Как нужно преподносить философские учения (3)
Так вот преподавание философии должно заключать в себе эти два момента:
1. Вот тебе, слушатель, вопросик… Его поставил философ икс…
2. А вот тебе, слушатель, ответик самого философа икс…
Разделять эти два пункта нужно строжайше, как было сказано выше. И именно так слушателю становится понятно, с чего вдруг появлялись брадатые мужи с суровыми взглядами, писавшие много умных словей. Для толкового слушателя это еще и вызов: подумать, как он ответил бы сам.
Это я уж не говорю про то, насколько эта двухтактная схема удобна для изложения: не нужно вдаваться в детали учения, достаточно всего лишь обозначить его отправную точку. Тогда история философии становится не историей философских учений, а историей философских вопросов. Реальных вопросов, которые задаются и нам – и ответы на которые нужно искать самостоятельно, а не выучивать к зачету в виде готовых решений.
И что это за решения? – и, главное, чего именно решения?
А потом студенты всю жизнь плюются при слове «философия».
Так вот преподавание философии должно заключать в себе эти два момента:
1. Вот тебе, слушатель, вопросик… Его поставил философ икс…
2. А вот тебе, слушатель, ответик самого философа икс…
Разделять эти два пункта нужно строжайше, как было сказано выше. И именно так слушателю становится понятно, с чего вдруг появлялись брадатые мужи с суровыми взглядами, писавшие много умных словей. Для толкового слушателя это еще и вызов: подумать, как он ответил бы сам.
Это я уж не говорю про то, насколько эта двухтактная схема удобна для изложения: не нужно вдаваться в детали учения, достаточно всего лишь обозначить его отправную точку. Тогда история философии становится не историей философских учений, а историей философских вопросов. Реальных вопросов, которые задаются и нам – и ответы на которые нужно искать самостоятельно, а не выучивать к зачету в виде готовых решений.
И что это за решения? – и, главное, чего именно решения?
А потом студенты всю жизнь плюются при слове «философия».
Как объяснять элеатов (1)
Исходя из более чем скромного личного опыта, могу сказать, что самая трудная тема для объяснения в аудитории – это Элейская школа. То есть не то, чтобы сама концепция Парменида и примкнувшего к нему Зенона являлась бы верхом сложности – напротив, она предельна проста и легка. Но вот эту-то невыносимую легкость бытия (+ в карму тем, кто оценил шутку) передать труднее всего – лично мне, конечно.
Очень легко воспринимается Платон и Кант. Сложнее идет Аристотель. Декарт вообще проходит на ура. А вот с элеатами были у меня затыки. Потому ничего более контринтуитивного, чем Парменид и Зенон, в истории философии нет.
Поначалу я просто излагал это учение – что называется, по факту: Парменид считал, что бытие есть, а небытия нет, а вся изменчивость мира есть лишь мнение и бла-бла. Заходил к элеатам через Ксенофана, заканчивал Зеноном – все как водится. В результате Парменид воспринимался студентами как… да никак не воспринимался. Хорошо помню пустые взгляды несчастных первокурсников. Зенон со своими парадоксами-апориями шел пободрее, но воспринимался, полагаю, как наперсточник.
Короче, не удавалось мне донести элеатов так, чтобы было понятно, о чем это и, главное, зачем это. Притом, что я, скажу без ложной скромности, весьма недурной оратор. Проблема была в том, что и сам я их не очень-то чувствовал. И не понимал, как сделать понятным следующий фрагмент Парменида про путь истины (цитирую с сокращениями):
Остается только один мысленный путь,
[Который гласит]: «ЕСТЬ». … Сущее … не подвержено гибели,
Целокупное, единородное, бездрожное и законченное.
Оно не «было» некогда и не «будет», так как оно «есть» сейчас — все вместе…
Одно, непрерывное. Ибо что за рожденье будешь выискивать ему?
Как и откуда оно выросло? Из не-сущего [«того, чего нет»]? Этого я не разрешу
Тебе высказывать или мыслить, ибо нельзя ни высказать, ни помыслить:
«Не есть». Да и какая необходимость побудила бы его
[Скорее] позже, чем раньше, начав с ничего, родиться на свет?
Следовательно, оно должно быть всегда или никогда.
Равно как и из сущего сила достоверности никогда не позволит
Рождаться чему-либо, кроме него самого. …
Каким образом то, что есть, могло бы быть потом? Каким
образом оно могло бы быть-в-прошлом [или: «стать»]?
Если оно «было» [или: «стало»], то оно не есть, равно как если ему [лишь]
некогда предстоит быть.
Так рожденье угасло и гибель пропала без вести…
Тем самым Всё непрерывно: ибо сущее примыкает к сущему.
Неподвижное, в границах великих оков,
Оно безначально и непрекратимо, так как рождение и гибель
Отброшены прочь: их отразило безошибочное доказательство
Оставаясь тем же самым в том же самом [месте], оно покоится само по себе.
В какой-то момент я решил заново переделать свой спич. Я выстроил его так, что слушатели сами пришли к тем же взглядам, что и элеаты. И стало получаться лучше. Как – попробую воспроизвести ниже.
Исходя из более чем скромного личного опыта, могу сказать, что самая трудная тема для объяснения в аудитории – это Элейская школа. То есть не то, чтобы сама концепция Парменида и примкнувшего к нему Зенона являлась бы верхом сложности – напротив, она предельна проста и легка. Но вот эту-то невыносимую легкость бытия (+ в карму тем, кто оценил шутку) передать труднее всего – лично мне, конечно.
Очень легко воспринимается Платон и Кант. Сложнее идет Аристотель. Декарт вообще проходит на ура. А вот с элеатами были у меня затыки. Потому ничего более контринтуитивного, чем Парменид и Зенон, в истории философии нет.
Поначалу я просто излагал это учение – что называется, по факту: Парменид считал, что бытие есть, а небытия нет, а вся изменчивость мира есть лишь мнение и бла-бла. Заходил к элеатам через Ксенофана, заканчивал Зеноном – все как водится. В результате Парменид воспринимался студентами как… да никак не воспринимался. Хорошо помню пустые взгляды несчастных первокурсников. Зенон со своими парадоксами-апориями шел пободрее, но воспринимался, полагаю, как наперсточник.
Короче, не удавалось мне донести элеатов так, чтобы было понятно, о чем это и, главное, зачем это. Притом, что я, скажу без ложной скромности, весьма недурной оратор. Проблема была в том, что и сам я их не очень-то чувствовал. И не понимал, как сделать понятным следующий фрагмент Парменида про путь истины (цитирую с сокращениями):
Остается только один мысленный путь,
[Который гласит]: «ЕСТЬ». … Сущее … не подвержено гибели,
Целокупное, единородное, бездрожное и законченное.
Оно не «было» некогда и не «будет», так как оно «есть» сейчас — все вместе…
Одно, непрерывное. Ибо что за рожденье будешь выискивать ему?
Как и откуда оно выросло? Из не-сущего [«того, чего нет»]? Этого я не разрешу
Тебе высказывать или мыслить, ибо нельзя ни высказать, ни помыслить:
«Не есть». Да и какая необходимость побудила бы его
[Скорее] позже, чем раньше, начав с ничего, родиться на свет?
Следовательно, оно должно быть всегда или никогда.
Равно как и из сущего сила достоверности никогда не позволит
Рождаться чему-либо, кроме него самого. …
Каким образом то, что есть, могло бы быть потом? Каким
образом оно могло бы быть-в-прошлом [или: «стать»]?
Если оно «было» [или: «стало»], то оно не есть, равно как если ему [лишь]
некогда предстоит быть.
Так рожденье угасло и гибель пропала без вести…
Тем самым Всё непрерывно: ибо сущее примыкает к сущему.
Неподвижное, в границах великих оков,
Оно безначально и непрекратимо, так как рождение и гибель
Отброшены прочь: их отразило безошибочное доказательство
Оставаясь тем же самым в том же самом [месте], оно покоится само по себе.
В какой-то момент я решил заново переделать свой спич. Я выстроил его так, что слушатели сами пришли к тем же взглядам, что и элеаты. И стало получаться лучше. Как – попробую воспроизвести ниже.
Как объяснять элеатов (2)
Итак, то, что Есть (по-нашему, бытие) вечно, нерождено и неподвижно, а изменения, рождения и гибели – это все бабка надвое сказала, считал Парменид. Попробуем понять, как именно он пришел к таким странным выводам. Для этого нужно пройти его же путем.
И вот здесь мы должны начать с того, о чем говорилось два дня назад – о разделении проблемы, которую ставил философ, от решения этой проблемы этим самым философом.
Какую проблему поставил Парменид? Вспомним, что первые философы – милетцы – поставили вопрос о первоначале. Что было раньше всего – и, как следствие, - что является основной всего. Фалес назвал таковым Воду, то есть определил в качестве первоначала конкретный элемент (стихию). Но, строго говоря, он мог назвать что угодно другое – суть от этого не изменилась бы. Допустим, вначале был мировой Эфир. Или мировой Огонь. Или мировой Бобер. Но если это нечто конкретное, но весьма сложно сказать, как из конкретного появилось все остальное.
Анаксимандр исправил эту ошибку, отказавшись от чего-то определенного в качестве первоначала. Но тут также возникают проблемы – о которых нужно говорить отдельно. Анаксимен блестяще скомбинировал Фалеса и Анаксимандра, предложив Неопределенный Воздух. Решение воистину гениальное – но об этом также как-нибудь потом.
Все они говорили о том, что было вначале, но не ставили другой вопрос – а что вообще значит «быть»? «Было», «есть», «будет», «быть» - это вообще как и это вообще про что? То есть фокус смещается от проблемы сущности бытия к проблеме бытия как такового. Здесь акцентируется внимание на самом принципе наличествования. Быть – это что значит? Это как возможно? Чем быть – вопрос другой. Но вообще факт бытия сам по себе довольно странен. Откуда вообще что-то есть? Что было до того, как ничего не было? Или было ли когда-то ничто? А можно ли вообще употреблять слова «было» и «не было»?
Еще раз: если милетцы искали конкретное первоначало, то элеаты попытались максимально абстрагировать этот вопрос и спросить иначе: «что значит быть» – вообще? «Быть» – это как?
