Не поёт у нас больше сиринов, не пахнет дровами, да не золотятся на столе коврижки. Лишь блудница-душа в асфальтированном аду, горюя о родном селе наблюдает за строительными кранами и шумным трафиком. Она прельщена тобой, город-интеллегент ! Твой обман привел её к гробу казематному. Обменяла она драгоценное русское счастье на твой цветастый фантик. Умирает Россия, в этой неискренности, в слепоте и глухоте ко всем бедным и несчастным людям. Ржёт да пляшет бесам на радование, а за этим весельем пустота зияющая, все больше и больше душу глодает.

Душа не христианка, а дебелая дородная крестьянка. Хочется правильно перевести слова Тертуллиана на русский, лишая их прелести внешней ясности современных слов. К примеру лишив первое барочной природы сказочной нимфы, каким оно может представляться сейчас, русское же слово дарует субстанциональную реальность понятию (даже не считая, что крестьянин=христианин, по другому быть не может). Первое контекстуально ближе к слову Дух (в первых ассоциациях приходя к «духовному», в профанном смысле, контексту западной веры) - она холодна, спиритуально отстранена от действительно существовать могущего, а вот душа крестьянка - несовершенна, она как весела, так и глубоко печальна. Именно она должна быть обязательно оправдана, спасена. Перенесена из внешней действительности в сердечный ларец, будучи спасена от своей стыдливости, она перестанет скрывать под подолом кривые ножки, через преображение приблизившись к тому, что должно подразумеваться под словом «христианка». Из скорлупы темницы-тела пробьется голубица - запоет да заговорит псалмами, там и будет Царство Божие - как подлинная свобода, а не клетка.

Разницу здесь можно уловить через строки Гумилёва:

У Лилит — недоступных созвездий венец, В ее странах алмазные солнца цветут: А у Евы — и дети, и стадо овец, В огороде картофель, и в доме уют.

Сосца́ми благоче́стия, о́тче преподо́бне, воспита́вшую тя пита́еши Це́рковь, отда́й седмокра́тным хле́бом Боже́ственныя благода́ти, твою́, пита́телю, сла́дость пролива́я, я́ко питие́ же врачева́ний, всеблаже́нне Златоу́сте.

Воображаемое интервью между Антоненом Арто (А.А.) и Вячеславом Полуниным (В.П.):

А.А.: Месье Полунин, в вашем "сНежном шоу" я вижу настоящий театр жестокости, но переосмысленный через призму светлой меланхолии и детской непосредственности. Как вам удается балансировать на грани между хаосом и гармонией?

В.П.: О, месье Арто, я польщен! Ваша концепция театра жестокости во многом перекликается с моим пониманием клоунады. Ведь клоун - это тоже своего рода шаман, проводник в иные измерения сознания. Только я использую не ужас, а удивление.

А.А.: Да, я заметил, как виртуозно вы управляете энергией зала. Это напоминает мне ритуальные практики балийского театра, только вместо масок демонов - красные носы и снежные бури.

В.П.: А знаете, ваши идеи о тотальном театре, где стираются границы между актером и зрителем, очень близки моей философии. В "сНежном шоу" публика становится частью действа, купаясь в снежной буре.

А.А.: Восхитительно! Вы превращаете мои мрачные теории в праздник света. Это как если бы кто-то взял мой "Театр и его двойник" и переписал его языком радости.

В.П.: Месье Арто, ваше влияние на современный театр неоценимо. Вы научили нас, что настоящее искусство должно проникать глубже слов, прямо в подсознание зрителя.

А.А.: А вы, дорогой Слава, показали, что этого можно достичь не только через боль и шок, но и через искреннюю детскую радость. Это тоже своего рода жестокость - жестокость абсолютной невинности.

В.П.: Давайте выпьем за это! За театр, который потрясает души, независимо от методов!

Житие покаявшегося философа Николая Земельного (бывшего Ника Лэнда)

Был в земле английской философ именем Николай, прозванный Лэндом, писавший страшные тексты о капитализме как о темном божестве и о машинах, пожирающих человечество. Но однажды, в ночь на Светлое Воскресение, явилось ему видение: все его книги и статьи обратились в черных механических змиев, которые стали жалить души читателей.

Ужаснулся Николай и возопил: "Господи, что же я натворил!" И тут же услышал тихий глас: "Иди на Русь, там найдешь спасение".

Раздал он все свое имущество, сжег черновики, и отправился в путь. Добравшись до русской земли, принял православие с именем Николай, в память Николая Чудотворца, и стал странствовать по пустыням и скитам.

