Сладковата, как ложь
И хитра, как лиса,
Среди наших пейзажей усталых
Против русской
Победы воюет попса,
На захваченных
телеканалах.
Тьма весьма ожиревших вчерашних юнцов,
Так и скачет в мечтах о халяве,
Взяв без спросу
солдатские песни отцов
И свои
нескладушки гнусавя.
Они грязь оставляют от белых снегов,
Каплю мёда в обгаженной кадке.
Нам с такими
друзьями не нужно врагов.
У бесстыдства шакальи повадки.
Надевают кресты и снимают трусы,
Но теперь не о песнях беседа.
Ибо рыночный век -
это время попсы.
А попса не потерпит Победы.
Аппетит ей испортит солдатик Петров,
На кресте умеревший в ю-тубе.
Да и час всего лёту от смертных боев,
До столичных жиреющих клубов.
Этот час неудобен приличной попсе.
Он скелет ей под платьем тревожит.
И к победе она не бежит по росе,
Отдаляя святую, как может.
Я случайно включил телевизор и вдруг,
Посредине привычного гама,
Там стоял в гимнастерке Сергей Бондарчук…
А потом закрутилась реклама.
И хитра, как лиса,
Среди наших пейзажей усталых
Против русской
Победы воюет попса,
На захваченных
телеканалах.
Тьма весьма ожиревших вчерашних юнцов,
Так и скачет в мечтах о халяве,
Взяв без спросу
солдатские песни отцов
И свои
нескладушки гнусавя.
Они грязь оставляют от белых снегов,
Каплю мёда в обгаженной кадке.
Нам с такими
друзьями не нужно врагов.
У бесстыдства шакальи повадки.
Надевают кресты и снимают трусы,
Но теперь не о песнях беседа.
Ибо рыночный век -
это время попсы.
А попса не потерпит Победы.
Аппетит ей испортит солдатик Петров,
На кресте умеревший в ю-тубе.
Да и час всего лёту от смертных боев,
До столичных жиреющих клубов.
Этот час неудобен приличной попсе.
Он скелет ей под платьем тревожит.
И к победе она не бежит по росе,
Отдаляя святую, как может.
Я случайно включил телевизор и вдруг,
Посредине привычного гама,
Там стоял в гимнастерке Сергей Бондарчук…
А потом закрутилась реклама.
Я красоту,
спасающую мир,
Вчера в палате
с ложечки кормил.
Она смеялась уголками рта,
А утром заработала арта.
Прости, моя небесная краса!
В крыло кусает ангела оса.
Волной ударной выбило стекло,
И капельницу-цаплю
посекло.
Полкниги сожжено,
без ножки стул,
Влюбил в себя весну и обманул,
Мы только целовались
с ней вдали,
А показалось,
что весь мир спасли.
Я воду у неё лакал с лица,
Смотри, теперь
ни пальца, ни кольца.
А мир на рынке
по какой цене?
Блестит слеза ребёнка
на цевье,
И мальчик собирает
автомат.
Вот птицы к старцу
в очередь стоят,
Цепляясь за железо палаша.
Тут русская проснулась вдруг душа,
Как по тарелке кашу, жизнь размазав.
Докладывал полковник Карамазов.
22.5.24ВМ
спасающую мир,
Вчера в палате
с ложечки кормил.
Она смеялась уголками рта,
А утром заработала арта.
Прости, моя небесная краса!
В крыло кусает ангела оса.
Волной ударной выбило стекло,
И капельницу-цаплю
посекло.
Полкниги сожжено,
без ножки стул,
Влюбил в себя весну и обманул,
Мы только целовались
с ней вдали,
А показалось,
что весь мир спасли.
Я воду у неё лакал с лица,
Смотри, теперь
ни пальца, ни кольца.
А мир на рынке
по какой цене?
Блестит слеза ребёнка
на цевье,
И мальчик собирает
автомат.
Вот птицы к старцу
в очередь стоят,
Цепляясь за железо палаша.
Тут русская проснулась вдруг душа,
Как по тарелке кашу, жизнь размазав.
Докладывал полковник Карамазов.