Здесь нужно вспомнить, что мы находимся в пространстве греческой архаики, а значит, базовой посылкой являлось представление о том, что существует космос, и что он един. Что нет ничего вне космоса, до космоса, над космосом. Первоначало, Бог, «ты как хочешь это назови» - находятся внутри космоса или являются им самим. Есть только космос и ничего кроме него.
Вопрос – а он есть? Очевидно, да. И вот именно Парменид, еще раз скажем, вводит в обиход европейской философии ключевое ее понятие – бытие. Он и говорит – бытие есть, а небытия (ничто) нет.
Звучит вполне логично, однако на практике это приводит нас к весьма странным результатам, если мы пойдем таким путем. Этот путь («путь истины» Парменида) совершенно логичен, но, как выразился Аристотель, «похож на сумасшествие». Пройдем этот путь до конца…
Итак, то, что Есть (по-нашему, бытие) вечно, нерождено и неподвижно, а изменения, рождения и гибели – это все бабка надвое сказала, считал Парменид. Попробуем понять, как именно он пришел к таким странным выводам. Для этого нужно пройти его же путем.
И вот здесь мы должны начать с того, о чем говорилось два дня назад – о разделении проблемы, которую ставил философ, от решения этой проблемы этим самым философом.
Какую проблему поставил Парменид? Вспомним, что первые философы – милетцы – поставили вопрос о первоначале. Что было раньше всего – и, как следствие, - что является основной всего. Фалес назвал таковым Воду, то есть определил в качестве первоначала конкретный элемент (стихию). Но, строго говоря, он мог назвать что угодно другое – суть от этого не изменилась бы. Допустим, вначале был мировой Эфир. Или мировой Огонь. Или мировой Бобер. Но если это нечто конкретное, но весьма сложно сказать, как из конкретного появилось все остальное.
Анаксимандр исправил эту ошибку, отказавшись от чего-то определенного в качестве первоначала. Но тут также возникают проблемы – о которых нужно говорить отдельно. Анаксимен блестяще скомбинировал Фалеса и Анаксимандра, предложив Неопределенный Воздух. Решение воистину гениальное – но об этом также как-нибудь потом.
Все они говорили о том, что было вначале, но не ставили другой вопрос – а что вообще значит «быть»? «Было», «есть», «будет», «быть» - это вообще как и это вообще про что? То есть фокус смещается от проблемы сущности бытия к проблеме бытия как такового. Здесь акцентируется внимание на самом принципе наличествования. Быть – это что значит? Это как возможно? Чем быть – вопрос другой. Но вообще факт бытия сам по себе довольно странен. Откуда вообще что-то есть? Что было до того, как ничего не было? Или было ли когда-то ничто? А можно ли вообще употреблять слова «было» и «не было»?
Еще раз: если милетцы искали конкретное первоначало, то элеаты попытались максимально абстрагировать этот вопрос и спросить иначе: «что значит быть» – вообще? «Быть» – это как?
Здесь нужно вспомнить, что мы находимся в пространстве греческой архаики, а значит, базовой посылкой являлось представление о том, что существует космос, и что он един. Что нет ничего вне космоса, до космоса, над космосом. Первоначало, Бог, «ты как хочешь это назови» - находятся внутри космоса или являются им самим. Есть только космос и ничего кроме него.
Вопрос – а он есть? Очевидно, да. И вот именно Парменид, еще раз скажем, вводит в обиход европейской философии ключевое ее понятие – бытие. Он и говорит – бытие есть, а небытия (ничто) нет.
Звучит вполне логично, однако на практике это приводит нас к весьма странным результатам, если мы пойдем таким путем. Этот путь («путь истины» Парменида) совершенно логичен, но, как выразился Аристотель, «похож на сумасшествие». Пройдем этот путь до конца…
Как объяснять элеатов (3)
Итак, если есть только космос, только наш мир, то получается, что космос и бытие есть одно и то же. Есть только наш мир и только наш мир есть, а небытия, то есть не-космоса нет.
Мог ли этот космос родиться из небытия? Конечно, нет. Как это то, чего нет могло родить то, что есть? Ведь из ничего ничто не рождается? Согласимся, что это звучит разумно.
Значит, вначале было бытие и всегда было бытие. Значит космос нерожден, правда? Значит бытие нерожедно и вечно, а небытия никогда не было.
И вот тут начинаются парадоксы. Вот Вы же, дорогой читатель, часть космоса, так? Вы есть? А 100 лет назад Вы были? А через 100 лет Вы будете? Нет. Значит мы все когда-то были небытием и когда-то станем небытием. Вот так получается.
Но ведь небытия нет. Так что же делать? Мир меняется – вещи возникают и уничтожаются, но если нет небытия, то нет и уничтожения, так? Нестыковка.
Парменид отвечает весьма радикально: он утверждает, что изменчивость мира есть наше ложное мнение о нем, основанное на чувственном восприятии.
Вещи меняются с течением времени – так нам кажется. Но ведь небытия нет? Нет. Так есть ли изменения? Нет.
Не существует изменения, возникновения и уничтожения, поскольку небытия нет.
Значит, нет времени и нет движения. А то, что нам кажется движением и временем есть обман наших чувств.
Так Парменид приходит к своим выводам. Он взял за посылку, что все=бытие и бытие=все, а небытия быть не может, потому что бытие противоположно небытию.
Отсюда он вполне логично вывел: что есть, то есть, а чего нет – того нет. Все, что есть – есть, а чего нет – нет, не было и не будет. А все – есть, было и будет. Значит, бытие вечно.
Из небытия его возникнуть не могло – как это можно себе вообще вообразить, правильно? Потому оно всегда было собой, а потому нерождено.
Но для того, чтобы меняться со временем, бытие должно переставать быть. «Оно было таким, а стало таким» - если допустить такое, то это значит допустить небытие. Значит, нет времени. А неподверженное времени нужно назвать неизменным. Бытие – неизменно.
И так далее.
Зенон со своими сверхскоростными черепахами пошел еще дальше: показал, что нет не только всего вышевысказанного, но и пространства, и множества вещей. Бытие получилось вне времени, движения, пространства и множества.
Вот к каким ужастям мы приходим (совершенно рационально), если допускаем, что небытия нет. Звучит хорошо, а получается полная шляпа. Значит… и на сцену выходит Гераклит, но и о нем сегодня следует умолчать.
Парменид поставил поистине великий вопрос – но дал на него совершенно неудовлетворительный ответ. Но благодаря этому вопросу, мы получили то, о чем пойдет речь в последней части этого очерка.
Примечание. Я намеренно разбиваю текст на части – иначе будут искусственные разрывы исходя из правил Телеграма. Мне эти переносы кусков текста в новый пост сильно не нравятся, потому публикую так.
Итак, если есть только космос, только наш мир, то получается, что космос и бытие есть одно и то же. Есть только наш мир и только наш мир есть, а небытия, то есть не-космоса нет.
Мог ли этот космос родиться из небытия? Конечно, нет. Как это то, чего нет могло родить то, что есть? Ведь из ничего ничто не рождается? Согласимся, что это звучит разумно.
Значит, вначале было бытие и всегда было бытие. Значит космос нерожден, правда? Значит бытие нерожедно и вечно, а небытия никогда не было.
И вот тут начинаются парадоксы. Вот Вы же, дорогой читатель, часть космоса, так? Вы есть? А 100 лет назад Вы были? А через 100 лет Вы будете? Нет. Значит мы все когда-то были небытием и когда-то станем небытием. Вот так получается.
Но ведь небытия нет. Так что же делать? Мир меняется – вещи возникают и уничтожаются, но если нет небытия, то нет и уничтожения, так? Нестыковка.
Парменид отвечает весьма радикально: он утверждает, что изменчивость мира есть наше ложное мнение о нем, основанное на чувственном восприятии.
Вещи меняются с течением времени – так нам кажется. Но ведь небытия нет? Нет. Так есть ли изменения? Нет.
Не существует изменения, возникновения и уничтожения, поскольку небытия нет.
Значит, нет времени и нет движения. А то, что нам кажется движением и временем есть обман наших чувств.
Так Парменид приходит к своим выводам. Он взял за посылку, что все=бытие и бытие=все, а небытия быть не может, потому что бытие противоположно небытию.
Отсюда он вполне логично вывел: что есть, то есть, а чего нет – того нет. Все, что есть – есть, а чего нет – нет, не было и не будет. А все – есть, было и будет. Значит, бытие вечно.
Из небытия его возникнуть не могло – как это можно себе вообще вообразить, правильно? Потому оно всегда было собой, а потому нерождено.
Но для того, чтобы меняться со временем, бытие должно переставать быть. «Оно было таким, а стало таким» - если допустить такое, то это значит допустить небытие. Значит, нет времени. А неподверженное времени нужно назвать неизменным. Бытие – неизменно.
И так далее.
Зенон со своими сверхскоростными черепахами пошел еще дальше: показал, что нет не только всего вышевысказанного, но и пространства, и множества вещей. Бытие получилось вне времени, движения, пространства и множества.
Вот к каким ужастям мы приходим (совершенно рационально), если допускаем, что небытия нет. Звучит хорошо, а получается полная шляпа. Значит… и на сцену выходит Гераклит, но и о нем сегодня следует умолчать.
Парменид поставил поистине великий вопрос – но дал на него совершенно неудовлетворительный ответ. Но благодаря этому вопросу, мы получили то, о чем пойдет речь в последней части этого очерка.
Примечание. Я намеренно разбиваю текст на части – иначе будут искусственные разрывы исходя из правил Телеграма. Мне эти переносы кусков текста в новый пост сильно не нравятся, потому публикую так.
Как объяснять элеатов (4) и почему возник идеализм
В чем же была ошибка Парменида и Зенона? Именно логическая ошибка?
Есть ли в мире неизменные вещи? Есть. И мы о них совсем недавно говорили. Законы физики, законы математики, законы геометрии, законы логики, законы нравственности (ну, например, истина или красота – их тоже можно считать неизменными – не будем спорить, но допустим). Они обладает бытием, они вечны, неизменны и прочее. То есть неизменное=вечное=бытие есть.
