Завершая тему. Что вообще можно сказать о Хайдеггере. Как неплохо недавно высказался известный русский публицист Кирилл Нестеров (о нем и вообще об экзистенциалистах), эта философия сводится к тому, что «взрослые мужчины рассказывают о своих чувствах». Это само по себе смешно, но проблема куда глыбже.

Как прежде это было с другими «настроениями» (и/или экзистенциалами – не хочу разбираться, различал ли он эти термины), здесь возникает главная проблема любой философии жизни: если нужно что-то еще пробуждать, чего нет ни у кого из людей, то это никакая не философия жизни, а обычная (для философа) работа разума. «У нас нет какого-то настроения, и мы не можем знать, есть ли оно у нас и каково оно должно быть, но следует настроить себя на настроение – но так, чтобы настроение просто было, а не не было бы вызвано…» - примерно так рассуждает Хайдеггер.

Но… Если уж жизнь — то пусть это будет жизнь, а не некое ощущение жизни, недоступное никому. И о котором самому философу приходится распинаться аки продавцу Кирби. Если мы описываем жизнь, а не прожектируем человека холодным умствованием – то нельзя умствовать о такой жизни, которой нет – иначе это моделирование жизни, а не ее постижение. Если же задача — подняться от мельтешения и рутины к сияющим высотам сущего, то это старая эвдемоническая практика, а никакая не философия жизни.

Короче: вместо жизни нам подсовывают лабораторный идеал и еще умудряются критиковать картезианский субъектный подход. Двойное мошенство.

Меня тут спросили, что означает только что высказанная фраза «вместо жизни нам подсовывают лабораторный идеал и еще умудряются критиковать картезианский субъектный подход». Возможно, разницу между философией субъекта и философией жизни нужно разъяснить.

В двух словах:

Картезианский подход: я вывожу свое существование из факта мышления – когито эрго сум. Факт моего мышления доказывает, что мыслящий существует, а потому мышление логически доказывает существование. Из своего существования я вывожу существование своего создателя – бога (не теистического, а философского, бога-идею). А поскольку такой бог не может быть неблагим (ибо бог есть средоточие блага – а иначе, если есть высшее благо помимо него, то какой же это бог?), то и окружающий мир также существует. Ибо зачем благому богу вводит меня в заблуждение? Так из мышления субъекта выводится существование субъекта, из существования субъекта – существование бога, а из него – существование мира.

Хайдеггеровский (и не только) подход: я сначала существую, а уже потом мыслю, и осмысляю свое существование – не из мышления, а из опыта существования, бытия-человеком. Я лишь внушил себе (ежели я Декарт), что существование доказывается мышлением, но по сути мое мышление есть только производное от существования – притом не только хронологически (что понимал и сам Декарт), но и логически. То есть: мое мышление не свободно от жизни, не возвышается над жизнью в акте чистой мысли, а включено в жизнь и является ее модусом. Я не могу мыслить как Декарт, потому что бытие Декартом отличается от бытия мною. Его мышление не взялось из чистого разума, а явилось лишь следствием его опыта – именно опыта, а не мышления как такового. Я нахожусь внутри мира до того, как я себе его доказал, а потому я несвободен от своего опыта. Существование мира не есть логический вывод – это (буквально) пред-рассудок, то есть то, во что я вовлечен еще перед рассуждением о нем.

Ну или совсем по-простому:
Декарт: я подумал, что пора обедать, а потому полез в холодильник.
Хайдеггер: я сначала захотел есть, а уже потом принял решение заглянуть в холодильник.

В этом разница.

Недавно я рассуждал о национальной философии вообще - но применительно к русским. Думаю, один тезис нужно дополнительно заострить.

Русская философия отлична от большинства национальных философий в одном значимом качестве — это философия робкая. Ей недостает наглости, воли к преодолению веками отточенных аксиом. Русская философия — это, за редким исключением, история западной философии вкупе с филологией.

Русские блистательно работают с чужими текстами, но нередко пасуют перед реализацией собственных свершений. Взять в пример «Историю античной эстетики» Лосева и «Историю западной философии» Рассела. В первом случае мы видим работу энциклопедиста, а во втором — высомерного халтурщика. Однако нельзя сказать, что Рассел слабее Лосева как философ, ежели вообще возможно сопоставлять такие разные фигуры — и такие кардинально противоположные судьбы.

Но у Расселовской халтуры есть одна чудесная черта, совершенно невозможная для нас – он смотрит на историю философии сверху вниз. Это взгляд английского аристократа, изучающего народные диалекты: ой как забавно говорит крестьянин – дикость, конечно, но даже мило слушать речи глупых масс. Дай-ка книжку напишу о народном языке. Вот также английский аристократ Рассел смотрит и на историю философии – мол, интересными и забавными были эти древние дурачки. Для него все философы (до него) – обезьянки в сравнении с хомо сапиенсом.

Для чего же он написал увесистую книжку? Для того же, зачем пишут книги зоологи или энтомологи. Ведь так интересно поехать в саванну и поглядеть на поведение шимпанзе – они примитивные, конечно, но зато братья наши меньшие. Также и философы – они такие же дикие, но это ступени эволюции философии от глупых всех до умного Рассела. Смешные зверюшки - почему бы не рассказать о них?