22.5.24ВМ
Во время оно
Женя Родионов
Провел в плену
Последнюю весну.
И ничего не снилось
накануне.
И так хотелось
побывать в июне,
Или опять у мамы в животе,
Что самодельный крестик
в темноте
Обжег ключицу,
близкая вода
Как будто в кровь
уже была одета.
Ну, Женька,
с Днем рожденья,
навсегда!
С последней крошкой
хлеба, жизни, света.
Так девятнадцать
заплетают в круг.
Вчера был день
святого Николая
Сегодня твой,
Россия рядовая,
Как будто спохватившаяся вдруг.
Женя Родионов
Провел в плену
Последнюю весну.
И ничего не снилось
накануне.
И так хотелось
побывать в июне,
Или опять у мамы в животе,
Что самодельный крестик
в темноте
Обжег ключицу,
близкая вода
Как будто в кровь
уже была одета.
Ну, Женька,
с Днем рожденья,
навсегда!
С последней крошкой
хлеба, жизни, света.
Так девятнадцать
заплетают в круг.
Вчера был день
святого Николая
Сегодня твой,
Россия рядовая,
Как будто спохватившаяся вдруг.
Чтобы руку пожать,
свои пальцы
в карман
не сей.
Посещать тем полезнее
кладбище и бассейн,
Чем огни ресторанов ярче.
Про смерть весны
Режет правду-матку
зуб мудрости из десны.
Телевизор войны
так похож
на цепного пса:
После миски
с костями -
Реклама,
за ней попса.
Я срезаю слова,
как цветы
Я пашу стихи.
Бесполезнее только
подкова для той блохи.
Ветербург да Тосква,
Между ними летит сапсан,
Как старлей говорил
когда-то
«Не ссы, пацан!»
Без надежды
и страха
Собаке смотри в лицо.
Просто прыгай,
читай стишки
и тяни кольцо.
К ветке вишни у дома отец прикрепляет дым.
Если ты позабыл молитвы, проси воды.
И за правило семь этих слов повторять возьми:
Нам пришлось
ампутировать счастье,
чтоб стать людьми.
ВМ
свои пальцы
в карман
не сей.
Посещать тем полезнее
кладбище и бассейн,
Чем огни ресторанов ярче.
Про смерть весны
Режет правду-матку
зуб мудрости из десны.
Телевизор войны
так похож
на цепного пса:
После миски
с костями -
Реклама,
за ней попса.
Я срезаю слова,
как цветы
Я пашу стихи.
Бесполезнее только
подкова для той блохи.
Ветербург да Тосква,
Между ними летит сапсан,
Как старлей говорил
когда-то
«Не ссы, пацан!»
Без надежды
и страха
Собаке смотри в лицо.
Просто прыгай,
читай стишки
и тяни кольцо.
К ветке вишни у дома отец прикрепляет дым.
Если ты позабыл молитвы, проси воды.
И за правило семь этих слов повторять возьми:
Нам пришлось
ампутировать счастье,
чтоб стать людьми.
ВМ
РЕКЛАМА КОФЕ
Комар с кровью Пушкина перелетает Мойку
И попадает…
в китайскую кофемолку.
Горячий напиток
в постель подают Царю.
Николай в ночном колпаке встречает зарю.
Он надевает рубаху,
белое галифе,
И замечает вполголоса:
«Quel délicieux café"...
(Пусть ещё не закончился гайморит,
Кофе с такой добавкой
царя бодрит).
А на дворе трава,
А при дворе поэт.
И я об этом пишу
через двести лет.
Позвонила Наташа:
"Ночуй без меня".
Кошмар...
А над ухом
зудит,
и зудит,
и зудит комар.
Комар с кровью Пушкина перелетает Мойку
И попадает…
в китайскую кофемолку.
Горячий напиток
в постель подают Царю.
Николай в ночном колпаке встречает зарю.
Он надевает рубаху,
белое галифе,
И замечает вполголоса:
«Quel délicieux café"...
(Пусть ещё не закончился гайморит,
Кофе с такой добавкой
царя бодрит).
А на дворе трава,
А при дворе поэт.
И я об этом пишу
через двести лет.
Позвонила Наташа:
"Ночуй без меня".
