Отец писателя Набокова, тоже Владимир Набоков, попал в тюрьму, в одиночную камеру, в знаменитые петербургские Кресты, сроком на 3 месяца, в веселом месяце мае 1908 года. Был он депутатом 1-ой Государственной думы, а, по ее роспуску, воззвав не платить налоги и всячески граждански не повиноваться, сел, как политический, с другими такими же непокорными депутатами. «Не давать правительству ни солдат, ни денег!» - было написано в воззвании, за что случилась камера размером, в аршинах 6 х 4,5 – и до потолка, в самой высокой точке – в 5 аршин. По-нашему, длина – 4,3 метра, ширина – 3,2 метра, всего – 13,8 кв. метров. Что ж, на рынке недвижимости сейчас есть и меньшие квартиры – от 11 кв. метров. А высота до потолка – 3,6 кв. метра. Солидно!

Ему было 39 лет, отличный возраст. Будущий писатель Набоков уже существовал (ему 9 лет). Два сына, две дочери, а до третьего сына – еще 4 года. Так чем же Владимир Дмитриевич Набоков, будущий управляющий делами Временного правительства, занимался в своей камере целых 3 месяца?

«…С первого же дня зажил по расписанию. Привожу его полностью. В пять часов утра – вставание, умывание, одевание, чтение Библии». Сноска: «Я с Библией (кроме Евангелия) был плохо знаком и решил прочесть ее всю за время заключения». Продолжаем: «В шесть раздается по всему корпусу звонок и немедленно вслед за тем начинается топот «парашечников»… Процедура эта кончается около половины седьмого. Новый звонок. Доносится протяжное пение «Отче наш», «Богородице дево», «Спаси, Господи, люди твоя». Затем минут пять или десять спустя начинается разноска кипятка… Я завариваю чай, кончаю одеваться, поднимаю койку, подметаю, отворяю окно. Ровно в семь часов беру итальянскую грамматику с упражнениями и то прохаживаясь маленькими шагами по келье, то стоя на месте, начинаю «зубрить» спряжения, неправильные глаголы, местоимения, слова, делать переводы в уме. Занятие это продолжается до девяти часов, с пятиминутным перерывом.

В девять часов второй перерыв – десятиминутный, я пью молоко, ем хлеб. В 9 ½ часов принимаюсь за чтение по уголовному праву, взяв с собой несколько крупных исследований… Читая, делаю заметки, конспектирую. В промежуток времени от семи до десяти происходит прогулка, каждый день в разный час... В двенадцать часов прекращаю работу, убираю книги и тетради, накрываю стол, жду обеда.

Обед приносят между 12 и 12 1/2. Я обедаю всегда с отличным аппетитом, затем пью чай, немного фланирую. В 1 ½ сажусь писать и пишу, с небольшими перерывами и одним в двадцать минут (для второй прогулки) – до четырех. В четыре бросаю писать и совершенно раздеваюсь, проделываю восемнадцать мюллеровских упражнений, с обливанием в резиновой ванночке и растиранием. В 4 принимаюсь за серьезное чтение – историческое или философское – до шести. Затем вторично накрываю стол для ужина, который приносят около 6 часов. С 7 до 9 занимаюсь легким чтением, преимущественно по-итальянски. В 9 делаю свою постель, прибираю комнату, отмечаю на стене минувший день, перечеркивая карандашную полоску, и в 9 ½ ложусь спать».

И вывод, наверное, для нас, потомков: «При таком распределении дня время идет очень скоро и не остается места для скуки и тоски».

Так что делать, чтобы время шло очень скоро?
Набоков: «систематическая работа и упразднение праздности».

Его потом убили в Берлине в 1922 году, при покушении на Милюкова в Берлинской филармонии.
Он обезоружил террориста.
Сам погиб – Милюкова спас.

А пока он пишет, 1 июня 1908 года, 5 часов: «Радость моя, мое солнышко, я был несказанно счастлив видеть сегодня твое дорогое, родное личико и слышать твой обожаемый голосок. Я стараюсь не слишком это показывать, чтобы не растрогать тебя и себя, но теперь я мысленно обращаю к тебе все нежности, которые не мог сказать…».