Вот такой взгляд – с позиции превосходства – для русского философа пока недоступен.

Сущее: его бытие и сущность

Поскольку это авторский канал, здесь будет вполне себе произвол как в плане тематики, так и в плане стилистики текстов. Многие тексты будут узкоспециальными, ориентированными на профессиональных философов – но также будут и вполне себе популярные, ликбезные, для празднолюбопытствующих. Сразу скажу, что во втором случае, то есть при разъяснении азов философии, у меня, собственно, те же намерения, что и в первом: зафиксировать то, что приходит в голову. То есть: самые простые тексты я пишу и для себя тоже, а не из снисхождения к читателю.

Когда я сам себе пытаюсь объяснить тот или иной сложный вопрос, я стараюсь найти самые элементарные примеры из бытовой области. Это сильно упрощает процесс мышления – и очень помогает, например, в преподавании. Потому просьба не удивляться сменам «регистра» заметок: мол, только что был сложный текст на почти «птичьем» языке, а тут вдруг полезла «философия на пальцах». И то, и другое полезно как автору, так и (надеюсь) читателю.

Попробую в двух словах разъяснить три важнейших онтологических понятия: сущего, сущности и бытия. Увы, простые определения этих понятий найти довольно трудно (я, по крайней мере, ни разу таковых не видел).

Да, сразу оговорюсь для специалистов: это, конечно, крайне сложные, неоднозначные, многогранные, противоречивые и бла-бла-бла понятия, но чтобы оценить всю эту сложность, нужно сначала унасекомить их до самого простого объяснения.

Итак, сущее – это вообще всё-всё, что есть. Стол является сущим. Данный текст является сущим. Дейенерис Таргариен как персонаж также является сущим. И даже оранжевый семирогий пятикрыл является сущим. Всё, что есть – любым образом – является сущим (то есть существует).

Сущность – это то, чем именно является конкретное сущее. Сущностью стола – любого – является то, что это предмет мебели в виде горизонтальной поверхности на опорах. Столы бывают разных цветов, сделаны из разных материалов, имеют разную форму, то сущность у всех одинаковая. Мы можем конкретный стол перекрасить или написать на нем неприличное слово или заменить стальные ножки на деревянные – он не перестанет быть столом. А вот отломав ножки, мы уничтожим его как стол – так как стола без опор не бывает. То есть сущность – это то, что делает вещь ею самой. Также и с человеком: потеряв палец, он останется человеком. А вот при отсечении головы он им быть перестанет – ибо умрет.

Бытие – это то, как именно существует конкретное сущее. Стол можем существовать материально – например, у вас на кухне стоит материальный стол. Стол может существовать идеально – как замысел в голове дизайнера мебели. Стол может существовать виртуально – например, стол, описанный в художественном произведении.

Сущность у этих трех столов одинаковая, а бытие (способ существования) различное.

Также на вашей кухне есть не только стол, но и стулья, и раковина и прочее. Сущность у всех этих предметов разная – правильно? Но способ бытия – одинаковый: они существуют материальным образом.

Да, чуть не забыл - оранжевый семирогий пятикрыл существует в воображении. Какова его сущность - сказать трудно, но способ его бытия - виртуальный.

Итак, еще раз.
Сущее – это то, что есть (неважно, что это и как оно есть).
Сущность – это то, что есть конкретное сущее.
Бытие – это то, как есть конкретное сущее.

Продолжая тему бытия и сущности.

Из различий между этими двумя фундаментальными онтологическими категориями (того, как существует сущее и чем является сущее) должна быть понятна разница между сущностью бытия и бытием сущности.

Вопрос о сущности бытия распадается на множество подвопросов: «что есть бытие», «зачем вообще появилось бытие», «откуда явилось бытие», «какова цель бытия» и т.д. Собственно говоря, этим вопросам посвящена большая часть философии. Материалисты считают, что бытие – это материя, существующая в формах пространства и времени, но эволюционировавшая до появления сознания (человеческого). Теисты полагают, что в бытии бог реализует свои замыслы относительно всего сущего. Сократ полагал, что подлинное бытие есть способ существования вечных образцов (частных идей-сущностей), с помощью которых образуются отдельные сущие, подлинным бытием не обладающие. Гегель развивал теорию о том, что бытие внутренне противоречиво (а потому поначалу есть ничто), а потому существует только в вечном становлении, борясь с самим собой. И так далее.
Сноска: я знаю, что преступно упрощаю и опошляю, но для нас сейчас важно уловить само существо онтологической проблематики.

То есть вопрос о сущности бытия - это, прежде всего, вопрос о том, что составляет саму суть, сердцевину, основу, природу бытия.

Вопрос о бытии сущности получил наилучшую разработку в знаменитом средневековом споре об универсалиях (то есть идеях). Как существуют сущности сущих? Это отдельные от сущих мысли бога, через которые он и творит все сущее? Это произвол нашего языка, которому проще оперировать с группами понятий, чем называть схожие предметы разными именами – то есть эти сущности существуют только у нас в голове, а в мире их нет? Это вмонтированный в каждого сущее смысл, производный от внутренней структуры (содержания) самих сущих?

То есть – проще. Есть понятие стола (см. предыдущую заметку). Где это понятие находится (как оно существует)? Материальным образом? Нет. Идеальным? Допустим. Тогда где и как оно существует идеальным образом – субъективно (в наших головах) или объективно (в боге или вечном мире образцов); отдельно от каждого конкретного стола или внутри него; вместе с ним или до него?

