There will be blood

Наконец-то прочел дебютный роман Пола Линча «Небо красно поутру» / Red sky in morning

Про Линча я наслышан, но все откладывал знакомство: ждал, пока переведут что-то из раннего, ведь отношения с любым большим автором лучше начинать с раздевалки — там как нигде можно лицезреть и воротник, и подкладку.

Решение было верным: роман сразу демонстрирует — пожалуй, даже обнажает, — собственную генеалогию.

Первая его часть воспроизводит фабульную канву No Country for Old Men Маккарти: в наличии и герой-простак с грубым, но не жестокосердным норовом, и мотив погони, и, разумеется, инфернальный убийца-преследователь с нестандартной внешностью, особым оружием и небанальным воззрением на мироустройство.

Вторая, «морская», часть выглядит как поэтический оммаж всей неоромантической традиции, от Мелвилла до Джозефа Конрода. Некоторые пассажи так и вовсе будто списаны то ли из «Моби Дика», то ли из «Сердца тьмы», то ли из «Книги Даниила»:

Они стояли и смотрели, пока восток не запятнался синим и не вспыхнул, a потом спустились в трюм и лежали беспокойно у себя на койках, умы их тянулись охватить собою то зрелище, что наполняло их страхом и изумленьем, они думали о тех, кто остался позади, дома, и об историях, какие хотелось им рассказать, и как они облекут зрелище это в слова. А потом, наконец уснув той ночью, Койл увидел во сне море, воды добела раскалены и ярко горят вокруг всего его тела, а потом сон потемнел, пока не поплыли они по водам, что стали глубочайшим оттенком красного.

Третья часть — отчетливо готическая, сюжетно и атмосферно зависающая где-то между «Светом в августе» Фолкнера и его же «Деревушкой».

При всем при том роман написан ровно и не кажется подражательным. Стиль выдержан от и до — его синтетичность отдает не постмодернистским компотом, но эссенцией более высокого разбора, без неуместных приставок и подмигиваний.

Говоря о стиле, нельзя не затронуть перевод. Поначалу переложение Макса Немцова кажется вычурным, запинающимся, нарочитым, как если бы кто-то решил поиграться с библейским строем фразы. Однако странице к десятой текст начинает всасывать, поглощать, чтение переходит в транс и далее ты лишь изредка ловишь себя на мысли, что читаешь не первый роман бывшего журналиста, но, блин, чуть ли не «Беовульф».

Стоит заглянуть в оригинал, и ситуация проясняется — перевод не только предельно точен, педантичен, но и в равной степени музыкален. Сравните приведенный выше абзац с авторской версией:

They stood and watched till the east blotched blue and flared and when they went down into the hold and lay restless in their beds, their minds stretching to accommodate this sight that filled them with fear and wonder, they thought of those left behind at home and the stories they would like to tell and how they would put the sight of it into words. And when finally he fell to sleep that night, Coyle dreamed of the sea, the waters white-hot and burning brightly about his body, and then the dream darkened until they were sailing through waters that became the deepest dye of red.

Есть вопросы? Нет вопросов. Каждое слово на своем месте, никакой отсебятины в духе «советской школы». Если о чем и сожалеть, так о том, что не все романы того же Маккарти переведены с аналогичным вниманием к материалу [об этом я достаточно подробно распинался здесь].

Итого. Перевод — выше всяческих, сам роман — удивительно хорош, особенно для дебюта. С чувством изрядного предвкушения готовлюсь читать «Благодать» и «Черный снег». Поговаривают, там компот еще забористей.

А в нашем (не)уютном Пригороде потихоньку зачинается. Правда, покамест не вполне ясно что и кем...🌪

15 июня

Вчера как отдал в овраг двинул голову проветрить унять а то в груди бешено прям.

Спустился низом. Зелено ветерок березы качает шумят. Лэпка потрескивает. Небо после дождя цвета неба. Смотрю курякаю и вроде попустило. Потом звук типа ветка того и по прогалине альбинос этот трусит. Вотте на. Я за ним хз зачем. Он впереди я сзади. В самую глушь где водозабор недострой. Отстал чутка не поспеваю за тварью. Потом раз и нету. Справа труба из травы торчком. Тут куча труб люков всяких коллектор затоплен частично грунтовыми катакомбы целые. Я не полез ясен пень. Как уходить гляжу рядом след свежий глубокий в глине от сапога. Без пары. Вокруг только мои и альбиноса. Ладно.

Let's make Iran sexy again

Всем Потоп

Ветхий Завет нравится мне гораздо больше Нового — идеология и догматизм не занимают в нем главенствующего места (хотя казалось бы). Он читается легко, с интересом, как редкий по качеству и объему сборник бытовых анекдотов и легенд, достаточно точно воспроизводящих мировоззрение и обстановку Бронзового века / ранней Античности. Пожалуй, до нас не дошло более подробной и доскональной летописи эпохи — сведенья о прочих культурах Плодородного полумесяца фрагментарны, особенно если говорить о художественной литературе (а Ветхий Завет это, конечно, именно она).

