Дождик, дождик!
Тебя так соседи за чаем расхваливали.
Ты сыграй мне сегодня
случайно
Сергея Рахманинова!
Солнце руку в перчатку упрячет,
черешню оплавивши,
А я мокрой кукушкой
замру, чтобы стать твоей клавишей.
Ибо все мы - рояль:
Это чёрное поле привычное,
Эти снежные пальцы берёз с обручальными птичками,
Это летнее небо,
от радости давшее
трещину,
Магазин у дороги,
в котором уставшая
женщина
Отпускает мне соль,
ворожа деревянными счётами,
И машины в брезенте с торчащими вбок пулемётами.
11.6.24
Тебя так соседи за чаем расхваливали.
Ты сыграй мне сегодня
случайно
Сергея Рахманинова!
Солнце руку в перчатку упрячет,
черешню оплавивши,
А я мокрой кукушкой
замру, чтобы стать твоей клавишей.
Ибо все мы - рояль:
Это чёрное поле привычное,
Эти снежные пальцы берёз с обручальными птичками,
Это летнее небо,
от радости давшее
трещину,
Магазин у дороги,
в котором уставшая
женщина
Отпускает мне соль,
ворожа деревянными счётами,
И машины в брезенте с торчащими вбок пулемётами.
11.6.24
Forwarded from Lomovka
❗️Наше эксклюзивное видео ко Дню России посмотрели больше 20 млн раз.
Стихотворение «Сборка» в исполнении его автора Влада Маленко, актеров Игоря Петренко и Дмитрия Харатьяна завирусилось в сети. Пост стал одним из самых просматриваемых в Telegram 12 июня.
Только в социальных сетях (ВКонтакте и Telegram) видео набрало 6,4 млн просмотров. В онлайн-СМИ, по данным «Медиалогии», воодушевляющее прочтение увидели еще 16,2 млн человек.
Быстрее смотреть, если еще не успели!
📮Подпишись на ЛОМОВКУ
Стихотворение «Сборка» в исполнении его автора Влада Маленко, актеров Игоря Петренко и Дмитрия Харатьяна завирусилось в сети. Пост стал одним из самых просматриваемых в Telegram 12 июня.
Только в социальных сетях (ВКонтакте и Telegram) видео набрало 6,4 млн просмотров. В онлайн-СМИ, по данным «Медиалогии», воодушевляющее прочтение увидели еще 16,2 млн человек.
Быстрее смотреть, если еще не успели!
📮Подпишись на ЛОМОВКУ
Привлекаю дождь,
прохожим грубя.
Целятся тучи в меня одного.
Мои стихи зависят
от расстояния до тебя.
И больше ни от чего.
Не так важен город
и сила ветра,
Не так важна крепость
этой стены и чая.
Но если между нами
один или два миллиметра -
Я скучаю.
А если ты в Москве,
а я на границе с Польшей -
Ночуют на сердце летучие мыши,
И в стихах моих снега гораздо больше,
Чем на сибирской крыше.
Я спрашивал у маленьких и больших,
И ответ, как рыбу из моря вынул:
Поэзия - это мера веса души
Без второй половины.
прохожим грубя.
Целятся тучи в меня одного.
Мои стихи зависят
от расстояния до тебя.
И больше ни от чего.
Не так важен город
и сила ветра,
Не так важна крепость
этой стены и чая.
Но если между нами
один или два миллиметра -
Я скучаю.
А если ты в Москве,
а я на границе с Польшей -
Ночуют на сердце летучие мыши,
И в стихах моих снега гораздо больше,
Чем на сибирской крыше.
Я спрашивал у маленьких и больших,
И ответ, как рыбу из моря вынул:
Поэзия - это мера веса души
Без второй половины.
Перейди же дорогу утёнком,
Мой день июньский!
Белой ночью душа -
потёмки
И мостик узкий.
Я с Тверской попаду
на Невский
И стану тише.
Пусть на мостике
Достоевский
Меня опишет.
Чтобы духов прогнать коварных,
Позвать к обедне,
Вдруг достанет из рукава он
Звонок последний.
Мы дошли до престола,
И капает с неба миро.
Если жизнь - это школа,
Теперь выпускной у Мира.
Все на небо мы смотрим,
как дети,
Да ждём полёта.
Так, надень же, свидетель,
Мне ленту от пулемёта.
Меж людей, как меж строчек,
Что вечную жизнь пророча,
Загремит колокольчик
И снова конец отсрочит.
15.6.24
Мой день июньский!
Белой ночью душа -
потёмки
И мостик узкий.
Я с Тверской попаду
на Невский
И стану тише.