В затворе некоего скита провел он три года в полном молчании, лишь молитву Иисусову творя. А когда спрашивали его о прежних философских писаниях, отвечал со слезами: "Был я как ворон черный, каркающий о конце времен, а надобно быть как голубь, несущий благую весть".

Особо каялся он за свои тексты об акселерационизме, называя их "бесовским наваждением". В келье своей он держал лишь Евангелие да "Добротолюбие", а все современные книги отвергал.

Говорят, что перед кончиной написал он "Покаянное послание к философам", где призывал всех вернуться к простоте веры. А когда преставился, видели над его келией светлый столп и слышали ангельское пение.

И доныне приходят к его могиле философы, ищущие истинного пути, а послушники сказывают, что многие после этого оставляют мудрствования лукавые и обращаются к вере православной.

КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ ЖАНА КОКТО

Интерпретация этой классической сказки кажется чрезвычайно интересной, поскольку переживается автором необычайно живо в «золотых алхимических снах», которые доступны только людям подлинного искусства, в отличии от бесконечного количества кастрированных дегенеративных экранизаций, обращающих внимание в основном на внешний бытовой слой сказки.

Сама формула появления Чудовища у Кокто переворачивается, вместо проклятия злой феи (которая, безусловно, тоже ведёт к ряду правильных ассоциаций), Кокто обращаяется к тематике опасного места. Замок Чудовища это пространство «солнца полуночи» — имажиналь, существующий параллельно скудному миру бодрствования, взаимодействие с ним происходит через сны и зеркала. Прекрасные вещи вынесенные оттуда обращаются в прах, как только их касаются наглые жители дневного мира. Чудовище одинокий король имажиналя, скрывающийся в тени, отвратившийся от солнечного света. В его саду находится комната, в которой находится всё его могущество и сила, ключ от неё он дарит Бэль. В конце картины мы узнаем тайну этой комнаты — находящийся в ней алтарь Дианы.

Тут нельзя не учесть влиятельность «Золотой ветви» на творческую среду ХХ века. Один из известнейших мотивов книги Фрэзера – это король Немейского леса, сопряженный с тайной смены власти; бодрствующий король охраняет свои владения, пока во время его короткого сна ему не нанесёт смертельный удар новый претендент на власть. И вот уже новый король обязан одиноко бодрствовать в лесу. Нужно отметить, что именно в этом Немейском лесу находился алтарь Дианы.

В фильме дерзновенный Авенант желая освободить Бэль от Чудовища проникает в этот алтарь Дианы и немедленно превращается в Чудовище. А Чудовище в свою очередь превращается в прекрасного принца обладающего внешностью Авенанта. Нужно вспомнить, ещё одну жертву Дианы, прекрасного и дерзновенного Актеона, превращенного в оленя загнанного насмерть собаками. Олень – древнейшее животное представляющее царя леса, верховного рогатого бога Карнайна (Аполлон Карнейос). Чудовищность/животность функция того же порядка, что и рога Актеона, в цикле о Граале она обозначена незаживающей раной короля. Наставить рога - древнейшее выражение, ведущее нас к Актеону, в сегодняшнее время, увы, обрело исключительно пошлое инфернальное значение, обозначающее женскую скудную неверность и половую пассивность, вместо активной и неприступной женской опасности. Наставить рога — это губительный магический акт лунной богини, предназначенный патриархальной дерзости, отсылающий к самым древнейшим пластам нордической традиции к священным тайнам пола (позже оленей сменят быки, быков овны, а на смену овнам придет последняя рыба...) Этот миф приоткрывает печальную и ответственную природу самой власти…

И, став Павел среди ареопага, сказал: Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано «неведомому Богу». Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам.
(Апостол; ХVII, 22–23)

Одним из слушателей послания Павла афинянам и членом ареопага был Дионисий Ареопагит. Интересно заметить, ареопаг — буквально Άρειος Πάγος (холм Ареса/Марса). Совпадает с местом мученической смерти Дионисия Парижского (Сен Дени), которого легко отождествлять с Дионисием Ареопагитом (замученным во время галльской миссии) — это место гора Mont de Mars, название Гора Марса сохранилось вплоть до Меровингов, а после превратилось из Mons Martis => в Montmartre (гору Мучеников). Как отмечал Генон в «Эзотеризме Данте», небо Марса, как раз связанно с мучениками. Примечательно, что базилика Сакре-Кёр (Святое Сердце) отсылает к общему для бога Диониса и Христа символизму сердца, как органа метафизического биения мира, священного неумирающего источника движения, центральной точке мирового креста. Как и имена мучеников почитаемых в базилике уводят нас к разным именам одного и того же бога — Дионис, Рустик и Елевтер.