Это наивное, прямолинейное, в чем-то аляповатое искусство, так свойственное Древнему Востоку. Только появившись на свет, Адам и Ева тут же нарушают запрет Отца и получают (ремнем) по жопе. Один их сын убивает другого из зависти. Далее — череда алкоголизмов, проклятий, бессмысленных расправ. Очень жизненно. Однако и в мудрости тексту не откажешь — в нем чувствуется обобщенная фатальная правда тех бесчисленных поколений, что его записывали и составляли. В конце концов, это просто весьма недурно написано.

Во многих наиболее ранних литературных текстах человечества присутствует миф о «природном», «зверином» состоянии человека и его дальнейшей (часто болезненной) трансформации в представителя городской культуры. В Эпосе о Гильгамеше этому посвящены две первые таблички (история Энкиду). Заимствовав сюжет у шумеро-аккадцев (или у вавилонян с ассирийцами, что в данном случае одно и то же), составители Танаха повествуют об изгнании из Эдемского сада, где первые люди ходили совершенно голенькими и не отличали добро от зла. На мой взгляд, сия изящная метафора-отблеск — воспоминание об утерянной гармонии Каменного века.

На протяжении (как минимум) двух миллионов лет охотники-собиратели действительно избегали тряпок и обзавелись чем-то подобным только к моменту исхода из Африки (и наступления последнего Ледникового периода). Последовавшая Неолитическая революция вывела человечество из «животного» состояния: в считанные тысячелетия — миг по меркам Палеолита — люди чудесным образом размножились, создали города, письменность и впечатляющую храмовую культуру, ценой чего стали тысячелетия деспотизма и рабства для абсолютного большинства вкусивших от Древа познания. Производящее аграрное хозяйство — предтеча вертикального прогресса и столь же стремительного закрепощения.

В этом смысле особенно любопытен миф о Потопе, известный в Месопотамии с дописьменных времен, но почти отсутствующий у столь же древних египтян — не потому ли, что Нил, в отличие от Тигра с Ефратом, разливался стабильно и предсказуемо, тогда как первые убейдские (а затем и шумеро-аккадские) селения переживали свои потопы в самом что ни на есть библейском понимании — с полной утратой имущества и гибелью целых племен? Но если людей поколения Ноя абстрактный иудейский Бог топит за некое «развращение», то у шумеро-аккадцев все куда приземленней и проще: людей создали из глины, чтобы было кому работать в полях (вместо богов), а когда те расплодились и начали «шуметь», боги их быстренько притопили, однако вскоре одумались, ведь без людей будет некому служить в храмах и приносить жертвы богам. Убойная шкурная логика, понятная любому современному Homo.

Истинно говорю вам: читайте Ветхий. В нем все.

Написал и понял — скучаю по Армении🥃

Buenos Aires / Argentina / June 2025

Trump’s ‘make again’ looks like his own ratings are falling again, following the same trajectory as during his first term. It’s not a surprise but a pattern.

It’s hard to believe that in 2026 the Republicans can avoid a crushing defeat, given the current trends. So, it’s too early to bury ‘the deep state.’

Vote for a clown, get a circus — in true ‘TACO’ style 🌮

Последние несколько дней Аргентина считается одной из самых холодных стран мира. Конкуренция, правда, невелика: в Северном полушарии долбит лето, а в Южном морозы случаются только в Чили, Новой Зеландии и андских районах Боливии / Перу.

Тем не менее зима в Аргентине есть: нынче снег выпал не только в горах, но и на побережье; даже в пригородах Байроса немного пробрасывало, хотя номинально здесь субтропики с попугаями в вечнозеленых парках. Вдоль Анд еще круче: метели и ночные заморозки до -18.

По сибирской мерке это, конечно, смех один, а не зима, но и строят здесь не как в Сибири: стены в ладонь толщиной, панорамные окна до пола, отсутствие центрального отопления. Плюс стабильно высокая влажность. На выходе зима ощущается довольно промозгло, особенно внутри помещений, страдающих от сырости и нашествия черной плесени.

Это, кстати, одна из причин, почему я всегда избегал жизни в приморских городах — климат вроде бы мягкий, но из-за осадков и влажности комфортным его не назовешь. Уж лучше горы.

Мой лучший рассказ

Он был закончен год назад, в июле 24-го, а опубликован спустя несколько месяцев, в зимнем номере прекрасного израильского журнала «Тайные тропы».

Этот текст — веха на длинном, отнюдь не пройденном пути. Вестовой столб на перепутье. В будущем я бы хотел его превзойти, но имеем то, что имеем: ничего лучше в малой форме я (¿пока/еще?) не написал.