Пусть на мостике
Достоевский
Меня опишет.
Чтобы духов прогнать коварных,
Позвать к обедне,
Вдруг достанет из рукава он
Звонок последний.
Мы дошли до престола,
И капает с неба миро.
Если жизнь - это школа,
Теперь выпускной у Мира.
Все на небо мы смотрим,
как дети,
Да ждём полёта.
Так, надень же, свидетель,
Мне ленту от пулемёта.
Меж людей, как меж строчек,
Что вечную жизнь пророча,
Загремит колокольчик
И снова конец отсрочит.
15.6.24
Единица верности - собака,
Здесь она бездомная однако.
Единица вечности - солдат,
У него работа (дальше мат).
Никакой романтики в поэте:
Летом о реке напишет Лете,
А зимой, когда огонь от щёк,
Он на той реке затвором щёлк.
Женщина, как жизни единица
Между тем равна поющей птице,
Пусть же колыбельную поёт,
А законы физики не в счёт.
Баю-бай,
Надежда, Страх и Жалость!
Жизнь губами к темечку прижалась,
Первый луч в окне затанцевал.
Это Бог тебя поцеловал.
17.6.24
фото автора
Здесь она бездомная однако.
Единица вечности - солдат,
У него работа (дальше мат).
Никакой романтики в поэте:
Летом о реке напишет Лете,
А зимой, когда огонь от щёк,
Он на той реке затвором щёлк.
Женщина, как жизни единица
Между тем равна поющей птице,
Пусть же колыбельную поёт,
А законы физики не в счёт.
Баю-бай,
Надежда, Страх и Жалость!
Жизнь губами к темечку прижалась,
Первый луч в окне затанцевал.
Это Бог тебя поцеловал.
17.6.24
фото автора
Человечек вылеплен из глины,
В нем любви мерцает огонёк,
А над ним кружат, как исполины
Птицы на ветру - Судьба и Рок.
С верностью молитве и присяге
Мой герой одолевает быт.
Сделан крепкий домик из бумаги,
Верный пёс калитку сторожит.
А когда ветра качают вишни,
И по веткам пробегает ток,
Шелест вечных птиц так ясно слышен,
Так тревожен тихий огонёк.
В нем любви мерцает огонёк,
А над ним кружат, как исполины
Птицы на ветру - Судьба и Рок.
С верностью молитве и присяге
Мой герой одолевает быт.
Сделан крепкий домик из бумаги,
Верный пёс калитку сторожит.
А когда ветра качают вишни,
И по веткам пробегает ток,
Шелест вечных птиц так ясно слышен,
Так тревожен тихий огонёк.
Приснился в ночь
перед войной
На небе крестик
ледяной.
И бабушка
мне будто
говорит:
«Подпрыгни,
поцелуй,
Пока горит!»
И я ещё как случайно
слышу в дрёме:
«Целее будет в небе,
А не в доме».
Ночными окружённый мотыльками,
Подпрыгнул я, лечу,
Машу руками.
А сам то знаю -
Бабушки давно
на свете нет,
И мне не
восемь лет.
Я от земли все
дальше,
больше крест,
И подо мной
наш тихий город
Брест
И где-то слева
перекрёстки Польши.
Лечу.
Земля все дальше.
Крест все больше.
перед войной
На небе крестик
ледяной.
И бабушка
мне будто
говорит:
«Подпрыгни,
поцелуй,
Пока горит!»
И я ещё как случайно
слышу в дрёме:
«Целее будет в небе,
А не в доме».
Ночными окружённый мотыльками,
Подпрыгнул я, лечу,
Машу руками.
А сам то знаю -
Бабушки давно
на свете нет,
И мне не
восемь лет.
Я от земли все
дальше,
больше крест,
И подо мной
наш тихий город
Брест
И где-то слева
перекрёстки Польши.
Лечу.
Земля все дальше.
Крест все больше.
22 ИЮНЯ
Заговорю тебя на четыре года.
Напишу на спине своё имя йодом.
Это смерть далеко,
а я близко-близко.
Ты не бойся осколка и василиска.
Пусть под ржевским дождём заржавеет пуля.
Пусть ослепнет снайпер Георг в июле.
Мессершмитт поцелуется пусть с утесом.
Захлебнётся косая своим покосом.
Ты уйдёшь, я к Николе поставлю фото.
И Манштейна навек прошибет икота.
Ты уйдёшь, я в больничку пойду к Матроне.
И немецкая рота в Днепре утонет.
Я не ведаю слов о любви высоких,
Но я слышу, как плачет журавль в осоке.
Отольются врагам журавлёвы слёзки.