Мы обращаем внимание на апофатический аспект Неведомого Бога, ведущий к апофатике Ареопагитик. Трансцендентная Троица в Неведомом Боге, вполне может вести к трем ликам Диониса: разодранный Загрей, экстатический Вакх и грядущий во славе элевсинский Йакх. Они же могли являться символической предтечей грядущих трёх ликов Христа: Распятого богомладенца (Эммануила), присутствующего невидимо — Утешителя (Параклета), и верховного — Вседержителя (Пантократора). Так через Дионисия, Павла и Неведомого Бога, мы можем провести очевидный (по крайней мере для нас) мост между эллинской мистериальной традицией и христианством.

Есть во Мериканстей земле страна едина, нарицаемая Калифорния. А народ во оной стране аки новыя содомляне, вси бо во гресех блудных погрязоша, и начальники их содомиты суть. Такожде и города их, иже всуе именем Святаго Франциска да градом Ангелов прозываются, еста бо яко новыя Содом и Гоморра.

Тако в лето 7533 генваря месяца ведро бяше во стране Калифорнийстей, яко изгораше земля, и мнози боры и леса возгорахуся сами, и воздух куряшеся над землей. И восхождаше пламень от земли, аки дым пещный. И обратишася во пепелища многиждо теремов златоверхих вельмож, купцов, скоморохов да прочих вятших людей, такожде и простых изб зело гораздо погореша.

А у дружин пожарных бысть велие оскудение наряда огнеборнаго, яко, бают, отдаша все Гетманщине во вспоможение.

"Новый Лѣтописецъ"

Символ Рожества в форме осьмиконечной Вифлеемской звезды гуслицкого орнамента в старообрядческой богослужебной рукописной певческой книге "Праздники" знаменного (крюкового) пения конца XIX — начала XX в. Саратовское собрание ЛАИ УрФУ. Публикация Лаборатории археографических исследований УрФУ.

Записки о старообрядчестве

Россия страна Адонисов — она же загоняет их на смерть и воскресение. Как менада-мужеубийца. Жан Парвулеско упоминал, что русские находятся под сильным влиянием Венеры, так и получается. А америка/запад и правда Арес/Марс, которому она предана. Поэтому американцы на Марс и стремятся, даже инопланетные гости к ним прилетают оттуда.

Надо русским самим воскресать бородатыми-Венерами. В мужицком пахатном раю, зачинать Христов в себе, в обОженном (и обожжЁнном как каравай) теле, без всего лишнего. Из зависимостей планетарных, инерции мифа вырываться, прямо к Христу.

У Парменида была такая система — все движение в мире от противостояния Венеры и Ареса, любви и ненависти. А в середине двигателем недвижимым — сын Эрос. Так вот этот Эрос и есть русский мужичок, от глаз сокрытый. Слишком рано мы в святого русского мужика рядиться начали — косоворотки, кокошники напялили, румяна напомадили. Сермяга и посконь домотканная это и есть тело воскресения, тогда и будет authentic.

А вообще не только мы Адонисовым мифом привелигерованы, недавно обнаружил эту тему в «Презрении» Годара. Также грезят они, только о гомеровом, такие же конфликты с реальностью…

Задремал под Фантоцци — проснулся с мыслью, что все комические персонажи это трансформированные существа из хтонических культов, низшие силы, боги плебса. Существа вроде Фантоцци, Мистера Бина, героев Аркадия Райкина или Дональда Дака погружены в настолько бессмысленную закрепощающую суету, что они подобно лярвическим энергиям заблокированы к любым намёкам на живое героическое сознание. Также и созерцающие их души завлекаются лярвической суетой, забывая о созерцании, смех сразу направляется вниз, в чрево, к местам сгорания. Подобная суетность жизни будь то бухгалтера, слуги, лакея, мелкого чиновника является трансформированной аграрной культурой где труд и пожирание являются ключевым залогом поддержания цикла смерти/воскресения. Эти существа безусловно древнее, чем персонажи героические, драматические, именно в своих незабвенных метаморфозах они проникают сквозь ателлану, дель-арте, немое кино а-ля Бастер Китон до Фантоцци, Жандарма из Сен-Тропе, Тото и тд. Их существование большая насмешка над жизнью, когда смерть вообще является полностью мнимым элементом комического, они вечно сгорают, падают с высоты, травмируются, вешаются и тд. при этом оставаясь живее всех живых.

Особенно жутко они проявляются через пародийный жанр, когда подобное существо наряжают в персонажей героической функции, чем низводят подвиги, в том числе и драматические ситуации до шутки. Одним из важнейших пародийных персонажей можно назвать Клоуна, появившегося после декапитации короля Карла I. Клоун — это осмеянный король-мертвец.