Но! Если мы помещаем все это в наш мир, то получается, что либо ничего вечного нет, либо нет времени, движения и прочего.
Еще раз. У нас две весьма нехорошие гипотезы:
1) Мир вечен и неизменен, поскольку есть вечные и неизменные вещи
2) Мир постоянно меняется, а потому нет вечных и неизменных вещей
Но ведь мир действительно меняется – каждый миг. И действительно есть неизменные вещи – существующие в мышлении.
Так как же быть? Что же нужно сделать, чтобы было и вечное бытие, и мир изменения. Выход из учения элеатов состоит в необходимости – внимание-внимание-внимание – РАЗДЕЛИТЬ МИРЫ. ОТДЕЛИТЬ ВЕЧНОЕ ОТ ВРЕМЕННОГО. Какая наука должна заниматься нашим миром? Физика – как в целом наука о фюсис (природе). А вечными законами какая наука должна заниматься? Метафизика, то есть высшая философия.
Упомянутый Аристотель писал об элеатах:
«Теории их, пусть даже во многом правильные, нельзя все же считать естественнонаучными, так как вопрос о существовании лишенных возникновения и совершенно неподвижных вещей должен рассматриваться не физикой, а другой, главенствующей над ней дисциплиной. А они полагали, что, кроме бытия чувственно воспринимаемых вещей, никакой другой реальности нет, но в то же время впервые поняли, что без такого рода [=неизменных] вещей никакое познание или мышление невозможны, и потому перенесли на первые [=умопостигаемые] те воззрения, которые были справедливы для вторых [=чувственных].»
То есть элеаты смешали два мира, поскольку не понимали, по мнению Аристотеля, что мира-то два: мир вечный и мир наш.
«Рассуждая таким образом, они вышли за границы чувственного восприятия и, пренебрегли им, поскольку, по их мнению, надо следовать [только] разуму. В теории эти утверждения представляются верными, но полагать так о реальных вещах похоже на сумасшествие.»
Значит, еще раз. Что хочет сказать Аристотель? Что действительно есть единое вечное неподвижное бытие. Но оно располагается отдельно от мира — то есть есть вечный мир, порождающий наш мир. А Парменид и Зенон смешали мир чувственный и мир высший, умопостигаемый, то есть постигаемый умом. Они перенесли свойства вечного мира, мира идей на наш мир, мир явлений, движения и изменения. Но от себя скажем, что если бы они отделили подлинное бытие (вечное и высшее) от нашего мира (мира изменчивого), то мы бы их ставили на один уровень с Платоном и Аристотелем. Нет, такую высоту Парменид и Зенон взять не могли — разделение бытия на вечное и временное произошло позже.
Почему возник идеализм? Из незрелости мифологического и религиозного мировоззрения? Из страха перед природой? Из стремления рабовладельческой верхушки держать в подчинении эксплуатируемый трудовой народ? Да нет, мать-перемать: идеализм есть логическое следствие противоречия между мышлением и ощущением – которое стало очевидным благодаря элеатам. Идеализм предельно рационален. Без него никакие объяснения сущего вроде милетских или элейских просто не работают.
Итого. Что можно сказать об элеатах? Каковы плюсы и минусы их учения?
Плюсы:
1. Усомнились в достоверности чувственного опыта, поставив разум выше ощущения.
2. Создали учение о бытии как о вечном и неизменном.
Минусы:
1. Не отделили вечные начала мира от преходящих.
2. Противопоставили бытие и небытие, потому –
3. Лишили космос движения, а вещи рождения и уничтожения.
В чем же была ошибка Парменида и Зенона? Именно логическая ошибка?
Есть ли в мире неизменные вещи? Есть. И мы о них совсем недавно говорили. Законы физики, законы математики, законы геометрии, законы логики, законы нравственности (ну, например, истина или красота – их тоже можно считать неизменными – не будем спорить, но допустим). Они обладает бытием, они вечны, неизменны и прочее. То есть неизменное=вечное=бытие есть.
Но! Если мы помещаем все это в наш мир, то получается, что либо ничего вечного нет, либо нет времени, движения и прочего.
Еще раз. У нас две весьма нехорошие гипотезы:
1) Мир вечен и неизменен, поскольку есть вечные и неизменные вещи
2) Мир постоянно меняется, а потому нет вечных и неизменных вещей
Но ведь мир действительно меняется – каждый миг. И действительно есть неизменные вещи – существующие в мышлении.
Так как же быть? Что же нужно сделать, чтобы было и вечное бытие, и мир изменения. Выход из учения элеатов состоит в необходимости – внимание-внимание-внимание – РАЗДЕЛИТЬ МИРЫ. ОТДЕЛИТЬ ВЕЧНОЕ ОТ ВРЕМЕННОГО. Какая наука должна заниматься нашим миром? Физика – как в целом наука о фюсис (природе). А вечными законами какая наука должна заниматься? Метафизика, то есть высшая философия.
Упомянутый Аристотель писал об элеатах:
«Теории их, пусть даже во многом правильные, нельзя все же считать естественнонаучными, так как вопрос о существовании лишенных возникновения и совершенно неподвижных вещей должен рассматриваться не физикой, а другой, главенствующей над ней дисциплиной. А они полагали, что, кроме бытия чувственно воспринимаемых вещей, никакой другой реальности нет, но в то же время впервые поняли, что без такого рода [=неизменных] вещей никакое познание или мышление невозможны, и потому перенесли на первые [=умопостигаемые] те воззрения, которые были справедливы для вторых [=чувственных].»
То есть элеаты смешали два мира, поскольку не понимали, по мнению Аристотеля, что мира-то два: мир вечный и мир наш.
«Рассуждая таким образом, они вышли за границы чувственного восприятия и, пренебрегли им, поскольку, по их мнению, надо следовать [только] разуму. В теории эти утверждения представляются верными, но полагать так о реальных вещах похоже на сумасшествие.»
Значит, еще раз. Что хочет сказать Аристотель? Что действительно есть единое вечное неподвижное бытие. Но оно располагается отдельно от мира — то есть есть вечный мир, порождающий наш мир. А Парменид и Зенон смешали мир чувственный и мир высший, умопостигаемый, то есть постигаемый умом. Они перенесли свойства вечного мира, мира идей на наш мир, мир явлений, движения и изменения. Но от себя скажем, что если бы они отделили подлинное бытие (вечное и высшее) от нашего мира (мира изменчивого), то мы бы их ставили на один уровень с Платоном и Аристотелем. Нет, такую высоту Парменид и Зенон взять не могли — разделение бытия на вечное и временное произошло позже.
Почему возник идеализм? Из незрелости мифологического и религиозного мировоззрения? Из страха перед природой? Из стремления рабовладельческой верхушки держать в подчинении эксплуатируемый трудовой народ? Да нет, мать-перемать: идеализм есть логическое следствие противоречия между мышлением и ощущением – которое стало очевидным благодаря элеатам. Идеализм предельно рационален. Без него никакие объяснения сущего вроде милетских или элейских просто не работают.
Итого. Что можно сказать об элеатах? Каковы плюсы и минусы их учения?
Плюсы:
1. Усомнились в достоверности чувственного опыта, поставив разум выше ощущения.
2. Создали учение о бытии как о вечном и неизменном.
Минусы:
1. Не отделили вечные начала мира от преходящих.
2. Противопоставили бытие и небытие, потому –
3. Лишили космос движения, а вещи рождения и уничтожения.
Ильенков и совфилы (1)
Мне на почту пришел вопрос: стоит ли тратить время на изучение наследия Эвальда Ильенкова? Ваша оценка.
=============
На этот вопрос у меня имеется краткий ответ – но чтобы он был обоснован, мне придется начать сильно издалека.
Есть известное слово «совпис» - «советский писатель». Поскольку советское время, слава Богам, было уже довольно давно, следует пояснить, кого называли совписами. Не всякого писателя, жившего и работавшего в СССР, а только определенный культурный тип – официозного, партийного и верящего, по крайней мере на словах, в непогрешимость линии партии и правительства.
То есть совпис – это почти всегда чиновник от литературы, выполняющий функции агитатора. Художественными средствами. Борьба за звание передового колхоза, поиск шпионов, превращение антисоциальных элементов в образцовых коммунистов, трудности геологических экспедиций и прочее говно. Государство за это платило – а совписы с удовольствием гнали свою макулатуру.
Однако помимо совсем упоротых литературных бюрократов, были также и вполне себе фрондирующие совписы – несколько антисоветские на словах, но советские до мозга костей. Они могли даже попадать в опалу – но оставаться совписами. Евтушенко, Вознесенский, Окуджава – также совписы, пусть и полудиссидентствующие. А можно было всю жизнь жить в Совке, но при этом совписом не стать – здесь примеров куча, от Солженицына до Вл. Сорокина.
То есть ортодоксальные совписы писали про посевные, а диссидентствуюшие – про «возьмемся за руки, друзья» и «наше отечество – все человечество».
Так вот. Были не только совписы, но и совфилы – советские философы. Не знаю, я ли это только что придумал или кто до меня – но хотелось бы, чтобы это словечко закрепилось.
Что такое совфил? На мой взгляд, это человек, искренне считавший (или считающий) официальную советскую доктрину чем-то настоящим, важным и серьезным. Конечно, совфил мог критически относиться к советской действительности, но критиковал он ее исключительно с красных позиций – либо с розовых (социал-демократических).
То есть это люди, которые штудировали классиков диамата не ради сдачи зачета, а искренне видя в нем какой-то смысл. В крайнем случае, «оппозиционные» совфилы искренне верили не в материалиста Маркса, а в идеалиста Гегеля – и уже от этого считали себя интеллектуальной элитой. «Миром правит Мировой Дух, а никакая не материя» - шепотом говорил такой совфил и искренне думал, что взял Бога за бороду.
К слову, поклоняться Гегелю вместо Маркса – это тоже самое, что был веганом в пику сыроедам.
Но не будем слишком строгими к этим людям: даже недурному человеку в советских условиях было трудно сохранить честь, совесть и здравомыслие. А уж если и этого природа не дала – то тут получался целый доктор философских наук.
Понятно, что не все философы советского времени являлись совфилами. Многие при этом вполне официально работали и творили. Понятно, что они также присягали на верность марксистскому бреду – но читаешь их и понимаешь, что это, так сказать, внешняя обрядность и дежурное благочестие, а не искренняя вера.