Итого:
Вопрос о сущности бытия это вопрос о том, что значит «быть».
Вопрос о бытии сущности это вопрос о том, как (где) существуют сущности.

При работе с живой аудиторией (в любом формате – будь то лекция, семинар или свободный разговор) спикеру следует воздерживаться от двух крайностей.

Первая – ограничиваться только формальной, информативной частью: у меня есть материал, и я вам его излагаю. В этом случае самого выступающего как бы нет – он только буквально преподает, отказываясь от привнесения личностного начала. Solo scriptura – я диктую, а вы пишите. Наверно, для технических дисциплин такой подход приемлем – но для гуманитарных он совершенно не подходит. Во-первых, озвученную информацию слушатель можем найти и сам. Во-вторых, материал лишается экспертной оценки, которую и должен давать специалист. «Фалес считал, что все из воды; Анаксимандр – что из апейрона; Анаксимен – из воздуха…». Охрененная история. Дух захватывает. Даже если давать подобную информацию более развернуто, суть от этого не изменится – говорящий вещает не от себя, а от воображаемой научной истины. Тем самым он и снимает с себя ответственность, и исключает возможность дискуссии. В-третьих, он принижает ценность самого предмета: безликость спикера в ушах слушателей проецируется и на саму науку. Короче, слушатель должен понимать, что перед ним стоит не антропоморфная озвучка текста, а живой человек.

Вторая крайность – превращение выступления в моноспектакль. Нужно понимать, что выступление перед аудиторией – это чистый кайф для выступающего. Это наркотик. Но слушатели не должны просечь, что ты наркоман. Потому самолюбование следует скрывать и рисоваться в меру. Прежде всего потому, что этим спикер показывает свое презрение к аудитории – я тут не для вас, а для себя. Для себя, конечно – но знать это нужно про себя, а не демонстрировать окружающим. Никому не нравятся самовлюбленные люди (ну, почти никому). Кроме того, пардон за банальность, нужно любить предмет в себе, а не себя в предмете. Люди пришли не к тебе (если ты, конечно, не киноактер – а ты не киноактер).

Этим омерзительно большинство современных бизнес-тренингов и бизнес-лекций. Ведущий говорит только о себе, а аудиторию совершенно откровенно и даже намеренно презирает. Вообще, большинство начинающих предпринимателей (а именно они являются целевой аудиторией этих позорных сборищ) – это не только бездельники, но и омежки, которым нравятся, когда нарциссичные мошенники с кривоватыми ухмылками учат их жизни за их же деньги.

Вот не надо так. Задача спикера (лектора, ведущего – как угодно) – выдерживать баланс между обезличенностью и самолюбованием. Притом это нужно, прежде всего, для того, что изложенный материал усвоился лучше. Ну и в остальном --

Почему до сих живой интерес философов к Античности нисколько не утихает – и, скорее всего, не утихнет? «Начало философии»? Начало. «Великие имена»? Великие. «Важнейший материал для понимания всего последующего»? Важнейший. Но все это аргументы номер дцать. Мы с удовольствием обращаемся к Античности, потому что… нам там хорошо.

В чем мы реально можем позавидовать древним грекам? Что так завораживает нас даже в досократиках, первенцах и апостолах Логоса – не говоря уже о классиках древности? Если убрать традиционалистские брюзжания по типу «раньше люди были умнее, духовнее и нравственно чище» (которые суть ложь и трындеж) — то что же заставляет нас обращаться на 25-30 веков назад?

Прежде всего то, что по своему мироощущению «древними» являемся как раз мы — внуки Античности. Это мы нагружены непереваримым объемом знаний и невыносимым грузом воспоминаний. У нас за плечами — клиническая смерть нашей колыбели под копытами конницы германских варваров и от удушья монотеистского сектанства. У нас за плечами шесть веков культурной комы и пять веков реабилитации.

И потому мы — древние.

В отличии от античных греков, мы уже не можем говорить о мире тихим и ровным голосом Анаксагора; не можем смотреть на мир широким и цельным взглядом Гераклита; не можем думать о мире с нежной отрешенностью Эпикура; не можем изучать мир с бодрой увлеченностью Аристотеля; не можем бороться с миром с жестокой последовательностью Диогена; не можем шокировать мир плутоватым здравомыслием Протагора.

Они жили без прошлого, ибо прошлое принадлежало богам и героям. Они жили на освоенной богами и героями ранее чужой земле и знали, что завоеванное сдавать нельзя. За спиной у них не было ни инфернальных властителей вроде Феодосия и Юстиниана, которые превратили Грецию — некогда цитадель истины — в оплот мракобесия. У них за спиной не было горящих библиотек, не было костров инквизиции, не было уничтожаемых монахами древних текстов, не было ничего того, что отбросило мир на тысячу лет назад.

Грек был несчастлив — из-за стойкого недоверия к капризным богам, из-за страха вторжения извне, из-за опасности восстания автохтонных народных масс, из-за гнета нерешенных вопросов о мире. Но не из-за тяготеющего над ними прошлого.

Это мы — древние греки, одряхлевшие греки. А они — те, прежние — были молодыми.