So:

— Why is a raven like a writing desk?
— The higher the fewer.
— Do you want it darker?
— I am ready, my Lord.

В те годы, когда мои познания об Аргентине исчерпывались школьным курсом географии, я был уверен, что Буэнос-Айрес стоит на побережье Атлантического океана.

Реальность несколько прозаичней: до настоящей Атлантики надо ехать пару сотен километров по трассе, тогда как сам город упирается в гигантский эстуарий Rio de la Plata, образованный слиянием двух крупнейших рек региона — Параны и Уругвая.

Говоря проще — это неглубокий залив с мутно-коричневой, почти пресной водой наподобие Финского. Впечатляет не особо, хотя прогуляться вдоль него в хорошую погоду все равно приятно: солнце, бриз, яхты.

Набережных в Байросе хватает. Современными их не назовешь, но свою функцию они выполняют исправно.

Модернизм без корней

Прочел сборник рассказов «Сад, где живут кентавры» Андрея Гелианова. Псевдоним у автора под стать прозе: текучий, ускользающий, с многоуровневыми намеками на. Сама книга — попытка в дистиллированный модернизм, без всяких пост и мета, как если бы кто-то решил писать прямиком из середины прошлого века, намеренно избегая позднейших сардонических влияний. Мне такой подход близок. Я его разделяю.

С остальным — сложнее.

Ведущая интенция сборника — меланхолия, взгляд сквозь время из времени. Зебальд? Отчасти, но с остроумными фантдопущениями и большей динамикой. Звучит интересно, читается чуть менее: тексты «плавают» по уровню, пересыпаны неуклюжими оборотами, им не хватает внятной редактуры [возможно, это связно с тем, что я читал PDF-файл, взятый из ТГ-канала автора, а не финальную версию сборника, опубликованную издательством «Найди лесоруба»]. Отдельные рассказы [«Экфрасис»] выглядят как работа зрелого автора, другие — как ученические этюды в поисках стиля.

Центральное произведение сборника — поэма «Квартет "Бессмертие"» — хитро задумано и расчерчено [в сети наличествует его детальный анализ за авторством известного (в узких кругах) знатока «сложной литературы» (sic!) Андрея Н. И. Петрова ], но содержательно и художественно это довольно сырой текст. В нем избыток цитат и дефицит выразительной силы. Коллаж, не поток. К тому же — идеологически заряженный, наивно-левый, сильно уступающий атмосферно схожим, но выполненным на совершенно ином уровне мастерства африканским главам «V.» Пинчона.

Ознакомившись с эссе и публицистикой Гелианова на сторонних площадках [например, здесь или здесь], понимаешь, что первое впечатление тебя не обмануло — товарищ придерживается специфически-утопичных взглядов, сам факт наличия коих, разумеется, нельзя ставить на вид, кабы не их, взглядов, двухмерность относительно объемного и сложного литературного вещества, с которым работает автор. Модернизм может быть иделогичен, но любая однозначность для него губительна.

У рассказов Гелианова есть и другая, более серьезная проблема — они лишены корня. Хорошо придуманные [и, местами, хорошо написанные], эти истории растут из западного компоста, находятся внутри западной литературной матрицы, в них мириады отсылок и перекличек к/с западной модернистской культуре/ой, однако они целиком игнорируют русский слой оной культуры [даже в той ее части, которую у нас принято называть «западнической»]. Гелианов не избегает острых тем на местном материале [например, рассказ «Старый Джек» обыгрывает трагические события 1993 года в Ростове-на-Дону], но работает чужеродным инструментом, словно дворник, пытающийся вычистить заледенелый январский двор импортным пластиковым совочком.

Не будучи пропущенной через пласты опыта — национального, исторического, литературного, — эта проза как бы зависает в пространстве-времени. Она существует в вакууме, ей не на что опереться, не от чего оттолкнуться. Она мерцает, отражая не то и не там. До смешного: читая «Кентавров», я ловил себя на мысли, что сборнику попросту не нужен русский язык. Он бы куда органичнее смотрелся на английском.

Гелианов интеллектуал, писатель больших потенций. По багажу, выбору тем, набору техник он как белая ворона, помахивающая усталым крылом над безликим стадом русскоязычной «прозы тридцатилетних». Он метит в высшую лигу — но и спрос там иной. Одного заемного компоста маловато будет.

А вот обложка хороша, да.

Читаю Last and First Men Олафа Стэплдона. Пару лет назад я восхищался экранизацией (или, точнее, виртуозно-визуальной фантазией на тему), а теперь решил-таки ознакомиться с книжным оригиналом.

Все, что касается «исторической» реконструкции, — чарующе нелепо. Оно и неудивительно: роман опубликован в 1930 году, задолго до подлинного расцвета жанра, случившегося после Второй мировой. В этом есть старо-европейский шарм, но серьезно к описанным построениям относиться сложно — там через двести-триста лет после Версаля люди до сих пор летают на аэропланах и поголовно курят.