Параллели с религией здесь не случайны, так как марксизм – это настоящая полновесная религия, где богом является «всемирно-исторический процесс».
Уклоняться от «советской философии» у некоторых действительно получалось. Но большинство представляли одну из двух групп (их было больше, наверно, но грубо разделим на две большие):
1) токсичные совфилы
2) рефлексичные совфилы
Сначала поговорим о первых – а потом, в связи со вторыми, придем, наконец, к Ильенкову.
Мне на почту пришел вопрос: стоит ли тратить время на изучение наследия Эвальда Ильенкова? Ваша оценка.
=============
На этот вопрос у меня имеется краткий ответ – но чтобы он был обоснован, мне придется начать сильно издалека.
Есть известное слово «совпис» - «советский писатель». Поскольку советское время, слава Богам, было уже довольно давно, следует пояснить, кого называли совписами. Не всякого писателя, жившего и работавшего в СССР, а только определенный культурный тип – официозного, партийного и верящего, по крайней мере на словах, в непогрешимость линии партии и правительства.
То есть совпис – это почти всегда чиновник от литературы, выполняющий функции агитатора. Художественными средствами. Борьба за звание передового колхоза, поиск шпионов, превращение антисоциальных элементов в образцовых коммунистов, трудности геологических экспедиций и прочее говно. Государство за это платило – а совписы с удовольствием гнали свою макулатуру.
Однако помимо совсем упоротых литературных бюрократов, были также и вполне себе фрондирующие совписы – несколько антисоветские на словах, но советские до мозга костей. Они могли даже попадать в опалу – но оставаться совписами. Евтушенко, Вознесенский, Окуджава – также совписы, пусть и полудиссидентствующие. А можно было всю жизнь жить в Совке, но при этом совписом не стать – здесь примеров куча, от Солженицына до Вл. Сорокина.
То есть ортодоксальные совписы писали про посевные, а диссидентствуюшие – про «возьмемся за руки, друзья» и «наше отечество – все человечество».
Так вот. Были не только совписы, но и совфилы – советские философы. Не знаю, я ли это только что придумал или кто до меня – но хотелось бы, чтобы это словечко закрепилось.
Что такое совфил? На мой взгляд, это человек, искренне считавший (или считающий) официальную советскую доктрину чем-то настоящим, важным и серьезным. Конечно, совфил мог критически относиться к советской действительности, но критиковал он ее исключительно с красных позиций – либо с розовых (социал-демократических).
То есть это люди, которые штудировали классиков диамата не ради сдачи зачета, а искренне видя в нем какой-то смысл. В крайнем случае, «оппозиционные» совфилы искренне верили не в материалиста Маркса, а в идеалиста Гегеля – и уже от этого считали себя интеллектуальной элитой. «Миром правит Мировой Дух, а никакая не материя» - шепотом говорил такой совфил и искренне думал, что взял Бога за бороду.
К слову, поклоняться Гегелю вместо Маркса – это тоже самое, что был веганом в пику сыроедам.
Но не будем слишком строгими к этим людям: даже недурному человеку в советских условиях было трудно сохранить честь, совесть и здравомыслие. А уж если и этого природа не дала – то тут получался целый доктор философских наук.
Понятно, что не все философы советского времени являлись совфилами. Многие при этом вполне официально работали и творили. Понятно, что они также присягали на верность марксистскому бреду – но читаешь их и понимаешь, что это, так сказать, внешняя обрядность и дежурное благочестие, а не искренняя вера.
Параллели с религией здесь не случайны, так как марксизм – это настоящая полновесная религия, где богом является «всемирно-исторический процесс».
Уклоняться от «советской философии» у некоторых действительно получалось. Но большинство представляли одну из двух групп (их было больше, наверно, но грубо разделим на две большие):
1) токсичные совфилы
2) рефлексичные совфилы
Сначала поговорим о первых – а потом, в связи со вторыми, придем, наконец, к Ильенкову.
Ильенков и совфилы (2)
Квинтэссенцией токсичного совфильства являются, конечно, учебники и учебные пособия. Возьмем для примера работу «Диалектический материализм» под редакцией Александрова от 1954 года. Это не просто коллективная работа – это труд Академии наук СССР, выпущенный главным научным издательством Совка - Госполитиздатом.
Я намеренно возьму вполне нейтральную тему – тему диалектики случайности и закономерности. Это буквально 2,5 страницы в вордовском формате. Посмотрите на слог! И заметьте, что вот так совфилы пишут не о капитализме, не о Боге, не о Великой Отечественной, не о своих Сталиных, не о «врагах народа». Они так пишут о философских категориях, вполне себе аполитичных – казалось бы.
Наука - враг случайностей.
Это подзаголовок. «Враг», понимаете?
Хотя случайность существует объективно, всё же в природе и в обществе господствует закономерность, необходимость. Поэтому коренную задачу науки составляет познание закономерностей объективного мира [7].
Не главную, не основную, даже не центральную. «Коренную» - хорошо не «корневищную»
Если же, как утверждает марксистская диалектика, явления природы подчинены необходимости, неуклонно пробивающей себе дорогу через все случайности, то задача состоит в том, чтобы раскрыть эту объективную закономерность, необходимость, создать нужные условия и тем самым направить течение событий по определённому пути. Наука - враг случайностей.
«Неуклонно». Стремительным домкратом.
Примером может служить периодическая система химических элементов Д. И. Менделеева. До открытия Менделеевым внутренней закономерности, теснейшим образом связывающей все химические элементы в единую систему, открытие отдельных элементов было делом счастливого случая.
«Теснейшим» - не «тесным». Да и вообще можно было без усиления: «закономерности, связывающей».
Периодический закон химических элементов создал прочные основы планомерной, целесообразно направленной научно-практической деятельности в области химии.
Советское не может не быть прочным – даже когда речь идет о научных открытиях Российской Империи.
Порочная установка на случайность изживалась в области биологии с большим трудом. В учении о наследственности её яростно отстаивали менделисты-морганисты; они объявили всю живую природу хаосом случайностей.
Тут без комментариев. Красотень.
В противоположность менделистам-морганистам, считающим направление процесса наследственной изменчивости чисто случайным, мичуринская биологическая наука доказала, что при надлежащем выборе внешних условий оно строго необходимо.
Хорошо не «строжайше».
В противоположность менделизму-морганизму мичуринская биологическая наука построена на идее необходимости, закономерности природы и непримиримо враждебна тенденции ожидать от природы счастливых случайностей.
Мира не будет – только война, только хардкор, только Совок.
Только та наука, которая ориентируется не на случайности, а на познание объективных закономерностей, которая не ждёт пассивно счастливых случайностей, а активно выпытывает у природы её тайны, вскрывает и познаёт объективные природные закономерности, которая не полагается на «авось», а предвидит явления, - только такая наука способна дать практике ясную перспективу, силу ориентировки и уверенность в Достижении определённых целей.
«Выпытывает». В этом террористическое государство знало толк. Оно и природу запытало.
Квинтэссенцией токсичного совфильства являются, конечно, учебники и учебные пособия. Возьмем для примера работу «Диалектический материализм» под редакцией Александрова от 1954 года. Это не просто коллективная работа – это труд Академии наук СССР, выпущенный главным научным издательством Совка - Госполитиздатом.
Я намеренно возьму вполне нейтральную тему – тему диалектики случайности и закономерности. Это буквально 2,5 страницы в вордовском формате. Посмотрите на слог! И заметьте, что вот так совфилы пишут не о капитализме, не о Боге, не о Великой Отечественной, не о своих Сталиных, не о «врагах народа». Они так пишут о философских категориях, вполне себе аполитичных – казалось бы.
Наука - враг случайностей.
Это подзаголовок. «Враг», понимаете?
Хотя случайность существует объективно, всё же в природе и в обществе господствует закономерность, необходимость. Поэтому коренную задачу науки составляет познание закономерностей объективного мира [7].
Не главную, не основную, даже не центральную. «Коренную» - хорошо не «корневищную»
Если же, как утверждает марксистская диалектика, явления природы подчинены необходимости, неуклонно пробивающей себе дорогу через все случайности, то задача состоит в том, чтобы раскрыть эту объективную закономерность, необходимость, создать нужные условия и тем самым направить течение событий по определённому пути. Наука - враг случайностей.
«Неуклонно». Стремительным домкратом.
Примером может служить периодическая система химических элементов Д. И. Менделеева. До открытия Менделеевым внутренней закономерности, теснейшим образом связывающей все химические элементы в единую систему, открытие отдельных элементов было делом счастливого случая.
«Теснейшим» - не «тесным». Да и вообще можно было без усиления: «закономерности, связывающей».
Периодический закон химических элементов создал прочные основы планомерной, целесообразно направленной научно-практической деятельности в области химии.
Советское не может не быть прочным – даже когда речь идет о научных открытиях Российской Империи.
Порочная установка на случайность изживалась в области биологии с большим трудом. В учении о наследственности её яростно отстаивали менделисты-морганисты; они объявили всю живую природу хаосом случайностей.
Тут без комментариев. Красотень.
В противоположность менделистам-морганистам, считающим направление процесса наследственной изменчивости чисто случайным, мичуринская биологическая наука доказала, что при надлежащем выборе внешних условий оно строго необходимо.
Хорошо не «строжайше».
В противоположность менделизму-морганизму мичуринская биологическая наука построена на идее необходимости, закономерности природы и непримиримо враждебна тенденции ожидать от природы счастливых случайностей.
Мира не будет – только война, только хардкор, только Совок.
Только та наука, которая ориентируется не на случайности, а на познание объективных закономерностей, которая не ждёт пассивно счастливых случайностей, а активно выпытывает у природы её тайны, вскрывает и познаёт объективные природные закономерности, которая не полагается на «авось», а предвидит явления, - только такая наука способна дать практике ясную перспективу, силу ориентировки и уверенность в Достижении определённых целей.
«Выпытывает». В этом террористическое государство знало толк. Оно и природу запытало.
