#вопрос дня
Стихи мои! Вы не сокрылись
От гневных зависти очей.
Уж бледный критик, ей в услугу,
Вопрос мне сделал роковой:
Зачем Русланову подругу,
Как бы на смех ее супругу,
Зову и девой и княжной?
Ты видишь, добрый мой читатель,
Тут злобы черную печать!
Скажи, Зоил, скажи, предатель,
Ну как и что мне отвечать?
Красней, несчастный, бог с тобою!
Красней, я спорить не хочу;
Довольный тем, что прав душою,
В смиренной кротости молчу.
TheVSЁ
"Пушкинский вопрос" — один из основных в русской литературной критике… — написали ещё в 19 веке.
С тех пор вопрос стал сильно значительней…
Стихи мои! Вы не сокрылись
От гневных зависти очей.
Уж бледный критик, ей в услугу,
Вопрос мне сделал роковой:
Зачем Русланову подругу,
Как бы на смех ее супругу,
Зову и девой и княжной?
Ты видишь, добрый мой читатель,
Тут злобы черную печать!
Скажи, Зоил, скажи, предатель,
Ну как и что мне отвечать?
Красней, несчастный, бог с тобою!
Красней, я спорить не хочу;
Довольный тем, что прав душою,
В смиренной кротости молчу.
TheVSЁ
"Пушкинский вопрос" — один из основных в русской литературной критике… — написали ещё в 19 веке.
С тех пор вопрос стал сильно значительней…
ПУШКИН #ЖИВ — РОМАН НЕ КОНЧЕН
Ты говоришь: пока Онегин жив,
Дотоль роман не кончен...*
Вы говорите мне: он жив и не женат.
Итак, еще роман не кончен — это клад:
Вставляй в просторную <?>, вместительную раму
Картины новые...*
Вы говорите справедливо,
Что странно, даже неучтиво
Роман не конча перервать,
Отдав уже его в печать,
Что должно своего героя
Как бы то ни было женить,
По крайней мере уморить,
И лица прочие пристроя,
Отдав им дружеский поклон,
Из лабиринта вывесть вон.
Вы говорите: "Слава Богу,
Покамест твой Онегин жив,
Роман не кончен"...*
TheVSЁ
* варианты текста
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми ее скорей!)
Ты говоришь: пока Онегин жив,
Дотоль роман не кончен...*
Вы говорите мне: он жив и не женат.
Итак, еще роман не кончен — это клад:
Вставляй в просторную <?>, вместительную раму
Картины новые...*
Вы говорите справедливо,
Что странно, даже неучтиво
Роман не конча перервать,
Отдав уже его в печать,
Что должно своего героя
Как бы то ни было женить,
По крайней мере уморить,
И лица прочие пристроя,
Отдав им дружеский поклон,
Из лабиринта вывесть вон.
Вы говорите: "Слава Богу,
Покамест твой Онегин жив,
Роман не кончен"...*
TheVSЁ
* варианты текста
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми ее скорей!)
Поручая себя ходатайству Вашего дружества, вкратце излагаю здесь историю моей опалы.
В 1824 году явное недоброжелательство графа Воронцова принудило меня подать в отставку.
Покойному государю императору не угодно было принять оного в уважение. Его величество, исключив меня из службы, приказал сослать в деревню за письмо, писанное года три тому назад, в котором находилось суждение об афеизме, суждение легкомысленное, достойное, конечно, всякого порицания.
Вступление на престол государя Николая Павловича подает мне радостную надежду. Может быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу.
Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости.
19 марта 1826
Письмо Жуковскому для представления императору
TheVSЁ
В 1824 году явное недоброжелательство графа Воронцова принудило меня подать в отставку.
Покойному государю императору не угодно было принять оного в уважение. Его величество, исключив меня из службы, приказал сослать в деревню за письмо, писанное года три тому назад, в котором находилось суждение об афеизме, суждение легкомысленное, достойное, конечно, всякого порицания.
Вступление на престол государя Николая Павловича подает мне радостную надежду. Может быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу.
Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости.
19 марта 1826
Письмо Жуковскому для представления императору
TheVSЁ
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЛНЦЕ
Наконец! день весеннего Солнцеворота, светлое с каждым днём начинает отбирать время у тёмного... Ура!
Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
— написано поэтом ровно 200 лет назад,
весной 1825 года в Михайловском
TheVSЁ
Наконец! день весеннего Солнцеворота, светлое с каждым днём начинает отбирать время у тёмного... Ура!
Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
— написано поэтом ровно 200 лет назад,
весной 1825 года в Михайловском
TheVSЁ
март 1824
из Одессы в Москву
От всего сердца благодарю тебя, милый европеец, за неожиданное послание или посылку. Начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше, право, не хуже другого.
Одно меня затрудняет, ты продал всё издание за 3000 р., а сколько ж стоило тебе его напечатать? Ты всё-таки даришь меня, бессовестный! Ради Христа, вычти из остальных денег, что тебе следует, да пришли их сюда.
Расти им незачем. А у меня им не залежаться, хоть я, право, не мот. Уплачу старые долги и засяду за новую поэму.
Благо я не принадлежу к нашим писателям 18-го века: я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного пола.
АСП — Вяземскому
TheVSЁ
из Одессы в Москву
От всего сердца благодарю тебя, милый европеец, за неожиданное послание или посылку. Начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше, право, не хуже другого.
Одно меня затрудняет, ты продал всё издание за 3000 р., а сколько ж стоило тебе его напечатать? Ты всё-таки даришь меня, бессовестный! Ради Христа, вычти из остальных денег, что тебе следует, да пришли их сюда.
Расти им незачем. А у меня им не залежаться, хоть я, право, не мот. Уплачу старые долги и засяду за новую поэму.
Благо я не принадлежу к нашим писателям 18-го века: я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного пола.
АСП — Вяземскому
TheVSЁ
Не думайте однако, что здесь возле меня никого нет: я встретила прелестного кузена, который страстно любит меня и не хотел бы ничего другого, как доказать это на ваш манер, — если бы я пожелала.
Он гвардейский офицер, прелестный молодой человек, который не изменяет мне ни с кем, — слышите ли? Ему нестерпима мысль, что я столько времени провела вместе с вами, таким великим распутником.
Но, увы! я ничего не чувствую при его приближении — его присутствие не вызывает во мне никакого волнения.
Почему я не рассталась с вами теперь так же равнодушно, как в тот раз? Может быть, мы простились бы иначе.
Несмотря на всю мою ветреность и непоследовательность вы сумели научить меня скрытности. — Я говорю о вас возможно меньше, но мне грустно, и я плачу.
Всё же я очень безрассудна, ибо уверена, что вы-то сами думаете обо мне уже с полным безразличием и, быть может, говорите обо мне гадости, между тем как я...
Прощайте, делаю вам гримасу.
Анна Вульф — Пушкину
Малинники, март 1826
TheVSЁ
Он гвардейский офицер, прелестный молодой человек, который не изменяет мне ни с кем, — слышите ли? Ему нестерпима мысль, что я столько времени провела вместе с вами, таким великим распутником.
Но, увы! я ничего не чувствую при его приближении — его присутствие не вызывает во мне никакого волнения.
Почему я не рассталась с вами теперь так же равнодушно, как в тот раз? Может быть, мы простились бы иначе.
Несмотря на всю мою ветреность и непоследовательность вы сумели научить меня скрытности. — Я говорю о вас возможно меньше, но мне грустно, и я плачу.
Всё же я очень безрассудна, ибо уверена, что вы-то сами думаете обо мне уже с полным безразличием и, быть может, говорите обо мне гадости, между тем как я...
Прощайте, делаю вам гримасу.
