Из «Маргиналии к Д. Андрееву»:

«...А вот пронзительные строки о работе в сталинских лагерях – где сначала говорится о каторжном труде, а потом (на контрасте) – о внутренней свободе, которую можно сохранить в любых условиях:

"Нет, не зодчим, дворцы
создающим под солнцем и ветром,
Купола и венцы
возводя в голубой окоём –
В недрах русской тюрьмы
я тружусь над таинственным метром
До рассветной каймы
в тусклооком окошке моем.

Дни скорбей и труда –
эти грузные, косные годы
Рухнут вниз, как обвал, –
уже вольные дали видны, –
Никогда, никогда
не впивал я столь дивной свободы,
Никогда не вдыхал всею грудью такой глубины!"

И вот мы окольным путем все же подходим к "Симфонии городского дня" – изначально я планировал писать только о ней, но отвлекся. Удивительное дело – это поэма (пусть и не очень большая по объему) с постоянно меняющимся размером. Но читается она на одном дыхании. В ней четыре части, соответствующие временам суток. Написанная в 1950-м году в тюрьме, она поразительно наглядно описывает обычный рабочий день в сталинском СССР. Андреев не ставит себе задачу изобразить советские реалии в черном свете, нет – многие описания даже могут показаться привлекательными, например (в части третьей, в "Вечерней идиллии"):

"Юркают по зеркалу вертлявые байдарки,
Яхты наклоняются, как ласточки легки...
Ластятся прохладою ласкающие парки,
Яркими настурциями рдеют цветники.

С гомоном и шутками толпясь у сатураторов,
Дружески отхлебывают пенистый оршад
Юноши с квадратными плечами гладиаторов,
Девушки хохочущие платьями шуршат".

Однако через всю поэму проходит единый мотив: противостояние беспомощной одинокой творческой души механическому чудищу, Человекобогу (то есть антиподу Богочеловека). Да, победить эту дьявольскую по замыслу и человеческую по содержанию машину одному человеку невозможно, но от нее можно бежать в иные миры в редкие ночные часы. Все остальное время душа, перемалываемая бесчеловечными жерновами, совершенно бессильна. Андреев неслучайно назвал поэму симфонией – это не комплимент, а указание на значение слова – речь о созвучии. Вдумаемся: человек от природы свободен – следовательно, если миллионы людей действуют в унисон, то они лишены воли: должен быть дирижер, который заставляет их играть свои партии синхронно. Речь не о конкретном диктаторе и даже не о партии – речь о поистине демонической силе, превращающей царство свободы в царство механики, подданными которого являются измельченные-измельчавшие люди:

"Тешатся масштабами. Веруют в размеры.
Радуются милостям, долдонят в барабан...
Это – нянчит отпрысков великая химера,
Это – их баюкает стальной Левиафан.

Прядают, соседствуют, несутся, возвращаются,
Мечутся, засасываясь в омут бытия,
Кружатся, вращаются, вращаются, вращаются
Утлые молекулы чудовищного Я".

Но, как уже было сказано, ночью богочеловеческому в человеке все же удается вырваться из жерновов государственной необходимости, несмотря на понимание, что на рассвете вновь придет Человекобог...».

«...К сожалению, "старопатриотизм" пережил скептиков – и в последние годы расцвел новыми красками. Теперь уже не знаешь, как их именовать – они нычне молоды как никогда. Пожалуй, лучше всего подходит слово "охранители". Не потому, что они что-то там реально охраняют, а потому, что думают, что охраняют. Беда в том, что все, что они берут под свою "защиту" – это понятия и явления XIX–XX (а то и XXI) веков, которые они натягивают на предшествующую историю. Конкретику охранители не любят – они всегда используют слова с плавающими значениями: традиционные ценности, цивилизационные коды, глубины народной души, "Россия – подножие престола Господня", мистическое тело народа, сакральность.