Ильенков и совфилы (2-2)
Марксистская диалектика решительно отвергает не только установку на пассивное выжидание счастливых случайностей, но и учит активно бороться против всякого рода неблагоприятных случайностей, могущих нанести ущерб развитию нового, прогрессивного. Во всей своей деятельности Коммунистическая партия и Советское государство учитывают наличие такого рода неблагоприятных случайностей и создают все условия для их ликвидации, для защиты великих завоеваний трудящихся нашей страны от такого рода случайностей. Так, XIX съезд КПСС указал на необходимость «увеличить вдвое государственные материальные и продовольственные резервы, могущие обеспечить страну от всяких случайностей».
Не просто отвергает – а «решительно». Без надрыва занимать научную позицию низзя. «Бороться» - без борьбы ничего не получается в советской науке.
Именно потому науки и становятся точными науками, что они раскрывают за игрой случайностей строгую необходимость, законы движения и развития явлений.
Точно так же и наука о законах развития общества стала точной наукой только после того, как марксизм изгнал идеализм из его последнего убежища - из области социологии, освободил её от установки на случайность.
Просто-таки «сводка с фронта».
Диалектический материализм не только решительно отвергает подобное ненаучное, субъективное понимание случайности, не только признаёт объективное существование и причинную обусловленность случайных явлении, но и даёт единственно правильное, научное их понимании и объяснение.
«Единственно». Азъ есмь истина.
Особенно нелепа такая точка зрения в применении к обществу.
Энгельс, высмеивая метафизиков, писал…
Как вообще это можно читать без моральных травм? Мой совет: мысленно вставляйте в каждое предложение пару-тройку матерных междометий – текст сразу приобретет смысл:
Именно потому науки и становятся бля точными науками, что они раскрывают за игрой сука случайностей строгую мать ее необходимость, законы движения и развития явлений нах.
Токсичные совфилы не излагают свое мнение, не объясняют свое учение – они натаскивают, насобачивают, втирают, впаривают, чтобы читателя разгоняло, разъяряло и распупышивало.
А рефлексичные совфилы – то дело другое. Это сплошная окуджава. Почитаем Ильенкова.
Марксистская диалектика решительно отвергает не только установку на пассивное выжидание счастливых случайностей, но и учит активно бороться против всякого рода неблагоприятных случайностей, могущих нанести ущерб развитию нового, прогрессивного. Во всей своей деятельности Коммунистическая партия и Советское государство учитывают наличие такого рода неблагоприятных случайностей и создают все условия для их ликвидации, для защиты великих завоеваний трудящихся нашей страны от такого рода случайностей. Так, XIX съезд КПСС указал на необходимость «увеличить вдвое государственные материальные и продовольственные резервы, могущие обеспечить страну от всяких случайностей».
Не просто отвергает – а «решительно». Без надрыва занимать научную позицию низзя. «Бороться» - без борьбы ничего не получается в советской науке.
Именно потому науки и становятся точными науками, что они раскрывают за игрой случайностей строгую необходимость, законы движения и развития явлений.
Точно так же и наука о законах развития общества стала точной наукой только после того, как марксизм изгнал идеализм из его последнего убежища - из области социологии, освободил её от установки на случайность.
Просто-таки «сводка с фронта».
Диалектический материализм не только решительно отвергает подобное ненаучное, субъективное понимание случайности, не только признаёт объективное существование и причинную обусловленность случайных явлении, но и даёт единственно правильное, научное их понимании и объяснение.
«Единственно». Азъ есмь истина.
Особенно нелепа такая точка зрения в применении к обществу.
Энгельс, высмеивая метафизиков, писал…
Как вообще это можно читать без моральных травм? Мой совет: мысленно вставляйте в каждое предложение пару-тройку матерных междометий – текст сразу приобретет смысл:
Именно потому науки и становятся бля точными науками, что они раскрывают за игрой сука случайностей строгую мать ее необходимость, законы движения и развития явлений нах.
Токсичные совфилы не излагают свое мнение, не объясняют свое учение – они натаскивают, насобачивают, втирают, впаривают, чтобы читателя разгоняло, разъяряло и распупышивало.
А рефлексичные совфилы – то дело другое. Это сплошная окуджава. Почитаем Ильенкова.
Ильенков и совфилы (3-1)
После таких текстов, где каждое слово пропитано ядом, читать Ильенкова – почти удовольствие. Он пишет человеческим языком, его тексты... ну, «душевные», что ли. Понятно, почему он был так популярен тогда, под свинцовым небом порабощенной коммунистами России.
Помню, я как-то спросил у представительницы старшего поколения, отчего ему (поколению) так нравились Лихачев, тот же Окуджава, всякие писатели-деревенщики, барды и прочие. Она ответила, что в советское время было там мало человечности, доброты и теплоты – от политики и искусства до бытовых отношений между людьми – что любая сердечность, любая сентиментальность воспринималась как откровение.
И Ильенков – он тоже пишет не гвоздем по металлу, а пером по бумаге – другой тон, другой посыл, другой темперамент. Например:
Надо сказать, что действительно большие художники (даже буржуазного мира) никогда не путали свободу и произвол. Протестуя против понимания художественной фантазии как капризной игры личного воображения, великий Гете, например, говорил, что такая форма фантазии свойственна лишь плохим художникам, а художественный гений определял как интеллект, «зажатый в тиски необходимости», имея в виду совокупную, интегральную необходимость развития человечества.
И действительно, капризный произвол воображения заключает в себе столь же мало свободы, как и действие по штампу. Крайности, как давно известно, сходятся. Произвольное действие вообще - будь то в реальной жизни или только в воображении, в фантазии, - никогда и ни на одно мгновение не может выпрыгнуть за рамки объективной детерминации. Беда произвола, мнящего себя свободой, заключается в том, что он всегда и везде есть абсолютный раб ближайших, внешних, мелких обстоятельств и силы их давления на психику.
Снова эта тема необходимости – но совсем под другим соусом. Читается спокойно и благостно – без кровавых слез, выживаемых токсичным совфильством. Но, заметьте себе, суть-то та же.
Или вот он пишет про религию:
Реальное Добро и Зло в самом себе, в реальном Человеке? Если бы дело обстояло так, то лучше зеркала, чем голубой небесный свод, и искать было бы не нужно. Беда в том, что рефрактор религиозных небес отражает не реальное Добро и реальное Зло, а лишь собственные представления Человека о том, что такое добро и что такое зло. А ведь это - увы - далеко не одно и то же. Человек способен, к сожалению, трагически ошибаться на этот счет. И тогда увеличительное стекло религии лишь усугубит масштабы его ошибок.
Малозаметное и скромное семя Зла, принятое за похожий на него зародыш Добра, разрастется в его глазах в целые заросли благоухающих цветов. И наоборот, слабый и невзрачный росток человеческого счастья, принятый по ошибке за росток сорной травы, предстанет огромным колючим чертополохом, источающим яд греховности и погибели. И - что самое трагическое - человек будет видеть райские розы там, где торчат сплошные колючки, и будет бежать от запаха настоящих роз, убежденный в том, что чувства его обманывают, что перед ним - только дьявольское наваждение, соблазны.
Ну не прелесть ли? Явно, что пишет живой человек, а не бездарный замполит от философии.
Разве не так случилось с христианством? Разве не молились люди целые тысячелетия Кресту – варварской виселице, на которой распяли Человека, «сына человеческого»? Разве не плакали они от умиления, глядя на изможденный, покрытый предсмертным потом, лик «спасителя», распятого на радость фарисеям? Разве не видели они в этой картине образ высочайшего блаженства и божественной чести? Видели и молились. …
Человек принимал христианский Идеал и пути его осуществления за единственно верный и единственно возможный образ высшей сути мира и жизни. Почему? Да просто потому, что иконный лик «спасителя» был совершенно точным зеркалом, отражавшим Человеку его собственный - измученный и покрытый потом ужаса и страдания - лик, лик «спасаемого». Потому, что каков реальный Человек - таков и его бог. …
[Икона] послушно отобразит Человеку его собственное лицо, покажет ему, каков он есть на самом деле, но - и здесь ее коварство - заключит отображение в золото
После таких текстов, где каждое слово пропитано ядом, читать Ильенкова – почти удовольствие. Он пишет человеческим языком, его тексты... ну, «душевные», что ли. Понятно, почему он был так популярен тогда, под свинцовым небом порабощенной коммунистами России.
Помню, я как-то спросил у представительницы старшего поколения, отчего ему (поколению) так нравились Лихачев, тот же Окуджава, всякие писатели-деревенщики, барды и прочие. Она ответила, что в советское время было там мало человечности, доброты и теплоты – от политики и искусства до бытовых отношений между людьми – что любая сердечность, любая сентиментальность воспринималась как откровение.
И Ильенков – он тоже пишет не гвоздем по металлу, а пером по бумаге – другой тон, другой посыл, другой темперамент. Например:
Надо сказать, что действительно большие художники (даже буржуазного мира) никогда не путали свободу и произвол. Протестуя против понимания художественной фантазии как капризной игры личного воображения, великий Гете, например, говорил, что такая форма фантазии свойственна лишь плохим художникам, а художественный гений определял как интеллект, «зажатый в тиски необходимости», имея в виду совокупную, интегральную необходимость развития человечества.
И действительно, капризный произвол воображения заключает в себе столь же мало свободы, как и действие по штампу. Крайности, как давно известно, сходятся. Произвольное действие вообще - будь то в реальной жизни или только в воображении, в фантазии, - никогда и ни на одно мгновение не может выпрыгнуть за рамки объективной детерминации. Беда произвола, мнящего себя свободой, заключается в том, что он всегда и везде есть абсолютный раб ближайших, внешних, мелких обстоятельств и силы их давления на психику.
Снова эта тема необходимости – но совсем под другим соусом. Читается спокойно и благостно – без кровавых слез, выживаемых токсичным совфильством. Но, заметьте себе, суть-то та же.
Или вот он пишет про религию:
Реальное Добро и Зло в самом себе, в реальном Человеке? Если бы дело обстояло так, то лучше зеркала, чем голубой небесный свод, и искать было бы не нужно. Беда в том, что рефрактор религиозных небес отражает не реальное Добро и реальное Зло, а лишь собственные представления Человека о том, что такое добро и что такое зло. А ведь это - увы - далеко не одно и то же. Человек способен, к сожалению, трагически ошибаться на этот счет. И тогда увеличительное стекло религии лишь усугубит масштабы его ошибок.