Мы не несем на себе печати прежнего ужаса — быть полностью уничтоженными нашествием с Севера и Востока, быть морально раздавленными и физически замученными собственными богами. Но мы несем на себе нечто иное — саднящую тоску по прежнему блеску молодого европейского духа, духа господства, духа познания. Мы несем в себе боль от знания о том, что будет за Античностью. Мы не можем философствовать на чистом месте, мы отягощены многими мудростями и многими печалями. Наша история длиннее, а потому у нас уже нет той дерзости, той легкости, той наглости, той свежести, которые бушевали тогда — на заре античного язычества.

Мы — дряхлые, с завистью смотрим на них, свежих, сильных и дерзких.

«Дряхлые» неоплатоники (1)

Та «дряхлость», о которой давече говорилось, имело и имеет место не только в новейшее время, но и гораздо раньше, в позднем эллинизме (3-6 века нашей эры). Читая сочинения неоплатоников, невозможно удержаться от трагического, искреннего, душераздирающего фейспалма. Насколько богато они были одарены – и насколько оторваны они были не только от времени, но и от истины.

Чем они занимались? Мистикой? Диалектикой? Логикой? Ну да. Но вообще – по сути – начетничеством. Своего удивительного учителя Платона – тонкого, вечно сомневающегося, совершенно адогматичного, внутренне свободного – «охромили и согнули, к пьедесталу прибив ахиллес», как писал классик. И возвышался он над ними, обронзовелый и величавый. Теперь уже иной – пророк, догматик и фанатик.

Что сделали с Платоном неоплатоники? Убили. И обожествили. Ну да невелика беда – если бы этим они не убили бы целую цивилизацию.

Маленькое личное отступление. Свое знакомство с неоплатониками я начал с конца (есть у меня такая дурная привычка) – с чтения Дамаския, последнего сколарха Академии, заставшего ее закрытие эдиктом Юстиниана (529 год). Чем же он занимался в своем главном труде? Разумеется, проблемой перехода от первой гипотезы платоновского диалога «Парменид» ко второй. А чем же еще! Этой проблемой были заняты все неоплатоники – с одинаковым исходом.

Поясню, что это за проблема. В «Пармениде» последовательно рассматриваются проблемы соотношения единого и многого – то есть того, как из единства получается множество.

Сноска: я сейчас не буду рассматривать вопрос о том, что Платон разумел под этими категориями и как он их рассматривал (онтологически или логически) – для этого нужен отдельный большой разговор.

Вот в пропасть между первой и второй гипотезами относительно единства и множества и провалились все неоплатоники – вместе со всей Античностью.

Ту би континьюд.

«Дряхлые» неоплатоники (2)

Первые две гипотезы таковы:
1) единое не существует и не обладает никакими предикатами
2) единое существует и обладает всеми предикатами

В чем суть первой гипотезы? Единое — это не объединенное, не соединенное, не объединяющее. Это буквально «одно», «единица». Если одно имеет части, то уже является многим, а не одним. Если оно обладает бытием, то есть существует, наличествует — то можно сказать, что не только «единое есть», где «есть» - предикат, но и «бытие едино», где «едино» - предикат. Таким образом, там, где что-либо наличествует, то есть, попросту, существует — всегда к этому что-либо примешивается предикат «бытие». Единое не может быть единым, если оно есть. А совпадать «единое» и «бытие» не могут, иначе они были бы одним и тем же, но очевидно, что свойство единства и свойства бытия — это разные свойства. Значит, раз единое не есть, то его нет. И имени у него нет, и понятия о нем никакого нет, и даже то, что его нет — не вполне верно, поскольку утверждать о нем нечто невозможно, а «единого нет» - это тоже утверждение...

В такой диспозиции мы оказываемся в тупике. Если единого нет, то как тогда появилось многое-иное (наш мир, например)? Где же тогда исток, коренная причина всего сущего? Платон эту задачу не решает (почему – отдельная тема; я-то думаю, что решает). «Но возможно ли, чтобы так обстояло дело с единым?» - спрашивает Парменид собеседника и получает отрицательный ответ, после чего принимает за новую отправную точку положение, что «единое есть». И далее последовательно показывает, что если единое есть, то есть обладает бытием, то значит, далее оно причастно ко всему сущему.

Итак, если единое есть, то оно не едино, а если его нет, то – откуда все взялось?

Что же сделали неоплатоники? Они придумали некое Первоединое, которого как бы нет, но которое при этом порождает все благодаря… черт знает благодаря чему и как, но порождает – инфа 100. И также оно все порождает, хотя это не-сущее Первоединое настолько самозамкнуто, что не нуждается ни в каком многообразии (то есть в сущем), но все сущее само из себя порождает. То, чего нет, порождает то, что есть, не нуждаясь в нем и будучи ни чем, ибо будучи чем-либо, оно не было бы собой, но ведь оно должно быть, ибо нельзя помыслить чтобы его не было, но его все-таки нет, поскольку быть оно не может, но и не быть оно не может, поскольку… И так 300 лет.

Короче. Проблемой перехода не-сущего самодовлеющего Единого в производное от него сущее – это то, чем были заняты лучшие умы языческой древности на излете ее существования.

«Дряхлые» неоплатоники (3)

Почему было не заняться чем-то другим? Ну, это же Платон – куда ж мы без него?

