1 персонаж: мудрый, открытый.
2 персонаж: очаровательный, алчный.
И фотография места действия.

Следующая ночь застаёт Хэмпа стоящим на шканцах. Оперевшись о фальшборт, он с удовольствием купает уставшее лицо в прозрачном и тихом воздухе.

К вечеру небо наконец-то прояснилось, и Хэмп пришёл сюда, — как можно дальше от рулевого, вахтенных и обоих кубриков — чтобы урвать для себя побольше того благословенного времени, когда вся работа уже сделана, но Волк Ларсен его ещё не хватился.

Однако сегодня он сам старается Хэмпа избегать и ведёт себя на удивление спокойно. Хэмп не знает причины. По правде говоря, он и не хочет её выяснять.

Хэмп не хочет ничего, кроме как просто стоять у фальшборта и кутаться в ночь.

Он жадно вертит головой по сторонам. Пусть он уже который месяц проводит в море, но ясная звёздная ночь до сих пор его восхищает. И всегда будет восхищать.

Удивительно: хотя ветер постоянный и крепкий, море почти не волнуется. Вода блестит жидким зеркалом, укачивая в себе звёзды. А «Призрак» плавно идёт бакштаг, разрезая морскую гладь, как масло, как будто купается в небе.

Небо сверху, небо снизу, небо везде. Хэмп и представить себе не мог, что так бывает.

Чутьё заставляет его обернуться. И хотя он и не слышал никаких шагов, но интуиция не обманывает — чуть поодаль действительно стоит Волк Ларсен, наблюдая за Хэмпом из тени.

— Я только на минуту! Я уже иду, я не хотел… — Хэмп подскакивает, как ударенный током, тараторит, не давая заговорить Ларсену.

Его обрывает недовольный жест рукой.

— Я не за этим пришёл, — кривится Ларсен. — Мне нужно, чтобы ты торчал возле меня. Ты мой помощник, а не мой пленник…

Хэмп собирается было напомнить, что он здесь вообще-то в плену, но Ларсен сам замирает на полуслове. Его и без того недовольное лицо мрачнеет ещё больше, он с досадой отворачивается прочь, чтобы закурить.

Хэмп хотел бы прервать их неловкое молчание, но вместо этого всё никак не перестанет таращиться на высвеченные плотным оранжевым светом пальцы, на то, как Ларсен сердито, плохо пряча неловкость, прикусывает сигару. Таращится и всё никак не может понять, почему его настолько тянет улыбнуться, что даже уголкам губ щекотно.

— В конце концов, ночь сегодня славная, — наконец говорит Ларсен. — Давно таких не было.

Он, что, всерьёз пытается спасти беседу разговором о погоде? Хэмп не сдерживается и всё же улыбается — тайком, прикрыв рот ладонью. Ему везёт, что Ларсен не замечает. Или делает вид, что не замечает.

— Я помню, как ты Киплинга читал. Сейчас не будешь? — спрашивает Хэмп.

Ларсен качает головой:

— Я не в том настроении. А ты?

— Я тоже нет.

Они молчат с минуту, но Хэмпу очень не хочется обрывать разговор.

— Очень жаль. Какая же ночь без стихов и вдохновения? Пропадёт, можно сказать, впустую.

— Пожалуй. Такие ночи и правда либо для стихов, либо для влюблённых парочек — а у нас, — в голосе Ларсена внезапно появляется мягкий лукавый смешок, — нет ни того, ни другого.

— То есть как?.. — хочет возмутиться Хэмп, но недоговаривает, осознав, насколько это будет нелепо.

Он открывает и закрывает рот, захлёбывается воздухом, но никак не может выдавить из себя ни одного толкового слова. Его щеки, несмотря на ночную прохладу, постыдно горят.

Хэмп бы всё отдал, чтобы провалиться сейчас на этом самом месте.

Разумеется, Ларсен на него смотрит. Смотрит и смеётся, склонив голову вбок.

— Господи, Хэмфри, я бы вечность на тебя глядел, — его глаза сверкают от удовольствия. Конечно, он ведь обожает ставить Хэмпа в неловкое положение.

Ларсен всё не унимается:

— Ты просто возмущаешься так… Прелестно.

"Что бы ни случилось, услышь меня. Что бы ни творил мир, запомни: я сделал все, что мог".
Катаракта. Глава IX