Сталкиваясь в публичном пространстве с охранителями, я всегда ощущаю себя человеком с другой планеты. Но вот только сейчас я понял, что меня особенно в них раздражает – причина не только в идейных, но и в этико-эстетических разногласиях. Дело в том, эти люди без умолку болтают о самых возвышенных вещах с непостижимой для моего ума бесцеремонностью и безответственностью, с той самой напыщенностью, о которой писал Лабрюйер. Они нимало не заботятся о логичности своих высказываний, а тем более об их истинности – хотя, казалось бы, именно суждения о выспренном требуют от говорящего максимальной учтивости. Если совсем прямо, охранители не отвечают за базар. В них нет ни толики такта, ни грамма уважения к тому, что сами они (на словах) считают самым сокровенным. Ляпнуть что в голову взбредет, но при этом упрекать других в недостаточном трепете и благоговении перед предметом ляпанья – в этом все охранительство...».

«Заканчивать произведения суицидом – это, обыкновенно, свидетельство либо лени, либо беспомощности автора. "Как завершить рассказ о герое? – избавиться от него. Нет человека – нет проблемы". Увы, проблема есть – и это проблема того, что для столь отчаянного поступка у героя должны быть сверхмощные мотивации. Но и они никогда не могут быть достаточными – потому что в нашей культуре самоубийству не принято искать оправданий. Следовательно, для него нет логических обоснований по типу "после события X люди обычно принимают решение не жить". Это необязательный поступок. Следовательно, невозможно сделать логичное самоубийство по принципу "с N произошло это и это, а потому он с необходимостью самоликвидировался".

Я не говорю, что такой финал всегда плох. Но обыкновенно он не продиктован ничем кроме желания автора 1) придать опусу лишнего драматизма и/или 2) сократить себе рабочий день.

Кстати, в чеховской "Чайке" тоже в конце самоубийство – и именно оно подпортило мне впечатление от пьесы (в целом замечательной). По мне так было бы лучше, если это действие герою (вновь – он уже пытался) не удалось. Открытый финал без суицида ничего бы не изменил и, к тому же, в большей степени соответствовал бы эстетике Антон Палыча. К тому же "Чайка" – это комедия, а самоубийство добавляет в нее ненужную трагедийность...».

«На самом деле люди редко анализируют морфемы. Ну вот, например, слово образование. Часто вы задумывались над тем, что речь идет о формировании образа? Вот не думаю. Или слово изменение. Слышится ли вам тут что-то родственное измене? Слова-то однокоренные (и с одной приставкой) – оба образованы от слова менять (которое, в свою очередь, образовано от мены). Но почему же мы не связываем образование с образом, а изменение – с изменой (по крайней мере, автоматически)? Да все просто: мы думаем о значении слов, а не об их звучании, а тем более не думаем об этимологии.

Возьмем еще несколько примеров. Вот мой любимый: понятие долга известно всем нам в обоих своих значениях: нравственном и экономическом. Но разве когда мы слышим "каждый человек должен...", мы вспоминаем об экономике, вспоминаем о том, что у долга есть кредитор? Нет, не вспоминаем. Но представим себе, что пройдут тысячи лет, и харизматический хайдеггероподобный иностранный профессор будет рассуждать об удивительном русском слове долг – и станет втирать студентам, что мало перевести этот долг на свой язык – нужно еще и понять, вчувствоваться, вслушаться в логос народа, для которого нравственное и экономическое существовало в единстве... Но ведь все мы понимаем, что это будет спекуляция – и не более того...».

«Рылся в черновиках, нашел два стихотворения от 2015 года, которые никогда не публиковал.

С тех пор окромя "Маргиналии к Евтушенко" я стихов не писал. И не думаю, что когда-нибудь буду (хотя мало ли – потому назову их, на столичный манер, крайними). Девать их некуда – так что пусть будут.

Если стихи понравятся – значит я вынул их из черновиковой пыли не зря. Если нет – значит правильно я в свое время решил закончить с поэзией и переключиться на другие жанры.