Малозаметное и скромное семя Зла, принятое за похожий на него зародыш Добра, разрастется в его глазах в целые заросли благоухающих цветов. И наоборот, слабый и невзрачный росток человеческого счастья, принятый по ошибке за росток сорной травы, предстанет огромным колючим чертополохом, источающим яд греховности и погибели. И - что самое трагическое - человек будет видеть райские розы там, где торчат сплошные колючки, и будет бежать от запаха настоящих роз, убежденный в том, что чувства его обманывают, что перед ним - только дьявольское наваждение, соблазны.
Ну не прелесть ли? Явно, что пишет живой человек, а не бездарный замполит от философии.
Разве не так случилось с христианством? Разве не молились люди целые тысячелетия Кресту – варварской виселице, на которой распяли Человека, «сына человеческого»? Разве не плакали они от умиления, глядя на изможденный, покрытый предсмертным потом, лик «спасителя», распятого на радость фарисеям? Разве не видели они в этой картине образ высочайшего блаженства и божественной чести? Видели и молились. …
Человек принимал христианский Идеал и пути его осуществления за единственно верный и единственно возможный образ высшей сути мира и жизни. Почему? Да просто потому, что иконный лик «спасителя» был совершенно точным зеркалом, отражавшим Человеку его собственный - измученный и покрытый потом ужаса и страдания - лик, лик «спасаемого». Потому, что каков реальный Человек - таков и его бог. …
[Икона] послушно отобразит Человеку его собственное лицо, покажет ему, каков он есть на самом деле, но - и здесь ее коварство - заключит отображение в золото
й багет почитания и поклонения. Поэтому-то иконы и идеалы религии - просто-напросто форма морально-эстетического примирения Человека с самим собой…
Сегодняшнее бытие и сознание Человека превращается в виде иконы в Идола, которому надлежит молиться и поклоняться. И если Икона превращается в глазах верующего в Идеал, в образ лучшего грядущего, то Идеал незаметно для него самого подменяется Идолом.
Таков уж механизм религиозного «самосознания», его суть, а вовсе не результат ошибок и неисправностей. Ибо он устроен с таким расчетом, чтобы Человек глядел на самого себя как на некоторое другое, нежели он сам, Существо, забывая о том, что он видит только себя самого.
Сегодняшнее бытие и сознание Человека превращается в виде иконы в Идола, которому надлежит молиться и поклоняться. И если Икона превращается в глазах верующего в Идеал, в образ лучшего грядущего, то Идеал незаметно для него самого подменяется Идолом.
Таков уж механизм религиозного «самосознания», его суть, а вовсе не результат ошибок и неисправностей. Ибо он устроен с таким расчетом, чтобы Человек глядел на самого себя как на некоторое другое, нежели он сам, Существо, забывая о том, что он видит только себя самого.
Ильенков и совфилы (3-2)
Можно соглашаться или возражать – но трудно возненавидеть самого автора. Да и фото его посмотрите – лицо, нормальное лицо.
Так о чем же Ильенков? Главным образом – о гуманизме. Но – черпал он этот гуманизм из Гегеля, Маркса и Ленина. Человек реально верил к коммунистическую идеологию и выводил свои любимые темы – идеал, красота, гармония, нравственность – из диалектического материализма. Ну например:
Реальная действительность прозаична и враждебна поэтической красоте идеала, поскольку, как прекрасно понимал [Гегель], идеал неразрывен с красотой, а красота - со свободным, гармонически всесторонним развитием человеческой индивидуальности, что никак несовместимо с прозой и цинизмом буржуазного строя жизни.
…мысль Маркса стала революционной, сделавшись мыслью революции. Революции не во имя иллюзорных идеалов, а во имя самых что ни на есть земных - материальных - условий развития, образования и жизнедеятельности для всех людей и для каждого человека на земле. Во имя коммунизма. Во имя великой задачи, сочетающей в себе подлинный гуманизм с подлинным материализмом и чуждой любому Идолу, даже Идолу под маской «прекрасного идеала».
До сих пор гармоническое соединение развитой логической способности с развитой силой художественно-культурного воображения еще не стало всеобщим правилом. В той «предыстории» человечества, где развитие способностей было «отчуждено» как Друг от друга, так и от большинства индивидуумов, такое соединение оказывалось скорее редким исключением, счастливой случайностью судьбы. Талант, а в еще большей степени гений, и оказывался редкостью, исключением, уклонением от общей нормы индивидуального развития.
Коммунизм - то «царство свободы и красоты», которое мы уже начали строить, - сделает нормой как раз гармоническое сочетание равно развитой силы художественного воображения с равно развитой культурой теоретического интеллекта.
Человек в это верил. Он выстроил такую философию, в рамках которой все это прекраснодушие о «всесторонне-развитом человеке» как-то сочеталось с советской теорией и практикой.
Что можно сказать. С одной стороны – дурак. С другой - милый человек. Которого травили, мурыжили и – то ли довели до суицида, то ли убили. Как и многих других. У нас, к слову, сейчас как-то подзабыто, что отсутствие массового террора в позднем Совке никак не отменяло адресных, точечных убийств не вполне форматных, но известных людей. Василий Шукшин, Константин Васильев, Вильям Похлебкин, Юрий Гагарин…
В итоге: стоит ли читать? Нет. «Верное не ново, новое не верно».
Можно соглашаться или возражать – но трудно возненавидеть самого автора. Да и фото его посмотрите – лицо, нормальное лицо.
Так о чем же Ильенков? Главным образом – о гуманизме. Но – черпал он этот гуманизм из Гегеля, Маркса и Ленина. Человек реально верил к коммунистическую идеологию и выводил свои любимые темы – идеал, красота, гармония, нравственность – из диалектического материализма. Ну например:
Реальная действительность прозаична и враждебна поэтической красоте идеала, поскольку, как прекрасно понимал [Гегель], идеал неразрывен с красотой, а красота - со свободным, гармонически всесторонним развитием человеческой индивидуальности, что никак несовместимо с прозой и цинизмом буржуазного строя жизни.
…мысль Маркса стала революционной, сделавшись мыслью революции. Революции не во имя иллюзорных идеалов, а во имя самых что ни на есть земных - материальных - условий развития, образования и жизнедеятельности для всех людей и для каждого человека на земле. Во имя коммунизма. Во имя великой задачи, сочетающей в себе подлинный гуманизм с подлинным материализмом и чуждой любому Идолу, даже Идолу под маской «прекрасного идеала».
До сих пор гармоническое соединение развитой логической способности с развитой силой художественно-культурного воображения еще не стало всеобщим правилом. В той «предыстории» человечества, где развитие способностей было «отчуждено» как Друг от друга, так и от большинства индивидуумов, такое соединение оказывалось скорее редким исключением, счастливой случайностью судьбы. Талант, а в еще большей степени гений, и оказывался редкостью, исключением, уклонением от общей нормы индивидуального развития.
Коммунизм - то «царство свободы и красоты», которое мы уже начали строить, - сделает нормой как раз гармоническое сочетание равно развитой силы художественного воображения с равно развитой культурой теоретического интеллекта.
Человек в это верил. Он выстроил такую философию, в рамках которой все это прекраснодушие о «всесторонне-развитом человеке» как-то сочеталось с советской теорией и практикой.
Что можно сказать. С одной стороны – дурак. С другой - милый человек. Которого травили, мурыжили и – то ли довели до суицида, то ли убили. Как и многих других. У нас, к слову, сейчас как-то подзабыто, что отсутствие массового террора в позднем Совке никак не отменяло адресных, точечных убийств не вполне форматных, но известных людей. Василий Шукшин, Константин Васильев, Вильям Похлебкин, Юрий Гагарин…
В итоге: стоит ли читать? Нет. «Верное не ново, новое не верно».
Мой текст по Ильенкову не появился бы, если бы подписчик не задал соответствующий вопрос.
Даже если таковой задан предельно лаконично – ответ на него писать проще, чем выдумывать тему из головы. В связи с этим повторю, что испросить меня можно, написав на имейл [email protected]. Указывайте тему: «вопрос для велецких тетрадей». Письмо, где в теме не будет «вопроса», будет рассматриваться как комментарий.
Я постараюсь ответить, если будут соблюдены два условия:
1) вопрос соответствует тематике блога и
2) задан с целью получить на него ответ.
Потому просьба не писать тексты вроде: «Не думаете ли Вы, что…» и далее рассуждения на несколько тысяч знаков. Это комментарий, а не вопрос. Комментарии присылать можно, но нужно быть готовым, что на него может не последовать ответа – или ответ будет дан не на канале, а письмом. Старайтесь обойтись максимум 400 знаками.
Также не будут публиковаться полемические письма – особенно не слишком учтивые. Практика показывает, что ежели читатель чем-то не доволен или с чем-то не согласен – переубедить его почти невозможно. Зачем тратить свое и мое время?
Да, хотя пока большинство текстов на канале так или иначе посвящены философии, можно спрашивать и о предметах других наук – о литературе, политологии, истории или еще о чем.
Короче, спрашивайте, если действительно хотите что-то узнать. Не обещаю, что отвечу сразу, но постараюсь не тянуть с ответом – насколько это возможно.
Даже если таковой задан предельно лаконично – ответ на него писать проще, чем выдумывать тему из головы. В связи с этим повторю, что испросить меня можно, написав на имейл [email protected]. Указывайте тему: «вопрос для велецких тетрадей». Письмо, где в теме не будет «вопроса», будет рассматриваться как комментарий.
Я постараюсь ответить, если будут соблюдены два условия:
1) вопрос соответствует тематике блога и
2) задан с целью получить на него ответ.
Потому просьба не писать тексты вроде: «Не думаете ли Вы, что…» и далее рассуждения на несколько тысяч знаков. Это комментарий, а не вопрос. Комментарии присылать можно, но нужно быть готовым, что на него может не последовать ответа – или ответ будет дан не на канале, а письмом. Старайтесь обойтись максимум 400 знаками.