Пусть невесты на свадьбу им дарят доски.
Как лежала в поле одна дорога.
Да летала душа над ней от порога.
Не боялась остаться она без Света,
Потому что по-русски была бессмертна.
Заговорю тебя на четыре года.
Напишу на спине своё имя йодом.
Это смерть далеко,
а я близко-близко.
Ты не бойся осколка и василиска.
Пусть под ржевским дождём заржавеет пуля.
Пусть ослепнет снайпер Георг в июле.
Мессершмитт поцелуется пусть с утесом.
Захлебнётся косая своим покосом.
Ты уйдёшь, я к Николе поставлю фото.
И Манштейна навек прошибет икота.
Ты уйдёшь, я в больничку пойду к Матроне.
И немецкая рота в Днепре утонет.
Я не ведаю слов о любви высоких,
Но я слышу, как плачет журавль в осоке.
Отольются врагам журавлёвы слёзки.
Пусть невесты на свадьбу им дарят доски.
Как лежала в поле одна дорога.
Да летала душа над ней от порога.
Не боялась остаться она без Света,
Потому что по-русски была бессмертна.
Детям давай имена
В грозные времена,
Связанные с водой,
птицей
или звездой:
Пелагея,
Умай,
Глеб,
Чтобы встав на край,
Каждый ночью и днём
Лёгким был на подъем.
Чтобы вокруг голов
Купол из тайных слов -
Свет невечерних ламп
Тонок был, но не слаб.
С птицами у воды
По любви и плоды,
С песнями за столом
Под надёжным крылом,
Под фонарями звёзд,
Бог с тобой, певчий дрозд!
Бог с тобой, светлячок!
Береги родничок!
Проволочкой задень
Этот господний день.
Я беду отогнал,
Чтобы пошёл сигнал.
В грозные времена,
Связанные с водой,
птицей
или звездой:
Пелагея,
Умай,
Глеб,
Чтобы встав на край,
Каждый ночью и днём
Лёгким был на подъем.
Чтобы вокруг голов
Купол из тайных слов -
Свет невечерних ламп
Тонок был, но не слаб.
С птицами у воды
По любви и плоды,
С песнями за столом
Под надёжным крылом,
Под фонарями звёзд,
Бог с тобой, певчий дрозд!
Бог с тобой, светлячок!
Береги родничок!
Проволочкой задень
Этот господний день.
Я беду отогнал,
Чтобы пошёл сигнал.
Зачеркни про солдатский рай,
Избегай похоронных тем.
Напиши, что повсюду край,
И мы ждем с утра ГСМ.
Человек ведь размером с дом,
Есть в нем правда, любовь, вода.
Хоть про что пиши, хоть о чем,
Но пусть жизнь победит всегда.
Если церковь, то в ней поют.
Без Отечества Бога нет.
Под ногтями не грязь, а труд.
Не потемки душа, но свет.
В русском небе звезда и крест
И прошедших столетий гул.
В Духов день духовой оркестр
Севастопольский вальс вдохнул.
Время топчется у ворот.
Под ногами горит трава.
Слово запах передает.
Осторожней пиши слова.
«Ненадолго и эта ночь, -
Так сказал мне один старлей, -
А захочешь бойцам помочь,
Спой им песню повеселей.»
Избегай похоронных тем.
Напиши, что повсюду край,
И мы ждем с утра ГСМ.
Человек ведь размером с дом,
Есть в нем правда, любовь, вода.
Хоть про что пиши, хоть о чем,
Но пусть жизнь победит всегда.
Если церковь, то в ней поют.
Без Отечества Бога нет.
Под ногтями не грязь, а труд.
Не потемки душа, но свет.
В русском небе звезда и крест
И прошедших столетий гул.
В Духов день духовой оркестр
Севастопольский вальс вдохнул.
Время топчется у ворот.
Под ногами горит трава.
Слово запах передает.
Осторожней пиши слова.
«Ненадолго и эта ночь, -
Так сказал мне один старлей, -
А захочешь бойцам помочь,
Спой им песню повеселей.»
Мы прославляли детский хлев,
Пока не вышла крышка:
Орёл, телёнок, ангел, лев
И олимпийский Мишка.
Ты думал, звёзд лишили нас,
Когда пришёл наместник?
Продали никель, нефть и газ
И твой нательный крестик.
Святее нынешних лгунов
На правильной тусовке -
Никулин, Вицин, Моргунов
В метели на верёвке.
А зверь ввалился не спеша,
На мёртвых ножках Буша.
В том месте, где была душа
Теперь реклама дУша.
Реклама средства от беды!
Чеканит Месси мячик…
Струя пластмассовой воды
И выплеснутый мальчик.