<...>

Триптих

За неумением что-то сваять или нарисовать
Так, чтоб не ужаснулся самый лояльный критик,
Я положу заместо иконки во всюду носимую кладь
Лист бумаги, где напечатан нижеизложенный три́птих:

Слева в зеленом дамочка, трех абортиков мамочка,
На щечке милая ямочка, каждая щечка – яблочко,
В правой руке веревка, в левой руке – часы.
Во взгляде – вселенская драма, смешенье стыда и срама,
Фигура – без лишнего грамма, вокруг – неровная рама,
Над рамой с ошибками анаграмма
Буквами, подтекшими на манер слезы.

Справа лютый волчара, смахивающий на овчара,
С дотошностью HR-а и яростью янычара
Обгладывающий младенца в чепчике набекрень.
Тихо смеется младенец в коконе полотенец
В круге странных виденьиц, воображения пленниц,
И раны заживают как обмотанный заусенец,
Стягиваются как бальзаковская шагрень.

Над ними – камера-обскура: отображенная натура
Внутри нее темна и хму́ра, как предсказания авгу́ра,
Но можно в ней увидеть действо, точнее говоря – сюжет,
Пускай с визуальной мутью и неочевидной сутью –
Там женщина кормит грудью, сочащейся кровью-ртутью,
Волчонка, впервые дающего волю клыку-орудью,
Острому как табаско, прямому как рикошет.

В центре глаз без зрачка, рулетка без волчка,
Колокол без язычка, карета без облучка,
Танцующий без мозжечка, скрипачущий без смычка,
Вдобавок – ямщик без вожжей, богач без грошей,
Рикша без ноши, масон без ложи,
А также некто на меня похожий,
Перманентно падающий без толчка».

«...Кто вообще такие успешные люди? Исчерпывающее определение таково: это люди, которые добились успеха. Тавтология? – в общем, да. Однако человеческое сознание устроено так, что легко превращает явление в сущность. Почему этот конкретный человек является нашим начальником? Очевидно, потому что он обладает соответствующими качествами – его "начальственность" не есть стечение обстоятельств, это его сущность. Потому даже много лет спустя встретив бывшего руководителя, человек может сохранять к нему некоторый пиетет – это не столько вопрос привычки, сколько следствие восприятия бывшего начальника как "сущностного" начальника. Но. Быть начальником для человека N – это просто роль, а не его суть, не его "судьба".

На самом элементарном уровне такое смешение сущности и роли проявляется уже в восприятии родителей: редко кто способен осознать, что мама и папа перед тем, как стать таковыми, гораздо дольше не были ни мамой, ни папой. Они сначала люди, а потом уже родители – но ребенок никогда не знал их не-родителями, а потому отождествляет явление родительства с природой этих конкретных людей.

Вследствие этого успешный человек, явленный миру уже в своей успешности, автоматически этим "миром" считается не просто достигшим успеха, но обладающим успешностью как качеством. Происходит замечательная подмена: явление гипостазируется в сущность, а конструкция "успешный человек – это тот, кто добился успеха" подменяется конструкцией "тот, кто добился успеха, сделал это благодаря своей успешности". Успешность как следствие успеха полагается его причиной, успешность как модус (вторичное, акцидентальное свойство) превращается в атрибут (в субстанциональное свойство, то есть в то, что составляет его сущность).

Казалось бы, вся эта конструкция выглядит громоздко. На самом деле, она элементарна: тот, кто сильно озабочен тем, как стать успешным, видит успешных людей и воспринимает их случайный (потому что успех – дело случая) социальный статус как сущностное, личное качество. "Он успешен потому, что успешен по своей сути".

Пока такие выводы остаются на уровне теории, их можно назвать проявлением мифологического мышления. Но в тот момент, когда человек пытается подражать чужой успешности, его усилия уже являются проявлением мышления магического...».

«89

Россия и Испания. Россию как минимум с 1853 года выгоняли из европейской семьи народов. Реакцией на эту циничную политику и стала "Русская идея" в том виде, в котором она дожила до сего дня – с истеричным и притворным антиевропеизмом, бессодержательной претензией на духовность и отрицанием некоторых объективных благ вроде научной рациональности, демократических институтов и рыночной экономики (по принципу "назло кондуктору пойду пешком").