И еще, 5 июня:
«Пожалуйста, напоминай обо мне детям…»

Войны, которые заканчивались обменом "земля на мир"
1) русско-японская (1904 -1905), 2) первая мировая (1914 - 1918, Брестский мир), 3) советско-польская (1919 - 1921), 4) советско-финская (1939 - 1940).
Среди нас - те, кто могли быть "нерожденными душами" из-за этих войн. Но войны закончились и они - родились.

Правила вечернего размышления
1) Бескомпромиссность – на марше
2) Уничтожить, разделить, перебить, а еще лучше расстрелять или взорвать всё к чертовой матери – как основа хорошей жизни потом
3) Любые компромиссы – ты враг. Ты – циник. Ты – адская сила
4) Все это – основа гарантированного взаимного уничтожения.
5) Компромиссы – чем раньше, тем лучше. Оставьте жить людей. Дайте им покой.
6) Нет - компромиссу? Никогда и ни при каких обстоятельствах? Но только за счет себя
7) За счет своей жизни, за счет жизни своих близких, за счет своего дома, за счет всего, что есть – вы
8) За счет того, что вашей обычной жизни больше не будет
9) Тогда – расстреливайте, делите, угнетайте, расправляйтесь – но только за счет себя и своей семьи
8) За счет других – табу
9) Нельзя быть человеком «нет» и только «нет», когда цена «нет» - существование других
10) Цель компромисса – человек, люди, их жизнь.
11) Все остальное – прах, на самом деле. Всё – еще тысячу раз переменится.
10) Есть тысяча аргументов, почему всегда можно сказать «нет», почему нужно отвергнуть компромисс. Нет проблем в том, чтобы их создать.
11) Есть миллион способов закрыть двери. Легко, с полпинка
12) Если наоборот. Почему можно сказать «да» и что нужно сделать потом, чтобы все «против», вся наша подозрительность – рассыпались в прах.
13) Что нужно сделать – потом – чтобы компромисс дал жить, дышать, жить на опережение, быть гораздо сильнее.
14) Другим. Всем. Каждому.
15) Вместо унижающих душу, убивающих сердца тотальных разрушений.
16) История успешных компромиссов? От личных – до страны? Сколько угодно
17) Компромисс невыносим только тогда, когда он делает невыносимыми условия существования – других.
18) Когда цена ему – их небытие

Мой старый приятель, чешский профессор, сухопарый, чем-то напоминающий немца, приглашал изредка погостить летом в его доме, чтобы вспомнить русский язык, просто пообщаться – где находимся и что с нами происходит. Но речь не о нем и не о его хитроумных домашних устройствах – ими он меня доводит до белого каления.
Скорее, речь о старой чешской деревне, в которой он живет недалеко от Праги, где столетние виллы перемешаны со старыми крестьянскими домами, почти каменными крепостями, с бесконечными, почти в три этажа, амбарами и новыми семейными кубиками, с пришлым населением, только что из Праги.

За двадцать с лишним лет, что я их наблюдаю, местные: заасфальтировали все дороги (в середине 1990-х было много щебенки), часть путей своих выложили плиткой, построили два новых моста, переходы через железную дорогу, провели в каждый дом газ, упрятали электрические провода под землю, сделали центральную канализацию, пустили из заповедника чистую воду в каждый дом, проложили кабель и достали каждый дом быстрым Интернетом, выстроили новый детский сад, новый теннисный корт (их несколько в поселке), обновили покрытие и всю инфраструктуру футбольного поля, устроили «собачью школу», небольшую промзону на задворках, дающую деньги и рабочие места, отличную детскую площадку, еще одно футбольное поле с искусственным покрытием, открыли новую библиотеку – интернет-центр, заново осветили улицы.

Рядом появились крупные супермаркеты и пивоварня-отель, два новых места «по пиву» и «кофечко» с детскими площадками. Через поселок проложили великолепную велосипедную трассу на десятки километров.

Боюсь сказать, что случилось в соседнем поселке. Там полностью перестроили старую школу, возвели ее второй корпус, отремонтировали замок, а местный французский ресторан и магазин с итальянскими сырами – это просто предмет гордости. И там, и тут – частные детские сады, новая музыкальная школа, вновь обустроенные парковые зоны. Подвалы с вином в местном замке. Бурная велосипедная и роликовая жизнь. Свой концертный зал. Спектакли, ярмарки, местные выставки. Недалеко железная дорога – там новые двухэтажные поезда «европейского уровня». Все это берется как будто из ниоткуда, из обычной повседневной работы.

