Албанская Ривьера: звучит как оксюморон, а ведь она есть и вполне себе хороша. Качество инфраструктуры здесь далеко не Италия и даже не Черногория, но и цены — сильно ниже, притом что природа ничем не уступает Греции или Хорватии.
Албания производит впечатление страны, которая только-только начинает осознавать плюсы своего географического и экономического положения в самом центре Средиземноморья. Возможностей уйма, появляются и деньги, и туристы, и инвестиции, но общий уровень развития таков, что до настоящего процветания — годы и годы.
Кажется, при грамотном управлении за 15-20 лет из Албании можно соорудить одну из самых приятных и дружелюбных стран Южной Европы. Вопрос в том, появится ли такое управление в стране хоть когда-то.
Албания производит впечатление страны, которая только-только начинает осознавать плюсы своего географического и экономического положения в самом центре Средиземноморья. Возможностей уйма, появляются и деньги, и туристы, и инвестиции, но общий уровень развития таков, что до настоящего процветания — годы и годы.
Кажется, при грамотном управлении за 15-20 лет из Албании можно соорудить одну из самых приятных и дружелюбных стран Южной Европы. Вопрос в том, появится ли такое управление в стране хоть когда-то.
Снова маргиналии
Два моих старинных текста 2016-18 годов вошли в свежий номер журнала «РАЖ»: скачать/почитать можно по этой ссылке (см. 34 страницу и далее).
Про первый текст — рассказ «20/14» — я подробнее писал здесь.
Про второй — миниатюру «Крым» — здесь.
Have a whale of a time 🐳
Два моих старинных текста 2016-18 годов вошли в свежий номер журнала «РАЖ»: скачать/почитать можно по этой ссылке (см. 34 страницу и далее).
Про первый текст — рассказ «20/14» — я подробнее писал здесь.
Про второй — миниатюру «Крым» — здесь.
Have a whale of a time 🐳
Кое-что на ирландском
До последнего времени мои познания в ирландской литературе исчерпывались Йейтсом, Джойсом и Беккетом, что несколько угнетало, ведь в единственной вывезенной из РФ книжной коробке три года к ряду пылился томик «Грязи кладбищенской» Мартина О Кайня в переводе Юрия Андрейчука.
Перевод, кстати, с ирландского, а не английского, что достаточно нетипично для России, где за норму утвердились переложения с языка «международного общения», даже если автор подчеркнуто его избегает.
Язык — главное, о чем стоит говорить, применительно к роману Кайня. Текст намерено герметичен, в нем все «для своих», он недружелюбен к иностранцу, далекому от островных реалий. Полторы сотни сносок, посредством которых раскрывается не только контекст, но и ряд переводческих решений, превращают роман в конструктор: здесь смеешься шуткам и каламбурам не в момент чтения, а в момент знакомства с примечаниями.
Для лучшего погружения можно «догнаться» пространным интервью самого Андрейчука и свежей лекцией Шаши Мартыновой (среди прочего — редактора перевода) об ирландской литературе.
Однако даже с учетом сих неизбежных костылей и подпорок, роман уморителен. Цитаты приводить бесполезно — здесь важен сплошной речевой поток, страница за страницей, без деления на сегменты. Этот поток очень земной (во всех возможных смыслах); он точно воспроизводит жизнь, жизнью не являясь — а являясь искрометной модернистской литературой, претендующей на жизнеподобие не более, чем представления людей о самих себе.
Время: вечность. Место: кладбище.
До последнего времени мои познания в ирландской литературе исчерпывались Йейтсом, Джойсом и Беккетом, что несколько угнетало, ведь в единственной вывезенной из РФ книжной коробке три года к ряду пылился томик «Грязи кладбищенской» Мартина О Кайня в переводе Юрия Андрейчука.
Перевод, кстати, с ирландского, а не английского, что достаточно нетипично для России, где за норму утвердились переложения с языка «международного общения», даже если автор подчеркнуто его избегает.
