зверских пыток?
В приличном обществе, где ужаса избыток –
Величья гегемонского гормон?

приличном обществе, где неприлично быть
Россией?.. В этом обществе отличном?..
Нет, лучше в обществе я буду неприличном,
Чтоб ваши правила приличия забыть!

Отрывок из поэмы "ЗВЕЗДА СЕРБОСТИ".
21 апреля - 25 мая 1999 года, Москва
Книга ЛИЦО 2000 год

https://vk.com/wall246193325_310437

* * *
Кому нужны российские фашисты?!
А тем, кто сербов лупит по мозгам
И сбрасывает бомбы, как сосиски,
К России приближая ураган.

У нас найдутся умные засранцы
И позовут на помощь сорок стран,
Чтоб нас вовсю бомбили иностранцы,
Ссылаясь на фашистский балаган.

И будут нас долбать америкосы,
Диктуя нагло свой ковбойский план,
И будут резать нас фашистские отбросы,
Собой заполнив мировой экран.

А я уйду, конечно, в партизаны,
Чтоб эту авиацию крушить
И, как простые русские тарзаны,
В землянке водку ведрами глушить.

А в это время умные засранцы
Гуманитарно улетят в Париж,
Где горячо их примут, сделав танцы,
От радости в душе, когда бомбишь.

И улетят российские фашисты
Туда, где будут им с икрой блины.
А стран демократических танкисты
Избавят нас от собственной страны.

И мы под войском оккупационным
Начнем неимоверно процветать,
И больше петь не будем по вагонам,
Турецкий мусор будем подметать.

А Гитлер слаб по части диамата -
Гуманитарной не назвал войну,
Поэтому не он, а блок ГОВНАТО
У нас, ребята, схрюкает страну.

Какие-то говенные лепешки
Ее гуманитарно сдали в плен -
За барахло, которое в бомбежке
У них сгорит, как символ перемен.

.
Арсен Павлов-Моторола Сегодня мы вспоминаем нашего дорогого Михаила Толстых, известного как Гиви. В этот день ему исполнилось бы 45 лет. Мы помним его как человека с большим сердцем, который всегда был рядом в трудные времена. Его смелость и преданность делу вдохновляли многих.

Гиви оставил глубокий след в наших сердцах, и мы продолжаем его любить и помнить. В этот день мы скорбим о его утрате, но также отмечаем все те моменты, которые он подарил нам. Пусть его память живет в наших сердцах, а его дух продолжает вдохновлять нас на добрые дела.

С днем рождения, Гиви. Ты всегда будешь с нами. 😢🙏

х х х
Человечество - хищная масса,
Молока ему надо и мяса,
Рыбы, птицы, плодов, овощей, -
Нет здоровья без этих вещей,
Ничего не бывает полезней,
Но без них не бывает болезней,
И полезная очень еда -
Провокатор, источник вреда,
Такова обитанья среда:
Не родясь, не умрёшь никогда!

Не родясь, никогда не умрёшь,
И не будешь собой нехорош,
И ни в чём ты не будешь неправ,
И ничто у тебя не украв, -
Не позволит никто нипочём
Быть кому-то твоим палачом,
Стукачём, у которого рожа
На вонючий свинарник похожа, -
Эту мразь не увидишь и грязь,
Никогда и нигде не родясь!

Не родясь никогда и нигде,
Ты вовеки не будешь в беде,
Даже сердце не ёкнет в груди:
Чтобы ёкнуло, сердце роди!
Если сердце родить невдомёк, -
Никакой не получится ёк!
А без ёка – ни звёзд, ни планет,
Ни любви, чтоб родиться на свет.
С ёка всё начинается, с ёка,
Вся поэзия – с этого бока!

Страна моей любви

Я – странный человек, люблю свою страну,
Особенно люблю в трагическое время,
Когда со всех сторон хулят её одну
И травят клеветой – в эпохоти гареме.

Эпохоть такова, что подлое враньё
Имеет все права над нами издеваться,
Бросать в костёр дрова, но я не сдам её –
Страну моей любви!.. И ей не дам сдаваться!

Я – странный человек, в любые времена
Люблю свою страну, и это – внутривенно,
И не взирая на… когда моя страна
Меня за невраньё не любит откровенно!

Эпохоть такова, что подлое враньё
Имеет все права над нами издеваться,
Но чудом я жива, и я не сдам её –
Страну моей любви!.. И ей не дам сдаваться!

Я – странный человек, мне – сотни тысяч лет,
Где Вечное Теперь и вечные повторы.
Люблю свою страну, и мрак её, и свет.
Особенно люблю – под лай фашистской своры!

СОН

На дворе темным-темно.
Я лежу, смотрю кино:
Сон присел на табуретку,
Вышивает птичью клетку,
В клетке пляшет крокодил!..
Как он в клетку угодил?