Кошмар...
А над ухом
зудит,
и зудит,
и зудит комар.
☀️Приходите! Вместе отметим день рождения Солнца!
Что-то будет….
Нет ничего прекраснее справедливого возмездия, как говорил один француз…
https://russia.ru/events/muzykalno-poeticeskii-koncert-filatov-fest-za-puskina#/
Что-то будет….
Нет ничего прекраснее справедливого возмездия, как говорил один француз…
https://russia.ru/events/muzykalno-poeticeskii-koncert-filatov-fest-za-puskina#/
Бабочка
С тех самых пор, как кончилась весна,
И дух ее покинул оболочку,
Мне верно служит бабочка одна.
Она всегда подсказывает строчку.
Я этим утром распахнул окно,
Чтобы продолжить начатое дело,
И на плечо в прозрачном кимоно,
Оранжевая вестница присела.
Ее прилёт, как нежный почерк скор,
Ее учитель - снег второго Рима.
На крыльях вмиг меняется узор,
И летний дождик целит капли мимо.
Вишнёвый лист для бабочки кровать,
Она вспорхнёт и превратится в…слово.
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать,
Лишь вспомнить, по завету Гумилева.
Так служит врач зеркальному ножу,
Так бьется сердце быстрой трясогузки:
Она диктует, я перевожу
С божественного синего на русский.
С тех самых пор, как кончилась весна,
И дух ее покинул оболочку,
Мне верно служит бабочка одна.
Она всегда подсказывает строчку.
Я этим утром распахнул окно,
Чтобы продолжить начатое дело,
И на плечо в прозрачном кимоно,
Оранжевая вестница присела.
Ее прилёт, как нежный почерк скор,
Ее учитель - снег второго Рима.
На крыльях вмиг меняется узор,
И летний дождик целит капли мимо.
Вишнёвый лист для бабочки кровать,
Она вспорхнёт и превратится в…слово.
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать,
Лишь вспомнить, по завету Гумилева.
Так служит врач зеркальному ножу,
Так бьется сердце быстрой трясогузки:
Она диктует, я перевожу
С божественного синего на русский.
Пошли, Господь, пчелу
К печальному челу,
Чтобы укус
(не знаю почему)
Обрадовал носившего печали.
Когда я пел, мне птицы отвечали,
Когда молчал,
Сосед включал пилу.
Жалея жалить,
да лежать в обнимку.
С перекрестивших клювы
брать пример.
И если ты вода,
я - водомер.
Мы превратимся в утреннюю дымку,
В продольную полоску
на Нерли,
В росу при синих травах Васнецова.
Когда стихами воздух облицован,
Клин клином вышивают журавли,
Где облака -
солдатские тулупы
Земле напоминают о зиме.
Иисус с учениками на холме,
Вокруг Андрея съемочная группа.
Две этих «ю» выстраивать в «люблю»,
Как ключевой касаться вдруг ключами,
Цветов собрать у полустанка маме.
Без пристани тревожно кораблю,
Но пусть его одежду волны лижут,
Пусть сеет дождь
Есенина Ока,
Вся наша жизнь - любовь издалека,
Ты только сядь,
пожалуйста, поближе.
К печальному челу,
Чтобы укус
(не знаю почему)
Обрадовал носившего печали.
Когда я пел, мне птицы отвечали,
Когда молчал,
Сосед включал пилу.
Жалея жалить,
да лежать в обнимку.
С перекрестивших клювы
брать пример.
И если ты вода,
я - водомер.
Мы превратимся в утреннюю дымку,
В продольную полоску
на Нерли,
В росу при синих травах Васнецова.
Когда стихами воздух облицован,
Клин клином вышивают журавли,
Где облака -
солдатские тулупы
Земле напоминают о зиме.
Иисус с учениками на холме,
Вокруг Андрея съемочная группа.
Две этих «ю» выстраивать в «люблю»,
Как ключевой касаться вдруг ключами,
Цветов собрать у полустанка маме.
Без пристани тревожно кораблю,
Но пусть его одежду волны лижут,
Пусть сеет дождь
Есенина Ока,
Вся наша жизнь - любовь издалека,
Ты только сядь,
пожалуйста, поближе.