Анна Вульф — Пушкину
Малинники, март 1826
TheVSЁ
Сделай милость, напиши мне о тяжбе своей с цензурою. Твое предложение собраться всем и жаловаться на Б. может иметь последствия. На основании военного устава, если более двух офицеров в одно время подают рапорт, таковой поступок приемлется за бунт. Не знаю, подвержены ли писатели военному суду, но общая жалоба может навлечь на нас большие беспокойства…
Соединиться тайно — но действовать в одиночку, кажется, вернее. В таком случае должно смотреть на поэзию, как на ремесло. Руссо не впервой соврал, когда утверждает "что это самое подлое ремесло. Не подлее других"
Аристократические предубеждения пристали тебе, но не мне — на свою поэму я смотрю, как сапожник на пару сапог: продаю с барышом
Цеховой старшина находит мои ботфорты не по форме, обрезает, портит товар; я в накладе; иду жаловаться приставу; всё это в порядке вещей
Я барахтаюсь в грязи молдавской, черт знает когда выкарабкаюсь. Ты — барахтайся в грязи отечественной и думай:
Отечества и грязь сладка нам и приятна
Подпись — Сверчок
март 1823
TheVSЁ
Соединиться тайно — но действовать в одиночку, кажется, вернее. В таком случае должно смотреть на поэзию, как на ремесло. Руссо не впервой соврал, когда утверждает "что это самое подлое ремесло. Не подлее других"
Аристократические предубеждения пристали тебе, но не мне — на свою поэму я смотрю, как сапожник на пару сапог: продаю с барышом
Цеховой старшина находит мои ботфорты не по форме, обрезает, портит товар; я в накладе; иду жаловаться приставу; всё это в порядке вещей
Я барахтаюсь в грязи молдавской, черт знает когда выкарабкаюсь. Ты — барахтайся в грязи отечественной и думай:
Отечества и грязь сладка нам и приятна
Подпись — Сверчок
март 1823
TheVSЁ
Вышли у нас еще две песни Онегина. Каждый о них толкует по своему: одни хвалят, другие бранят и все читают.
Я очень люблю обширный план твоего Онегина; но большее число его не понимает. Ищут романической завязки, ищут обыкновенного и разумеется не находят.
Высокая поэтическая простота твоего создания кажется им бедностию вымысла, они не замечают, что старая и новая Россия, жизнь во всех ее изменениях проходит перед их глазами, mais que le diable les emporte et que Dieu les bénisse [но пусть их чорт возьмет и благословит бог]!
поэт Баратынский — поэту Пушкину
март 1828
TheVSЁ
Я очень люблю обширный план твоего Онегина; но большее число его не понимает. Ищут романической завязки, ищут обыкновенного и разумеется не находят.
Высокая поэтическая простота твоего создания кажется им бедностию вымысла, они не замечают, что старая и новая Россия, жизнь во всех ее изменениях проходит перед их глазами, mais que le diable les emporte et que Dieu les bénisse [но пусть их чорт возьмет и благословит бог]!
поэт Баратынский — поэту Пушкину
март 1828
TheVSЁ
В Париже росс! — где факел мщенья?
Поникни, Галлия, главой.
Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья
Грядет с оливою златой.
Еще военный гром грохочет в отдаленье,
Москва в унынии, как степь в полнощной мгле,
А он — несет врагу не гибель, но спасенье
И благотворный мир земле.
— так написал Пушкин в 15 лет
TheVSЁ
Поникни, Галлия, главой.
Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья
Грядет с оливою златой.
Еще военный гром грохочет в отдаленье,
Москва в унынии, как степь в полнощной мгле,
А он — несет врагу не гибель, но спасенье
И благотворный мир земле.
— так написал Пушкин в 15 лет
TheVSЁ
Forwarded from Мир Михаила Онуфриенко
Правда шурави:
Знаете, в чем уникальная черта русских на войне?
Это не храбрость, как многие из вас наверняка сейчас подумали. Безусловно, наши воины храбры. Даже невероятно храбры. Но есть народы на поле боя не менее храбрые, чем мы. Взять тех же японцев, которых, кстати, называли «азиатскими русскими».
Наша уникальность в другом. Мы сентиментальны. Да, именно так. Причем, если у других народов, так же немыслимо сентиментальных в жизни, это качество во время войны уходит (как, например, у испаноязычных наций), то у нас — нет. У нас наоборот, во время войны это качество в чем-то даже усиливается.
Нет, мы отнюдь не плюшевые медвежата. Когда мы сражаемся, мы можем быть не только немыслимо храбрыми, но и невероятно жестокими. Но только наша жестокость другая. В ней нет ни блеска, ни искрометности. Она вырывается из нашей души, как крик отчаяния, как нечто крайнее, экстремальное.
Потому что, в отличие от других, мы ею не наслаждаемся. Мы не любим свою жестокость. Мы ее ненавидим. Наша жестокость — сквозь слезы. И горе тем, кто ее пробуждает. Именно поэтому, возможно, она невероятно сильна. Она — нечто абсолютно мрачное, хтоническое, как черный селевой поток безлунной ночью. Поток, из которого невозможно напиться, в котором невозможно искупаться, невозможно даже стоять с ним рядом. Поток, несущий лишь камни и клокочущую жидкую землю, превратившуюся в смерть. И мы побеждаем даже самых сильных врагов. Почему? Суворов сказал: «Мы — русские. С нами Бог» (с). А если так, то кого нам бояться?