Также не будут публиковаться полемические письма – особенно не слишком учтивые. Практика показывает, что ежели читатель чем-то не доволен или с чем-то не согласен – переубедить его почти невозможно. Зачем тратить свое и мое время?
Да, хотя пока большинство текстов на канале так или иначе посвящены философии, можно спрашивать и о предметах других наук – о литературе, политологии, истории или еще о чем.
Короче, спрашивайте, если действительно хотите что-то узнать. Не обещаю, что отвечу сразу, но постараюсь не тянуть с ответом – насколько это возможно.
Константин Крылов пишет:
««Человек терзает человека», и вот эти терзания и заполняют всю историю человечества. Ибо люди – убогие твари, и ничего, кроме жизни в говне и ужасе, они НЕ ДОСТОЙНЫ.
Но боги сжалились над людьми и сотворили Древнюю Грецию.
Фактически, греки не были людьми, но полубогами. Или наоборот – именно греки и были людьми, а остальные – животными.
Именно в Греции появилось всё, что делает жизнь человека человеческой. И самое главное – немыслимое и святое чудо Капитализма.»
https://www.facebook.com/k.a.krylov/posts/2270325589700486
Античность, действительно, выглядит странно – если брать предыдущую и последующую историю вплоть до наших дней. Интересно то, что у Античности нет антипода – как нет антипода у Единого неоплатоников. Она и апофатична – не является ни чем из остального сущего (то есть ни с чем не может быть сопоставлена), и катафатична – поскольку все последующее (по крайней мере, в рамках европейского мира, но не только его) содержит в себе ее черты.
Сейчас понятно, что противопоставлять Античности Средневековье – это как минимум глупо, поскольку последнее является всего лишь ответвлением от древности, хотя бы в этическом и метафизическом плане.
Вообще, считать преемницей Античности «Эпоху Возрождения» - это, конечно, надо быть совсем отбитыми. Дело не только в том, что Ренессанс – обозначение чисто номинальное. Просто Средневековье также наследует Античности во многих отношениях. До сих не принято вспоминать о том, что наиболее «отрицательные» черты христианского богословия, которые всегда ставятся ему в упрек, на самом деле проистекают из Античности. Дуализм материи и духа, ориентация на вечное в противовес земной жизни и даже евхаристия с «первородным грехом» - все это имело место в языческой Греции, и задолго до эпохи эллинизма. Даже до Сократа. Все христианское, что не коренится в Античности, вообще не имеет ценности – и годится только для детских религиозных книжек.
Другое дело, что и Средневековье, и Ренессанс, будучи прямыми следствиями двух главных линий древности (условно «метафизической» и условно «физикалистской») безбожно скучнее, плоше и гаже Античности.
Да, я понимаю, что текст Крылова не про историю культуры, а про чудеса капитализма и частной собственности. И что главное, о чем говорится в тексте – что человек по своей природе не очень-то понимает, что такое частная собственность. Плюс самостоятельно додуматься до такого – невозможно: необходимо откровение, и этим откровением стали греки.
Это похоже на правду – сама идея, что есть «чужое» и его не только «нельзя брать», но и думать о таком – это почти верх мудрости. Вспомните что бывало, когда вы приносили в детский сад и в школу еду или игрушку: «дай поиграть», «дай кусить»… У большинства людей эта естественная (но не значит «небезобразная») реакция сохраняется на всю жизнь.
««Человек терзает человека», и вот эти терзания и заполняют всю историю человечества. Ибо люди – убогие твари, и ничего, кроме жизни в говне и ужасе, они НЕ ДОСТОЙНЫ.
Но боги сжалились над людьми и сотворили Древнюю Грецию.
Фактически, греки не были людьми, но полубогами. Или наоборот – именно греки и были людьми, а остальные – животными.
Именно в Греции появилось всё, что делает жизнь человека человеческой. И самое главное – немыслимое и святое чудо Капитализма.»
https://www.facebook.com/k.a.krylov/posts/2270325589700486
Античность, действительно, выглядит странно – если брать предыдущую и последующую историю вплоть до наших дней. Интересно то, что у Античности нет антипода – как нет антипода у Единого неоплатоников. Она и апофатична – не является ни чем из остального сущего (то есть ни с чем не может быть сопоставлена), и катафатична – поскольку все последующее (по крайней мере, в рамках европейского мира, но не только его) содержит в себе ее черты.
Сейчас понятно, что противопоставлять Античности Средневековье – это как минимум глупо, поскольку последнее является всего лишь ответвлением от древности, хотя бы в этическом и метафизическом плане.
Вообще, считать преемницей Античности «Эпоху Возрождения» - это, конечно, надо быть совсем отбитыми. Дело не только в том, что Ренессанс – обозначение чисто номинальное. Просто Средневековье также наследует Античности во многих отношениях. До сих не принято вспоминать о том, что наиболее «отрицательные» черты христианского богословия, которые всегда ставятся ему в упрек, на самом деле проистекают из Античности. Дуализм материи и духа, ориентация на вечное в противовес земной жизни и даже евхаристия с «первородным грехом» - все это имело место в языческой Греции, и задолго до эпохи эллинизма. Даже до Сократа. Все христианское, что не коренится в Античности, вообще не имеет ценности – и годится только для детских религиозных книжек.
Другое дело, что и Средневековье, и Ренессанс, будучи прямыми следствиями двух главных линий древности (условно «метафизической» и условно «физикалистской») безбожно скучнее, плоше и гаже Античности.
Да, я понимаю, что текст Крылова не про историю культуры, а про чудеса капитализма и частной собственности. И что главное, о чем говорится в тексте – что человек по своей природе не очень-то понимает, что такое частная собственность. Плюс самостоятельно додуматься до такого – невозможно: необходимо откровение, и этим откровением стали греки.
Это похоже на правду – сама идея, что есть «чужое» и его не только «нельзя брать», но и думать о таком – это почти верх мудрости. Вспомните что бывало, когда вы приносили в детский сад и в школу еду или игрушку: «дай поиграть», «дай кусить»… У большинства людей эта естественная (но не значит «небезобразная») реакция сохраняется на всю жизнь.
По литературной надобности искал выдержки из Нового Завета по поводу полового воздержания. Вот что сказано в 1 послании коринфянам (глава 7:5) в синодальном переводе: «Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим.
Текст не вполне ясен с первого прочтения. Можно понимать стих двояко:
1) после периода молитвы и поста совокупляйтесь, чтобы бесы не взяли
2) молитесь и поститесь, ибо без этого даже в брачном совокуплении вас бесы возьмут.
Непонятка возникает из-за соседства двух противоположных категорий – «уклонения [от сношений]» и «невоздержания». Если сократить стих, по получится следующее: «не воздерживайтесь друг от друга, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим». В молитве и посте люди воздерживаются, но при этом одновременно и наоборот – так что ли?
Из конструкции текста выходит первый вариант. На это же указывает и толкование Феофилакта Болгарского. Но сама мысль, хоть и не схватывается сразу, весьма оригинальна: само уклонение от интимного общения с женой ведет к блуду, поскольку отсутствие здорового интима может перерасти в нездоровый. Павел показывает недурное понимание как человеческой психологии, так и диалектической логики.
Но все равно фраза звучит нелогично. Решил посмотреть греческий текст с подстрочником (я в эллинском наречии слабоват) – может, там какой-то другой смысл. Очевидно, все же верен вариант номер один – что сексуальные отношения между супругами есть преграда для падения в бездны невоздержности. Это явно следует из подстрочника. Да и вообще сопоставление текстов дало писчу для размышления, притом весьма калорийную.
Во-первых, оригинальный текст гласит: «…чтобы вы занялись молитвой и опять в месте…». А где слово «пост»? Откуда оно взялось в русском (а до того в старославянском) переводе?
Во-вторых, любопытно, что отечественный «сатана» писался в оригинале с большой буквы «Σατανάς».
И, в-третьих, самое главное. Слово «невоздержание» в оригинале является известным словом «акрасия». Акрасии (или акратейе) посвящена вся седьмая книга «Никомаховой этики» Аристотеля. И, надо сказать, в переводе «Никомаховой этики» Брагинской также значится «невоздержность» - так что тут претензий к синодальному переводу нет. Точнее, есть претензия и к тому, и к другому.
О переводах Аристотеля надо говорить отдельно – сейчас речь о Новом Завете. Возможно, в Древней Руси «невоздержание» имело другой оттенок, который был шире сегодняшнего смысла этого слова, но конкретно сегодня оно строго ассоциируется с сексуальной сферой.
Текст не вполне ясен с первого прочтения. Можно понимать стих двояко:
1) после периода молитвы и поста совокупляйтесь, чтобы бесы не взяли
2) молитесь и поститесь, ибо без этого даже в брачном совокуплении вас бесы возьмут.
Непонятка возникает из-за соседства двух противоположных категорий – «уклонения [от сношений]» и «невоздержания». Если сократить стих, по получится следующее: «не воздерживайтесь друг от друга, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим». В молитве и посте люди воздерживаются, но при этом одновременно и наоборот – так что ли?
Из конструкции текста выходит первый вариант. На это же указывает и толкование Феофилакта Болгарского. Но сама мысль, хоть и не схватывается сразу, весьма оригинальна: само уклонение от интимного общения с женой ведет к блуду, поскольку отсутствие здорового интима может перерасти в нездоровый. Павел показывает недурное понимание как человеческой психологии, так и диалектической логики.
Но все равно фраза звучит нелогично. Решил посмотреть греческий текст с подстрочником (я в эллинском наречии слабоват) – может, там какой-то другой смысл. Очевидно, все же верен вариант номер один – что сексуальные отношения между супругами есть преграда для падения в бездны невоздержности. Это явно следует из подстрочника. Да и вообще сопоставление текстов дало писчу для размышления, притом весьма калорийную.
Во-первых, оригинальный текст гласит: «…чтобы вы занялись молитвой и опять в месте…». А где слово «пост»? Откуда оно взялось в русском (а до того в старославянском) переводе?
Во-вторых, любопытно, что отечественный «сатана» писался в оригинале с большой буквы «Σατανάς».
И, в-третьих, самое главное. Слово «невоздержание» в оригинале является известным словом «акрасия». Акрасии (или акратейе) посвящена вся седьмая книга «Никомаховой этики» Аристотеля. И, надо сказать, в переводе «Никомаховой этики» Брагинской также значится «невоздержность» - так что тут претензий к синодальному переводу нет. Точнее, есть претензия и к тому, и к другому.