Язык — главное, о чем стоит говорить, применительно к роману Кайня. Текст намерено герметичен, в нем все «для своих», он недружелюбен к иностранцу, далекому от островных реалий. Полторы сотни сносок, посредством которых раскрывается не только контекст, но и ряд переводческих решений, превращают роман в конструктор: здесь смеешься шуткам и каламбурам не в момент чтения, а в момент знакомства с примечаниями.
Для лучшего погружения можно «догнаться» пространным интервью самого Андрейчука и свежей лекцией Шаши Мартыновой (среди прочего — редактора перевода) об ирландской литературе.
Однако даже с учетом сих неизбежных костылей и подпорок, роман уморителен. Цитаты приводить бесполезно — здесь важен сплошной речевой поток, страница за страницей, без деления на сегменты. Этот поток очень земной (во всех возможных смыслах); он точно воспроизводит жизнь, жизнью не являясь — а являясь искрометной модернистской литературой, претендующей на жизнеподобие не более, чем представления людей о самих себе.
Время: вечность. Место: кладбище.
Итак, несколько слов об отморозках из «Процесса»
Ребята делают крафтовый самиздат-журнал с тщательным редакционным отбором. Каждый номер печатается вручную, на машинках, и распространяется исключительно офлайн. Никакой цензуры, только сарафанное радио, только хардкор.
Мне, как любителю андеграундной культуры, такое близко, поэтому я отдал в журнал прозаическую поэму «Остров», которую считаю одной из своих творческих удач раннего периода. Написанный за пять августовских дней 2018 года, по форме «Остров» близок триллеру, по содержанию — скорее притче, но без насупленности и какой бы то ни было идеологической подкладки.
Пожалуй, это один из самых легко написанных и сюжетно-ориентированных моих текстов. Перечитывая и редактируя его накануне публикации, подумал о том, что сегодня написать так (и такое) уже бы не смог: изменилось время, изменился я.
Приобрести журнал можно (вроде как) в Лондоне, независимых книжных МСК и СПБ, а через какое-то время — напрямую у редакции.
Электронная версия поэмы тоже будет, но позже: выложу ее в этом блоге, когда ребята полностью распродадут тираж.
„Wie ein Hund!“ 🌪
Ребята делают крафтовый самиздат-журнал с тщательным редакционным отбором. Каждый номер печатается вручную, на машинках, и распространяется исключительно офлайн. Никакой цензуры, только сарафанное радио, только хардкор.
Мне, как любителю андеграундной культуры, такое близко, поэтому я отдал в журнал прозаическую поэму «Остров», которую считаю одной из своих творческих удач раннего периода. Написанный за пять августовских дней 2018 года, по форме «Остров» близок триллеру, по содержанию — скорее притче, но без насупленности и какой бы то ни было идеологической подкладки.
Пожалуй, это один из самых легко написанных и сюжетно-ориентированных моих текстов. Перечитывая и редактируя его накануне публикации, подумал о том, что сегодня написать так (и такое) уже бы не смог: изменилось время, изменился я.
Приобрести журнал можно (вроде как) в Лондоне, независимых книжных МСК и СПБ, а через какое-то время — напрямую у редакции.
Электронная версия поэмы тоже будет, но позже: выложу ее в этом блоге, когда ребята полностью распродадут тираж.
„Wie ein Hund!“ 🌪
Telegram
Журнал «Процесс»
Хотим рассказать немного новостей по поводу второго номера журнала «Процесс». Мы отдали 5 экземпляров в Лондон, они уже получены магазином Notre Locus и совсем скоро появятся на сайте!
Номер получился хорошим и увесистым. Целых 85 страниц! (предыдущий был…
Номер получился хорошим и увесистым. Целых 85 страниц! (предыдущий был…
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
From time to time, I come back to this scene in my mind. 'Killing Them Softly' may not be a great movie on the whole, but its ending is worth the time. Of course, this is hyperbole and, at once, a strikingly precise statement about America in all its contradictions and divisions.