В этом прискорбном факте — вся суть позднего эллинизма. Вдумаемся! Основатель неоплатонизма Плотин писал, когда уже вовсю бушевали христианство и гностицизм — но свобода совести еще сохранялась. А Дамаский? В условиях христианства как государственной религии, в условиях гонений и притеснений он все также носился со своим Платоном как с писаной торбой. Западная Римская Империя уже погибла, на Востоке уже теократия, а он, как и многие предшественники, вместо того, чтобы заниматься проповедью интеллектуальной дисциплины и взыванием к лучшим чувствам христианизирующихся масс, пытается черпать платоновскую воду плотиновским решетом.

А что же – их оппоненты? Что делали христиане со своей теологией? Все, что хотели: от Иисуса взяли только этику да мистику, от иудаизма — историософию, от язычников — богословие. Когда речь идет о серьезном идеологическом проекте — на века, на тысячелетия — даже собственный бог (в данном случае Иисус) — не авторитет. А Платон для неоплатоников — кто? Чисто формально - без эпитетов? Основатель школы. Учитель. Человек. Не бог, не пророк, не визионер. Нечто меньшее, чем Пифагор для пифагорейцев и уж тем более чем Орфей для орфиков. «Мертвый белый мужчина». Но они не просто сотворили из Платона кумира, а возвели его на такой пьедестал, какой Иисусу никогда и не светил. Христиане вели себя очень творчески, таща в свое вероучение самое лучшее из того, что давала Античность.

Неоплатоники же полслова боялись написать без оглядки на авторитет учителя. Закономерна ли в таком случае гибель античного язычества? К сожалению, да.

Во время гражданской войны в России Верховный Правитель Александр Колчак отверг предложение финнов открыть второй фронт против красной чумы в обмен на независимость Финляндии. Колчак заявил, что Россией не торгует. В результате Россия погибла, а то, во что она была превращена, лишилась и самой этой Финляндии. Потому что финны пришли к Ленину, и он, как искусный торговец Россией, не сглупил. Христиане тоже пошли на сепаратный мир с Платоном и использовали его против тех самым язычников, которые решили им «не торговать».

Гностики, неоплатоники, христиане... Все варились в одном котле — и неоплатоники были отнюдь не самыми симпатичными игроками в том соревновании. Ладно, что не самыми сильными — но ведь действительно и не самыми симпатичными. За ними был баснословный ворох мифов, богов, философских школ. Орфики, эпические поэты, комедиографы, трагики, досократики, атомисты, киники, киренаики, стоики, эпикурейцы... Богов, титанов и героев — больше сотни. Нет же, сидит в шестом веке седой муж и в тысячный раз недоумевает: «Ну как же все-таки Единое порождает сущее, не нуждаясь в нем? Открою-ка еще раз Платона...»

Так что и в Античности были свои «древние». Пичалька.

Значимым маркером культурного человека является то, что он никогда не назовет Константинополь Стамбулом

То, что я вчера написал по поводу Константинополя, судя по некоторым реакциям, выглядело как афоризм. Не важно, удачным он был или нет – по форме, действительно, вышел вполне себе он.

Вот что я по сему поводу думаю. Афоризм есть одна из самых презренных форм выражения мыслей.

Во-первых, художественная составляющая в нем всегда превалирует над смысловой. Он должен быть, прежде всего, изящным, манерным и лукавым, нежели глубоким. Задача афоризма – обратить внимание читателя на фигуру автора, а не сообщить информацию. Все эти максимы, афоризмы (то есть, по сути, твиты) – с древнейших времен до наших дней – форма кокетства автора с публикой.

Во-вторых, большинство известных афоризмов, это всего лишь вырванные из контекста цитаты. «То, что нас не убивает, делает сильнее», «не нужно плодить сущности», «красота спасет мир» и прочая ерунда. Если в первом случае афоризм есть недобросовестность автора, то во втором – недобросовестность издателя, который вырезает наиболее емкие фразочки из полновесных текстов и оскопляет реальное содержание.

Афоризм – это как быстрые углеводы в сравнении с нормальной пищей: быстрый впрыск сахара в кровь внушает иллюзию сытости. Также и он: внушает иллюзию образованности.

Настоящая мысль не может быть высказана кратко, а тем более, изящно. Афористичное высказывание может появиться уже после длительного рассмотрения чего-либо, но не вместо него. Да, когда в итоге выходит лаконичная формула, возможна минимальная потеря качества. Так рождаются хорошие определения – как итог детального рассмотрения.

Но афоризм – это не дефиниция. Это виньетка без рукописи, рюшечка без платья и вишенка без торта.

Больше не надо так (это я себе).

Сегодня 1 мая – прекрасный день для заметки на тему философии политической. Первомай традиционно считается частью левой повестки, поскольку именно левые якобы заботятся о правах трудящихся.

Подробно порассуждать о левых все толков (от социал-демократов до коммунистов) у нас, уверен, еще будет возможность, но сегодня я максимально приземлю эту тему. Достаточно лишь сказать, что разные формы левой идеологии суть разные ипостаси абсолютного зла – и совершенно абсурдно, что именно этой публике позволяется говорить от имени «трудового народа».

Возьмем самого, что ни на есть, пролетария – хотя, благодаря капитализму, с каждым годом пролетариев становится все меньше. Допустим, вы сантехник. Молодой, без высшего, профессиональный.