Стэплдон берет другим. Как футуролог он недалеко ушел от Уэллса (т.е. сильно устарел уже в момент написания), но как философ — предвосхитил не только Лема, но и весь жанр «тяжелой» фантастики. Его понимание сущности времени, масштаб оптики и трезвый скепсис относительно природы человека я бы назвал эталонными.

Снимаю шляпу. Точнее — цилиндр.

«Глубины времени и пространства, хотя, разумеется, и могли быть смутно постигнуты даже примитивным разумом, не смогли сохраниться в воображении существами, не обладающего достаточно богатой натурой. Общий обзор горной гряды представляется простодушному взору почти равниной, а звездная пустота – крышей, пронизанной лучами света. Однако на самом деле, в то время как ближайшая местность может быть обследована за часовую прогулку, линия горизонта, покрытая горными пиками, скрывает в себе равнину за равниной. Точно так же обстоит дело и со временем. Тогда как ближайшее прошлое и близлежащее будущее отражаются как взаимно связанные глубины, удаленная безграничность времени в перспективе укорачивается. Для обыденного ума почти непостижимо, что вся история человечества может быть всего лишь каким-то мгновеньем в жизни звезд, и что отдаленные события замкнуты внутри себя, в своих эпохах».

Китайский автопром и ЛатАм

В Аргентине китайских машин не много; поляну здесь все еще держат американцы (Chevrolet, Ford), японцы (Toyota, Honda, Nissan) и европейцы (VAG, PSA, Fiat). Отчасти это связано с традиционной ориентацией Аргентины на США и ЕС, но в куда большей степени — с закрытостью местного рынка и протекционизмом.

Команда Милея резво демонтирует автаркию, при этом конкретно в авто-отрасли ее последствия видны лучше всего: почти весь автопарк, существующий в стране, либо произведен непосредственно на территории Аргентины (локализованная сборка), либо завезен из стран Mercosur, прежде всего — из Бразилии, которая монопольно затоваривает машинами большую часть континента.

Бразильский авторынок это отдельная песня. Бразилия — промышленный гигант, главная экономика ЛатАма. На Бразилию здесь так или иначе ориентируются все и все от нее зависят. Те модели и комплектации (сильно, кстати, отличающиеся от европейских), которые производят в Бразилии, тут же расходятся по соседям, а если последние вдруг ваяют какие-то авто самостоятельно, то их основным рынком сбыта опять же становится Бразилия.

То есть на местном рынке достаточно ограниченная конкуренция и достаточно высокие цены. Монополизм и протекционизм не проходят даром — например, в Чили, которая выписала себя из этого замкнутого круга еще при Пиночете и напрямую торгует с развитым миром, машины значительно дешевле, особенно на вторичке, где цены могут отличаться от аргентинских в два раза, от бразильских — в полтора.

А теперь сюда начинают заходить китайцы — агрессивно и быстро, как это у них принято. В местных соцсетях вирусятся видосы с монструозными китайскими сухогрузами, везущими в Бразилию десятки тысяч новых авто (привет, БРИКС). Китайцы торопятся: их внутренний рынок стагнирует, «электрическая» революция захлебывается без госсубсидий во всем мире, а тут еще и Трамп с тарифами — чтобы спасти собственный автопром от коллапса, китайцам приходится срочно искать новые рынки.

И если раньше в той же Аргентине в основном продавались лишь редкие, убогие и морально устаревшие Chery старых поколений, то в последние пару лет можно наблюдать настоящий бум китайцев: тут и Haval, и Jetour, и BAIC — в общем, все то, чем уже завалены просторы Азии и СНГ.

Прошли те времена, когда китайский автохлам стоил в два раза дешевле нормальных машин. В нынешних реалиях китайцы подтягивают качество, но и цены, так что актуальный китаец стоит лишь на 20-30% дешевле одноклассника из Японии или Европы — однако даже такая разница оказывается существенной для рынков стран третьего мира: выбирая между Volkswagen Taos локальной сборки в бомж-комплектации за 40 тысяч USD и максимально нафаршированным импортным Haval Jolion за 32 тысячи местный небогатый семьянин крепко задумается.

У экспансии есть свои плюсы — демпинг насыщает рынок, усиливает конкуренцию, заставляет традиционных производителей активнее шевелить булками. Китайцы легко доминируют в странах, где у них нет альтернативы (типичный пример — Россия эпохи СВО), но в остальном мире им приходится выгрызать долю рынка потом и кровью. ЛатАм не исключение: как бы не были высоки цены, местные все еще предпочитают условную Toyota Corolla Cross, а не какой-нибудь китайский ноунейм. И правильно делают.