Today, twelve years after the movie's release, that scene seems prophetic. The hard times have arrived, and now we all must be prepared to pay for our debts 🥃
Today, twelve years after the movie's release, that scene seems prophetic. The hard times have arrived, and now we all must be prepared to pay for our debts 🥃
And last but not least про причуды США
Прогрессивная публика издевается над свежеиспеченным американским вице-президентом JD Вэнсом за то что он цитирует - цитирую - "sociopathic serial murderer", подразумевая, ест-но, Антона Чигура, а мне как-то даже радостно, что в большой политике непоизвелись люди, читающие что-то помимо Айн Рэнд и Карла Маркса.
Вэнс, кстати, вообще не чужд литературе - за его авторством существует не великий, но и не графоманский роман Hillbilly Elegy про детство в глубинке Огайо. Экранизация также в наличии.
Все лучше, чем "список бестселлеров" NYT.
Прогрессивная публика издевается над свежеиспеченным американским вице-президентом JD Вэнсом за то что он цитирует - цитирую - "sociopathic serial murderer", подразумевая, ест-но, Антона Чигура, а мне как-то даже радостно, что в большой политике непоизвелись люди, читающие что-то помимо Айн Рэнд и Карла Маркса.
Вэнс, кстати, вообще не чужд литературе - за его авторством существует не великий, но и не графоманский роман Hillbilly Elegy про детство в глубинке Огайо. Экранизация также в наличии.
Все лучше, чем "список бестселлеров" NYT.
Зачем-то прочел роман «Одсун» Алексея Варламова — одного из фаворитов Большой книги этого сезона
Дочитывал, если честно, с трудом: про книгу мне все стало ясно странице к 150-й, а их здесь, на минуточку, 500, так что пришлось через не могу, растянув «удовольствие» на пару месяцев.
Роман слаб со всех точек зрения, кроме одной, но об этом в конце.
Сперва про язык. Он есть, но его как бы нет — текст написан усредненным «русским литературным», без явных косяков, при отсутствии достоинств. Ни одного провала стиля или нестандартной метафоры, все серенько-бедненько, как учат в Литинституте:
«К полудню погода испортилась, с Балтики нанесло тучи, лупил изо всех сил злой дождь вперемешку с колючим снегом и гнал домой. Вечером после встречи с ветеранами ребята из Риги позвали нас на дискотеку в сельский клуб. Мы плясали вместе с ними под «Аббу» и «Бони М» в холодном деревянном помещении, и пар из наших ртов оседал на окнах, а потом парни сказали, что сейчас придут латыши и будут всех бить».
То есть никаких художественных задач роман перед собой не ставит. Быть может, он силен другим — например, сюжетом? Увы, на этом уровне все еще скучнее. В наличии две постепенно сходящиеся линии (прошлое/настоящее) и одна вялая любовная интрига, толкающая действие вперед.
Первая линия посвящена детству-юности-зрелости героя в Москве и Подмосковье: от позднего Застоя через Перестройку, девяностые-нулевые вплоть до Майдана и Крыма. Вторая — его же отшельничеству в Чешских Судетах образца 2018 года. Линии сливаются в финале, но не образуют композиционного равновесия. Советское прошлое героя и его мытарствам на меже русско-украинского конфликта прописаны лучше и достовернее — видно, что автор пишет из прожитого, прочувствованного. Чего нельзя сказать про «чешскую» линию — рыхлую, бессвязную, представляющую сумбурный конспект статей из Википедии, сдобренный экспрессивными заметками на полях.
Заглавная параллель Судеты-Украина не работает в том числе потому, что между историей взаимоотношений немцев-чехов и русских-украинцев мало общего. Это конфликты с разным генезисом и подоплекой, их романная связь искусственна и случайна — в заданную схему можно подставить любую другую пару, будь то вражда суннитов с шиитами или турков с болгарами. А главное — и герою и автору эта связь не особенно интересна, она лишь повод (и цензурное оправдание), чтобы поговорить «о наших баранах». Эзопово-литинститутская закваска вновь дает о себе знать. Очень премиально.