В чем ваш интерес как сантехника, то есть ваш «пролетарский интерес»? Их может быть всего два:
1) перестать быть пролетарием;
2) продолжать быть пролетарием, но зарабатывать все больше.
Других вариантов нет и быть не может.

Рассмотрим первый вариант – «перестать быть пролетарием». Если вы реально толковый, работящий и целеустремленный, то вам ни в коем случае нельзя поддерживать никакие левые силы. Вам нужно поскорее выбраться из пролетариев – чего вам там делать? Речь не обязательно идет о смене профессии – но обязательно о смене формата.

Начинаете вы, допустим, в жилконторе или небольшой фирме, то есть работаете по найму. Ваша задача, ваш интерес – достичь такого уровня профессионализма, чтобы стать востребованным сантехником – но уже самозанятым. То есть, по сути, перейти в разряд индивидуальных предпринимателей – работать на себя. Далее, если здесь все получилось, из самозанятого вы должны стремиться стать реальным предпринимателем – организовать собственную фирму, заключить контракты на обслуживание сантехники с фирмами-поставщиками и объектами, где эта сантехника устанавливается. Потом открыть сеть филиалов. В таком случае вы никогда не должны поддерживать левачье, потому что левое государство, во-первых, всегда беднее правого, а, во-вторых, закрывает для талантливого человека социальные лифты.

Левое государство не дает работать на себя – ни вам, ни другим. У вас будет только фиксированное место, где вы будете калечить поясницу, будучи наемным работником с зарплатой «по ранее утвержденным расценкам». Да, конечно, будут какие-то чаевые – но при социализме общий объем денег насколько мизерный, что этих чаевых будет едва хватать на бензин. Впрочем, машины у вас, скорее всего, не будет, ибо сначала нужно обеспечить машинами чиновников, руководство предприятий, пенсионеров и инвалидов. «А ты молодой, пяшком дойдешь». Всякие там халтурки будут, конечно, но все это «нетрудовые доходы» - а вы ведь не хотите обысков и конфискаций?

Только капитализм может дать работящему пролетарию реальную путевку в жизнь – регистируетесь в один клик, платите небольшой налог и работаете сами на себя как хотите и сколько хотите. А поскольку объем капитала при капитализме все время растет – люди чаще меняет свои санузлы, покупают новые квартиры и вообще стремятся платить профессионалу вместо того, чтобы сэкономить и починить «своими руками». При социализме люди стараются все уметь сами – не потому что они такие молодцы, а потому что они нищие – и нищими их делают как раз леваки.

С мотивацией тоже будут проблемы. Как вы не старайтесь, а все равно ваш профессионализм, положительные отзывы о вас и прочее значения иметь не будут. Ставка есть ставка. И главное – вы не сможете сами назначать цену за свой труд. «Государство лучше знает, сколько он стоит». И коллеги, в лучшем случае, будут смотреть недобро, а в худшем – надают по щам.

Потому – никаких левых. Только капитализм.

Рассмотрим второй вариант – продолжать быть пролетарием, но зарабатывать все больше. В первом случае я допустил, что мой воображаемый адресат – человек трудолюбивый. Но может быть и наоборот – ну вот не хотите вы запариваться и заниматься достиженством, а просто хотите немного работать, хорошо за эту небольшую работу получать и, в целом, не париться. То есть пролетарий вы не потому что любите работать, а потому что хотите поменьше ответственности и побольше свободного времени. Разпиздяй вы, проще говоря. Тогда тем более нельзя поддерживать левых – потому что будут вас прорабатывать как Афоню из одноименного советского фильма. Будете работать строго по расписанию – а не когда захотите и не когда будет сладкий заказ.

Но как же тогда, ежели будет капитализм, получать все больше благ? Очень просто – сам капитализм, как уже сказано выше, способствует увеличению валового национального продукта – то есть бабла в стране все больше. Что дают правые? Рост экономики, низкие налоги, дешевые кредиты – в итоге каждый заработанный рубль стоит все больше (на него тупо больше можно купить), а доступность банковских услуг приводит к росту строительства нового жилья и делания ремонта в старом. Больше потенциальных заказов – и каждый оплачивается более крепкой валютой. Хотите берите – хотите отдыхайте.

Если не верите, то сравните размер пособия по безработице в нормальной капиталистической стране с зарплатой за полный рабочий месяц в социалистической стране.

Короче, хотите много заработать упорным трудом – голосуйте за правых.
Хотите нормально жить, не запариваясь – голосуйте за правых.
А левых посылайте в жопу – они ничего не дадут вам.

Кого формально защищают левые? Бедных. А как левым получить больше голосов? Увеличить количество бедных. Если вы бедны, то с левыми вы станете нищим. Если вы середняк – станете бедным. А вот если вы сверхбогаты, то с левыми вы станете не только еще более богатым, но и более влиятельным – поскольку сможете конвертировать деньги во власть, скупив ее оптом по все более снижающейся цене. Потому олигарх и социалист всегда идут рука об руку – против интересов настоящих трудовых людей всех категорий, от пролетариев до владельцев предприятий.

1 мая – выходной день. Как сказал один мой знакомый, это день солидарности трудящихся со всеми нетрудящимися. Это весьма символично, так как у обоих категорий есть лишь один способ достижения преуспевания или хотя бы достатка – капитализм.