Вот проклинавшие «совок»,
Повестку отработав,
Сидят, проклявши СВО,
В личинах патриотов.
В дистиллированной воде
Притихли трясогузки.
А мальчик выплеснутый где?
Воюет мальчик русский.
Идёт в атаку против зла,
Живет без передышки
За льва,телёнка, за орла,
За ангела и Мишку.
Пока не вышла крышка:
Орёл, телёнок, ангел, лев
И олимпийский Мишка.
Ты думал, звёзд лишили нас,
Когда пришёл наместник?
Продали никель, нефть и газ
И твой нательный крестик.
Святее нынешних лгунов
На правильной тусовке -
Никулин, Вицин, Моргунов
В метели на верёвке.
А зверь ввалился не спеша,
На мёртвых ножках Буша.
В том месте, где была душа
Теперь реклама дУша.
Реклама средства от беды!
Чеканит Месси мячик…
Струя пластмассовой воды
И выплеснутый мальчик.
Вот проклинавшие «совок»,
Повестку отработав,
Сидят, проклявши СВО,
В личинах патриотов.
В дистиллированной воде
Притихли трясогузки.
А мальчик выплеснутый где?
Воюет мальчик русский.
Идёт в атаку против зла,
Живет без передышки
За льва,телёнка, за орла,
За ангела и Мишку.
Поэт
Пёс по кличке Поэт
беззаветно служил языку.
Охранял алфавит, круглосуточно был начеку.
Грыз белёсые кости
молчания возле ольхи,
А потом приносил в окровавленной пасти стихи.
Чтоб хозяин лечил ими
сердце своё и глаза,
Пес шершавой бумагой
всю ночь его руки лизал.
По-собачьи молился
за всех онемевших калек,
понимая слова
человечьи не как человек:
«Не введи в искушенье, носящих ошейник от блох,
Даже если полуночный лай
их навеки заглох!
Дай мне вспомнить, когда окажусь средь людей,
не собак:
что такая петля -
человеческой верности знак.
Тем концом поводок мой провязан к счастливой звезде,
И когда я замолкну навек,
буду слышен везде!
Если стихосложение - есть вычитание тьмы,
Значит мы избежим с непременно словесной зимы!
Захрустят наши яблоки
слов, зазвенят имена,
И на петли дверные
закапает синим слюна.
Ведь от радостной «А» до,
в ресницы целующей, «Ю»,
Я ползу, как могу и
бессмертию лапу даю!»
27.6.24
Рисунок: В.Маяковский
Пёс по кличке Поэт
беззаветно служил языку.
Охранял алфавит, круглосуточно был начеку.
Грыз белёсые кости
молчания возле ольхи,
А потом приносил в окровавленной пасти стихи.
Чтоб хозяин лечил ими
сердце своё и глаза,
Пес шершавой бумагой
всю ночь его руки лизал.
По-собачьи молился
за всех онемевших калек,
понимая слова
человечьи не как человек:
«Не введи в искушенье, носящих ошейник от блох,
Даже если полуночный лай
их навеки заглох!
Дай мне вспомнить, когда окажусь средь людей,
не собак:
что такая петля -
человеческой верности знак.
Тем концом поводок мой провязан к счастливой звезде,
И когда я замолкну навек,
буду слышен везде!
Если стихосложение - есть вычитание тьмы,
Значит мы избежим с непременно словесной зимы!
Захрустят наши яблоки
слов, зазвенят имена,
И на петли дверные
закапает синим слюна.
Ведь от радостной «А» до,
в ресницы целующей, «Ю»,
Я ползу, как могу и
бессмертию лапу даю!»
27.6.24
Рисунок: В.Маяковский
Земному шару
напекло висок.
Располагался рай
наискосок.
Скучал в нем
по России
каждый третий
В семи десятках
световых столетий.
Там время продолжал небесный царь
У звёздочки
по имени Мицар,
Как гениальный врач
за занавеской,
И спорили Сенека с Достоевским,
И были пальцы
в поцелуях пчёл.
А здесь смертельный бой
уж час, как шёл:
Со срезанным лицом наполовину
Сержант упал в божественную глину,
Хлеб Родины своей
подняв с земли.
И вдруг увидел
страшное вдали:
Нас будущих,
расслабленных,
как травы,
Обильно
существующих
без славы,
в отдельно
подзаряженном гробу
С предсказанными
цифрами на лбу.
Сержант Смирнов
смотрел на это дело,
И удивленно
презирал печаль,
А рядом с ним
Мария песню пела,
качаясь, как солдатская медаль.
напекло висок.