Но наша жестокость только на поле боя. Она практически никогда не выходит за его пределы. Побежденный враг мгновенно перестает быть врагом, вернее - перестает восприниматься как враг. Именно поэтому мы практически никогда не добиваем своего врага. Да, мы за это расплачиваемся, но ничего не можем с собой поделать. Таковы уж мы.
Отыгрываться на поверженном враге — это не наше. Это — не по-русски. Даже понимая, что гада надо добить, мы этого не делаем. Это отвратительно нашей натуре, которая остается сентиментальной даже на войне. У НАС не принято измываться над пленными. Если для большинства других европейских народов и для всех азиатских это норма, то для нас — признак днища.
А еще у нас не принято побежденные народы растаптывать. Император Александр I не просто запретил сжигать Париж — он даже запретил взрывать мост, некогда названный в честь одной из их побед над нами. Жест абсолютно немыслимый для всех остальных. И это после того, как «цивилизованные европейцы», захватив Москву, устроили конюшню в храме, где лежали кости наших царей.
А командование советской армии приказывало расстреливать солдат за насилие и грабеж по отношению к немецкому населению тех территорий гитлеровской Германии, что были захвачены нами. И советские солдаты относились к этому с пониманием даже после того, как только что прошли по русским землям, побывавшим под гитлеровским игом, и увидели обгоревшие кости деревень, сожженных вместе с жителями, увидели концлагеря, узнали, что стало с их близкими, оставшимися на территориях, потерянных в 1941 году. Даже после этого русский солдат остался русским.
И остается всегда, даже понимая, что поверженный враг, оклемавшись, может прыгнуть снова. Что он и делает периодически. Но мы никогда не станем другими. Война — это убийство. И каждый враг моего народа, сколь бы дерзок он ни был, на самом деле знает: лучше всех на планете мой народ умеет убивать. Но мой народ этим не упивается. Для него это не радость, а тяжкая ноша. И еще он сентиментален. Да, он умеет ненавидеть своих врагов и умеет их наказывать. Но он никогда не позволит себе опуститься до их уровня. Просто потому, что мы — русские. И с нами Бог.
А это не самая высокая цена, которую можно уплатить за то, что Он с нами.
💣 @Mikle1On
Знаете, в чем уникальная черта русских на войне?
Это не храбрость, как многие из вас наверняка сейчас подумали. Безусловно, наши воины храбры. Даже невероятно храбры. Но есть народы на поле боя не менее храбрые, чем мы. Взять тех же японцев, которых, кстати, называли «азиатскими русскими».
Наша уникальность в другом. Мы сентиментальны. Да, именно так. Причем, если у других народов, так же немыслимо сентиментальных в жизни, это качество во время войны уходит (как, например, у испаноязычных наций), то у нас — нет. У нас наоборот, во время войны это качество в чем-то даже усиливается.
Нет, мы отнюдь не плюшевые медвежата. Когда мы сражаемся, мы можем быть не только немыслимо храбрыми, но и невероятно жестокими. Но только наша жестокость другая. В ней нет ни блеска, ни искрометности. Она вырывается из нашей души, как крик отчаяния, как нечто крайнее, экстремальное.
Потому что, в отличие от других, мы ею не наслаждаемся. Мы не любим свою жестокость. Мы ее ненавидим. Наша жестокость — сквозь слезы. И горе тем, кто ее пробуждает. Именно поэтому, возможно, она невероятно сильна. Она — нечто абсолютно мрачное, хтоническое, как черный селевой поток безлунной ночью. Поток, из которого невозможно напиться, в котором невозможно искупаться, невозможно даже стоять с ним рядом. Поток, несущий лишь камни и клокочущую жидкую землю, превратившуюся в смерть. И мы побеждаем даже самых сильных врагов. Почему? Суворов сказал: «Мы — русские. С нами Бог» (с). А если так, то кого нам бояться?
Но наша жестокость только на поле боя. Она практически никогда не выходит за его пределы. Побежденный враг мгновенно перестает быть врагом, вернее - перестает восприниматься как враг. Именно поэтому мы практически никогда не добиваем своего врага. Да, мы за это расплачиваемся, но ничего не можем с собой поделать. Таковы уж мы.