Но именно в силу претензии на исключительность у нас не хотят видеть одного государства-побратима. Эта страна также нередко выписывалась из числа европейских, а ее культурное наследие если не игнорировалось, то принижалось. Речь об Испании.

Интересно, что Россию и Испанию впервые аттестовал в качестве "полуевропейских" стран, "связанных с Востоком", один конкретный автор – омерзительный французский пропагандист Астольф де Кюстин (см. маргиналию к нему).

Причины того, что Испании мешают стать первосортной европейской державой (ее влияние на европейские дела весьма скромно) совершенно понятны: потенциально она новая сверхдержава, способная сбить Южную и Латинскую Америку в трансатлантический военно-политический блок».

«*...Знание о том, что судьба переменчива, мир хаотичен, а люди глупы, заставляет поэта напоминать себе и другим об умеренности и стойкости – качествах, благодаря которым внешний беспорядок компенсируется внутренней упорядоченностью. Добавьте к этому веселость – и получите рецепт выживания и жизнелюбия по-архилоховски.

Поскольку у нас не работа об Архилохе, а вольные заметки на полях его стихов, эту самую веселость мы обойдем стороной. Равно как и его трикстерство – в частности, беззастенчивое признание в бегстве с поля боя, кое возбуждало к нему ненависть на протяжении долгих веков. Для меня в Архилохе притягательно все: широта и глубина его натуры, способность совмещать в себе противоположные качества, холодно-ироничное отношение к миру, а также невозможная для предшествовавших веков (с их фиксацией на славе и чести) внутренняя свобода (в том числе свобода показывать себя миру с неприглядной стороны). Показательно, что некоторые мотивы его лирики нашли продолжение не только у жившего вскоре после него Феогнида, но и спустя более чем тысячу лет – так, у Паллада (IV-V нашей эры), одного из последних носителей языческой культуры и свидетеле физического ее уничтожения, читаем:

"Всем суждено умереть. И никто предсказать не сумеет,
Даже на завтрашний день, будет ли жив человек.
Ясно все это познав, человек, веселись беззаботно,
Бромия крепко держа – смерти забвенье – в руках;
И наслаждайся любовью при жизни своей однодневной,
Все остальное отдав на попеченье Судьбы".

Ну чем не Архилох? Он самый, только немного усиленный Эпикуром. Так что наш герой не только сформировал широту античной души, но и пережил античное "тело": когда оно было уже мертво (точнее, убито и подвергнуто надругательствам), последние люди погибшего мира продолжали мыслить и чувствовать в его стиле...».

——

«К Архилоху» будет открывающим текстом третьего тома «Маргиналий». Способы предзаказа трехтомника изложены здесь.

* В нижеследующий тизер закралась опечатка, которую, увы, уже не поправить: следует читать «архаический» вместо «архаичный».

«...Раздавать диагнозы историческим фигурам – дело ненадежное – хотя бы потому, что психологическая терминология постоянно меняется. Но, не входя в ненужные тонкости, об Августине можно смело сказать, что он был тяжелым невротиком. Болезненная рефлексия, навязчивые негативные мысли, нетерпимость к себе и окружающим, низкая самооценка, перфекционизм – все это неотъемлемые черты невротизма. <...>

Невротиков отличает тотальная зацикленность на себе. Самое ничтожное событие раздувается до космических масштабов ("я воровал груши воровал воровал я я я я я") – и в каждом акте самоумаления неразрывно слиты мазохизм и нарциссизм. В основе этого единства лежит отсутствие того, что психолог Кристин Нефф называла "общностью с человечеством". Под этой общностью она имела ввиду то, что все мы люди, а потому совершаем ошибки – и это не повод превращать каждую из них во вселенскую драму. Если взять ситуацию с грушами, то если бы Августин ощущал "общность с человечеством", то оценивал бы (если бы вообще оценивал) свои "преступления" примерно так: "Все молодые люди подвержены страстям – на то она и молодость. В юности каждый человек хочет проявить себя, а потому нередко видит в воровстве форму инициации. Я тоже прошел через это – потому что я такой же человек как и все. Но вором не стал, как и большинство тех, с кем я тогда водился, как и вообще большинство людей – как что я из большинства".