И жилье, жилье, сотни, наверное, молодых семей, оккупировавших это пространство под ипотеку в 5–6%. Трех-, двух-, одноэтажные дома. От кубиков до вычурности.

И еще – все доступно, все для среднего класса, все дешево, доступно по деньгам. Все открыто, никаких стен и загородок, обычная поселковая среда, органично развивающаяся четверть века. Каждый год – по чуть-чуть, но в хорошем качестве. Тротуар здесь, плитку там.

В чем секрет? Вот уж где община и коллективизм. В таком поселении нет партий. Один край поселка выставляет одного кандидата, другой – другого. Борются люди и программы. Бюджет обсуждается публично, тратится только на местные улучшения. У общины есть свои земли, она может торговать землей или создавать на ней рабочие места. Есть свои доходы, их маловато. Мелкая коррупция? Все про всех всё знают и непременно съехидничают, а заодно и переизберут.

За партии голосуют на других выборах, кто – за левых, кто – за правых. Здесь же голосуют за «старосту», партии в этом не участвуют. И еще – все кипит мелким бизнесом, просто кишит. Через дом – объявление: чем занимаются хозяева и что у них можно поделать.

Чистота, нет свалок, в полях и лесах, на обочинах дорог – чистота. Тщательно оберегаются места общественного доступа, берег реки. Никаких частных загородок.

Очень спокойные люди, с чувством собственного достоинства, сходящие с ума по своим домам. Все в дом. Любовь к садам, огородам и бассейнам в них. Средний-средний класс, синие и белые воротнички, машины – «шкоды» разных времен или другие авто того же класса. Нет ничего, что было бы наспех сколочено: стыдно перед соседями.

Не дачный поселок, не садовое товарищество – старинная деревня, когда-то крепостных в XVIII веке. Сейчас община в несколько тысяч человек.

Он никак не должен был доехать до 1950-х. Белый, вражина, первопоходник. Ледяной поход 1918 года. Воевал в Добровольческой армии, от чего всю жизнь тряслись руки (контузия, тремор). Штурмовал красных в Екатеринодаре. Мог быть взят в 1930-е, как другие пишущие, в Ленинграде, в доме писателей на канале Грибоедова, 9. Но не был взят. Обязан был погибнуть в блокаде Ленинграда. Не хотел уезжать. Но очнулся в теплейшем Сталинабаде (Душанбе). Крещеный еврей – обязан был стать космополитом. Но не стал. Обруган, но не забран.

Враг, самый настоящий враг – но обласкан золочеными побрякушками. Запрещен – но допущен. Евгений Шварц?
Это он о себе: выдаю «внимательному наблюдателю главное свое свойство – слабость». Это о себе: «слабость: желание ладить со всеми. Под этим кроется вторая, основная: страх боли, жажда спокойствия, равновесия, неподвижности».
Это он, написавший «Дракон», пьесу, немедленно снятую после показа в Москве в 1944 году. Она вновь пришла в мир только после смерти автора.

«Я же их, любезный мой, лично покалечил… Человеческие души, любезный, очень живучи. Разрубишь тело пополам – человек околеет. А душу разорвешь – станет послушней, и только. Нет, нет, таких душ нигде не подберешь. Только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души. Знаешь, почему бургомистр притворяется душевнобольным? Чтобы скрыть, что у него и вовсе нет души. Дырявые души, продажные души, прожженные души, мертвые души».

Как он пробрался через 1930-е – 1940-е годы, чтобы от сердца умереть в постели? Как обошел случайности, чтобы уцелеть? В какой прогалине случилось так, что самое чистое зерно осталось на столе, когда все зерно смахнули со стола?