Здесь ветер у сосны
играет в позвонке,
Тоскуют облака
по будущему снегу,
И соловей на русском языке
Поет опять про
Альфу и Омегу.
И тает в синеве
обмылок серебра,
И дуб надел скворцов
на скрюченные пальцы.
А мальчик у воды
все камни перебрал.
Он крестик потерял,
Пока в реке купался.
Поэт разжег огонь
любовью запасной,
Старик почти забыл
о молоке и хлебе.
И мёдом плачет шмель
над прожитой весной,
И будто в горле ком -
Земля качнулась небе.
И закружилась вновь
Уже наоборот,
Чтоб склеить времена,
Как битую посуду.
И крестик заблестел,
чтоб угадал пилот -
Там Родина внизу,
И наверху,
и всюду.
фото автора
17-24
играет в позвонке,
Тоскуют облака
по будущему снегу,
И соловей на русском языке
Поет опять про
Альфу и Омегу.
И тает в синеве
обмылок серебра,
И дуб надел скворцов
на скрюченные пальцы.
А мальчик у воды
все камни перебрал.
Он крестик потерял,
Пока в реке купался.
Поэт разжег огонь
любовью запасной,
Старик почти забыл
о молоке и хлебе.
И мёдом плачет шмель
над прожитой весной,
И будто в горле ком -
Земля качнулась небе.
И закружилась вновь
Уже наоборот,
Чтоб склеить времена,
Как битую посуду.
И крестик заблестел,
чтоб угадал пилот -
Там Родина внизу,
И наверху,
и всюду.
фото автора
17-24
Звучит фальшак -
пародия на Родину.
Детишек приучают
брать с куста
Пластмассовую чёрную смородину
Садовники без звезд и без креста.
Те, кто давно часы
с трусами сверили,
И выгнали взашей
бездомных псин,
Привычно зарифмуют
на конвейере
Россию, силу, и,
бесспорно, синь.
Дежурно Пушкин в гипсе процитирован,
Стартует
патриот-парад-алле!
Родник с живой водой заасфальтирован,
Пей мёртвую в
раскрашенном стекле.
Мы вышли все оглохшими Катюшами
На вечный русский берег, как на лёд,
И делаем зачем-то вид,
что слушаем,
Тех, кто и сам не верит,
что поёт.
2.6.24
пародия на Родину.
Детишек приучают
брать с куста
Пластмассовую чёрную смородину
Садовники без звезд и без креста.
Те, кто давно часы
с трусами сверили,
И выгнали взашей
бездомных псин,
Привычно зарифмуют
на конвейере
Россию, силу, и,
бесспорно, синь.
Дежурно Пушкин в гипсе процитирован,
Стартует
патриот-парад-алле!
Родник с живой водой заасфальтирован,
Пей мёртвую в
раскрашенном стекле.
Мы вышли все оглохшими Катюшами
На вечный русский берег, как на лёд,
И делаем зачем-то вид,
что слушаем,
Тех, кто и сам не верит,
что поёт.
2.6.24
КИНОИСКУССТВО
По простыне, на которой сегодня мы спали
Бежит паровоз...
Люди в зале
Вскрикивают, поднимаются в страхе с мест.
Им кажется - паровоз их раздавит,
Дым им глаза раз'ест.
А мы с тобой в рубке.
Твои губы под стать красной юбке.
А в распахнутых настежь глазах
Сладкий ужас и страх.
Мари,
Когда-то были волшебные фонари,
А теперь, посмотри
Сквозь квадратную прорезь в мир
И замри!
Гигантской цикадой стрекочит
Горячая пленка.
Как будто хочет
Порваться, где тонко...
Она извивается черным кольцом,
Чтобы стало начало концом,
Чтобы вновь паровоз приближался к перрону,
Когда я трону
Своей ладонью твои ресницы,
Чтобы к душе прикоснуться,
Ведь кино - это, если проснуться,
И понять, что тебе еще снится…
Кино - это когда с полотен Ребранта
Женщины делают шаг обратно
К мужчинам, ждущим их в новом веке,
Когда реальность становиться неким
Продолжением киносеанса
И такие ньюансы,
Как тень от вспорхнувшей птицы
На лице,
Или звук ресницы,
Упавшей в конце
Свиданья,
На подоконник железный
Приводит в движение все мироздание,
И наш паровоз над бездной,
Зависает.