Невротик мыслит иначе – он не из большинства, он вообще несоизмерим с другими, у него уникальный внутренний мир. Невротик отчуждает себя от других именно в силу того, что этих других он не видит и видеть не хочет, ведь в его жизни есть только один значимый человек – он сам. Следовательно, с другими людьми незачем и не о чем говорить. А отсюда новая конструкция – "я не от мира сего".

Любить других, уважать других, принимать других, извинять других – все это почти невозможно для сфокусированного на себе и высокомерного (по отношению к этим другим) невротика. Удобная позиция: не нужно учиться общаться, не нужно учиться прощать, не нужно учиться благожелательности и великодушию – "тьфу на них, всех в ад" (в случае Августина буквально: напомню, что согласно его воззрениям ни один человек не заслуживает рая – даже младенец). Вот и компенсация проблем с самооценкой: над ничтожным, жалким, убогим человечеством возвышается исполненный сознания своей уникальности, изолированный от мира, сфокусированный на своих внутренних состояниях невротик. <...> "Белопальтовость" – исчерпывающая характеристика невротической конструкции, сочетающей низкую самооценку с высоким самомнением...».

«...Что же (если не человек) является действительно высшей ценностью современных людей – если не всех, то, по крайней мере, тех, кто определяет ценности? Культура. Вот несколько примеров. Когда запрещенные в РФ талибы на рубеже веков стали взрывать какие-то буддистские памятники, это вызвало бурю возмущения "международного сообщества". То, что до этого они активно нарушали права миллионов людей, никого не волновало – потому что памятники куда важнее людей, если эти люди живут в Афганистане.

Другой пример. В середине нулевых чуть не главной проблемой питерской интеллигенции была угроза строительства "Охта-центра": Газпром хотел построить здание высотой в несколько сотен метров неподалеку от центра города. Вой стоял такой, что можно было подумать, что Газпром решил снести Эрмитаж. Тут дело не в том, уместен бы был "Охта-центр" или нет – а в том, что проблеме был придан совершенно баснословный масштаб. Посмотрим на вопрос взглядом из космоса: в период, когда в стране уже были большие проблемы с правами человека, интеллигенция пришла в неистовство оттого, что новое здание испортит вид на центр города, что нарушится цельность композиции городских памятников. Вид! Композиция! Понимаете, какой ужас? К слову, я отнюдь не был сторонником этого строительства – но великой трагедии в нем тоже не видел.

Возьмем другую ситуацию, также связанную с архитектурой – возможно, здесь я навлеку на себя читательский гнев. Речь о "сохранении исторических памятников". Я понимаю, что когда речь идет о настоящих памятниках, их нужно реставрировать до победного конца. Но порой градозащитники устраивают истерики по поводу таких объектов, которые не интересны вообще никому – даже им самим. Например, город принимает решение снести дом пятого зятя четвертой дочери купца третьей гильдии. Дом уже полуразрушен – и ничего особенно ценного не представлял собой даже тогда, когда был построен, да и находится он в нигде – и никто не ходил даже сфоткаться на его фоне. Но когда становится очевидным, что реставрировать его дороже, чем снести, поднимается паника – мол, без этих руин мы обречены на погибель в бескультурье и забвении исторической памяти. <...>

Ну и самое главное. Как мы вообще оцениваем народы, цивилизации, исторические периоды, властителей и прочее? Интересно ли нам то, какие суды были в Древнем Шумере? А важно ли для нас, какие социальные гарантии имелись в эпоху Возрождения? А то, как работали правоохранительные органы в эпоху династии Мин? Давайте скажем честно: всем плевать на права и свободы человека – мы оцениваем прошлое только по культурным достижениям. Быть может, в империи Чингисхана правовое положение простонародья было куда лучшим, чем в эпоху Капетингов во Франции. Я вот не знаю – но какая разница, если у первых ничего не было, а у вторых была готика? Скажем совсем честно: убери из истории многих цивилизаций три-четыре памятника культуры, и они потеряют все свое обаяние – и станут для нас не более интересными, чем какие-нибудь аборигены Туамоту.