Отыгрываться на поверженном враге — это не наше. Это — не по-русски. Даже понимая, что гада надо добить, мы этого не делаем. Это отвратительно нашей натуре, которая остается сентиментальной даже на войне. У НАС не принято измываться над пленными. Если для большинства других европейских народов и для всех азиатских это норма, то для нас — признак днища.
А еще у нас не принято побежденные народы растаптывать. Император Александр I не просто запретил сжигать Париж — он даже запретил взрывать мост, некогда названный в честь одной из их побед над нами. Жест абсолютно немыслимый для всех остальных. И это после того, как «цивилизованные европейцы», захватив Москву, устроили конюшню в храме, где лежали кости наших царей.
А командование советской армии приказывало расстреливать солдат за насилие и грабеж по отношению к немецкому населению тех территорий гитлеровской Германии, что были захвачены нами. И советские солдаты относились к этому с пониманием даже после того, как только что прошли по русским землям, побывавшим под гитлеровским игом, и увидели обгоревшие кости деревень, сожженных вместе с жителями, увидели концлагеря, узнали, что стало с их близкими, оставшимися на территориях, потерянных в 1941 году. Даже после этого русский солдат остался русским.
И остается всегда, даже понимая, что поверженный враг, оклемавшись, может прыгнуть снова. Что он и делает периодически. Но мы никогда не станем другими. Война — это убийство. И каждый враг моего народа, сколь бы дерзок он ни был, на самом деле знает: лучше всех на планете мой народ умеет убивать. Но мой народ этим не упивается. Для него это не радость, а тяжкая ноша. И еще он сентиментален. Да, он умеет ненавидеть своих врагов и умеет их наказывать. Но он никогда не позволит себе опуститься до их уровня. Просто потому, что мы — русские. И с нами Бог.
А это не самая высокая цена, которую можно уплатить за то, что Он с нами.
💣 @Mikle1On
Некоторые наши работы вы можете увидеть и купить у нашего партнёра BULLFINCH.
https://bullfinch.ru/collections/bullfinchthevse-2025
Эта коллекция, посвящена кино — Если бы Пушкин был жив, он снимал бы кино!😎
TheVSЁ
https://bullfinch.ru/collections/bullfinchthevse-2025
Эта коллекция, посвящена кино — Если бы Пушкин был жив, он снимал бы кино!😎
TheVSЁ
Смирнова-Россет, фрейлина русского двора, мемуаристка, так вспоминала о знакомстве с Пушкиным
На вечерах были швейцары со шпагами, официантов можно было принять за светских франтов… Все это на английскую ногу. Пушкин всегда был приглашен на эти вечера
…кавалеры были заняты, один Пушкин стоял у двери и предложил мне танцовать с ним мазурку. Мы разговорились:
— Как вы хорошо говорите по-русски.
— Еще бы, мы в институте всегда говорили по-русски, нас наказывали, когда мы в дежурный день говорили по-французски.
— Но вы итальянка?
— Нет, я не принадлежу ни к какой национальности: мой отец был француз, моя бабушка — грузинка, а дед — пруссак, но я православная и по сердцу русская
…
— Плетнев нам читал вашего «Евгения Онегина», мы были в восторге, но когда он сказал: панталоны, фрак, жилет, мы сказали: "какой, однако, Пушкин непристойный".
Он разразился громким веселым смехом, свойственным только ему.
Про него Брюллов говорил «Когда Пушкин смеется, у него даже кишки видны»
TheVSЁ
На вечерах были швейцары со шпагами, официантов можно было принять за светских франтов… Все это на английскую ногу. Пушкин всегда был приглашен на эти вечера
…кавалеры были заняты, один Пушкин стоял у двери и предложил мне танцовать с ним мазурку. Мы разговорились:
— Как вы хорошо говорите по-русски.
— Еще бы, мы в институте всегда говорили по-русски, нас наказывали, когда мы в дежурный день говорили по-французски.
— Но вы итальянка?
— Нет, я не принадлежу ни к какой национальности: мой отец был француз, моя бабушка — грузинка, а дед — пруссак, но я православная и по сердцу русская
…
— Плетнев нам читал вашего «Евгения Онегина», мы были в восторге, но когда он сказал: панталоны, фрак, жилет, мы сказали: "какой, однако, Пушкин непристойный".
Он разразился громким веселым смехом, свойственным только ему.
Про него Брюллов говорил «Когда Пушкин смеется, у него даже кишки видны»
TheVSЁ