А от падения вдруг спасает,
Вошедших в раж,
Внутри кадра монтаж...
Мне жаль.
Мне так жаль, Мари,
Что Москва и Париж
Проиграли войну Голливуду,
Что кино превратилось в приправу к блюду
Под названьем уикенд...
Что на экране все чаще не потолок, а паркет,
Отражающий то, что под юбкой,
Что из рук девочки хрупкой
Вместо бабочки
Выползла гусеница.
Что искусство кино,
Как красивая первокурсница
Которая не пошла на второй курс,
А узнала вкус
Ресторанов с шансоном-гарсоном,
И когда фальшивым мильоном
Прельстилась,
С собою прежней простилась.
Теперь покорно
Она верещагинские черепа попкорна
Засыпает в натренированный рот
И глядит на экран,
Где кино уходит, а не идет.
Но мы другие, Мари,
Ты ведь знаешь, что мы другие!
Тебе девятнадцать,
А я вернулся живым с войны
Над головами у нас паруса тугие,
В карманах билеты на первый сеанс весны!
Солнце свои лучи достает из ножен,
Метит ими экран через наше окно.
Это фильм о любви, о нас, и о том, что можно
Поселиться как в доме, внутри своего кино.
2010
По простыне, на которой сегодня мы спали
Бежит паровоз...
Люди в зале
Вскрикивают, поднимаются в страхе с мест.
Им кажется - паровоз их раздавит,
Дым им глаза раз'ест.
А мы с тобой в рубке.
Твои губы под стать красной юбке.
А в распахнутых настежь глазах
Сладкий ужас и страх.
Мари,
Когда-то были волшебные фонари,
А теперь, посмотри
Сквозь квадратную прорезь в мир
И замри!
Гигантской цикадой стрекочит
Горячая пленка.
Как будто хочет
Порваться, где тонко...
Она извивается черным кольцом,
Чтобы стало начало концом,
Чтобы вновь паровоз приближался к перрону,
Когда я трону
Своей ладонью твои ресницы,
Чтобы к душе прикоснуться,
Ведь кино - это, если проснуться,
И понять, что тебе еще снится…
Кино - это когда с полотен Ребранта
Женщины делают шаг обратно
К мужчинам, ждущим их в новом веке,
Когда реальность становиться неким
Продолжением киносеанса
И такие ньюансы,
Как тень от вспорхнувшей птицы
На лице,
Или звук ресницы,
Упавшей в конце
Свиданья,
На подоконник железный
Приводит в движение все мироздание,
И наш паровоз над бездной,
Зависает.
А от падения вдруг спасает,
Вошедших в раж,
Внутри кадра монтаж...
Мне жаль.
Мне так жаль, Мари,
Что Москва и Париж
Проиграли войну Голливуду,
Что кино превратилось в приправу к блюду
Под названьем уикенд...
Что на экране все чаще не потолок, а паркет,
Отражающий то, что под юбкой,
Что из рук девочки хрупкой
Вместо бабочки
Выползла гусеница.
Что искусство кино,
Как красивая первокурсница
Которая не пошла на второй курс,
А узнала вкус
Ресторанов с шансоном-гарсоном,
И когда фальшивым мильоном
Прельстилась,
С собою прежней простилась.
Теперь покорно
Она верещагинские черепа попкорна
Засыпает в натренированный рот
И глядит на экран,
Где кино уходит, а не идет.
Но мы другие, Мари,
Ты ведь знаешь, что мы другие!
Тебе девятнадцать,
А я вернулся живым с войны
Над головами у нас паруса тугие,
В карманах билеты на первый сеанс весны!
Солнце свои лучи достает из ножен,
Метит ими экран через наше окно.
Это фильм о любви, о нас, и о том, что можно
Поселиться как в доме, внутри своего кино.
2010
Человек рождается
в рубашке
С новым колокольчиком
в кармашке.