Человек – высшая ценность? В сравнении даже с одной только архитектурой – ни разу <...>».

Лонгрид в двух частях: 1, 2.

Как я уже писал, «Фонд Крылова» готовит настолку «Золотой ключ: Поле Чудес».

Игра еще проходит обкатку – идет уточнение правил, добавление персонажей, выстраивание игрового баланса. Разработчик игры Игорь Андропов уже демонстрировал ее в столице – близким и друзьям К. А.

Теперь Игорь добрался до Питера, заехал ко мне – мы часа 3 тестили игровую механику.

Что сказать? То, что я увидел – это охренеть.

В 2 словах:

Игроки идут на Зону, чтобы добыть капитал (а потом купить домен и «дудолить электорат»). Они обходят ловушки, борют джигурду, собирают арсенал.

Каждый ход – это выбор:

1) идти на Зону – там уже ждут Злопипундрий, Потаскунчик, Осёл-землекоп, удоды, нахнахи и иная джигурда;

2) идти в трактир «Щщи» к мартыхаю Бобе Сусычу – лечиться и барыжить хабар;

3) прыгать на других сталкеров.

В игре пригождаются: знание шансона (иначе штраф), частушек (еноты-фольклористы за них платят), навыки стихоплетства...

Предзаказ со скидкой еще открыт. Призываю оформлять, читать «Буратину», учить шансон.

«...Когда ученый решает конкретную задачу, он менее всего задумывается о том, соответствуют ли его методы идеалам научной рациональности. Развивая мысль Фейерабенда, хочется сказать, что все эти процедуры, методы, правила, этические нормы, критерии и все прочее, что принципиально важно для философии науки, имеют значение скорее для оформления научного исследования, нежели для его проведения. Если в гуманитарных науках все это методоложество еще имеет какое-то значение (потому что исследователь стремится сразу писать набело), то в науках естественных и технических теория практики неизбежно отходит на второй план. Проще говоря, в последнем случае ученый сначала исследует проблему, а уже потом думает о том, как он, собственно, это исследование осуществил. И как бы философы науки не стремились к "тесному взаимодействию с практикой", последняя живет своей жизнью и, будем честны, дает вполне валидные результаты.

"Технари", занимающие научным поиском, обычно действуют так же как и все мы — при решении повседневных задач: допустим, у нас выключился и не включается смартфон — думаем ли мы о последовательности своих действий? Нет, обычно, взяв его в руки, мы пять раз нажнем на вкл, десять раз потыкаем зарядник, потрясем, простучим, продуем, попробуем разобрать, подышим, повертим, швырнем — а потом повторим эти действия в случайном порядке. А вот когда он наконец включится, тогда мы уже будем думать, а что реально случилось — и как нам в следующий раз совершить меньше действий. Возможно, мы даже сможем выявить реальную причину — но сделаем мы это не с помощью метода. Точнее, метод будет обнаружен апостериори — но когда телефон вновь заставит нас понервничать, мы, скорее всего, будем вести себя немногим рациональнее, чем в первый раз. Потому что, когда мы решаем задачу, нас интересует результат, а не нахождение рационального метода получения результата.

Так вот. Ученый действует сходным образом — и о методологии он вспоминает только тогда, когда нужно представлять полученные результаты ("черт, как теперь все это оформить, чтобы красиво было?").