Примечание для непосвященных. В современной РФ никакого капитализма нет и в помине – это олигархическое государство с ультра-левым трудовым законодательством и элементами рынка. Олигархический характер государства не позволяет вам богатеть, законодательство вынуждает выдавать вам и без того низкую зарплату в конвертах, и лишь элементы рынка делают жизнь в этом всем пиздеце более-менее сносной.

2 мая 2014 года - важный эпизод в трудном и долгом рождении русской нации. Потому что после 2 мая тысячи русских чуть ли не впервые в новейшей истории осознанно поехали мстить за других русских. Не за «территориальную целостность», не за «восстановление конституционного порядка», не за «товарищей по революционной борьбе», а именно за других русских. Десятки тысяч русских принялись снабжать добровольцев всем необходимым, сотни тысяч - поддерживать деньгами, миллионы - морально. И все это - против воли государства, которое неделю спустя, 9 мая, торжественно парадировало на Красной площади, а к концу месяца официально признало новую украинскую власть.

- Лучший выбор украинского народа - сказал Путин.
- Осколочно-фугасными - огонь! - ответил Стрелков.

Отдаленные последствия тектонического сдвига, начавшегося после 2 мая, еще не ясны до конца - может быть, из-за того, что наша нация начала проявляться в огне Дома Профсоюзов, это все в итоге приведет к тому, что Русское Национальное Государство (неизбежное) станет очередной геноциидальной тоталитарной диктатурой, кто знает, во что выльется эта страшная травма. Отмщение веселым одесским шашлычникам еще не свершилось, спроса с веселых участников парада 9 мая 2014 года еще не было, монументы одесским мученикам и праведникам еще не возведены, мы по-прежнему пребываем в первом акте большой и страшной исторической драмы «Возвращение русских».

Но одно можно сказать точно уже сейчас: если ты русский - помни Одессу. Русский Одессу не может забыть. https://www.youtube.com/watch?v=f42Jl3_X_WA

Ни убавить, ни прибавить.

Сходил сегодня почтить память борцов за Русскую Одессу и напомнить Украине, что подобные преступления не имеют срока давности.

Народу было мало. Это грустно.

Наткнулся на лекцию Виктории Лысенко про индийскую философию. https://www.youtube.com/watch?v=Kvg9YLm-A6k

Главный вопрос, которому посвящено ее выступление – можно ли считать индийскую мысль философией. Она утверждает, что да, можно. Сначала она приводит три традиционных аргумента против «философичности» индийской мысли и последовательно опровергает их:

1) Стереотип: «индийская мысль есть самодостаточная мудрость, не нуждающаяся в развитии». Напротив, говорит профессор Лысенко, в Индии существовала длительная традиция философских диспутов, в рамках которых проигравший должен сам признать поражение и стать учеником победителя. И в этих диспутах важна была именно рациональность, логическая аргументация, а не апелляция к авторитетам или богословская подкованность.

2) Стереотип: «индийская мысль есть теизм, а не самостоятельная философия». Напротив, разные школы принципиально по-разному относятся и к авторитету Вед, и к их толкованию. Есть там аналоги и атомистов, и скептиков, и перипатетиков, и софистов (Вайшешика, Локаята и прочие).

3) Стереотип: «индийская мысль направлена на индивидуальное спасение, а не на объективное знание». Напротив, одно с другим вполне могло сочетаться. Кроме того, то же самое мы видим у киников, стоиков и многих других и в философии Модерна.

По ее мнению, главную роль в отвержении индийской мысли в качестве философской сыграл Гегель, считавший ее лишь предфилософией.

Оставляю эти ее мысли как есть – я не специалист в этом вопросе и просто фиксирую интересное мнение.

По индусам, помимо религиоведческих работ, читал только Радхакришнана, и то не полностью. Также у меня в бумажном виде лежат непрочитанный Макс Мюллер со своими «Шестью системами» и книга по индийским атомистам. Не знаю, когда до них дойдут руки.

По прочитанному у Радхакришнана у меня сложилось схожее впечатление – в индийской мысли философское содержание вполне себе было, что немудрено: индоевропейские «культурные коды» (по крайней мере, языковые) должны были выстрелить еще где-то, кроме окраин Эллады.

У Радхакришнана постоянно присутствовали сопоставления индусов и греков – вот это очень напоминает Аристотеля, а это Демокрита и т.д. Вот к таким параллелям следует относиться крайне осторожно – тем более, что, не владея санскритом, сделать фактчекинг весьма проблематично. Мы должны лишь полагаться на добросовестность историка философии, а вот с этим есть проблемы. Дело в том, что Сарвепалли Радхакришнан – не только ученый, но и второй президент независимой Индии после освобождения от британцев. Но при этом получил Темплтоновскую премию, еще будучи на высшем государственном посту.

Что это за премия такая – посмотрите Википедию. Присуждается за «открытия в духовной жизни» и вручается супругом Бабы Лизы. Короче, награда «за верную службу» делу мирового социализма – из рук главных кукловодов левого движения.

Так что читать этого индийского товарища нужно весьма аккуратно – как и вообще любого философа, открыто занимающегося политикой или состоящего на госслужбе. Кстати, вспомните, кем был по должности тот же Гегель – в его философии очень-очень-очень многое станет понятно.