Язычок целует медный свод,
Голове покоя на даёт.
Мама, отпусти гулять подольше,
Пусть небес касаются подошвы,
Я вчера сумел сказать «агу»,
А в любви признаться не могу.
Много в жизни родинок
и кочек,
Только бы не выпал колокольчик!
Сокровенный выскользнет, боюсь,
Если за деньгами
наклонюсь.
«Динь-динь-динь», -
таков пароль для входа,
Он светлей и выше чем свобода.
В каждом птичка
вечности гостит,
Да не всех, смешная,
угостит.
4.6.24ВМ
в рубашке
С новым колокольчиком
в кармашке.
Язычок целует медный свод,
Голове покоя на даёт.
Мама, отпусти гулять подольше,
Пусть небес касаются подошвы,
Я вчера сумел сказать «агу»,
А в любви признаться не могу.
Много в жизни родинок
и кочек,
Только бы не выпал колокольчик!
Сокровенный выскользнет, боюсь,
Если за деньгами
наклонюсь.
«Динь-динь-динь», -
таков пароль для входа,
Он светлей и выше чем свобода.
В каждом птичка
вечности гостит,
Да не всех, смешная,
угостит.
4.6.24ВМ
Александру
Сергеевичу
Пушкину
У солнца косы,
как у той узбечки,
И север наш похожим
стал на юг.
Ты только не купайся
в Чёрной речке,
Мой милый друг!
За поворотом, там
где ил клубится,
Где крутит омут воду
под мостом,
На глубине ждёт
жертву сом-убийца
С огромным ртом.
И, глядя вверх, на лучик солнца узкий,
Он о тебе мечтает,
mon ami,
Чтоб не уснуть,
считая по-французски,
От одного до тридцати
семи.
5.6.24
Сергеевичу
Пушкину
У солнца косы,
как у той узбечки,
И север наш похожим
стал на юг.
Ты только не купайся
в Чёрной речке,
Мой милый друг!
За поворотом, там
где ил клубится,
Где крутит омут воду
под мостом,
На глубине ждёт
жертву сом-убийца
С огромным ртом.
И, глядя вверх, на лучик солнца узкий,
Он о тебе мечтает,
mon ami,
Чтоб не уснуть,
считая по-французски,
От одного до тридцати
семи.
5.6.24
Царь и Пушкин
Однажды возле Царь-пушки
Встретились царь и Пушкин.
У царя была свита,
А у поэта свиток.
Лица из царской свиты -
Это сливки элиты,
А в свитке поэта Пушкина
Строки про няню и кружку.
Царь говорил с поэтом,
А свиту трясло при этом:
«Надо же, какой юркий
Рифмоплет камер-юнкер!
Будто не понимает,
Что время у нас отнимает!»
О чем говорил с поэтом
Царь осталось секретом.
С тех пор века пролетели.
Время сродни метели,
Память как будто сито…
Где теперь эта свита?
Да и царя едва ли
Мы бы здесь вспоминали,
Если бы у Царь-пушки
Не повстречался Пушкин.
С днём рождения, Вещий! Александр Сергеевич, Вы озвучили Россию! Дышим Вами и надышаться не можем!
Однажды возле Царь-пушки
Встретились царь и Пушкин.
У царя была свита,
А у поэта свиток.
Лица из царской свиты -
Это сливки элиты,
А в свитке поэта Пушкина
Строки про няню и кружку.
Царь говорил с поэтом,
А свиту трясло при этом:
«Надо же, какой юркий
Рифмоплет камер-юнкер!
Будто не понимает,
Что время у нас отнимает!»
О чем говорил с поэтом
Царь осталось секретом.
С тех пор века пролетели.
Время сродни метели,
Память как будто сито…
Где теперь эта свита?
Да и царя едва ли
Мы бы здесь вспоминали,
Если бы у Царь-пушки
Не повстречался Пушкин.
С днём рождения, Вещий! Александр Сергеевич, Вы озвучили Россию! Дышим Вами и надышаться не можем!
Forwarded from ЦАРЬ-ПУШКИН
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Великий композитор, выдающийся музыкант и знаковый поэт нашего времени собрались вместе, чтобы созерцать вечность.