Располагался рай
наискосок.
Скучал в нем
по России
каждый третий
В семи десятках
световых столетий.
Там время продолжал небесный царь
У звёздочки
по имени Мицар,
Как гениальный врач
за занавеской,
И спорили Сенека с Достоевским,
И были пальцы
в поцелуях пчёл.
А здесь смертельный бой
уж час, как шёл:
Со срезанным лицом наполовину
Сержант упал в божественную глину,
Хлеб Родины своей
подняв с земли.
И вдруг увидел
страшное вдали:
Нас будущих,
расслабленных,
как травы,
Обильно
существующих
без славы,
в отдельно
подзаряженном гробу
С предсказанными
цифрами на лбу.
Сержант Смирнов
смотрел на это дело,
И удивленно
презирал печаль,
А рядом с ним
Мария песню пела,
качаясь, как солдатская медаль.
Завистники,
как ложные опята
Растут из постаментов - мокрых пней.
Их так волнуют
солнечные пятна,
Впечатанной
в стихи души моей.
Бросаю к их
ногам букет алоэ,
Даст Бог,
не заболеют ОРВи.
Ведь зависть -
беспокойство,
хоть и злое,
Остаток
недоношенной
любви.
Пусть детский контур солнечного круга
Поможет,
ночь разрезав на куски,
Увидеть в каждом
будущего друга.
Без страха,
без надежды,
без тоски.
29.6.24
как ложные опята
Растут из постаментов - мокрых пней.
Их так волнуют
солнечные пятна,
Впечатанной
в стихи души моей.
Бросаю к их
ногам букет алоэ,
Даст Бог,
не заболеют ОРВи.
Ведь зависть -
беспокойство,
хоть и злое,
Остаток
недоношенной
любви.
Пусть детский контур солнечного круга
Поможет,
ночь разрезав на куски,
Увидеть в каждом
будущего друга.
Без страха,
без надежды,
без тоски.
29.6.24
Десятый Филатов Фест - любимая работа. https://vk.com/filatovfest
Когда в «Есенин-центре» надо было придумать выставку про Маяковского и Есенина, я начал с подбора названия и сам себе дал совет: «Влад! Попробуй родить что-нибудь простое, актуальное, московское, а главное такое, чтобы этой выставке сразу дали зелёный свет, а потом не закрыли». И пришло в голову скромное название, внушающее трепет начальству и радующее простых смертных - «Владимир и Сергей». Об этом вспомнил нынче, на отборочных турах нашего юбилейного Десятого Филатов-феста.
Небожители Владимир и Сергей наблюдали за молодыми конкурсантами и были очень даже довольны. Только из-за жары настоятельно попросили сгонять кого-то из них в магазин за холодными напитками. Дедовщину на Третьей мировой поэзии никто не отменял.
Небожители Владимир и Сергей наблюдали за молодыми конкурсантами и были очень даже довольны. Только из-за жары настоятельно попросили сгонять кого-то из них в магазин за холодными напитками. Дедовщину на Третьей мировой поэзии никто не отменял.
Скомороший часослов
1.
Привычка к Европе свыше.
Но там летучие мыши.
По потолку Микеланджело
Размажут Россию заживо.
2.
Пушкин плакал
про Пугачева.
(Бунт его волновал).
А здесь сыграл актёр Горбачева.
(Премия за провал).
3.
Восток предательства
не заметил.
Делал вид, что уснул.
Летят все те же из Шереметьево
в Лондон через Стамбул.
4.
Туманы их там омолаживают,
А ты в своём камуфляже…
Представитель племени Майа.
Группа крови -
Девятое мая.
(IX Ma).
5.
Чуешь, время
поперло наоборот?
Плиты сдвигаются
в сторону русских болот.
Там единственный раз
За все время великих
времён
Расцветёт огонёк с лепестками
из наших имён.
2.7.24
1.
Привычка к Европе свыше.
Но там летучие мыши.
По потолку Микеланджело
Размажут Россию заживо.
2.
Пушкин плакал
про Пугачева.
(Бунт его волновал).
А здесь сыграл актёр Горбачева.
(Премия за провал).
3.
Восток предательства
не заметил.
Делал вид, что уснул.
Летят все те же из Шереметьево
в Лондон через Стамбул.
4.
Туманы их там омолаживают,
А ты в своём камуфляже…
Представитель племени Майа.
Группа крови -
Девятое мая.
(IX Ma).
5.
Чуешь, время
поперло наоборот?
Плиты сдвигаются
в сторону русских болот.
Там единственный раз
За все время великих
времён
Расцветёт огонёк с лепестками
из наших имён.
2.7.24