Вот проснёмся —
Разберёмся!

* * *

Врут, что мы одеты были вроде
Нищих, нищий дух в мозги проник!
Врут они – от зависти, что в моде
Был у нас матросский воротник!

Был горошек, и была полоска,
Ситцев был ивановский цветник!
Но прекрасней всех была матроска:
У неё – матросский воротник!

Малышня любила и подростки,
Радостно старушка и старик
Летом шли по улице в матроске,
На ветру – матросский воротник!

Врут, что были нищие обноски!
Ситцев был ивановский цветник.
Но в двенадцать лет я шла в матроске,
Был крылат матросский воротник!

Врите, врите, крокодильи слёзки,
Издавайте горы врущих книг, -
Вам – не место ни в какой матроске,
Где любви матросский воротник!

Х Х Х

Когда ребёнок плачет громко,
Мешая ночью спать соседям,
Качайте на руках ребёнка
Хореем - едем, едем, едем!..

Я эту обрела привычку,
Ребёнка на руках качая, -
Привычку "делать электричку"
И ехать, ритмы сна включая.

Умею также "делать поезд",
Качая на руках ребёнка, -
Он едет, едет, успокоясь
Во сне!.. Такая работёнка,

Где ямб, хорей и амфибрахий,
А также дактиль и анапест,
Ритмично усыпляя страхи,
Туда везут, где сон разлапист -

На лапах, где вошло в привычку,
Ребёнка на руках качая,
Такую делать электричку
И поезд, ритмы сна включая!

Вам это очень пригодится,
Когда целуя на прощанье,
Дитя умчится вдаль, как птица,
А вы бессонными ночами,

Пожалуйста, не плачьте громко,
Мешая спать своим соседям, -
Себя качайте, как ребёнка,
Хореем - едем, едем, едем!..

* * *

"Повсюду жизнь и я ..."
Н. Заболоцкий

Бессмертный лес, и мельница, и ветер,
Они стоят при входе в этот свет.
Повсюду жизнь и я, – легко заметил
Поэт из тех, которым сносу нет.

Учитель мой, я узнаю питомник
И чудеса, воспетые тобой.
Когда кладу глаза на однотомник
С портретом после корки голубой.

Угрюмый лучник, сколько вариантов
Судьбы таят запасники веков
Для всяких человеческих талантов –
От стихотворцев до часовщиков?

Нет, не бедна холуйская порода
Талантами своими! И она
Спешит подсласткой превратить в урода
И наши времена, и имена.

Я ненавижу этот ход событий
И презираю этот круг идей,
Где дьявол на раздвоенном копыте
Танцует танец белых лебедей.

Но это грязный черновик, попытка,
Не более. Повсюду жизнь и я.
Пошевели плечом и рвется нитка,
Где вьется шов по меркам холуя.

Искусство жить – как всякое – опасно
В отрезок, так испорченный войной.
Продлись моя дорога! Я согласна
На все, что будет на Земле со мной.

1964 г.

* * *

Я знаю ямбы вещих предсказаний,
К стволам пророчеств знаю звездный путь.
Река времен - у всех перед глазами,
Но лишь поэты в ней стоят по грудь.

Я знаю путь и поперек потока,
Он тоже - вещий, из грядущих строк.
Он всем известен, но поэты только
Стоят по грудь - потока поперек.

Я предскажу стихам, что будет дальше
(Ведь дар пророчества нельзя отнять у Муз!):
Всем опротивел звон хрустальной фальши,
Ее прикончит правды грубый вкус!

* * *

Теперь я благодарна провиденью
За то, что в нежно-юные года
Я не сумела быть воздушной тенью,
Любимой всеми, всюду и всегда.

Теперь я благодарна правде голой
За то, что у событий под пятой
Я не была раскованной, веселой, –
И тем служила истине святой.

Ужимки, голос юности наивной,
Причуды избалованной красы
Потом глядятся маскою противной,
Как фармазона врущие весы.

Я ни за что не сделаюсь старушкой,
Чей моложавый бодрый маскарад
Царит румяной свойской безделушкой
В кругу, где пошло клятвами сорят!

Я не была прелестное созданье,
Я знала бездны, страшные для глаз,
Где неразрывны счастье и страданье,
Как жизни первый и последний час.

Николай Заболоцкий
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.
А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

За озером звенит осинник
под ветром северного лета.
Глазная синь из-под косынок
щемящей негою пригрета.

Крестьянка, опершись на грабли,
со вздохом цедит сквозь ресницы
небесный свет, где реют цапли,
не зная боли в пояснице.

Как сильно край земли расцвечен —
венец лучей прирос к простору!
Как долог день! Как светел вечер!
Как ночь мала об эту пору!

И всем пустыням марсианским
паром сигналит на причале,
что нет конца трудам крестьянским,
святой надежде и печали.