Если действовать обратным образом — сначала все подготовить, прочесть написанную философами литературу, выбрать методы, озаботиться регистрацией данных — проблему уже решат другие. Или же сам забросишь свой замысел, поскольку утомишься на стадии подготовки. Пусть аналогия несколько софистическая, то с тем же успехом можно требовать от поэта, чтобы он сначала изучил теорию литературы, а потом брался за стихи: "Если ты дактиль от амфибрахия не отличаешь, как же ты сможешь не выбиться из ритма? Нужно же проверить все ударные слоги перед тем, как писать!". Да нет, сначала пишешь, а потом интуитивно понимаешь, где попал впросак <...>».

P.S. Спасибо всем участникам опроса. Теперь буду публиковать тексты обычным шрифтом.

«...Есть свои ограничения и у психологов общего профиля. В рамках своей компетенции они могут быть великолепными специалистами. Но вот только эта компетенция по определению узкая. Вот реальные кейсы. К психологу приходит клиент с запросом на "выход из зоны комфорта" и борьбу с негативными установками. Психолог работает с ним – результата нет: достигнутые успехи каждый раз полностью обнуляются уже к следующему сеансу. Так может происходить – без преувеличения – не один год (особенно у психоаналитиков, которые в силу метода вообще не слишком торопятся). В чем дело? В том, что причина затруднений клиента – не негативные установки, а, например, тяжелый невроз. Или, того хуже, расстройство личности. Или "зависимости от психоактивных веществ". Или ПТСР. Все это – сферы компетенций не обычного, а клинического психолога, или психотерапевта, или психиатра.

Психолог без дополнительного образования, скорее всего, прохлопает эти проблемы – именно в силу того, что не обладает глубоким знанием регистров психических расстройств и не владеет навыками диагностики соответствующих пациентов (которых он принимает за клиентов). Пациенту необходима медикаментозная поддержка, а его пытаются наставить на путь истинный анализом сновидений и методикой третьего стула. "Главное – работать над эмоциями, отслеживать негативные мысли, закреплять новые продуктивные установки поведенческими актами". Нет – это не главное для тех, у кого имеется нехватка серотонина или переизбыток дофамина.

Свои профессиональные ограничения имеются и у историков философии. Главный – низкая компетентность в вопросах филологии. Нужно понимать, что философы и филологи в идеале должны работать друг с другом бок о бок. Если говорить максимально грубо, филолог занимается историей слов, а философ – историей идей. Но если их образование однобоко, то первый легко впадает в буквализм, а второй – в презрение к оному.

Замечательный пример историко-философской ошибки однажды привел филолог-классик А. В. Лебедев (приведу его по памяти – все подробности нас в данном случае не интересуют). Собирая доксографию Гераклита, он пересмотрел ранее бытовавшее отношение к позднеантичному свидетельству об эфесском философе. До Лебедева это свидетельство считалось не цитатой Гераклита, а псевдо-гераклитовским высказыванием, появившемся под влиянием стоиков. Проще говоря, стоики якобы переврали Гераклита, приписали ему собственные взгляды. Но Лебедев обратил внимание на простейший факт – текст свидетельства был написан на аттическом диалекте, но одна конкретная цитата была на ионийском диалекте (том самом, на котором говорил Гераклит) и притом содержала архаичное, уже устаревшее слово. Отсюда вывод: цитата – подлинная, чисто гераклитовская, а никак не стоическая <...>».

Спасибо Нике и Любе за то, что выдержали мое резонерство )

Поговорили о соотношении философии и религии, отличии философии от частнонаучного знания и дали предварительное определение философии как свободной формы знания, 1) не имеющей заранее определенных оснований, 2) опирающейся на автономию разума и 3) не признающей безусловного авторитета какой бы то ни было внешней инстанции.

Хочу порекомендовать лекции и страничку друга философа Максима Велецкого.
Его логика повествования и идеи очень откликаются мне. Поэтому я попросила Макса об уроках. Присоединяйтесь и вы. Виртуально и офлайн. Учиться никогда не поздно!
На фото Люба Тепцова, Максим Велецкий и я)

https://www.youtube.com/live/UVJpNCAG4Ak?si=kwctDYIxt79A-XM5

«Страх перед красотой

Красивым девушкам нередко сложнее найти хорошую пару, чем тем, у кого средние внешние данные. Нормальные парни красивых, чаще всего, побаиваются – "ну как я подойду...".