Отдельное раздражение вызывает главгерой, «либеральный ватник с неизжитыми имперскими комплексами» — сие исчерпывающее самоописание даже не требует пояснений, настолько тут все знакомо и узнаваемо. На протяжении пяти сотен страниц означенный «интеллигент» безвольно бухает, стенает по поводу и без, клянет судьбу, Ельцина, олигархов, бандеровцев, не забывая про сеансы самобичевания и последовательный спуск в унитаз всех жизненных шансов. Его суждения банальны, а рефлексия не выбивается из формата алкогольной истерики на коммунальной кухне.
Но странным образом именно эта зашоренность в сочетании с откровенностью по-своему подкупает, являя упомянутое (единственное) достоинство романа. Пожалуй, перед нами первая честная попытка осмыслить войну России и Украины языком художественной литературы. Без ухода в журнализм, натужного пафоса (хоть обличительного, хоть государственнического) и претензий на «историческую правду». Попытка, на мой вкус, неудачная, инфантильная, сопливая, но все же, — это начало большого разговора на главную тему. Жаль, исполнение подкачало.
Дочитывал, если честно, с трудом: про книгу мне все стало ясно странице к 150-й, а их здесь, на минуточку, 500, так что пришлось через не могу, растянув «удовольствие» на пару месяцев.
Роман слаб со всех точек зрения, кроме одной, но об этом в конце.
Сперва про язык. Он есть, но его как бы нет — текст написан усредненным «русским литературным», без явных косяков, при отсутствии достоинств. Ни одного провала стиля или нестандартной метафоры, все серенько-бедненько, как учат в Литинституте:
«К полудню погода испортилась, с Балтики нанесло тучи, лупил изо всех сил злой дождь вперемешку с колючим снегом и гнал домой. Вечером после встречи с ветеранами ребята из Риги позвали нас на дискотеку в сельский клуб. Мы плясали вместе с ними под «Аббу» и «Бони М» в холодном деревянном помещении, и пар из наших ртов оседал на окнах, а потом парни сказали, что сейчас придут латыши и будут всех бить».
То есть никаких художественных задач роман перед собой не ставит. Быть может, он силен другим — например, сюжетом? Увы, на этом уровне все еще скучнее. В наличии две постепенно сходящиеся линии (прошлое/настоящее) и одна вялая любовная интрига, толкающая действие вперед.
Первая линия посвящена детству-юности-зрелости героя в Москве и Подмосковье: от позднего Застоя через Перестройку, девяностые-нулевые вплоть до Майдана и Крыма. Вторая — его же отшельничеству в Чешских Судетах образца 2018 года. Линии сливаются в финале, но не образуют композиционного равновесия. Советское прошлое героя и его мытарствам на меже русско-украинского конфликта прописаны лучше и достовернее — видно, что автор пишет из прожитого, прочувствованного. Чего нельзя сказать про «чешскую» линию — рыхлую, бессвязную, представляющую сумбурный конспект статей из Википедии, сдобренный экспрессивными заметками на полях.
Заглавная параллель Судеты-Украина не работает в том числе потому, что между историей взаимоотношений немцев-чехов и русских-украинцев мало общего. Это конфликты с разным генезисом и подоплекой, их романная связь искусственна и случайна — в заданную схему можно подставить любую другую пару, будь то вражда суннитов с шиитами или турков с болгарами. А главное — и герою и автору эта связь не особенно интересна, она лишь повод (и цензурное оправдание), чтобы поговорить «о наших баранах». Эзопово-литинститутская закваска вновь дает о себе знать. Очень премиально.