О переводах Аристотеля надо говорить отдельно – сейчас речь о Новом Завете. Возможно, в Древней Руси «невоздержание» имело другой оттенок, который был шире сегодняшнего смысла этого слова, но конкретно сегодня оно строго ассоциируется с сексуальной сферой.
По-гречески же акрасия означает нечто принципиально большее. Дословно это «а-красия», «без-властие», «не-владение собой». И это «не-владение» имеет у Аристотеля множество самых разных оттенков. Чтобы не пересказывать, отсылаю всех к седьмой книге – одному из самых наглядных примеров аристотелевского гения. Акрасия может быть и бессилием (слабоволием), и порывистостью, и распущенностью, и изнеженностью. Все это различные модальности не-владения собой, как имеющие разные причины, так и ведущие к разному поведению.
Так вот, акрасию из текста апостола Павла не следует, на мой взгляд, переводить как «невоздержание», поскольку из поля зрения читателя исчезает общий смысл слова. Павел говорит, как мне кажется, о том, что конкретно половое воздержание может иметь для человека негативные последствия из-за общей ведомости человека его телесной природой. В греческом тексте говорится: «чтобы не искушал вас Сатана из-за [акрасии] вашей», а не, как в русском, «…сатана невоздержанием вашим». То есть Сатана использует вашу акрасию в целом для побуждения к блудодеянию в частности.
Только через эту трактовку становится понятным местоимение «вашим». Акрасия как несвобода от тела имеется у всех людей, тогда как половая невоздержность свойственна отнюдь не всем. Потому, опять же, акрасию следовало бы перевести по-другому. «Влекомость», «ведомость», «отсутствие самообладания», «неумеренность».
К слову. Далее Павел пишет, продолжая тему семьи и брака: «желаю, чтобы все люди были, как и я», то есть оставались девственниками. Все люди. Все. Если бы христиане первых веков были поблагочестивее, само распространение новой религии было бы весьма затруднительно. Это к размышлению всем тем кликушам, что любят рассуждать про «христианские семейные ценности, которые нужно охранять от пропаганды чайлд-фри». Вообще, христиане, льющие слезы по демографии («народ вымирает!»)… Ох, либо трусы, либо крестик, как говорится.
Ладно, оставим тему.
Так вот, акрасию из текста апостола Павла не следует, на мой взгляд, переводить как «невоздержание», поскольку из поля зрения читателя исчезает общий смысл слова. Павел говорит, как мне кажется, о том, что конкретно половое воздержание может иметь для человека негативные последствия из-за общей ведомости человека его телесной природой. В греческом тексте говорится: «чтобы не искушал вас Сатана из-за [акрасии] вашей», а не, как в русском, «…сатана невоздержанием вашим». То есть Сатана использует вашу акрасию в целом для побуждения к блудодеянию в частности.
Только через эту трактовку становится понятным местоимение «вашим». Акрасия как несвобода от тела имеется у всех людей, тогда как половая невоздержность свойственна отнюдь не всем. Потому, опять же, акрасию следовало бы перевести по-другому. «Влекомость», «ведомость», «отсутствие самообладания», «неумеренность».
К слову. Далее Павел пишет, продолжая тему семьи и брака: «желаю, чтобы все люди были, как и я», то есть оставались девственниками. Все люди. Все. Если бы христиане первых веков были поблагочестивее, само распространение новой религии было бы весьма затруднительно. Это к размышлению всем тем кликушам, что любят рассуждать про «христианские семейные ценности, которые нужно охранять от пропаганды чайлд-фри». Вообще, христиане, льющие слезы по демографии («народ вымирает!»)… Ох, либо трусы, либо крестик, как говорится.
Ладно, оставим тему.
Представим себе самую великолепную женщину, которую только можно помыслить.
Она невероятно красива — у нее не только отменные внешние данные, но и фантастичесеий вкус в том, как себя украшать. Она красива и умеет быть красивой — и то, и другое совершенно естественно для нее.
Она удивительно умна и даже мудра — она сочетает филигранность абстрактных умозаключений с силой «практического разума».
Она очень богата и успешна — и деньги, и слава даются ей легко, равно как и красота, и мудрость.
Она великолепна по «женской части», но при этом добродетельна — переменчивость ее страстной натуры прекрасно уживается с внутренней добродетельностью, с естественным чувством меры. И страстность, и умеренность всегда у нее к месту — первое не перерастает в разнузданность, а второе — в лицемерное ханжество.
Ей 30 лет. Она, еще раз повторим, красива, умна, мудра, богата, успешна, жизнелюбива и добродетельна.
По жизни ей находится столь же замечательная пара — мужчина, несколько младше ее, но с похожим набором внешних благ и внутренних качеств в их благоприятном и органичном единстве.
О внешних благам нужно заметить следующее: богат, здоров, хорош собой, обладает прекрасной репутацией и наделен высокой властью. Но при этом чрезвычайно умерен: целеустремлен, но не самодоволен, рационален, но не лишен жизнелюбия, властен, но справедлив, отважен, но не заносчив, красив, но лишен самолюбования и т. д.
Они создают прекрасный союз — объединяют ресурсы, ставят общие цели, рожают детей. Решения принимает он, но всегда советуется с ней.
Так они живут несколько лет, являя миру образец идеальной пары — союз, который вечно будет символом всего лучшего, что только может соединять в себе мужчина и женшина как таковые...
Она невероятно красива — у нее не только отменные внешние данные, но и фантастичесеий вкус в том, как себя украшать. Она красива и умеет быть красивой — и то, и другое совершенно естественно для нее.
Она удивительно умна и даже мудра — она сочетает филигранность абстрактных умозаключений с силой «практического разума».
Она очень богата и успешна — и деньги, и слава даются ей легко, равно как и красота, и мудрость.
Она великолепна по «женской части», но при этом добродетельна — переменчивость ее страстной натуры прекрасно уживается с внутренней добродетельностью, с естественным чувством меры. И страстность, и умеренность всегда у нее к месту — первое не перерастает в разнузданность, а второе — в лицемерное ханжество.
Ей 30 лет. Она, еще раз повторим, красива, умна, мудра, богата, успешна, жизнелюбива и добродетельна.
По жизни ей находится столь же замечательная пара — мужчина, несколько младше ее, но с похожим набором внешних благ и внутренних качеств в их благоприятном и органичном единстве.
О внешних благам нужно заметить следующее: богат, здоров, хорош собой, обладает прекрасной репутацией и наделен высокой властью. Но при этом чрезвычайно умерен: целеустремлен, но не самодоволен, рационален, но не лишен жизнелюбия, властен, но справедлив, отважен, но не заносчив, красив, но лишен самолюбования и т. д.
Они создают прекрасный союз — объединяют ресурсы, ставят общие цели, рожают детей. Решения принимает он, но всегда советуется с ней.
Так они живут несколько лет, являя миру образец идеальной пары — союз, который вечно будет символом всего лучшего, что только может соединять в себе мужчина и женшина как таковые...
А потом... а потом они совершенно добровольно отказываются от власти и опускаются на самое дно. Они бросают свои апартаменты и переезжают на городскую свалку. Они забывают все, что знали и что умели и теперь изучают только этикетки от продуктов. Они выбрасывают весь свой гардероб и одеваются в выброшенные старые вещи, выбирая наиболее дрянные. Они даже не соблюдают базовые правила гигиены, отчего их волшебные тела постепенно превращаются в кишащую паразитами гниющую массу.
При этом они убеждают друг друга и своих детей (которые, правда, стараются жить более-менее цивилизованно), что прежняя жизнь была гнусной, порочной, греховной, а теперь они живут богоугодно, искупая изобилие прежних лет.
Через несколько лет они расходятся — муж переехал на новую свалку, где нашел новую бабу.
Зачем? Зачем они это сделали? Да затем, что жизнь на помойке куда проще, чем жизнь в славе, богатстве, власти и мудрости. Потому что не нужно выбирать, где спать, чем заниматься и как поступать. Не нужно ни к чему стремиться. Не нужно себя блюсти. Не нужно брать ответственность. От широты, глубины и высоты прежней жизни они устали — и решили уйти туда, откуда исхода уже нет.
Вот почему Древняя Греция и Древний Рим в итоге сделали тот религиозный выбор, который сделали.
При этом они убеждают друг друга и своих детей (которые, правда, стараются жить более-менее цивилизованно), что прежняя жизнь была гнусной, порочной, греховной, а теперь они живут богоугодно, искупая изобилие прежних лет.
Через несколько лет они расходятся — муж переехал на новую свалку, где нашел новую бабу.
Зачем? Зачем они это сделали? Да затем, что жизнь на помойке куда проще, чем жизнь в славе, богатстве, власти и мудрости. Потому что не нужно выбирать, где спать, чем заниматься и как поступать. Не нужно ни к чему стремиться. Не нужно себя блюсти. Не нужно брать ответственность. От широты, глубины и высоты прежней жизни они устали — и решили уйти туда, откуда исхода уже нет.
Вот почему Древняя Греция и Древний Рим в итоге сделали тот религиозный выбор, который сделали.
Небольшой прогноз по Игре Престолов.
(Перемотайте или не читайте, если Вас бесят спойлеры)
Моя ставка - безумную королеву убьет Серый Червь. Поскольку это единственный человек с оружием, кого она не побоится подпустить к телу.
Такого варианта я ни у кого не видел. Букмекеры принимают ставки только на очевидных претендентов - Арью, Сократа Сноу и Тириона. Но это было бы слишком просто. Допускаю также, что убить ее может Бронн - но мотивов у него нет.
Ждем
(Перемотайте или не читайте, если Вас бесят спойлеры)
Моя ставка - безумную королеву убьет Серый Червь. Поскольку это единственный человек с оружием, кого она не побоится подпустить к телу.
Такого варианта я ни у кого не видел. Букмекеры принимают ставки только на очевидных претендентов - Арью, Сократа Сноу и Тириона. Но это было бы слишком просто. Допускаю также, что убить ее может Бронн - но мотивов у него нет.
Ждем