Это ведь он пишет в 1937 году: «Начиная с весны разразилась гроза, и пошла все кругом крушить, и невозможно было понять, кого убьет следующий удар молнии. И никто не убегал и не прятался. Человек, знающий за собой вину, понимает, как вести себя: уголовник добывает подложный паспорт, бежит в другой город. А будущие враги народа, не двигаясь, ждали удара страшной антихристовой печати. Они чуяли кровь, как быки на бойне, чуяли, что печать “враг народа” пришибает всех без отбора, любого, – и стояли на месте, покорно, как быки, подставляя голову. Как бежать, не зная за собой вины? Как держаться на допросах? И люди гибли, как в бреду, признаваясь в неслыханных преступлениях: в шпионаже, в диверсиях, в терроре, во вредительстве. И исчезали без следа, а за ними высылали жен и детей, целые семьи.

Нет, этого еще никто не переживал за всю свою жизнь, никто не засыпал и не просыпался с чувством невиданной, ни на что не похожей беды, обрушившейся на страну. Нет ничего более косного, чем быт. Мы жили внешне как прежде. Устраивались вечера в Доме писателей. Мы ели и пили. И смеялись. По рабскому положению, смеялись и над бедой всеобщей – а что мы еще могли сделать? Любовь оставалась любовью, жизнь жизнью, но каждый миг был пропитан ужасом. И угрозой позора. Наш Котов (комендант дома) совсем замер, будто часовой на карауле при арестованных или обреченных аресту, – в конце концов, разница была только в сроках. Он отворачивался при встречах, словно боясь унизить себя общением с жильцами – врагами…

Затем пронеслись зловещие слухи о том, что замерший в суровости своей комендант надстройки тайно собрал домработниц и объяснил им, какую опасность для государства представляют их наниматели. Тем, кто успешно разоблачит врагов, обещал Котов будто бы постоянную прописку и комнату в освободившейся квартире. Было это или не было, но все домработницы передавали друг другу историю о счастливицах, уже получивших за свои заслуги жилплощадь. И каждый день узнавали мы об исчезновении».

Он не узнал о своем исчезновении. Он и не исчезал.
Это может быть случайностью в стотысячных долях. Или не определимыми сейчас свойствами характера. Когда прошли первые холода, в саду все равно остается еще что-то, в чем есть движение, потому что этой пропасти холода невозможно исчерпать всё.

Позиция украинского собеседника в FB, юриста Володимира Темченко, (ученая степень, академическое образование и фундаментальные суждения). Опубликована несколько дней назад - в обсуждении моего поста в FB. Всё о том же -понимать, есть ли хотя бы какие-то точки пересечения общественного мнения "по разные стороны границы"?
Вот этот текст:
"Из разрозненных сообщений возникает некая новая социальная тенденция о реальности войны:
1. Из освобожденных ВС Украины территорий часть людей стали уезжать на свою историческую родину.
Причины разные, но прогнозируемо специалистам известны, в частности, это беженцы - потомки русских переселенцев после голодомора 32-33 годов. Их много!
Тенденция объективная и сохранится, в частности, по причинам разрушенного хозяйства, - кое-где поселки не подлежат восстановлению! Да и восстановить разрушенное быстро не получится! Это десятилетие min!

2. Поэтому, - чем дольше война, тем очевидно будет больше разрушений и депопуляция разрушенных территорий.
Следует также иметь ввиду: многие беженцы (разных национальностей!)не вернутся в Украину.
Это еще одна из приоритетно весомых причин бесполезности продолжения войны!
Если война порождает социальную и экономическую пустыню, - какой в ней смысл, тем более с учетом несостоятельности известных антинаучных (!) лозунгов о «русскоязычном населении»! Каждый человек обязательно идентифицирует себя как гражданин, социально-культурно, национально.

3. Войну нужно заканчивать немедленно.
В ряду различных вариантов правовых решений возможен вопрос общественного обсуждения о территориях до 24 февраля 2022 года. Думаю, что подобные обсуждения объективно требуют отсрочки на период восстановления, - до 5 лет точно.

Особенности правового механизма обсуждения приоритетов и равновесных решений в этих вопросах можно будет понять только после социально-экономической стабилизации, изучения общественного мнения, настроений и многих иных составляющих в новой (!) послевоенной реальности".