Отдельное раздражение вызывает главгерой, «либеральный ватник с неизжитыми имперскими комплексами» — сие исчерпывающее самоописание даже не требует пояснений, настолько тут все знакомо и узнаваемо. На протяжении пяти сотен страниц означенный «интеллигент» безвольно бухает, стенает по поводу и без, клянет судьбу, Ельцина, олигархов, бандеровцев, не забывая про сеансы самобичевания и последовательный спуск в унитаз всех жизненных шансов. Его суждения банальны, а рефлексия не выбивается из формата алкогольной истерики на коммунальной кухне.
Но странным образом именно эта зашоренность в сочетании с откровенностью по-своему подкупает, являя упомянутое (единственное) достоинство романа. Пожалуй, перед нами первая честная попытка осмыслить войну России и Украины языком художественной литературы. Без ухода в журнализм, натужного пафоса (хоть обличительного, хоть государственнического) и претензий на «историческую правду». Попытка, на мой вкус, неудачная, инфантильная, сопливая, но все же, — это начало большого разговора на главную тему. Жаль, исполнение подкачало.
Про триколор. Без цензуры
Знаю, что немалая часть российских прогрессистов питает к триколору сентиментальные чувства и называет его «своим», любовно вспоминая защиту молодой республики от путча и красного реванша в августе 91го и октябре 93го. Мне, в целом, этот пафос понятен, хоть я его и не разделяю.
К сожалению или к счастью, в годы реформаторского угара я был всамделишным младенцем и по понятным причинам не успел приобщиться к культу незалежности России от самой себя[и меня всегда забавлял парадокс, согласно которому государство-РФ обязалось выплачивать долги СССР, но в то же время прилежно отмечало (и продолжает отмечать) 12 июня как День независимости; право слово, даже большевики не страдали столь тяжелыми формами двоемыслия] .
В моем детстве триколор ассоциировался с бедностью, социальной неустроенностью, гопотой в олимпийках и бандитами из качалок. Позднее — с лубком, обратным закрепощением, опричниками в погонах и остепенившимися братками со значками «ЕдРа» на лацканах. Вплоть до начала войны я испытывал к триколору холодное равнодушие, закономерно распространявшееся на все прочие «державные символы», включая раскосую птаху на гербе и помпезный гимн, от которого за версту веяло сталинской дохлятиной.
А потом наступило 24.02. и триколор стал знаменем армии вторжения. Это, конечно, ни разу не свастика (здесь сподручней гениальная в своей простоте Zига), но это флаг государства, ухнувшего в самые дремучие хляби милитаризма и архаики. Мне с ним не по пути. Быть может, десятилетия спустя логика истории его оправдает[как, в сущности, оправдала флаг Франкистской Испании, хотя и там после смерти диктатора пошли на косметические изменения геральдики] , но лично для меня он мертв и я бы не хотел иметь с ним ничего общего.
Легче сказать, чем сделать, и тем не менее.
Знаю, что немалая часть российских прогрессистов питает к триколору сентиментальные чувства и называет его «своим», любовно вспоминая защиту молодой республики от путча и красного реванша в августе 91го и октябре 93го. Мне, в целом, этот пафос понятен, хоть я его и не разделяю.
К сожалению или к счастью, в годы реформаторского угара я был всамделишным младенцем и по понятным причинам не успел приобщиться к культу незалежности России от самой себя
В моем детстве триколор ассоциировался с бедностью, социальной неустроенностью, гопотой в олимпийках и бандитами из качалок. Позднее — с лубком, обратным закрепощением, опричниками в погонах и остепенившимися братками со значками «ЕдРа» на лацканах. Вплоть до начала войны я испытывал к триколору холодное равнодушие, закономерно распространявшееся на все прочие «державные символы», включая раскосую птаху на гербе и помпезный гимн, от которого за версту веяло сталинской дохлятиной.
А потом наступило 24.02. и триколор стал знаменем армии вторжения. Это, конечно, ни разу не свастика (здесь сподручней гениальная в своей простоте Zига), но это флаг государства, ухнувшего в самые дремучие хляби милитаризма и архаики. Мне с ним не по пути. Быть может, десятилетия спустя логика истории его оправдает
Легче сказать, чем сделать, и тем не менее.