В результате к таким девушкам подкатывает всякая сволочь – которой и не страшны отказы, и откровенно плевать на то, с кем мутить.

Так что, мужики, как бы ни было страшно – надо подходить. В худшем случае вас ждет десять секунд позора, в лучшем – счастье обладания. То есть риск более чем оправдан».

Вместе со своим другом, иранистом Дмитрием Павловым, провел неделю в Иране. Был в трех городах – Тегеране, Исфахане и Йезде.

На днях на Бусти опубликую рассказ о поездке и вообще о стране. В нем почти не будет ничего о еде, отелях, достопримечательностях и прочей малоинтересной лабуде, которую обычно пишут по итогам путешествий. Я буду писать о самом важном, что есть в любой стране – о ее народе, а также о власти. Иран – тот редкий случай, когда к населению и к политическому режиму у меня диаметрально противоположное отношение.

В общем, речь главным образом пойдет о психологии иранцев. Будут и небольшие исторические экскурсы. Плюс – откровения местных жителей, которые, к моему удивлению, ничуть не стеснялись говорить о том, что думают о своем начальстве. Упомяну и обо всяком другом – забавном ассортименте книжных магазинов, например.

На фото мы с Димой в Аташкадехе – зороастрийском храме в Йезде.

«91

США как метрополия. Проамериканские активисты с просторов бывшего СССР, мечтающие о том, чтобы прекрасные Штаты взяли их страну под свое крыло, почему-то всегда держат в голове только положительные примеры американской оккупации: ФРГ, Южную Корею и Японию.

Увы, эти люди не учитывают, что указанные страны – редкие исключения из правил: американцы стараются только тогда, когда нужно показать "несвободному" миру "витрину капитализма". В остальных случаях янки творят лютую дичь вполне под стать англичанам и французам.

Американофобы нередко приводят примеры чудовищных последствий штатовской экспансии. Но. За такими примерами не нужно ходить в Африку, Азию или даже Европу. Из поля зрения как фанатичных сторонников, так и столь же фанатичных противников США выпадает страна, являющаяся лакмусовой бумажкой американского колониализма. Это Мексика.

Вдумаемся: у Штатов более 3000 (!) километров границы с Мексикой – и с той стороны идет сумасшедший человеко- и наркотрафик. Что творят картели внутри Мексики, описывать невозможно и ненужно – в сравнении с их зверствами Ленин и Пол Пот выглядят серафимчиками.

Если бы США захотели, они бы навели в Мексике порядок максимум за год – притом без военного вмешательства: достаточно было бы направить несколько сотен спецов в помощь мексиканскому правительству (те были бы и не пикнули – "приказ есть приказ"). Но этого не происходит и не произойдет. Мексика в качестве нищей криминальной клоаки вполне устраивает американские власти (потому что, судя по всему, с наркотрафика кормятся обе партии).

"Ну а как же жители южных штатов? Они ж первые страдают!" – да, и это тоже вполне устраивает американские элиты. Южан Вашингтону никогда не было жалко – ведь это пусть внутренняя, но тоже колония».

Мой старый товарищ, профессиональный историк Илья Михайлович Тарасов выпустил книгу – «От Лызлова до Татищева и Ломоносова. Древние славяне в трудах первых отечественных историков».

Из того, что я уже успел прочесть, бросилось в глаза разоблачение мифа о «московитах» как якобы постороннем по отношению к Древней Руси народе. Читая подобное, всякий раз убеждаюсь, что нет ничего более актуального, чем история.

Зная эрудицию Ильи и его увлеченность древнеславянской историей (не раз с удовольствием слушал его рассказы о ней), не сомневаюсь, что вся монография написана на высоком научном уровне.

Если интересуетесь данной темой, советую заиметь книгу в домашнюю библиотеку.