Как нужно преподносить философские учения (1)

Я постоянно мониторю лекции по философии – уже не столько для получения новой информации, сколько для сравнения манеры и стиля подачи. Для живого общения с аудиторией иногда пригождается.

Первое, что бросается в глаза – очень низкий уровень ораторских способностей. Я понимаю, что у нас в культуре вообще с этим проблемы – наши люди думают не хуже, чем другие европейские народы, но выражают свои мысли из рук вон плохо. Но это ладно: просто должно смениться поколение, чтобы появился вкус на хорошую, грамотную, информативную и при этом экспрессивную речь. Это, кстати, относится не только к философии – на ютубе я подписан почти на все научные каналы, и там редко кого можно слушать без ускорения в полтора раза.

Но что касается конкретно философии – я вижу огромный недочет в самой методике преподавания. Обычно после подводки (биография, исторические условия) просто начинается изложение того или иного учения. И чем древнее учение – тем страннее звучит изложение.

На самом деле, необходимо строго разделять два момента в изложении автора или школы (далее – учения). Их нельзя путать, их нельзя излагать в обратном порядке, их нельзя объединять.

1. Вопрос-проблема, который поставил или который пытался решить автор. Это важнейший пункт, без которого не имеет никакого смысла рассматривать его учение.

2. Само учение, то есть то, как автор пытался ответить на поставленный вопрос.

Это разделение должно проводиться с максимальной строгостью, на которую только способен историк философии. Дело в том, что поставленный вопрос является объективным и задается философом не только самому себе, но и всем нам. А вот учение есть индивидуальная попытка решить проблему – и это решение всегда имеет плюсы и минусы.

Как нужно преподносить философские учения (2)

Если мы опускаем первый пункт, то второй кажется нам произволом и отфонарщиной. Вот стандартный синопсис рассказа об учении Платоне: «Родился… был учеником… после казни учителя уехал… вернулся… также учил, что помимо изменяющегося мира вещей существует вечный нематериальный мир идей или эйдосов, которые… воспитал Аристотеля… в третий раз уехал… в самом своем большом произведении писал о необходимости переустроить государство… умер…».

Мало того, что в содержательной части весьма мало правды – так еще и сама речь выставляет его сказочником что твой Мартин (не тот, который Хайдеггер). Из таких рассказов, а также и учебников, что вообще пипец, следует, что был когда-то забавный такой чел, который считал, что вот есть наш мир, а есть вечный мир, потому что откуда тогда взялся наш мир и откуда в нашем мире берутся идеи…

Это довольно смешно для современного сознания: что существуют какие вечные, неразрушимые, нематериальные, недоступные идеи. И 2500 лет люди этого Платона изучают. Странно, да?

Странно. Ну, ладно, будем изучать, раз лектор читает. А что до самого Платона… Ну считал он так (хотя вообще-то не считал, но это уже более высокая ступень, не для зачета на первом курсе). А нам-то что с этого? Печаль в том, что даже худо-бедно освоив его учение, мы не можем понять, почему оно до сих пор будоражит научное сообщество (и не только – и не столько – философское).

Просто лишь изложение учения никак не проливает свет на саму проблему, решением которой явилось это учение.

В отношении Платона она звучит примерно так: «Существуют ли материальные объекты (вещи)? Да, и об этом нам говорят наши органы чувств. А существуют ли нематериальные объекты – те, которые мы не видим, не слышим и не нюхаем? Существуют ли числа? Существует ли число пять – не пять енотов или ноутбуков, а просто пять, пять само по себе? Как-то существует. А существуют ли понятия равенства-неравенства, тождества-нетождества, причины-следствия и т.д.? Очевидно, да. Каким-то образом они существуют. А существуют ли определенные закономерности? Закон тяготения, движения планет, кипения воды и прочие? Проявления этих законов мы видим, но сам закон невидим. И нельзя сказать, что это мы его придумали – поскольку и до нас Земля также вращалась вокруг понятно чего под действием понятно какого закона. И так далее. Вопрос, сука, на засыпку: а если математические объекты, логические понятия, физические закономерности, смыслы предметов этсетера не находятся в чувственном мире, но при этом и не являются лишь нашими выдумками (как где-то ранее упомянутый оранжевый семирогий пятикрыл), то где, где, где и как они существуют? Существуют? Да. В физическом мире? Нет. Только в нашей голове? Нет. А где тогда? Хэ зэ. И вот проблему, так скажем, локализации нечувственных, нематериальных и не подверженных изменению сущностей как раз и пытались решить: сначала Сократ, почти изолировавший эти сущности от физического мира, а потом и Платон, который…»

Смотрите: ответы Сократа, Платона и всех остальных вплоть до наших дней есть лишь их попытки решить проблему. Эти попытки иногда были удачными, иногда совсем дрянными. Однако сам вопрос, сама проблема, сама суть проблемы не становится менее актуальной просто оттого, что поставили ее давно. «Мира идей нет – это придумали древние дураки в тогах, гы-гы». Так а нематериальные объекты где и как существуют-то?

Если же мы обсуждаем только решения, только учения философов (указывая на минусы в решениях), но при этом не осознаем, какова вообще была задача – мы тратим время слушателей впустую.