Иоганн Себастьян Бах, Борис Березовский, Влад Маленко и его стихотворение "В животе у кита..."
Иоганн Себастьян Бах, Борис Березовский, Влад Маленко и его стихотворение "В животе у кита..."
Ветра красиво
Столкнулись
лбами.
Из тучи выпало
серебро.
А я, крапива -
Трава с зубами.
Мои укусы
сулят добро.
Июнь стрижами
Украсил вечер.
И мысли с места
Бегут в карьер.
Крапива жалит.
Крапива лечит.
Она с поэтов
берет пример.
И ради Бога,
Что на кресте был,
Ныряй в чащобы,
Где сны да мхи.
Смелее трогай
Слова за стебель
И волдырями
Рожай стихи.
Проходят грозы,
Как чьи-то жёны,
В очках от солнца
Глаза болот.
А ты в перчатках
Стоишь ежовых,
Во мне по пояс,
По самый рот.
Достань мне слово
Со дна колодца,
На все плохое
Тихонько дунь.
Пусть там,
где жжется,
Там не порвётся,
Пусть новой жизнью
Растёт июнь.
Столкнулись
лбами.
Из тучи выпало
серебро.
А я, крапива -
Трава с зубами.
Мои укусы
сулят добро.
Июнь стрижами
Украсил вечер.
И мысли с места
Бегут в карьер.
Крапива жалит.
Крапива лечит.
Она с поэтов
берет пример.
И ради Бога,
Что на кресте был,
Ныряй в чащобы,
Где сны да мхи.
Смелее трогай
Слова за стебель
И волдырями
Рожай стихи.
Проходят грозы,
Как чьи-то жёны,
В очках от солнца
Глаза болот.
А ты в перчатках
Стоишь ежовых,
Во мне по пояс,
По самый рот.
Достань мне слово
Со дна колодца,
На все плохое
Тихонько дунь.
Пусть там,
где жжется,
Там не порвётся,
Пусть новой жизнью
Растёт июнь.
Стрекоза
Стрекоза живет один день.
Нужно сделать ей много дел:
Пролететь над рекой в траве,
Чтоб узнали вокруг цветы,
Что она голубых кровей,
Что она с красотой "на ты".
В середине этого дня,
Медным сердцем легко звеня,
Там где травы лицо секут
Она сядет на пять секунд
На плечо к тебе и замрет.
Пять секунд для нее что год.
Для тебя пять секунд - рубеж.
Пробил час, и хоть бей, хоть режь,
Только тоже замри, пока,
Чтоб холодный приклад рука
Теплым сделала. Чтобы мох
Тебя скрыть от железа мог,
Чтоб сюда, в тростниковый плёс
Тебе ветер сейчас принес
Долгожданный небесный звук,
И над поймой проделав круг,
Прилетела бы вдруг назад
Винтокрылая стрекоза.
На войне один день, как век -
Поднимаются створки век,
И ты видишь, открыв глаза,
Как бессмертная стрекоза
Замерла, чтоб тебе решить,
Как полжизни еще прожить.
Стрекоза живет один день.
Нужно сделать ей много дел:
Пролететь над рекой в траве,
Чтоб узнали вокруг цветы,
Что она голубых кровей,
Что она с красотой "на ты".
В середине этого дня,
Медным сердцем легко звеня,
Там где травы лицо секут
Она сядет на пять секунд
На плечо к тебе и замрет.
Пять секунд для нее что год.
Для тебя пять секунд - рубеж.
Пробил час, и хоть бей, хоть режь,
Только тоже замри, пока,
Чтоб холодный приклад рука
Теплым сделала. Чтобы мох
Тебя скрыть от железа мог,
Чтоб сюда, в тростниковый плёс
Тебе ветер сейчас принес
Долгожданный небесный звук,
И над поймой проделав круг,
Прилетела бы вдруг назад
Винтокрылая стрекоза.
На войне один день, как век -
Поднимаются створки век,
И ты видишь, открыв глаза,
Как бессмертная стрекоза
Замерла, чтоб тебе решить,
Как полжизни еще прожить.