Володимира Темченко легко найти в FB - одним кликом как руководителя "Украинской правозащитной инициативы"

Правила бесконечного удивления
1) нас заставляют тратить свою драгоценную жизнь на невесть что
2) наше время занимают тем, что нам совершенно не нужно
3) мы вынуждены говорить о том, что через год всё равно забудут и мы сами не будем помнить - о чем и когда
4) нами жертвуют, как ничем, как будто мы ничего не стоим
5) выход из этой глупости - быть отдельным
6) непроницаемые стены - да, невозможно
7) но отдельность, свое мнение, своя дорога, своя независимость., свои желания, свой круг чтения, свое общение, свои люди - и, наконец, своя любовь
8) быть бесконечно далеко от внушаемого
9) радоваться. За возможность дышать, думать, ощущать, двигаться, чувствовать. Мы - здесь. Наша жизнь идет. Мы в ней. Мы любим. И нас любят. Мы лично присутствуем при этом чуде 10) Верить, что все будет именно так,как нужно. Рано или поздно
11) Эта вера - не пустая. Она основана на наблюдениях - за своей и чужой жизнью
12) Считать ли риски? Тысячу раз считать. Меняться - и всё менять, строго по траектории рисков
13) Что не отменяет сегодняшнего наслаждения жизнью. Невозможно не делать этого, пока ты можешь

Ящик в моем доме не действует. Он смиренно стоит в углу, не вещает, молчит, как молчат шкафы и старые часы.
Свободное мышление отвергает:
1) идолопоклонничество. Дикая смесь коммунистических и династических статуй давно походит - размерами и замыслом - на идолов острова Пасхи, на базальтовых идолов, доходящих до 20 метров высотой и сотен тонн веса. Когда-нибудь новый Тур Хейердал будет выяснять, как мы это построили

2) клерикализм, ищущий крайности. Церковь, ставшая корпорацией, всегда проваливалась. Гонимая вера всегда побеждала. Вера - шепот, вера - утешение, вера - свободный выбор, вера - прямой разговор. Вера – печальный, веками намоленный храм, в котором часы потрескивают

3) Антизападничество, как сияние разума. Заливание мозга кипятком. Искажение лица путем победоносного рыка - не лучший способ бытия теплым летом

4) Ложное величие. На подъезде к станции Белинской костяки бывших заводов. В Петербурге темные пустые корпуса, подступающие прямо к дороге. Величие - это прекращение бараков, хрущевок, времянок и одичавших заборов длиной в десяток бетонных экваторов. Истребление босяцкого способа существования.

5) Антилиберализм, как метод хождения в зоопарк. Человека, призывающего загнать всех в клетки, обычно хватают за рукава и тащат в Кащенко, а не в телекамеру

6) Однородность сознания, достигаемую путем его перемалывания.

7) Счастье молотка, вколачивающего гвозди в лоб. Счастье быть маршевым рупором

8) Насилие, пронизывающее стекла, как мороз. Эфир как пыточную камеру для спокойно думающего человека

9) Чувство неутомимого превосходства. Орлиный клекот в мозгу воробья

10) Зрелища, от которых разит Римом. Хлеба и зрелищ, чтобы вы заткнулись

11) Крики маргинала в его потерянном саду

Не делайте этого! Всё это неутомимое хождение в сарай вместо постройки дома.

В сарай не ходит свободное мышление самодостаточного человека, отвечающего за самого себя, за свою жизнь, за свой способ существования, за свой взгляд, которым он обрабатывает жизнь.

В детстве наши войны были неизбежны. Мы стояли на третьем этаже пятиэтажки на Соколе и делили, кому быть лейтенантом, кому капитаном, а кому –целым полковником. А сейчас остается только молиться, чтобы котел не плеснул кипятком в наших детей, в наши души, в наши тела. А как молиться? За вразумление властей – любых, за умолимость государственных машин, за думанье. За неубиение. За разум, если он вообще есть.

Скажите это десятилетнему ребенку, когда он кричит "Ура!" и бьет из пулемета по сугробам снега. Скажите нам, когда мы, прикрывшись учебниками, ставим кресты в "морском бою" на чужих эсминцах или даже крейсерах. Скажите, что мир - это смысл бытия!

Пока же в подъезде тепло, чувство тепла бьет из его батарей, мимо нас спускаются подозрительные женщины, и чувство того, что я майор, греет мою шубейку. И, если бы к нам во двор чудом заехал танк, мы бы облепили его, как пчелы, покрытые снегом