«Две судьбы», Хайруллах Курбанов, 1968 год

Подписаться на УРБЕЧ

— Дагестанская женщина, несущая на своих плечах всю тягость работ и лишений горской жизни, обладает силой мышц и смелостью духа, которым может позавидовать мужчина цивилизованной Европы, — писал наш старый знакомый Евгений Марков в 1887 году после путешествия по Дагестану. — Красота её лица, стройность её стана, нежность сердца – убиты той суровой долей, которую без всякого сострадания возложил на неё кавказский горец, но за то она обладает изумительной мощью и терпимостью. Я видел у ворот Гуниба целые обозы женщин, навьюченных огромными вязанками дров, которые они встаскивают на кручи Гуниба из-за 10 и 20 верст, спуская их сначала с других неприступных круч и обрывов. Только один гунибский батальон сжигает ежегодно 400 сажен дров, приносимых на этих женских спинах, а всего в год здесь потребляется более 500 сажен, и ни одна из них не минует спины горской женщины.

Подписаться на УРБЕЧ

«Дагестан. 21-летний кумык Аглар Хан». Фото Жозефа де Бая. 1898 год.

Подписаться на УРБЕЧ

Забавный отрывок из воспоминаний служившего в Дагестане царского офицера Бориса Кузнецова, из которого становится понятным, откуда у молодых дагестанцев привычка «шлифовать» асфальт колесами авто:

– Горец, по привычке, любит гарцевать на ко­не и горячить его зря, чтобы привлечь на се­бя внимание. С этим офицеры полка всегда бо­ролись, особенно офицеры, переведенные из ре­гулярной кавалерии, а их было немало. Больно кавалеристу смотреть, как дагестанский всадник скачет по булыжной мостовой, нахле­стывая коня.

Однажды мимо группы офицеров, сидевших под чинарами на бульваре, ехал ша­гом всадник Дагестанского полка. Один офи­цер, недавно переведенный из какого-то гусар­ского полка, пораженный необыкновенным зре­лищем, воскликнул: «Первый раз вижу наше­го всадника, едущего шагом. Стой, иди сюда, молодец. Какого эскадрона? На тебе рубль, ступай, молодец».

— Ай, спасибо, — сказал всад­ник и, повернув круто коня, взмахнул нагай­кой и с места пошел галопом по камням, по­дымая огненные брызги копытами коня…

— Стой, стой! Давай рубль обратно, — кри­чал корнет, но было поздно...

🤝 Подписаться на УРБЕЧ

Фрагмент литографии «Семейство Шамиля». Василий Тимм, 1860 год.

Подписаться на УРБЕЧ

На портретах и фотографиях имам Шамиль и его окружение имеют крайне серьезный вид. Трудно представить их смеющимися или рассказывающими шутки. Но и им, как и всякому живому человеку, было свойственно чувство юмора. О том, как смеялись и шутили в окружении имама, пишет пристав Апполон Руновский в знаменитых «Записках о Шамиле»:

«...Магомет-Амин (бывш. мудир Шамиля в Черкесии – УРБЕЧ) рассказывал о некоторых особенностях абадзехского языка. В пример он приводил, между прочим, нумерации абадзехов: один – зза, два – тхи, три – шши, четыре – пккхи, а пять, так просто – тьпфу. От всего сердца и всею силою своих здоровых легких смеялись горцы абадзехскому счету. И в самом деле: чтобы назвать цифру пять, надобно непременно плюнуть! [...] Вслед затем, Магомет-Шеффи (сын Шамиля – УРБЕЧ) и Хаджио (казначей Шамиля – УРБЕЧ) сделали из абадзехского «пять» кумыкский термин, получивший в наших разговорах право гражданства и часто подающий повод к смеху. Пять по-кумыкски – беш, бештур. Применяя это слово в отношении того предмета, который не нравился им до той степени, что «хоть плюнуть», горцы совсем перестали в подобных случаях плевать, а вместо того употребляли абадзехское пять: «абадзех-бештур!» или для краткости просто, «абадзех». Таким образом, у них выходило: «хатун (женщина) абадзех-бештур!», «абадзех-ат (лошадь)!» и т. д. Этот способ сдерживать в границах свои ощущения понравился и Шамилю, который, хотя и изредка, но тоже употребляет его. «Абадзех-киши!» говорит он, улыбаясь и показывая на какого-нибудь пьяницу».

Подписаться на УРБЕЧ